...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
глава четвертая
Малогарст
Они пришли за ним — как он и ожидал. На его руках еще не высохла кровь. Только догорающие ритуальные свечи освещали бывший зал ложи. Остатки тела-пристанища для демона, с которым он торговался, свешивались с цепей, привинченных к стене. Над костями, покрытыми ошметками плоти, поднимался дым. Раздвоенный язык существа болтался под его лишенным челюстей черепом. Малогарст работал медленно, вырезая произнесенные демоном слова на старой серебряной монете. Еще три призыва, еще три демона, которых он заставит поделиться тайнами, — и у него будет талисман, который понадобится, когда он пройдет на ту сторону.
Он как раз закончил надпись на монете, когда услышал, как открываются двери зала. Пламя свечей взметнулось вверх. Он отложил испачканную в крови монету и окунул обнаженные руки в бронзовую чашу с водой. Тяжелые шаги прозвучали из темноты позади него.
— Что гнетет вас, братья мои?
Тишина была ему ответом. Он прислушался. Его восприятие способно было вычленить ритм и смысл даже в самых тихих звуках; один из генетических даров, который не смогли отнять у него увечья. Ритм шагов, присутствие и отсутствие дыхания, гул сервомоторов брони, что был так же индивидуален, как и черты лица, — он слышал всё это.
— Аксиманд, — сказал он, по-прежнему не поднимая глаз, глядя, как кровь расплывается в воде, где он мыл руки. — Непохоже на тебя, брат — являться без предупреждения и в молчании.
Никакого ответа. Звук шагов прекратился. Приглушенное гудение брони пульсировало в воздухе.
Четверо, подумал Малогарст, моргая и пытаясь вычислить, кем были остальные. Он вынул руки из воды, стряхивая розовые капли со скрюченных пальцев. Власть была подобна зеркальному лабиринту: восприятие, контроль и вера — вот что было главным. В этот момент он должен был бы обеспокоиться, должен был повернуться, чтобы увидеть, кто вошел в этот зал через двери, которые он сам запер, должен был потянуться к оружию, чтобы защитить себя...
— Кибре, — осторожно произнес он. — Я надеюсь, тебя не обуяли вновь сомнения, которые ты уже высказывал, касательно предложенного мной пути, но если это так — выскажи их снова, и позволь мне показать тебе, что избранный мной путь — это тот самый путь, который выбрал бы Воитель.
Малогарст взял лежащую возле чаши черную тряпицу и принялся вытирать руки. Старые шрамы на искалеченных костяшках пальцев болели.
— Тормагеддон. Я слышу твое молчание, возрожденный. Ты — как никто другой — должен понимать, что это необходимо. — В мыслях он вызвал в своем разуме слова очищения, которые получил от демона мучений. Тормагеддон, это демоническое создание, был силен и неким образом неподвластен попыткам связать его — нечто из ряда вон выходящее для сущностей варпа, чего он не понимал. Впрочем, Малогарст знал, что может причинить ему боль. Если потребуется. — Наш Воитель захвачен между нашим царством и твоим, между этой реальностью и имматериумом. Его возвышение началось, но пока еще не завершено. Ему нужна наша помощь, чтобы пройти через этот момент.
Малогарст уронил тряпицу в чашу. Вода выплеснулась на пол. Подобрав со стола латные перчатки, он натянул их и защелкнул на месте.
Четверо, их было четверо, он был уверен, — но никак не мог узнать четвертого.
— Я понимаю, что вы боитесь, — сказал он, глядя на идущую рябью воду и разминая пальцы. — И да, я имею в виду именно это — боитесь. У страха множество обличий, и лишь несколько самых распространенных можно найти на поле боя. Чем еще можно ответить на этот кризис, когда мы видим нашего отца, сраженного в бою, когда видим его неподвижным, в то время как шестерни его войны продолжают вращаться — но без его руки, чтобы направить их? Что еще вы можете испытывать, если не страх?
Он выпрямил поочередно каждый палец. Внутри разума он разделил свои мысли, удерживая слова очищения параллельно с другой, более прямой и грубой формулой. Кончики пальцев дрожали.
— Вы видите чудовищ в тенях, и — будучи Сынами Хоруса — вы хотите встретить их лицом к лицу, убить их, приблизиться к ним, чтобы ощутить их последний вздох, прежде чем выпотрошить их и позволить их жизни стечь на землю. Но того, что делаю я, не следует бояться. Я — не враг вам, если только вы — не враги Воителю, а я знаю, что мы все — вернейшие из его сыновей.
Он замолчал, задержав дыхание. Почему они не отвечали? Если они хотели напасть, то почему не двигались?
— Я — Кривой, мастер изощренных слов и коварных дел.
Он протянул руку и взял кинжал-атам. Кровь пятнала серебряный клинок.
— Но сейчас я прошу вас об одном: послушайте.
Он приготовился. Его плоть отозвалась болью, пока оба его сердца накачивали кровь в мышцы.
— Послушайте, и доверьтесь мне.
Он обернулся.
— Я доверяю тебе, Мал, — сказал Хорус Луперкаль.
Серебряный кинжал выпал из скрюченных пальцев.
Малогарст открыл рот, собираясь заговорить.
Пустые тени зала ложи взглянули на него в ответ.
Кинжал ударился об пол; звук гулко прозвенел в тишине.
Сердца Малогарста стучали в груди, точно два молота. Мгновение он стоял, оцепенев, но затем двинулся вперед — его собственные шаги отдавались эхом, пока он хромал к дверям. Они были по-прежнему заперты, хотя ритуальные символы защиты, которые он начертал на металле, сгорели и превратились в пепел. Он потянулся к механизму двери, но вдруг остановился.
Что произошло сейчас?
Галлюцинация?
Нападение?
Предупреждение?
«Силы богов окружают тебя, сын Хоруса, — сказал Лайак во время их беседы. — Воитель, Помазанник Пантеона, привлекает к себе ангелов ярости и желания, лжи и разложения. Они шепчут в уши тем, кто готов слушать. В трещинах между страхом и надеждой шепчут они. Те, кому они шепчут — двигаются согласно желаниям богов. Они разрывают тебя на части, и принимают твои разорванные останки в свои божественные объятия».
«Почему?» — спросил Малогарст у Несущего Слово.
«Ибо такова природа божественного — быть разделенным».
Он включил вокс.
— Где капитан Аксиманд? — спросил он. Связь щелкнула и зашипела помехами, пока вокс-сервитор распознавал его голосовую команду.
— Капитан Аксиманд находится в стратегиуме. Открыть прямой канал связи?
— Нет... — медленно произнес Малогарст. Он смотрел назад, в темноту покинутого зала ложи.
«Я доверяю тебе, Мал».
«Враги всегда приходят, даже если они сперва носят улыбки друзей».
— Нет... — повторил он и отключил вокс.
Лайак
«Мстительный дух» и созвездие его кораблей скользнули вдаль. За спиной Лайака обширное, точно залы собора, пространство мостика «Трисагиона» содрогалось от песнопений благословенно-обреченных. Называть это место мостиком означало свидетельствовать несостоятельность человеческого языка; называть его мостиком — означало располагать его размер и величие в одном ряду с дощатыми настилам, откуда выкрикивали приказы капитаны примитивных кораблей. Это место было иного порядка. Точно так же, как перед царствием богов становились ничтожными жизни смертных, так мощь и предназначение этого пространства делали незначительными все прочие.
Мостик сам по себе был длиной в полкилометра. Укрепленные колоннами стены из стали и бронзы вздымались к сводчатому потолку. Медные курильницы величиной с голову Титана покачивались на цепях под нарисованными на потолке изображениями священных созвездий родного мира Несущих Слово. Ярусы клеток заполняли пространство мостика по всей его длине. Внутри их пел хвалу богам тысяче-сильный хор. Эти люди останутся в клетках — их легкие будут медленно наполняться гноем, а рты кровью, — до конца своих дней. Все они обнаружили недостаток веры и сражались, дабы заслужить свой приговор внутри клеток хора. Воздух вокруг них дрожал и вспыхивал различными цветами, а песнопения вздымались и опадали в такт с корабельным пульсом.
