ФБ, Ваха, тексты раз

Драбблики, как обычно. Ангелочки и все такое.

Название: Неизбежность
Размер: драббл, 240 слов
Пейринг/Персонажи: Хорус/Сангвиний
Категория: джен братская любовь
Жанр: ангст, зарисовка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Хорус знает, что предательство неизбежно. И знает, что возлюбленный брат его не должен ступить на тот же путь.

...брат мой с ликом птицы,
брат с перстами девы...
(с)

Он смотрел в пустоту. Точно волны темного моря простирались за стеклом огромного иллюминатора — бескрайние, беспощадные, не знающие отдыха... Черноту пронизывали острые иглы звезд, и каждая звезда — знал он — означала кровь: реки, океаны крови. Но не эта кровь и не эти битвы тревожили его. Он не сомневался в победе, не мог позволить себе сомневаться. Он был — Воитель, и галактика горела по его воле.

Хорус прошелся вдоль обзорного окна, заложив руки за спину. Нет, не ход войны и не планы лишали его покоя — здесь всё шло, как и было намечено.

«Сангвиний должен умереть», — эхом звучали в мыслях его собственные слова. Должен. Единственный из братьев, кто был равен ему, кто мог править с ним вместе в новом — обновленном — Империуме...

Нет. Пусть лучше он не узнает, как ужасен этот путь, как чудовищны те силы, с которыми они заключили договор. Пусть хотя бы он останется незапятнанным. Чистейший из всех.

«Ты не простишь меня, я знаю. — Он поймал себя на том, что обращается к Сангвинию так, словно тот стоит рядом — не поворачиваясь, не глядя в глаза. — Мне... жаль? Да, пожалуй, так. Я сожалею».

Так будет быстрее. Милосерднее.

«Впрочем, я хотел бы посмотреть тебе в лицо, брат мой. Даже если это будет означать, что один из нас должен пасть от руки другого, — я готов на это».

Но будет иначе. Это уже решено. Записано знаками судьбы между черных звезд, предсказано на путях богов.

«И ты не простишь меня».

Название: Скрижали полураспада
Размер: драббл, 502 слова
Пейринг/Персонажи: Кровавые Ангелы, Данте
Категория: джен
Жанр: драма, повседневность
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: профилактическая ядерная бомбардировка планеты
Краткое содержание: «Так завещал обычай: Ваал полон опасностей, дабы жители его укреплялись в трудностях и взращивали силу духа, достойную сынов Ангела. Но радиация истаивает быстрее, чем память, и потому необходимо было напоминать людям о невидимой смерти, что приходит с зараженных пустошей».

Боевая баржа «Dolorem Eternum» медленно плыла в небесах Ваала Секундус. В стратегиуме, обычно залитом золотистым светом, царил приглушенный полумрак. В тенях едва проступали очертания барельефов на стенах, безупречные черты мраморных ангельских лиц, изгибы крыльев, смыкающихся над высокими арками. Звучали размеренные песнопения скорбного хора, скрытого от глаз. Всё было готово к ритуалу.

Магистр Данте, Владыка Ангелов, облаченный в золотую броню, прошел на мостик. Дрогнули стальные перья крыльев у него за спиной.

— Время настало, — произнес Данте, и голос его, негромкий, но звучный, заполнил пространство. — Истек срок, записанный на священных скрижалях полураспада. Очистительное пламя освобожденного атома вновь коснется нашего родного мира.

Голоса хора взлетели на октаву выше. На центральном гололите перед магистром вращалась красно-ржавая сфера планеты, и на ней ярко-алым горели точки намеченных ударов.

Так завещал обычай: Ваал полон опасностей, дабы жители его укреплялись в трудностях и взращивали силу духа, достойную сынов Ангела. Но радиация истаивает быстрее, чем память, и потому раз в несколько сотен лет необходимо было напоминать людям о невидимой смерти, что приходит с зараженных пустошей. Напоминать действием. Так постановили основоположники ордена, и так было записано.

— Ибо сказано в речах Сангвиния: «Придите ко мне, исполненные страдания, и исцелятся ваши язвы, и истинный свет я дарую вам». Чем ниже пали они, чем больше ударов им пришлось вынести — тем выше вознесутся наши новые братья, переродившись истинными ангелами.

Так повелось еще со времен древней Терры, с первого призыва в легион, еще не знавший примарха: на прародине человечества, истерзанной войнами, тоже довольно было выжженных равнин и шрамов от чудовищного оружия. Именно оттуда, из этих гиблых мест, набирали будущих солдат Девятого легиона — и геносемя примарха благословляло их, обращая уродства и мутации в красоту и силу. По сей день нерушим был этот закон: словно бы древняя алхимия, запечатанная в крови, черпала силы из несчастий, терзающих их тела. Так пламя горит ярче всего в кромешной тьме.

— Это нелегкий долг, — продолжил Данте. — Милость и скорбь Ангела — с нами и нашим миром. Пусть слезы его омоют души тех, кому не посчастливится сегодня стать жертвой огня — ибо ни одна жертва не напрасна.

Координаты точек бомбардировки были тщательно выверены и, как всегда, приходились на необитаемые районы. Но большинство населения Ваала по сей день оставались кочевниками, и предсказать все их перемещения было невозможно. Оставалась лишь скорбь — и долг.

Данте поднял руки и медленно снял маску. В такой момент не подобало прятаться за ликом Сангвиния. Трое капелланов, стоящих за ним полукругом, нараспев затянули молитву на высоком готике.

— Requiem aeternam dona eis...

Так же торжественно он нажал кнопку на пульте, подтверждая запуск. Корабль вздрогнул: три ракеты системы «Перья ангела» устремились к цели.

— Et lux perpetua luceat eis...

Голограмма планеты озарилась короткими вспышками. Блеснули отсветы в рубиновых слезах на бесстрастных лицах статуй. Где-то там, внизу, вздымалось пламя, плавилась земля, обращаясь в стекло, и племена смертных смотрели на встающее к небесам грибовидное облако — в трепете и благоговении, вспоминая древние сказания.

Боевая баржа развернулась, беря курс на крепость-монастырь Ангелов. Им предстояло вновь нести разрушение врагам Императора, не зная усталости и сострадания. Раны, нанесенные родной планете, оставались позади, и пусть они лежали на сердце тяжелым грузом — но лишь усиливали решимость сыновей Сангвиния.

Написано и накурено в соавторстве с товарищем Grey Kite aka R.L.

Название: Зря не пропадает
Размер: драббл, 727 слов
Пейринг/Персонажи: Кровавые Ангелы, Лунные Волки
Категория: джен
Жанр: зарисовка, юмор
Рейтинг: R
Предупреждения: кровищща, упоминания каннибализма
Краткое содержание: знакомство Девятого и Шестнадцатого
Примечание: основано на информации из рулбука «Malevolence»; у Ангелов до воссоединения с примархом были очень... интересные традиции.

— Сыны мои, — Хорус обращался ко всему легиону разом, но каждому из воинов, стоящих на плацу ровными рядами, казалось, что примарх говорит именно с ним. — Нас ожидает очередная смена диспозиции: с завтрашнего дня к нам присоединяется Девятый легион.

По рядам прокатилось волнение. Репутация Девятого была известна всем, и ничего хорошего о них не говорили.

— Эти упыри? — присвистнул кто-то рядом с Локеном. — Да они же еб... на всю голову отбитые!

Локен толкнул товарища в бок — не мешай, тут примарх не договорил еще.

— Да, я понимаю ваше замешательство, — продолжал Хорус. — Но Кровавые Ангелы — уже не те, что прежде. Теперь они обрели своего примарха. Мой брат Сангвиний со всем рвением приступил к перестройке легиона и обещал, что они откажутся от наиболее диких своих обычаев. А поскольку Сангвиний — благороднейший и честнейших из всех моих братьев, то у меня нет оснований не доверять его словам.

Вообще, конечно, Сангвиния нашли всего-то с месяц назад, но Хорус говорил очень убежденно. Вероятно, это была знаменитая интуиция примарха.

— Как говорят у нас на Хтонии, «пацан сказал — пацан сделал». И к Сангвинию это применимо в полной мере. Поэтому Ангелы будут очень стараться. А мы, как лучший из легионов Империума, поможем им выработать новую стратегию и тактику. Мы же лучшие?

Возражения, если таковые и были, потонули в дружном реве «Так точно» и «Луперкаль!»

*
...Упыри оказались, в общем, не такими уж и упырями. Видно было, что они не очень еще освоились с новыми понятиями тактики и стратегии (до обретения примарха основная их стратегия выглядела как «оставить за собой кровавое месиво»), но они старались. Честно старались.

Хотя, конечно, их методы ведения боя иногда шокировали даже легионеров Шестнадцатого, выросших в уличных бандах Хтонии и повидавших за годы Крестового похода всякое.

*
На пиру по случаю победы Лунных Волков и Ангелов продуманно рассадили вперемешку — продолжить, надо полагать, установление дружеских связей. Доставшийся Локену в соседи сын Сангвиния по имени Ириарх оказался юным, не старше него самого, и весьма общительным.

— Не, мы уже трупы не жрем. И вообще прилично ведем себя. Было дело, да, традиции, но примарх говорит, что так делать нехорошо, ну и... Ты его видел? — Ириарх развел руками. — Вот. Мы же не хотим его расстраивать. Поэтому мы так, кровушкой, да и то нечасто...

Локен вспомнил прошедший бой и Кровавых Ангелов, поистине соответствовавших своему имени. После них от врагов оставались очень мелкие кусочки. Особенно ярко запомнилось, как один из воинов разорвал горло противнику и жадно глотал хлынувшую фонтаном кровь. Алые потеки на алой броне были почти незаметны, только позже темнели, высыхая.

— Нечасто. Ага. А как кто-то из вас чужую печень вырвал и тут же от нее откусил, мне показалось?

— Так на поле боя не считается! Опять же, никого не едим, так — укусил и дальше побежал драться. Ну, хлебнуть чуточку можно, сил придает, — Кровавый Ангел в очередной раз улыбнулся, демонстрируя очень белые и очень острые клыки. — Или вот еще бывает, когда глаза выдавливаешь противнику, и если перестараться — там мозг на пальцах остается, нельзя же не облизать это вот всё...

— Ладно, — Локен отхлебнул из ближайшего кубка и глубоко вдохнул. — А вот это, сразу после боя... вы, кажется, кого-то расчленяли и, гм, поедали?

— Не поедали, а отдавали последние почести! Тоже, ну, традиция. Таким образом погибший даже после смерти остается частью легиона и мы не забываем его. Но, правда, примарх опять очень печально на это смотрел, так что мы, наверное, скоро перестанем, только кровь оставим... Ну, не пропадать же добру!

— Я опасаюсь даже спрашивать, что еще у вас не пропадает, — проворчал Локен.

Ириарх, кажется, принял вопрос за чистую монету.

— Имена вот у нас не пропадают! — с энтузиазмом принялся пояснять он. — Ибо память об особо отличившихся братьях вечно с нами, и герои бессмертны. Я, например, уже четвертый с этим именем, и предшественника моего как раз... ритуально употребили. В смысле, не я один, с братьями разделили, конечно — он герой покруче меня был, там только основное сердце ого-го какое...

Локен сделал глоток побольше. Перевел взгляд на возвышение во главе пиршественного стола, где восседали примархи, — долго смотреть на них было невозможно, но и нескольких секунд было достаточно. Сангвиний улыбался, да так, что прямо сиял. Все-таки Девятому тоже с примархом повезло, подумал Локен. Конечно, он не настолько совершенен и вызывает безграничную преданность, как Луперкаль, но тоже великодушен и прекрасен, как... тут запас метафор заканчивался. В общем, отличный примарх, тут Хоруса интуиция явно не подвела. И надо же, чтобы у такого примарха — вот такие сыновья. Еб... специфические.

Сангвиний продолжал благосклонно улыбаться. Приоткрывая клыки — точно такие же длинные, белые и острые, как и у его сыновей.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, буквы руками

---

утаскиваю с ФБ

Первым делом, по традиции, тащу комикс. Потому что он ня (=

Название: Хаос Неопределившийся
Оригинал: Chaos Undecided by Chen Ruo Yu
Форма: первичный перевод комикса
Пейринг/Персонажи: космодесантники-еретики
Категория: джен
Количество страниц: 10 стр.
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Варбанда незадачливых ренегатов пытается выбрать, к какому легиону примкнуть. Ересь в ассортименте.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

тем временем тут закончилась ФБ

Рубрика «удивительное рядом»: в кои-то веки выложили деанон в первый день, собственно, официального деанона (=
Командочка была, как обычно, маленькая, но гордая. И я считаю, что в целом неплохо сходили. Кэп из меня традиционно так себе, ну вы знаете. Все вы няши, дорогие сокомандники (=
Лично я немножко напищал, немножко напереводил, самую малость нафотошопил — мог бы пилить активнее. Но увы.

И ачивки, конечно, как без них.

еще три

@темы: фандомное побоище

---

«Ренессанс в силовой броне»

Любимый автор про любимый легион (то есть АДБ про Кровавых Ангелов).
Или про то, как я искал вдохновляющие картинки для покраса, а нашел пост на bolter&chainsword (=.

«I think the Blood Angels have one of the strongest dichotomies of any Legion or Chapter. Much of what makes the Blood Angels of 40K stand out is a little less pronounced before Sanguinius's death. It's still undoubtedly there, though.
I tend to see it a little like this:
They're artists, painters, poets, architects, musicians, and philosophers - the very cream of humanity's creative and enlightened aspirations, risen from barbarian tribes that scavenge amidst the red dust of a poisoned homeworld. They don't create art in the pursuit of perfection, or to glorify themselves by displaying their own talents. They do it to understand what it means to be human, acknowledging as they do how far away they are from humanity. And, of course, they do it to understand, conquer - and, to some degree, hide - the dark halves of their souls. Some of the galaxy's most breathtaking sculptures and paintings lie in the deepest, darkest chambers of Blood Angel warships, or displayed in the chapels of their fortresses, never to be seen by human eyes.
The Blood Angels are the Renaissance in power armour, with all of that majesty, splendour, and ingenuity turned anaemic by vampirism... with a mandate to conquer the galaxy on wings of iron and fire. They're paladins with sacred weapons and beauteous facemasks, crying out in inhuman choirs for the taste of their enemies' blood.»
(ссылка)

быстроперевод

«Я думаю, внутренние противоречия Кровавых Ангелов — одни из наиболее сильных среди всех легионов или орденов. Многое из того, что так выделяет их в сороковом тысячелетии, чуть менее выражено до смерти Сангвиния. Но всё это, несомненно, было в них с самого начала.
Я вижу это примерно так:
Они — артисты, художники, поэты, архитекторы, музыканты, философы; цвет творческих и просвещенных устремлений человечества, вознесенные из варварских племен, кое-как выживающих в ржавой пыли их отравленного родного мира. Они создают произведения искусства не ради стремления к совершенству, не для того, чтобы прославиться или продемонстрировать свои таланты. Они делают это для того, чтобы понять, что значит — быть человеком, в то же время признавая, как далеки они от человечества. И, конечно, они делают это для того, чтобы понять, подчинить — и, в какой-то степени, скрыть — темную сторону их души. Некоторые из прекраснейших, потрясающих скульптур и картин галактики лежат в самых глубоких и темных трюмах кораблей Кровавых Ангелов или стоят в часовнях их крепостей, навеки скрытые от человеческих глаз.
Кровавые Ангелы — это Ренессанс в силовой броне; всё это величие, красота и искусность, подточенное иссушающей тенью вампиризма... с повелением покорить галактику на крыльях огня и железа. Они — паладины со священным оружием и прекрасными масками, чьи крики сливаются в нечеловеческие хоры во имя вкуса крови их врагов».

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

очень маленькие вещи

Записать для истории: покрасил первую минечку — то есть так, чтобы с нуля, вот прямо собрать всё и целиком красить. (Ачивка: «склеил космодесантника», да). Ну почти покрасил, хайлайтов на нем пока нет, да и теней маловато. Но тем не менее.
Ощущения по-прежнему — аааа, почему оно такое маленькое, зачем в нем столько деталек, как не налажать, аааа. Но прикольно и процесс затягивает (=. А ведь их еще девять таких плюс капитан (в терминаторской броне, где еще больше деталей), плюс танчик.
Промежуточные выводы: нужно кисточку поменьше (да, еще меньше, нет предела совершенству), удобный клей, докупить красок (минимум белый, бежевый и, может, еще зеленый — хочу глазки на шлемах, даром что те глазки в полмиллиметра). Палитру нормальную запилить, что ли, а то ляпаю на картонку, как дурак. И научиться делать проклятые хайлайты, а я пока что стремаюсь и боюсь всё испортить.
Но процесс всё равно затягивает. Может, еще и поиграть куда выползу (=

Короче, боевой брат Аматиэль, сокращенно Ам (потому что жрет всё, что не приколочено). Да, имена у них будут дурацкие с налетом пафоса — капитан вообще Кусиэль (делает кусь, упыри мы или где). Или вот мне еще предлагают брата Гематогена, тоже красивое имя, на высоком готике. И биографии всем придумаю, как без этого.

посмотреть на микродесантника

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

танчики и не только

Про особенности восприятия и уровень подготовленности.
Вот есть у товарища Френча небольшая такая повесть «Tallarn: Executioner» — собственно, про Талларн и танчики. Я ее прочитал где-то в начале знакомства с Ересью и всё, что помнил — что показалась она мне ужасно нудной. Какие-то танки, какие-то люди, что вообще происходит.
Перечитал недавно весь сборник про Талларн и натурально обалдел. Потому что клевая же повесть оказалась. Ну да, про танки и танкистов. Живые настоящие люди, повседневный пиздец войны во весь рост (в пиздец войны Френч вообще отлично умеет, это вот не отнять). Ничего нудного — уничтоженная планета и сопротивляющиеся вопреки всему выжившие. Обреченные по большей части, но это уж как водится.
И вот в чем разница между мной сейчас и пять (кажется) лет назад — да чтоб я знал. Уровень общей погруженности в Ваху выше стал, что ли? Сейчас я знаю, что происходило на Талларне и как это встраивается в общую историю Ереси. В конце концов, способен представить себе эти самые танки (а их много разных), и как действует вирус «пожирателя жизни», и бомбоубежища, и всё остальное. И про Альфа-легион знаю и теперь-то вижу там намеки. (А еще форматирование, это тоже важно, оказывается! В прошлый раз я читал в какой-то совершенно адской верстке, с поехавшими абзацами и слетевшим курсивом, из-за чего не мог отличить модель танка от названия и запутался в них напрочь).

Вообще хочу сказать, что сборник про Талларн отличный прямо весь. Там помимо вот этого «Executioner» есть еще два рассказа (тоже неплохие) и «Tallarn: Ironclad» — повесть побольше. Люто рекомендую ее, там много утюжков, знакомые нам Вольк и Аргонис (и трогательная дружба), няшная стремная Сота-Нул, суровая ассасинка-инфоцит, планы Пертурабо, сложные интриги Альфа-легиона и вообще прекрасные все.

@темы: записки литературоеда, сорок тысяч способов подохнуть

---

Ну, мы взлетели, что ли. Да, опять ФБ и опять я на этих галерах (=

@темы: фандомное побоище

---

красить и мякать

Вспомнил вчера, что тут же Warhammer Day, и по этому поводу дошел-таки до магазина GW. Там было няшно (=
Никаких особенных торжеств, правда, не было (может, я поздно приполз, не знаю), но народу побольше, чем обычно, шарики, радостная атмосфера и все такое. Мастер-классы по основам игры и покраске, опять же — вот это было интересно. К покраске я и потянул свои лапки.
Что имею сказать: какие же они МАЛЕНЬКИЕ! Минечки, то есть. И это примарис у меня был, космодесатники старого образца еще меньше. Красить сложно. Но весело (=. Как говорил показывавший мне это дело юноша, «двенадцать лет крашу, но всё равно промахиваюсь иногда, это ничего, фоновым цветом закрасим». Краски клевые, специальная держалка для минек и специальный стакан очень мимими. Детальки, много деталек! Даже аквилочка на болтере есть и печать на наплечнике, и всё можно покрасить отдельно.
Ну, и теперь у меня есть целый собственный Ультрамарин. Потом я еще докрашивал дома, и там уже значительно покривее, потому что где цитаделевские краски и где мои за не-помню-сколько-из-волмарта — ну понятно. Ультима, опять же, перекосилась. Но какой есть (=.

три фоточки

Фотографировать миньки я тоже, понятно, не умею. Но всё впереди.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

Slaves to Darkness — перевод, глава 10

Малогарст

Он падал сквозь горящее небо. От горизонта до горизонта кипели облака огня. Внизу были расколотые камни и черная, спекшаяся земля. Здесь не было солнца, только свет адского горнила, пылающий, перетекающий над разрушенными крепостями и скелетами боевых машин. Огромные змеиные силуэты свивались кольцами в пламенных облаках. Молнии ударяли от земли в небо и обратно — целый лес ослепительных росчерков, выжигающих пейзаж до монохрома в мгновение ока. Малогарст падал, и горячий ветер обжигал его кожу. Полы его одежд хлопали позади. Демон, принявший облик Йактона Круза, был прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки. Малогарст осознал, что он летит ровно, не переворачиваясь; гравитация не действовала на него, и он подозревал, что здесь ее прикосновение не более реально, чем кожа на его собственном теле.

Далеко внизу распустился огненный цветок взрыва — ударная волна в километр шириной, грибовидное облако, поднимающееся над выжженной землей. Раздался грохот детонации, и пламенные облака отозвались эхом грома.

— Слышишь? — окликнул его демон. — Это — голос бога.

Блестящее черное море устремилось вперед вслед за взрывом, перекатываясь бурунами, вскипая красной пеной. Но это было не море. Это была волна тел — миллионы созданий, кто-то на двух ногах, кто-то на четырех, будто звери; их броня была опалена до черноты, но кровь их, проливаясь, текла красным потоком. Падая ниже, Малогарст различил машины, шагающие среди тел и пробирающиеся через бойню, давящие живых и мертвых, не переставая стрелять.

Он узнавал очертания некоторых из них — Титаны класса «Разбойник» и танки «Бэйнблэйд» — но многие другие конструкции он никогда не видел и не слышал о них; это были машины из давно минувших войн или же из грядущих. Он видел, как машина в форме ограненного кристалла испустила волну холодного света, срывая броню и плоть со всего вокруг. Он видел, как нечто с тремя тонкими ногами пало под ударом чуждого существа из хитина и плоти. В этой резне были воины в мехах, вооруженные копьями с каменными наконечниками, были тонкие фигуры, что кружились, точно оснащенные клинками призраки, были люди в форме, пропитанной кровью и грязью, которые поливали огнем всё, что приближалось к ним. Бесконечная бойня уходила за горизонт.

— Где это? — спросил Малогарст.

Демон, повернув голову, уставился на него.

— Везде, — он протянул руку и указал вниз. — Смотри.

Малогарст посмотрел. Там, на горе трупов, стоял некто в черной броне. Даже отсюда, когда целый мир резни лежал перед ним, Малогарст ощутил, как этот силуэт притягивает его взгляд.

— Луперкаль, — выдохнул он.

Он смотрел, как Воитель взмахивает своей булавой, круша и дробя, и воины волнами обрушиваются на склон перед ним и откатываются назад — разбитые, уничтоженные, разбрызгивая кровь из расколотых черепов. Длинные, точно косы, клинки на его руке вырывали жизнь из тех, кто подходил достаточно близко, чтобы ощутить их прикосновение. Кровавые призраки вопили вокруг него, поднимаясь над убитыми в пронизанном красным тумане. Теперь, глядя сверху, Малогарст видел, как волны воинов, машин и огня окружают одинокий силуэт; каждый клубок резни — крупица в гигантском водовороте смерти. И Хорус каким-то образом не стоял на месте; невероятно, но он двигался, пробираясь через океан убийств, удар за ударом, шаг за шагом.

Он смотрел, как боевая машина с паучьими ногами карабкается к Хорусу по горе трупов. Она исторгла копье ярко-зеленого огня, ослепительное, будто неоновая вспышка. Луч ударил в воющих духов вокруг Воителя. Взметнулась стена белого пламени. Сражающиеся упали с выжженными глазами. На мгновение всё застыло — а затем Хорус шагнул из безумного облака света.

Он был ранен — даже на таком расстоянии Малогарст не мог не заметить этого. Кровь заливала лицо, и дым поднимался от брони. Но он не останавливался. Похожая на паука машина встала на месте, перебирая ногами. Пушки на жвалах засияли нарастающей энергией. Хорус бросился вперед. Машина с воплем выплюнула заряд, но Сокрушитель Миров уже обрушился на нее. Вокруг зазмеились молнии, выхватывая застывшее мгновение белыми вспышками. Металл согнулся и разошелся. Машина отшатнулась назад, разбрасывая вокруг себя вырванные из трупов куски мяса. Второй удар Хоруса вбил ее хромированный корпус в землю. Воитель шагнул вперед, встречая прилив битвы, отхлынувший было прочь, и новые воины падали от его руки; его коготь кричал, исторгая души мертвых из плоти.

— Ты видишь, — сказал демон. Малогарст взглянул на него, вдруг осознав, что они больше не падают, но висят в дрожащем от жара воздухе. — Ты видишь, какая честь оказана ему. Для других Владыка Резни послал бы армию. Но для него Бронзовый Бог создает целый мир-бойню, бесконечный и неистощимый. Только для него одного.

Малогарст знал, что он видит. В рукописях, что были запретными даже во время Долгой Ночи, он читал о лихорадочных видениях людей, утверждавших, будто видели места, где битва течет над вовеки бессонными землями, где земля исходит дымом от погребальных костров, и мертвые поднимаются с восходом красных солнц, чтобы вновь начать бесконечную резню.

— Отведи меня к нему, — прорычал он Амароку.

Демон склонил голову, и они принялись опускаться через вихри пепла. Малогарст чувствовал жар огня и взрывов, но слабо, словно это была лишь тень настоящего пламени и воспоминание о боли. Ни одна пуля не вылетела из моря войны им навстречу, и когда они коснулись земли, поток битвы струился вперед, безразличный к ним. Он не расступился, заметил Малогарст, но каким-то образом беспорядочное движение машин и тел миновало их.

Хорус возвышался над ними, убивая с каждым движением. Ореол душ кружился над ним, пронизанный красным — кровью их смертей. Малогарст чувствовал присутствие примарха. Это было то же притяжение, какое он ощущал в тронном зале, — словно бы он стоял на краю тайфуна.

— Сир! — выкрикнул он и набрал воздуха для нового крика, но Хорус повернулся к нему. Его лицо было залито кровью. На его броне зияли раны, заметил Малогарст, и кровь была у него во рту, когда он заговорил.

— Малогарст, — произнес он, ни не секунду не прекращая смертоносных ударов. — Ты не должен быть здесь. Я оставил тебя... — Он взмахнул Сокрушителем Миров, отбрасывая от себя тела в бронзовой броне. — Я оставил тебя на Молехе. Как посмел ты нарушить мою волю?

— Это сон, — ответил Малогарст, перекрикивая грохот выстрелов и вопли умирающих. — Это видение, посланное варпом. Вы должны вернуться к нам, сир. Вы должны последовать за мной обратно.

— Я не потерплю поражения, — прорычал Хорус, скаля окровавленные зубы. — Я сокрушу это владение богов. Я заставлю его покориться моей воле. Возвращайся на Молех. Не смей нарушить этот приказ так, как нарушил прежний, последовав за мной сюда.

Хорус рванулся вперед, не оглядываясь на Малогарста, и нанес еще один удар; взметнулся фонтан крови с осколками костей.

— Молех был давно, сир, — позвал его Малогарст. — Вы вернулись к нам. Вы вернулись из царства за дверью.

— Нет, не вернулся, — сказал Амарок. Демон говорил тихо, но Малогарст ясно слышал его за шумом битвы. Он обернулся. Существо с лицом Йактона Круза покачало головой — почти что печально. — Он не вернулся. Или, во всяком случае, вернулся не весь.

— Что за ложь ты...

— Не ложь, Кривой. Только холодная истина. Истина, которая должна была быть очевидна всем вам.

— Ты...

— Ты связал меня, — напомнил демон. — Прикажи мне говорить правду, и ты услышишь те же слова, Малогарст. Хорус остался здесь, в Землях Битвы, и если мы поищем еще, то увидим его блуждающим в Садах Разложения и, возможно, даже сумеем заметить его отражение там, где он ищет выход из Замка Зеркал.

Он — помазанник богов. Он победил и потребовал благосклонности каждого из них, великих и малых, от наивысших сил до нижайших князей отчаяния. Они влили в него знания и власть, больше, чем получал любой другой избранник, ибо подобного сосуда никогда не было у них прежде. Они вознесли его, и они дали ему знания, откровения, власть, силу. Они шептали, что он — всё, чем был его отец, и больше этого. И он принял эту ложь.

— Это не ложь, — выговорил Малогарст. — Он низвергнет своего отца.

— Ложь — не в этом, Кривой. Тебе стоило бы знать вкус обмана. Он вернулся к вам, но часть его — часть его души, его силы — осталась здесь, навеки скованная богами.

— Его нет здесь. И меня нет здесь. Это метафора, способ увидеть нечто, что происходит между ним и варпом...

— Если тебе так угодно, но это всё же реально. Как и его борьба.

— Он сказал, что сражается.

— Так и есть — сражается с богами, которых — он верил — может заставить склониться.

— Но это не всё, верно? Если он сражается с богами внутри своей души, значит, они пытаются поглотить его.

На губах демона мелькнула улыбка.

— Власть — это игра, великая игра, не знающая масштабов и границ. Когда чумные ветра слабеют, приходит огонь войны и сжигает трупы, гниющие на полях. Когда невоздержанность становится совершенной, вступает слепой случай и отравляет ее. И этот танец бесконечен.

— Он видел все силы и заключил договор с ними, — сказал Малогарст, но внутренне уже понимал то, что следовало из слов демона, хотя и продолжал возражать. — Он — не пешка в их игре.

— Разве нет? Не пешка, но всё же фигура на игровой доске. Это и есть истина любой власти, не так ли?

— Но силы варпа избрали Воителя как своего союзника против Императора.

— Свое орудие, не своего союзника. Ложь — не забывай. Единожды все силы потустороннего царства поставили эту цель превыше своей борьбы за превосходство друг над другом. Можешь ли ты представить, насколько это редкое событие? «Хаос», так вы иногда называете нас на языке смертных. И в этом имени есть истина. А Хаос отвергает единство и равновесие. Он стремится к раздору, к битве, к обману и разложению. Неважно, что нас объединяет, — те силы, что разделяют нас, всё равно победят.

— Все они хотят заполучить его себе, — сказал Малогарст. — Они знают, что победа близка, и не хотят делиться трофеями. — Он посмотрел на окровавленную фигуру Хоруса, бредущего по вечному полю битвы. — Они разрывают его на части...

— Как дети, которые не могут поделить игрушку. — Демон тоже смотрел на Хоруса. Примарх продолжал двигаться вперед, но теперь замедлился. Похожие на собак существа с шестью ногами и освежеванными черепами взбирались друг на друга, чтобы укусить его; их зубы высекали искры из брони, а пронзительный вой перекрывал выстрелы.

— Как внизу, так и наверху. Они разрывают его на части, точно так же, как разрывают тебя и твоих союзников в царстве плоти. — Малогарст взглянул на демона, прищурившись. — Ты видел это, — продолжал демон, — все эти фракции и всю ложь, и перемены, гноящиеся в темноте. Боги используют множество орудий — кого-то добровольно, кого-то в неведении, — но все они служат, неважно, знают они это или нет. Битвы во имя гордости, разрушительные амбиции, желания, осуществляемые во мраке, — всё склоняет весы в ту или иную сторону. И всё это время Хорус слабеет.

— Ты хочешь сказать...