По центру располагались алтари разрушения. Здесь техножрецы Темных Механикум, а также жрецы резни, смерти и ликования, двигались промеж друг друга. Кровь, пепел и пламя пятнали их одежды. Когда «Трисагион» говорил языком войны, это не была грубая передача команд; это происходило посредством ритуала — опустошение предначертанное, не проговоренное. У Лайака перехватывало дыхание от этого выражения силы.
— Благословение расставанию, — произнес Лоргар; он стоял прямо впереди Лайака. Изображение флота Воителя зависло перед ними; проекция наслаивалась на испещренную звездами темноту за носовыми окнами корабля.
— Малогарст оказался более покладистым, чем я ожидал, — отметил примарх.
— Воистину, — отозвался Лайак.
— Ты, должно быть, хорошо проделал свою работу.
— Доверие и откровенность — первые среди грехов тех, кто слаб.
— Что ты сказал ему?
— Ничего существенного, повелитель.
— Хорошо. Он всегда был верен моему брату. Его зовут кривым, но душа его проста и пряма.
— Он верит и служит — не богам, но Хорусу, от начала и до конца, — сказал Лайак.
— До конца... — выдохнул Лоргар.
Лайак промолчал.
— Хорус не может выжить. Даже если он поднимется, ему не может быть позволено вести эту войну…
— Не ересь ли это? — проговорил Лайак.
— Ересь? — переспросил Лоргар негромко. — Хорус — воин, и вождь, но он — не истина. Эта война не ради него. Не ради его болезненной нужды повергнуть нашего отца, и не ради его мечтаний об империи. Речь о торжестве истины. Истины с большой буквы. Боги — единственная составляющая бытия, которая вечна, которая не терпит ущерба. В них единственное истинное спасение, какое может обрести человечество — какое оно должно обрести. Вот что действительно важно, сын мой. Не гордость и не слава, и не выживание одной души превыше других.
— Вы полагаете, что Хорус потерпит крах?
— Я полагаю, сын мой, что он одновременно слишком слаб и слишком силен. Слишком силен, чтобы целиком предаться божественной воле. Вот почему он сидит на троне, словно труп при своем собственном дворе. Вот почему кровоточит рана, нанесенная ему Руссом. Он помазан богами. Они благословили и вознесли его превыше всех прочих, выше даже меня, их преданнейшего служителя. Ему были даны ключи от бытия… И все же он не принял богов. Он ставит себя над ними. И он достаточно силен, чтобы сопротивляться, но недостаточно силен, чтобы победить. Боги одарили его могуществом, превосходящим их дары всем прочим. И все же он сопротивляется этому. Он противостоит милости богов, пусть даже они возвышают его. Кто обладает силой достаточной, чтобы восторжествовать над богами? Не покорившись же, он будет разорван на части — не покорившись, он будет слишком слаб, чтобы одолеть Императора. И тогда мы проиграем.
— Он — Помазанник, мой повелитель. Боги избрали себе орудие.
Лоргар не ответил сразу; прикрыл глаза. Его лицо было абсолютно неподвижным. Зрением шлема Лайак видел, как сжимается белый ореол силы вокруг примарха.
— И если он — ущербное оружие, что тогда? Должны ли мы стоять в стороне и глядеть, как все, чего мы достигли, становится пеплом?
— Если такова воля богов.
— Боги одаряют нас силой. Что делать с этой силой — решать нам: возвыситься благодаря ей — или сломаться под нею. Мы — не рабы им. Мы — их поборники, и то, что мы совершаем, — либо во славу их, либо к их неудовольствию.
— А Хорус… Не тот ли он поборник, кто должен подняться благодаря собственной силе?
Лоргар обернулся и взглянул на него. Лайак глядел в ответ. Крючки на внутренней стороне шлема-маски впились глубже. Кровь слезами текла из глаз личины. Он мог почувствовать, как разум примарха вьется вокруг его собственного, ища путь внутрь.
— Сними свой шлем, — мягко произнес Лоргар.
— Я не могу, повелитель, — ответил Лайак, опустив взгляд. — Вы знаете, что я не могу. Лишь боги могут видеть мое лицо и ведать мои мысли.
— Разве я не глас божий? — спросил Лоргар. — Ты дерзаешь бросить вызов этому гласу?
— Вы таковы, повелитель, и я повинуюсь, и в повиновении лишусь жизни.
Долгое мгновение Лоргар молчал, затем качнул головой.
— Выходит, ты понимаешь. Богам должно повиноваться, — сказал он. Пение обреченных сделалось громче, когда «Трисагион» начал поворачиваться. Изображение «Мстительного духа» было теперь всего лишь яркой звездой среди меньших светящихся точек. — Боги возложили бремя на мою душу. Хорус брат мне, но что значит братство перед торжеством изначальной истины? Нам не дозволена неудача, сын мой. Боги должны восторжествовать, Хорус же не даст им победы. Другой должен занять его место, должен объединить всех под волей и величием богов. Ты понимаешь, сын мой?
Лайак склонил голову, как если бы в смирении.
— Это место намерены занять вы, — сказал он.
Лоргар не отводил взгляда от холодных звезд.
— Почему всё дошло до этого? — проговорил он. — Почему это должно пасть на меня?
Шум мостика и стенания приговоренных затихли, когда трижды ударил гонг. Корабль содрогнулся; запустились варп-двигатели.
— Мы действительно собираемся найти Фулгрима? — спросил, наконец, Лайак.
— Да, — сказал Лоргар. — Трон нельзя занять в одиночку. Всё, что мы делаем или чему становимся причиной, должно служить одной истинной цели. Вот почему я рассказал тебе это, сын мой, и вот почему ты отправляешься со мной. Тебе предстоит исполнить великую задачу, и сыграть еще более великую роль в том, что должно свершиться.
— Сообщите свою волю, повелитель, и да будет она исполнена.
Лоргар перевел на него взгляд — и в его звездных глазах светилась печаль.
Вольк
Над Ониксовой горой занимался рассвет. Смешанный с дымом туман вползал в окоп перед Вольком, клубясь над бронированным краем и растекаясь между собравшихся воинов. Вдалеке грохотал фальшивый гром бомбардировки; поднималось солнце. Вольк вдохнул влажный воздух и загнал в болтер девятый снаряд. Еще два лежали на его ладони. Еще два, всего — одиннадцать, и все подсумки для обойм у него на поясе были пусты. Точно так же обстояли дела у каждого из четырнадцати легионеров, ждущих в окопе вместе с ним. У каждого было оружие ближнего боя, в ножнах на поясе или висящее за спиной: мечи-гладии с тяжелыми клинками, молоты со стальными вороньими клювами на обратной стороне, треугольные топоры с бритвенно-острыми лезвиями.
Оружие старых войн, подумал Вольк, оружие из тех времен, когда люди рубили друг друга и истекали кровью в грязи, чтобы отобрать каменные крепости у врагов в вонючих кольчугах и гнутых панцирях. Мир должен был измениться, продвинуться к чему-то лучшему, но вот — вот они, воины, созданные тайным знанием, идущие в бой, точно варвары. Да, именно к этому всё и пришло — война достигла той точки, когда битва начиналась с подсчета оставшихся боеприпасов и заканчивалась резней и ударами в грязи, пока одна из сторон не устанет до смерти.
— Шестьдесят секунд, — доложил сержант взвода, натягивая усыпанный заклепками шлем на покрытую шрамами голову. Остальной взвод последовал его примеру.
Все они были новыми рекрутами, избранными и принятыми в легион за годы после того, как началась война против Императора. Ускоренные методы имплантации и обучения означали, что большинство из этих воинов провели в сражениях не больше пяти лет. Впрочем, они выглядели как ветераны, подумал Вольк. Нет, они и были ветеранами. Они проливали кровь на Гидре Кордатус, Несторайе, Талларне. Они знали лишь одну разновидность войны, и никаких других: убивать своих братьев.
Вольк надел шлем. Давление внутри с шипением выровнялось.
— Ждем вашего разрешения, командир, — сказал по воксу сержант.
— Продолжайте, сержант, — отозвался Вольк. — Это ваш бой. Я — всего-навсего пассажир.
— Как прикажете, — ответил сержант.
— Движение в окопах! — раздался крик справа от Волька. Взвод одним движением развернулся, наводя оружие по всем направлениям.
— Не стрелять! — скомандовал Вольк.
Некто в черно-зеленой силовой броне шел по окопу. Мерцали бронзовые хтонийские руны, высеченные на его доспехах. Лицевая пластина шлема была украшена серебром, и над ним возвышался алый плюмаж, развевающийся на ветру среди тумана. Аргонис приближался к ним с расслабленной сосредоточенностью, точно хищник, высматривающий добычу.
— Мы могли бы убить тебя, — прорычал Вольк, когда Аргонис подошел ближе.
— Вы могли бы попробовать, — ответил эмиссар. К его бедру был пристегнут выкрашенный в черное болтер, а на поясе висел меч — рядом с парой силовых ножей в ножнах. Вольк узнал хтонийские рубины на рукоятках ножей — алые, с черными разводами внутри. Ножи уличных банд, только оснащенные генераторами силового поля. Вольк видел их прежде и встречался с ними на тренировочных аренах — давным-давно, в ту эпоху, когда узы братствы были чем-то большим, чем плащ, скрывавший предательство.
— Почему ты здесь? — рыкнул Вольк.
— Я — голос Хоруса, и я иду, куда хочу, — сказал Аргонис. Он взглянул на ждущий строй Железных Воинов. — Почему ты здесь, брат?
— Участвую в атаке.
— Значит, у нас одна и та же причина, — сказал Аргонис, поднимая болтер. Он передернул затвор.
Вольк хотел было прорычать что-то еще, но только покачал головой.
— Пора, командир, — сказал сержант.
Вольк взглянул на Аргониса, затем — снова на взвод.
— Приступайте, — сказал он.
— Полная готовность, — скомандовал сержант.
— Сейчас должна подойти ваша воздушная поддержка, — заметил Аргонис по воксу.
Словно бы вызванные его словами, над головой с воем пронеслись два истребителя. Звуковая волна, следующая за ними, разнеслась эхом по окопу. Земля содрогнулась мгновение спустя. Колонны дыма и земли ударили в небо за краем окопа.
— Вперед, — скомандовал сержант. Взвод перемахнул кромку окопа. Вольк не отставал от них.
Вывороченные комли деревьев и обугленные кустарники усеивали склон, из которого тут и там, будт пальцы, торчали скалы черного камня. В трехста метрах ниже облака взметнувшихся от воздушного удара обломков падали на землю вокруг остатков линии окопов. Триста метров.
Вольк перешел на бег. Аргонис держался справа от него. Истребители кружили над головой. Из-за обломков сверкнули выстрелы. Возможно, авиаудар выиграл им несколько метров, но, кто бы ни занимал нужные им окопы — они были всё ещё живы. Лазерные заряды врезались в Железного Воина справа от Волька. Керамит вспыхивал и осыпался хлопьями; воин продолжал бежать.
Еще огонь — сперва беспорядочный, затем перепахавший склон дисциплинированными залпами. Один из Железных Воинов упал; его броня спереди была разбита на куски.
Сто метров.
Вольк видел, как смертные пригибаются за лазерным оружием на краю окопа, видел противогазы под хромированными шлемами. Они не отступили, хотя Железные Воины приближались к ним.
Дисциплинированные, подумал Вольк. Эти окопы были захвачены врагом днем раньше, вместе с еще десятью километрами линий обороны вдоль склонов горы. Солдаты-люди, удерживавшие эти секции, дрогнули, когда у них закончились боеприпасы. И потому теперь Железные Воины пришли, чтобы вернуть то, что потеряли смертные.
Аргонис открыл огонь. Вдоль кромки окопа прогремели взрывы. Трое солдат исчезли. Кровь и хромированный металл разлетелись в стороны. Никто из Железных Воинов не стрелял. Вольк уловил отблеск зарядных спиралей на парапете.
— Плазма! — выкрикнул он.
Руны прицела мигали красным перед глазами. Он нажал на спуск болтера — один раз. Снаряд ударил в плазменный пистолет ровно в тот момент, когда тот готов был выстрелить. Взрыв превратился в сферу сияющей голубой энергии, превращающей в пыль рокрит, плоть и металл. Дисплей шлема Волька потускнел. Он добрался до края окопа и спрыгнул вниз. Один из смертных двинулся было к нему. Вольк впечатал приклад болтера ему в лицо. Из разбитых линз брызнула кровь. Вольк наступил на упавшее тело. Аргонис был рядом с ним, стреляя вглубь окопа. Заряды болтера разлетались шрапнелью от бронированных стен.
— Отходим влево! — крикнул сержант. Взвод подчинился, разбиваясь на пары и рассыпаясь по окопу; их клинки и руки были окрашены красным. Аргонис был единственным, кто стрелял из своего оружия. Хтониец двигался с плавной жестокостью, убивая на своем пути, без труда вливаясь в атаку Железных Воинов.
— Зачем ты здесь, брат? — выкрикнул Аргонис, ныряя в укрытие, когда окоп накрыло крупнокалиберным огнем. Вольк бросился в другую сторону. Снаряд ударил его в левое плечо; он почувствовал, как разрываются мышцы — гильза ввинчивалась под броню. Янтарные руны прицеливания кружились поверх глаз, ища цель. Он выстрелил дважды. Первый снаряд с ревом скрылся в окопе. Следующий он направил в рокритовую стену. Взметнулись осколки и пыль. Аргонис уже двигался вперед под их прикрытием. Еще больше снарядов пронеслись мимо. Вольк метнулся следом.
— Чтобы запомнить, — рыкнул он через вокс.
— Запомнить что?
— Что мы оставляем, — ответил Вольк.
Аргонис был в трех шагах впереди, когда они вынырнули из облака пыли. Крупнокалиберный пулемет торчал из амбразуры в пласталевом заграждении, тянувшемся вдоль окопа. Вольк заметил блеск шлема стрелка. Выставив плечо вперед, он бросился в атаку. В нормальной обстановке они использовали бы гранаты, огнеметы и ураган болтерных снарядов, чтобы смести огневую позицию. Роскошь подобных средств осталась лишь в памяти.
Пулемет открыл огонь, но пули ушли слишком высоко. Вольк успел на секунду удивиться, отчего стрелок целится так небрежно, прежде чем на него обрушился удар топора.
Ультрамарин всё это время ждал в нише, вырубленной в стене окопа. Вольк заметил бы его, но пулемет дал очередь как раз вовремя, чтобы обеспечить Ультрамарину преимущество внезапности. Силовое поле вспыхнуло по краю падающего сверху лезвия. Вольк извернулся, вскинув руку. Он был в невыгодной позиции и утратил равновесие. Он осознавал всё это ясно, как в остановившемся мгновении, глядя прямо в алые линзы шлема Ультрамарина. Золотые лавровые ветви были выгравированы на висках воина; и на каждом пальце, сжимающем топор, — крохотные орлиные крылья.
Болтерные снаряды ударили в Ультрамарина. Сапфировое и золотое разлетелись осколками. Воин содрогнулся. Вольк бросил весь свой вес вперед. Лезвие топора прочертило дугу. Плечом Вольк ударил Ультрамарина в грудь и толкнул на стену окопа. Рокрит треснул от столкновения. Кровь брызнула из-под разбитой брони на правом боку воина. Он был ранен, и был один, но он был сыном Ультрамара.