— Волки сжимают кольцо, Кривой. Хорус сражается, но он проигрывает.

— Но тогда Хаос не получит ничего.

— Неужели? — переспросил демон. Малогарст уставился в его неподвижное, улыбающееся лицо. — Он должен принять это, Малогарст. Он должен сдаться, чтобы выйти победителем. Это — единственный путь. Он должен сделать последний шаг. Иначе они раздерут его на части, пока он будет сопротивляться, и возведут другого на его место.

— Нет никого другого, — сказал Малогарст. — Не может быть.

— И может, и будет. Если ты хочешь спасти его, ты должен заставить его понять, что он обязан склониться.

— Ты лжешь, — выдохнул он.

— Нет, — сказал Амарок. — Нет, я говорю тебе правду, которую ты не хочешь слышать.

— Он не падет, — выплюнул Малогарст и устремился вслед за образом Хоруса. — И я не подведу его.

Небо над головой мигнуло, залившись красным. Толпы воинов, грохот выстрелов и крики умирающих еще были здесь, но словно бы отдалялись.

— Нет! — выкрикнул Малогарст. Образ Хоруса становился смутным, растворяясь, будто чернильный след в кровавой воде. — Нет! — он повернулся к демону.

— Похоже, мир плоти зовет, — усмехнулся тот.

— Ты...

— Помни, что я сказал, Кривой, — произнес демон — снова голосом Йактона Круза. — Как наверху, так и внизу. Волки сжимают кольцо. — Амарок поднял руку, и его образ начал выцветать; серебряная монета сияла в центре раскрытой ладони. — Мы еще поговорим. В конце концов — я с тобой сейчас и навсегда, брат.

А затем он исчез, и какофония криков окружила Малогарста; боль растворила его тело и дала ему другое взамен.

Воздух ворвался в легкие. Он почувствовал, что задыхается. Боль пронизывала его. Он нащупал обнаженными ладонями металл палубы. Замерзшая кровь осыпалась кристаллами. Сам воздух вопил.

— Вставай! — выкрикнул голос рядом. — Вставай, старый ты урод, или я перережу тебе горло еще раз.

Его грудь всколыхнулась; его стошнило кристаллами крови и желчи. Коснувшись шеи, он обнаружил мягкую плоть там, где атам отворил его горло. Он с трудом поднялся на ноги и покачнулся.

— Тебе лучше убираться отсюда, — сказал Калус Экаддон. Сота-Нул позади него уже стояла у потайной двери. — Командиры Морниваля вызвали тебя в стратегиум.

Малогарст моргнул. Перед глазами всё плыло, крики по-прежнему звенели в ушах... Нет, не крики: сирены. Боевые сирены.

— Почему? — выдохнул он. — Что происходит?

— Враги, — оскалился Экаддон. — Псы Императора нашли нас.

Лайак

То была пещера с гладкими стенами — наподобие внутренностей огромной морской ракушки. Мосты из некоего блестящего вещества пересекали ее крест-накрест, точно паутина. Полированные кристаллы располагались на изогнутых арках в каждой точке, где соединялась пара этих тонких мостов. Кристаллы — высотой в рост смертного человека — испускали бледное свечение. Между ними потрескивали молнии. Там, где мостики встречались со стеной Паутины, открывались округлые провалы в окутанную туманом даль. Лайак осознал, что и сам выбежал из одного такого отверстия. Перед ним уходил вперед узкий мост.

Нити перестрелки прошивали пространство между изящными мостами. Воины в алом бежали вперед, лучи энергии и потоки снарядов сполохами вырывались из их оружия в направлении невидимых целей. В воксе Лайака раздался крик, а следом его уши наполнились щелкающим скрежетом, похожим на трение крыльев насекомых. Он знал этот звук: то был голос Неизъяснимых. Без языков они не могли изъясняться связно, но в бою они управляли треском и шипением в воксе, создавая язык, вздымавшийся, точно рев пыльной бури.

— Стойте здесь, — бросил он рабам клинка. — Защищайте оракула.

Он выбежал на середину узкого моста.

— Кситрас’ка’хемек, — выдохнул он. Серебряные зубы маски с хрустом разошлись и сомкнулись, когда нечестивое слово прорвалось сквозь них. Звук обрел форму. Дымно-черные символы взметнулись за спиной Лайака, опрокидываясь, расползаясь, меняя облик. Очертания перьев и изогнутых когтей задрожали, обретая эфирное бытие. Пронзительные, голодные вопли раскололи воздух. Воля Лайака потекла по узам, соединяющим его с демонами, и они закружились высоко над ним, словно рожденная тенями стая ворон. Его зрение слилось с многомерной картиной восприятия демонов. Всё перед взором окрасилось алым. Разум Лайака впитывал виденное, сплавляя его с тем, что видели его собственные глаза.

Он увидел врагов, в которых стреляли его братья. Для зрения демонов они пылали белым. Плюмажи на их высоких шлемах развевались, когда они взмахивали своими алебардами. То были золотые создания; их сущность была пронизана грозовыми сполохами — как если бы они были сотворены из молний.

«Кустодии, — подумал Лайак. — Спутники Императора и преданные лишь ему воины».

И перед отрядом Кустодиев стоял Лоргар. Сила окружала его ореолом, мерцая, обращая свет в тень, когда на него опускались удары, скручивая стрелы энергии в огненные шнуры. Его алая броня казалась черной среди пылающего сияния. Увенчанный лезвиями скипетр был у него в руке; каждый его удар звучал вскриком. Пока Лайак смотрел, один из кустодиев отступил на шаг, уворачиваясь от пронесшегося мимо скипетра, а следом повернулся и сделал выпад копьем. Удар пел убийственным изяществом. Но так и не достиг цели. Ураган силы, окружавший Лоргара, ударил по кустодию. На мгновение ярко вспыхнул мистический алгоритм, вделанный в броню воина. Следом кустодий распался на части. Броня стала золой, плоть — пеплом, кости — черными щепками, разметанными ветром. Лоргар даже не сбился с шага.

Для многих он был жрецом, демагогом, способным вдохновлять смертных на деяния, что прорвут завесу небес. Лайак был свидетелем подобному; был свидетелем тому, как перед примархом замолкает, устрашившись, завоеванный город, а затем возносит свои голоса в хвале богам. Но в это мгновение Лайак видел, что Лоргар был никакой не жрец; он был — убийственная сила веры, обретшая форму.

Отряд одетых в алую броню Несущих Слово двигался вслед за своим повелителем. Безмолвные крики ликования вырывались из их безъязыких ртов. Двое кустодиев стояли на мосту перед ними и их примархом. Они не бежали, хотя обязаны были знать, что умрут. Лайак полагал, что некоторые сочли бы такую стойкость достойной почестей; для него же она заслуживала лишь презрения. Кустодии не проявляли храбрости, принимая мученичество; их души были изуродованы, отнимая у них возможность решиться на самопожертвование добровольно.

Они, впрочем, хорошо сражались — отходили назад, вращая копья приемами, которые невозможно было распознать, и не прекращая вести огонь даже в повороте.

Лоргар опустил скипетр на кустодия. Золотой воин двигался быстрее, чем мог бы отследить глаз, но удар шипастого навершия достиг цели. Смятое золото и горелая плоть разлетелись в стороны от скипетра, когда тот поднялся

Сверху обрушился дождь выстрелов. Разрывные снаряды ударили в ближайших к Лоргару Несущих Слово. Обломки брони и кровавые клочья рухнули с моста. Огонь и взрывы взбаламутили воздух вокруг примарха.

Трио автоматонов показалось на мосту над кустодиями и примархом. Их броня была красного цвета заходящих солнц, и знаки Механикум Марса покрывали ее паутиной двоичного кода. Казалось, они свисают с моста, подвешенные за ноги, целясь поверх своих голов батареями орудий, приводимых в движение поршнями. За тем исключением, конечно, что со своей собственной точки зрения они не находились вверх ногами.

Лайак выпустил стайку демонов в воздух между автоматонами и их целями. Лучи прицелов метнулись к ним, повернулись орудия. Крылатые демоны вскрикнули и попытались увильнуть в сторону. Воля Лайака хлестнула по ним, удерживая их вместе, и они влетели прямо в поток огня. Тела из склизкой кожи и черных перьев разлетелись на части. Лайак почувствовал, как демоны растворяются, становясь ничем, и услышал проклятия, с которыми они погружались обратно в глубины варпа. Они продержались семь секунд.

Но этого было достаточно.

Лоргар выступил из пылающего воздуха. Его глаза сделались окнами в царство пламени. Он воздел руку. Медленный, торжественный жест, ладонь раскрыта, словно в благословении. Ближайший автоматон вспыхнул раскаленной белизной. Снаряды и топливо взорвались. Поршни расплавились. Автоматон осел вперед, точно восковая кукла под пламенем резака.

Лайак теперь был посередине моста, прямо под примархом. Огонь вспыхивал у него над головой и по правую руку, ударяя по Несущим Слово, которые пытались добраться до своего примарха. Лайак резко обернулся — еще одна пара автоматонов заняла позицию на другом мосту. Луч прицела одной из машин уперся в него. Орудия повернулись. Стабилизаторы отдачи защелкнулись с шипением поршней.

— Хии’на’ук, — выговорил Лайак. Слово обрело сущность и устремилось, пылая, к стреляющим автоматонам. Крупнокалиберные снаряды врезались в гниющую плоть — демон проявлялся в реальности. Семь крыльев развернулись из его подбрюшья. Скопления фасеточных глаз блестели над длинным хоботком. Насекомые ноги — в метр длиной — свисали с тела. Личинки и гной сыпались с существа; оно бросилось на автоматонов. Ударили выстрелы, разбрызгивая гниющий жир и окровавленное мясо. Автоматоны разогнули ноги, пытаясь отступить и перестроиться. Демон врезался в первого из них, опрокинув его назад. Гладкая костяная поверхность моста брызнула осколками. Автоматон тщетно сопротивлялся, боевые протоколы не в силах были выбрать алгоритм действий. Демон душил его, обвив ногами корпус и капая кислотной слюной, пока его хоботок ввинчивался во внутренности машины. Второй автоматон еще стоял на месте, приняв позицию для стрельбы, когда демон снова взвился в воздух и бросился на него.

Лайак отвернулся, оставив демона на произвол инстинктов, и отыскал взглядом Лоргара. Примарх стоял в центре шторма из огня и дыма. На мосту появились новые кустодии, наступая с обеих сторон под прикрытием высоких щитов, а отряды на других мостах обрушивали на примарха шквалы выстрелов.

Лоргар остановился; убийственный огонь откатился назад, когда воздух вокруг него замерцал от психической мощи. Несущие Слово теперь обступали его — молчаливое алое кольцо. Кустодии наступали, и на мгновение Лайак увидел их, пусть даже краем глаза.

— Повелитель, — позвал он.

Лоргар обернулся. Кожа туго обтягивала его лицо. Темные вены проступали под золотистой пудрой. Его глаза встретили взгляд Лайака, затем вернулись туда, где рабы клинка закрывали собой Актею недалеко от выхода, из которого они явились. Вибрирующий энергетический луч ударил в одного из воинов рядом с Лоргаром и превратил его в черную пыль.

— Повелитель, это не…

Мост раскололся. Бледные фрагменты посыпались во все стороны под действием конфликтующих между собою сил гравитации. Кустодии упали. Лоргар выпрямился с закрытыми глазами; его кожа блестела белым сиянием. Осколки призрачной кости зависли в воздухе. Нити огня проросли над ними, сверкая всё ярче и ярче, пока не сделались похожи на угли, едва вытащенные из печи. А следом они разлетелись повсюду, выкашивая автоматонов, боевых сервиторов и кустодиев, плавя доспехи, разжигая огонь из масла, сжигая плоть в пепел. Призрачная кость разбивалась с каждым ударом; сотни меньших осколков разлетались от столкновений, пока всё вокруг не оказалось залито светом от чего-то вроде облака охваченных огнем перьев. Крики и вой машин сделались громче, а следом их начало становиться все меньше и меньше, пока из звуков не остался только шелест пыли призрачной кости на ветру.

Лоргар открыл глаза. Пыль улеглась.

Лайак вскарабкался вверх, следуя по изгибам и спиралям чужацких мостов. Рабы клинка следовали за ним; между ними — Актея. Он достиг Лоргара как раз вовремя, чтобы увидеть, как примарх поднимается с того места, где опускался на колени перед разбитым пролетом. Лайак замедлил шаг, наклонился и оглядел то, что осталось от трупов, распростертых на гладкой земле. Он коснулся непокрытой ладонью измельченного вещества и размолотых в пыль осколков. Черная эктоплазма осталась на кончиках его пальцев.

— Это не были создания Императора, — сказал он — и посмотрел вверх. Лоргар глядел на него, сверху вниз; маска спокойствия вновь заняла свое место на припорошенном золотом лице.

— Некогда они были ими, — произнес Лоргар.

— Снова призраки, — сказал Лайак. Над ними и вокруг них содрогалась паутина призрачной кости.

— Она пытается сбить нас с пути, — сказала Актея. — Здесь зал слияния. Время и выбор берут начало отсюда. Мы близко. Они вернутся, и будут сильнее.

— Ты — наш проводник, — сказал Лоргар. — Какой путь мы должны избрать?

Она открыла рот — и тут же закрыла.

— Какой путь? — повторил Лоргар.

Актея не шевелилась и не говорила ни слова.

Лайак ощутил, как дернулась маска на его лице. В его разуме двигались осколки слов, свиваясь в памяти. Высокий, пронзительный звук, похожий на одинокий крик, исторгаемый из одной глотки за другой, задрожал в воздухе.

— Ты слышишь это? — спросил он.

Актея повела головой.

— Нет, — сказала она. — Что ты слышишь?

Лайак повернулся и двинулся по направлению к звуку. Тот исходил из того входа, откуда появился Лоргар. Внутри мерцал свет, и на бледных стенах двигались тени, будто отброшенные разгорающимся костром.

— Мы пришли оттуда… — начал было Лоргар.

С другой стороны зала прогремели выстрелы. Серебристый туман сочился в воздух из стен, устремляясь к ним, точно сжимающийся кулак.

— За ним! — выкрикнула Актея, когда Лайак перешел на бег, спеша за зовущим криком у себя голове. Распахнувшийся перед ним портал вдруг залился чернотой.

Вольк

Красные жрецы ждали их на спутнике, созданном из оружия. Мечи, танки и корпуса Титанов лежали рядом с пистолетами и пулями, выкопанными на полях битв, лезвиями топоров, генераторами силового поля, пустыми оболочками вирусных бомб, разбитыми танковыми орудиями и ножами из бронзы, железа и стали. Были здесь и конверсионные установки, сегменты макро-пушек, бомбы, еще теплые от радиации забытых войн, усеянные клинками цепи и заостренные осколки кремня. Всё это было скомкано в неправильной формы шар, кружащий на внешних границах Сарума, точно ржавеющий моргенштерн, заброшенный в небо. Катер Пертурабо скользнул в сердце этой конструкции сквозь дуло бывшей нова-пушки. Остальной флот Железных Воинов под командованием Форрикса окружил спутник, наведя орудия, направив сенсоры, — но слыша лишь тишину.

При высадке примарха встретил одинокий сервитор — древняя машина, закованная в потрепанную в битвах разномастную броню. На его плечах болтался череп с нахлобученным шлемом, ухмыляясь через вертикальную щель в древней бронзе. Сервитор поклонился, дребезжа костями и скрипя шестеренками, и повел их в темноту.

Стены тоннеля, по которому они шли, были составлены из той же массы деталей оружия: все они были сплавлены вместе и отшлифованы до блестящей ровной поверхности.

Вольк не слышал голосов, пока они не отошли достаточно далеко, чтобы потерять катер из вида.

Сперва он решил, что это всего лишь случайные сигналы в вокс-сети, но они не замолчали и тогда, когда он отключил все системы связи. Они не говорили ни на одном из известных ему языков, но Вольку казалось, что он почти понимает их. Оружие в его руках отзывалось тупой болью.

— Славься, Пертурабо, — громыхнул голос, отражающийся эхом от стен, когда они вошли в зал под высоким куполом. — Славься, Владыка Железа.

Восемь фигур стояли в центре зала. Тяжелые складки темно-красной ткани свешивались с их скелетоподобных тел. По краям мантий шли белые треугольники, напоминающие зубья пилы. Или просто зубы. В тени тяжелых капюшонов скрывались вытянутые черепа из черного металла. Некоторые из них напоминали освежеванные лошадиные головы, отлитые в железе; другие были узкими, похожими на лисьи. У одного и вовсе не было головы — только круглый рот с рядами металлических клыков. Вольк не видел оружия, но это не означало его отсутствия. Он знал, что оружие было здесь. Глядя на жрецов, он словно бы чувствовал пушки и клинки, ждущие под их мантиями.

— Ваше прибытие сюда — честь для нас, — сказал тот же голос, и Вольк задумался на мгновение — которому из восьми жрецов он принадлежал? или же они говорили все вместе?

Пертурабо не сводил взгляда с восьмерых, пока Железный Круг выстраивался за его спиной. Двадцать терминаторов, тяжело ступая, заняли места позади них, пусковые установки циклонных ракет приведены в готовность. Аргонис стоял рядом с примархом, Вольк — на шаг позади них обоих.

— Честь... — повторил Пертурабо, позволяя слову угаснуть эхом. — Где была честь, когда вы не отвечали на мой призыв утолить голод нашего оружия, когда иссякали наши возможности вести войну?

Жрецы молчали. Красные огоньки поблескивали в провалах их глазниц.

— Сарум держится в стороне, — сказал Аргонис, когда они только начали путь к миру-кузнице. — Они помогали союзникам Воителя, но они себе на уме. Мы не должны доверять им.

— Не думаю, что он намерен им доверять, — ответил Вольк. — Только получить от них то, что ему нужно.

Вольк знал, почему они явились сюда в поисках Ангрона: из всех сил, с которыми Сарум был достаточно близок, чтобы заключить союз, именно Пожиратели Миров были связаны с ним ближе всего. Ангрон покорил этот мир, и в процессе разрешил внутренний конфликт среди жрецов Сарума. Оружие и броня текли из кузниц в обагренные кровью руки Двенадцатого легиона. С тех пор, как началась война с Империумом, Сарум внешне служил интересам Воителя, но его жрецы не заняли сторону Новых Механикум Кельбор-Хала и не подчинялись никому, кроме самих себя. Им не доверяли, и сейчас, стоя рядом с ними, Вольк понимал — почему.

— Мы ждали тебя, Пертурабо, — произнес голос жрецов. Затем они зашевелились — восемь фигур разошлись по восьми точкам на окружности зала. — Ты должен пойти с нами.

Железный Круг сомкнул щиты, загрохотав гидравликой. Оружие навелось на цели. Вольк почувствовал, как подергивается оружие в его руках.

— Нет, — сказал Пертурабо, едва заметно покачав головой. — Вы дадите мне то, за чем я пришел, и после этого я уйду.

— Ты обретешь то, что ищешь, хотя и не назвал это, — сказали жрецы. — Ты получишь это — и больше того. Но мы не можем распоряжаться такими дарами. Ты благословен, Владыка Железа и Смерти. Ты увидишь сердце всего, и оно будет говорить с тобой.

Аргонис открыл было рот, но гулкий голос не позволил ему ничего сказать.

— Ты, кто прошел через Черную Звезду и искал оружие богов, — ты обретешь всё, что ищешь, если последуешь за нами.

Вольку казалось, что слова впитываются в его кровь. Холод и жар охватывали его. Он чувствовал в своем теле побуждение двигаться, следовать за обещанием в словах Красных Жрецов. Это не было похоже на желание. Это было похоже на голод.

— Вы знаете, почему я здесь, — сказал Пертурабо. До сих пор никто не упоминал про Ангрона или Двенадцатый легион.

Жрец с лошадиным черепом покачал головой. Лязгнули цепные зубья в его челюсти.

— Мы — хранители, — сказал он, и теперь голос исходил от него одного. Звук был как от шестерней, перемалывающих мясо. — Мы пришли лишь для того, чтобы проводить вас вниз.

— Вниз? — переспросил Аргонис.

Лошадиный череп повернулся к эмиссару.

— Вниз, — повторил жрец.

— Это высочайшая честь, — сказал жрец с акульим оскалом, видневшимся под красной полоской сенсоров. — От подобного нельзя отказаться.

Вольк был уверен, что Пертурабо отвернется, но Владыка Железа лишь коротко кивнул.

— Отведите нас к вашему откровению, — сказал он.

Жрец замер на мгновение, но затем кивнул в ответ.

Они покинули зал через дверь, которую Вольк не заметил, когда они только вошли. Он не знал, была ли причина в хитро расположенных углах стен или в технологических трюках, но, пока жрецы не подвели их к выходу, он мог поклясться, что здесь не было никакой двери. Тоннели, по которым они шли, становились всё грубее, обломки торчали из стен, преграждая путь, так что приходилось огибать лезвия копий и дула пушек. Воздух раскалялся, словно они приближались к гигантскому горну или к сердцу вулкана. Вольк вспомнил слова Пертурабо — «Отведите меня к вашему откровению», — и шок, очевидный в оцепенении жреца.

— В сердце их владений есть нечто, — сказал Пертурабо, шагая впереди Волька. Примарх коротко оглянулся, и его черные глаза поймали взгляд Волька. Затем он снова повернулся туда, где перед ним следовал эскорт жрецов. — Это, на самом деле, вопрос геометрии. Достаточно приглядеться к конструкциям силы, что возводят эти жрецы, прислушаться к словам, которые они произносят и оставляют несказанными. Эти создания не служат Омниссии Марса.

Вольк бросил взгляд на жрецов и белые зубцы по краю их мантий, которые казались черными в тусклом свете. Их глаза горели, точно угли.

— Они служат чему-то другому, — продолжал Пертурабо, — чему-то, что они хранили в тайне. Чему-то, что говорит в их снах о клинках и пушках. — Вольку показалось, что он расслышал улыбку в голосе примарха. Его пульс словно замер. Зрение размывалось по краям. Что-то было неправильно. Очень, очень неправильно.

— Мы встретим это, сын мой. Мы увидим нашу судьбу.

Все жрецы перед ними вдруг повернули головы; в шейных суставах резко щелкнули кости и механизмы. Вольк видел красные угли-глаза и железные улыбки черепов, и его плоть пылала, и крик боли разрывал губы, и он не шел, но падал в пустоту, и истребитель горел вокруг него.

— Ты умер, — сказал голос, звучащий в точности как голос Пертурабо. — Но ты можешь жить снова — в огне.

И Вольк выкрикнул свой ответ.

Коридор мигнул, вновь став реальностью. Жрецы шли впереди, как и раньше. Пертурабо шагал среди массивных автоматов Железного Круга, и его экзо-броня отзывалась гудением на каждый шаг. Вольк всё еще чувствовал жар собственной горящей плоти, но он ускользал, точно тающий сон. Смутный оранжевый свет просачивался откуда-то издалека впереди. Позади — он оглянулся — была лишь темнота. Вольк ощутил, как дрожь прошла по его броне и телу.

Что происходило с ним? Что происходило с ними всеми?

— Мы потеряли вокс-контакт с «Железной кровью», — сказал Аргонис и остановился, сжимая болтер в руке. Пертурабо остановился тоже, обернувшись к эмиссару. Жрецы за ним замерли.

— Мы потеряли связь с флотом, — ровным голосом ответил Пертурабо, — потому что мы находимся за пределами досягаемости его вокс-передатчиков.

— Покрытие флота должно охватывать весь спутник, — возразил Аргонис. — Если только наши хозяева не глушат его.

— Или же флот сейчас в миллиардах километров от нас, — сказал Пертурабо. Аргонис затряс головой. — Мы не просто прошли глубже в недра спутника. Мы прошли сквозь врата. Мы идем к самому сердцу Сарума.

Вольк слышал слова и знал, что они истинны. Красные Жрецы не отвечали, хотя Вольк был уверен, что они тоже слышали примарха. Аргонис не сводил взгляда с тоннеля перед ними, на его лице застыло сосредоточенное выражение.

Свет в отдалении нарастал. По стенам начали расползаться жаркие красные отблески. Вольк чувствовал это. Буквально чувствовал. Его нервы по большей части были выжжены после крушения и поспешной установки аугметики. Все ощущения превратились в поток информации от сенсоров. Но сейчас он чувствовал жар. Он распространялся по металлу его рук и ног и горячим дыханием касался кожи.

Жрецы остановились перед ними и, как один, повернулись к Пертурабо.

— Мы не пойдем дальше, — произнесли они слитным голосом, исходящим со всех сторон сразу. — Ты идешь один.

Пертурабо покачал головой.

— Они идут со мной.

— Как пожелаешь, — сказали жрецы, отступая в сторону.

Пертурабо шагнул вперед, но Аргонис поднял свой жезл, преграждая примарху путь Оком Хоруса.

— Куда ты нас привел? — спросил Аргонис.

— К ответам, — сказал Пертурабо и оттолкнул жезл прочь, не останавливаясь.

Мгновение Аргонис не двигался. Вольк оглянулся на него, уже следуя за примархом и Железным Кругом. Их глаза встретились: металл и кристалл — с чернотой Хтонии. На миг Вольку показалось, что он заметил что-то во взгляде брата — призрак эмоции, которую не мог понять. Затем эмиссар последовал за ними, и они прошли в раскаленное горнило, мимо склоненных голов жрецов.

Теперь светились сами стены — вишнево-красным, угольно-черным. Мешанина оружия уступила место грубому камню, прошитому вкраплениями кристаллов и искрами руды. На полу лежала пыль — серый, мягкий пепел, достаточно толстый, чтобы приглушать шаги терминаторов и автоматонов. Низкий рокот, похожий на течение огромной реки, нарастал впереди, за изгибом коридора. Вольк ощутил внезапное желание повернуться и зашагать назад, но ноги несли его дальше; механизмы и плоть работали безупречно, и жар опалял его чувства.

А затем они шагнули за последний поворот — в раскаленный свет сердца Сарума.

предыдущее

глава 1
главы 2-3
главы 4-5
главы 6-7
главы 8-9
скачать главу в формате docx

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Спортивный энтузиазм — хорошая штука, но массовый ор в двенадцать ночи немного пугает все-таки. Ну окей, я очень рад за нашу баскетбольную команду и за то, что они выиграли чемпионат — то есть я предельно далек от спорта, но люди добились цели и всё такое, это круто, пусть у них все будет хорошо. Но когда по этому поводу безумно орут со всех балконов, я, гм, пребываю в некотором охуении. Минут пятнадцать вот орали, дудели в дудки и даже, кажется, в какие-то жестянки колотили. Сейчас немного притихли, но еще издают звуки. Страшная сила — народное ликование (=
Апдейт: не, нихрена не затихли, продолжают. Полчаса, не меньше. Ну ладно, пусть радуются люди.

@темы: лытдыбр, Canada notes

---

Дочитал «Solar War», который день лежу в пепле. И прахе. И сам я тоже пепел.
Ну то есть типичное для Вахи «так плохо, что аж хорошо», вы понимаете. Но это реально крутая книжка. Осада Терры началась прямо отлично.

дальше, конечно, спойлеры

Во-первых, что охуенно удалось — это масштаб войны. Очень часто за «деяниями героев» он как-то теряется, и выходит, что по просторам галактики бегают у нас одинокие примархи и космодесатники, противостоя друг другу.
Но нет. Ересь — это ГЛОБАЛЬНАЯ война. Это жертвы, которые измеряются миллиардами, потому что мельче считать даже смысла нет. Это война на всех планах реальности, по всему обществу Империума — от примархов до последнего гвардейца, до последнего жителя безымянной станции на каком-нибудь астероиде или беженца на Терре. И это, конечно, пиздец. Но это и так очевидно.
При этом, несмотря на неотвратимость наступления еретиков (ну, мы все знаем, что внешнюю оборону они вынесут всю, основная битва-то должна быть на Терре), это самое наступление не выглядит катящимся по сюжетным рельсам — изнутри и Сигизмунд, и Джубал, и все остальные стоят до последнего, потому что как иначе-то.

Во-вторых, боже мое, Мерсади. (пятиминутка бессвязных воплей)
Она прекрасна. Семь лет просидеть в тюрьме, решить, что про нее уже все забыли — но когда надо действовать, она действует. И не сдается. Сбежать с атакованного тюремного транспорта вместо того, чтобы ждать, пока их расстреляют согласно протоколу? — окей. Уговорить владельца корабля, который ее подобрал, не выкидывать ее в вакуум, а все-таки помочь добраться до Терры? — уговорила. Когда команду перебили, собрать тех из беженцев, кто умеет как-то с кораблями управляться, и организовать их? — да не вопрос. Ну лапонька же.
И Локен, конечно. Один его наезд на Малкадора «какого хуя вы приказываете убить мою девушку моего друга» — это уже отлично. Бедный Малкадор, как он задолбался, должно быть, с этими паладинами (=. И да, мне додали трогательной встречи пейринга — немножко, но все-таки.
Ну и финальный плот-твист с одержимой Мерсади — это прямо ухх. Отсылки! «The man behind you», «I've heard you have a story», вот это всё. Замыкающийся круг. И тот факт, что: 1) Локена перемкнуло на Цербера, но отпустило, когда он увидел Мерсади и узнал ее; 2) Мерсади слушает стоящего за ее спиной демона, который предлагает убить Локена его же мечом — а потом разворачивается и хуячит этим мечом в демона. Трогательный последний диалог и красивое падение в реактор, потому что пока она жива — она проводник для варпа, а этого допустить нельзя.
В общем, вы понимаете, почему я тоже в пепел.

В-третьих, остальные персонажи тоже очень прямо очень, просто у меня уже букв не хватает. Один Абаддон чего стоит, с флэшбэками про Хтонию и братство (есть один, где его отец приказывает ему убить братьев-по-клятве, чтобы пройти инициацию — ну вот такие на Хтонии традиции — а Абаддон говорит «я не хочу быть королем» и убивает отца, потому что братья ему дороже). И очень няшные взаимоотношения с Лайаком (причем Лайак постоянно Абаддона троллит, я бы сказал «неужели жить не хочется», но таки да, этому-то уже давно не хочется). И вообще.
Остальные тоже мимими — Сигизмунд и упоротость, Джубал и его красивая гибель, примархи... как примархи, опять же. Очень клевая адмирал Су-Кассен, которая командует собственно флотом Солнечной системы (я зову ее адмираль, с мягким знаком, потому что няшечка — ну то есть она суровая женщина, конечно, но).

Еще всякое по мелочи — например, вставки из варпа, где Хорус говорит с Императором, а Император говорит с тенями Хаоса, стоящими за Хорусом. (бедный Хорус уже в режиме «папа, ну заметь меня!», а папе, конечно, не до того)
Стратегические и тактические финты ушами — заминировать спутники/станции вокруг Плутона и взорвать их нахрен, когда там уже будет полно вражеского войска. Это было сурово, серьезно.
Или вот главный вопрос, которым задаются защитники Терры на всех военных советах почти до конца книжки — уж полночь близится, а Хоруса всё нет «где бля Хорус?». Потому что ну вот Плутон штурмует Аксиманд, Нептун — Пертурабо, вон еще Абаддон зашел перпендикулярно плоскости эклиптики, но что-то маловато этого всего... А потом граждане еретики зафигачивают ритуал невиданной силы и открывают дырку в варпе прямо рядом с Террой (что вообще-то в норме невозможно, внутри системы в варп нельзя). Причем такую дырку, из которой торжественно выползают все оставшиеся флоты, с Хорусом, Ангроном, Фулгримом и прочей радостью.
«Ибо пали стены небес», как сказал в конце Дорн. И таки они реально пали.

Короче. Всем читать, страшно рекомендую.