Вольк вытащил меч. Клинок был тяжелым, коротким, с убийственно заточенным острием. Он ударил вверх и вперед, целя в сочленение под мышкой. Ультрамарин извернулся. Навершие силового топора врезалось в правый глаз Волька. Он ощутил, как его удар скользнул по нагруднику Ультрамарина. Замахнувшись, он въехал локтем по лицевой пластине Ультрамарина. Раскололись глазные линзы. Треснул керамит. Ультрамарин оттолкнул его и поднял болтер. Кровь стекала по щекам его белого шлема. Вольк знал, что случится следом, даже если между ними разверзнется пропасть. Ультрамарин готовился выстрелить.
Силовой нож Аргониса отнял кисть Ультрамарина чуть выше запястья. Вольк вогнал острие меча в шею воина. Вулканизированная резина и кабели разошлись под давлением, и острие ударило в плоть. Вольк почувствовал, как лезвие ткнулось в заднюю часть воротника доспеха. Полилась кровь. На мгновение Вольк принял на себя вес мертвого тела врага. Он сорвал гранату с пояса Ультрамарина, высвободил клинок, повернулся — и бросил гранату в амбразуру, откуда стрелял пулемет. От взрыва металлические пластины выгнулись наружу. Двое Железных Воинов, вооруженных заостренными молотами, пробежали мимо.
Вольк наклонился и принялся избавлять мертвого Ультрамарина от гранат, патронов и оружия. Аргонис стоял над ним, держа в руках нож и болтер.
— Вот это ты хочешь помнить — как сражался, будто падальщик, голодный до пуль?
Вольк выпрямился и поглядел на того, кто когда-то был ему другом.
— Четвертый Легион бился за Императора там, где не стал бы никто другой. Мы тяжко трудились, и убивали, и проливали кровь в забытых углах. Нами пренебрегали — вечно покорными, вечно обойденными. Примарх верил, что наша судьба может быть иной, что нам достанется иное место в том будущем, которое создаст Хорус. — Вольк указал окровавленным клинком на алое с золотом Око Хоруса на броне Аргониса. — Я хотел напомнить себе, что ничего не меняется.
— Достигнут предел расхода боеприпасов, — раздался по воксу голос сержанта. — Готовность к отступлению.
Вольк двинулся мимо Аргониса, возвращаясь вдоль окопа к границе, откуда они начинали. До приказа Воителя о сборе на Улланоре им удалось бы удержать пространство, которое они только что очистили. Теперь они вынуждены будут его оставить. Не пройдет и дня — и в крепости не останется достаточно войск, чтобы укомплектовать линии обороны там, где они еще держались. Вот во что превратятся битвы повсюду вдоль границ Ультрамара: каждая победа — только отсрочка, и всё более краткая.
— Это преддверие победы, — сказал Аргонис из-за спины Волька. — Даже если отсюда этого увидеть нельзя — победа близка.
— Действительно? — произнес Вольк. — Это говорит вера или надежда? — Он отвернулся. Черный дым наползал на окоп с нижних склонов горы. По воздуху прокатился дрожащий гул далекого взрыва. — Мы повинуемся, брат. Итог был только сном, и что означают сны?
глава пятая
Часть втораяПылающая империя
Экаддон
Он сделал вдох и на секунду прикрыл глаза. Кровь стекала по лицу и плечам, не успев еще свернуться. Его сердца уже возвращались к спокойному, размеренному ритму. Лишь одно из человеческих свойств, о котором он, пожалуй, сожалел — это чувство утомления, сбившееся дыхание, бешеный стук единственного сердца в груди. Генетическое возвышение, превратившее человека в воина Легиона, отняло это.
Он открыл глаза. Останки пятнадцати боевых сервиторов лежали вокруг него. Из их плоти сочилась кровь, а из механических частей — масло. Все они были изготовлены недавно — из хорошего, сильного материала, отобранного среди рабов с нижних палуб. Все они были убийцами из тех, что вынуждены стать хищниками, чтобы не превратиться в добычу. Механикум оставили им полные двигательные функции и те части мозга, что отвечали за боевые инстинкты. Усилители агрессии, грубые нейропротезы и имплантированное оружие продвинули их способности далеко за рамки обычной эффективности, в сторону бесчеловечной резни. Именно этого, и не меньше, он требовал от техножрецов, и они выполнили запрос полностью.
И всё же... Следовало признать, результат его разочаровал.
Другие могли предпочитать меч, или болтер, или топор вроде того, которой он держал сейчас в руке, но нож — нож был душой убийцы. Таков был урок Хтонии, один из тех, что выучивали по приглушенным крикам умирающих в темных тоннелях, в другой жизни. Остаток мира, что породил его, и короткого детства, сделавшего его тем, кем он был. Это было... истиной. Только брат по крови, пришедший вместе с ним в Легион и вставший рядом, возможно, превосходил его в этом способе убийства.
Он повел плечами и зашагал через зал, расплескивая босыми ногами лужи крови и масла. Вернул топор на оружейную стойку, ненадолго включив силовое поле перед этим, чтобы сжечь кровь на клинке. Он был обнажен до пояса, и татуировки и клейма, покрывавшие кожу, растягивались, когда он по очереди напрягал и расслаблял мышцы. В основном это были геометрические знаки, ломаные линии языка хтонийских банд. Не самый изощренный язык, но никому не нужна изощренность, когда главная цель — угроза. В полумраке или полной тьме тоннелей Хтонии эти знаки читали на ощупь едва ли не чаще, чем глазами — линии, глубоко врезанные в камень или металл острием клинка. Язык ударов, созданный убийцами. Калус Экаддон находил это в равной мере и забавным, и уместным.
Он взглянул на стойку с оружием. Он был хорошим убийцей — был им всегда. Это легко давалось ему в детстве, позволило ему выжить и затем принесло ему всё, что он знал. Гордость, статус — какой уж был — и братство: все они брали начало от лезвия ножа или дула пистолета.
Отойдя от стойки, он вытащил кинжал из ножен на бедре. Генератор силового поля крепился к основанию клинка, но в остальном это было то же самое оружие, которое он принес с Хтонии: прямой клинок, сходящийся к острому кончику, бритвенно-острый, с кровостоком, идущим вдоль тупой стороны. В навершие была вбита зеркальная монета, отполированная до гладкости. Он прокрутил его между пальцами, меняя хватку с обычной на обратную, и открыл рот, собираясь вызвать следующую волну сервиторов.
Двери зала для тренировок лязгнули замками, открываясь. Экаддон обернулся, глядя, как раздвигаются в стороны их створки. Фальк Кибре шагнул внутрь. Гудящая вибрация терминаторской брони действовала Экаддону на нервы, пока Вдоводел приближался к нему. Экаддон не двинулся, удерживая на лице привычную полу-ухмылку.
— Брат, — Кибре остановился. Даже без брони он был огромен; в доспехах же он превращался в гору угольно-черных пластин и покатых углов.
— Фальк, — отозвался Экаддон. — Если ты пришел проверить свои умения, ты немного слишком шикарно оделся.
Кибре коротко рыкнул — или, возможно, это был смех — и прошел мимо Экаддона, раздавливая в кашу тела сервиторов тяжелыми ботинками. Он обошел арену по краю, поворачивая голову и разглядывая останки.
— Опасаешься, что теряешь хватку, брат? — наконец спросил Кибре, пиная отрубленную голову носком ботинка.
— Главное — чтобы клинок в хватке оставался острым, а иначе она ничего не стоит.
— Верно, — проворчал Кибре. — Верно... — Он кивнул на нож в руке Экаддона: — И ты им всё это сделал?
Экаддон покачал головой:
— Это — для следующей партии.
— По-прежнему любишь свои детские игрушки, да, братец? Я слыхал, будто ты чуть не убил воина, который пытался отобрать у тебя этот нож — еще на Хтонии, когда тебя забирали в легион. Говорят, ты выколол ему глаз.
— Зря говорят, — отрезал Экаддон.
— Врут, значит... — протянул Кибре. — Кто это подобрал тебя тогда в тоннелях? Сеянус? Старик Вполуха?
— Ты знаешь, кто это был, — осторожно ответил Экаддон.
Взгляд Кибре снова упал на нож в руке Экаддона и метнулся выше — к серебряному шнуру и обсидиановому диску на его запястье. Вырезанный на диске круговорот перьев, когтей и глаз невозможно было разглядеть в полумраке тренировочного зала, но он знал, что узор был там — эхо того узора, что являлся ему в снах. Он привязал амулет на руку на время тренировки, но позже собирался снова надеть на шею. Он всё еще не привык к его весу и прикосновению к коже.
— Верность... — произнес Кибре, взвешивая слова. — Наступают тяжелые времена, времена испытаний. — Экаддон различил, как он подчеркнул последнее слово.
— Ты имеешь в виду ваш спор с Малогарстом? — Кибре моргнул, и он ощутил вспышку удовольствия. — Я не состою в Морнивале, брат, но я ношу черное, как и ты. Мы оба — из Первой роты. Мы охраняем и наблюдаем, и мы слышим...
— Ему нельзя доверять, — сказал Кибре.
Экаддон приподнял бровь, снова улыбнувшись привычной наглой усмешкой.
— Воитель доверяет ему.
Кибре сжал зубы и длинно выдохнул.
— Воитель... в своем... уединении не может ни доверять, ни осуждать. Мы должны сделать это за него. Мы — его стражи.
Экаддон продолжал смотреть, приподняв бровь.
— А что Абаддон? Что думает наш Первый капитан?
— Его нет здесь, но он бы согласился, — Кибре сделал паузу. — Аксиманд согласен.
— А Тормагеддон? — спросил Экаддон. — Как насчет этого существа? Выбрал ли он сторону? Потому что речь идет именно об этом, ты ведь не станешь спорить. Выбрать сторону, прочертить границы. Он хочет воспользоваться каким-то колдовством, чтобы... что? Оживить Воителя? А вы с Аксимандом полагаете, что колдовские знания, полученные от таких, как Эреб или Лоргар, — слишком подозрительны, и что Воитель очнется сам.
Кибре не ответил. Экаддон ухмыльнулся — широко и без всякого веселья.
— Ты не доверяешь мне. Ты не знаешь, буду ли я на твоей стороне, если ты прикажешь выпустить кишки Малогарста на палубу, так? — оскалившись, он подбросил нож в воздух. Клинок прокрутился вокруг своей оси, падая. Он поймал его, подбросил снова и поймал другой рукой, и подбросил опять, ухмыляясь, глядя на блеск ножа. — Мы все — убийцы и предатели, разве ты не слышал об этом, брат? На моем личном счету — двести семь смертей от Исствана до Бета-Гармона: доказывает ли это, что мне нельзя доверять?
— Всё серьезно, брат, — прорычал Кибре.
— Я тоже серьезно, — сказал Экаддон, поймав падающий нож между пальцами. Он перехватил клинок крепче. — Я — капитан Налетчиков, я ношу черное Первой роты. Я проливал кровь и испытан кровью. Я стоял рядом с Воителем, рядом с тобой, и никогда не колебался, убивая по приказу нашего повелителя. Что из этого ты подвергаешь сомнению?
— Твоя... ложа, — Кибре выплюнул это слово так, словно разжевал что-то горькое и острое.
Экаддон рассмеялся и отвернулся.
— Это не ложа, братец. Дни ложи давно миновали, ее цель исполнена. Ты наверняка помнишь — или, может, ты не можешь сказать? — старые слова скрытности он обернул насмешкой — и увидел, как Вдоводел сверкнул глазами. Экаддон позволил своему удовлетворению отразиться в ухмылке. — Мы оба были там, и мы оба теперь знаем истину — нет больше никаких лож, никакого Эреба, что дергал за ниточки ради собственных целей. Мы все теперь принадлежим к одной ложе, и это — легион Воителя. — Он усмехнулся шире, открывая черно-серебряные руны, вырезанные на зубах. — Все остальные мертвы.
— Твои Стервятники... — начал было Кибре.
— Воинские братства были всегда, еще даже на Хтонии. Ты должен бы это помнить, а? Стервятники не следуют за мной. И не следуют ни за кем. Они следуют идеалам — воля, сила, власть. Это вопрос личных предпочтений, не всеобщих. Сам видишь, это даже не тайна. Я предложил бы тебе посвящение, но, полагаю, оно не будет тебе по вкусу.
Кибре задержал взгляд на усмешке Экаддона, затем покачал головой.
— Мне стоило убить тебя давным-давно, — сказал он.
— Тебе стоило попытаться, — сказал Экаддон. — Тогда нам хотя бы не пришлось вести этот разговор.
Оба они застыли без движения. Экаддон продолжал усмехаться, Кибре смотрел темными запавшими глазами, не мигая.
Потом Вдоводел рассмеялся — точно выстрел — и с ворчанием сервомоторов наполовину отвернулся, качая головой.
— Клянусь кровью, ты умеешь вызвать к себе неприязнь, — сказал он.
Экаддон наклонил голову.
— Один из моих талантов. Но ты пришел сюда, чтобы выяснить, встану ли я рядом с тобой, если ты, Малогарст и Аксиманд решите разорвать легион на части. Если тебе по-прежнему нужен ответ, вот он: мне плевать. Плевать, прав ли Малогарст или ты, согласится Аксиманд или нет. Мне плевать. Это твой бой, не мой.
— Что, как раньше на Хтонии?
Экаддон пожал плечами.
— Да, именно так.
— Но если до этого дойдет — ты будешь с нами или с Кривым?
— Я остаюсь на той стороне, где был всегда — с самим собой и с Луперкалем, — ответил Экаддон, покачав головой. — Но ты, брат... Если ты решишь, что все, кто не с тобой — против тебя, у тебя останется еще меньше друзей, чем есть сейчас.
Кибре приподнял подбородок.
— Малогарст утверждает, что он помогает Воителю, что его планы и колдовство необходимы, — эти слова не заставят тебя задуматься, какой из путей стоит поддерживать?
Теперь настала очередь Экаддона смеяться.
— Ты же меня знаешь, Фальк.
— Капитан Кибре, — прорычал он, но затем кивнул. — Впрочем, да, знаю. Просто хочу убедиться, что это так и останется. Ты всегда был хорошим солдатом, Калус.
Фальк Кибре развернулся и зашагал прочь; гул и скрежет его брони растворились в тенях. Экаддон смотрел, как капитан Юстаэринцев уходит, а потом повернулся обратно к пустому кругу тренировочной арены.
Он повел плечами, чувствуя, как расслабляются мышцы.
— Повторить предыдущие параметры тренировки, — приказал он и услышал, как сервиторы-контроллеры защелкали в ответ. — Увеличить агрессивность боевых сервиторов до максимума.
— Выполняю, — отозвался сервитор-контроллер. Экаддон перебросил нож из руки в руку. Кибре всегда был умен, но прямолинеен. Он принял ответ Экаддона, но даже не подумал задать на самом деле важный вопрос.
Пятнадцать боевых сервиторов загромыхали вперед. Взревели цепные клинки, поднялись силовые плети и поршневые копья.
Вопрос был не в том, что Экаддон считал правильным, или кого считал правым. Его это не заботило. Вопрос был в другом — кто мог дать ему то, что он хочет?
— Активация, — прорычал он, и сервиторы бросились вперед.
Лайак
Оркус был поруганным миром.