@темы: записки литературоеда, сорок тысяч способов подохнуть

---

дыбр прогулочный

В одном Старбаксе есть дверь, которая ведет никуда. За ней стенка — точнее, дверной проем, заложенный кирпичами. Дверь старая, в ржавчине и облупившейся кирпично-рыжей краске, а еще на ней пять засовов. На разной высоте. Каждый раз, когда я туда попадаю, я непременно открываю их все. Или закрываю, как повезет (я, похоже, не один такой любитель потрогать штуки).
Дверь стоит там просто так, в качестве детали интерьера. И, кажется, я про нее уже когда-то писал, но это было давно.

*
Запомнить маршрут на покатушки: Eglinton West (bus 63) — Ossington (subway) — Dundas West. И оттуда трамвай по Ронсевалю и Кингу (504? не помню), очень длинный и домики за окнами няшные.
А учитывая, что у меня теперь есть карточка, а на карточке работает трансфер на два часа, можно еще и выходить погулять (=. Хотя тогда лучше, пожалуй, сразу на метро доехать до Дандаса, быстрее выйдет.

*
На самом деле улица называется Roncesvalles и местные читают это примерно как написано, но нельзя же так просто. У меня она Ронсеваль.
И там есть что-то с названием «Авалон» (разглядеть вывеску не успел, слишком быстро проехали мимо, но оно есть). И, поскольку это польский район, куча названий с непредаваемой польской орфографией — боюсь даже представить, как их в итоге произносят.

*
Давненько не ездил в новых трамваях (и вообще ни в каких), а они по-прежнему милы и футуристичны. Даром что расположение сидений в них странненькое — ну вот зачем чуть ли не половина из них повернуты в обратную сторону? Ну да ладно.
Зато водителя не видно, остановки объявляет автоматический голос (и вежливо предупреждает каждый раз внимательно смотреть по ходу движения транспорта), проверка билетов тоже автоматическая — полное ощущение, что там робот. Лично я одобряю. Слава Омниссии (=

@темы: лытдыбр, Canada notes

---

Внезапные котики.

(попячено с тумбочки)

Семеро. Очень целеустремленных. Кого-то они мне напоминают... (=

@темы: эпический дискурс, смеющиеся грибы

---

и о погоде

Весна в режиме «внезапно», цветет всё и сразу — яблони, вишни, черемуха, сирень. Магнолия облетела вчера под ливнем, форзиция доблестно держится, даром что зацветает вообще-то первой. Резко зеленеют деревья — еще неделю назад ничего не было на них. Короче, опять весны-которая-в-мае у нас нет, наступает сразу лето.
Есть, впрочем, и очевидные плюсы — вчера добрался до даунтауна и радостно там пробродил полдня. Можно передвигаться не перебежками от укрытия к укрытию от метро до кофейни, а нормально ходить. И теплый ветер. Все равно сдувает, правда, но наконец-то теплый.

Фауна активно выползает — вот, к примеру, белка дивной расцветки, пятнистая я таких мутантов еще не видел:

скунс и еще одна белка

В первый раз, кстати, удалось сфоткать скунса. Обычно они мне попадались в темноте, а тут только-только начало смеркаться, плюс ура фильтрам в телефоне. Скунс увлеченно ползал по газону, уткнувшись в него мордой — то ли ел там траву, то ли что-то вынюхивал. Подойти ближе и уточнить я не рискнул (=


А это просто белка, маленькая и черненькая.

И еще немного флоры, потому что куда без нее.

яблони и не яблони

Красные клены, которые реально красные, всегда:




И еще чуточку магнолии, которую я просто очень люблю (=

@темы: фотофлуд, лытдыбр, Canada notes

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 8-9

Малогарст

Он открыл рот, чтобы закричать.

Пыль... Он чувствовал вкус пыли... и дыма от полевых костров.

Он попытался встать и посмотреть, откуда прозвучал голос.

Хорус Луперкаль стоял рядом с ним, положив руки на перила беломраморной балюстрады. Вспышки двигателей космических кораблей расцвечивали ночное небо над головой. На темной равнине под балконом, где они стояли, перемигивались огни. Ветер колебал пламя факела, горящего в железном креплении под ними.

— Господин... — начал Малогарст.

— Что ты делаешь, Мал? — спросил Хорус, не поднимая взгляд.

Малогарст хотел заговорить, но замешкался. Он огляделся вокруг. Коснулся камня балюстрады — тот был твердым, материальным. Он посмотрел на свою перчатку. Пальцы были закованы в серо-белый керамит.

— Ты не должен здесь быть, — сказал Хорус.

— Где «здесь», мой господин?

Хорус выпрямился, на мгновение нахмурившись. Малогарст понял вдруг, что примарх был облачен не в темно-зеленый Сынов Хоруса, и не в черный Повелителя Нового Империума. Его доспех был белым — как в давно прошедшие дни, белым — цвета Лунных Волков.

— Это Улланор, Мал, — сказал Хорус. — Разве ты не видишь? Это Улланор, и завтра мой отец окажет мне великую честь.

Малогарст посмотрел на Хоруса. Его лицо было таким же, как... Нет. Оно было как будто сильнее, нетронутое теми заботами, что осаждали его тогда, накануне триумфа. Этот Хорус был спокоен — скорее образ того, что должно было быть, чем то, что было в действительности. Он глядел, как ночь заполняет тишину равнины, и он стоял один.

— Воитель... — выдохнул Хорус. — Меня назовут Воителем, Мал. Завтра, на этом самом месте, мой отец передаст мне командование Великим Крестовым походом.

Малогарст моргнул. Ветер, касающийся его лица, казался реальным. Очень реальным. Словно острый край лезвия, прижатый к коже.

— Он говорит, что Он должен вернуться на Терру. Есть дела, которые требуют Его присутствия. Дела... — слово скользнуло прочь и развеялось по ветру. — Он забирает Рогала с собой.

— Сир...

— Полное командование, абсолютная власть в завоеваниях — моей ли рукой или чужими. Такая честь, Мал, такая демонстрация доверия...

— Сир, я не здесь...

— Вот только почему это кажется пустым — незавершенная задача, с которой надо поскорее разобраться?

Малогарст шагнул ближе.

— Господин, это — не реальность. Улланор был давным-давно. У нас мало времени...

Хорус повернул голову. Темное небо содрогнулось, окрашиваясь алым рассветом, а затем — сияющей голубизной. Пылающее солнце взлетело в зенит. Равнина огней превратилась в море лиц среди блеска брони. Балкон сотрясался от поступи Титанов. Ревели боевые рога, разгоняя своим звуком ветер. Вся мощь человечества маршировала и выкрикивала кличи, пока солнце не закатилось во тьму и звезды не осветили красным возвратившуюся ночь, и Хорус уже не был облачен в белое с серым, но возвышался мрачным силуэтом — сама темнота, обретающая форму лишь в блеске острых краев и в обрывках теней.

— Малогарст... — выдохнул Хорус, и голос его раскатился громом, сливаясь с воплями боевых рогов.

Малогарст отступил назад. Воздух вышибло из легких. Нестерпимый жар опалял его плоть. Напряжение сдавливало кости. Он слышал смех, высокий и пронзительный, разрывающий мысли. А потом Воитель отвернулся — черная тень на фоне неба, полного красных грозовых облаков.

— Вы послали эту тень? На какое посмешище вы себя выставляете?

И он засмеялся, но Малогарст слышал пустые раскаты грома.

Броня Хоруса была вновь белым и серым Лунных Волков, но теперь ее покрывали сажа и потеки крови. Балкон исчез, земля под ногами была зернисто-серой — город, обращенный в пепел огненной бурей.

— Господин, — позвал он. — Господин, послушайте меня. Я — Малогарст. Я ваш слуга.

Хорус обернулся к нему. Малогарст едва не упал.

— Ты — ложь. Здесь нет никого. Это — пустошь богов.

Хорус поднял взгляд, и вдруг его ореол его присутствия словно бы умалился, словно он стал чем-то более похожим на человека. Тени скрылись, оставляя его лицо, дрожащий жар остыл. Красные облака и спирали из пепла замерли. Он посмотрел на Малогарста, и там, где только что был огонь — теперь Малогарсту показалось, что он видит боль в глазах примарха.

— Мал?

— Это я, господин, — ответил Малогарст.

— Но ты не можешь быть здесь...

— Господин, вы помните «Мстительный дух»? Ваша рана...

Но Хорус лишь покачал головой.

— «Мстительный дух» был давно.

— Нет, сир, — возразил Малогарст. — Это — сейчас. В это самое мгновение вы сидите на своем троне, и я там, с вами. Разве вы не помните?

— Помню... — произнес Хорус. — Я помню всё. Я помню, как расходилась земля под первым плугом. Я видел, как первый меч поднимается из воды, остывая после кузницы. Я держал угли умирающего солнца в своей руке.

— Вы были ранены...

— Волк укусил глубоко, но недостаточно глубоко. Лишь царапина, напоминание о том, что у моих братьев тоже есть зубы.

Малогарст покачал головой.

— Рана открылась снова, на Бета-Гармоне. Вы истекали кровью. Вы...

— Я умирал.

— Да, — Малогарст замолчал на мгновение. — Вы всё еще умираете.

Хорус не ответил.

— Улланор... — медленно выговорил Хорус, и вокруг них облака и пепельный ветер взметнулись на миг и вновь застыли. — Улланор...

— Вы помните? Но тогда вы помните и приказы, что вы отдали?

Примарх нахмурился, и на секунду тени выросли вновь: точно темные вены проступили под кожей.

— Приказы? Нет, но Улланор ждет меня — там. Он ждет меня.

Хорус зашагал вперед. Пепел под его ногами не издавал ни звука, и впереди расстилалась лишь серая равнина.

Малогарст ощутил, как его мысли кружатся водоворотом.

«Улланор ждет меня...»

Несмотря на всё, что он знал о варпе, несмотря на все те шаги, которые он предпринял, чтобы достичь этой точки, он всё же не был уверен. Был ли он в действительности на «Мстительном духе»? Оставался ли он по-прежнему там, истекая кровью на полу?

Он поспешил за своим Воителем.

— Сир, что происходит?

Хорус взглянул на него. Бескрайняя стылая равнина отражалась в его глазах.

— Есть цена, Мал, цена, которую нужно платить. Я должен идти.

— Вы не имеете в виду...

— Я не умираю.

Он не останавливался. Завеса пепла скрывала его силуэт. Вновь поднялся ветер. Малогарст вскинул руку, прикрывая глаза от обжигающих искр. Он моргнул. Хорус уже стал размытым пятном в вихре пепла, уходя всё дальше.

— Сир!

— Я не умираю, Мал, — донесся до него голос Хоруса — нить, тянущаяся из-за пределов зрения. — Я сражаюсь.

Лайак

Призрак ударил воплем по разуму Лайака; один из шести глаз его маски треснул. Он прокричал имя развоплощения; его броню и жезл окутал огонь. Призрак обернулся вокруг Лайака: весь — ничто, набросок быстрых движений и вопящего лица. Когти, впрочем, у него оставались. Они чиркнули по Лайаку, стоило ему взмахнуть своим пылающим жезлом. Его обдало холодом от этого прикосновения. Из рассеченной кожи шла кровь. Разум превратился в водоворот образов-голосов.

«Ты — чистая душа, Лайак…»

«Ты — пустой человек…»

«Как тебя зовут?»

В своем разуме он призывал имена и формулы, бичуя ими память, будто дождем клинков. Ответа не было. Никакого. Он падал.

«Боги отреклись от тебя…»

«Ты был взят сюда лишь как жертва…»

«Почему, как ты думаешь, они благословлены как мученики?»

Его лицо горело огнем. Металл шлема корчился, извивался. Крючья на внутренней стороне рвали плоть, точно зубы. Жезл выскальзывал из рук. Разум кружил без остановки, не в силах отыскать центр. Ладони Лайака поднялись к маске.

«Кто ты?»

«Ты наверняка был кем-то прежде...»

«Я — никто».

Маска будто сама упала ему в руки. Кровь полилась из руин разодранного лица. Туман был точно стена, прижатая к самым его глазам. Огонь вокруг брони угас.

— Теперь, — разнеслось далеким криком-плачем на ветру, — теперь ты воистину наш.

Лайак поднял взгляд. Сверху на него смотрело лицо. Молодое, но генетическая алхимия — скорее, чем время, — сделала его черты твердыми. Одинокий язык черного пламени отмечал каждую щеку. Глаза были темными. Броня цвета пепла кольцом охватывала шею.

— Я не знаю, кто ты, — выдохнул Лайак, и собственный голос показался ему чужим.

— О нет, ты знаешь, — возразил обладатель лица. — Я был рожден под светом звезды, что сияет над Террой. Этот свет… В те времена он приходил сквозь иллюминаторы, когда станция выходила из тени затмения.

Лайак слушал, пригвожденный к месту словами странной фигуры.

— Даже сквозь всю эту пыль и сажу ты мог видеть свет. Говорили, там и тогда, что это опасно, что если пленка на кристалле окажется повреждена, то свет убьет тебя… Это не имело значения. Что такое была смерть по сравнению с этим светом? Я был тогда один: ребенок, взрослеющий без воспоминаний о тех, кто создал меня, полагаясь лишь на инстинкты, способные сохранить невинную душу в гниющем городе, повисшем среди пустоты.

— Замолкни, — рыкнул Лайак, чувствуя слабость в произнесенном слове в тот самый миг, как оно сорвалось с языка.

Фигура в серой броне не сдвинулась с места; лицо оставалось безмятежным. Лайак не мог отвернуться. Этот спокойный взор был как целый мир; а слова — громче мыслей и мягче пепла.

— Меня нашли. Я был последним, кто остался в живых. Меня спросили, верю ли я в богов. Боги… Те, кто нашел меня, пришли из-за них. Боги были повсюду. На каждом стыковочном узле было по святилищу, усыпанному приношениями — клочками ткани, яркими трубками поливальщиков, крошечными костями. Под кучей хлама ты мог увидеть богов. Они были сделаны из старого стекла, запыленного металла и проводов. Их были сотни. Кал’дур’ха, Податель Дыхания. Су’неш Джанек, Госпожа Молнии. Воль’Теон, Стоящий-в-Начале, и прочие; с невнятными именами, но всеобъемлющей силой. Их жрецы-гангстеры громыхали от амулетов. Можно было слышать, как они идут, чтобы убивать. Жертвоприношение, вот как они это звали, но по сути оно оставалось тем же убийством. Единственное, что я мог вспомнить из времени, прежде чем я остался один, это жрец-гангстер с вырезанной на лице звездой и кулон с каплей крови, болтающийся на его руке, сжимающей нож…

Лайаку казалось — он видит, как образы расцветают внутри этих слов: изломанные, витражные видения о мальчике, жившем в тенях.

— Всё это кончилось, когда пришли они. Всё сделалось пламенем, и гангстеры кричали, сгорая. Меня нашли, потому что я выбрался из укрытия, чтобы посмотреть, как сгорают боги. Я плакал. Меня увидели. Я не убежал. Они были огромными: гиганты в сером, несущие в руках огонь. Они не убили меня, хотя убивали всех остальных. Они спросили меня, отчего я плачу. — Говоривший протянул руку, чуть расставив пальцы, как если бы хотел погладить Лайака по щеке. — Я рассказал им. Они забрали меня с собой. Изменили меня. Переделали меня. И я видел истинный свет солнца — и сжигал ложных божеств. Мне была дана цель, и я обрел себя в пламени. У меня была истина, и больше ничего мне не было нужно.

— Я не… — выдохнул Лайак. Он всецело владел собой, его мир зиждился на силе, однако в это мгновение он чувствовал себя как с содранной кожей и без малейшей воли к сопротивлению. — Я не знаю тебя.

— Нет, — было ему ответом. — Ты раб. Носитель пустого имени, существо, а не человек, которым ты был когда-то. Было бы милосердием сказать, что это благословение, что ты обретешь покой. — Лайак мог видеть сквозь протянутые к нему пальцы. — Но я никогда не был милосерден, не так ли?

Серебряный кинжал резанул по горлу призрачной фигуры. Оттуда вырвалась кипящая чернота. Призрак рухнул назад, взбухая и раздуваясь, точно дым, подхваченный бурным ветром. Раздался пронзительный вопль, переходящий в завывание, проносясь эхом всё дальше и дальше.

Настоящая, вещественная рука показалась из тумана и схватила Лайака за запястье. Он поднялся; его мышцы отреагировали, опережая разум. Он посмотрел в пустые глаза Хебека; раб помог ему встать на ноги.

— Двигайся! — раздался голос Актеи.

Его рабы клинка стояли по обе стороны от оракула. Она по-прежнему держала в руке хрустальный флакон, но теперь поворачивала голову из стороны в сторону, изучая туман слепыми глазами. Серебряный кинжал в другой ее руке казался взгляду Лайака потускневшим.

Жезл по-прежнему оставался у него в руке; в другой была маска. Он поглядел на Актею.

— Всё в порядке, — бросила она. — Я не могу видеть твое драгоценное лицо, помнишь?

Лайак поднял шлем, и тот со щелчком вернулся на место.

— Иллюзии, — прорычал он; его мысли возвращались на свои места.

— За мной, быстро, — произнесла Актея — и бросилась бежать. Лайак поспешил следом и сравнялся с нею спустя всего лишь два длинных шага.

— Где примарх? — окликнул ее Лайак.

— Там же, где и мы все, Пустой, — ответила Актея, тяжело дыша. — Потерян.

Вольк

«Грозовой ворон» копьем вонзился в темноту. На дисплее шлема Волька зажглись руны прицеливания. Надвигающийся рой представлялся пульсирующим облаком отметок угрозы. За ними будто бы клубилась, вздымаясь, пыль. Изумрудные и охряные облака складывались в призрачные лица; их глаза сверкали огнем умирающих звезд. Боевые корабли формировали своего рода клетку вокруг «Железной крови». Поток тактических данных, доступных Вольку, фиксировал двадцать пять единиц, и еще десять маячили на границе зоны действия ауспексов. Корка застарелых корост скрывала их изначальный облик. Некоторые были слиянием двух или больше судов: корпуса держались вместе благодаря металлу, проросшему сквозь них, точно пораженные раком кости. Другие бугрились опухолями; пузыри кист усеивали орудийные гнезда. И все они изрыгали в пустоту космоса снаряды и летательные аппараты.

— Нам будет, что убивать, — донесся сквозь потрескивание в воксе голос Аргониса. Вольк глянул через левое плечо — и обнаружил перехватчик эмиссара, очерченный синим: синхронизированные данные эскадрильи кружились вокруг него кольцом. То был «Зифон», машина компактнее и быстрее, чем «Грозовой ворон», но с меньшим боезапасом. И 786-1-1 был снаряжен полностью. Пускай запасы Легиона почти иссякли, но если они не переживут это столкновение — неважно, сколько еще останется патронов.

— Будем надеяться, ты всё так же хорош в убийстве, как прежде, — ответил Вольк.

— Как и ты, брат, — сказал Аргонис. Вольк моргнул — такова была безыскусная искренность этих слов.

Вольку не приказывали вступать в бой, но ему не нужны были приказы. Он был воином, и существовал — прежде всего — ради битвы. Пертурабо никак не прокомментировал его решение. Вольк сомневался, что примарх вообще счел это сколько-нибудь важной деталью.

Вольк как раз забирался в кабину истребителя, когда вокс у него в шлеме щелкнул и раздался голос Аргониса:

— Я буду твоей тенью, Железный Коготь, — сказал тот; старый позывной, взывающий ко временам, существовавшим ныне только в памяти.

— Как пожелаешь, — ответил Вольк.

Уже в космическом пространстве, Вольк ощутил, как отдается у него в позвоночнике рев двигателей, толкающих истребитель туда, где разворачивалось сражение. Десятки других боевых машин рассыпались вокруг кораблей Железных Воинов, готовясь встретить вражеский рой. Корабли поворачивались, перестраиваясь ромбом; орудия заряжены, но пока не стреляют. На дисплее шлема Волька таймер в углу отсчитывал время до перехода в варп.

— Цели два-восемь-пять на три-пять-семь, — сказал Аргонис.

— Вижу их. Вступаем в бой.

Истребитель Аргониса свернул в сторону. Звездный свет выхватил орлиные перья, выгравированные золотом на черном-с-зеленым фюзеляже. Вольк проделал тот же маневр. Всё чувствовалось привычным — словно тогда, когда берешь в руки старый меч. Здесь он не командовал авиа-батальоном. Все его братья остались на Крейде. Он не знал даже, достигнут ли они когда-либо Улланора. Вольк знал: ему полагалось бы чувствовать себя слабее и меньше, но это было не так. Пока звон прицельных систем наполнял его уши и перегрузки сдавливали плоть, он чувствовал себя так, словно нечто на краткое время возвратилось к нему.

Три булавочных размеров огонька вспыхнули в поле зрения, окаймленные янтарными метками прицела. Он моргнул. В левом глазу развернулось увеличенное изображение возникло. Каждое из пятнышек было летательным аппаратом; каждый в несколько раз превосходил размером как его машину, так и машину Аргониса.

— Три цели, приближаются быстро, разделяемся и идем наперерез, — передал он по воксу.

Аргонис направил свой перехватчик по широкой дуге, нацеливаясь наперерез наступающим машинам противника. Вольк свернул в противоположную сторону.

Предупреждения о наведенных вражеских орудиях звенели в ушах.

Позади него первые залпы чужого флота пробивали сферу истребителей, устремляясь к «Железной крови». Орудия кораблей легиона открыли ответный огонь. Потоки пламени расчерчивали темноту. Взрывались торпеды. Ночь расцветилась вспышками плазмы.

Три выбранные Вольком цели ускорились. Их двигатели выдыхали рваные конусы пламени. Они не пытаются уклониться, понял он. Никто из них не пытался. Весь вражеский флот смыкался вокруг «Железной крови» и ее кораблей, сжимая сферу вокруг них. Они не выживут, осознал Вольк. Пусть их было больше, но они шли прямиком на пушки Железных Воинов. Даже если им удастся сбить несколько кораблей, то лишь ценой собственного уничтожения. Этот план не имел никакого смысла.

Турели на вражеских истребителях повернулись. Вольк бросил 786-1-1 в крутую спираль, уходя из-под обстрела. Шторм лазерного огня обрушился на него, но он уже вращался. Цели были прямо перед глазами, зажатые между ним и перехватчиком Аргониса. Снова зазвенели сигналы систем прицеливания. Его палец нажал на кнопку огня. Ракеты сорвались с крыльев. С другой стороны от троицы противников Аргонис выпустил залп собственных ракет и резко ушел вверх. Вольк повторил маневр секунду спустя. Ракеты достигли цели, и вражеские истребители перестали существовать. Проржавевшая броня и костяные наросты исчезли в сферических вспышках грязного света.

— Всё просто, — выдохнул Аргонис по воксу; они оба вновь вернулись в строй.

— Ты что же, горд участвовать в убийстве собственного Легиона, брат?

Пространство вокруг них сверкало и пульсировало вспышками взрывов. Счетчик, бегущий по краю визора Волька, мигал, отсчитывая мгновения до того, как флот сможет отступить в варп.

— Ты недоумок, — рявкнул Аргонис. — Чем бы ни были эти создания, они — не мой Легион.

— Ты так уверен?

— Что они пытаются сделать? — спросил Аргонис, как если бы не услышал.

Вольк собирался ответить, как вдруг сфера космоса за куполом кабины содрогнулась и исказилась.

— Взгляни на звезды, — позвал Аргонис.

Вольк оглянулся.

Звезды исчезли. Клубящиеся облака газа поглотили темноту. Угольно-красное свечение мерцало во мраке. И не было больше просто кольца ржавых кораблей и пылающего роя снарядов; были тени на глубине. Обширные, громадные тени. Тени, что двигались, словно силуэты морских тварей, всплывающих из таких глубин, куда не достигает свет.

«Железная кровь» начала стрельбу из основных орудий. Новые солнца расцветали во мраке. Макро-снаряды ударили о пустотные щиты вражеских кораблей. Волны энергии выплеснулись в темноту — пустотные щиты падали слой за слоем, дрожащими вспышками. Остальные корабли Железных Воинов также открыли огонь. Три раздутых корабля погибли: разодранные на части, окутанные пламенем, изрешеченные насквозь.

Но темнота за горящими обломками не была просто чернотой. То была кожа. Прозрачная кожа на черном оке, глядящем вперед. Рой приближающихся торпед прорвался сквозь стену взрывов, пылая, будто рой насекомых, летящих сквозь пламя свечей.

Вольк ощутил, как тело охватывает жар. Он покрылся потом. Он чувствовал, как давление расплющивает капли по его коже. Перед глазами всё расплывалось.

— Ты слишком слаб… — выдохнул голос внутри его черепа, что мог быть воспоминанием, а мог принадлежать ему самому. — Железные Воины умирают, и железо в их крови становится ржой. Они умирают без патронов в оружии. Они умирают так, как было всегда и как всегда будет. Как слабые и нежеланные дети войны.

«Но разве есть выбор? — ответил голос у него в мыслях, тихий и размеренный по контрасту со штормом. — У нас нет выбора и никогда не было. Мы — инструменты для чужих завоеваний. Мы ломаемся, и нас выбрасывают, использовав. Нам не остается быть ничем иным».

— Всегда есть нечто иное, — ответил голос внутри черепа. — Тебе лишь нужно позволить себе стать им.

— Брат! — окрик-предупреждение выдернул его обратно в реальность. Красные огни озаряли кабину. Фюзеляж сотрясался от попаданий. Что-то ударило прямо в стекло кабины; от места столкновения разбежалась паутина трещин. Вольк влетел в крошащуюся стену обломков. Его палец лежал на рычаге активации лазпушек, опустошая их заряд. Он ощущал жар разрушения — своими нервными окончаниями, своей душой.

Он осознал, что не способен остановиться, что он, не осознавая того, летел строго по направлению к надвигающимся врагам. Все это время он убивал. Обломки, окружавшие его, — вот и всё, что осталось от его жертв.

Таймер на краю его поля зрения неумолимо приближался ко времени, когда «Железная кровь» будет готова к переходу в варп. Ему следовало развернуть 786-1-1 и с как можно скорее добраться до корабля. Ему следовало покинуть сферу боевых действий. И он не сделал этого. Он не мог. Нечто иное, нечто, таящееся у самых корней его измененной плоти, удерживало его там, где он был сейчас. Он не желал держаться. Он не желал выносить испытания, которые не под силу другим. Он желал истинно быть тем, чем всегда и оставался; тем, чем всегда по-настоящему был.

— Что ты делаешь?! — окликнул его Аргонис.

Нейроконтакты, соединяющие Волька с 786-1-1, горели. Торпеды и пушки были его пальцами.

Вражеская машина мелькнула в поле зрения Волька. Он выстрелил. Лучи лазеров протянулись от него к цели.

Взрыв…

Свет… Яркий свет за лихорадкой размытых красок. Он вращался. Двигатели ревели в такт с сокращениями его легких.

Вольк видел, как остальные истребители заградительного строя разворачиваются, пылая выхлопами двигателей, как они сжигают остатки горючего и несутся обратно в объятия своих кораблей-носителей.

Ему следовало быть с ними. У него было достаточно топлива. Достаточно времени.

Голос…

— Выходи из боя! — звенел у него в ушах крик Аргониса. — Выходи из боя немедленно!

Малогарст

Тишина сомкнулась вокруг него, точно сжатый кулак. Окаймленные красным облака превратились в безликую черноту, звук ветра сменился гулкой неподвижностью. Малогарст сделал вдох — и услышал, как звук заполняет уши. Он шагнул вперед. Его нога коснулась холодного, влажного камня. Брони на нем больше не было. Он чувствовал, как грубая ткань царапает кожу при движении. В руках был посох, готовый принять его вес при следующем шаге. Боль пронизывала спину, и он поморщился, попытавшись идти дальше.

«Всё это — нереально», — напомнил голос в его голове, а другой голос ответил: «С чего ты такое взял? Если здесь не действуют те же правила, это еще не значит, что этого нет на самом деле».

Но здесь, в любом случае, не было и следа Хоруса. Только темнота и звук его собственного дыхания. Вот только ощущения были другими. У него было всего два легких и одно сердце.

Снова смертный, пусть и только на время.

— Сир, — позвал он. — Хорус...

Ему отозвалось эхо, раскатываясь в замкнутом пространстве впереди. Значит, это пещера или, может быть, зал. Он шагнул еще раз, чувствуя влагу на выглаженных водой камнях и тяжело опираясь на посох. Хорус где-то здесь. Он должен быть...

«Должен ли?» — мелькнуло в мыслях.

Малогарст моргнул. В отдалении появился свет — маленькое, холодное пятнышко, но всё же свет. Он двинулся туда, поскальзываясь и едва не падая на неровном полу. Пятно света увеличивалось. Это был не огонь, не яркий луч прожектора или люмен-лампы. Этот рассеянный свет приближался постепенно, отражаясь от мокрого камня. Малогарст не сводил с него глаз, медленно пробираясь по полу пещеры, пока наконец не разглядел источник света. Он остановился.

Черное озеро пересекало пещеру от стены до стены. Непроглядно-черная вода, похожая на провал в бездну — если бы не лунный свет, отражающийся от поверхности. Пока Малогарст смотрел на это, одинокая капля сорвалась сверху, рассыпая рябь по воде. Он поднял взгляд. Потолок пещеры был сплошным камнем с хрустальными прожилками, без трещин и отверстий. Озеро, хотя и узкое, перекрывало дорогу дальше, и обойти его по краю было невозможно. Малогарст подошел к берегу и нагнулся, собираясь коснуться воды пальцами.

— Ты точно хочешь это сделать?

Малогарст вскочил и отступил от озера, сжимая посох обеими руками и готовясь ударить.

На другом берегу стоял некто. Это был человек. Дряблая кожа покрывала иссохшие мышцы, и волосы, доходившие до плеч, блестели белым в отраженном лунном свете. Впрочем, спину этот некто держал прямо, и время, покрывшее морщинами его лицо, только сильнее заострило его острые по-птичьи черты. В первую секунду Малогарст не узнал это лицо — без тех генетических улучшений, которыми оно обладало при жизни. Затем узнавание вытолкнуло имя из его рта.

— Йактон?

Йактон Круз пожал плечами.

— Если хочешь, — сказал он. Теперь Малогарст обратил внимание на его одежду. Длинная серо-белая туника свешивалась с плеч Круза. Ткань была заляпана кровью. Малогарст различил резкие росчерки от ударов мечей и темные пятна от глубоких ран. Рваный лист пергамента, приколотый обломанными лезвиями ножей, украшал грудь Круза. На пергаменте было написано одно-единственное слово — быстрым, неровным почерком. «Убийство», гласило оно.

— Дух варпа, — прорычал Малогарст, — порождение демонов, явившееся в обличье памяти.

— Если пожелаешь, может, и так, — снова сказал Йактон Круз. Его глаза казались пустыми дырами, напоминая слепой взгляд древних статуй.

Все знания, которыми Малогарст овладел в беседах с созданиями имматериума, ожили в его разуме. Он искал Хоруса, чтобы вытащить своего повелителя обратно в мир живых. Он шагал сейчас по путям варпа, среди снов и метафор, и варп искажал его задачу, превращая в нечто куда более древнее и смертельное. Он не должен был забывать об осторожности.

— Ты ищешь, Кривой, ищешь далеко за пределами твоих сил и способностей.

Круз шагнул вперед и нагнулся к посеребренному луной озеру. Вытянув руку, он медленно коснулся воды кончиками пальцев.

— Но ты всё еще можешь получить ответы, если хочешь.

— И какова цена? — сказал Малогарст. В его мыслях зрело подозрение, но он не позволял идее сформироваться, скрывая ее в этой незавершенности. Все ухищрения, необходимые, чтобы лгать людям, не могли сравниться с искусством обманывать демонов.

— Цена? — переспросил Круз. — Ты должен знать это, брат. Ибо где мы сейчас и что это за вода перед нами?