Он никогда не был красив. Некогда над большей частью его лесистых районов клубились облака. В морях и океанах плескались угрюмые воды цвета отравленного вина. Лед покрывал его полюса и простирал свою холодную хватку дальше — резкими ветрами, достигающими горных хребтов в более низких широтах. Люди-колонисты обнаружили этот мир в одну из не поддающихся исчислению эпох Долгой Ночи. Оркус не был добр к своим приемным детям. Все, что осталось от поколений, пытавшихся вести жизнь на его поверхности, — лишь крохотные горстки человеческих существ, живущих в постоянном страхе перед чем-то неясным. Когда Великий Крестовый поход нашел их, итераторам удалось установить, что измученные, одетые в шерсть люди верили, будто живут на краю царства мертвых, будто они прокляты.
Они были правы, конечно же. Глядя на поверхность Оркуса, встающую перед ними, Лайак задумался: остановились ли хоть раз несшие Имперскую Истину, чтобы спросить себя — быть может, те, кого они пытались «просветить», уже прекрасно видели истину. Оркус в самом деле был миром, расположенным на окраине иного царства.
Теперь он лежал в небесах, словно расколотый череп на поле сражения забытых богов. Континентальные пожары содрали леса с его поверхности. Термические заряды обратили ледяные шапки в пар. Клубящиеся облака серого пепла служили саваном. Только горы остались прежними, раздирая пронизанный молниями мрак. Орбитальные станции кольцом окружали Оркус; корабли медлительно скользили в пропыленном космическом пространстве планеты, принося воинов-пилигримов, дабы скормить их ее темной пасти.
— Был ли в сожжении этого места иной смысл, помимо ритуального посвящения? — спросил Лайак, глядя, как пепельные вихри атмосферы Оркуса мчались навстречу их опускающемуся челноку. — Повелитель, — добавил он.
— Прекрасное зрелище, не правда ли? — произнес Лоргар. — Среди твоих братьев есть те, кто глядели на это место и говорили, что ощутили на лицах дыхание богов.
— Да, — сказал Лайак, тщательно проговаривая слово. Он чувствовал себя странно с тех самых пор, как Лоргар сообщил, какая роль будет отведена ему в плане по свержению Хоруса как Воителя. — Они благословлены, — закончил он.
— Ты ни разу прежде не созерцал двери лабиринтовых путей? — спросил Лоргар; вид за арками окон челнока сделался сплошной стеной клубящегося серого цвета.
— Я никогда не удостаивался подобной чести, — сказал Лайак.
— Это… нечто. Быть может, это тронет даже твою душу.
— Быть может, повелитель.
Лоргар смотрел на него, не мигая. Маска Лайака плотнее сжалась поверх лица. Кровавые слезы потекли из-под железных крючьев в щеках. Лайак выдержал взгляд примарха. Кроме них двоих на борту челнока были только рабы клинка Лайака. Трюм мог вместить пять десятков легионеров в полной броне, но Лоргар повелел, чтобы они отправились к двери между мирами одни.
— Гляди, — сказал Лоргар, вновь повернув взгляд к тому, что находилось за облаками пепла.
Запустились высотные атмосферные двигатели челнока, и его полет выровнялся. Облака поредели. Треснувший чернокаменный шпиль вырос из мрака впереди. Челнок облетел вокруг каменного пальца. Зажглись прожекторы на его корпусе, прорезая тьму внизу. Облака вокруг вдруг исчезли, и сплошной их слой наверху казался крышкой, приколоченной к небу. Внизу был только чистый воздух. Вспышки молний освещали крутые склоны черных гор, вздымающихся вокруг, пока они опускались всё ниже. Нескончаемым потопом лился черный дождь.
Челнок повернул, проходя между двух скальных уступов. Лайак уловил промельк огней, горящих где-то в широкой долине внизу. Они миновали просвет между двумя горами.
И тут земля ушла вниз, и продолжала всё отдаляться. Вопреки собственной воле Лайак ощутил всплеск головокружения. Чернота простерлась перед его глазами — уходящая вниз, в бесконечность.
Открытая рана зияла на коже планеты. Склон горы почти целиком был срыт резаками и взрывчаткой, оставив вместо себя коническую шахту, достаточно широкую, чтобы вместить боевой корабль. Сплавившиеся кристаллы блестели на ровных стенах. Громадные металлические опорные конструкции спиралью уходили вглубь расселины. Паутина балок и кабелей удерживала их на гладком, точно стекло, камне. Конструкции были усеяны факельными башнями, струившими раскаленное добела пламя в дождливую темноту. Жертвенные трупы висели на цепях под платформами. Сооружения, венчавшие их, были, казалось, сделаны из тела самой горы: храмы, оружейные, хранилища; черный камень крыш был весь покрыт высеченными словами.
Но Лайак мог видеть, что темнота простирается дальше даже самых глубоко расположенных конструкций. Пока он смотрел, молния ударила в одну из стен шахты и полностью снесла ее. На мгновение перед ним возник образ языка, высунувшегося из пасти огромного зверя.
Челнок запустил двигатель, чтобы удержаться точно над провалом, а следом начал опускаться. Факельные башни, салютуя, выдохнули голубое пламя. Строения, расположенные на опорах, увеличивались с приближением, и Лайак осознал: бездна под ними скрадывала их размеры. Тут были святилища и залы собраний, способные вместить манипулу Титанов — или десятки тысяч пехотинцев. Здесь была промежуточная станция на дороге к чуждому измерению, известному как Паутина. Боевые машины, солдаты и снаряжение прибывали сюда, благословлялись жрецами изначальной истины, а следом спускались во мрак царства-лабиринта.
Брешь в Паутине не была создана Несущими Слово. Это был остаток прежних времен, пережиток войны между древними расами, давно уже сгинувшими. Но боги помнили, и их демоны направили Лоргара к Оркусу, равно как к иным мирам, где двери между мирами можно было заставить отвориться вновь. Некоторые врата погрузились на дно океанов. Кости и руины мертвых городов окружали другие. Инопланетные джунгли разрослись поверх двери на Ласиль-Десять, задушив ее под лианами метровой толщины. На Оркусе дверь ожидала в темноте, вдали от света и поверхности земли — ожидала, выпуская в мир странные сны. А затем Лоргар нашел ее, и его слуги прокопали в горе дыру — прямо к ее пасти.
Лайак осознал, что Лоргар наблюдает за ним;
— Великолепно, не так ли? — спросил примарх.
Челнок подбросило, когда пришли в действие посадочные двигатели. Он повернулся вокруг своей оси и сел на широкую платформу, выступающую из стены шахты. Дверь в его нижней части отъехала вверх. Ветер ворвался внутрь, принося запахи дождя и пепла. Лайак ожидал увидеть на посадочной площадке просителей, толпящихся в ожидании, — нечто подобное всегда следовало за Лоргаром, точно тень, — но взамен там находились лишь десять фигур, закутанных в алые одеяния с капюшонами, стоящих полукругом. Капли дождя шипели в метре над ними, обращаясь в пар еще в воздухе. Жаркое марево дрожало вокруг них, размывая и искажая их очертания. Некоторые были высокими и худыми, как палки, другие — приземистыми и раздутыми. Некоторые выглядели почти людьми. Все они ярко вспыхивали в испещренном рунами зрении маски Лайака. Шепот на бесчисленных языках устремлялся ему в уши, когда он глядел на них. Впервые за долгое время он чувствовал себя в замешательстве.
То были Оракулы Пепельной Святой. Все до одного — священные прорицатели, чтившие Благословенную Леди и читавшие в потоках варпа. Они пользовались покровительством примарха и ценились почти столь же высоко, как Утраченная Святая Пантеона. Мало кто из Легиона хоть раз видел Плачущих, как называли их некоторые. Лайак никогда не встречал их сам и думал о них, как об уступке сентиментальности. Теперь он осознал, что ошибался.
Десятеро в алом поклонились, когда Лоргар подошел к ним. Любые другие смертные простерлись бы на коленях, прижав лица к мокрым камням платформы. Эти же просто опустили головы на три удара сердца, а следом подняли их вновь.
— Ваша святость, — прозвучал голос одного из десятки. Для ушей Лайака голос казался женским, однако надтреснутым и разбавленным обертонами, от которых начинали пылать защитные знаки, выгравированные на изнанке его брони. — Вашим появлением дышала кровь умирающих, и ваша воля записана огнями шторма.
— Благоприятные знамения, — сказал Лоргар.
— Знамения благие и недобрые суть одно перед ликом вечности.
Лоргар едва заметно улыбнулся.
— В точности так, — сказал он. — Я не узнаю твоего голоса. С кем я говорю?
Фигура не ответила, но повернула голову под капюшоном к Лайаку. Тот напрягся.
— Вы взяли с собой своего пустого человека, — сказала она.
Лайак почувствовал, как жалят железные крючки его маски, и как удлиняются серебряные клыки — точно у хищника, оскалившегося на соперника.
— Он будет моим попутчиком, когда я перешагну порог.
— Чего вы ищете? — спросила облаченная в капюшон, вновь посмотрев на Лоргара.
— Я ищу моего потерянного брата. Я ищу ангела невоздержанности, что когда-то был Фулгримом.
Десятеро одетых в алое зашипели, закачали головами под красным бархатом. Зрением маски Лайак видел призрачные ауры, вспыхнувшие вокруг них, мерцающие серым цветом смятения и синим — страха. Некоторые воздели руки. Лайак мельком различил тонкие пальцы и бумажно-белую кожу.
— Избранник Совершенства, — проговорил самый высокий из фигур. Его голос был высоким и резким, точно звук соприкосновения осколков стекла. — Пройти по такому пути… Даже ступить на него…
— Я знаю: лишь немногие способны перенести подобное путешествие. Вот почему я и взял только нескольких. Я тоже читал предзнаменования. Мне понадобится проводник.
— Конечно же, лорд Аврелиан, — произнесла та, что заговорила с ними первой, и подняла руки, сбрасывая капюшон. Голова под ним была выбрита начисто; черты оказались юными, женскими, не испорченными шрамами. Сделанные сажей татуировки окружали ее глаза и струились по щекам, точно неровные дорожки слез. Сами же глаза были мутно-белыми. Сила пылала сквозь них. Лайак осознал, что она слепа.
Установилось молчание, пока двое разглядывали друг друга.
— Я не знаю тебя, — произнес Лоргар; Лайак подумал, что в голосе примарха сражаются сомнение — и определенность.
— Как можете даже вы знать каждого, кто служит вашей воле? — произнесла слепая. — Я зовусь Актеей. Я — оракул этих дверей. Я пройду с вами и буду вашим проводником.
У Лайака возникло чувство, что Лоргар собирался поспорить с этим, но следом мгновение минуло — и он кивнул.
— Мы благословлены.
— Возможно, — сказала Актея. — Это не начертано.
Вольк
Пертурабо следил за потоками холодных данных из сердца «Железной крови». Вокруг него свешивались с потолка экраны. Тактическая информация прокручивалась по ним бесконечным каскадом. Эти дисплеи были не из тех, что преобразовывали детали в карты и графики; это были необработанные данные со всего флота под командованием «Железной крови». Показатели двигателей, готовность заряда орудий, погрешности позиций, статус экипажа — всё это проходило по экранам в чистом виде, без программ-посредников. Пертурабо впитывал это уже час; шевелились только его глаза. Время от времени расположение экранов менялось, но Владыка Железа в центре их оставался недвижим. Автоматы его Железного Круга выстроились около него неровным кольцом. Зеленые лучи сенсоров вспыхивали в их глазах, непрестанно сканируя окружение.
Вольк вернулся с поверхности после своего последнего наземного боя на склонах горы. Окопная грязь, забившаяся в царапины на его броне, выглядела неуместно в этом стерильном окружении. Лишь один раз прежде он бывал в стратегиуме «Железной крови». Тогда, как и сейчас, он был потрясен тишиной. Многие другие, кто видел его легион в качестве разрушителей крепостей и слышал железо в их имени как рев пушек, удивились бы спокойствию этого места.
Пол круглого помещения был разделен на ступенчатые ярусы, так что ряды панелей управления поднимались из открытого пространства в центре к куполу из неокрашенного металла. Сотни сервиторов сидели за пультами, опутанные трубками и проводами; их кожа стала серой за годы, проведенные в вечном полумраке. Сервы в черной униформе бесшумно скользили между ними. То тут, то там техножрецы в белых мантиях склонялись над контрольными панелями, с негромким пощелкиванием металлических рук нажимая на клавиши и поворачивая ручки регулировки. Все они выполняли свои задачи, не произнося ни единого лишнего слова. Стратегиум был погребен глубоко в недрах «Железной крови», и ведущие к нему коридоры охранялись пулеметными турелями и манипулами кибернетических боевых машин.
На других кораблях центр командования располагался бы на мостике. Там звездный свет падал бы через огромные обзорные окна — но не так было на «Железной крови». Еще задолго до первых столкновений этой войны Пертурабо держал внутренность корабля полностью закрытой от вида космоса снаружи. Частью это происходило из чистой практичности: иллюминаторы создавали уязвимые точки на корпусе и не давали никаких преимуществ в битве. К тому же, их отсутствие позволяло сфокусировать разум. Оно как бы говорило: всё, что тебе нужно видеть — прямо перед тобой, и пусть ничто не отвлекает тебя. Последней же причиной, как подозревал Вольк, стал урок, извлеченный из осадного искусства и повторенный за последнее десятилетие в сражениях с воинами, обладавшими теми же исходными способностями, что и Четвертый легион, — типичный мостик, расположенный высоко на корпусе корабля, оказывался слишком легкой целью.
— Все элементы на своих местах, — сказал Пертурабо — негромко, но его голос разнесся по всему залу. — Начинайте первую фазу.
— Повинуемся, — отозвались сервы. Гул систем управления сливался с бормотанием экипажа, передававшего приказы. Вибрация корабля басовой нотой поднималась из-под пола, отдаваясь в ногах Волька. Он попытался прочитать и осмыслить данные, бегущие перед Пертурабо, но вскоре был вынужден признать поражение. Их было попросту слишком много. Он занимал достаточно высокий пост в иерархии легиона и прошел множество уровней ментальной подготовки, позволяющей его разуму функционировать на таких уровнях тактической сложности, которые свели бы с ума большинство смертных. Но сейчас он словно пытался напиться из водопада. Он мог считать общие показатели и получить смутные впечатления о реальности за пределами корабля — но не больше.
Аргонис снял шлем и пристегнул его к поясу. Мерцающий свет экранов отразился в его глазах. Вольк видел, что эмиссар собирается заговорить.
— Ты хочешь увидеть, к чему привел приказ Воителя. — Пертурабо повернул голову, чтобы посмотреть на Аргониса. Его пергаментно-бледная кожа туго обтягивала череп. Скрытые поршни брони с шипением сокращались, будто мышцы.
Аргонис кивнул.
Пертурабо шевельнул рукой, вызывая конус света. В проекции Крейд и его системы светились зеленым. Спираль кораблей тянулась от северного полюса планеты, каждый — тоже отмеченный зеленым.
Вражеский флот держался поодаль, выжидая и наблюдая за тем, что делал Владыка Железа. Данные сенсориума окружали каждый из чужих кораблей. В основном это были военные суда среднего тоннажа, с экипажем из смертных. Два из них были левиафанами космоса. «Акрезас» и «Рожденный туманностью» — боевые барки династии Кассини, изгнанных лордов юпитерианских пустотных кланов, которые вернулись с дальних границ галактики. За ними висел зазубренный осколок: одинокий крейсер Легионов Астартес. «Вечный консул» блестел бронзовыми пластинами брони, и на его носу красовался символ Ультрамаринов, сжатый в когтях серебряного сокола. Это была внушительная сила — недостаточная для блокады планеты, но более чем пригодная для того, чтобы оспорить ее. Вольк всмотрелся в изображение, переводя взгляд с одного скопления противника на другое, осознавая их расположение. Аргонис высказал его мысли вслух.