— Хтония, — произнес Малогарст, давая имя мысли, что посетила его сразу же при взгляде на стены пещеры и черное озеро. Он посмотрел на диск луны, висящий над покрытой рябью водой. Подумал о Морнивале и об осколках старых обычаев, укорененных в легионе так глубоко, что только теперь их происхождение из темноты делалось очевидным.

— Дверь становления, — сказал он, глядя в пустые глаза Круза. — Сборщик платы, и... — он поднял руку к груди, и его пальцы нащупали кожаный мешочек, висящий на шнурке на шее. Сняв его, он вытряхнул содержимое мешочка на ладонь. Одна-единственная блестящая зеркальная монета, мерцающая, точно отражение утонувшей в воде луны. — Цена.

— Ты ли — тот, кого я призывал? — спросил Малогарст, вскинув руку и зажав между пальцами монету, покрытую гравировкой. Обрывок древних легенд из тоннелей Хтонии, обретший новую силу благодаря искусству, которое постиг Малогарст. Монета мертвых, дар, уплаченный, дабы обязать проводника проделать путь сквозь неведомое. Кровь и символы на монете придавали ей здесь, в варпе, вес и значение куда больше, чем в реальности.

Круз не шевельнулся.

— Ты понимаешь, — сказал он; скорее утверждение, чем вопрос.

Малогарст посмотрел на волчью голову на серебряном диске. Он наклонил ладонь, и голова превратилась в глаз с узкой прорезью зрачка.

— Моя душа, — ответил он. — Всё, чем я был и что я есть, всё, что я ограждал от варпа, когда другие отдавались ему.

— Такова цена, — сказал Круз и протянул ладонь над водой. — Цена всегда такова.

Малогарст кивнул, на мгновение сжав монету в кулаке и открыв ее снова. Серебро ярко сияло в его пальцах.

— Да, — согласился он. — Конечно, именно так. Я понимаю.

Он подбросил монету в воздух. Она закувыркалась — глаз и волк сменяли друг друга в падении — и ударилась об отражение луны, разбив его. Круз метнулся вперед — его рука нырнула под воду, чтобы поймать тонущую монету. Пальцы Малогарста сомкнулись вокруг сжатого кулака Круза.

— Я понимаю, — прорычал Малогарст. Круз попытался вырваться, но Малогарст крепко держал его. Слог силы сорвался с его губ. Стены пещеры задрожали. Вода в озере забурлила, пошла волнами. — Я понимаю, — повторил он и выплюнул цепочку слогов в лицо Крузу. — Лайак поместил тебя здесь, зная, куда приведет путь. Так вы хотите заманить меня. Получить возможность вонзить свои клыки в мою душу. Поместить близ Хоруса еще одного раба.

Лицо Йактона Круза искажалось, иллюзия плоти пузырилась и плавилась. Челюсть с хрустом удлинилась. Выдвинулись черные клыки. Шерсть и перья прорастали сквозь кожу. Тело увеличивалось в размерах, мышцы вздувались под серой плотью. Демон взревел в лицо Малогарсту. Слюна и кровь забрызгали его щеки.

— Ты пал, — проревел демон. — Ты уже пал. Ты уже стал мясом на нашем столе. У тебя нет выбора. Единственный вопрос — кто держит твой поводок.

— У тебя нет власти надо мной. Я уже давно отдал свою душу...

Малогарст крепче сжал хватку поверх руки существа — руки, что по-прежнему держала монету — зеркало настоящей монеты, висящей на его перерезанной шее в реальном мире; монету, которая прожигала сущность демона, как бы он ни пытался от нее избавиться.

— Я отдал свою душу Хорусу Луперкалю, — сказал он и произнес последний слог. Демон закричал. Монета погружалась в его плоть, сжигая до углей кожу и кость. Малогарст разжал пальцы и выпрямился.

Демон скорчился на краю озера, затем замер. Его челюсть втянулась обратно. Перья и шерсть скрылись под кожей. Когда он наконец встал, то выглядел так же, как и раньше. Только правая рука осталась черной и искривленной, со сморщенной кожей и когтями на пальцах. Серебряная монета лежала на ладони, сплавившись с почерневшей плютью. Демон, казалось, коротко вздохнул, затем поднял взгляд на Малогарста.

— Ты заплатишь за это.

— Как тебя зовут?

Демон покачал головой.

— Ты связал меня. Зачем тебе мое имя?

Малогарст тонко улыбнулся.

— Чтобы знать, как к тебе обращаться. Назови мне свое имя.

— Амарок, — ответил демон.

— И ты будешь моим проводником, Амарок, как и обещал, хотя не собирался выполнять обещание. — Малогарст указал на озеро. — Отведи меня к Хорусу.

— Ты даже не представляешь, о чем просишь.

— Неважно.

— Хорошо же, — Амарок нагнулся и дохнул на воду. Луна исчезла, оставив лишь темноту; теперь на поверхности не было никакого отражения. Демон отступил назад и указал на озеро.

Подойдя к краю, Малогарст поднял взгляд на демона. Черные провалы взглянули на него в ответ.

— Почему ты носишь этот облик? — спросил Малогарст. — Из всех лиц, которые ты мог бы выбрать, этот старый дурак мало что значит для меня. — Он махнул рукой в сторону пергамента, по-прежнему приколотого к груди демона. — А его смерть — и того меньше.

— Мы все старики, Мал, — произнес голос Йактона Круза. Амарок улыбнулся и указал на озеро: — После тебя, хозяин.

Лайак

— Это место осквернено! — рыкнул Лайак. Перед ним дороги ветвились и скручивались, словно внутренности витой раковины. Он и его спутники перестали бежать еще какое-то время назад — насколько давно, он не мог судить. Они миновали пространства — Лайак в этом был убежден — более обширные, чем это; огромные, гулкие пространства, давившие на его чувства, даже будучи укрыты туманом. Гравитация подчинялась простому в своей извращенности закону: «низом» была любая поверхность, на которой ноги находили опору.

— Или чудесно — зависит от того, как смотреть, — отозвалась Актея. Она по-прежнему держала в руках выпуклый хрустальный сосуд с кровью. Время от времени она поднимала сосуд к лицу и прижимала к одной или другой глазнице. — Паутина обманывает, но не свят ли обман? Разве не следует испытывать праведных?

— Она нам не повинуется, — огрызнулся Лайак.

— И всё, что не повинуется, должно быть уничтожено? Не слишком ли это недальновидно?

— Твои вопросы...

— Проницательны, — сказала Актея. — Я надеялась бы, что некто, набравшийся такого могущества под взором богов, будет ценить проницательность.

— Я ценю только то, что служит богам.

— Ты лжешь. — Она пожала плечами. Ее голова поворачивалась из стороны в сторону, лицо то и дело подергивалось. — Не туда, — сказала она наконец, указывая пальцем на один из проходов, уходящий вниз, но не сделала и шага к другим ответвлениям.

— Я не лгу.

— Ты лжешь непрестанно. Твоя сущность берет начало во лжи, и любая истина, которую ты находишь, — редкость. Ты лжешь. Как и все прочие. Как и Лоргар — хотя лжет он больше себе, чем другим.

Лайак застыл на месте.

Актея оглянулась на него и снова пожала плечами.

— Я говорю, как есть, — сказала она. — Таков мой долг.

— Долг — перед кем?

— Перед истиной, — ответила она. — В конечном счете, именно ей мы служим, не так ли? Не примархам, не императорам, ни воителям — одной лишь вселенской истине.

— Боги... — начал он.

— Ты зовешь их богами, и это подходящий им титул, но они воплощают истину, вот и всё. Безразлично, склоняемся ли мы перед нею, возносим ли молитвы, или же ненавидим и презираем ее: истина — вечна, и притязает на всё.

— Ты еретичка!

Ладони Кулнара и Хебека легли на рукояти мечей.

— Нет, — произнесла Актея, не двигаясь с места. Рабы клинка замерли на полушаге. — Я — часть твоей души, которой тебе недостает. Та часть, что не перестает удивляться: почему Лоргар презирает тебя, и все же держит близко, почему вместо настоящего имени ты носишь то, которое взял из книги, — почему ты раб, не знающий даже, кто держит его цепь? — Актея покачала головой. — Что? Думаешь, что следует убить меня?

— Я делал большее — по меньшим причинам, — сказал Лайак.

— И это, по крайней мере, не ложь. Ты не можешь меня убить. Ты уже потерялся, и я нужна тебе, чтобы просто выжить здесь. И тебе не следует думать, будто говорить это, как есть, — слабость; нет, это необходимость. Паутина — лабиринт не тоннелей, но разума. Она слушает, она дышит тайнами тех, кто ступает по ее тропам. Один и тот же путь, проделанный разными душами, будет вести к различным местам. Здешние карты не размечают поворотов и перекрестков. Они размечают формы, что принимает душа на пути к своей цели. — Она усмехнулась. Лайак заметил, что зубы у нее — заостренные, из полированного серебра. — Почему, как ты думаешь, ты и твои братья потеряли путь? Вы что-то скрываете от себя самих. Все вы.

— Здесь есть духи, — произнес Лайак, встряхнув головой. — Могущественные, не позволяющие себя связать.

— Те, кто заплутал на дорогах, — кивнула Актея. — Души, что никогда не уйдут отсюда.

— Еще одни призраки, — рыкнул Лайак.

— Здесь царствие призраков, Пустой. Тебе стоило бы чувствовать себя как дома.

Лайак уже готов был огрызнуться в ответ, как вдруг его восприятия коснулся некий звук.

Он поднял руку.

— Ты это слышишь? — спросил Лайак. Кулнар позади него дернулся. Хебек прошипел нечто, что могло бы быть словом, если бы во рту, произнесшем его, был бы язык. Актея застыла; сморщила лоб.

— Я ничего не слышу.

Звук в Паутине казался плоским. Лязг их оружия не создавал эха, и гудению силовой брони недоставало глубины. Лайак медленно повернулся, отчетливо ощущая покалывание в нервных окончаниях — там, где рука призрака скользнула сквозь его доспехи и плоть. Звук пришел вновь — дуновением от тропы по левую от них руку.

— Я слышу звон мечей. Болтерный огонь...

— В Паутине велись битвы со времени ее рождения, и всякого рода создания сражаются и умирают здесь по сей день, — сказала Актея. — Порой эхо подобных стычек можно услышать через половину галактики и из далекого прошлого.

— Быть может, — отозвался Лайак, — но сейчас это не так. — Он бросился бежать по пути, ведущему влево. Правый путь схлопнулся, прекращая существовать. — Держите ее! — крикнул он рабам клинка. Актея уже пустилась за ним следом; ее алое одеяние развевалось за спиной. Кулнар догнал ее одним прыжком и сгреб в охапку. Актея зашипела от гнева.

Лайак бежал. Туман расходился перед ним, туннель делался прочнее и открывался ему всё дальше, словно цветок навстречу солнцу. Лайак сделал еще один шаг...

И шагнул туда, где царили резня и пламя.

Вольк

— Темпы его выздоровления не соответствуют стандартным свойствам его физиологии. — Голос звучал монотонным гудением статики и вращающихся шестерней. Он сделал вдох; почувствовал вкус железа. — Я не смог удалить части поврежденной брони.

Еще один голос, слишком далекий, чтобы ясно различить его, но звучащий знакомо.

— Ничего похожего на быструю регенерацию и срастание сухожилий, хотя имело место изменение металлической структуры в...

Голос, не давший собеседнику окончить фразу, оставался все так же за пределом слышимости.

Он не видел ничего; только вспышки оранжевого света пульсировали в темноте.

Вспышки...

Темнота...

Было — огненное свечение, яркие всплески в черноте, золотые и серебряные нити пуль и лазерных лучей, прошивающих пространство. Он мчался прямо в пасть врагу, и жар машины вокруг него был словно алый рев крови. Экраны горели красным: мигающим красным предупреждений, повреждений, обстрела...

Он...

— Что... произошло? — спросил он; его голос хрипел и булькал в искалесенном горле.

— Ты нарушил приказ, — сказал Аргонис — на этот раз его голос звучал отчетливо и близко. — Ты простился со здравым смыслом. Ты был так близок к смерти, как я не видел еще никого — из тех, кто в итоге остался в живых.

— Я... ничего не вижу...

— Сохранившаяся зрительная сфера биологического происхождения была потеряна вместе с правой верхней долей черепа. Аугметика в левой части осталась функциональной, однако деактивирована. Я могу реактивировать ее, если вы прикажете.

— Сделай это, — произнес Вольк. Что-то пощелкивало у него в груди — словно поднимались и опускались рычаги.

Его мир наполнился рябью помех. Боль вонзилась в череп и взорвалась пронзительным, мигренозно-ярким светом.

Он не закричал. Во рту расползался густой железистый привкус.

Расплывчатые, призрачные очертания в сине-зеленой цветовой гамме проявились перед Вольком. Он был подвешен вертикально — центральный узел в паутине цепей, трубок и проводов. Паутина подергивалась в такт ритмичному посасыванию и шипению, проникавшим в его уши. Чуть ниже и спереди от него стоял техножрец. Скопище металлических щупалец шевельнулось там, где должны были быть ноги, когда тот приблизился. Диски глазных линз вращались под капюшоном.

— Восприятие подключено, — монотонно сообщил он тем самым голосом из статики и шестерней.

— Что случилось с тобой там? — требовательно спросил Аргонис, подходя на шаг ближе за спиной техножреца. Он был по-прежнему в броне, и глаза на лишенном шрамов лице смотрели жестко. Вольк видел, как бугрится, раскалывается броня под напором огненного потопа, а следом — мгновенный цветок детонирующих топливных элементов: огонь тут же вдохнул весь питающий его воздух. И он снова ощутил жар, почувствовал его вкус на губах. Это был вкус железа.

— Я... не знаю, — ответил он. Аргонис смерил его долгим взглядом.

— Тебя пришлось вырезать из твоей машины... То немногое, что от тебя осталось. — Он замолчал на секунду. — Мне доводилось видеть боевое безумие. Я видел, как пилот-смертный летел сквозь облако истребителей, срывая их с неба, — до тех пор, пока у него не кончилось топливо, а в легких не иссяк воздух для вопля ярости, — пока не умер. — Аргонис подошел ближе, запрокинул голову, и Вольк увидел в его глазах нечто, что можно было принять за жалость. — Но ты — Железный Коготь; не смертный, одуревший от стимуляторов и часов боя, неспособный больше понимать, где реальность. Поэтому скажи мне: что случилось?

Железо внутри. Железо снаружи. Литания окружала его, и в ней он слышал ответ. У железа есть лишь одно желание, говорила она. Ему снится точильный камень и скрежет. Оно живет, чтобы быть убийственным острием.

Вольк попытался встряхнуть головой — и не смог. Техножрец скользнул ближе к нему, поправляя что-то вне поля его зрения. Голова Волька свесилась; затем повернулась в сторону.

— Где мы? — спросил он.

Аргонис глянул на техножреца — и снова на Волька.

— Сарум, — сказал Аргонис. Техножрец вздрогнул, посмотрел на Волька и с шипением выплюнул пар. Аргонис не обратил внимания. — Ты долго спал, брат.

— И теперь ты пришел меня разбудить?

— Нет, — ответил Аргонис. — Ты очнулся сразу после того, как мы вышли из варпа на окраине системы и оказались в пределах досягаемости внешних оборонительных систем.

Вольк почувствовал, как слова Аргонис вложил в них определенный вес — как если бы хотел посмотреть, что Вольк на это ответит.

— Откуда ты знаешь, когда я очнулся? — спросил Вольк.

Аргонис едва заметно пожал плечами, и кратчайшая тень улыбки мелькнула в углу его рта.

— Я был здесь, — просто ответил он.

Вольк моргнул бы, но его глаз был механизмом, и — как он только что понял — он не чувствовал собственного лица.

— Что произошло? — спросил он снова.

— Мы выжили.

— Покажи мне, — сказал Вольк.

Аргонис помедлил, но следом всё же кивнул, скользнув взглядом по техножрецу.

Изображения и данные наводнили зрение Волька. Он видел. Он видел, как раздувшиеся корабли взрываются и горят, приближаясь к «Железной крови» и ее сестрам. Он видел, как остальные не меняют курс, изрыгая снаряды в Железных Воинов до тех пор, пока не начинает казаться, будто их рой затмил звезды. Он видел, как корабли с железными корпусами набрасывают на тьму сеть огня: каждый залп скоординирован и рассчитан так, что вращающаяся кристаллическая решетка построения кажется единой сущностью, подчиненной одной-единственной воле. Противник продолжал наступать, вопреки всему, пока не раскрылись первые бреши из реальности в варп, и Железные Воины не отступили обратно в шторм. Данные сенсоров моргнули, сменившись чернотой.

— Чего они хотели? — спросил Вольк, когда изображение Аргониса вернулось. — Существа, утверждавшие, будто они — твои братья по Легиону...

— Они не имели отношения к Легиону.

— Чем бы они ни были, они обязаны были знать, что не могут выстоять перед нашими орудиями. На что они надеялись?

Аргонис долго смотрел на Волька.

— Я не знаю, — сказал он наконец. — Когда флот вернулся в варп, шторма рассеялись. Словно их ветром сдуло — чтобы освободить нам путь.

— Варп... Твои братья — те, кто утверждали, будто они твои братья, — также утверждали, будто говорят голосом варпа.

— Воитель укротил варп, и тот отвечает ему. Никто иной не говорит его голосом.

— Я повидал на этой войне многое, к чему приложил руку варп. Хотел бы я теперь слышать эти твои слова — и верить им.

По виду Аргониса казалось, будто он собирался ответить, но следом он встряхнул головой и отвернулся.

— Пертурабо собирается встретить Красных Жрецов Сарума у врат их владений. Я должен отправляться туда.

— Примарх не призывал меня? — спросил Вольк и только потом осознал, насколько странным был этот вопрос.

Аргоним покачал головой. Техножрец снова дернулся и, щелкая, что-то пробормотал.

— Если ты идешь с ним, — сказал Вольк, чувствуя, как бесформенный туман, окутавший его нервы, сменяется силой, — то я иду с тобой. Сними меня отсюда. И дай мне броню.

— Запрос находится за пределами моих текущих рекомендуемых параметров, — начал техножрец, вращая линзами глаз. — Аугметическая интеграция не завершена. Интерфейс подключения к нервной системе еще не прижился. Машина не благословляет ваше движение.

Вольк рассмеялся. Техножрец скользнул назад. Гудели невидимые механизмы.

Аргонис шагнул ближе.

— Ты должен увидеть это, — негромко сказал он и махнул шипящему техножрецу. — Покажи ему.

Техножрец замешкался, а затем принялся поворачивать ручки регулировки на медной коробочке, которую извлек из складок мантии. Изображение перед взглядом Волька исчезло; теперь он смотрел на опутанный проводами бесформенный куль, висящий в паутине цепей. Это отдаленно напоминало человеческий торс — но только отдаленно. Руки и ноги заканчивались на локтях и коленях. Металл протезов и разъемов блестел среди плоти. Вокруг двигались механические манипуляторы, точно осторожные ласкающие руки, разбрызгивая антисептический аэрозоль из крошечных насадок. Кое-где в плоть врастали куски почерневшего металла, обрамленные вздувшейся розовой рубцовой тканью. Голова — сплошное железо — удерживалась на шее сложной конструкцией шестерней. Оставшаяся на его теле плоть напоминала подгоревшее мясо, а пласталь и хром покрывала радужная пленка коррозии. Это не было похоже на космодесантника. Это не было похоже на него.

— Подсоединяйте аугметику, — услышал Вольк собственный голос. — Принесите мне броню. Сделайте так, чтобы я вышел отсюда.

Технохрец снова оглянулся на Аргониса.

— Лорд примарх не...

— Сделай это, — сказал Аргонис. — Именем и властью Воителя — сделай, как он просит.

Техножрец повиновался.

У него забрали зрение, пока шла работа. Боль осталась. Он терпел ее.

Вольк вышел из оружейной с шипением и лязгом поршней в суставах. Техножрецы не смогли приспособить для него стандартную броню, поэтому они были вынуждены осквернить доспех тактического дредноута. Когда-то это была модель «Тартарос», но она подверглась необходимым модификациям, чтобы принять его плоть. Он начинал исцеляться. Техножрецы признались, что не смогли удалить некоторые аугметические части, которыми наделили его раньше; его тело не позволяло это сделать.

Первые шаги отозвались мучительными вспышками, но к тому времени, как Вольк добрался до ангара, боль обрела для него иной смысл — хотя он по-прежнему ощущал ее. Его просто больше не заботило то, что он испытывает страдания.

Ему дали оружие — болтер и цепной меч. Ни то, ни другое не лежало в руках так, как надо. Он решил, что этого и следовало ожидать: его руки больше не были плотью. Другая едва слышная мысль, притаившаяся за болью железа и плоти, шепнула — причина в том, что это оружие никогда еще не забирало жизни. Оно было мертвым, не обагренным кровью, лишенным своей песни.

Пертурабо взглянул на Волька, когда тот пересекал палубу. Ряды Железных Воинов выстроились в ожидании перед опущенными аппарелями катеров. Вольк замедлил шаг, приблизившись к примарху. Глаза-прицелы Железного Круга уставились на него и замерли на несколько секунд. Аргонис шел рядом с ним, вооруженный и в броне, держа Око Хоруса в правой руке. Вольк начал было опускаться на колени с шипением суставов, ожидая порицания из уст своего повелителя. Примарх лишь коротко покачал головой, прежде чем Вольк успел склониться.

Железный Круг расступился перед Вольком и сомкнулся за ним и Аргонисом; они последовали за примархом в чрево «Грозовой птицы». Только когда катер уже с ревом несся через пустоту, Вольк нарушил молчание.

— Они не подвергали сомнению ваше право явиться сюда, господин?

— Нет, — сказал Пертурабо, отворачиваясь и глядя в темноту. — Они ждали нас.

Вольк слушал эти слова, и дрожь пронизала его закованную в металл плоть.

глава 1
главы 2-3
главы 4-5
главы 6-7
скачать 8 главу в формате docx
скачать 9 главу в формате docx

запись создана: 20.05.2019 в 22:20

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

АДБ, интервью

Тут выложили интервью с любимым автором (и он няшен, но суть не в этом), и мы с товарищами подумали — вдруг кого-нибудь не очень радует перспектива разбирать это на слух, а содержание все-таки интересно? Ну и я записал. Как мох как мог. И даже перевел. В идеале я хочу вкрутить субтитры прямо в видео, но пока — хоть так. Enjoy (=

текст

Hi, I'm Aaron Dembski-Bowden. I've written a bunch of Chaos novels — about the Night Lords in the imaginatively titled Night Lords trilogy, and I've written about the Black Legion in the equally imaginatively titled Black Legion series. Then a little bit about Grey Knights here, and about Templars over there, and I kinda just founded my own Chapter, Spears of the Emperor. And in the Heresy I ended up doing a bunch of Chaos stuff with Lorgar and Angron and their respective Legions butting heads with Ultramarines. Consistently. Pretty much.

~Working with the other authors~
Everyone left their own ego at the door for the Siege, which is really cool. It make working more fun, more collaborative. We planned — it sounds really basic to say, but we did actually sit in a room with six or seven guys who all might have the same ideas. But when plans work, you know, when a plan comes together, after six hours grinding of ideas and you finally look up on the whiteboard and it's all like — click, click, click — the relief is just insane.
Coming of the Heresy series... There we all kind of had their own sandpits, in Heresy series, so it was — you touched base, trying to avoid contunuity flaws, bit it was mostly like "I'm doing XYZ, does this tread on your toes?" And then the other guy was, you know, back say yes or no, and then you change accordingly. But this was very much like "I need you to write X in your book." — "Yeah, sure, could you please include Y in yours?" And than we would... that could be like an imposition, normally, but when you're there in a room planning it together, it's just like a free well of ideas. And we all really really enjoyed the meetings. Sometimes, you know, any job meetings could be kind of burden, but these Siege meeting — that was awesome. I've never—
There has been arguments. Dan once gave me a scowl I will take to my grave fearing. But, well, that've been excellent. It's good to be a team, like, y'know, really cohesive.

~Reaching the Siege of Terra~
I don't want to sound ungrateful, but — a relief. 'Cause one of the things I was kind of less interested in some ways was the journey. I've always preferred, like, play the hits in terms of — well, if it's a famous deal, everyone expects A, B and C, and you make A, B and C and try to present them through your own lenses. But I tend to think like that it's your job, you know, that's... And also from growing up knowing the lore, that's the stuff that interested me the most, that's what I wanted to see and get a chance to do.
And so much of Horus Heresy's lore was, by definition, the Siege. At the start of the project, when I came in, I remember blackboards had — sorry, whiteboards — had the actual canonical events — it was, I think, "Legion" just came out, that's how early this was — and, like, three quarters of actual Heresy lore was in the Siege. The was all just nebulous and, y'know, find-your-way through — sometimes it's where the best stuff can be, in finding your way through various parts. But yeah, like now we are at the really cool, really famous stuff... I wanted to read about this for my whole life, since my first copy of []

~Leaving the Horus Heresy~
I'll definitely miss the excuse to jump into ring with the rest of the team — I think we all gonna miss that. It did felt good to part of something as well. I'm kind of conflicted about it, because the aspects of setting I most enjoy reading about are when you have someone looking at the setting through their lense — not necessarily the same way other people do — and the series have been almost... you have to toe the line with expectations and all that.
It doesn't mean I always did, but there was, like, a uniformity to the series that you don't get in other people's 40k work: like, for example, if you read Dan's 40k novels, they read absolutely nothing like Chris's, Chris's read absolutely nothing like mine, and mine read absolutely nothing like Guy's... Whereas Heresy novels are a lot more — by their nature — they have to be cohesive.
So, on one hand I'm looking forward that everyone's going back to the stuff I like to read, but I'm also — yes, I'm gonna miss the... I dunno, the big email chains where we pitched each other covers — like "ohmygod, this is my cover!" Yeah, I'll definitely miss that.

~The tragedy of the Horus Heresy~
It's like classic literature. Like, tragedies are... Payoff for every tragedy has to be catharsis, that's when, you know, you go through all the tension and the regret and the pity and the pathos, really — and then you get the relief. You know, even when the events ended badly, you get the relief that it ended in a satysfiyng way. You get the catharsis.
So many characters end the Heresy in just awful ways and set themselves up for ten thousand years of conflict. So, I think there is definitively going to be a lot of catharsis in a lot of characters' paths, but...
(I feel like I'm going back to my English degree right now, trying to justify the stuff I used to read.)
In terms of actual tragedy, the Heresy sets up the rest of 40k. Beacuse the Heresy is the perfect example of how everyone is wrong, in the setting. Everyone is varying degrees of wrong, that's the whole point of 40k. The red team — for want of a better word — think they are the masters of Chaos, when they are its slaves, or they think they are using it for their own ends... The moment you step on the path to glory, you're damned, doesn't matter if it takes one step or ten thousand. So they are just deluding themselves — the Chaos Marines are just eternally deluded. And then you have the Imperial side, as a reaction to how badly everything just went. They start to stagnate. And they start to become insular, and defensive, and superstitious, and they become the Imperium — they become the Imperium that we know.
So it's... this is how you shape the tragedy that comes after — after the bombs has gone off, for want of a better expression. Yeah, this is definitely where a lot of characters' defining moments happen — here and then carry them on for the rest of their existencies.

~Lasting memories of the Horus Heresy~
It's kinda dominated my Black Library existence — like, the last ten years. Because I don't think my first book was even out, when I've got an email from editorial team saying "we want you on the Horus Heresy". And there were like four guys in the team and that was really early days, and I was shaking when I read that email. It was in the notes for... it was in the editorial notes for "Soul Hunter". That was my second book and didn't have anything out then. And I remember Nick Kyme put in the margin — ADB is destined for the Horus Heresy. And I was just like "is he joking?" And I got the email the same day and they wanted me to come to the next meeting. That was... yeah, I will never forget that. That was something of an incredible moment. Terrifying, but incredible.

~Returning to old characters~
That's really satisfying — in a sense that a had specific plans, especially since I've been writing about Chaos so much. I really wanted them to have significant arcs. Especially I wanted several of them to die, 'cause obviously 40k is populated by famous Heresy-era Chaos Marines, and I wanted to show some of the major ones who didn't make it that far. Which is why there are certain spoilerific deaths.
I tried to kill Lorgar. I tried very hard to kill Lorgar, oh, that was quite a meeting. I wanted Lorgar to die like a dog. I wanted him to realize how hr was just absolutely deluded of everything, after instigating all of this stuff — and then he had his moment of awful revelation as Sanguinius polished him up.
That was... I normally get my ideas through, 'cause I stay quiet for the most of the meeting and I'd just sneak in — "I'd like to do X!" and they go "okay, do X". But yeah, that one was like "don't kill Lorgar!" — "okay..."
A lot of my characters, especially Angron, Lorgar, Argel Tal, even Kharn — they had arcs of ignorance to enlightenment to regret to — then they take their final step where they are either past regret in a sense that they can't feel it any more because they are too far on the path to glory, or they make sure they don't feel regret because it would just tear them to bits. Like if Argel Tal really sat down and analyzed everything, he would just — he would just come to bits. Bit someone else did that for him, so—

~The logistics of the Siege of Terra~
It's a lot of work. The Siege — the Siege actually saved us, because it's all just on ONE planet. And continuity flaws, they tend to vanish when it's all set to view, talking about one planet. We go "okay, they're here, they're there" and so on. It has been easier, but it has also been more intense, 'cause literally everyone is on Terra. So the whiteboards were like police murder schemes spreads: who needs to die, who is dying where and when, why they need to die, who was killing them, where are the rest of the armies... Yeah, that has been a lot of work.
That was also weirdly satysfying, like, y'know, when you get your homework done early — feels like that. It's not that is boring — it's just that it is HARD. Let's be honest, I'm glad that the other guys were in the room for that, because if you're doing on your own, it would take months to work out where everyone was.

~The human cost of the Horus Heresy~
Terra is a lot more to Siege as well, because obviously it's a cradle of humanity. So there's a big focus in the Siege novels about making sure that it's not just how one particular archangel is diving above the battlefield, it's what the billions of people are doing to defend their homes, and to defend... At this point, they are defending the reality, although a lot of humans don't know that. They're just defending existence, y'know, the species. So we had to work out where.
I didn't have quite so much Imperial Army stuff in mine, but you can see, like, the light of revelation in Gav's and in Guy's eyes, 'cause they had dealt quite heavily with the human cost.
And it's good, because it's — I'm a big fan of that contrast between Space Marines and humans. I think that works really well. And it's not — in 40k it's a lot more pronounced, because they've got psycho indoctrination, and they're Adeptus Astartes, not the Legiones Astartes. But even in Heresy they still have their Legion cultures, they have Chapter cults or, eventually, what it becomes, they are still superhumans, they have to free of their deceptions. So, taking on this contrast is good, on and off the battlefield.
I think there gonna be particularly satisfying moments off the battlefield, because there you see the different appoaches to what's essentially the last battle for the species. 'Cause it means something completely different to humans, you know, compared to Space Marines.

~The quiet moments of the Horus Heresy~
Strangely, those are the things that seems to resonate with a lot of readers. And a lot of fanarts are of those moments as well, which is always really cool to see. And there have been several instances that I know we've pitched it — can we have one of those scenes as the cover. And the answer is, usually, "No. Do a fight."
And they are always the most satysfying moments to write. Because if you do it clumsily, they could be just the exposition, but if you do it, you know, hopefully well, you're summing up the entire experiences and perception. In one of those "before the battle" moments, y'know, you can textualize why they fighting, how they've come this far, the decisions they've made, and it's — yeah, it's my favourite pieces to write, as well as read, to be honest. And there's a lot of those in the Siege, because obviously it's the culmination of it all.

~Expectations of the Siege of Terra~
In obvious terms, the birth of the Imperium. This is where everything, everything goes wrong. It's obviously where the Chaos, that isn't the nebulous sentient — semi-sentient — storms, but, you know, the gods "win". -ish. In terms of the fact that the Imperium-to-come is... it's, you know, not even plan B or C for the Emperor, it's like plan Z. It's not a victory for the blue team, really.
So this is a tremendous weight for a lot of Imperial characters in terms of, you know, that this is their Thermopilae, this is their defending of everything they know about their existencies. And even the ones that come through it — they come through, but they are not unscathed. They know that no matter what happens, this is significant decline that comes after that. There's a lot of pathos in that.
And similarly for the Chaos Legions — they are banking everything, they are banking their entire existence on this one fight. And the odds are not entirely on their favor, because the Ultramarines are just moving towards Terra, like the fist of an angry god. So they are completely wrecked by their own emotions as well.
I think, this is — if you like a Horus Heresy character, anyone, this will be the moment they are the most tested, this will be the moment when their beliefs are "put up or shut up" in terms of their beliefs, this will be the moment when they either vindicate themselves or go to an early and horrible grave.

перевод

Привет, я Аарон Дембски-Боуден. Я написал пачечку книг про Хаос — про Повелителей Ночи, под креативным названием «трилогия Повелителей Ночи», и про Черный легион в серии с не менее креативным названием «Черный легион». Еще немного про Серых Рыцарей, немного про Храмовников, ну и еще я тут основал собственный орден — Копья Императора. В Ереси тоже так вышло, что я писал всякое про Хаос, где Лоргар, Ангрон и их легионы не ладят с Ультрамаринами. Регулярно. Довольно часто.

~Работа с другими авторами~
Для Осады все оставили свое эго за дверью, и это было реально круто. Так получается гораздо веселее работать — в сотрудничестве. Мы планировали... ну да, это немного туповато звучит, но мы серьезно просто собирались в одной комнате — шесть или семь человек, у которых есть примерно общие идеи. Но, знаете, когда планы начинают работать, когда план сходится — после того, как ты шесть часов подряд перетирал идеи, а потом смотришь на доску и всё просто встает на свои места, щелк, щелк, — облегчение просто невыразимое.
Вообще, про серию Ереси... Там у нас всех были как бы свои песочницы, так что мы опирались на общую базу и старались не очень нарушать целостность истории, но в основном это выглядело примерно как «я тут делаю это, это и это, тебе нигде не помешает?» Другой чувак отвечал в итоге да или нет, и соответственно ты вносил изменения. Но здесь у нас было больше «мне надо, чтобы ты вписал в свою книгу вот эту штуку» — «да, не вопрос, а ты можешь написать про вот это?» И потом мы... Может показаться, что мы друг друга как-то принуждали, но на самом деле, когда вы в одной комнате и все планируете вместе — это как неиссякаемый фонтан идей. И нам серьезно нравились встречи. Иногда, знаете, рабочие обсуждения бывают скучными, но вот эти встречи по Осаде — это было офигенно. Я никогда...
Конечно, мы спорили. Дэн однажды так на меня посмотрел, что я буду в ужасе вспоминать это лицо до самой смерти. Но, честно, это всё было отлично. Круто быть командой, такой, реально сработанной.

~Достичь Осады Терры~
Не хочу показаться неблагодарным, но я испытываю облегчение. Потому что, по правде говоря, я был немного меньше заинтересован во всем этом долгом пути. Я вообще всегда предпочитал сразу бить по цели — то есть, если это известное событие и все ожидают A, B и C, то ты пишешь про A, B и C и пытаешься показать их через собственный взгляд. В конце концов, это же моя работа, и поэтому... К тому же, я ведь вырос, зная лор, и именно эта часть интересовала меня больше всего, именно это я хотел увидеть и получить шанс сделать.
Ну и, конечно, большая часть лора про Ересь Хоруса — по определению, Осада. В начале проекта, когда я только пришел сюда, я помню доски, на которых были расписаны каноничные события — тогда, кажется, только вышел «Легион», самое начало это было — и чуть ли не три четверти лора по Ереси занимала Осада. Всё остальное было туманным, типа «разбирайтесь сами» — иногда как раз там находится самое лучшее, когда нащупываешь дорогу через всё это смутное нечто.
Но да, теперь-то мы добрались до реально крутых и знаменитых вещей... Я хотел прочитать про это всю жизнь, с тех пор, как впервые прочитал [?]

~Покидая Ересь Хоруса~
Я точно буду скучать по возможности сотрудничать со всей командой — думаю, мы все будем скучать. И было здорово быть частью чего-то большего. У меня, в общем, противоречивые чувства, потому что аспекты сеттинга, про которые мне больше всего нравится читать, это когда кто-то смотрит на сеттинг через свою призму — не обязательно так же, как другие люди — а в серии Ереси было почти... нужно было принимать во внимание ожидания и всё такое.
Не то чтобы я прямо всегда это делал, но всё-таки в серии есть единообразие, которого вы не найдете в работах по сороковнику: к примеру, если вы читали книги Дэна, они вообще ничем не похожи на книги Криса, у Криса ничем не похоже на мои, а мои не похожи на книги Гая... Ну вот, а книги по Ереси гораздо больше, по своей природе, должны были соответсвтвовать друг другу.
Так что, с одной стороны, я жду, когда все вернутся обратно к вещам, которые мне нравится писать, но к тому же я — мне будет не хватать... Даже не знаю, к примеру, цепочек писем, где мы обсуждали обложки — в духе «офигеть, это моя обложка!» Да, вот этого точно будет не хватать.

~Трагедия Ереси Хоруса~
Это как в классической литературе. Ну то есть трагедии... Развязкой каждой трагедии должен быть катарсис, это когда, знаете, проходишь через всё напряжение, и сожаление, и жалость, и страдания — а потом получаешь облегчение. Даже когда всё кончается плохо, чувствуешь облегчение от того, что это закончилось так, как нужно. Получаешь катарсис.
Столько персонажей заканчивают Ересь совершенно ужасным образом и обрекают себя на десять тысяч лет конфликта. Так что, я думаю, на пути многих персонажей будет много катарсиса, но...
(Чувствую себя так, будто опять защищаю диплом по литературе и пытаюсь оправдать всё то, что я читал).
Говоря о собственно трагедии, Ересь закладывает основу для всего сороковника. Потому что Ересь — это отличный пример того, как всё идет не так в сеттинге. Все неправы по-своему, в разной степени — это вообще суть сороковника. «Красная команда» — за неимением лучшего термина — думает, что они хозяева Хаоса, когда они его рабы, или думает, что использует его для своих целей... В момент, когда ты ступаешь на путь к славе, ты обречен — неважно, займет это один шаг или десять тысяч. Так что они просто обманывают сами себя — Хаосмарины просто всегда под властью иллюзий. И вот имперская сторона — реакция на то, как плохо всё оказалось. Они начинают стагнировать, замирать на месте. И они становятся замкнутыми, обороняющимися, суеверными, и становятся Империумом — тем, который мы знаем.
Так что... здесь мы формируем трагедию, которая настанет позже — после того, как упали бомбы, за неимением лучшего выражения. Да, однозначно, здесь происходят определяющие моменты для многих персонажей — и они будут нести это дальше всю свою жизнь.

~Воспоминания о Ереси Хоруса~
Ересь практически доминировала над моим существованием в БЛ — где-то последние десять лет. Кажется, еще даже не вышла моя первая книг, когда я получил письмо от редакторов «мы хотим вас в Ереси Хоруса». Там было, что ли, четыре человека в команде, это было самое начало, и я прямо весь дрожал, когда прочитал это письмо.
Это было в примечаниях... В редакторских примечаниях к «Ловцу душ». Это была моя вторая книга, и еще ничего не вышло в печать. И я помню, как Ник Кайм написал на полях — АДБ предназначен судьбой для Ереси Хоруса. И я такой — он что, шутит? А потом в тот же день я получил письмо, и меня уже звали на следующую встречу. Это было... да, я это никогда не забуду. Это был невероятный момент. Ужасающий, но невероятный.

~Возвращение к старым персонажам~
Это по-настоящему радует — в том смысле, что у меня были определенные планы, особенно учитывая, что я так много писал про Хаос. Я очень хотел, чтобы у них были важные сюжетные арки. В особенности я планировал, что некоторые из них умрут — ну, понимаете, сороковник наполнен знаменитыми Хаосмаринами из эпохи Ереси, и я хотел показать некоторых из центральных деятелей, которые так долго не протянули. Поэтому там есть некоторые спойлерные смерти.
Я пытался убить Лоргара. Я изо всех сил пытался убить Лоргара — это было то еще обсуждение. Я хотел, чтобы Лоргар умер, как пес. Я хотел, чтобы он осознал, в каких иллюзиях пребывал насчет абсолютно всего, после того, как заварил всю эту кашу — и потом у него был бы момент ужасного откровения, когда Сангвиний до него добирается.
И это было... Обычно у меня получается протаскивать мои идеи, потому что я сижу тихо большую часть обсуждения, и потом аккуратно вставляю «мне бы хотелось сделать X!» и все такие «ну ладно, делай». Но тут вышло «не убивай Лоргара!» — «эх, ладно...»
Многие из моих персонажей, особенно Ангрон, Лоргар, Аргел Тал, даже Кхарн — у них есть арки от неведения до просвещения до сожаления — и потом они делают последний шаг, когда они уже или миновали сожаление в том смысле, что не могут больше его испытывать, потому что слишком далеко на пути к славе, или они запрещают себе сожалеть, потому что иначе это просто разорвет их на части. К примеру, если бы Аргел Тал действительно сел бы и проанализировал всё, он бы просто — просто развалился бы на части. Но за него это сделал кое-кто другой, так что...

~Логистика Осады Терры~
Это огромная работа. Осада — вообще, Осада нас спасла, потому что всё происходит на ОДНОЙ планете. И провалы в целостности повествования обычно исчезают, когда всё на виду, когда у вас только одна планета. Мы просто расставили — «окей, вот эти здесь, вот эти там» и так далее. Это было легче, но было намного напряженнее, потому что на Терре, буквально, вообще все. Так что доски у нас были похожи на схемы подозреваемых в убийстве, вроде того, как в полиции составляют: кто должен умереть, кто умирает где и когда, почему они должны умереть, кто их убьет, где остальные армии... Да, очень много было работы.
Но это еще и вызывает странное удовлетворение, примерно как когда сдаешь домашнее задание заранее — похожие чувства. Не то чтобы это было скучно — но это было СЛОЖНО. Честно скажу, я был рад, что мы собрались все вместе для этого — потому что, если делать такое в одиночку, уйдет несколько месяцев для выяснения, кто где находится.

~Человеческие жертвы Ереси Хоруса~
Терра очень много значит для Осады, конечно, это ведь колыбель человечества. Так что в книгах про Осаду много внимания уделено тому, чтобы показать, что тут не только один конкретный архангел реет над полем битвы, это миллиарды людей, которые собираются защищать свой дом, и защищать... Они там защищают саму реальность, хотя большинство людей об этом и не знает. Защищают существование, что уж там, своего вида. И нам надо было понять, как показать вот это всё.
В моей книге не так много написано про Имперскую Армию, как в некоторых других, но вы бы видели этот свет откровения в глазах Гэва и Гая — они как раз довольно много посвятили человеческим жертвам. И это хорошо, потому что... я вообще очень люблю этот контраст между космодесантниками и людьми. Я считаю, что это отлично работает. И это даже... в сороковнике это выражено куда сильнее, потому что там у них есть психо-индоктринация, и они Адептус Астартес, не Легионы Астартес. Но даже во время Ереси у них всё равно есть культура своих легионов, у них есть культы орденов — ну, того, что позже ими станет, они всё равно сверхлюди, и они всё равно не свободны от своих заблуждений. Так что рассматривать этот контраст получается очень круто, и на поле боя, и вне его.
Думаю, там будут особенно удачные моменты вне поля боя, потому что там можно увидеть разные подходы к тому, что, вообще-то, последняя битва для всей расы. И это значит совершенно разные вещи для людей по сравнению с космодесантом.

~Мирные моменты Ереси Хоруса~
Как ни странно, именно такие штуки, кажется, больше всего находят отклик у читателей. И есть куча фанарта про эти моменты — это всегда очень круто видеть. Было даже несколько случаев, о которых я знаю, когда мы предлагали поместить одну из таких сцен на обложку. Но в ответ мы обычно получаем «Нет. Ставьте битву».
И это всегда моменты, писать которые доставляет наибольшее удовольствие. Потому что, если сделать это неуклюже, они будут просто экспозицией, но если, знаете, получится все-таки хорошо — это может подытоживать весь опыт и впечатления. В один из таких «моментов перед боем», ну вы знаете, можно высказать, почему они сражаются, как дошли до жизни такой, какие решения принимали, и это — да, больше всего люблю эти куски, и писать, и читать, честно говоря. И в Осаде такого много, потому что это, понятно, кульминация всего.

~Ожидания от Осады Терры~
Само собой, это рождение Империума. Это момент, когда всё — вообще всё — идет не так. Это, разумеется, момент, когда Хаос — который вовсе не невнятные разумные (полуразумные) шторма, а, знаете, боги — побеждает. Как бы. Потому что грядущий Империум — это... это, понимаете, даже не план B или C для Императора, это примерно план Z. Это не победа для «синей команды», на самом-то деле.
Так что на имперских персонажей ложится тяжелый груз — в том смысле, что это, ну, их Фермопилы, это их попытка защитить всё, что они знают о своем образе жизни, своем существовании. И даже те, кто переживет это — они переживут, но не останутся прежними. Они знают, что, как бы ни повернулось, после всего ждет серьезный упадок. И тут, конечно, сплошная драма и страдания.
И точно так же легионы хаоситов — они ставят всё, у них само их существование зависит от этой одной битвы. И расклад не совсем в их пользу, потому что Ультрамарины уже движутся к Терре, точно кулак разгневанного бога. Так что они тоже полностью раздавлены своими эмоциями.
Я думаю вот что — если вам нравится персонаж в Ереси Хоруса, кто угодно, то настанет момент, когда он подвергнется самому тяжелому испытанию, момент, когда его убеждения будут поставлены под сомнение, будет момент, когда он либо отстоит самого себя, либо отправится на преждевременную и ужасную смерть.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 6 и 7

Малогарст

Малогарст проходил по «Мстительному духу», точно призрак. Узкими коридорами, по которым пролегал его путь, до недавних пор не пользовался никто, кроме низшей касты обслуживающих сервиторов. Трубы и пучки проводов пролегали по изогнутым полукруглым стенам. Воздух гудел от статического электричества. Здесь почти не было света, но его глаза улавливали редкие проблески, и мир представал перед ним в серой монохромной гамме. Просторный плащ укрывал его броню, но на самом деле невидимым его делало не это - равно как и не покров заклятий, заслоняющий от взгляда, заглушающий шаги. Нет, просто он шел там, где не ходил никто больше.

Здесь остались отметины вторжения Волков: стреляные гильзы, осколки керамита, гарь и пыль от взрывов. Малогарст проходил мимо, непрестанно вслушиваясь в изменения в пульсе корабля. Флагман — вместе со своей свитой боевых кораблей — снимался с якоря. Снаружи, в темноте, гигантские двигатели извергали плазму в холодный вакуум. Между судами метались сигналы. Огромные корабли становились в строй рядом с «Мстительным духом». Вскоре запустятся варп-двигатели и примутся расплетать ткань реальности.

Он подумал про Аксиманда — сомневающегося, благородного Аксиманда, последнего простого воина в Морнивале. Подумал о том, как тот стоит на мостике, наблюдая за потоком команд, расходящихся по флоту, и маска его пришитого лица хмурится от мыслей о великой войне — войне за пределом всего, что он мог бы себе вообразить. Он был способным командиром, он руководил покорением миров — но командование такой войной, как эта, было слишком для него. Пока что он справлялся, следуя в русле последних приказаний Воителя, но вскоре эта инерция иссякнет. Аксиманд знал это: знал, что только Воитель способен удержать в узде бурю, которую сам же и породил.

Но что сделает это понимание с Аксимандом? Как именно бремя неведомого повлияет на его действия? Малогарсту казалось, что он знает — и ему совсем не нравился тот ответ, который он видел.

Он остановился на перекрестке коридоров, сверил свою позицию с мысленной картой и поискал люк в полу. Тот нашелся без особого труда — скрытый под пылью и слоем коррозии. Он опустился на колени, нащупывая замок. И замер, обшаривая взглядом темные ответвления тоннелей вокруг.

— Я знаю, что ты здесь, — сказал Малогарст. — Эти театральные жесты так утомляют.

— Но осмотрительность и осторожность никогда не помешают, — ответил голос из темноты.

Из тьмы донесся шипящий вздох и скрежет металла, и Сота-Нул показалась перед ним — вытягивая себя механодентдритами из щели между двумя трубами, точно паук, вылезающий из норы.

Малогарст стиснул зубы. При виде посланницы Кельбор-Хала ему всегда приходил на ум звук хитиновых панцирей насекомых, крошащихся под ногами.

— Надеюсь, ты учел все аспекты/необходимые параметры своего плана, Кривой, — сказала она. Влажный щелчок донесся из-под черных складок мантии. Возможно, подумал Малогарст, это была улыбка. Или смех. — Если ты сделал ошибку, результат вряд ли будет для тебя благоприятен.

— Я благодарен за то, что ты здесь, — выговорил он, усилием воли заставляя себя не скрипеть зубами.

— Коэффициенты искренности в твоем голосе ниже уровня, которого ты достигаешь обычно, — заметила Сота-Нул. — Разумеется, ты доволен, что я здесь. Твои намерения имели бы очень небольшой шанс осуществиться без моего присутствия/сотрудничества.

Малогарст тихо выдохнул. Конечно, она была права. Но он всё равно предпочел бы застрелить ее.

— Идем, — сказал он, потянувшись к ручке люка в полу.

Сота-Нул подняла один механодентрит. Малогарст остановился, повинуясь ее жесту. Он заметил — в первый раз — что три манипулятора на конце были на самом деле человеческими пальцами с пожелтевшей высохшей кожей.

— Секунду, — сказала Сота-Нул. Человеческие пальцы начали сгибаться — медленно, по одному суставу. — Вот, — произнесла она, когда сомкнулся последний палец. Низкая волна вибрации прокатилась по полу и стенам: варп-двигатели в недрах корабли воспряли к жизни. В переплетениях тоннелей рабы и слуги замирали, закрыв глаза; кто-то стонал, кто-то шептал молитвы новым богам. В командных узлах множество глаз следили за ошибками в системе и темпоральными аномалиями. Братья и сестры Сота-Нул среди Механикум склонялись, бормоча, над своими пультами. Даже если в норме какая-нибудь из систем корабля заметила бы открытие ремонтного люка, сейчас возможностью того, что на это обратят внимание, можно было пренебречь.

Малогарст распахнул люк и скользнул вниз. Его искалеченная плоть сопротивлялась, но он заглушил боль волевым приказом. Сота-Нул последовала за ним, перебирая механодендритами. Она захлопнула люк за ними. Малогарст принялся спускаться по шахте, нащупывая руками и ногами скобы, привинченные к стене.

— Удачно, что Волки не нашли этот путь, — заметила Сота-Нул, пока они спускались.

— Как бы они могли его найти? — спросил Малогарст. — Даже этот дурак Локен не знал корабль настолько хорошо, как ему казалось. Чтобы найти такие места, нужно смотреть другим взглядом.

— Взглядом предателя...

— Взглядом того, кто не предполагает, будто хоть что-то — свободно от подозрений, — ответил Малогарст.

— Юстаэринцы будут следить. Даже если они не знают об этом конкретном пути в тронный зал, они будут следить.

— Будут, — согласился Малогарст.

Кибре... Вечная тень Абаддона, но без тех глубин, что Первый капитан скрывал под маской агрессивности. С Вдоводелом придется разобраться, если этот план не удастся. Текущая ситуация исподволь влияла на слабые стороны Аксиманда, но в случае Кибре эффект был мгновенным. Он нашел убежище в подозрениях, в отрицании и защите. Он никогда не согласился бы с тем, что собирался испробовать Малогарст. И хуже того, он убил бы советника, если бы тот попытался сделать это в открытую. Малогарст видел глаза Кибре за порогом тронного зала, когда тот разговаривал с Лоргаром. Он был напуган, но не мог чувствовать страха, а такие парадоксы оказывали воздействие на разум — предсказуемо человеческое воздействие.

— Ты не выглядишь встревоженным, — сказала Сота-Нул.

— Я могу рассчитывать на твою помощь, разве не так? — отозвался Малогарст, ступая со стены шахты на пол прохода внизу. Он чувствовал вибрацию сенсорных волн где-то на самом краю слышимости. Стоило ему отойти на метр в любую сторону от этой точки, и зазвучат такие сирены, что их не заглушит и звук варп-перехода. — Разве посланница Генерала-Фабрикатора не проходит там, где хочет?

Сота-Нул соскользнула вниз, встав рядом с ним. Она повернула голову; из-под капюшона доносилось шипение и потрескивание кода. Шепот сенсоров затих.

— Если ты откроешь дверь и обнаружишь направленное на тебя оружие, у этой свободы ограниченная полезность.

Малогарст двинулся дальше по тоннелю. Здесь, так близко к цели, он ощущал, как шевелится и вздрагивает варп — даже внутри заглушающего кокона поля Геллера. Так близко... Ему оставалось только надеяться, что он рассудил правильно. Он достиг двери. Та была маленькой и тяжелой, со сложным замком, достаточно прочным, чтобы удержать целую армию.

Сота-Нул проплыла вперед и резко остановилась в полуметре от Малогарста. Ее скрытая капюшоном голова дернулась, затем повернулась к нему. Линзы под тенью капюшона сменили цвет с пурпурного на алый.

— Докладывают о бунтах среди рабочих бригад.

Малогарст улыбнулся про себя.

— Достаточно обычное происшествие во время варп-перехода. Хотя это и необдуманно с их стороны. Они не переживут наказания.

Сота-Нул снова покачала головой.

— Каким-то образом они проникли в командную цитадель. Их число велико.Есть признаки, что они подверглись массовому помешательству самоубийственного уровня. Юстаэринцы лично выдвинулись, чтобы заблокировать подходы к тронному залу.

— О... что ж, подобное совпадение можно счесть удобным, — произнес Малогарст ровным голосом. — Пожалуйста, открой дверь.

— Внутри всё равно будет один из Первой роты, — прошипела Сота-Нул. — Даже твои змеиные уловки не могут заставить этого почетного стража покинуть пост.

— Нет, — ответил он, — на такое я не способен. А теперь открой дверь.

Техноведьма замешкалась. На секунду ее механодендриты зависли в воздухе, а затем она скользнула вперед, бормоча звуки, что могли бы быть строками машинного кода или чем-то, что ее сородичи использовали в качестве ругательств. Остановившись напротив двери, иссохшими пальцами она извлекла из складок мантии ключ. Тот был сделан из черного металла и блестел микросхемами в красном свете ее глаз. Она вставила ключ в замок и повернула его.

Ропот механизмов прошел по двери, и та распахнулась внутрь. Малогарст пригнулся, проходя через проем; техноведьма последовала за ним, и они шагнули в сумрак и тени тронного зала Воителя.

Взведенный болтер, уверенно лежащий в руках воина в черной броне, был нацелен им в лица.

Малогарст коротко наклонил голову. Его лицо оставалось маской спокойствия, но он вспомнил, как они с этим воином встретились в последний раз — несколько дней назад, в полнейшей тишине одного из заброшенных уголков «Мстительного духа».

— Ты понимаешь, о чем я прошу тебя? — спросил он тогда.

— Предательство, — сказал воин. — Ты просишь о предательстве.

Малогарст посмотрел воину в глаза, не мигая, а затем кивнул.

— Именно так.

— Значит, мы поняли друг друга, — сказал воин.

— Если ты потерпишь неудачу или тебя обнаружат... — начал Малогарст.

— То в лучшем случае я окончу свои дни с головой на пике, а в худшем… будет куда как хуже. — На последних словах воин ухмыльнулся, демонстрируя два ряда стальных зубов с аккуратно заостренными кончиками. У него было бледное лицо и янтарные глаза; татуировки банды на щеках напоминали тени, отброшенные вороньими крыльями.

— Твоя награда...

— Власть — это риск, разве не так, господин советник? Я рискую тем, что ты можешь оказаться не настолько изощренным, как говорит твоя репутация, и тогда мы оба... — он сделал паузу, по-прежнему ухмыляясь. — В общем, мы оба заплатим эту цену. Но если у тебя получится то, что ты хочешь сделать — что бы это ни было — тогда тебе понадобятся те, кому ты можешь доверять, те, кто послужил тебе. Что толку ставить условия сейчас? Моя награда — подняться, когда твои враги падут. Таков ход вещей. Так это понимаю я. И соглашаюсь в точности на это.

Малогарст кивнул.

— Ты всегда был проницателен.

— Я таков, как я хочу, — ответил воин.

— Настал час, капитан... — произнес Малогарст.

Воин в черной броне застыл на секунду, а затем опустил болтер.

— Вы задержались, — сказал Калус Экаддон.

Лайак

Платформа опускалась в ждущую темноту. С опорных конструкций, спиралью идущих вдоль стен шахты, доносились крики. Небо наверху опутывала паутина молний. На платформе стояло сорок семь фигур. Пепельные Оракулы трудились над внутренностями и дымом десять ночей подряд, дабы определить число, которое вероятнее всего будет принято вратами, а также наиболее благоприятное время для отбытия. Лоргар, Актея и сорок два воина Неизъяснимых стояли рядом с Лайаком и двумя его рабами клинка. Носимые в знак обета полоски кожи, надписанные кровью, свисали с брони воинов. Струи дождя стекали по ним, оставляя грязные разводы на блестяще-алом керамите.

— Под взором богов мы шествуем, — произнес Лайак. Избранные воины ударили оружием о доспехи. Актея подняла голову, и пусть даже она не поворачивала к нему лица, Лайак ощутил, как ее разум сосредотачивается на нем, прежде чем перейти дальше.

— Чего ты хочешь, пустой? — спросила она в своем чернокаменном святилище.

— Я не хочу ничего, — ответил он.

— Тогда почему ты здесь?

— Боги указуют путь всем, — воззвал Лоргар, как только тьма сомкнулась над ними. Он запрокинул голову, закрыл глаза; черный дождь тек по его золоченому лицу. Крик разнесся эхом; слова с каждой секундой улетали все дальше, теряя слоги.

«Боги указуют…»

«Указуют путь…»

«Боги…»

«Всем…»

Сотни ревностных верующих, столпившихся на опорах, возопили, когда перерезали горло стоящим в первых рядах и столкнули их тела в бездну. Умирающие люди, падая, пролетали мимо платформы. На броню Лайака брызнула кровь.

— Лоргар не давал тебе приказа быть здесь, — заметила Актея, когда он шагнул в ее храм. — Твои вопросы — только твои; я вижу это в твоем лице.

Он отправился на ее поиски прошлой ночью перед их спуском в Паутину. В святилище она была одна. Само оно было вырезано в стене шахты; его единственную дверь по краям украшали выполненные серебром сцены, взятые из Книги Лоргара.

— Не впускайте никого, — повелел Лайак Кулнару и Хебеку, ступая через порог. Внутреннее пространство утопало во мраке; единственный свет давали мерцание его посоха — и глаза его шлема-маски. Воздух внутри был горячим, зловонным. Ноздри маски приоткрылись, позволяя ему вдохнуть запахи: разложения, крови, пота и благовоний. Пол усеивали гниющие кости. Некоторые выглядели так, будто их только что очистили от мяса, другие казались изрубленными, некоторые — изгрызенными. Медные диски, покрытые гравировкой, были подвешены на нитях к низкому потолку. Лайак узнавал большинство символов. То, что он не узнавал их все, беспокоило его больше, чем сила, с какой они давили на его разум.

— Он не посылал тебя сюда, — сказала Актея, обратив к нему невидящие глаза. — И он не знает, что ты здесь. Так что, Поглотитель Имен, — самый возвышенный, самый верный слуга Лоргара, возвышеннейший среди благословенных, — почему ты пришел с вопросами?

Платформа продолжала спуск; на тросах плясали разряды. Свет от опорных конструкций, оставшихся наверху, делался всё слабее. Исполосованное бурей небо над ними сжималось до крохотного кружка. Лайак вслушался в потрескивание энергии над поверхностью металла. Когти мучения вонзились в него с внутренней стороны личины. Он выдохнул.

— Я вижу твое лицо, — сказала Актея, протягивая окровавленную руку. Он отпрянул, пусть даже она стояла слишком далеко, чтобы коснуться его. — Ты был когда-то красив. Ты помнишь?

— Нет, — сказал он.

— Ты желаешь вспомнить?

— Этого не дозволено, — сказал он. Она покачала головой, как если бы сомневалась в сказанном.

— Кем же?

— Кощунственно знать.

Платформу тряхнуло — спуск прекратился. Взгляд Лайака сфокусировался вновь — как если бы после пробуждения. Его глаза все это время оставались открыты; он не был способен закрыть их — веки давным-давно были срезаны с его лица. Он мог почувствовать, как на губах спекается кровь. Кулнар глянул на него.

Лайак ощутил ненависть раба, кипящую под покорным молчаливым вопросом.

«Ничего». Он придал словам форму у себя под черепом, чтобы Кулнар мог услышать. «Совсем ничего».

Кулнар снова обратил взгляд вдаль и убрал руку от меча. Пылающие трещины на его перчатке сомкнулись.

Платформа покачнулась, когда Лоргар подошел к ее краю. Над головами у них все тросы сходились в одну точку.

— Вот и оно, — сказал примарх.

Актея кивнула:

— Да.

— И как нам двинуться дальше?

Она пожала плечами.

— С верой.

— О, разумеется. — С этими словами Лоргар шагнул с платформы — и провалился в никуда.

Лайак приблизился к краю. Кровь жертв так и сочилась сверху, смешиваясь с каплями дождя, стекающими по его серой броне. Он поглядел вниз.

— Благословенно ли затеянное нами в глазах богов? — спросил он.

— Ты пришел спрашивать не об этом, — ответила она. Восемь трупов лежали в святилище. Каждый был пригвожден к полу в одной из ключевых точек октета. Ни один из них не умер легкой смертью. Ручейки крови подсыхали на мраморном полу. Актея стояла в центре восьмиконечной звезды. Ее одежды были покрыты пятнами более глубокого оттенка красного; бархат сделался жестким. — Ты — верховный жрец этой новой эпохи истины. Разве ты не знаешь ответа? Но ежели ты сомневаешься, отведай авгуров сам, Пустой.

Она протянула ему атам из черного стекла. Лайак не взял его. Актея пожала плечами и уронила нож. Затем провела по лицу тыльной стороной ладони; поверх ее губ отпечатался кровавый след.

— Прав ли благословенный примарх? Воистину ли мы исполняем волю богов?

— Истина… — проговорила Актея и прикусила окровавленную губу. — Истина — не то, чего ты хочешь.

— Тогда почему мы здесь? — спросил он.

— Наконец-то настоящий вопрос, — сказала она.

Лайак чувствовал взгляды других воинов на платформе и пылающий взор Актеи, наблюдающей за его колебаниями. Каким-то образом он знал: под капюшоном она улыбается.

Он сошел с края — и рухнул в тишину.

Вольк

По кораблю завыли сирены: «Железная кровь» пробила оболочку реальности. Вольк успел наполовину пройти центральный коридор, когда корабль закричал. Голубоватая пульсация сигналов, горевших во время варп-перехода, погасла. В такт вою сирен замигали янтарные лампы. Вольк ощутил, как палуба уходит из-под ног — что-то с силой врезалось в корпус. Оборвав начатый было поток ругательств, он надвинул шлем и побежал к корме. Информация заскользила перед глазами, стоило его дисплею подключиться к тактической сети корабля.

Вместе с «Железной кровью» через варп шло одиннадцать кораблей — меньше, чем обычно, но всё же они оставались силой, способной покорять системы. В состав флота входили военный корабль «Непокорство», транспорт «Стронциевый рассвет» и три тяжелых крейсера — «Камнелом», «Сизиф» и «Трезубец». Макро-бомбардировщик «Энио» следовал за «Железной кровью» угловатой тенью, спрятав ряды своих орудий под многослойными пластинами брони корпуса. Два ударных крейсера, «Скипетр Ореста» и «Железный эдикт», образовывали авангард, а эскадра из трех фрегатов — «Дева», «Мать» и «Старуха», внимательные и быстрые корабли, — патрулировала всю группировку. Все они только что вывалились из варпа без всякого предупреждения.

Манипулы боевых автоматов выдвинулись из ниш по обе стороны коридора. Лучи сканеров ощупали Волька, но автоматы позволили ему пройти. Он ускорил шаг. Он был один. Никакой охраны или сопровождения не следовало за ним по проходам «Железной крови».

Пригнувшись, он миновал арку. Тяжелые глухие двери с грохотом распахнулись перед ним, стоило его кодам авторизации отключить их блокировку. Корабль всё еще содрогался, вибрируя от энергии двигателей и полученного урона.

Он добрался до одного из главных подъемников, окруженного мигающими желтыми лампами. Остановился на секунду, ожидая, пока откроются двери. Слева от него вдруг раздвинулась дверь в стене. Он резко обернулся, хватаясь за болтер.

— Стой! — Аргонис показался из прохода, подняв руку. Эмиссар Воителя был одет в полную броню, но без плаща и скипетра.

— Где Пертурабо? — спросил Аргонис, следуя за Вольком.

— С навигаторами.

Дверь за Аргонисом закрылась, лязгнув засовами. Вольк ввел код разблокировки на пульте управления подъемником. Платформа рванулась вверх. Силы, что размазали бы простого смертного по полу, только проходили вибрацией сквозь тело Волька, пока стены шахты проносились мимо. Подъемник преодолевал километр внутри корабля меньше, чем за минуту. Диафрагмы переборок раскрывались перед ними и захлопывались следом.

— Где мы? — спросил Аргонис.

— В остатках газовой туманности, — ответил Вольк, всё еще пытаясь воспринять данные из систем корабля, проходящие через его глаз. — Здесь ничего нет, кроме умирающих звезд и мусора: мертво и пусто.

— Нас выбросило из варпа штормом? — не успокаивался Аргонис.

Вольк покачал головой.

Последние двадцать четыре часа перехода выдались нелегкими. Варп обернулся яростным шквалом, снося «Железную кровь» назад, хотя она упрямо пробивалась вперед. Вихри стенаний, воплей и гнева обрушивались на поля Геллера, и двенадцать кораблей с трудом держались вместе, — но они видели бури и похуже. Все навигаторы флота смотрели в Черный Окулус; они могли прокладывать путь в оке бездны, и никакие шторма не в силах были им помешать.

— Тогда что это было? — прорычал Аргонис.

Вольк снова покачал головой.

— Я иду к примарху, в главный анклав навигаторов, — сказал он. Над головой мигали зеленые огни на своде шахты, стремительно приближаясь.

— Он призвал тебя?

Вольк не ответил. Правда заключалась в том, что он почти не видел примарха с тех пор, как они вырвались с Крейда. Всё время пути он занимался в основном одиночными тренировками. Боеприпасы приходилось беречь для настоящих битв, и потому он проводил часы с мечом, молотом и топором, круша сервиторов, или же запирался во вращающейся клетке симулятора полетов. Аргонис нередко присоединялся к нему, соревнуясь с Вольком во владении клинком и пилотском искусстве, пока «Железная кровь» летела по краю шторма. За это время Пертурабо вызывал его к себе лишь однажды.

— Сын Хоруса... — сказал он в тот раз, когда Вольк вошел к нему. Примарх работал над своей экзоброней с помощью подключенного непосредственно к мозгу пучка механодендритов. Летели искры от сварки. Отвертки выводили тонкую мелодию. Серворуки держали пластины брони, и тонкие манипуляторы погружались в механизмы под ней. Это зрелище странным образом вызывало в голове Волька образ хирурга, который проводит операцию на собственном теле, сдвинув в сторону кожу вокруг разреза и орудуя скальпелем. — Высокомерия его породы у него не отнять, но верен ли он Воителю?

— Стали бы отправлять его к нам, если бы он не был верен? — спросил Вольк.

— Но ведь самых доверенных лейтенантов никогда не отправляют на такие задания. Никогда — ни Абаддона, ни Аксиманда, ни Малогарста.

— Вы думаете, у него есть сомнения, господин?

— Я думаю, у него есть изъян.

Вольк замешкался, но всё же кивнул.

— Возможно, — сказал он.

— Выясни это наверняка, и если так — выясни, что за слабость скрывается в его сердце.

Вольк склонил голову, но остановился, прежде чем повернуться и уйти.

— Но какой цели служит знание подобных вещей о наших союзниках?

Механизмы на секунду остановили движение, огонь сварочных аппаратов замер над металлом.

— Той же цели, что и каждый поступок и каждая жизнь в эту эпоху, — сказал Пертурабо. — Быть оружием.

Подъемник с лязгом остановился. Окрашенные черно-желтыми полосами двери раздвинулись перед ними, и они шагнули в анклав Навигаторов. Звуки сирен сменились человеческими криками.

Небольшому кораблю могло хватать одного навигатора, чтобы прокладывать путь через варп. Более массивные корабли требовали целые группы их — чтобы навигаторы могли распределять между собой усилия по направлению всего огромного груза через имматериум, а также на тот случай, если один из них умрет или сойдет с ума. Подобное происходило не так уж редко. Для такого корабля, как «Железная кровь», навигаторы выделяли целую отдельную ветвь дома — во всяком случае, так было раньше. Многое изменилось после странствия через Око Ужаса.

Навигаторы «Железной крови» смотрели во тьму сердца вселенной. Те, кто выжил, остались... измененными.

Вольк шагал по коридору, обшитому сплошными листами полированной стали. Лица, вырезанные из зеленого нефрита и белого алебастра, украшали стены. У всех скульптур были завязаны глаза, а рты распахнуты, открывая провалы в тени в обрамлении зубов. Один из автоматов Железного Круга стоял перед дверями в убежище Навигаторов, но отступил в сторону перед Вольком и Аргонисом, лязгнув поршнями и окинув их сканирующим лучом.

За дверью их встретила какофония. Свет огня и звезд вливался внутрь через три треугольных иллюминатора, которые образовывали переднюю и боковые стены помещения. Когда-то здесь стояли кресла для Навигаторов, но это было давно. Теперь между полом и потолком были подвешены клетки. В них висели фигуры, распятые между прутьев, раскинув руки и ноги. Они выглядели людьми — если не присматриваться слишком пристально. Каждый из них носил железную маску, приклепанную к черепу, полностью гладкую, за исключением только заслонки-диафрагмы на лбу. Именно от этих фигур исходили крики. Кожаные меха надувались на мутировавших шеях, и отверстия, похожие на жабры, открывались между ребрами. Пертурабо стоял среди них. Он не смотрел на кричащих навигаторов. Он смотрел в космос.

— Лорд Пертурабо, — сказал Аргонис. — Почему...

— Мы не можем двигаться дальше, — ответил он. — Нас удерживает некое... давление в варпе.

— Этот шторм... — начал было Аргонис.

— Не шторм. — Владыка Железа указал на навигаторов. — Те, кто смотрел в Черный Окулус, могут видеть спокойный путь через шторма. Они могут видеть всё, но сейчас что-то ослепило их, эмиссар.

Вольк вдруг понял, что навигаторы перестали кричать. Он слышал глухой стук и шипение, исходившие от трубок и механизмов, подключенных к их клеткам. Где-то вдалеке продолжали завывать корабельные сирены.

— Что их ослепило? — спросил Аргонис.

— Дети лихорадки... — выдохнул один из навигаторов. — Дети лихорадки...

А следом за ним все навигаторы обратились к этим словам, со стонами повторяя их снова и снова.

— Дети лихорадки, дети лихорадки, дети лихорадки, дети лихорадки...

Вольк вздрогнул — прямой канал связи с командными системами «Железной крови» обрушил на его глаза и уши поток данных. Его сердца забились быстрее, и дыхание замерло в легких.

— Господин, системы ауспекса показывают множественные сигналы двигателей, — сказал Вольк. — Боевые корабли. Они зарядили орудия. Они передают сигналы вызова... — Вольк остановился.

— Дети лихорадки... — прошипели навигаторы.

— Кто они такие?

Пертурабо, вероятно, каким-то образом получил ту же самую информацию, хотя Вольк и не знал, как именно. Владыка Железа смотрел на Аргониса, не двигаясь. Ни единый мускул не шевелился на его лице. Орудийные системы на его руках затихли.

— Они говорят, что принадлежат к Шестнадцатому легиону, — сказал Вольк. — Говорят, что они — из Сынов Хоруса.

Малогарст

— Все входы заперты, — сказала Сота-Нул. Малогарст кивнул, показывая, что услышал ее, и продолжил раскладывать на полу предметы, которые принес с собой. Линзы глаз техноведьмы сузились, фокусируясь на предметах.

— Запертые или нет, никакие двери не удержат наших братьев, стоит им понять, что ты здесь, — заметил Экаддон.

Капитан снял шлем и наблюдал за Малогарстом; его глаза холодно блеснули, когда их взгляд упал на атам и покрытую надписями серебряную монету.

— В таком случае, очень удобно, что вы оба будете следить за такой возможностью и отвлечете их, если возникнут подозрения.

Малогарст опустил взгляд на ритуальные инструменты. Их было сравнительно немного для столь важного обряда: серебряный кинжал-атам; монета; мешочек из человеческой кожи, наполненный пеплом сожженных костей; глаз еще живого человека, плавающий в колбе, содержащей смесь крови с маслом; красные комочки благовоний в небольшой железной курильнице; и, наконец, блестящая черная глиняная чаша. Всё было в точности так, как сказал ему Лайак и как подтвердили его собственные изыскания.

— Что ты собираешься предпринять/сделать? — спросила Сота-Нул. Ее голос звучал настолько сухо, что Малогарст не мог не подумать о жажде.

— Немного поздновато для сомнений и уточнений, ты не находишь? — сказал он, поднимая атам. Он взглянул вверх, устремив взгляд на неподвижный силуэт Хоруса.

Примарх не шевелился — точно каменная статуя на троне. Звездный свет мерцал позади возвышения, искажаясь в волнах призрачной энергии: корабль входил в варп. Бронированные заслонки начали опускаться поверх иллюминатора, точно глаз закрывался при виде Моря Душ.

— Как я сказал, я собираюсь поговорить с Воителем.

— Ты уже пробовал колдовство, — заметил Экаддон. — Но ничего не вышло.

— Боишься, что не на того поставил, мальчик?

Экаддон не ответил.

Подняв руку, Малогарст снял респиратор. Он открыл колбу с глазом и зажег благовония. Кольца серого дыма заструились в воздухе, источая запах расплавленного сахара и жженого волоса. Костяной пепел он рассыпал кольцом вокруг себя и остатками благословил свои веки.

Он готовился к этому двадцать пять часов. Слова и священные числа проплывали, сплетаясь, в его подсознании.

Он провел пальцами по изнанке горжета.

— Подойди, — сказал он, указав на Экаддона.

— Я не...

— Ты будешь делать, как я приказываю! — рявкнул Малогарст.

Экаддон застыл, его глаза пылали холодным гневом.

— Ты будешь делать, как я приказываю, иначе всё... всё, что мы сделали, всё, о чем ты мечтаешь, — всё обратится в пепел. Ты хочешь подняться выше? Хочешь почувствовать, как рука судьбы коснется твоей головы? Тогда слушайся, мальчик. — Малогарст смотрел ему прямо в глаза, слыша, как собственные дыхание хрипло вырывается между зубов.

Экаддон даже не моргнул, но гнев исчез, постепенно подчиняясь ему.

— Когда прольется кровь, собери ее и поднеси Воителю. — Он протянул черную чашу Экаддону.

— Кровь?..

— Да, — подтвердил Малогарст. — Ты поймешь. Поднеси кровь к его губам.

— И это всё? — спросил Экаддон.

Малогарст усмехнулся.

— Это всё. — Он опустился на колени перед разложенными инструментами. Сделав вдох, он услышал, как легкие отозвались хрипом. — А теперь лучше бы тебе отойти назад. — Он закрыл глаза.

Разум Малогарста обратился внутрь самого себя.

Он ощутил, как пальцы варпа тянутся из-за пределов восприятия и увлекают его в свои объятья.

Слова обжигали мысли, старые, древние слова, что дрожали, пытаясь сорваться с привязи его воли.

Его обнаженная правая рука нащупала глаз к колбе и поднесла ко рту.

«Это может убить тебя...» — донесся насмешливый голос из глубины разума. Малогарст заглушил эти слова.

Он чувствовал, как движется его рот, как язык образует звуки, пока он кусал и жевал, но он не слышал ничего из этого.

«Это убьет тебя...»

Он горел и замерзал, падал сквозь бесконечность и вместе с тем пытался взлететь.

«Это может разрушить всё...»

Слова прошивали его нитями пламени и тьмы, вытягивая всю его волю и все чувства.

«Но разве есть иной выбор?»

Где-то там, за пределами кипящей муки огня и льда, воздух в тронном зале сворачивался и изгибался, хлеща ветрами — сама субстанция бытия пыталась стряхнуть то, что он делал. А еще дальше, точно голод черной звезды, было присутствие Воителя.

Он усилием воли вернул сознание в реальность, ощутил, как поднимается левая рука, ощутил рукоять атама в пальцах.

Последний слог, произнесенный в его мыслях, встал на место.

Малогарст поднял нож и перерезал себе горло.

Он почувствовал, как начинает падать, как черный психоактивный лед намерзает и раскалывается вокруг его рук и ног, пока кровь выплескивается из горла. Его разум сжимался, становясь лишенной измерений сферой, шариком сущности, скованным кольцами пылающего железа. Где-то там он пытался дышать.

Теплое...

Красное...

Теплое...

Он ощутил, как поднимается куда-то, — хотя знал, что его тело по-прежнему лежит на полу, проливая жизненную влагу на засыпанное пеплом железо. Нечто огромное, нечто настолько большое, что лишено было краев, устремилось ему навстречу. Он хотел закричать, но он оставил рот позади.

Тьма встала перед ним стеной — сплошной, беспросветной, простирающейся вниз, и вверх, и в любую сторону.

— Привет, Мал, — произнес голос.

Лайак

Звук.

Первым появился звук.

Голоса. Слова. Шепоты. Крики. Песни.

Лайак падал сквозь звуки, чувствуя, как те раздирают его, тянут в разные стороны, пока он проносится мимо, пытаются удержать, молят, угрожают.

Всё выше и выше поднимался звук, не имевший ни конца, ни начала. Лайак узнавал языки, на которых говорили в последний раз, когда галактика была лишь угольком в утробе вселенной. Он слышал в них боль. Он слышал печаль и гнев, бурлящие внутри них; глубинные течения сокрытых рек, что никогда не достигнут моря.

Ощущения наслаивались поверх ядра, которым было сознание: боль, раскалывающая по своей силе; запах и вкус, насыщенные хлопьями пепла и медью крови; вес и форма собственного тела и облегающей его брони.

Зрение вернулось последним; образы медленно проявлялись в разуме, а звуки отступали на задний план.

Тонкие нити света разворачивались перед ним, уходя в необозримую высь и изгибаясь наподобие стен круглого туннеля. За этими стенами вращалась беззвездная ночь. Туман растекался на уровне ног и скрадывал расстояние. Гневные черно-красные разводы вспыхивали и гасли в этом тумане. Маска Лайака обжигала лицо.

Он осторожно повернул голову. Туннель ускользал от взгляда. Расстояния сокращались и увеличивались в зависимости от угла зрения. Руны, бегущие по визору его шлема, рассыпались, не успевая сформироваться. Туннель выглядел одновременно таким узким, что по нему едва ли могли бы пройти бок-к-боку пять человек, и таким широким, что космический корабль свободно мог бы проскользнуть в его глотку.

Лайак понятия не имел, где он. Он читал о Паутине, но в этих осколках мифов оказалось мало проку, когда он столкнулся с реальностью лабиринтного царства. Ему сделалось интересно: всегда ли дверь вела с Оркуса в одну и ту же точку для любого, кто проходил сквозь нее.

— Нам нужно двигаться, — ровный голос Актеи эхом разнесся откуда-то рядом с Лайаком. Он крутанулся на месте, взмахивая жезлом.

Она стояла в шаге от него. Ее капюшон был откинут, а голова склонена набок — как если бы она прислушивалась к чему-то. Ее лицо оставалось неподвижным, но глаза теперь были не белыми, а сплошь алыми. Кулнар и Хебек стояли за нею, поводя головами из стороны в сторону, точно псы.

Лоргар также был здесь — неожиданно появившись, как если бы открывшийся Лайаку вид пустого прохода был рисунком на занавесе, отдернутом прочь.

— Нас сорок пять, — сказал Лоргар: голосом одновременно громким и далеким. Лайак повернулся, скользя взглядом по припорошенной пеплом броне его собственных воинов. Здесь были ветераны Калтет, в броне, инкрустированной грязным золотом, взятым из сокровищниц мертвых королей. Унктут уже занимали круговую оборону, целя из автопушек в клубящийся туман. Мясники Гадет и обвешанные костями братья Гролт были здесь, двигаясь медлительно, как будто пробуждались ото сна. На мгновение всё казалось таким, каким должно было быть. Затем Лайак глянул вновь, ведя счет при взгляде, сверяясь со своей памятью о каждом из воинов. Двое исчезли. Исчезли так, что он даже не был уверен, существовали ли они когда-либо.

— Перекресток берет свою плату, — проговорила Актея. И затем вновь: — Нам нужно двигаться.

Лоргар повернулся на месте; глаза у него блестели.

— Как… завораживающе, — сказал он. Лоргар, как и Лайак, прежде не ступал в Паутину. Он посылал десятки тысяч сквозь бреши в лабиринтном измерении: воинов его собственного легиона, Пожирателей Миров, мучеников из сотен культов. Но сам никогда не входил туда.

— Завораживающе и смертельно, — уточнила Актея. Ее плечи ссутулились, и голова подергивалась в разные стороны. — Здесь есть… силы, которых нам не стоит недооценивать.

— Я чувствую их, — сказал Лоргар.

— В каком направлении нам идти? — спросил Лайак.

— Направление — ничто, — сказала Актея. — Только цель что-то значит.

Она вытащила из складок своего одеяния неглубокую бронзовую чашу, обхватила ее обеими руками и протянула Лоргару.

— Кровь взывает к крови, — произнесла она.

Лоргар поднял левую руку. Перчатка отстегнулась с легким гудением механизмов. Он сжал и разжал пальцы, а затем снял с пояса узкое лезвие. Закрыв глаза, он и выдохнул беззвучное слово, которое едва не сбило Лайака с ног. На коже примарха вздулись черные вены. Лоргар полоснул лезвием по ладони. Кровь полилась наружу и ударила о дно бронзовой чаши. Актея с шипением произносила слова, обращавшиеся в дым, стоило им коснуться воздуха. Лоргар сомкнул кулак. Черные ручейки сочились между его стиснутых пальцев. Лайак мог ощутить на вкус разлитое в воздухе колдовство. Стены туннеля вокруг них пошли рябью. Красные молнии прошили туман. Чаша светилась темно-вишневым от жара. Пальцы Актеи горели, но она держалась. Лоргар не разжимал кулак; на его лице под слоем золотой пудры проступали темные вены. Затем он раскрыл ладонь и сделал шаг назад. Последняя капля крови упала в чашу.

— Назовите его имя, повелитель! — вскрикнула Актея. — Назовите сейчас же!

— Фулгрим, рожденный третьим от души нашего отца, брат по крови, брат по судьбе, тебя ищу я!

Слоги прокатились, точно гром. Лайак почувствовал, как изгибается пол: проход сжимался и скручивался. Свет вспыхнул над бронзовой чашей. Актея застыла статуей, с открытым ртом, словно бы в оборванном вопле.

Тишина обрушилась ударом молота.

Лайак не видел больше стен прохода. Туман цвета кровоподтеков окружал их, погруженный в приглушенные сумерки.

— Я вижу… — выдохнула Актея. Чашу она держала высоко поднятой левой рукой, а в правой руке сжимала сферический хрустальный флакон. Она влила кровь туда и заткнула горлышко серебряной пробкой. Лайак чувствовал, как его глаза будто сами по себе пытаются взглянуть в противоположную сторону. Оракул держала флакон прямо перед лицом.

— Путь открывается, — провозгласила Актея. — Не теряйте меня из вида. Не оглядывайтесь. Куда бы вы ни шли, не оглядывайтесь.

Она сошла с места; по ее следу стелился туман. Несущие Слово последовали за ней; их глаза светились в полумраке. Лайак слышал голоса у себя за спиной, шепчущие на чужих языках. Невидимые ладони когтили и поглаживали его спину. Он чувствовал, как терзает его волю инстинктивное желание обернуться. Маска вцепилась ему в лицо. Призрачные ощущения щекотали нервы. Зловещие зеленые искры выплясывали над его жезлом и выступающими частями брони. Он ощущал эфирное присутствие, давящее, обволакивающее. То была не атака, не сжимающиеся кольца единственной воли, пытающейся вторгнуться в чужой разум. Скорее, это схоже было с погружением на дно моря — когда свет с поверхности постепенно тускнеет, и черная вода наваливается сокрушительной тяжестью.

— Это место… — начал с рычанием Лайак.

— Смертельно, — закончила за него Актея, не замедляя шага. — Почему, как ты думаешь, те, кого вы посылали сюда, благословлены, как мученики?

— Тогда зачем путешествовать именно так? — проговорил Лайак сквозь зубы.

— Затем, что это быстрый путь, — сказал Лоргар. — И единственный, который позволит нам добраться туда, куда нужно, с уверенностью и в тайне.

Они продолжили идти.

Время ускользало от осознания. Лайак не был больше уверен: умещались между отдельными шагами и мыслями секунды — или недели. Он был знаком с тем, как священное царство обращает время в насмешку, но здесь это ощущалось иначе — нарочитым. Умышленным. Он почувствовал, как вздрагивает, и вызвал в памяти слова защиты от желающих поживиться духов. Формула вспыхнула в его разуме, но единственным ответом послужил шипящий смешок на границе слышимости.

— Ты, конечно же, понимаешь, что они говорят? — голос Лоргара вновь вернул его к действительности. Каким-то образом Лайак продвинулся дальше, чем думал, и почти догнал примарха. Актея выглядела красной тенью в трех шагах впереди от них.

— Да, мой повелитель, — отозвался Лайак. — Они говорят на языках эльдар.

— Разумеется. И что же они говорят?

Это место… Оно…

Лайак пытался сосредоточиться.

— Что мы умрем. Что мы выбрали неверный путь. Что мы должны повернуть. — Лайак чувствовал, как священная агония его маски жалит всё глубже; размытые края его мыслей заострялись. Боль почти не давала думать.

— Почему вы спрашиваете, повелитель? Вы должны понимать их лучше, чем я.

— Так и есть, но мне они говорят иное. — Лайак почувствовал, как замедляется его шаг. Что-то в этом разговоре было неправильно. Что-то было неправильно в его мыслях. — Хочешь ли ты знать, что они говорят мне?

Лайак остановился. Шепоты, что следовали за ним, пропали. Призрачное касание чьего-то присутствия за его спиной исчезло. Он больше не слышал своих братьев, шагавших следом. Ему необходимо было обернуться. Спереди от него алая тень Актеи уходила всё дальше и дальше в туман. Лоргар, впрочем, был по-прежнему здесь.

— Что же шепоты говорят вам? — спросил Лайак.

Лоргар остановился на шаг впереди и обернулся к Лайаку.

— Они говорят, что ты заблудился, и что ты умрешь, не увидев света другого солнца, — проговорило лицо Лоргара. Лайак отпрянул назад, поднимая жезл. Лицо Лоргара расходилось, растворяясь в ничто, распахнув рот в крике, извергающем тишину.

— Кулнар! — выкрикнул Лайак. — Хебек!

Но слова вернулись лишь эхом себя самих. Он был в тумане один, и смех на задворках его разума звучал плачем на ветру.

Вольк

Штурмовой катер, опустившийся на палубу, выглядел так, словно его вытащили со дна моря. По всему фюзеляжу расползлись узловатые наросты. Вздувшиеся струпья заполняли углубления между фюзеляжем и крыльями и свешивались под носом машины. Струи теплого пара сочились из обрамленных ржавчиной пор в брюхе катера. Вольк подумал, что больше всего это напоминает груду изъеденных болезнями кораллов, а не боевую машину. Системы прицеливания его шлема обрисовывали силуэт катера пульсирующим желтым; болтер лежал в руке. За его спиной выстроились двадцать осадных терминаторов с горбами ракетных установок на плечах, наведя болтеры.

Пертурабо стоял рядом с Вольком; Железный Круг образовывал стену по обе стороны от него. Орудийные турели на стенах и потолке ангара повернулись и взяли катер в прицел. В этом не было необходимости. Даже ничтожная доля собранной здесь огневой мощи могла превратить катер в обломки за одно мгновение, но переизбыток силы был силой сам по себе, в своем праве.

Аргонис стоял впереди Пертурабо и Волька, в плаще и шлеме, со скипетром, свидетельствующим его полномочия, в руках. Он сохранил своё оружие, но даже в руках такого воина, как Неотмеченный, это не значило ничего. Огневая мощь, нацеленная на катер, была направлена и на него. Аргонис оглянулся на Волька через плечо. Щелкнул вокс — открылся приватный канал связи между ними. В ушах Волька зашипели помехи, но Аргонис не сказал ни слова и, спустя секунду, вновь повернулся к катеру. Эмиссар хранил каменное молчание с тех пор, как они получили сигналы от кораблей, утверждающих, что принадлежат Сынам Хоруса.

Аппарель катера со скрипом опустилась. На палубу посыпались хлопья ржавчины и раскрошившейся кости. Орудия на броне Пертурабо лязгнули затворами. Заструился желтый дым, свиваясь кольцами, и из него показался неуклюжий силуэт. Вольк рефлекторно поднял оружие, стоило чужаку выйти на свет. Как и катер, его броня была покрыта бугристой коркой похожих на кораллы наростов. Нарывы размером с кулак усеивали его торс. Бледная бахрома щупалец то и дело показывалась из крохотных отверстий, пробуя воздух. Под наростами Вольк с трудом угадывал очертания терминаторской брони модели «Тартарос». Но в первую очередь взгляд притягивала голова этого создания. Она выглядела высушенной, точно оттуда высосали всю плоть, так что пергаментная кожа свисала с черепа. Рот узкой линией разрезал сухие провалы морщин. У существа было три глаза: два — без век, покрытые желтой пленкой катаракты, а третий — кроваво-красный, посреди лба. Существо моргнуло третьим глазом, осматривая собравшееся воинство.

Аргонис заговорил первым.

— Кто ты?

Чужак не смотрел на него, но повернул голову внутри брони.

— Шторм заговорил, и мы ответили, — произнес он. Вольк ожидал услышать шипение или сухой скрежет, но голос оказался неожиданно сильным.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Пертурабо.

Существо кивнуло; его броня закрипела — оно изменило позу.

— Ты — Владыка Железа. Ты — воин, что прошел сквозь зрачок Ока и узрел истину. Ты — разрушитель и убийца миров. Да... Мы знаем, кто ты.

— Что вы сделали с нашими навигаторами? — прорычал Вольк.

— Мы... — чужак изменил направление взгляда, но по-прежнему не смотрел на Волька, как будто видел это место или расположившихся здесь воинов иначе, чем все остальные. — Мы не сделали ничего. Шторм принес нас сюда, и потому мы здесь. — Он замолчал, и его голова медленно повернулась обратно, точно шестеренка в механизме. Красный глаз уставился на Пертурабо.

Гул оружия, готового выстрелить, наполнил воздух. Пертурабо покачал головой.

— Шторм принес вас?

— Мы принадлежим шторму. Он — наш отец, мы — его голос.

Аргонис шагнул вперед, сжимая в руке болтер. Он поднял оружие.

— Твое имя, — потребовал он.

— Мое имя было Кхалек, — сказало существо, не отводя взгляда от Пертурабо. — Я звался Вожаком Гекоры. Я звался Лунным Волком, а ныне я из Сынов Хоруса.

Аргонис был сама неподвижность.

— Кхалека никто не видел уже три года, — произнес он. — Его подразделение пропало без вести при переходе к Новагеддону.

— И вот, мы нашлись.

Палец Аргониса замер над спусковым крючком болт-пистолета.

Пертурабо сделал один шаг вперед; прицельный луч вырвался из орудийной установки на его плече и задержался на руке, в которой Аргонис сжимал оружие.

Аргонис не стрелял. Пертурабо не смещал прицела. Спустя долгое мгновение эмиссар опустил руку и отступил назад.

— Что значит — вас послали? — спросил Пертурабо Кхалека.

— Мы суть шторм, его семеричные ветра правят нами, и мы его дети. Куда он несет нас, туда мы следуем. Мы — его голос. Он поднял нас из могил-кораблей в его сердце, поднял нас и вновь дал нам жизнь, и вот, мы явились говорить за него.

— Варп… — выдохнул Вольк. — В них — варп.

— Шторм внутри нас, — подтвердил Кхалек.

— Что шторм отправил вас сообщить? — спросил Пертурабо.

— Он отправил нас, дабы сделать тебе предложение. Для тебя приготовлен трон, Владыка Железа, — сказал Кхалек; дрожь пробежала по его телу. Вольк заметил промельк чего-то алого на иссохших губах. — Трон, что рыдает слезами твоих врагов. А вместе с троном — корона: стоит лишь тебе возложить ее на чело, и железо в твоей крови станет вечным. Ты гниешь изнутри, Владыка Железа. Ты облекаешь кожу металлом и держишь убийственные кромки как можно ближе, поскольку благодаря им ты чувствуешь силу, что утекает от тебя. Ты чувствуешь здесь истину. Ты узнаёшь ее по собственной лихорадочной дрожи.

Тело Кхалека было в движении; его плечи приподнимались, как если бы мышцы у него под броней подергивались, хотя голос оставался ровным.

— Принц Шестеричного Пути ужалил глубоко и пировал долго. Рана в твоей душе гноится. Ты умираешь. Твое железо — ржа.

Пертурабо не двигался, но Вольк подумал, что тени во впадинах его лица сделались глубже.

Судороги Кхалека прекратились. Его подбородок был мокрым от крови.

— Ты сопротивляешься. Ты борешься, но это лишь крадет у тебя больше. Ты ищешь Сына Крови, Пса Костей, что щелкает зубами в своем ошейнике из меди. Отец-Шторм видит это; видит — и знает, что если ты найдешь Гончего Красных Песков, ты умрешь. Ты слаб, он же превосходит твою слабость. Он не уступит. Он не подчинится. Он взвесит твой металл, и найдет тебя легким. Отец видит, и Отец знает. — Кхалек сделал сдавленный вдох и наклонил голову. — Ты можешь подняться, владыка. Ты можешь сделаться вечным, несокрушенным, несокрушимым.

— Это всё, что вы прибыли сообщить мне? — спросил Пертурабо.

Кхалек поднял голову — и опять опустил.

— Да.

— Хорошо, — сказал Пертурабо.

Воздух взорвался воплем. Лучи раскаленной энергии и потоки снарядов пронеслись, пылая, между Пертурабо и Кхалеком. Воин исчез. Пластины брони, плоть и металл превратились в мешанину обломков и пара.

Визор Волька затемнился, чтобы приглушить яростную вспышку света. Пертурабо, ринувшийся вперед сквозь пламя, выглядел размытым пятном. Прочие Железные Воины застыли, не успев сделать выстрел, когда примарх пронесся мимо них.

Катер Кхалека пытался подняться с палубы. Двигатели выкашливали грязные струи пламени. Орудийные установки поворачивались, перемалывая кости и хлопья ржавчины внутри своих механизмов. Владыка Железа ударил в переднюю часть катера, когда тот начал взлетать. В руках у него не было оружия; молот Крушитель Наковален по-прежнему покоился в руках одного из автоматов Железного Круга; но это не имело значения. Энергия окутывала кулаки примарха, когда он обрушил первый удар.

Броня смялась. Вспыхнули дуги молний. Катер накренился; его нос разлетелся вдребезги, на палубу хлынули масло и загустевшая кровь. Расколотая орудийная платформа подергивалась в остатках креплений. Пертурабо въехал кулаком в рану. Прогремел взрыв. Катер разорвало на части. Осколки заржавленной брони, взметнувшиеся в воздух, ударили в щиты Железного Круга — те устремились на защиту своего хозяина. Облако пламени поднялось вверх, окаймленное густым черным дымом. Вокруг разило обугленным мясом и расплавленным металлом.

Пертурабо вышел из огня; его броня почернела от копоти. Блики пламени плясали по ее краям, и на мгновение показалось, будто доспех сам выдыхает ад.

— Всем кораблям: вступить в бой, — проговорил он; его голос перекрывал затухающее эхо взрыва. — Приготовиться к переходу в варп по моему приказу.

— Навигаторы… — начал Аргонис.

— Мы встретим шторм.

В аугметическом глазу Волька промелькнул внезапный поток тактических данных.

— Повелитель, они выпускают абордажные капсулы и торпеды. — Вольк моргнул; веко опустилось поверх металлической сферы, заменявшей ему правый глаз. Это никак не повлияло на непрерывность потока данных. — Их сотни…

— Выпустить перехватчики — все эскадрильи, — сказал Пертурабо, замедляя шаг, неожиданно замерев. Его глаза были пусты. — Выжгите их из космоса.

глава 1
главы 2-3
главы 4-5
скачать 6 главу в формате docx
скачать 7 главу в формате docx

запись создана: 11.05.2019 в 18:36

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Весна всё еще не слишком похожа на весну, но зато магнолии зацветают. Медленно. Очень медленно, но таки да.
Как обычно, хожу, тыкаю телефоном в цветочки (=

Вот так и еще пять штук.

И форзиция, которую я люблю звать форзацией (=

@темы: фотофлуд

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 4 и 5

Малогарст

Они пришли за ним — как он и ожидал. На его руках еще не высохла кровь. Только догорающие ритуальные свечи освещали бывший зал ложи. Остатки тела-пристанища для демона, с которым он торговался, свешивались с цепей, привинченных к стене. Над костями, покрытыми ошметками плоти, поднимался дым. Раздвоенный язык существа болтался под его лишенным челюстей черепом. Малогарст работал медленно, вырезая произнесенные демоном слова на старой серебряной монете. Еще три призыва, еще три демона, которых он заставит поделиться тайнами, — и у него будет талисман, который понадобится, когда он пройдет на ту сторону.

Он как раз закончил надпись на монете, когда услышал, как открываются двери зала. Пламя свечей взметнулось вверх. Он отложил испачканную в крови монету и окунул обнаженные руки в бронзовую чашу с водой. Тяжелые шаги прозвучали из темноты позади него.

— Что гнетет вас, братья мои?

Тишина была ему ответом. Он прислушался. Его восприятие способно было вычленить ритм и смысл даже в самых тихих звуках; один из генетических даров, который не смогли отнять у него увечья. Ритм шагов, присутствие и отсутствие дыхания, гул сервомоторов брони, что был так же индивидуален, как и черты лица, — он слышал всё это.

— Аксиманд, — сказал он, по-прежнему не поднимая глаз, глядя, как кровь расплывается в воде, где он мыл руки. — Непохоже на тебя, брат — являться без предупреждения и в молчании.

Никакого ответа. Звук шагов прекратился. Приглушенное гудение брони пульсировало в воздухе.

Четверо, подумал Малогарст, моргая и пытаясь вычислить, кем были остальные. Он вынул руки из воды, стряхивая розовые капли со скрюченных пальцев. Власть была подобна зеркальному лабиринту: восприятие, контроль и вера — вот что было главным. В этот момент он должен был бы обеспокоиться, должен был повернуться, чтобы увидеть, кто вошел в этот зал через двери, которые он сам запер, должен был потянуться к оружию, чтобы защитить себя...

— Кибре, — осторожно произнес он. — Я надеюсь, тебя не обуяли вновь сомнения, которые ты уже высказывал, касательно предложенного мной пути, но если это так — выскажи их снова, и позволь мне показать тебе, что избранный мной путь — это тот самый путь, который выбрал бы Воитель.

Малогарст взял лежащую возле чаши черную тряпицу и принялся вытирать руки. Старые шрамы на искалеченных костяшках пальцев болели.

— Тормагеддон. Я слышу твое молчание, возрожденный. Ты — как никто другой — должен понимать, что это необходимо. — В мыслях он вызвал в своем разуме слова очищения, которые получил от демона мучений. Тормагеддон, это демоническое создание, был силен и неким образом неподвластен попыткам связать его — нечто из ряда вон выходящее для сущностей варпа, чего он не понимал. Впрочем, Малогарст знал, что может причинить ему боль. Если потребуется. — Наш Воитель захвачен между нашим царством и твоим, между этой реальностью и имматериумом. Его возвышение началось, но пока еще не завершено. Ему нужна наша помощь, чтобы пройти через этот момент.

Малогарст уронил тряпицу в чашу. Вода выплеснулась на пол. Подобрав со стола латные перчатки, он натянул их и защелкнул на месте.

Четверо, их было четверо, он был уверен, — но никак не мог узнать четвертого.

— Я понимаю, что вы боитесь, — сказал он, глядя на идущую рябью воду и разминая пальцы. — И да, я имею в виду именно это — боитесь. У страха множество обличий, и лишь несколько самых распространенных можно найти на поле боя. Чем еще можно ответить на этот кризис, когда мы видим нашего отца, сраженного в бою, когда видим его неподвижным, в то время как шестерни его войны продолжают вращаться — но без его руки, чтобы направить их? Что еще вы можете испытывать, если не страх?

Он выпрямил поочередно каждый палец. Внутри разума он разделил свои мысли, удерживая слова очищения параллельно с другой, более прямой и грубой формулой. Кончики пальцев дрожали.

— Вы видите чудовищ в тенях, и — будучи Сынами Хоруса — вы хотите встретить их лицом к лицу, убить их, приблизиться к ним, чтобы ощутить их последний вздох, прежде чем выпотрошить их и позволить их жизни стечь на землю. Но того, что делаю я, не следует бояться. Я — не враг вам, если только вы — не враги Воителю, а я знаю, что мы все — вернейшие из его сыновей.

Он замолчал, задержав дыхание. Почему они не отвечали? Если они хотели напасть, то почему не двигались?

— Я — Кривой, мастер изощренных слов и коварных дел.

Он протянул руку и взял кинжал-атам. Кровь пятнала серебряный клинок.

— Но сейчас я прошу вас об одном: послушайте.

Он приготовился. Его плоть отозвалась болью, пока оба его сердца накачивали кровь в мышцы.

— Послушайте, и доверьтесь мне.

Он обернулся.

— Я доверяю тебе, Мал, — сказал Хорус Луперкаль.

Серебряный кинжал выпал из скрюченных пальцев.

Малогарст открыл рот, собираясь заговорить.

Пустые тени зала ложи взглянули на него в ответ.

Кинжал ударился об пол; звук гулко прозвенел в тишине.

Сердца Малогарста стучали в груди, точно два молота. Мгновение он стоял, оцепенев, но затем двинулся вперед — его собственные шаги отдавались эхом, пока он хромал к дверям. Они были по-прежнему заперты, хотя ритуальные символы защиты, которые он начертал на металле, сгорели и превратились в пепел. Он потянулся к механизму двери, но вдруг остановился.

Что произошло сейчас?

Галлюцинация?

Нападение?

Предупреждение?

«Силы богов окружают тебя, сын Хоруса, — сказал Лайак во время их беседы. — Воитель, Помазанник Пантеона, привлекает к себе ангелов ярости и желания, лжи и разложения. Они шепчут в уши тем, кто готов слушать. В трещинах между страхом и надеждой шепчут они. Те, кому они шепчут — двигаются согласно желаниям богов. Они разрывают тебя на части, и принимают твои разорванные останки в свои божественные объятия».

«Почему?» — спросил Малогарст у Несущего Слово.

«Ибо такова природа божественного — быть разделенным».

Он включил вокс.

— Где капитан Аксиманд? — спросил он. Связь щелкнула и зашипела помехами, пока вокс-сервитор распознавал его голосовую команду.

— Капитан Аксиманд находится в стратегиуме. Открыть прямой канал связи?

— Нет... — медленно произнес Малогарст. Он смотрел назад, в темноту покинутого зала ложи.

«Я доверяю тебе, Мал».

«Враги всегда приходят, даже если они сперва носят улыбки друзей».

— Нет... — повторил он и отключил вокс.

Лайак

«Мстительный дух» и созвездие его кораблей скользнули вдаль. За спиной Лайака обширное, точно залы собора, пространство мостика «Трисагиона» содрогалось от песнопений благословенно-обреченных. Называть это место мостиком означало свидетельствовать несостоятельность человеческого языка; называть его мостиком — означало располагать его размер и величие в одном ряду с дощатыми настилам, откуда выкрикивали приказы капитаны примитивных кораблей. Это место было иного порядка. Точно так же, как перед царствием богов становились ничтожными жизни смертных, так мощь и предназначение этого пространства делали незначительными все прочие.

Мостик сам по себе был длиной в полкилометра. Укрепленные колоннами стены из стали и бронзы вздымались к сводчатому потолку. Медные курильницы величиной с голову Титана покачивались на цепях под нарисованными на потолке изображениями священных созвездий родного мира Несущих Слово. Ярусы клеток заполняли пространство мостика по всей его длине. Внутри их пел хвалу богам тысяче-сильный хор. Эти люди останутся в клетках — их легкие будут медленно наполняться гноем, а рты кровью, — до конца своих дней. Все они обнаружили недостаток веры и сражались, дабы заслужить свой приговор внутри клеток хора. Воздух вокруг них дрожал и вспыхивал различными цветами, а песнопения вздымались и опадали в такт с корабельным пульсом.

По центру располагались алтари разрушения. Здесь техножрецы Темных Механикум, а также жрецы резни, смерти и ликования, двигались промеж друг друга. Кровь, пепел и пламя пятнали их одежды. Когда «Трисагион» говорил языком войны, это не была грубая передача команд; это происходило посредством ритуала — опустошение предначертанное, не проговоренное. У Лайака перехватывало дыхание от этого выражения силы.

— Благословение расставанию, — произнес Лоргар; он стоял прямо впереди Лайака. Изображение флота Воителя зависло перед ними; проекция наслаивалась на испещренную звездами темноту за носовыми окнами корабля.

— Малогарст оказался более покладистым, чем я ожидал, — отметил примарх.

— Воистину, — отозвался Лайак.

— Ты, должно быть, хорошо проделал свою работу.

— Доверие и откровенность — первые среди грехов тех, кто слаб.

— Что ты сказал ему?

— Ничего существенного, повелитель.

— Хорошо. Он всегда был верен моему брату. Его зовут кривым, но душа его проста и пряма.

— Он верит и служит — не богам, но Хорусу, от начала и до конца, — сказал Лайак.

— До конца... — выдохнул Лоргар.

Лайак промолчал.

— Хорус не может выжить. Даже если он поднимется, ему не может быть позволено вести эту войну…

— Не ересь ли это? — проговорил Лайак.

— Ересь? — переспросил Лоргар негромко. — Хорус — воин, и вождь, но он — не истина. Эта война не ради него. Не ради его болезненной нужды повергнуть нашего отца, и не ради его мечтаний об империи. Речь о торжестве истины. Истины с большой буквы. Боги — единственная составляющая бытия, которая вечна, которая не терпит ущерба. В них единственное истинное спасение, какое может обрести человечество — какое оно должно обрести. Вот что действительно важно, сын мой. Не гордость и не слава, и не выживание одной души превыше других.

— Вы полагаете, что Хорус потерпит крах?

— Я полагаю, сын мой, что он одновременно слишком слаб и слишком силен. Слишком силен, чтобы целиком предаться божественной воле. Вот почему он сидит на троне, словно труп при своем собственном дворе. Вот почему кровоточит рана, нанесенная ему Руссом. Он помазан богами. Они благословили и вознесли его превыше всех прочих, выше даже меня, их преданнейшего служителя. Ему были даны ключи от бытия… И все же он не принял богов. Он ставит себя над ними. И он достаточно силен, чтобы сопротивляться, но недостаточно силен, чтобы победить. Боги одарили его могуществом, превосходящим их дары всем прочим. И все же он сопротивляется этому. Он противостоит милости богов, пусть даже они возвышают его. Кто обладает силой достаточной, чтобы восторжествовать над богами? Не покорившись же, он будет разорван на части — не покорившись, он будет слишком слаб, чтобы одолеть Императора. И тогда мы проиграем.

— Он — Помазанник, мой повелитель. Боги избрали себе орудие.

Лоргар не ответил сразу; прикрыл глаза. Его лицо было абсолютно неподвижным. Зрением шлема Лайак видел, как сжимается белый ореол силы вокруг примарха.

— И если он — ущербное оружие, что тогда? Должны ли мы стоять в стороне и глядеть, как все, чего мы достигли, становится пеплом?

— Если такова воля богов.

— Боги одаряют нас силой. Что делать с этой силой — решать нам: возвыситься благодаря ей — или сломаться под нею. Мы — не рабы им. Мы — их поборники, и то, что мы совершаем, — либо во славу их, либо к их неудовольствию.

— А Хорус… Не тот ли он поборник, кто должен подняться благодаря собственной силе?

Лоргар обернулся и взглянул на него. Лайак глядел в ответ. Крючки на внутренней стороне шлема-маски впились глубже. Кровь слезами текла из глаз личины. Он мог почувствовать, как разум примарха вьется вокруг его собственного, ища путь внутрь.

— Сними свой шлем, — мягко произнес Лоргар.

— Я не могу, повелитель, — ответил Лайак, опустив взгляд. — Вы знаете, что я не могу. Лишь боги могут видеть мое лицо и ведать мои мысли.

— Разве я не глас божий? — спросил Лоргар. — Ты дерзаешь бросить вызов этому гласу?

— Вы таковы, повелитель, и я повинуюсь, и в повиновении лишусь жизни.

Долгое мгновение Лоргар молчал, затем качнул головой.

— Выходит, ты понимаешь. Богам должно повиноваться, — сказал он. Пение обреченных сделалось громче, когда «Трисагион» начал поворачиваться. Изображение «Мстительного духа» было теперь всего лишь яркой звездой среди меньших светящихся точек. — Боги возложили бремя на мою душу. Хорус брат мне, но что значит братство перед торжеством изначальной истины? Нам не дозволена неудача, сын мой. Боги должны восторжествовать, Хорус же не даст им победы. Другой должен занять его место, должен объединить всех под волей и величием богов. Ты понимаешь, сын мой?

Лайак склонил голову, как если бы в смирении.

— Это место намерены занять вы, — сказал он.

Лоргар не отводил взгляда от холодных звезд.

— Почему всё дошло до этого? — проговорил он. — Почему это должно пасть на меня?

Шум мостика и стенания приговоренных затихли, когда трижды ударил гонг. Корабль содрогнулся; запустились варп-двигатели.

— Мы действительно собираемся найти Фулгрима? — спросил, наконец, Лайак.

— Да, — сказал Лоргар. — Трон нельзя занять в одиночку. Всё, что мы делаем или чему становимся причиной, должно служить одной истинной цели. Вот почему я рассказал тебе это, сын мой, и вот почему ты отправляешься со мной. Тебе предстоит исполнить великую задачу, и сыграть еще более великую роль в том, что должно свершиться.

— Сообщите свою волю, повелитель, и да будет она исполнена.

Лоргар перевел на него взгляд — и в его звездных глазах светилась печаль.

Вольк

Над Ониксовой горой занимался рассвет. Смешанный с дымом туман вползал в окоп перед Вольком, клубясь над бронированным краем и растекаясь между собравшихся воинов. Вдалеке грохотал фальшивый гром бомбардировки; поднималось солнце. Вольк вдохнул влажный воздух и загнал в болтер девятый снаряд. Еще два лежали на его ладони. Еще два, всего — одиннадцать, и все подсумки для обойм у него на поясе были пусты. Точно так же обстояли дела у каждого из четырнадцати легионеров, ждущих в окопе вместе с ним. У каждого было оружие ближнего боя, в ножнах на поясе или висящее за спиной: мечи-гладии с тяжелыми клинками, молоты со стальными вороньими клювами на обратной стороне, треугольные топоры с бритвенно-острыми лезвиями.

Оружие старых войн, подумал Вольк, оружие из тех времен, когда люди рубили друг друга и истекали кровью в грязи, чтобы отобрать каменные крепости у врагов в вонючих кольчугах и гнутых панцирях. Мир должен был измениться, продвинуться к чему-то лучшему, но вот — вот они, воины, созданные тайным знанием, идущие в бой, точно варвары. Да, именно к этому всё и пришло — война достигла той точки, когда битва начиналась с подсчета оставшихся боеприпасов и заканчивалась резней и ударами в грязи, пока одна из сторон не устанет до смерти.

— Шестьдесят секунд, — доложил сержант взвода, натягивая усыпанный заклепками шлем на покрытую шрамами голову. Остальной взвод последовал его примеру.

Все они были новыми рекрутами, избранными и принятыми в легион за годы после того, как началась война против Императора. Ускоренные методы имплантации и обучения означали, что большинство из этих воинов провели в сражениях не больше пяти лет. Впрочем, они выглядели как ветераны, подумал Вольк. Нет, они и были ветеранами. Они проливали кровь на Гидре Кордатус, Несторайе, Талларне. Они знали лишь одну разновидность войны, и никаких других: убивать своих братьев.

Вольк надел шлем. Давление внутри с шипением выровнялось.

— Ждем вашего разрешения, командир, — сказал по воксу сержант.

— Продолжайте, сержант, — отозвался Вольк. — Это ваш бой. Я — всего-навсего пассажир.

— Как прикажете, — ответил сержант.

— Движение в окопах! — раздался крик справа от Волька. Взвод одним движением развернулся, наводя оружие по всем направлениям.

— Не стрелять! — скомандовал Вольк.

Некто в черно-зеленой силовой броне шел по окопу. Мерцали бронзовые хтонийские руны, высеченные на его доспехах. Лицевая пластина шлема была украшена серебром, и над ним возвышался алый плюмаж, развевающийся на ветру среди тумана. Аргонис приближался к ним с расслабленной сосредоточенностью, точно хищник, высматривающий добычу.

— Мы могли бы убить тебя, — прорычал Вольк, когда Аргонис подошел ближе.

— Вы могли бы попробовать, — ответил эмиссар. К его бедру был пристегнут выкрашенный в черное болтер, а на поясе висел меч — рядом с парой силовых ножей в ножнах. Вольк узнал хтонийские рубины на рукоятках ножей — алые, с черными разводами внутри. Ножи уличных банд, только оснащенные генераторами силового поля. Вольк видел их прежде и встречался с ними на тренировочных аренах — давным-давно, в ту эпоху, когда узы братствы были чем-то большим, чем плащ, скрывавший предательство.

— Почему ты здесь? — рыкнул Вольк.

— Я — голос Хоруса, и я иду, куда хочу, — сказал Аргонис. Он взглянул на ждущий строй Железных Воинов. — Почему ты здесь, брат?

— Участвую в атаке.

— Значит, у нас одна и та же причина, — сказал Аргонис, поднимая болтер. Он передернул затвор.

Вольк хотел было прорычать что-то еще, но только покачал головой.

— Пора, командир, — сказал сержант.

Вольк взглянул на Аргониса, затем — снова на взвод.

— Приступайте, — сказал он.

— Полная готовность, — скомандовал сержант.

— Сейчас должна подойти ваша воздушная поддержка, — заметил Аргонис по воксу.

Словно бы вызванные его словами, над головой с воем пронеслись два истребителя. Звуковая волна, следующая за ними, разнеслась эхом по окопу. Земля содрогнулась мгновение спустя. Колонны дыма и земли ударили в небо за краем окопа.

— Вперед, — скомандовал сержант. Взвод перемахнул кромку окопа. Вольк не отставал от них.

Вывороченные комли деревьев и обугленные кустарники усеивали склон, из которого тут и там, будт пальцы, торчали скалы черного камня. В трехста метрах ниже облака взметнувшихся от воздушного удара обломков падали на землю вокруг остатков линии окопов. Триста метров.

Вольк перешел на бег. Аргонис держался справа от него. Истребители кружили над головой. Из-за обломков сверкнули выстрелы. Возможно, авиаудар выиграл им несколько метров, но, кто бы ни занимал нужные им окопы — они были всё ещё живы. Лазерные заряды врезались в Железного Воина справа от Волька. Керамит вспыхивал и осыпался хлопьями; воин продолжал бежать.

Еще огонь — сперва беспорядочный, затем перепахавший склон дисциплинированными залпами. Один из Железных Воинов упал; его броня спереди была разбита на куски.

Сто метров.

Вольк видел, как смертные пригибаются за лазерным оружием на краю окопа, видел противогазы под хромированными шлемами. Они не отступили, хотя Железные Воины приближались к ним.

Дисциплинированные, подумал Вольк. Эти окопы были захвачены врагом днем раньше, вместе с еще десятью километрами линий обороны вдоль склонов горы. Солдаты-люди, удерживавшие эти секции, дрогнули, когда у них закончились боеприпасы. И потому теперь Железные Воины пришли, чтобы вернуть то, что потеряли смертные.

Аргонис открыл огонь. Вдоль кромки окопа прогремели взрывы. Трое солдат исчезли. Кровь и хромированный металл разлетелись в стороны. Никто из Железных Воинов не стрелял. Вольк уловил отблеск зарядных спиралей на парапете.

— Плазма! — выкрикнул он.

Руны прицела мигали красным перед глазами. Он нажал на спуск болтера — один раз. Снаряд ударил в плазменный пистолет ровно в тот момент, когда тот готов был выстрелить. Взрыв превратился в сферу сияющей голубой энергии, превращающей в пыль рокрит, плоть и металл. Дисплей шлема Волька потускнел. Он добрался до края окопа и спрыгнул вниз. Один из смертных двинулся было к нему. Вольк впечатал приклад болтера ему в лицо. Из разбитых линз брызнула кровь. Вольк наступил на упавшее тело. Аргонис был рядом с ним, стреляя вглубь окопа. Заряды болтера разлетались шрапнелью от бронированных стен.

— Отходим влево! — крикнул сержант. Взвод подчинился, разбиваясь на пары и рассыпаясь по окопу; их клинки и руки были окрашены красным. Аргонис был единственным, кто стрелял из своего оружия. Хтониец двигался с плавной жестокостью, убивая на своем пути, без труда вливаясь в атаку Железных Воинов.

— Зачем ты здесь, брат? — выкрикнул Аргонис, ныряя в укрытие, когда окоп накрыло крупнокалиберным огнем. Вольк бросился в другую сторону. Снаряд ударил его в левое плечо; он почувствовал, как разрываются мышцы — гильза ввинчивалась под броню. Янтарные руны прицеливания кружились поверх глаз, ища цель. Он выстрелил дважды. Первый снаряд с ревом скрылся в окопе. Следующий он направил в рокритовую стену. Взметнулись осколки и пыль. Аргонис уже двигался вперед под их прикрытием. Еще больше снарядов пронеслись мимо. Вольк метнулся следом.

— Чтобы запомнить, — рыкнул он через вокс.

— Запомнить что?

— Что мы оставляем, — ответил Вольк.

Аргонис был в трех шагах впереди, когда они вынырнули из облака пыли. Крупнокалиберный пулемет торчал из амбразуры в пласталевом заграждении, тянувшемся вдоль окопа. Вольк заметил блеск шлема стрелка. Выставив плечо вперед, он бросился в атаку. В нормальной обстановке они использовали бы гранаты, огнеметы и ураган болтерных снарядов, чтобы смести огневую позицию. Роскошь подобных средств осталась лишь в памяти.

Пулемет открыл огонь, но пули ушли слишком высоко. Вольк успел на секунду удивиться, отчего стрелок целится так небрежно, прежде чем на него обрушился удар топора.

Ультрамарин всё это время ждал в нише, вырубленной в стене окопа. Вольк заметил бы его, но пулемет дал очередь как раз вовремя, чтобы обеспечить Ультрамарину преимущество внезапности. Силовое поле вспыхнуло по краю падающего сверху лезвия. Вольк извернулся, вскинув руку. Он был в невыгодной позиции и утратил равновесие. Он осознавал всё это ясно, как в остановившемся мгновении, глядя прямо в алые линзы шлема Ультрамарина. Золотые лавровые ветви были выгравированы на висках воина; и на каждом пальце, сжимающем топор, — крохотные орлиные крылья.

Болтерные снаряды ударили в Ультрамарина. Сапфировое и золотое разлетелись осколками. Воин содрогнулся. Вольк бросил весь свой вес вперед. Лезвие топора прочертило дугу. Плечом Вольк ударил Ультрамарина в грудь и толкнул на стену окопа. Рокрит треснул от столкновения. Кровь брызнула из-под разбитой брони на правом боку воина. Он был ранен, и был один, но он был сыном Ультрамара.

Вольк вытащил меч. Клинок был тяжелым, коротким, с убийственно заточенным острием. Он ударил вверх и вперед, целя в сочленение под мышкой. Ультрамарин извернулся. Навершие силового топора врезалось в правый глаз Волька. Он ощутил, как его удар скользнул по нагруднику Ультрамарина. Замахнувшись, он въехал локтем по лицевой пластине Ультрамарина. Раскололись глазные линзы. Треснул керамит. Ультрамарин оттолкнул его и поднял болтер. Кровь стекала по щекам его белого шлема. Вольк знал, что случится следом, даже если между ними разверзнется пропасть. Ультрамарин готовился выстрелить.

Силовой нож Аргониса отнял кисть Ультрамарина чуть выше запястья. Вольк вогнал острие меча в шею воина. Вулканизированная резина и кабели разошлись под давлением, и острие ударило в плоть. Вольк почувствовал, как лезвие ткнулось в заднюю часть воротника доспеха. Полилась кровь. На мгновение Вольк принял на себя вес мертвого тела врага. Он сорвал гранату с пояса Ультрамарина, высвободил клинок, повернулся — и бросил гранату в амбразуру, откуда стрелял пулемет. От взрыва металлические пластины выгнулись наружу. Двое Железных Воинов, вооруженных заостренными молотами, пробежали мимо.

Вольк наклонился и принялся избавлять мертвого Ультрамарина от гранат, патронов и оружия. Аргонис стоял над ним, держа в руках нож и болтер.

— Вот это ты хочешь помнить — как сражался, будто падальщик, голодный до пуль?

Вольк выпрямился и поглядел на того, кто когда-то был ему другом.

— Четвертый Легион бился за Императора там, где не стал бы никто другой. Мы тяжко трудились, и убивали, и проливали кровь в забытых углах. Нами пренебрегали — вечно покорными, вечно обойденными. Примарх верил, что наша судьба может быть иной, что нам достанется иное место в том будущем, которое создаст Хорус. — Вольк указал окровавленным клинком на алое с золотом Око Хоруса на броне Аргониса. — Я хотел напомнить себе, что ничего не меняется.

— Достигнут предел расхода боеприпасов, — раздался по воксу голос сержанта. — Готовность к отступлению.

Вольк двинулся мимо Аргониса, возвращаясь вдоль окопа к границе, откуда они начинали. До приказа Воителя о сборе на Улланоре им удалось бы удержать пространство, которое они только что очистили. Теперь они вынуждены будут его оставить. Не пройдет и дня — и в крепости не останется достаточно войск, чтобы укомплектовать линии обороны там, где они еще держались. Вот во что превратятся битвы повсюду вдоль границ Ультрамара: каждая победа — только отсрочка, и всё более краткая.

— Это преддверие победы, — сказал Аргонис из-за спины Волька. — Даже если отсюда этого увидеть нельзя — победа близка.

— Действительно? — произнес Вольк. — Это говорит вера или надежда? — Он отвернулся. Черный дым наползал на окоп с нижних склонов горы. По воздуху прокатился дрожащий гул далекого взрыва. — Мы повинуемся, брат. Итог был только сном, и что означают сны?

Часть вторая
Пылающая империя

Экаддон

Он сделал вдох и на секунду прикрыл глаза. Кровь стекала по лицу и плечам, не успев еще свернуться. Его сердца уже возвращались к спокойному, размеренному ритму. Лишь одно из человеческих свойств, о котором он, пожалуй, сожалел — это чувство утомления, сбившееся дыхание, бешеный стук единственного сердца в груди. Генетическое возвышение, превратившее человека в воина Легиона, отняло это.

Он открыл глаза. Останки пятнадцати боевых сервиторов лежали вокруг него. Из их плоти сочилась кровь, а из механических частей — масло. Все они были изготовлены недавно — из хорошего, сильного материала, отобранного среди рабов с нижних палуб. Все они были убийцами из тех, что вынуждены стать хищниками, чтобы не превратиться в добычу. Механикум оставили им полные двигательные функции и те части мозга, что отвечали за боевые инстинкты. Усилители агрессии, грубые нейропротезы и имплантированное оружие продвинули их способности далеко за рамки обычной эффективности, в сторону бесчеловечной резни. Именно этого, и не меньше, он требовал от техножрецов, и они выполнили запрос полностью.

И всё же... Следовало признать, результат его разочаровал.

Другие могли предпочитать меч, или болтер, или топор вроде того, которой он держал сейчас в руке, но нож — нож был душой убийцы. Таков был урок Хтонии, один из тех, что выучивали по приглушенным крикам умирающих в темных тоннелях, в другой жизни. Остаток мира, что породил его, и короткого детства, сделавшего его тем, кем он был. Это было... истиной. Только брат по крови, пришедший вместе с ним в Легион и вставший рядом, возможно, превосходил его в этом способе убийства.

Он повел плечами и зашагал через зал, расплескивая босыми ногами лужи крови и масла. Вернул топор на оружейную стойку, ненадолго включив силовое поле перед этим, чтобы сжечь кровь на клинке. Он был обнажен до пояса, и татуировки и клейма, покрывавшие кожу, растягивались, когда он по очереди напрягал и расслаблял мышцы. В основном это были геометрические знаки, ломаные линии языка хтонийских банд. Не самый изощренный язык, но никому не нужна изощренность, когда главная цель — угроза. В полумраке или полной тьме тоннелей Хтонии эти знаки читали на ощупь едва ли не чаще, чем глазами — линии, глубоко врезанные в камень или металл острием клинка. Язык ударов, созданный убийцами. Калус Экаддон находил это в равной мере и забавным, и уместным.

Он взглянул на стойку с оружием. Он был хорошим убийцей — был им всегда. Это легко давалось ему в детстве, позволило ему выжить и затем принесло ему всё, что он знал. Гордость, статус — какой уж был — и братство: все они брали начало от лезвия ножа или дула пистолета.

Отойдя от стойки, он вытащил кинжал из ножен на бедре. Генератор силового поля крепился к основанию клинка, но в остальном это было то же самое оружие, которое он принес с Хтонии: прямой клинок, сходящийся к острому кончику, бритвенно-острый, с кровостоком, идущим вдоль тупой стороны. В навершие была вбита зеркальная монета, отполированная до гладкости. Он прокрутил его между пальцами, меняя хватку с обычной на обратную, и открыл рот, собираясь вызвать следующую волну сервиторов.

Двери зала для тренировок лязгнули замками, открываясь. Экаддон обернулся, глядя, как раздвигаются в стороны их створки. Фальк Кибре шагнул внутрь. Гудящая вибрация терминаторской брони действовала Экаддону на нервы, пока Вдоводел приближался к нему. Экаддон не двинулся, удерживая на лице привычную полу-ухмылку.

— Брат, — Кибре остановился. Даже без брони он был огромен; в доспехах же он превращался в гору угольно-черных пластин и покатых углов.

— Фальк, — отозвался Экаддон. — Если ты пришел проверить свои умения, ты немного слишком шикарно оделся.

Кибре коротко рыкнул — или, возможно, это был смех — и прошел мимо Экаддона, раздавливая в кашу тела сервиторов тяжелыми ботинками. Он обошел арену по краю, поворачивая голову и разглядывая останки.

— Опасаешься, что теряешь хватку, брат? — наконец спросил Кибре, пиная отрубленную голову носком ботинка.

— Главное — чтобы клинок в хватке оставался острым, а иначе она ничего не стоит.

— Верно, — проворчал Кибре. — Верно... — Он кивнул на нож в руке Экаддона: — И ты им всё это сделал?

Экаддон покачал головой:

— Это — для следующей партии.

— По-прежнему любишь свои детские игрушки, да, братец? Я слыхал, будто ты чуть не убил воина, который пытался отобрать у тебя этот нож — еще на Хтонии, когда тебя забирали в легион. Говорят, ты выколол ему глаз.

— Зря говорят, — отрезал Экаддон.

— Врут, значит... — протянул Кибре. — Кто это подобрал тебя тогда в тоннелях? Сеянус? Старик Вполуха?

— Ты знаешь, кто это был, — осторожно ответил Экаддон.

Взгляд Кибре снова упал на нож в руке Экаддона и метнулся выше — к серебряному шнуру и обсидиановому диску на его запястье. Вырезанный на диске круговорот перьев, когтей и глаз невозможно было разглядеть в полумраке тренировочного зала, но он знал, что узор был там — эхо того узора, что являлся ему в снах. Он привязал амулет на руку на время тренировки, но позже собирался снова надеть на шею. Он всё еще не привык к его весу и прикосновению к коже.

— Верность... — произнес Кибре, взвешивая слова. — Наступают тяжелые времена, времена испытаний. — Экаддон различил, как он подчеркнул последнее слово.

— Ты имеешь в виду ваш спор с Малогарстом? — Кибре моргнул, и он ощутил вспышку удовольствия. — Я не состою в Морнивале, брат, но я ношу черное, как и ты. Мы оба — из Первой роты. Мы охраняем и наблюдаем, и мы слышим...

— Ему нельзя доверять, — сказал Кибре.

Экаддон приподнял бровь, снова улыбнувшись привычной наглой усмешкой.

— Воитель доверяет ему.

Кибре сжал зубы и длинно выдохнул.

— Воитель... в своем... уединении не может ни доверять, ни осуждать. Мы должны сделать это за него. Мы — его стражи.

Экаддон продолжал смотреть, приподняв бровь.

— А что Абаддон? Что думает наш Первый капитан?

— Его нет здесь, но он бы согласился, — Кибре сделал паузу. — Аксиманд согласен.

— А Тормагеддон? — спросил Экаддон. — Как насчет этого существа? Выбрал ли он сторону? Потому что речь идет именно об этом, ты ведь не станешь спорить. Выбрать сторону, прочертить границы. Он хочет воспользоваться каким-то колдовством, чтобы... что? Оживить Воителя? А вы с Аксимандом полагаете, что колдовские знания, полученные от таких, как Эреб или Лоргар, — слишком подозрительны, и что Воитель очнется сам.

Кибре не ответил. Экаддон ухмыльнулся — широко и без всякого веселья.

— Ты не доверяешь мне. Ты не знаешь, буду ли я на твоей стороне, если ты прикажешь выпустить кишки Малогарста на палубу, так? — оскалившись, он подбросил нож в воздух. Клинок прокрутился вокруг своей оси, падая. Он поймал его, подбросил снова и поймал другой рукой, и подбросил опять, ухмыляясь, глядя на блеск ножа. — Мы все — убийцы и предатели, разве ты не слышал об этом, брат? На моем личном счету — двести семь смертей от Исствана до Бета-Гармона: доказывает ли это, что мне нельзя доверять?

— Всё серьезно, брат, — прорычал Кибре.

— Я тоже серьезно, — сказал Экаддон, поймав падающий нож между пальцами. Он перехватил клинок крепче. — Я — капитан Налетчиков, я ношу черное Первой роты. Я проливал кровь и испытан кровью. Я стоял рядом с Воителем, рядом с тобой, и никогда не колебался, убивая по приказу нашего повелителя. Что из этого ты подвергаешь сомнению?

— Твоя... ложа, — Кибре выплюнул это слово так, словно разжевал что-то горькое и острое.

Экаддон рассмеялся и отвернулся.

— Это не ложа, братец. Дни ложи давно миновали, ее цель исполнена. Ты наверняка помнишь — или, может, ты не можешь сказать? — старые слова скрытности он обернул насмешкой — и увидел, как Вдоводел сверкнул глазами. Экаддон позволил своему удовлетворению отразиться в ухмылке. — Мы оба были там, и мы оба теперь знаем истину — нет больше никаких лож, никакого Эреба, что дергал за ниточки ради собственных целей. Мы все теперь принадлежим к одной ложе, и это — легион Воителя. — Он усмехнулся шире, открывая черно-серебряные руны, вырезанные на зубах. — Все остальные мертвы.

— Твои Стервятники... — начал было Кибре.

— Воинские братства были всегда, еще даже на Хтонии. Ты должен бы это помнить, а? Стервятники не следуют за мной. И не следуют ни за кем. Они следуют идеалам — воля, сила, власть. Это вопрос личных предпочтений, не всеобщих. Сам видишь, это даже не тайна. Я предложил бы тебе посвящение, но, полагаю, оно не будет тебе по вкусу.

Кибре задержал взгляд на усмешке Экаддона, затем покачал головой.

— Мне стоило убить тебя давным-давно, — сказал он.

— Тебе стоило попытаться, — сказал Экаддон. — Тогда нам хотя бы не пришлось вести этот разговор.

Оба они застыли без движения. Экаддон продолжал усмехаться, Кибре смотрел темными запавшими глазами, не мигая.

Потом Вдоводел рассмеялся — точно выстрел — и с ворчанием сервомоторов наполовину отвернулся, качая головой.

— Клянусь кровью, ты умеешь вызвать к себе неприязнь, — сказал он.

Экаддон наклонил голову.

— Один из моих талантов. Но ты пришел сюда, чтобы выяснить, встану ли я рядом с тобой, если ты, Малогарст и Аксиманд решите разорвать легион на части. Если тебе по-прежнему нужен ответ, вот он: мне плевать. Плевать, прав ли Малогарст или ты, согласится Аксиманд или нет. Мне плевать. Это твой бой, не мой.

— Что, как раньше на Хтонии?

Экаддон пожал плечами.

— Да, именно так.

— Но если до этого дойдет — ты будешь с нами или с Кривым?

— Я остаюсь на той стороне, где был всегда — с самим собой и с Луперкалем, — ответил Экаддон, покачав головой. — Но ты, брат... Если ты решишь, что все, кто не с тобой — против тебя, у тебя останется еще меньше друзей, чем есть сейчас.

Кибре приподнял подбородок.

— Малогарст утверждает, что он помогает Воителю, что его планы и колдовство необходимы, — эти слова не заставят тебя задуматься, какой из путей стоит поддерживать?

Теперь настала очередь Экаддона смеяться.

— Ты же меня знаешь, Фальк.

— Капитан Кибре, — прорычал он, но затем кивнул. — Впрочем, да, знаю. Просто хочу убедиться, что это так и останется. Ты всегда был хорошим солдатом, Калус.

Фальк Кибре развернулся и зашагал прочь; гул и скрежет его брони растворились в тенях. Экаддон смотрел, как капитан Юстаэринцев уходит, а потом повернулся обратно к пустому кругу тренировочной арены.

Он повел плечами, чувствуя, как расслабляются мышцы.

— Повторить предыдущие параметры тренировки, — приказал он и услышал, как сервиторы-контроллеры защелкали в ответ. — Увеличить агрессивность боевых сервиторов до максимума.

— Выполняю, — отозвался сервитор-контроллер. Экаддон перебросил нож из руки в руку. Кибре всегда был умен, но прямолинеен. Он принял ответ Экаддона, но даже не подумал задать на самом деле важный вопрос.

Пятнадцать боевых сервиторов загромыхали вперед. Взревели цепные клинки, поднялись силовые плети и поршневые копья.

Вопрос был не в том, что Экаддон считал правильным, или кого считал правым. Его это не заботило. Вопрос был в другом — кто мог дать ему то, что он хочет?

— Активация, — прорычал он, и сервиторы бросились вперед.

Лайак

Оркус был поруганным миром.

Он никогда не был красив. Некогда над большей частью его лесистых районов клубились облака. В морях и океанах плескались угрюмые воды цвета отравленного вина. Лед покрывал его полюса и простирал свою холодную хватку дальше — резкими ветрами, достигающими горных хребтов в более низких широтах. Люди-колонисты обнаружили этот мир в одну из не поддающихся исчислению эпох Долгой Ночи. Оркус не был добр к своим приемным детям. Все, что осталось от поколений, пытавшихся вести жизнь на его поверхности, — лишь крохотные горстки человеческих существ, живущих в постоянном страхе перед чем-то неясным. Когда Великий Крестовый поход нашел их, итераторам удалось установить, что измученные, одетые в шерсть люди верили, будто живут на краю царства мертвых, будто они прокляты.

Они были правы, конечно же. Глядя на поверхность Оркуса, встающую перед ними, Лайак задумался: остановились ли хоть раз несшие Имперскую Истину, чтобы спросить себя — быть может, те, кого они пытались «просветить», уже прекрасно видели истину. Оркус в самом деле был миром, расположенным на окраине иного царства.

Теперь он лежал в небесах, словно расколотый череп на поле сражения забытых богов. Континентальные пожары содрали леса с его поверхности. Термические заряды обратили ледяные шапки в пар. Клубящиеся облака серого пепла служили саваном. Только горы остались прежними, раздирая пронизанный молниями мрак. Орбитальные станции кольцом окружали Оркус; корабли медлительно скользили в пропыленном космическом пространстве планеты, принося воинов-пилигримов, дабы скормить их ее темной пасти.

— Был ли в сожжении этого места иной смысл, помимо ритуального посвящения? — спросил Лайак, глядя, как пепельные вихри атмосферы Оркуса мчались навстречу их опускающемуся челноку. — Повелитель, — добавил он.

— Прекрасное зрелище, не правда ли? — произнес Лоргар. — Среди твоих братьев есть те, кто глядели на это место и говорили, что ощутили на лицах дыхание богов.

— Да, — сказал Лайак, тщательно проговаривая слово. Он чувствовал себя странно с тех самых пор, как Лоргар сообщил, какая роль будет отведена ему в плане по свержению Хоруса как Воителя. — Они благословлены, — закончил он.

— Ты ни разу прежде не созерцал двери лабиринтовых путей? — спросил Лоргар; вид за арками окон челнока сделался сплошной стеной клубящегося серого цвета.

— Я никогда не удостаивался подобной чести, — сказал Лайак.

— Это… нечто. Быть может, это тронет даже твою душу.

— Быть может, повелитель.

Лоргар смотрел на него, не мигая. Маска Лайака плотнее сжалась поверх лица. Кровавые слезы потекли из-под железных крючьев в щеках. Лайак выдержал взгляд примарха. Кроме них двоих на борту челнока были только рабы клинка Лайака. Трюм мог вместить пять десятков легионеров в полной броне, но Лоргар повелел, чтобы они отправились к двери между мирами одни.

— Гляди, — сказал Лоргар, вновь повернув взгляд к тому, что находилось за облаками пепла.

Запустились высотные атмосферные двигатели челнока, и его полет выровнялся. Облака поредели. Треснувший чернокаменный шпиль вырос из мрака впереди. Челнок облетел вокруг каменного пальца. Зажглись прожекторы на его корпусе, прорезая тьму внизу. Облака вокруг вдруг исчезли, и сплошной их слой наверху казался крышкой, приколоченной к небу. Внизу был только чистый воздух. Вспышки молний освещали крутые склоны черных гор, вздымающихся вокруг, пока они опускались всё ниже. Нескончаемым потопом лился черный дождь.

Челнок повернул, проходя между двух скальных уступов. Лайак уловил промельк огней, горящих где-то в широкой долине внизу. Они миновали просвет между двумя горами.

И тут земля ушла вниз, и продолжала всё отдаляться. Вопреки собственной воле Лайак ощутил всплеск головокружения. Чернота простерлась перед его глазами — уходящая вниз, в бесконечность.

Открытая рана зияла на коже планеты. Склон горы почти целиком был срыт резаками и взрывчаткой, оставив вместо себя коническую шахту, достаточно широкую, чтобы вместить боевой корабль. Сплавившиеся кристаллы блестели на ровных стенах. Громадные металлические опорные конструкции спиралью уходили вглубь расселины. Паутина балок и кабелей удерживала их на гладком, точно стекло, камне. Конструкции были усеяны факельными башнями, струившими раскаленное добела пламя в дождливую темноту. Жертвенные трупы висели на цепях под платформами. Сооружения, венчавшие их, были, казалось, сделаны из тела самой горы: храмы, оружейные, хранилища; черный камень крыш был весь покрыт высеченными словами.

Но Лайак мог видеть, что темнота простирается дальше даже самых глубоко расположенных конструкций. Пока он смотрел, молния ударила в одну из стен шахты и полностью снесла ее. На мгновение перед ним возник образ языка, высунувшегося из пасти огромного зверя.

Челнок запустил двигатель, чтобы удержаться точно над провалом, а следом начал опускаться. Факельные башни, салютуя, выдохнули голубое пламя. Строения, расположенные на опорах, увеличивались с приближением, и Лайак осознал: бездна под ними скрадывала их размеры. Тут были святилища и залы собраний, способные вместить манипулу Титанов — или десятки тысяч пехотинцев. Здесь была промежуточная станция на дороге к чуждому измерению, известному как Паутина. Боевые машины, солдаты и снаряжение прибывали сюда, благословлялись жрецами изначальной истины, а следом спускались во мрак царства-лабиринта.

Брешь в Паутине не была создана Несущими Слово. Это был остаток прежних времен, пережиток войны между древними расами, давно уже сгинувшими. Но боги помнили, и их демоны направили Лоргара к Оркусу, равно как к иным мирам, где двери между мирами можно было заставить отвориться вновь. Некоторые врата погрузились на дно океанов. Кости и руины мертвых городов окружали другие. Инопланетные джунгли разрослись поверх двери на Ласиль-Десять, задушив ее под лианами метровой толщины. На Оркусе дверь ожидала в темноте, вдали от света и поверхности земли — ожидала, выпуская в мир странные сны. А затем Лоргар нашел ее, и его слуги прокопали в горе дыру — прямо к ее пасти.

Лайак осознал, что Лоргар наблюдает за ним;

— Великолепно, не так ли? — спросил примарх.

Челнок подбросило, когда пришли в действие посадочные двигатели. Он повернулся вокруг своей оси и сел на широкую платформу, выступающую из стены шахты. Дверь в его нижней части отъехала вверх. Ветер ворвался внутрь, принося запахи дождя и пепла. Лайак ожидал увидеть на посадочной площадке просителей, толпящихся в ожидании, — нечто подобное всегда следовало за Лоргаром, точно тень, — но взамен там находились лишь десять фигур, закутанных в алые одеяния с капюшонами, стоящих полукругом. Капли дождя шипели в метре над ними, обращаясь в пар еще в воздухе. Жаркое марево дрожало вокруг них, размывая и искажая их очертания. Некоторые были высокими и худыми, как палки, другие — приземистыми и раздутыми. Некоторые выглядели почти людьми. Все они ярко вспыхивали в испещренном рунами зрении маски Лайака. Шепот на бесчисленных языках устремлялся ему в уши, когда он глядел на них. Впервые за долгое время он чувствовал себя в замешательстве.

То были Оракулы Пепельной Святой. Все до одного — священные прорицатели, чтившие Благословенную Леди и читавшие в потоках варпа. Они пользовались покровительством примарха и ценились почти столь же высоко, как Утраченная Святая Пантеона. Мало кто из Легиона хоть раз видел Плачущих, как называли их некоторые. Лайак никогда не встречал их сам и думал о них, как об уступке сентиментальности. Теперь он осознал, что ошибался.

Десятеро в алом поклонились, когда Лоргар подошел к ним. Любые другие смертные простерлись бы на коленях, прижав лица к мокрым камням платформы. Эти же просто опустили головы на три удара сердца, а следом подняли их вновь.

— Ваша святость, — прозвучал голос одного из десятки. Для ушей Лайака голос казался женским, однако надтреснутым и разбавленным обертонами, от которых начинали пылать защитные знаки, выгравированные на изнанке его брони. — Вашим появлением дышала кровь умирающих, и ваша воля записана огнями шторма.

— Благоприятные знамения, — сказал Лоргар.

— Знамения благие и недобрые суть одно перед ликом вечности.

Лоргар едва заметно улыбнулся.

— В точности так, — сказал он. — Я не узнаю твоего голоса. С кем я говорю?

Фигура не ответила, но повернула голову под капюшоном к Лайаку. Тот напрягся.

— Вы взяли с собой своего пустого человека, — сказала она.

Лайак почувствовал, как жалят железные крючки его маски, и как удлиняются серебряные клыки — точно у хищника, оскалившегося на соперника.

— Он будет моим попутчиком, когда я перешагну порог.

— Чего вы ищете? — спросила облаченная в капюшон, вновь посмотрев на Лоргара.

— Я ищу моего потерянного брата. Я ищу ангела невоздержанности, что когда-то был Фулгримом.

Десятеро одетых в алое зашипели, закачали головами под красным бархатом. Зрением маски Лайак видел призрачные ауры, вспыхнувшие вокруг них, мерцающие серым цветом смятения и синим — страха. Некоторые воздели руки. Лайак мельком различил тонкие пальцы и бумажно-белую кожу.

— Избранник Совершенства, — проговорил самый высокий из фигур. Его голос был высоким и резким, точно звук соприкосновения осколков стекла. — Пройти по такому пути… Даже ступить на него…

— Я знаю: лишь немногие способны перенести подобное путешествие. Вот почему я и взял только нескольких. Я тоже читал предзнаменования. Мне понадобится проводник.

— Конечно же, лорд Аврелиан, — произнесла та, что заговорила с ними первой, и подняла руки, сбрасывая капюшон. Голова под ним была выбрита начисто; черты оказались юными, женскими, не испорченными шрамами. Сделанные сажей татуировки окружали ее глаза и струились по щекам, точно неровные дорожки слез. Сами же глаза были мутно-белыми. Сила пылала сквозь них. Лайак осознал, что она слепа.

Установилось молчание, пока двое разглядывали друг друга.

— Я не знаю тебя, — произнес Лоргар; Лайак подумал, что в голосе примарха сражаются сомнение — и определенность.

— Как можете даже вы знать каждого, кто служит вашей воле? — произнесла слепая. — Я зовусь Актеей. Я — оракул этих дверей. Я пройду с вами и буду вашим проводником.

У Лайака возникло чувство, что Лоргар собирался поспорить с этим, но следом мгновение минуло — и он кивнул.

— Мы благословлены.

— Возможно, — сказала Актея. — Это не начертано.

Вольк

Пертурабо следил за потоками холодных данных из сердца «Железной крови». Вокруг него свешивались с потолка экраны. Тактическая информация прокручивалась по ним бесконечным каскадом. Эти дисплеи были не из тех, что преобразовывали детали в карты и графики; это были необработанные данные со всего флота под командованием «Железной крови». Показатели двигателей, готовность заряда орудий, погрешности позиций, статус экипажа — всё это проходило по экранам в чистом виде, без программ-посредников. Пертурабо впитывал это уже час; шевелились только его глаза. Время от времени расположение экранов менялось, но Владыка Железа в центре их оставался недвижим. Автоматы его Железного Круга выстроились около него неровным кольцом. Зеленые лучи сенсоров вспыхивали в их глазах, непрестанно сканируя окружение.

Вольк вернулся с поверхности после своего последнего наземного боя на склонах горы. Окопная грязь, забившаяся в царапины на его броне, выглядела неуместно в этом стерильном окружении. Лишь один раз прежде он бывал в стратегиуме «Железной крови». Тогда, как и сейчас, он был потрясен тишиной. Многие другие, кто видел его легион в качестве разрушителей крепостей и слышал железо в их имени как рев пушек, удивились бы спокойствию этого места.

Пол круглого помещения был разделен на ступенчатые ярусы, так что ряды панелей управления поднимались из открытого пространства в центре к куполу из неокрашенного металла. Сотни сервиторов сидели за пультами, опутанные трубками и проводами; их кожа стала серой за годы, проведенные в вечном полумраке. Сервы в черной униформе бесшумно скользили между ними. То тут, то там техножрецы в белых мантиях склонялись над контрольными панелями, с негромким пощелкиванием металлических рук нажимая на клавиши и поворачивая ручки регулировки. Все они выполняли свои задачи, не произнося ни единого лишнего слова. Стратегиум был погребен глубоко в недрах «Железной крови», и ведущие к нему коридоры охранялись пулеметными турелями и манипулами кибернетических боевых машин.

На других кораблях центр командования располагался бы на мостике. Там звездный свет падал бы через огромные обзорные окна — но не так было на «Железной крови». Еще задолго до первых столкновений этой войны Пертурабо держал внутренность корабля полностью закрытой от вида космоса снаружи. Частью это происходило из чистой практичности: иллюминаторы создавали уязвимые точки на корпусе и не давали никаких преимуществ в битве. К тому же, их отсутствие позволяло сфокусировать разум. Оно как бы говорило: всё, что тебе нужно видеть — прямо перед тобой, и пусть ничто не отвлекает тебя. Последней же причиной, как подозревал Вольк, стал урок, извлеченный из осадного искусства и повторенный за последнее десятилетие в сражениях с воинами, обладавшими теми же исходными способностями, что и Четвертый легион, — типичный мостик, расположенный высоко на корпусе корабля, оказывался слишком легкой целью.

— Все элементы на своих местах, — сказал Пертурабо — негромко, но его голос разнесся по всему залу. — Начинайте первую фазу.

— Повинуемся, — отозвались сервы. Гул систем управления сливался с бормотанием экипажа, передававшего приказы. Вибрация корабля басовой нотой поднималась из-под пола, отдаваясь в ногах Волька. Он попытался прочитать и осмыслить данные, бегущие перед Пертурабо, но вскоре был вынужден признать поражение. Их было попросту слишком много. Он занимал достаточно высокий пост в иерархии легиона и прошел множество уровней ментальной подготовки, позволяющей его разуму функционировать на таких уровнях тактической сложности, которые свели бы с ума большинство смертных. Но сейчас он словно пытался напиться из водопада. Он мог считать общие показатели и получить смутные впечатления о реальности за пределами корабля — но не больше.

Аргонис снял шлем и пристегнул его к поясу. Мерцающий свет экранов отразился в его глазах. Вольк видел, что эмиссар собирается заговорить.

— Ты хочешь увидеть, к чему привел приказ Воителя. — Пертурабо повернул голову, чтобы посмотреть на Аргониса. Его пергаментно-бледная кожа туго обтягивала череп. Скрытые поршни брони с шипением сокращались, будто мышцы.

Аргонис кивнул.

Пертурабо шевельнул рукой, вызывая конус света. В проекции Крейд и его системы светились зеленым. Спираль кораблей тянулась от северного полюса планеты, каждый — тоже отмеченный зеленым.

Вражеский флот держался поодаль, выжидая и наблюдая за тем, что делал Владыка Железа. Данные сенсориума окружали каждый из чужих кораблей. В основном это были военные суда среднего тоннажа, с экипажем из смертных. Два из них были левиафанами космоса. «Акрезас» и «Рожденный туманностью» — боевые барки династии Кассини, изгнанных лордов юпитерианских пустотных кланов, которые вернулись с дальних границ галактики. За ними висел зазубренный осколок: одинокий крейсер Легионов Астартес. «Вечный консул» блестел бронзовыми пластинами брони, и на его носу красовался символ Ультрамаринов, сжатый в когтях серебряного сокола. Это была внушительная сила — недостаточная для блокады планеты, но более чем пригодная для того, чтобы оспорить ее. Вольк всмотрелся в изображение, переводя взгляд с одного скопления противника на другое, осознавая их расположение. Аргонис высказал его мысли вслух.

— Это «Кинжал Ориона», — эмиссар кивком указал на схему построения вражеского флота. — Ультрамарины осторожны, но они ударят, как только станет ясно, куда движутся наши корабли.

— Ты искусен в космической войне, как и в дипломатии, — сказал Пертурабо. — Скажи мне — что сделал бы ты, чтобы вырваться из системы?

Аргонис не колебался:

— Отправить две существенных части флота к внутренним границам системы, выманить врагов на противостояние, а затем двинуть флот в наступление на тех, кто попытается блокировать вас. Сосредоточить удары и прорываться на максимальной скорости.

— Просто и прямо, — хрипло сказал Пертурабо. — Я почти чувствую вкус хтонийского пепла. — Он прищурился, отворачиваясь от эмиссара к экранам с информацией. — Но против нас — псы Жиллимана, и при всех их недостатках — они не глупцы.

Пертурабо сделал вдох и поднял руку. Орудийная турель на его спине с шипением выдохнула струю охлаждающего газа. Он расправил пальцы под звук мелодично проворачивающихся шестерней. Гул далеких двигателей усилился. Отметка «Железной крови» на голограмме пришла в движение.

— Они наверняка уже теоретически рассмотрели, какая часть флота попытается пойти на прорыв. — Между кораблями Железных Воинов заискрились сигналы и отметки данных. — Они уже сделали поправки на это. — Флот «Железной крови» ускорялся. Спиральный строй кораблей начал вращаться быстрее. — Твой план, тем не менее, мог бы сработать. Мы могли бы вырваться. Потери были бы почти равнозначны тем, что мы понесем теперь.

Вольк видел, как силы противника начинают реагировать. Около групп кораблей замигали предупреждения о запуске орудий. Он мысленно слышал рев торпед, целующих космос, двигателей, разгорающихся в полную силу. В стратегиуме царила тишина, и далекий рык плазменных реакторов звучал будто эхо надвигающейся грозы.

— Приемлемое решение, — сказал Пертурабо, — но оно упускает один важный момент. — Символы полной боевой готовности орудий и кораблей вспыхивали по всему флоту Железных Воинов. — Наши силы состоят из четырех элементов. Одна из этих частей останется здесь, чтобы удерживать космос, пока будет длиться битва на поверхности. Еще две — боевые флоты, которые отправятся на Мондус Кратон и Нуминос, а оттуда проследуют через прорыв на Бета-Гармоне к точке сбора на Улланоре...

— Лорд Пертурабо, — подала голос одна из сервов, отвечающих за тактические системы, откуда-то между рядов панелей управления. — Все элементы ожидают вашего слова.

Пертурабо не сводил взгляд с Аргониса. Эмиссар смотрел в ответ, не мигая.

— Ты знаешь, в чем истинная природа железа? Даже когда оно недвижно, когда оно — лишь кусок руды в земле, железо видит сны, ибо оно знает свое предназначение... — Он обернулся к серву, что заговорила секунду назад. Кивнул. — Это предназначение — резать...

Серв отвернулась, жестами отдавая команду своим подчиненным.

— Крушить... — голос Пертурабо скрежетал, будто точильный камень по острому лезвию.

Через вокс с треском доносились приказы. Полотнища информации, отраженные в глазах Пертурабо, мигнули и заскользили быстрее.

— Разбивать.

Голограмма поворачивалась, расширяя обзор. Весь флот Железных Воинов выстраивался вокруг «Железной крови» и позади нее, а огромный корабль всё набирал скорость. Группы вражеских кораблей тоже перемещались, заходя на векторы атаки, скользя на фоне звезд и готовясь обрушиться вниз на массу кораблей Железных Воинов, точно ястребы на стаю голубей. Но они двигались слишком медленно, и Вольк понимал, что в своих теоретических выкладках их командиры предполагали, что часть флота останется рядом с Крейдом; что даже если они соберут достаточные силы, Железные Воины всё же не выступят, как единое целое; что они не смогут скоординировать свои действия так быстро, как им это удалось.

— Я всегда восхищался хтонийской прямотой, — заметил Пертурабо, по-прежнему глядя на Аргониса, пока мерцание боевых данных разгоралось и изменялось за его спиной. — Удар копья, единственная атака, сразу кладущая конец противостоянию. Но удар копья хорош ровно настолько, насколько достойна цель, в которую он приходится.

— Вы не отступаете из системы... — начал Аргонис. Вольк коротко рассмеялся, перебив его.

Вольк смотрел на примарха, сдерживая холодное веселье, охватившее его, когда он понял, что именно происходит. Пертурабо бросил взгляд на него, и в лишенных света глубинах глаз примарха он заметил проблеск чего-то, чего не видел уже давно: некую связь, мгновение общего понимания — настолько сильного, что на секунду его следующая мысль была точно эхо собственных мыслей Пертурабо.

— Ты не видишь, брат, — сказал Вольк. — Ты полагаешь, что единственное наше предназначение — это следовать твоему приказу, что мы — лишь мечи, которыми пользуются и следом откладывают в сторону.

Масса флота Железных Воинов неотвратимо двигалась вперед; вспыхнул выстрел центрального орудия — направленный туда, где боевой корабль Ультрамаринов двигался среди стаи судов эскорта. Корабли-сестры «Железной крови» разошлись вокруг нее широким конусом. В голограмме один за другим замерцали залпы. Показатели энергии щитов уменьшились. Расход боеприпасов усилился.

— Но мы — не инструменты, чтобы нас использовали, — сказал Форрикс, вставая рядом с Вольком.

Вражеский флот отвечал им. Огонь хлестал внешние элементы строя Железных Воинов. Умирали корабли. Гасли щиты. Раскалывалась броня, выплескивая пламя и свет в темноту. Но «Железная кровь» пробивалась дальше, и расстояние между ней и «Вечным консулом» сокращалось.

— Наше железо — в нашей крови, не в наших клинках.

Они теряли корабли. Они страдали. Но всё это не имело значения. Вольк смотрел, как корабли Ультрамаринов кружат по спирали вокруг них, поливая огнем, и знал: там умирают братья по легиону, что кажутся не больше, чем осколками света перед его глазами.

— Почему? — спросил Аргонис, когда «Вечный консул» загорелся под огнем пяти кораблей.

Пертурабо ответил не сразу. Он смотрел, как растут показатели потерь.

— Потому что мы были созданы, чтобы строить, но теперь мы существуем, чтобы разрушать. — Он поднял руку — все экраны мигнули и погасли, воздух на месте голограммы опустел. — Отправьте приказы элементам флота разделиться и выходить в варп, как только мы пересечем границу системы.

— Наш курс? — спросил Аргонис, когда Пертурабо развернулся и двинулся к выходу. Автоматы Железного Круга обратили на эмиссара зеленые глаза. Щелкнули и зажужжали изощренные механизмы в их руках — они едва заметно поменяли положение. Это напомнило Вольку, как напрягаются мышцы в руке воина, держащей меч. Лицо Аргониса оставалось бесстрастным.

— Куда мы направляемся? — снова спросил он.

— Даже бешеным псам Ангрона нужны снаряды и броня, — сказал Форрикс. — Потому мы отправляется в кузницу, что питает их.

— Сарум, — произнес Пертурабо, не оборачиваясь. — Мы отправляемся в колыбель драконов войны.

глава 1
главы 2-3
скачать 4 главу в формате docx
скачать 5 главу в формате docx

запись создана: 04.05.2019 в 17:26

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Тем временем на фикбуке образовалась красивая циферка на баннере. Не могу не (=