— Это «Кинжал Ориона», — эмиссар кивком указал на схему построения вражеского флота. — Ультрамарины осторожны, но они ударят, как только станет ясно, куда движутся наши корабли.
— Ты искусен в космической войне, как и в дипломатии, — сказал Пертурабо. — Скажи мне — что сделал бы ты, чтобы вырваться из системы?
Аргонис не колебался:
— Отправить две существенных части флота к внутренним границам системы, выманить врагов на противостояние, а затем двинуть флот в наступление на тех, кто попытается блокировать вас. Сосредоточить удары и прорываться на максимальной скорости.
— Просто и прямо, — хрипло сказал Пертурабо. — Я почти чувствую вкус хтонийского пепла. — Он прищурился, отворачиваясь от эмиссара к экранам с информацией. — Но против нас — псы Жиллимана, и при всех их недостатках — они не глупцы.
Пертурабо сделал вдох и поднял руку. Орудийная турель на его спине с шипением выдохнула струю охлаждающего газа. Он расправил пальцы под звук мелодично проворачивающихся шестерней. Гул далеких двигателей усилился. Отметка «Железной крови» на голограмме пришла в движение.
— Они наверняка уже теоретически рассмотрели, какая часть флота попытается пойти на прорыв. — Между кораблями Железных Воинов заискрились сигналы и отметки данных. — Они уже сделали поправки на это. — Флот «Железной крови» ускорялся. Спиральный строй кораблей начал вращаться быстрее. — Твой план, тем не менее, мог бы сработать. Мы могли бы вырваться. Потери были бы почти равнозначны тем, что мы понесем теперь.
Вольк видел, как силы противника начинают реагировать. Около групп кораблей замигали предупреждения о запуске орудий. Он мысленно слышал рев торпед, целующих космос, двигателей, разгорающихся в полную силу. В стратегиуме царила тишина, и далекий рык плазменных реакторов звучал будто эхо надвигающейся грозы.
— Приемлемое решение, — сказал Пертурабо, — но оно упускает один важный момент. — Символы полной боевой готовности орудий и кораблей вспыхивали по всему флоту Железных Воинов. — Наши силы состоят из четырех элементов. Одна из этих частей останется здесь, чтобы удерживать космос, пока будет длиться битва на поверхности. Еще две — боевые флоты, которые отправятся на Мондус Кратон и Нуминос, а оттуда проследуют через прорыв на Бета-Гармоне к точке сбора на Улланоре...
— Лорд Пертурабо, — подала голос одна из сервов, отвечающих за тактические системы, откуда-то между рядов панелей управления. — Все элементы ожидают вашего слова.
Пертурабо не сводил взгляд с Аргониса. Эмиссар смотрел в ответ, не мигая.
— Ты знаешь, в чем истинная природа железа? Даже когда оно недвижно, когда оно — лишь кусок руды в земле, железо видит сны, ибо оно знает свое предназначение... — Он обернулся к серву, что заговорила секунду назад. Кивнул. — Это предназначение — резать...
Серв отвернулась, жестами отдавая команду своим подчиненным.
— Крушить... — голос Пертурабо скрежетал, будто точильный камень по острому лезвию.
Через вокс с треском доносились приказы. Полотнища информации, отраженные в глазах Пертурабо, мигнули и заскользили быстрее.
— Разбивать.
Голограмма поворачивалась, расширяя обзор. Весь флот Железных Воинов выстраивался вокруг «Железной крови» и позади нее, а огромный корабль всё набирал скорость. Группы вражеских кораблей тоже перемещались, заходя на векторы атаки, скользя на фоне звезд и готовясь обрушиться вниз на массу кораблей Железных Воинов, точно ястребы на стаю голубей. Но они двигались слишком медленно, и Вольк понимал, что в своих теоретических выкладках их командиры предполагали, что часть флота останется рядом с Крейдом; что даже если они соберут достаточные силы, Железные Воины всё же не выступят, как единое целое; что они не смогут скоординировать свои действия так быстро, как им это удалось.
— Я всегда восхищался хтонийской прямотой, — заметил Пертурабо, по-прежнему глядя на Аргониса, пока мерцание боевых данных разгоралось и изменялось за его спиной. — Удар копья, единственная атака, сразу кладущая конец противостоянию. Но удар копья хорош ровно настолько, насколько достойна цель, в которую он приходится.
— Вы не отступаете из системы... — начал Аргонис. Вольк коротко рассмеялся, перебив его.
Вольк смотрел на примарха, сдерживая холодное веселье, охватившее его, когда он понял, что именно происходит. Пертурабо бросил взгляд на него, и в лишенных света глубинах глаз примарха он заметил проблеск чего-то, чего не видел уже давно: некую связь, мгновение общего понимания — настолько сильного, что на секунду его следующая мысль была точно эхо собственных мыслей Пертурабо.
— Ты не видишь, брат, — сказал Вольк. — Ты полагаешь, что единственное наше предназначение — это следовать твоему приказу, что мы — лишь мечи, которыми пользуются и следом откладывают в сторону.
Масса флота Железных Воинов неотвратимо двигалась вперед; вспыхнул выстрел центрального орудия — направленный туда, где боевой корабль Ультрамаринов двигался среди стаи судов эскорта. Корабли-сестры «Железной крови» разошлись вокруг нее широким конусом. В голограмме один за другим замерцали залпы. Показатели энергии щитов уменьшились. Расход боеприпасов усилился.
— Но мы — не инструменты, чтобы нас использовали, — сказал Форрикс, вставая рядом с Вольком.
Вражеский флот отвечал им. Огонь хлестал внешние элементы строя Железных Воинов. Умирали корабли. Гасли щиты. Раскалывалась броня, выплескивая пламя и свет в темноту. Но «Железная кровь» пробивалась дальше, и расстояние между ней и «Вечным консулом» сокращалось.
— Наше железо — в нашей крови, не в наших клинках.
Они теряли корабли. Они страдали. Но всё это не имело значения. Вольк смотрел, как корабли Ультрамаринов кружат по спирали вокруг них, поливая огнем, и знал: там умирают братья по легиону, что кажутся не больше, чем осколками света перед его глазами.
— Почему? — спросил Аргонис, когда «Вечный консул» загорелся под огнем пяти кораблей.
Пертурабо ответил не сразу. Он смотрел, как растут показатели потерь.
— Потому что мы были созданы, чтобы строить, но теперь мы существуем, чтобы разрушать. — Он поднял руку — все экраны мигнули и погасли, воздух на месте голограммы опустел. — Отправьте приказы элементам флота разделиться и выходить в варп, как только мы пересечем границу системы.
— Наш курс? — спросил Аргонис, когда Пертурабо развернулся и двинулся к выходу. Автоматы Железного Круга обратили на эмиссара зеленые глаза. Щелкнули и зажужжали изощренные механизмы в их руках — они едва заметно поменяли положение. Это напомнило Вольку, как напрягаются мышцы в руке воина, держащей меч. Лицо Аргониса оставалось бесстрастным.
— Куда мы направляемся? — снова спросил он.
— Даже бешеным псам Ангрона нужны снаряды и броня, — сказал Форрикс. — Потому мы отправляется в кузницу, что питает их.
— Сарум, — произнес Пертурабо, не оборачиваясь. — Мы отправляемся в колыбель драконов войны.
глава 1
главы 2-3
скачать 4 главу в формате docx
скачать 5 главу в формате docx
@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous