Дочитал «Solar War», который день лежу в пепле. И прахе. И сам я тоже пепел.
Ну то есть типичное для Вахи «так плохо, что аж хорошо», вы понимаете. Но это реально крутая книжка. Осада Терры началась прямо отлично.

дальше, конечно, спойлеры

Во-первых, что охуенно удалось — это масштаб войны. Очень часто за «деяниями героев» он как-то теряется, и выходит, что по просторам галактики бегают у нас одинокие примархи и космодесатники, противостоя друг другу.
Но нет. Ересь — это ГЛОБАЛЬНАЯ война. Это жертвы, которые измеряются миллиардами, потому что мельче считать даже смысла нет. Это война на всех планах реальности, по всему обществу Империума — от примархов до последнего гвардейца, до последнего жителя безымянной станции на каком-нибудь астероиде или беженца на Терре. И это, конечно, пиздец. Но это и так очевидно.
При этом, несмотря на неотвратимость наступления еретиков (ну, мы все знаем, что внешнюю оборону они вынесут всю, основная битва-то должна быть на Терре), это самое наступление не выглядит катящимся по сюжетным рельсам — изнутри и Сигизмунд, и Джубал, и все остальные стоят до последнего, потому что как иначе-то.

Во-вторых, боже мое, Мерсади. (пятиминутка бессвязных воплей)
Она прекрасна. Семь лет просидеть в тюрьме, решить, что про нее уже все забыли — но когда надо действовать, она действует. И не сдается. Сбежать с атакованного тюремного транспорта вместо того, чтобы ждать, пока их расстреляют согласно протоколу? — окей. Уговорить владельца корабля, который ее подобрал, не выкидывать ее в вакуум, а все-таки помочь добраться до Терры? — уговорила. Когда команду перебили, собрать тех из беженцев, кто умеет как-то с кораблями управляться, и организовать их? — да не вопрос. Ну лапонька же.
И Локен, конечно. Один его наезд на Малкадора «какого хуя вы приказываете убить мою девушку моего друга» — это уже отлично. Бедный Малкадор, как он задолбался, должно быть, с этими паладинами (=. И да, мне додали трогательной встречи пейринга — немножко, но все-таки.
Ну и финальный плот-твист с одержимой Мерсади — это прямо ухх. Отсылки! «The man behind you», «I've heard you have a story», вот это всё. Замыкающийся круг. И тот факт, что: 1) Локена перемкнуло на Цербера, но отпустило, когда он увидел Мерсади и узнал ее; 2) Мерсади слушает стоящего за ее спиной демона, который предлагает убить Локена его же мечом — а потом разворачивается и хуячит этим мечом в демона. Трогательный последний диалог и красивое падение в реактор, потому что пока она жива — она проводник для варпа, а этого допустить нельзя.
В общем, вы понимаете, почему я тоже в пепел.

В-третьих, остальные персонажи тоже очень прямо очень, просто у меня уже букв не хватает. Один Абаддон чего стоит, с флэшбэками про Хтонию и братство (есть один, где его отец приказывает ему убить братьев-по-клятве, чтобы пройти инициацию — ну вот такие на Хтонии традиции — а Абаддон говорит «я не хочу быть королем» и убивает отца, потому что братья ему дороже). И очень няшные взаимоотношения с Лайаком (причем Лайак постоянно Абаддона троллит, я бы сказал «неужели жить не хочется», но таки да, этому-то уже давно не хочется). И вообще.
Остальные тоже мимими — Сигизмунд и упоротость, Джубал и его красивая гибель, примархи... как примархи, опять же. Очень клевая адмирал Су-Кассен, которая командует собственно флотом Солнечной системы (я зову ее адмираль, с мягким знаком, потому что няшечка — ну то есть она суровая женщина, конечно, но).

Еще всякое по мелочи — например, вставки из варпа, где Хорус говорит с Императором, а Император говорит с тенями Хаоса, стоящими за Хорусом. (бедный Хорус уже в режиме «папа, ну заметь меня!», а папе, конечно, не до того)
Стратегические и тактические финты ушами — заминировать спутники/станции вокруг Плутона и взорвать их нахрен, когда там уже будет полно вражеского войска. Это было сурово, серьезно.
Или вот главный вопрос, которым задаются защитники Терры на всех военных советах почти до конца книжки — уж полночь близится, а Хоруса всё нет «где бля Хорус?». Потому что ну вот Плутон штурмует Аксиманд, Нептун — Пертурабо, вон еще Абаддон зашел перпендикулярно плоскости эклиптики, но что-то маловато этого всего... А потом граждане еретики зафигачивают ритуал невиданной силы и открывают дырку в варпе прямо рядом с Террой (что вообще-то в норме невозможно, внутри системы в варп нельзя). Причем такую дырку, из которой торжественно выползают все оставшиеся флоты, с Хорусом, Ангроном, Фулгримом и прочей радостью.
«Ибо пали стены небес», как сказал в конце Дорн. И таки они реально пали.

Короче. Всем читать, страшно рекомендую.

@темы: записки литературоеда, сорок тысяч способов подохнуть

---

дыбр прогулочный

В одном Старбаксе есть дверь, которая ведет никуда. За ней стенка — точнее, дверной проем, заложенный кирпичами. Дверь старая, в ржавчине и облупившейся кирпично-рыжей краске, а еще на ней пять засовов. На разной высоте. Каждый раз, когда я туда попадаю, я непременно открываю их все. Или закрываю, как повезет (я, похоже, не один такой любитель потрогать штуки).
Дверь стоит там просто так, в качестве детали интерьера. И, кажется, я про нее уже когда-то писал, но это было давно.

*
Запомнить маршрут на покатушки: Eglinton West (bus 63) — Ossington (subway) — Dundas West. И оттуда трамвай по Ронсевалю и Кингу (504? не помню), очень длинный и домики за окнами няшные.
А учитывая, что у меня теперь есть карточка, а на карточке работает трансфер на два часа, можно еще и выходить погулять (=. Хотя тогда лучше, пожалуй, сразу на метро доехать до Дандаса, быстрее выйдет.

*
На самом деле улица называется Roncesvalles и местные читают это примерно как написано, но нельзя же так просто. У меня она Ронсеваль.
И там есть что-то с названием «Авалон» (разглядеть вывеску не успел, слишком быстро проехали мимо, но оно есть). И, поскольку это польский район, куча названий с непредаваемой польской орфографией — боюсь даже представить, как их в итоге произносят.

*
Давненько не ездил в новых трамваях (и вообще ни в каких), а они по-прежнему милы и футуристичны. Даром что расположение сидений в них странненькое — ну вот зачем чуть ли не половина из них повернуты в обратную сторону? Ну да ладно.
Зато водителя не видно, остановки объявляет автоматический голос (и вежливо предупреждает каждый раз внимательно смотреть по ходу движения транспорта), проверка билетов тоже автоматическая — полное ощущение, что там робот. Лично я одобряю. Слава Омниссии (=

@темы: лытдыбр, Canada notes

---

Внезапные котики.

(попячено с тумбочки)

Семеро. Очень целеустремленных. Кого-то они мне напоминают... (=

@темы: эпический дискурс, смеющиеся грибы

---

и о погоде

Весна в режиме «внезапно», цветет всё и сразу — яблони, вишни, черемуха, сирень. Магнолия облетела вчера под ливнем, форзиция доблестно держится, даром что зацветает вообще-то первой. Резко зеленеют деревья — еще неделю назад ничего не было на них. Короче, опять весны-которая-в-мае у нас нет, наступает сразу лето.
Есть, впрочем, и очевидные плюсы — вчера добрался до даунтауна и радостно там пробродил полдня. Можно передвигаться не перебежками от укрытия к укрытию от метро до кофейни, а нормально ходить. И теплый ветер. Все равно сдувает, правда, но наконец-то теплый.

Фауна активно выползает — вот, к примеру, белка дивной расцветки, пятнистая я таких мутантов еще не видел:

скунс и еще одна белка

В первый раз, кстати, удалось сфоткать скунса. Обычно они мне попадались в темноте, а тут только-только начало смеркаться, плюс ура фильтрам в телефоне. Скунс увлеченно ползал по газону, уткнувшись в него мордой — то ли ел там траву, то ли что-то вынюхивал. Подойти ближе и уточнить я не рискнул (=


А это просто белка, маленькая и черненькая.

И еще немного флоры, потому что куда без нее.

яблони и не яблони

Красные клены, которые реально красные, всегда:




И еще чуточку магнолии, которую я просто очень люблю (=

@темы: фотофлуд, лытдыбр, Canada notes

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 8-9

Малогарст

Он открыл рот, чтобы закричать.

Пыль... Он чувствовал вкус пыли... и дыма от полевых костров.

Он попытался встать и посмотреть, откуда прозвучал голос.

Хорус Луперкаль стоял рядом с ним, положив руки на перила беломраморной балюстрады. Вспышки двигателей космических кораблей расцвечивали ночное небо над головой. На темной равнине под балконом, где они стояли, перемигивались огни. Ветер колебал пламя факела, горящего в железном креплении под ними.

— Господин... — начал Малогарст.

— Что ты делаешь, Мал? — спросил Хорус, не поднимая взгляд.

Малогарст хотел заговорить, но замешкался. Он огляделся вокруг. Коснулся камня балюстрады — тот был твердым, материальным. Он посмотрел на свою перчатку. Пальцы были закованы в серо-белый керамит.

— Ты не должен здесь быть, — сказал Хорус.

— Где «здесь», мой господин?

Хорус выпрямился, на мгновение нахмурившись. Малогарст понял вдруг, что примарх был облачен не в темно-зеленый Сынов Хоруса, и не в черный Повелителя Нового Империума. Его доспех был белым — как в давно прошедшие дни, белым — цвета Лунных Волков.

— Это Улланор, Мал, — сказал Хорус. — Разве ты не видишь? Это Улланор, и завтра мой отец окажет мне великую честь.

Малогарст посмотрел на Хоруса. Его лицо было таким же, как... Нет. Оно было как будто сильнее, нетронутое теми заботами, что осаждали его тогда, накануне триумфа. Этот Хорус был спокоен — скорее образ того, что должно было быть, чем то, что было в действительности. Он глядел, как ночь заполняет тишину равнины, и он стоял один.

— Воитель... — выдохнул Хорус. — Меня назовут Воителем, Мал. Завтра, на этом самом месте, мой отец передаст мне командование Великим Крестовым походом.

Малогарст моргнул. Ветер, касающийся его лица, казался реальным. Очень реальным. Словно острый край лезвия, прижатый к коже.

— Он говорит, что Он должен вернуться на Терру. Есть дела, которые требуют Его присутствия. Дела... — слово скользнуло прочь и развеялось по ветру. — Он забирает Рогала с собой.

— Сир...

— Полное командование, абсолютная власть в завоеваниях — моей ли рукой или чужими. Такая честь, Мал, такая демонстрация доверия...

— Сир, я не здесь...

— Вот только почему это кажется пустым — незавершенная задача, с которой надо поскорее разобраться?

Малогарст шагнул ближе.

— Господин, это — не реальность. Улланор был давным-давно. У нас мало времени...

Хорус повернул голову. Темное небо содрогнулось, окрашиваясь алым рассветом, а затем — сияющей голубизной. Пылающее солнце взлетело в зенит. Равнина огней превратилась в море лиц среди блеска брони. Балкон сотрясался от поступи Титанов. Ревели боевые рога, разгоняя своим звуком ветер. Вся мощь человечества маршировала и выкрикивала кличи, пока солнце не закатилось во тьму и звезды не осветили красным возвратившуюся ночь, и Хорус уже не был облачен в белое с серым, но возвышался мрачным силуэтом — сама темнота, обретающая форму лишь в блеске острых краев и в обрывках теней.

— Малогарст... — выдохнул Хорус, и голос его раскатился громом, сливаясь с воплями боевых рогов.

Малогарст отступил назад. Воздух вышибло из легких. Нестерпимый жар опалял его плоть. Напряжение сдавливало кости. Он слышал смех, высокий и пронзительный, разрывающий мысли. А потом Воитель отвернулся — черная тень на фоне неба, полного красных грозовых облаков.

— Вы послали эту тень? На какое посмешище вы себя выставляете?

И он засмеялся, но Малогарст слышал пустые раскаты грома.

Броня Хоруса была вновь белым и серым Лунных Волков, но теперь ее покрывали сажа и потеки крови. Балкон исчез, земля под ногами была зернисто-серой — город, обращенный в пепел огненной бурей.

— Господин, — позвал он. — Господин, послушайте меня. Я — Малогарст. Я ваш слуга.

Хорус обернулся к нему. Малогарст едва не упал.

— Ты — ложь. Здесь нет никого. Это — пустошь богов.

Хорус поднял взгляд, и вдруг его ореол его присутствия словно бы умалился, словно он стал чем-то более похожим на человека. Тени скрылись, оставляя его лицо, дрожащий жар остыл. Красные облака и спирали из пепла замерли. Он посмотрел на Малогарста, и там, где только что был огонь — теперь Малогарсту показалось, что он видит боль в глазах примарха.

— Мал?

— Это я, господин, — ответил Малогарст.

— Но ты не можешь быть здесь...

— Господин, вы помните «Мстительный дух»? Ваша рана...

Но Хорус лишь покачал головой.

— «Мстительный дух» был давно.

— Нет, сир, — возразил Малогарст. — Это — сейчас. В это самое мгновение вы сидите на своем троне, и я там, с вами. Разве вы не помните?

— Помню... — произнес Хорус. — Я помню всё. Я помню, как расходилась земля под первым плугом. Я видел, как первый меч поднимается из воды, остывая после кузницы. Я держал угли умирающего солнца в своей руке.

— Вы были ранены...

— Волк укусил глубоко, но недостаточно глубоко. Лишь царапина, напоминание о том, что у моих братьев тоже есть зубы.

Малогарст покачал головой.

— Рана открылась снова, на Бета-Гармоне. Вы истекали кровью. Вы...

— Я умирал.

— Да, — Малогарст замолчал на мгновение. — Вы всё еще умираете.

Хорус не ответил.

— Улланор... — медленно выговорил Хорус, и вокруг них облака и пепельный ветер взметнулись на миг и вновь застыли. — Улланор...

— Вы помните? Но тогда вы помните и приказы, что вы отдали?

Примарх нахмурился, и на секунду тени выросли вновь: точно темные вены проступили под кожей.

— Приказы? Нет, но Улланор ждет меня — там. Он ждет меня.

Хорус зашагал вперед. Пепел под его ногами не издавал ни звука, и впереди расстилалась лишь серая равнина.

Малогарст ощутил, как его мысли кружатся водоворотом.

«Улланор ждет меня...»

Несмотря на всё, что он знал о варпе, несмотря на все те шаги, которые он предпринял, чтобы достичь этой точки, он всё же не был уверен. Был ли он в действительности на «Мстительном духе»? Оставался ли он по-прежнему там, истекая кровью на полу?

Он поспешил за своим Воителем.

— Сир, что происходит?

Хорус взглянул на него. Бескрайняя стылая равнина отражалась в его глазах.

— Есть цена, Мал, цена, которую нужно платить. Я должен идти.

— Вы не имеете в виду...

— Я не умираю.

Он не останавливался. Завеса пепла скрывала его силуэт. Вновь поднялся ветер. Малогарст вскинул руку, прикрывая глаза от обжигающих искр. Он моргнул. Хорус уже стал размытым пятном в вихре пепла, уходя всё дальше.

— Сир!

— Я не умираю, Мал, — донесся до него голос Хоруса — нить, тянущаяся из-за пределов зрения. — Я сражаюсь.

Лайак

Призрак ударил воплем по разуму Лайака; один из шести глаз его маски треснул. Он прокричал имя развоплощения; его броню и жезл окутал огонь. Призрак обернулся вокруг Лайака: весь — ничто, набросок быстрых движений и вопящего лица. Когти, впрочем, у него оставались. Они чиркнули по Лайаку, стоило ему взмахнуть своим пылающим жезлом. Его обдало холодом от этого прикосновения. Из рассеченной кожи шла кровь. Разум превратился в водоворот образов-голосов.

«Ты — чистая душа, Лайак…»

«Ты — пустой человек…»

«Как тебя зовут?»

В своем разуме он призывал имена и формулы, бичуя ими память, будто дождем клинков. Ответа не было. Никакого. Он падал.

«Боги отреклись от тебя…»

«Ты был взят сюда лишь как жертва…»

«Почему, как ты думаешь, они благословлены как мученики?»

Его лицо горело огнем. Металл шлема корчился, извивался. Крючья на внутренней стороне рвали плоть, точно зубы. Жезл выскальзывал из рук. Разум кружил без остановки, не в силах отыскать центр. Ладони Лайака поднялись к маске.

«Кто ты?»

«Ты наверняка был кем-то прежде...»

«Я — никто».

Маска будто сама упала ему в руки. Кровь полилась из руин разодранного лица. Туман был точно стена, прижатая к самым его глазам. Огонь вокруг брони угас.

— Теперь, — разнеслось далеким криком-плачем на ветру, — теперь ты воистину наш.

Лайак поднял взгляд. Сверху на него смотрело лицо. Молодое, но генетическая алхимия — скорее, чем время, — сделала его черты твердыми. Одинокий язык черного пламени отмечал каждую щеку. Глаза были темными. Броня цвета пепла кольцом охватывала шею.

— Я не знаю, кто ты, — выдохнул Лайак, и собственный голос показался ему чужим.

— О нет, ты знаешь, — возразил обладатель лица. — Я был рожден под светом звезды, что сияет над Террой. Этот свет… В те времена он приходил сквозь иллюминаторы, когда станция выходила из тени затмения.

Лайак слушал, пригвожденный к месту словами странной фигуры.

— Даже сквозь всю эту пыль и сажу ты мог видеть свет. Говорили, там и тогда, что это опасно, что если пленка на кристалле окажется повреждена, то свет убьет тебя… Это не имело значения. Что такое была смерть по сравнению с этим светом? Я был тогда один: ребенок, взрослеющий без воспоминаний о тех, кто создал меня, полагаясь лишь на инстинкты, способные сохранить невинную душу в гниющем городе, повисшем среди пустоты.

— Замолкни, — рыкнул Лайак, чувствуя слабость в произнесенном слове в тот самый миг, как оно сорвалось с языка.

Фигура в серой броне не сдвинулась с места; лицо оставалось безмятежным. Лайак не мог отвернуться. Этот спокойный взор был как целый мир; а слова — громче мыслей и мягче пепла.

— Меня нашли. Я был последним, кто остался в живых. Меня спросили, верю ли я в богов. Боги… Те, кто нашел меня, пришли из-за них. Боги были повсюду. На каждом стыковочном узле было по святилищу, усыпанному приношениями — клочками ткани, яркими трубками поливальщиков, крошечными костями. Под кучей хлама ты мог увидеть богов. Они были сделаны из старого стекла, запыленного металла и проводов. Их были сотни. Кал’дур’ха, Податель Дыхания. Су’неш Джанек, Госпожа Молнии. Воль’Теон, Стоящий-в-Начале, и прочие; с невнятными именами, но всеобъемлющей силой. Их жрецы-гангстеры громыхали от амулетов. Можно было слышать, как они идут, чтобы убивать. Жертвоприношение, вот как они это звали, но по сути оно оставалось тем же убийством. Единственное, что я мог вспомнить из времени, прежде чем я остался один, это жрец-гангстер с вырезанной на лице звездой и кулон с каплей крови, болтающийся на его руке, сжимающей нож…

Лайаку казалось — он видит, как образы расцветают внутри этих слов: изломанные, витражные видения о мальчике, жившем в тенях.

— Всё это кончилось, когда пришли они. Всё сделалось пламенем, и гангстеры кричали, сгорая. Меня нашли, потому что я выбрался из укрытия, чтобы посмотреть, как сгорают боги. Я плакал. Меня увидели. Я не убежал. Они были огромными: гиганты в сером, несущие в руках огонь. Они не убили меня, хотя убивали всех остальных. Они спросили меня, отчего я плачу. — Говоривший протянул руку, чуть расставив пальцы, как если бы хотел погладить Лайака по щеке. — Я рассказал им. Они забрали меня с собой. Изменили меня. Переделали меня. И я видел истинный свет солнца — и сжигал ложных божеств. Мне была дана цель, и я обрел себя в пламени. У меня была истина, и больше ничего мне не было нужно.

— Я не… — выдохнул Лайак. Он всецело владел собой, его мир зиждился на силе, однако в это мгновение он чувствовал себя как с содранной кожей и без малейшей воли к сопротивлению. — Я не знаю тебя.

— Нет, — было ему ответом. — Ты раб. Носитель пустого имени, существо, а не человек, которым ты был когда-то. Было бы милосердием сказать, что это благословение, что ты обретешь покой. — Лайак мог видеть сквозь протянутые к нему пальцы. — Но я никогда не был милосерден, не так ли?

Серебряный кинжал резанул по горлу призрачной фигуры. Оттуда вырвалась кипящая чернота. Призрак рухнул назад, взбухая и раздуваясь, точно дым, подхваченный бурным ветром. Раздался пронзительный вопль, переходящий в завывание, проносясь эхом всё дальше и дальше.

Настоящая, вещественная рука показалась из тумана и схватила Лайака за запястье. Он поднялся; его мышцы отреагировали, опережая разум. Он посмотрел в пустые глаза Хебека; раб помог ему встать на ноги.

— Двигайся! — раздался голос Актеи.

Его рабы клинка стояли по обе стороны от оракула. Она по-прежнему держала в руке хрустальный флакон, но теперь поворачивала голову из стороны в сторону, изучая туман слепыми глазами. Серебряный кинжал в другой ее руке казался взгляду Лайака потускневшим.

Жезл по-прежнему оставался у него в руке; в другой была маска. Он поглядел на Актею.

— Всё в порядке, — бросила она. — Я не могу видеть твое драгоценное лицо, помнишь?

Лайак поднял шлем, и тот со щелчком вернулся на место.

— Иллюзии, — прорычал он; его мысли возвращались на свои места.

— За мной, быстро, — произнесла Актея — и бросилась бежать. Лайак поспешил следом и сравнялся с нею спустя всего лишь два длинных шага.

— Где примарх? — окликнул ее Лайак.

— Там же, где и мы все, Пустой, — ответила Актея, тяжело дыша. — Потерян.

Вольк

«Грозовой ворон» копьем вонзился в темноту. На дисплее шлема Волька зажглись руны прицеливания. Надвигающийся рой представлялся пульсирующим облаком отметок угрозы. За ними будто бы клубилась, вздымаясь, пыль. Изумрудные и охряные облака складывались в призрачные лица; их глаза сверкали огнем умирающих звезд. Боевые корабли формировали своего рода клетку вокруг «Железной крови». Поток тактических данных, доступных Вольку, фиксировал двадцать пять единиц, и еще десять маячили на границе зоны действия ауспексов. Корка застарелых корост скрывала их изначальный облик. Некоторые были слиянием двух или больше судов: корпуса держались вместе благодаря металлу, проросшему сквозь них, точно пораженные раком кости. Другие бугрились опухолями; пузыри кист усеивали орудийные гнезда. И все они изрыгали в пустоту космоса снаряды и летательные аппараты.

— Нам будет, что убивать, — донесся сквозь потрескивание в воксе голос Аргониса. Вольк глянул через левое плечо — и обнаружил перехватчик эмиссара, очерченный синим: синхронизированные данные эскадрильи кружились вокруг него кольцом. То был «Зифон», машина компактнее и быстрее, чем «Грозовой ворон», но с меньшим боезапасом. И 786-1-1 был снаряжен полностью. Пускай запасы Легиона почти иссякли, но если они не переживут это столкновение — неважно, сколько еще останется патронов.

— Будем надеяться, ты всё так же хорош в убийстве, как прежде, — ответил Вольк.

— Как и ты, брат, — сказал Аргонис. Вольк моргнул — такова была безыскусная искренность этих слов.

Вольку не приказывали вступать в бой, но ему не нужны были приказы. Он был воином, и существовал — прежде всего — ради битвы. Пертурабо никак не прокомментировал его решение. Вольк сомневался, что примарх вообще счел это сколько-нибудь важной деталью.

Вольк как раз забирался в кабину истребителя, когда вокс у него в шлеме щелкнул и раздался голос Аргониса:

— Я буду твоей тенью, Железный Коготь, — сказал тот; старый позывной, взывающий ко временам, существовавшим ныне только в памяти.

— Как пожелаешь, — ответил Вольк.

Уже в космическом пространстве, Вольк ощутил, как отдается у него в позвоночнике рев двигателей, толкающих истребитель туда, где разворачивалось сражение. Десятки других боевых машин рассыпались вокруг кораблей Железных Воинов, готовясь встретить вражеский рой. Корабли поворачивались, перестраиваясь ромбом; орудия заряжены, но пока не стреляют. На дисплее шлема Волька таймер в углу отсчитывал время до перехода в варп.

— Цели два-восемь-пять на три-пять-семь, — сказал Аргонис.

— Вижу их. Вступаем в бой.

Истребитель Аргониса свернул в сторону. Звездный свет выхватил орлиные перья, выгравированные золотом на черном-с-зеленым фюзеляже. Вольк проделал тот же маневр. Всё чувствовалось привычным — словно тогда, когда берешь в руки старый меч. Здесь он не командовал авиа-батальоном. Все его братья остались на Крейде. Он не знал даже, достигнут ли они когда-либо Улланора. Вольк знал: ему полагалось бы чувствовать себя слабее и меньше, но это было не так. Пока звон прицельных систем наполнял его уши и перегрузки сдавливали плоть, он чувствовал себя так, словно нечто на краткое время возвратилось к нему.

Три булавочных размеров огонька вспыхнули в поле зрения, окаймленные янтарными метками прицела. Он моргнул. В левом глазу развернулось увеличенное изображение возникло. Каждое из пятнышек было летательным аппаратом; каждый в несколько раз превосходил размером как его машину, так и машину Аргониса.

— Три цели, приближаются быстро, разделяемся и идем наперерез, — передал он по воксу.

Аргонис направил свой перехватчик по широкой дуге, нацеливаясь наперерез наступающим машинам противника. Вольк свернул в противоположную сторону.

Предупреждения о наведенных вражеских орудиях звенели в ушах.

Позади него первые залпы чужого флота пробивали сферу истребителей, устремляясь к «Железной крови». Орудия кораблей легиона открыли ответный огонь. Потоки пламени расчерчивали темноту. Взрывались торпеды. Ночь расцветилась вспышками плазмы.

Три выбранные Вольком цели ускорились. Их двигатели выдыхали рваные конусы пламени. Они не пытаются уклониться, понял он. Никто из них не пытался. Весь вражеский флот смыкался вокруг «Железной крови» и ее кораблей, сжимая сферу вокруг них. Они не выживут, осознал Вольк. Пусть их было больше, но они шли прямиком на пушки Железных Воинов. Даже если им удастся сбить несколько кораблей, то лишь ценой собственного уничтожения. Этот план не имел никакого смысла.

Турели на вражеских истребителях повернулись. Вольк бросил 786-1-1 в крутую спираль, уходя из-под обстрела. Шторм лазерного огня обрушился на него, но он уже вращался. Цели были прямо перед глазами, зажатые между ним и перехватчиком Аргониса. Снова зазвенели сигналы систем прицеливания. Его палец нажал на кнопку огня. Ракеты сорвались с крыльев. С другой стороны от троицы противников Аргонис выпустил залп собственных ракет и резко ушел вверх. Вольк повторил маневр секунду спустя. Ракеты достигли цели, и вражеские истребители перестали существовать. Проржавевшая броня и костяные наросты исчезли в сферических вспышках грязного света.

— Всё просто, — выдохнул Аргонис по воксу; они оба вновь вернулись в строй.

— Ты что же, горд участвовать в убийстве собственного Легиона, брат?

Пространство вокруг них сверкало и пульсировало вспышками взрывов. Счетчик, бегущий по краю визора Волька, мигал, отсчитывая мгновения до того, как флот сможет отступить в варп.

— Ты недоумок, — рявкнул Аргонис. — Чем бы ни были эти создания, они — не мой Легион.

— Ты так уверен?

— Что они пытаются сделать? — спросил Аргонис, как если бы не услышал.

Вольк собирался ответить, как вдруг сфера космоса за куполом кабины содрогнулась и исказилась.

— Взгляни на звезды, — позвал Аргонис.

Вольк оглянулся.

Звезды исчезли. Клубящиеся облака газа поглотили темноту. Угольно-красное свечение мерцало во мраке. И не было больше просто кольца ржавых кораблей и пылающего роя снарядов; были тени на глубине. Обширные, громадные тени. Тени, что двигались, словно силуэты морских тварей, всплывающих из таких глубин, куда не достигает свет.

«Железная кровь» начала стрельбу из основных орудий. Новые солнца расцветали во мраке. Макро-снаряды ударили о пустотные щиты вражеских кораблей. Волны энергии выплеснулись в темноту — пустотные щиты падали слой за слоем, дрожащими вспышками. Остальные корабли Железных Воинов также открыли огонь. Три раздутых корабля погибли: разодранные на части, окутанные пламенем, изрешеченные насквозь.

Но темнота за горящими обломками не была просто чернотой. То была кожа. Прозрачная кожа на черном оке, глядящем вперед. Рой приближающихся торпед прорвался сквозь стену взрывов, пылая, будто рой насекомых, летящих сквозь пламя свечей.

Вольк ощутил, как тело охватывает жар. Он покрылся потом. Он чувствовал, как давление расплющивает капли по его коже. Перед глазами всё расплывалось.

— Ты слишком слаб… — выдохнул голос внутри его черепа, что мог быть воспоминанием, а мог принадлежать ему самому. — Железные Воины умирают, и железо в их крови становится ржой. Они умирают без патронов в оружии. Они умирают так, как было всегда и как всегда будет. Как слабые и нежеланные дети войны.

«Но разве есть выбор? — ответил голос у него в мыслях, тихий и размеренный по контрасту со штормом. — У нас нет выбора и никогда не было. Мы — инструменты для чужих завоеваний. Мы ломаемся, и нас выбрасывают, использовав. Нам не остается быть ничем иным».

— Всегда есть нечто иное, — ответил голос внутри черепа. — Тебе лишь нужно позволить себе стать им.

— Брат! — окрик-предупреждение выдернул его обратно в реальность. Красные огни озаряли кабину. Фюзеляж сотрясался от попаданий. Что-то ударило прямо в стекло кабины; от места столкновения разбежалась паутина трещин. Вольк влетел в крошащуюся стену обломков. Его палец лежал на рычаге активации лазпушек, опустошая их заряд. Он ощущал жар разрушения — своими нервными окончаниями, своей душой.

Он осознал, что не способен остановиться, что он, не осознавая того, летел строго по направлению к надвигающимся врагам. Все это время он убивал. Обломки, окружавшие его, — вот и всё, что осталось от его жертв.

Таймер на краю его поля зрения неумолимо приближался ко времени, когда «Железная кровь» будет готова к переходу в варп. Ему следовало развернуть 786-1-1 и с как можно скорее добраться до корабля. Ему следовало покинуть сферу боевых действий. И он не сделал этого. Он не мог. Нечто иное, нечто, таящееся у самых корней его измененной плоти, удерживало его там, где он был сейчас. Он не желал держаться. Он не желал выносить испытания, которые не под силу другим. Он желал истинно быть тем, чем всегда и оставался; тем, чем всегда по-настоящему был.

— Что ты делаешь?! — окликнул его Аргонис.

Нейроконтакты, соединяющие Волька с 786-1-1, горели. Торпеды и пушки были его пальцами.

Вражеская машина мелькнула в поле зрения Волька. Он выстрелил. Лучи лазеров протянулись от него к цели.

Взрыв…

Свет… Яркий свет за лихорадкой размытых красок. Он вращался. Двигатели ревели в такт с сокращениями его легких.

Вольк видел, как остальные истребители заградительного строя разворачиваются, пылая выхлопами двигателей, как они сжигают остатки горючего и несутся обратно в объятия своих кораблей-носителей.

Ему следовало быть с ними. У него было достаточно топлива. Достаточно времени.

Голос…

— Выходи из боя! — звенел у него в ушах крик Аргониса. — Выходи из боя немедленно!

Малогарст

Тишина сомкнулась вокруг него, точно сжатый кулак. Окаймленные красным облака превратились в безликую черноту, звук ветра сменился гулкой неподвижностью. Малогарст сделал вдох — и услышал, как звук заполняет уши. Он шагнул вперед. Его нога коснулась холодного, влажного камня. Брони на нем больше не было. Он чувствовал, как грубая ткань царапает кожу при движении. В руках был посох, готовый принять его вес при следующем шаге. Боль пронизывала спину, и он поморщился, попытавшись идти дальше.

«Всё это — нереально», — напомнил голос в его голове, а другой голос ответил: «С чего ты такое взял? Если здесь не действуют те же правила, это еще не значит, что этого нет на самом деле».

Но здесь, в любом случае, не было и следа Хоруса. Только темнота и звук его собственного дыхания. Вот только ощущения были другими. У него было всего два легких и одно сердце.

Снова смертный, пусть и только на время.

— Сир, — позвал он. — Хорус...

Ему отозвалось эхо, раскатываясь в замкнутом пространстве впереди. Значит, это пещера или, может быть, зал. Он шагнул еще раз, чувствуя влагу на выглаженных водой камнях и тяжело опираясь на посох. Хорус где-то здесь. Он должен быть...

«Должен ли?» — мелькнуло в мыслях.

Малогарст моргнул. В отдалении появился свет — маленькое, холодное пятнышко, но всё же свет. Он двинулся туда, поскальзываясь и едва не падая на неровном полу. Пятно света увеличивалось. Это был не огонь, не яркий луч прожектора или люмен-лампы. Этот рассеянный свет приближался постепенно, отражаясь от мокрого камня. Малогарст не сводил с него глаз, медленно пробираясь по полу пещеры, пока наконец не разглядел источник света. Он остановился.

Черное озеро пересекало пещеру от стены до стены. Непроглядно-черная вода, похожая на провал в бездну — если бы не лунный свет, отражающийся от поверхности. Пока Малогарст смотрел на это, одинокая капля сорвалась сверху, рассыпая рябь по воде. Он поднял взгляд. Потолок пещеры был сплошным камнем с хрустальными прожилками, без трещин и отверстий. Озеро, хотя и узкое, перекрывало дорогу дальше, и обойти его по краю было невозможно. Малогарст подошел к берегу и нагнулся, собираясь коснуться воды пальцами.

— Ты точно хочешь это сделать?

Малогарст вскочил и отступил от озера, сжимая посох обеими руками и готовясь ударить.

На другом берегу стоял некто. Это был человек. Дряблая кожа покрывала иссохшие мышцы, и волосы, доходившие до плеч, блестели белым в отраженном лунном свете. Впрочем, спину этот некто держал прямо, и время, покрывшее морщинами его лицо, только сильнее заострило его острые по-птичьи черты. В первую секунду Малогарст не узнал это лицо — без тех генетических улучшений, которыми оно обладало при жизни. Затем узнавание вытолкнуло имя из его рта.

— Йактон?

Йактон Круз пожал плечами.

— Если хочешь, — сказал он. Теперь Малогарст обратил внимание на его одежду. Длинная серо-белая туника свешивалась с плеч Круза. Ткань была заляпана кровью. Малогарст различил резкие росчерки от ударов мечей и темные пятна от глубоких ран. Рваный лист пергамента, приколотый обломанными лезвиями ножей, украшал грудь Круза. На пергаменте было написано одно-единственное слово — быстрым, неровным почерком. «Убийство», гласило оно.

— Дух варпа, — прорычал Малогарст, — порождение демонов, явившееся в обличье памяти.

— Если пожелаешь, может, и так, — снова сказал Йактон Круз. Его глаза казались пустыми дырами, напоминая слепой взгляд древних статуй.

Все знания, которыми Малогарст овладел в беседах с созданиями имматериума, ожили в его разуме. Он искал Хоруса, чтобы вытащить своего повелителя обратно в мир живых. Он шагал сейчас по путям варпа, среди снов и метафор, и варп искажал его задачу, превращая в нечто куда более древнее и смертельное. Он не должен был забывать об осторожности.

— Ты ищешь, Кривой, ищешь далеко за пределами твоих сил и способностей.

Круз шагнул вперед и нагнулся к посеребренному луной озеру. Вытянув руку, он медленно коснулся воды кончиками пальцев.

— Но ты всё еще можешь получить ответы, если хочешь.

— И какова цена? — сказал Малогарст. В его мыслях зрело подозрение, но он не позволял идее сформироваться, скрывая ее в этой незавершенности. Все ухищрения, необходимые, чтобы лгать людям, не могли сравниться с искусством обманывать демонов.

— Цена? — переспросил Круз. — Ты должен знать это, брат. Ибо где мы сейчас и что это за вода перед нами?

— Хтония, — произнес Малогарст, давая имя мысли, что посетила его сразу же при взгляде на стены пещеры и черное озеро. Он посмотрел на диск луны, висящий над покрытой рябью водой. Подумал о Морнивале и об осколках старых обычаев, укорененных в легионе так глубоко, что только теперь их происхождение из темноты делалось очевидным.

— Дверь становления, — сказал он, глядя в пустые глаза Круза. — Сборщик платы, и... — он поднял руку к груди, и его пальцы нащупали кожаный мешочек, висящий на шнурке на шее. Сняв его, он вытряхнул содержимое мешочка на ладонь. Одна-единственная блестящая зеркальная монета, мерцающая, точно отражение утонувшей в воде луны. — Цена.

— Ты ли — тот, кого я призывал? — спросил Малогарст, вскинув руку и зажав между пальцами монету, покрытую гравировкой. Обрывок древних легенд из тоннелей Хтонии, обретший новую силу благодаря искусству, которое постиг Малогарст. Монета мертвых, дар, уплаченный, дабы обязать проводника проделать путь сквозь неведомое. Кровь и символы на монете придавали ей здесь, в варпе, вес и значение куда больше, чем в реальности.

Круз не шевельнулся.

— Ты понимаешь, — сказал он; скорее утверждение, чем вопрос.

Малогарст посмотрел на волчью голову на серебряном диске. Он наклонил ладонь, и голова превратилась в глаз с узкой прорезью зрачка.

— Моя душа, — ответил он. — Всё, чем я был и что я есть, всё, что я ограждал от варпа, когда другие отдавались ему.

— Такова цена, — сказал Круз и протянул ладонь над водой. — Цена всегда такова.

Малогарст кивнул, на мгновение сжав монету в кулаке и открыв ее снова. Серебро ярко сияло в его пальцах.

— Да, — согласился он. — Конечно, именно так. Я понимаю.

Он подбросил монету в воздух. Она закувыркалась — глаз и волк сменяли друг друга в падении — и ударилась об отражение луны, разбив его. Круз метнулся вперед — его рука нырнула под воду, чтобы поймать тонущую монету. Пальцы Малогарста сомкнулись вокруг сжатого кулака Круза.

— Я понимаю, — прорычал Малогарст. Круз попытался вырваться, но Малогарст крепко держал его. Слог силы сорвался с его губ. Стены пещеры задрожали. Вода в озере забурлила, пошла волнами. — Я понимаю, — повторил он и выплюнул цепочку слогов в лицо Крузу. — Лайак поместил тебя здесь, зная, куда приведет путь. Так вы хотите заманить меня. Получить возможность вонзить свои клыки в мою душу. Поместить близ Хоруса еще одного раба.

Лицо Йактона Круза искажалось, иллюзия плоти пузырилась и плавилась. Челюсть с хрустом удлинилась. Выдвинулись черные клыки. Шерсть и перья прорастали сквозь кожу. Тело увеличивалось в размерах, мышцы вздувались под серой плотью. Демон взревел в лицо Малогарсту. Слюна и кровь забрызгали его щеки.

— Ты пал, — проревел демон. — Ты уже пал. Ты уже стал мясом на нашем столе. У тебя нет выбора. Единственный вопрос — кто держит твой поводок.

— У тебя нет власти надо мной. Я уже давно отдал свою душу...

Малогарст крепче сжал хватку поверх руки существа — руки, что по-прежнему держала монету — зеркало настоящей монеты, висящей на его перерезанной шее в реальном мире; монету, которая прожигала сущность демона, как бы он ни пытался от нее избавиться.

— Я отдал свою душу Хорусу Луперкалю, — сказал он и произнес последний слог. Демон закричал. Монета погружалась в его плоть, сжигая до углей кожу и кость. Малогарст разжал пальцы и выпрямился.

Демон скорчился на краю озера, затем замер. Его челюсть втянулась обратно. Перья и шерсть скрылись под кожей. Когда он наконец встал, то выглядел так же, как и раньше. Только правая рука осталась черной и искривленной, со сморщенной кожей и когтями на пальцах. Серебряная монета лежала на ладони, сплавившись с почерневшей плютью. Демон, казалось, коротко вздохнул, затем поднял взгляд на Малогарста.

— Ты заплатишь за это.

— Как тебя зовут?

Демон покачал головой.

— Ты связал меня. Зачем тебе мое имя?

Малогарст тонко улыбнулся.

— Чтобы знать, как к тебе обращаться. Назови мне свое имя.

— Амарок, — ответил демон.

— И ты будешь моим проводником, Амарок, как и обещал, хотя не собирался выполнять обещание. — Малогарст указал на озеро. — Отведи меня к Хорусу.

— Ты даже не представляешь, о чем просишь.

— Неважно.

— Хорошо же, — Амарок нагнулся и дохнул на воду. Луна исчезла, оставив лишь темноту; теперь на поверхности не было никакого отражения. Демон отступил назад и указал на озеро.

Подойдя к краю, Малогарст поднял взгляд на демона. Черные провалы взглянули на него в ответ.

— Почему ты носишь этот облик? — спросил Малогарст. — Из всех лиц, которые ты мог бы выбрать, этот старый дурак мало что значит для меня. — Он махнул рукой в сторону пергамента, по-прежнему приколотого к груди демона. — А его смерть — и того меньше.

— Мы все старики, Мал, — произнес голос Йактона Круза. Амарок улыбнулся и указал на озеро: — После тебя, хозяин.

Лайак

— Это место осквернено! — рыкнул Лайак. Перед ним дороги ветвились и скручивались, словно внутренности витой раковины. Он и его спутники перестали бежать еще какое-то время назад — насколько давно, он не мог судить. Они миновали пространства — Лайак в этом был убежден — более обширные, чем это; огромные, гулкие пространства, давившие на его чувства, даже будучи укрыты туманом. Гравитация подчинялась простому в своей извращенности закону: «низом» была любая поверхность, на которой ноги находили опору.

— Или чудесно — зависит от того, как смотреть, — отозвалась Актея. Она по-прежнему держала в руках выпуклый хрустальный сосуд с кровью. Время от времени она поднимала сосуд к лицу и прижимала к одной или другой глазнице. — Паутина обманывает, но не свят ли обман? Разве не следует испытывать праведных?

— Она нам не повинуется, — огрызнулся Лайак.

— И всё, что не повинуется, должно быть уничтожено? Не слишком ли это недальновидно?

— Твои вопросы...

— Проницательны, — сказала Актея. — Я надеялась бы, что некто, набравшийся такого могущества под взором богов, будет ценить проницательность.

— Я ценю только то, что служит богам.

— Ты лжешь. — Она пожала плечами. Ее голова поворачивалась из стороны в сторону, лицо то и дело подергивалось. — Не туда, — сказала она наконец, указывая пальцем на один из проходов, уходящий вниз, но не сделала и шага к другим ответвлениям.

— Я не лгу.

— Ты лжешь непрестанно. Твоя сущность берет начало во лжи, и любая истина, которую ты находишь, — редкость. Ты лжешь. Как и все прочие. Как и Лоргар — хотя лжет он больше себе, чем другим.

Лайак застыл на месте.

Актея оглянулась на него и снова пожала плечами.

— Я говорю, как есть, — сказала она. — Таков мой долг.

— Долг — перед кем?

— Перед истиной, — ответила она. — В конечном счете, именно ей мы служим, не так ли? Не примархам, не императорам, ни воителям — одной лишь вселенской истине.

— Боги... — начал он.

— Ты зовешь их богами, и это подходящий им титул, но они воплощают истину, вот и всё. Безразлично, склоняемся ли мы перед нею, возносим ли молитвы, или же ненавидим и презираем ее: истина — вечна, и притязает на всё.

— Ты еретичка!

Ладони Кулнара и Хебека легли на рукояти мечей.

— Нет, — произнесла Актея, не двигаясь с места. Рабы клинка замерли на полушаге. — Я — часть твоей души, которой тебе недостает. Та часть, что не перестает удивляться: почему Лоргар презирает тебя, и все же держит близко, почему вместо настоящего имени ты носишь то, которое взял из книги, — почему ты раб, не знающий даже, кто держит его цепь? — Актея покачала головой. — Что? Думаешь, что следует убить меня?

— Я делал большее — по меньшим причинам, — сказал Лайак.

— И это, по крайней мере, не ложь. Ты не можешь меня убить. Ты уже потерялся, и я нужна тебе, чтобы просто выжить здесь. И тебе не следует думать, будто говорить это, как есть, — слабость; нет, это необходимость. Паутина — лабиринт не тоннелей, но разума. Она слушает, она дышит тайнами тех, кто ступает по ее тропам. Один и тот же путь, проделанный разными душами, будет вести к различным местам. Здешние карты не размечают поворотов и перекрестков. Они размечают формы, что принимает душа на пути к своей цели. — Она усмехнулась. Лайак заметил, что зубы у нее — заостренные, из полированного серебра. — Почему, как ты думаешь, ты и твои братья потеряли путь? Вы что-то скрываете от себя самих. Все вы.

— Здесь есть духи, — произнес Лайак, встряхнув головой. — Могущественные, не позволяющие себя связать.

— Те, кто заплутал на дорогах, — кивнула Актея. — Души, что никогда не уйдут отсюда.

— Еще одни призраки, — рыкнул Лайак.

— Здесь царствие призраков, Пустой. Тебе стоило бы чувствовать себя как дома.

Лайак уже готов был огрызнуться в ответ, как вдруг его восприятия коснулся некий звук.

Он поднял руку.

— Ты это слышишь? — спросил Лайак. Кулнар позади него дернулся. Хебек прошипел нечто, что могло бы быть словом, если бы во рту, произнесшем его, был бы язык. Актея застыла; сморщила лоб.

— Я ничего не слышу.

Звук в Паутине казался плоским. Лязг их оружия не создавал эха, и гудению силовой брони недоставало глубины. Лайак медленно повернулся, отчетливо ощущая покалывание в нервных окончаниях — там, где рука призрака скользнула сквозь его доспехи и плоть. Звук пришел вновь — дуновением от тропы по левую от них руку.

— Я слышу звон мечей. Болтерный огонь...

— В Паутине велись битвы со времени ее рождения, и всякого рода создания сражаются и умирают здесь по сей день, — сказала Актея. — Порой эхо подобных стычек можно услышать через половину галактики и из далекого прошлого.

— Быть может, — отозвался Лайак, — но сейчас это не так. — Он бросился бежать по пути, ведущему влево. Правый путь схлопнулся, прекращая существовать. — Держите ее! — крикнул он рабам клинка. Актея уже пустилась за ним следом; ее алое одеяние развевалось за спиной. Кулнар догнал ее одним прыжком и сгреб в охапку. Актея зашипела от гнева.

Лайак бежал. Туман расходился перед ним, туннель делался прочнее и открывался ему всё дальше, словно цветок навстречу солнцу. Лайак сделал еще один шаг...

И шагнул туда, где царили резня и пламя.

Вольк

— Темпы его выздоровления не соответствуют стандартным свойствам его физиологии. — Голос звучал монотонным гудением статики и вращающихся шестерней. Он сделал вдох; почувствовал вкус железа. — Я не смог удалить части поврежденной брони.

Еще один голос, слишком далекий, чтобы ясно различить его, но звучащий знакомо.

— Ничего похожего на быструю регенерацию и срастание сухожилий, хотя имело место изменение металлической структуры в...

Голос, не давший собеседнику окончить фразу, оставался все так же за пределом слышимости.

Он не видел ничего; только вспышки оранжевого света пульсировали в темноте.

Вспышки...

Темнота...

Было — огненное свечение, яркие всплески в черноте, золотые и серебряные нити пуль и лазерных лучей, прошивающих пространство. Он мчался прямо в пасть врагу, и жар машины вокруг него был словно алый рев крови. Экраны горели красным: мигающим красным предупреждений, повреждений, обстрела...

Он...

— Что... произошло? — спросил он; его голос хрипел и булькал в искалесенном горле.

— Ты нарушил приказ, — сказал Аргонис — на этот раз его голос звучал отчетливо и близко. — Ты простился со здравым смыслом. Ты был так близок к смерти, как я не видел еще никого — из тех, кто в итоге остался в живых.

— Я... ничего не вижу...

— Сохранившаяся зрительная сфера биологического происхождения была потеряна вместе с правой верхней долей черепа. Аугметика в левой части осталась функциональной, однако деактивирована. Я могу реактивировать ее, если вы прикажете.

— Сделай это, — произнес Вольк. Что-то пощелкивало у него в груди — словно поднимались и опускались рычаги.

Его мир наполнился рябью помех. Боль вонзилась в череп и взорвалась пронзительным, мигренозно-ярким светом.

Он не закричал. Во рту расползался густой железистый привкус.

Расплывчатые, призрачные очертания в сине-зеленой цветовой гамме проявились перед Вольком. Он был подвешен вертикально — центральный узел в паутине цепей, трубок и проводов. Паутина подергивалась в такт ритмичному посасыванию и шипению, проникавшим в его уши. Чуть ниже и спереди от него стоял техножрец. Скопище металлических щупалец шевельнулось там, где должны были быть ноги, когда тот приблизился. Диски глазных линз вращались под капюшоном.

— Восприятие подключено, — монотонно сообщил он тем самым голосом из статики и шестерней.

— Что случилось с тобой там? — требовательно спросил Аргонис, подходя на шаг ближе за спиной техножреца. Он был по-прежнему в броне, и глаза на лишенном шрамов лице смотрели жестко. Вольк видел, как бугрится, раскалывается броня под напором огненного потопа, а следом — мгновенный цветок детонирующих топливных элементов: огонь тут же вдохнул весь питающий его воздух. И он снова ощутил жар, почувствовал его вкус на губах. Это был вкус железа.

— Я... не знаю, — ответил он. Аргонис смерил его долгим взглядом.

— Тебя пришлось вырезать из твоей машины... То немногое, что от тебя осталось. — Он замолчал на секунду. — Мне доводилось видеть боевое безумие. Я видел, как пилот-смертный летел сквозь облако истребителей, срывая их с неба, — до тех пор, пока у него не кончилось топливо, а в легких не иссяк воздух для вопля ярости, — пока не умер. — Аргонис подошел ближе, запрокинул голову, и Вольк увидел в его глазах нечто, что можно было принять за жалость. — Но ты — Железный Коготь; не смертный, одуревший от стимуляторов и часов боя, неспособный больше понимать, где реальность. Поэтому скажи мне: что случилось?

Железо внутри. Железо снаружи. Литания окружала его, и в ней он слышал ответ. У железа есть лишь одно желание, говорила она. Ему снится точильный камень и скрежет. Оно живет, чтобы быть убийственным острием.

Вольк попытался встряхнуть головой — и не смог. Техножрец скользнул ближе к нему, поправляя что-то вне поля его зрения. Голова Волька свесилась; затем повернулась в сторону.

— Где мы? — спросил он.

Аргонис глянул на техножреца — и снова на Волька.

— Сарум, — сказал Аргонис. Техножрец вздрогнул, посмотрел на Волька и с шипением выплюнул пар. Аргонис не обратил внимания. — Ты долго спал, брат.

— И теперь ты пришел меня разбудить?

— Нет, — ответил Аргонис. — Ты очнулся сразу после того, как мы вышли из варпа на окраине системы и оказались в пределах досягаемости внешних оборонительных систем.

Вольк почувствовал, как слова Аргонис вложил в них определенный вес — как если бы хотел посмотреть, что Вольк на это ответит.

— Откуда ты знаешь, когда я очнулся? — спросил Вольк.

Аргонис едва заметно пожал плечами, и кратчайшая тень улыбки мелькнула в углу его рта.

— Я был здесь, — просто ответил он.

Вольк моргнул бы, но его глаз был механизмом, и — как он только что понял — он не чувствовал собственного лица.

— Что произошло? — спросил он снова.

— Мы выжили.

— Покажи мне, — сказал Вольк.

Аргонис помедлил, но следом всё же кивнул, скользнув взглядом по техножрецу.

Изображения и данные наводнили зрение Волька. Он видел. Он видел, как раздувшиеся корабли взрываются и горят, приближаясь к «Железной крови» и ее сестрам. Он видел, как остальные не меняют курс, изрыгая снаряды в Железных Воинов до тех пор, пока не начинает казаться, будто их рой затмил звезды. Он видел, как корабли с железными корпусами набрасывают на тьму сеть огня: каждый залп скоординирован и рассчитан так, что вращающаяся кристаллическая решетка построения кажется единой сущностью, подчиненной одной-единственной воле. Противник продолжал наступать, вопреки всему, пока не раскрылись первые бреши из реальности в варп, и Железные Воины не отступили обратно в шторм. Данные сенсоров моргнули, сменившись чернотой.

— Чего они хотели? — спросил Вольк, когда изображение Аргониса вернулось. — Существа, утверждавшие, будто они — твои братья по Легиону...

— Они не имели отношения к Легиону.

— Чем бы они ни были, они обязаны были знать, что не могут выстоять перед нашими орудиями. На что они надеялись?

Аргонис долго смотрел на Волька.

— Я не знаю, — сказал он наконец. — Когда флот вернулся в варп, шторма рассеялись. Словно их ветром сдуло — чтобы освободить нам путь.

— Варп... Твои братья — те, кто утверждали, будто они твои братья, — также утверждали, будто говорят голосом варпа.

— Воитель укротил варп, и тот отвечает ему. Никто иной не говорит его голосом.

— Я повидал на этой войне многое, к чему приложил руку варп. Хотел бы я теперь слышать эти твои слова — и верить им.

По виду Аргониса казалось, будто он собирался ответить, но следом он встряхнул головой и отвернулся.

— Пертурабо собирается встретить Красных Жрецов Сарума у врат их владений. Я должен отправляться туда.

— Примарх не призывал меня? — спросил Вольк и только потом осознал, насколько странным был этот вопрос.

Аргоним покачал головой. Техножрец снова дернулся и, щелкая, что-то пробормотал.

— Если ты идешь с ним, — сказал Вольк, чувствуя, как бесформенный туман, окутавший его нервы, сменяется силой, — то я иду с тобой. Сними меня отсюда. И дай мне броню.

— Запрос находится за пределами моих текущих рекомендуемых параметров, — начал техножрец, вращая линзами глаз. — Аугметическая интеграция не завершена. Интерфейс подключения к нервной системе еще не прижился. Машина не благословляет ваше движение.

Вольк рассмеялся. Техножрец скользнул назад. Гудели невидимые механизмы.

Аргонис шагнул ближе.

— Ты должен увидеть это, — негромко сказал он и махнул шипящему техножрецу. — Покажи ему.

Техножрец замешкался, а затем принялся поворачивать ручки регулировки на медной коробочке, которую извлек из складок мантии. Изображение перед взглядом Волька исчезло; теперь он смотрел на опутанный проводами бесформенный куль, висящий в паутине цепей. Это отдаленно напоминало человеческий торс — но только отдаленно. Руки и ноги заканчивались на локтях и коленях. Металл протезов и разъемов блестел среди плоти. Вокруг двигались механические манипуляторы, точно осторожные ласкающие руки, разбрызгивая антисептический аэрозоль из крошечных насадок. Кое-где в плоть врастали куски почерневшего металла, обрамленные вздувшейся розовой рубцовой тканью. Голова — сплошное железо — удерживалась на шее сложной конструкцией шестерней. Оставшаяся на его теле плоть напоминала подгоревшее мясо, а пласталь и хром покрывала радужная пленка коррозии. Это не было похоже на космодесантника. Это не было похоже на него.

— Подсоединяйте аугметику, — услышал Вольк собственный голос. — Принесите мне броню. Сделайте так, чтобы я вышел отсюда.

Технохрец снова оглянулся на Аргониса.

— Лорд примарх не...

— Сделай это, — сказал Аргонис. — Именем и властью Воителя — сделай, как он просит.

Техножрец повиновался.

У него забрали зрение, пока шла работа. Боль осталась. Он терпел ее.

Вольк вышел из оружейной с шипением и лязгом поршней в суставах. Техножрецы не смогли приспособить для него стандартную броню, поэтому они были вынуждены осквернить доспех тактического дредноута. Когда-то это была модель «Тартарос», но она подверглась необходимым модификациям, чтобы принять его плоть. Он начинал исцеляться. Техножрецы признались, что не смогли удалить некоторые аугметические части, которыми наделили его раньше; его тело не позволяло это сделать.

Первые шаги отозвались мучительными вспышками, но к тому времени, как Вольк добрался до ангара, боль обрела для него иной смысл — хотя он по-прежнему ощущал ее. Его просто больше не заботило то, что он испытывает страдания.

Ему дали оружие — болтер и цепной меч. Ни то, ни другое не лежало в руках так, как надо. Он решил, что этого и следовало ожидать: его руки больше не были плотью. Другая едва слышная мысль, притаившаяся за болью железа и плоти, шепнула — причина в том, что это оружие никогда еще не забирало жизни. Оно было мертвым, не обагренным кровью, лишенным своей песни.

Пертурабо взглянул на Волька, когда тот пересекал палубу. Ряды Железных Воинов выстроились в ожидании перед опущенными аппарелями катеров. Вольк замедлил шаг, приблизившись к примарху. Глаза-прицелы Железного Круга уставились на него и замерли на несколько секунд. Аргонис шел рядом с ним, вооруженный и в броне, держа Око Хоруса в правой руке. Вольк начал было опускаться на колени с шипением суставов, ожидая порицания из уст своего повелителя. Примарх лишь коротко покачал головой, прежде чем Вольк успел склониться.

Железный Круг расступился перед Вольком и сомкнулся за ним и Аргонисом; они последовали за примархом в чрево «Грозовой птицы». Только когда катер уже с ревом несся через пустоту, Вольк нарушил молчание.

— Они не подвергали сомнению ваше право явиться сюда, господин?

— Нет, — сказал Пертурабо, отворачиваясь и глядя в темноту. — Они ждали нас.

Вольк слушал эти слова, и дрожь пронизала его закованную в металл плоть.

глава 1
главы 2-3
главы 4-5
главы 6-7
скачать 8 главу в формате docx
скачать 9 главу в формате docx

запись создана: 20.05.2019 в 22:20

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

АДБ, интервью

Тут выложили интервью с любимым автором (и он няшен, но суть не в этом), и мы с товарищами подумали — вдруг кого-нибудь не очень радует перспектива разбирать это на слух, а содержание все-таки интересно? Ну и я записал. Как мох как мог. И даже перевел. В идеале я хочу вкрутить субтитры прямо в видео, но пока — хоть так. Enjoy (=

текст

Hi, I'm Aaron Dembski-Bowden. I've written a bunch of Chaos novels — about the Night Lords in the imaginatively titled Night Lords trilogy, and I've written about the Black Legion in the equally imaginatively titled Black Legion series. Then a little bit about Grey Knights here, and about Templars over there, and I kinda just founded my own Chapter, Spears of the Emperor. And in the Heresy I ended up doing a bunch of Chaos stuff with Lorgar and Angron and their respective Legions butting heads with Ultramarines. Consistently. Pretty much.

~Working with the other authors~
Everyone left their own ego at the door for the Siege, which is really cool. It make working more fun, more collaborative. We planned — it sounds really basic to say, but we did actually sit in a room with six or seven guys who all might have the same ideas. But when plans work, you know, when a plan comes together, after six hours grinding of ideas and you finally look up on the whiteboard and it's all like — click, click, click — the relief is just insane.
Coming of the Heresy series... There we all kind of had their own sandpits, in Heresy series, so it was — you touched base, trying to avoid contunuity flaws, bit it was mostly like "I'm doing XYZ, does this tread on your toes?" And then the other guy was, you know, back say yes or no, and then you change accordingly. But this was very much like "I need you to write X in your book." — "Yeah, sure, could you please include Y in yours?" And than we would... that could be like an imposition, normally, but when you're there in a room planning it together, it's just like a free well of ideas. And we all really really enjoyed the meetings. Sometimes, you know, any job meetings could be kind of burden, but these Siege meeting — that was awesome. I've never—
There has been arguments. Dan once gave me a scowl I will take to my grave fearing. But, well, that've been excellent. It's good to be a team, like, y'know, really cohesive.

~Reaching the Siege of Terra~
I don't want to sound ungrateful, but — a relief. 'Cause one of the things I was kind of less interested in some ways was the journey. I've always preferred, like, play the hits in terms of — well, if it's a famous deal, everyone expects A, B and C, and you make A, B and C and try to present them through your own lenses. But I tend to think like that it's your job, you know, that's... And also from growing up knowing the lore, that's the stuff that interested me the most, that's what I wanted to see and get a chance to do.
And so much of Horus Heresy's lore was, by definition, the Siege. At the start of the project, when I came in, I remember blackboards had — sorry, whiteboards — had the actual canonical events — it was, I think, "Legion" just came out, that's how early this was — and, like, three quarters of actual Heresy lore was in the Siege. The was all just nebulous and, y'know, find-your-way through — sometimes it's where the best stuff can be, in finding your way through various parts. But yeah, like now we are at the really cool, really famous stuff... I wanted to read about this for my whole life, since my first copy of []

~Leaving the Horus Heresy~
I'll definitely miss the excuse to jump into ring with the rest of the team — I think we all gonna miss that. It did felt good to part of something as well. I'm kind of conflicted about it, because the aspects of setting I most enjoy reading about are when you have someone looking at the setting through their lense — not necessarily the same way other people do — and the series have been almost... you have to toe the line with expectations and all that.
It doesn't mean I always did, but there was, like, a uniformity to the series that you don't get in other people's 40k work: like, for example, if you read Dan's 40k novels, they read absolutely nothing like Chris's, Chris's read absolutely nothing like mine, and mine read absolutely nothing like Guy's... Whereas Heresy novels are a lot more — by their nature — they have to be cohesive.
So, on one hand I'm looking forward that everyone's going back to the stuff I like to read, but I'm also — yes, I'm gonna miss the... I dunno, the big email chains where we pitched each other covers — like "ohmygod, this is my cover!" Yeah, I'll definitely miss that.

~The tragedy of the Horus Heresy~
It's like classic literature. Like, tragedies are... Payoff for every tragedy has to be catharsis, that's when, you know, you go through all the tension and the regret and the pity and the pathos, really — and then you get the relief. You know, even when the events ended badly, you get the relief that it ended in a satysfiyng way. You get the catharsis.
So many characters end the Heresy in just awful ways and set themselves up for ten thousand years of conflict. So, I think there is definitively going to be a lot of catharsis in a lot of characters' paths, but...
(I feel like I'm going back to my English degree right now, trying to justify the stuff I used to read.)
In terms of actual tragedy, the Heresy sets up the rest of 40k. Beacuse the Heresy is the perfect example of how everyone is wrong, in the setting. Everyone is varying degrees of wrong, that's the whole point of 40k. The red team — for want of a better word — think they are the masters of Chaos, when they are its slaves, or they think they are using it for their own ends... The moment you step on the path to glory, you're damned, doesn't matter if it takes one step or ten thousand. So they are just deluding themselves — the Chaos Marines are just eternally deluded. And then you have the Imperial side, as a reaction to how badly everything just went. They start to stagnate. And they start to become insular, and defensive, and superstitious, and they become the Imperium — they become the Imperium that we know.
So it's... this is how you shape the tragedy that comes after — after the bombs has gone off, for want of a better expression. Yeah, this is definitely where a lot of characters' defining moments happen — here and then carry them on for the rest of their existencies.

~Lasting memories of the Horus Heresy~
It's kinda dominated my Black Library existence — like, the last ten years. Because I don't think my first book was even out, when I've got an email from editorial team saying "we want you on the Horus Heresy". And there were like four guys in the team and that was really early days, and I was shaking when I read that email. It was in the notes for... it was in the editorial notes for "Soul Hunter". That was my second book and didn't have anything out then. And I remember Nick Kyme put in the margin — ADB is destined for the Horus Heresy. And I was just like "is he joking?" And I got the email the same day and they wanted me to come to the next meeting. That was... yeah, I will never forget that. That was something of an incredible moment. Terrifying, but incredible.

~Returning to old characters~
That's really satisfying — in a sense that a had specific plans, especially since I've been writing about Chaos so much. I really wanted them to have significant arcs. Especially I wanted several of them to die, 'cause obviously 40k is populated by famous Heresy-era Chaos Marines, and I wanted to show some of the major ones who didn't make it that far. Which is why there are certain spoilerific deaths.
I tried to kill Lorgar. I tried very hard to kill Lorgar, oh, that was quite a meeting. I wanted Lorgar to die like a dog. I wanted him to realize how hr was just absolutely deluded of everything, after instigating all of this stuff — and then he had his moment of awful revelation as Sanguinius polished him up.
That was... I normally get my ideas through, 'cause I stay quiet for the most of the meeting and I'd just sneak in — "I'd like to do X!" and they go "okay, do X". But yeah, that one was like "don't kill Lorgar!" — "okay..."
A lot of my characters, especially Angron, Lorgar, Argel Tal, even Kharn — they had arcs of ignorance to enlightenment to regret to — then they take their final step where they are either past regret in a sense that they can't feel it any more because they are too far on the path to glory, or they make sure they don't feel regret because it would just tear them to bits. Like if Argel Tal really sat down and analyzed everything, he would just — he would just come to bits. Bit someone else did that for him, so—

~The logistics of the Siege of Terra~
It's a lot of work. The Siege — the Siege actually saved us, because it's all just on ONE planet. And continuity flaws, they tend to vanish when it's all set to view, talking about one planet. We go "okay, they're here, they're there" and so on. It has been easier, but it has also been more intense, 'cause literally everyone is on Terra. So the whiteboards were like police murder schemes spreads: who needs to die, who is dying where and when, why they need to die, who was killing them, where are the rest of the armies... Yeah, that has been a lot of work.
That was also weirdly satysfying, like, y'know, when you get your homework done early — feels like that. It's not that is boring — it's just that it is HARD. Let's be honest, I'm glad that the other guys were in the room for that, because if you're doing on your own, it would take months to work out where everyone was.

~The human cost of the Horus Heresy~
Terra is a lot more to Siege as well, because obviously it's a cradle of humanity. So there's a big focus in the Siege novels about making sure that it's not just how one particular archangel is diving above the battlefield, it's what the billions of people are doing to defend their homes, and to defend... At this point, they are defending the reality, although a lot of humans don't know that. They're just defending existence, y'know, the species. So we had to work out where.
I didn't have quite so much Imperial Army stuff in mine, but you can see, like, the light of revelation in Gav's and in Guy's eyes, 'cause they had dealt quite heavily with the human cost.
And it's good, because it's — I'm a big fan of that contrast between Space Marines and humans. I think that works really well. And it's not — in 40k it's a lot more pronounced, because they've got psycho indoctrination, and they're Adeptus Astartes, not the Legiones Astartes. But even in Heresy they still have their Legion cultures, they have Chapter cults or, eventually, what it becomes, they are still superhumans, they have to free of their deceptions. So, taking on this contrast is good, on and off the battlefield.
I think there gonna be particularly satisfying moments off the battlefield, because there you see the different appoaches to what's essentially the last battle for the species. 'Cause it means something completely different to humans, you know, compared to Space Marines.

~The quiet moments of the Horus Heresy~
Strangely, those are the things that seems to resonate with a lot of readers. And a lot of fanarts are of those moments as well, which is always really cool to see. And there have been several instances that I know we've pitched it — can we have one of those scenes as the cover. And the answer is, usually, "No. Do a fight."
And they are always the most satysfying moments to write. Because if you do it clumsily, they could be just the exposition, but if you do it, you know, hopefully well, you're summing up the entire experiences and perception. In one of those "before the battle" moments, y'know, you can textualize why they fighting, how they've come this far, the decisions they've made, and it's — yeah, it's my favourite pieces to write, as well as read, to be honest. And there's a lot of those in the Siege, because obviously it's the culmination of it all.

~Expectations of the Siege of Terra~
In obvious terms, the birth of the Imperium. This is where everything, everything goes wrong. It's obviously where the Chaos, that isn't the nebulous sentient — semi-sentient — storms, but, you know, the gods "win". -ish. In terms of the fact that the Imperium-to-come is... it's, you know, not even plan B or C for the Emperor, it's like plan Z. It's not a victory for the blue team, really.
So this is a tremendous weight for a lot of Imperial characters in terms of, you know, that this is their Thermopilae, this is their defending of everything they know about their existencies. And even the ones that come through it — they come through, but they are not unscathed. They know that no matter what happens, this is significant decline that comes after that. There's a lot of pathos in that.
And similarly for the Chaos Legions — they are banking everything, they are banking their entire existence on this one fight. And the odds are not entirely on their favor, because the Ultramarines are just moving towards Terra, like the fist of an angry god. So they are completely wrecked by their own emotions as well.
I think, this is — if you like a Horus Heresy character, anyone, this will be the moment they are the most tested, this will be the moment when their beliefs are "put up or shut up" in terms of their beliefs, this will be the moment when they either vindicate themselves or go to an early and horrible grave.

перевод

Привет, я Аарон Дембски-Боуден. Я написал пачечку книг про Хаос — про Повелителей Ночи, под креативным названием «трилогия Повелителей Ночи», и про Черный легион в серии с не менее креативным названием «Черный легион». Еще немного про Серых Рыцарей, немного про Храмовников, ну и еще я тут основал собственный орден — Копья Императора. В Ереси тоже так вышло, что я писал всякое про Хаос, где Лоргар, Ангрон и их легионы не ладят с Ультрамаринами. Регулярно. Довольно часто.

~Работа с другими авторами~
Для Осады все оставили свое эго за дверью, и это было реально круто. Так получается гораздо веселее работать — в сотрудничестве. Мы планировали... ну да, это немного туповато звучит, но мы серьезно просто собирались в одной комнате — шесть или семь человек, у которых есть примерно общие идеи. Но, знаете, когда планы начинают работать, когда план сходится — после того, как ты шесть часов подряд перетирал идеи, а потом смотришь на доску и всё просто встает на свои места, щелк, щелк, — облегчение просто невыразимое.
Вообще, про серию Ереси... Там у нас всех были как бы свои песочницы, так что мы опирались на общую базу и старались не очень нарушать целостность истории, но в основном это выглядело примерно как «я тут делаю это, это и это, тебе нигде не помешает?» Другой чувак отвечал в итоге да или нет, и соответственно ты вносил изменения. Но здесь у нас было больше «мне надо, чтобы ты вписал в свою книгу вот эту штуку» — «да, не вопрос, а ты можешь написать про вот это?» И потом мы... Может показаться, что мы друг друга как-то принуждали, но на самом деле, когда вы в одной комнате и все планируете вместе — это как неиссякаемый фонтан идей. И нам серьезно нравились встречи. Иногда, знаете, рабочие обсуждения бывают скучными, но вот эти встречи по Осаде — это было офигенно. Я никогда...
Конечно, мы спорили. Дэн однажды так на меня посмотрел, что я буду в ужасе вспоминать это лицо до самой смерти. Но, честно, это всё было отлично. Круто быть командой, такой, реально сработанной.

~Достичь Осады Терры~
Не хочу показаться неблагодарным, но я испытываю облегчение. Потому что, по правде говоря, я был немного меньше заинтересован во всем этом долгом пути. Я вообще всегда предпочитал сразу бить по цели — то есть, если это известное событие и все ожидают A, B и C, то ты пишешь про A, B и C и пытаешься показать их через собственный взгляд. В конце концов, это же моя работа, и поэтому... К тому же, я ведь вырос, зная лор, и именно эта часть интересовала меня больше всего, именно это я хотел увидеть и получить шанс сделать.
Ну и, конечно, большая часть лора про Ересь Хоруса — по определению, Осада. В начале проекта, когда я только пришел сюда, я помню доски, на которых были расписаны каноничные события — тогда, кажется, только вышел «Легион», самое начало это было — и чуть ли не три четверти лора по Ереси занимала Осада. Всё остальное было туманным, типа «разбирайтесь сами» — иногда как раз там находится самое лучшее, когда нащупываешь дорогу через всё это смутное нечто.
Но да, теперь-то мы добрались до реально крутых и знаменитых вещей... Я хотел прочитать про это всю жизнь, с тех пор, как впервые прочитал [?]

~Покидая Ересь Хоруса~
Я точно буду скучать по возможности сотрудничать со всей командой — думаю, мы все будем скучать. И было здорово быть частью чего-то большего. У меня, в общем, противоречивые чувства, потому что аспекты сеттинга, про которые мне больше всего нравится читать, это когда кто-то смотрит на сеттинг через свою призму — не обязательно так же, как другие люди — а в серии Ереси было почти... нужно было принимать во внимание ожидания и всё такое.
Не то чтобы я прямо всегда это делал, но всё-таки в серии есть единообразие, которого вы не найдете в работах по сороковнику: к примеру, если вы читали книги Дэна, они вообще ничем не похожи на книги Криса, у Криса ничем не похоже на мои, а мои не похожи на книги Гая... Ну вот, а книги по Ереси гораздо больше, по своей природе, должны были соответсвтвовать друг другу.
Так что, с одной стороны, я жду, когда все вернутся обратно к вещам, которые мне нравится писать, но к тому же я — мне будет не хватать... Даже не знаю, к примеру, цепочек писем, где мы обсуждали обложки — в духе «офигеть, это моя обложка!» Да, вот этого точно будет не хватать.

~Трагедия Ереси Хоруса~
Это как в классической литературе. Ну то есть трагедии... Развязкой каждой трагедии должен быть катарсис, это когда, знаете, проходишь через всё напряжение, и сожаление, и жалость, и страдания — а потом получаешь облегчение. Даже когда всё кончается плохо, чувствуешь облегчение от того, что это закончилось так, как нужно. Получаешь катарсис.
Столько персонажей заканчивают Ересь совершенно ужасным образом и обрекают себя на десять тысяч лет конфликта. Так что, я думаю, на пути многих персонажей будет много катарсиса, но...
(Чувствую себя так, будто опять защищаю диплом по литературе и пытаюсь оправдать всё то, что я читал).
Говоря о собственно трагедии, Ересь закладывает основу для всего сороковника. Потому что Ересь — это отличный пример того, как всё идет не так в сеттинге. Все неправы по-своему, в разной степени — это вообще суть сороковника. «Красная команда» — за неимением лучшего термина — думает, что они хозяева Хаоса, когда они его рабы, или думает, что использует его для своих целей... В момент, когда ты ступаешь на путь к славе, ты обречен — неважно, займет это один шаг или десять тысяч. Так что они просто обманывают сами себя — Хаосмарины просто всегда под властью иллюзий. И вот имперская сторона — реакция на то, как плохо всё оказалось. Они начинают стагнировать, замирать на месте. И они становятся замкнутыми, обороняющимися, суеверными, и становятся Империумом — тем, который мы знаем.
Так что... здесь мы формируем трагедию, которая настанет позже — после того, как упали бомбы, за неимением лучшего выражения. Да, однозначно, здесь происходят определяющие моменты для многих персонажей — и они будут нести это дальше всю свою жизнь.

~Воспоминания о Ереси Хоруса~
Ересь практически доминировала над моим существованием в БЛ — где-то последние десять лет. Кажется, еще даже не вышла моя первая книг, когда я получил письмо от редакторов «мы хотим вас в Ереси Хоруса». Там было, что ли, четыре человека в команде, это было самое начало, и я прямо весь дрожал, когда прочитал это письмо.
Это было в примечаниях... В редакторских примечаниях к «Ловцу душ». Это была моя вторая книга, и еще ничего не вышло в печать. И я помню, как Ник Кайм написал на полях — АДБ предназначен судьбой для Ереси Хоруса. И я такой — он что, шутит? А потом в тот же день я получил письмо, и меня уже звали на следующую встречу. Это было... да, я это никогда не забуду. Это был невероятный момент. Ужасающий, но невероятный.

~Возвращение к старым персонажам~
Это по-настоящему радует — в том смысле, что у меня были определенные планы, особенно учитывая, что я так много писал про Хаос. Я очень хотел, чтобы у них были важные сюжетные арки. В особенности я планировал, что некоторые из них умрут — ну, понимаете, сороковник наполнен знаменитыми Хаосмаринами из эпохи Ереси, и я хотел показать некоторых из центральных деятелей, которые так долго не протянули. Поэтому там есть некоторые спойлерные смерти.
Я пытался убить Лоргара. Я изо всех сил пытался убить Лоргара — это было то еще обсуждение. Я хотел, чтобы Лоргар умер, как пес. Я хотел, чтобы он осознал, в каких иллюзиях пребывал насчет абсолютно всего, после того, как заварил всю эту кашу — и потом у него был бы момент ужасного откровения, когда Сангвиний до него добирается.
И это было... Обычно у меня получается протаскивать мои идеи, потому что я сижу тихо большую часть обсуждения, и потом аккуратно вставляю «мне бы хотелось сделать X!» и все такие «ну ладно, делай». Но тут вышло «не убивай Лоргара!» — «эх, ладно...»
Многие из моих персонажей, особенно Ангрон, Лоргар, Аргел Тал, даже Кхарн — у них есть арки от неведения до просвещения до сожаления — и потом они делают последний шаг, когда они уже или миновали сожаление в том смысле, что не могут больше его испытывать, потому что слишком далеко на пути к славе, или они запрещают себе сожалеть, потому что иначе это просто разорвет их на части. К примеру, если бы Аргел Тал действительно сел бы и проанализировал всё, он бы просто — просто развалился бы на части. Но за него это сделал кое-кто другой, так что...

~Логистика Осады Терры~
Это огромная работа. Осада — вообще, Осада нас спасла, потому что всё происходит на ОДНОЙ планете. И провалы в целостности повествования обычно исчезают, когда всё на виду, когда у вас только одна планета. Мы просто расставили — «окей, вот эти здесь, вот эти там» и так далее. Это было легче, но было намного напряженнее, потому что на Терре, буквально, вообще все. Так что доски у нас были похожи на схемы подозреваемых в убийстве, вроде того, как в полиции составляют: кто должен умереть, кто умирает где и когда, почему они должны умереть, кто их убьет, где остальные армии... Да, очень много было работы.
Но это еще и вызывает странное удовлетворение, примерно как когда сдаешь домашнее задание заранее — похожие чувства. Не то чтобы это было скучно — но это было СЛОЖНО. Честно скажу, я был рад, что мы собрались все вместе для этого — потому что, если делать такое в одиночку, уйдет несколько месяцев для выяснения, кто где находится.

~Человеческие жертвы Ереси Хоруса~
Терра очень много значит для Осады, конечно, это ведь колыбель человечества. Так что в книгах про Осаду много внимания уделено тому, чтобы показать, что тут не только один конкретный архангел реет над полем битвы, это миллиарды людей, которые собираются защищать свой дом, и защищать... Они там защищают саму реальность, хотя большинство людей об этом и не знает. Защищают существование, что уж там, своего вида. И нам надо было понять, как показать вот это всё.
В моей книге не так много написано про Имперскую Армию, как в некоторых других, но вы бы видели этот свет откровения в глазах Гэва и Гая — они как раз довольно много посвятили человеческим жертвам. И это хорошо, потому что... я вообще очень люблю этот контраст между космодесантниками и людьми. Я считаю, что это отлично работает. И это даже... в сороковнике это выражено куда сильнее, потому что там у них есть психо-индоктринация, и они Адептус Астартес, не Легионы Астартес. Но даже во время Ереси у них всё равно есть культура своих легионов, у них есть культы орденов — ну, того, что позже ими станет, они всё равно сверхлюди, и они всё равно не свободны от своих заблуждений. Так что рассматривать этот контраст получается очень круто, и на поле боя, и вне его.
Думаю, там будут особенно удачные моменты вне поля боя, потому что там можно увидеть разные подходы к тому, что, вообще-то, последняя битва для всей расы. И это значит совершенно разные вещи для людей по сравнению с космодесантом.

~Мирные моменты Ереси Хоруса~
Как ни странно, именно такие штуки, кажется, больше всего находят отклик у читателей. И есть куча фанарта про эти моменты — это всегда очень круто видеть. Было даже несколько случаев, о которых я знаю, когда мы предлагали поместить одну из таких сцен на обложку. Но в ответ мы обычно получаем «Нет. Ставьте битву».
И это всегда моменты, писать которые доставляет наибольшее удовольствие. Потому что, если сделать это неуклюже, они будут просто экспозицией, но если, знаете, получится все-таки хорошо — это может подытоживать весь опыт и впечатления. В один из таких «моментов перед боем», ну вы знаете, можно высказать, почему они сражаются, как дошли до жизни такой, какие решения принимали, и это — да, больше всего люблю эти куски, и писать, и читать, честно говоря. И в Осаде такого много, потому что это, понятно, кульминация всего.

~Ожидания от Осады Терры~
Само собой, это рождение Империума. Это момент, когда всё — вообще всё — идет не так. Это, разумеется, момент, когда Хаос — который вовсе не невнятные разумные (полуразумные) шторма, а, знаете, боги — побеждает. Как бы. Потому что грядущий Империум — это... это, понимаете, даже не план B или C для Императора, это примерно план Z. Это не победа для «синей команды», на самом-то деле.
Так что на имперских персонажей ложится тяжелый груз — в том смысле, что это, ну, их Фермопилы, это их попытка защитить всё, что они знают о своем образе жизни, своем существовании. И даже те, кто переживет это — они переживут, но не останутся прежними. Они знают, что, как бы ни повернулось, после всего ждет серьезный упадок. И тут, конечно, сплошная драма и страдания.
И точно так же легионы хаоситов — они ставят всё, у них само их существование зависит от этой одной битвы. И расклад не совсем в их пользу, потому что Ультрамарины уже движутся к Терре, точно кулак разгневанного бога. Так что они тоже полностью раздавлены своими эмоциями.
Я думаю вот что — если вам нравится персонаж в Ереси Хоруса, кто угодно, то настанет момент, когда он подвергнется самому тяжелому испытанию, момент, когда его убеждения будут поставлены под сомнение, будет момент, когда он либо отстоит самого себя, либо отправится на преждевременную и ужасную смерть.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 6 и 7

Малогарст

Малогарст проходил по «Мстительному духу», точно призрак. Узкими коридорами, по которым пролегал его путь, до недавних пор не пользовался никто, кроме низшей касты обслуживающих сервиторов. Трубы и пучки проводов пролегали по изогнутым полукруглым стенам. Воздух гудел от статического электричества. Здесь почти не было света, но его глаза улавливали редкие проблески, и мир представал перед ним в серой монохромной гамме. Просторный плащ укрывал его броню, но на самом деле невидимым его делало не это - равно как и не покров заклятий, заслоняющий от взгляда, заглушающий шаги. Нет, просто он шел там, где не ходил никто больше.

Здесь остались отметины вторжения Волков: стреляные гильзы, осколки керамита, гарь и пыль от взрывов. Малогарст проходил мимо, непрестанно вслушиваясь в изменения в пульсе корабля. Флагман — вместе со своей свитой боевых кораблей — снимался с якоря. Снаружи, в темноте, гигантские двигатели извергали плазму в холодный вакуум. Между судами метались сигналы. Огромные корабли становились в строй рядом с «Мстительным духом». Вскоре запустятся варп-двигатели и примутся расплетать ткань реальности.

Он подумал про Аксиманда — сомневающегося, благородного Аксиманда, последнего простого воина в Морнивале. Подумал о том, как тот стоит на мостике, наблюдая за потоком команд, расходящихся по флоту, и маска его пришитого лица хмурится от мыслей о великой войне — войне за пределом всего, что он мог бы себе вообразить. Он был способным командиром, он руководил покорением миров — но командование такой войной, как эта, было слишком для него. Пока что он справлялся, следуя в русле последних приказаний Воителя, но вскоре эта инерция иссякнет. Аксиманд знал это: знал, что только Воитель способен удержать в узде бурю, которую сам же и породил.

Но что сделает это понимание с Аксимандом? Как именно бремя неведомого повлияет на его действия? Малогарсту казалось, что он знает — и ему совсем не нравился тот ответ, который он видел.

Он остановился на перекрестке коридоров, сверил свою позицию с мысленной картой и поискал люк в полу. Тот нашелся без особого труда — скрытый под пылью и слоем коррозии. Он опустился на колени, нащупывая замок. И замер, обшаривая взглядом темные ответвления тоннелей вокруг.

— Я знаю, что ты здесь, — сказал Малогарст. — Эти театральные жесты так утомляют.

— Но осмотрительность и осторожность никогда не помешают, — ответил голос из темноты.

Из тьмы донесся шипящий вздох и скрежет металла, и Сота-Нул показалась перед ним — вытягивая себя механодентдритами из щели между двумя трубами, точно паук, вылезающий из норы.

Малогарст стиснул зубы. При виде посланницы Кельбор-Хала ему всегда приходил на ум звук хитиновых панцирей насекомых, крошащихся под ногами.

— Надеюсь, ты учел все аспекты/необходимые параметры своего плана, Кривой, — сказала она. Влажный щелчок донесся из-под черных складок мантии. Возможно, подумал Малогарст, это была улыбка. Или смех. — Если ты сделал ошибку, результат вряд ли будет для тебя благоприятен.

— Я благодарен за то, что ты здесь, — выговорил он, усилием воли заставляя себя не скрипеть зубами.

— Коэффициенты искренности в твоем голосе ниже уровня, которого ты достигаешь обычно, — заметила Сота-Нул. — Разумеется, ты доволен, что я здесь. Твои намерения имели бы очень небольшой шанс осуществиться без моего присутствия/сотрудничества.

Малогарст тихо выдохнул. Конечно, она была права. Но он всё равно предпочел бы застрелить ее.

— Идем, — сказал он, потянувшись к ручке люка в полу.

Сота-Нул подняла один механодентрит. Малогарст остановился, повинуясь ее жесту. Он заметил — в первый раз — что три манипулятора на конце были на самом деле человеческими пальцами с пожелтевшей высохшей кожей.

— Секунду, — сказала Сота-Нул. Человеческие пальцы начали сгибаться — медленно, по одному суставу. — Вот, — произнесла она, когда сомкнулся последний палец. Низкая волна вибрации прокатилась по полу и стенам: варп-двигатели в недрах корабли воспряли к жизни. В переплетениях тоннелей рабы и слуги замирали, закрыв глаза; кто-то стонал, кто-то шептал молитвы новым богам. В командных узлах множество глаз следили за ошибками в системе и темпоральными аномалиями. Братья и сестры Сота-Нул среди Механикум склонялись, бормоча, над своими пультами. Даже если в норме какая-нибудь из систем корабля заметила бы открытие ремонтного люка, сейчас возможностью того, что на это обратят внимание, можно было пренебречь.

Малогарст распахнул люк и скользнул вниз. Его искалеченная плоть сопротивлялась, но он заглушил боль волевым приказом. Сота-Нул последовала за ним, перебирая механодендритами. Она захлопнула люк за ними. Малогарст принялся спускаться по шахте, нащупывая руками и ногами скобы, привинченные к стене.

— Удачно, что Волки не нашли этот путь, — заметила Сота-Нул, пока они спускались.

— Как бы они могли его найти? — спросил Малогарст. — Даже этот дурак Локен не знал корабль настолько хорошо, как ему казалось. Чтобы найти такие места, нужно смотреть другим взглядом.

— Взглядом предателя...

— Взглядом того, кто не предполагает, будто хоть что-то — свободно от подозрений, — ответил Малогарст.

— Юстаэринцы будут следить. Даже если они не знают об этом конкретном пути в тронный зал, они будут следить.

— Будут, — согласился Малогарст.

Кибре... Вечная тень Абаддона, но без тех глубин, что Первый капитан скрывал под маской агрессивности. С Вдоводелом придется разобраться, если этот план не удастся. Текущая ситуация исподволь влияла на слабые стороны Аксиманда, но в случае Кибре эффект был мгновенным. Он нашел убежище в подозрениях, в отрицании и защите. Он никогда не согласился бы с тем, что собирался испробовать Малогарст. И хуже того, он убил бы советника, если бы тот попытался сделать это в открытую. Малогарст видел глаза Кибре за порогом тронного зала, когда тот разговаривал с Лоргаром. Он был напуган, но не мог чувствовать страха, а такие парадоксы оказывали воздействие на разум — предсказуемо человеческое воздействие.

— Ты не выглядишь встревоженным, — сказала Сота-Нул.

— Я могу рассчитывать на твою помощь, разве не так? — отозвался Малогарст, ступая со стены шахты на пол прохода внизу. Он чувствовал вибрацию сенсорных волн где-то на самом краю слышимости. Стоило ему отойти на метр в любую сторону от этой точки, и зазвучат такие сирены, что их не заглушит и звук варп-перехода. — Разве посланница Генерала-Фабрикатора не проходит там, где хочет?

Сота-Нул соскользнула вниз, встав рядом с ним. Она повернула голову; из-под капюшона доносилось шипение и потрескивание кода. Шепот сенсоров затих.

— Если ты откроешь дверь и обнаружишь направленное на тебя оружие, у этой свободы ограниченная полезность.

Малогарст двинулся дальше по тоннелю. Здесь, так близко к цели, он ощущал, как шевелится и вздрагивает варп — даже внутри заглушающего кокона поля Геллера. Так близко... Ему оставалось только надеяться, что он рассудил правильно. Он достиг двери. Та была маленькой и тяжелой, со сложным замком, достаточно прочным, чтобы удержать целую армию.

Сота-Нул проплыла вперед и резко остановилась в полуметре от Малогарста. Ее скрытая капюшоном голова дернулась, затем повернулась к нему. Линзы под тенью капюшона сменили цвет с пурпурного на алый.

— Докладывают о бунтах среди рабочих бригад.

Малогарст улыбнулся про себя.

— Достаточно обычное происшествие во время варп-перехода. Хотя это и необдуманно с их стороны. Они не переживут наказания.

Сота-Нул снова покачала головой.

— Каким-то образом они проникли в командную цитадель. Их число велико.Есть признаки, что они подверглись массовому помешательству самоубийственного уровня. Юстаэринцы лично выдвинулись, чтобы заблокировать подходы к тронному залу.

— О... что ж, подобное совпадение можно счесть удобным, — произнес Малогарст ровным голосом. — Пожалуйста, открой дверь.

— Внутри всё равно будет один из Первой роты, — прошипела Сота-Нул. — Даже твои змеиные уловки не могут заставить этого почетного стража покинуть пост.

— Нет, — ответил он, — на такое я не способен. А теперь открой дверь.

Техноведьма замешкалась. На секунду ее механодендриты зависли в воздухе, а затем она скользнула вперед, бормоча звуки, что могли бы быть строками машинного кода или чем-то, что ее сородичи использовали в качестве ругательств. Остановившись напротив двери, иссохшими пальцами она извлекла из складок мантии ключ. Тот был сделан из черного металла и блестел микросхемами в красном свете ее глаз. Она вставила ключ в замок и повернула его.

Ропот механизмов прошел по двери, и та распахнулась внутрь. Малогарст пригнулся, проходя через проем; техноведьма последовала за ним, и они шагнули в сумрак и тени тронного зала Воителя.

Взведенный болтер, уверенно лежащий в руках воина в черной броне, был нацелен им в лица.

Малогарст коротко наклонил голову. Его лицо оставалось маской спокойствия, но он вспомнил, как они с этим воином встретились в последний раз — несколько дней назад, в полнейшей тишине одного из заброшенных уголков «Мстительного духа».

— Ты понимаешь, о чем я прошу тебя? — спросил он тогда.

— Предательство, — сказал воин. — Ты просишь о предательстве.

Малогарст посмотрел воину в глаза, не мигая, а затем кивнул.

— Именно так.

— Значит, мы поняли друг друга, — сказал воин.

— Если ты потерпишь неудачу или тебя обнаружат... — начал Малогарст.

— То в лучшем случае я окончу свои дни с головой на пике, а в худшем… будет куда как хуже. — На последних словах воин ухмыльнулся, демонстрируя два ряда стальных зубов с аккуратно заостренными кончиками. У него было бледное лицо и янтарные глаза; татуировки банды на щеках напоминали тени, отброшенные вороньими крыльями.

— Твоя награда...

— Власть — это риск, разве не так, господин советник? Я рискую тем, что ты можешь оказаться не настолько изощренным, как говорит твоя репутация, и тогда мы оба... — он сделал паузу, по-прежнему ухмыляясь. — В общем, мы оба заплатим эту цену. Но если у тебя получится то, что ты хочешь сделать — что бы это ни было — тогда тебе понадобятся те, кому ты можешь доверять, те, кто послужил тебе. Что толку ставить условия сейчас? Моя награда — подняться, когда твои враги падут. Таков ход вещей. Так это понимаю я. И соглашаюсь в точности на это.

Малогарст кивнул.

— Ты всегда был проницателен.

— Я таков, как я хочу, — ответил воин.

— Настал час, капитан... — произнес Малогарст.

Воин в черной броне застыл на секунду, а затем опустил болтер.

— Вы задержались, — сказал Калус Экаддон.

Лайак

Платформа опускалась в ждущую темноту. С опорных конструкций, спиралью идущих вдоль стен шахты, доносились крики. Небо наверху опутывала паутина молний. На платформе стояло сорок семь фигур. Пепельные Оракулы трудились над внутренностями и дымом десять ночей подряд, дабы определить число, которое вероятнее всего будет принято вратами, а также наиболее благоприятное время для отбытия. Лоргар, Актея и сорок два воина Неизъяснимых стояли рядом с Лайаком и двумя его рабами клинка. Носимые в знак обета полоски кожи, надписанные кровью, свисали с брони воинов. Струи дождя стекали по ним, оставляя грязные разводы на блестяще-алом керамите.

— Под взором богов мы шествуем, — произнес Лайак. Избранные воины ударили оружием о доспехи. Актея подняла голову, и пусть даже она не поворачивала к нему лица, Лайак ощутил, как ее разум сосредотачивается на нем, прежде чем перейти дальше.

— Чего ты хочешь, пустой? — спросила она в своем чернокаменном святилище.

— Я не хочу ничего, — ответил он.

— Тогда почему ты здесь?

— Боги указуют путь всем, — воззвал Лоргар, как только тьма сомкнулась над ними. Он запрокинул голову, закрыл глаза; черный дождь тек по его золоченому лицу. Крик разнесся эхом; слова с каждой секундой улетали все дальше, теряя слоги.

«Боги указуют…»

«Указуют путь…»

«Боги…»

«Всем…»

Сотни ревностных верующих, столпившихся на опорах, возопили, когда перерезали горло стоящим в первых рядах и столкнули их тела в бездну. Умирающие люди, падая, пролетали мимо платформы. На броню Лайака брызнула кровь.

— Лоргар не давал тебе приказа быть здесь, — заметила Актея, когда он шагнул в ее храм. — Твои вопросы — только твои; я вижу это в твоем лице.

Он отправился на ее поиски прошлой ночью перед их спуском в Паутину. В святилище она была одна. Само оно было вырезано в стене шахты; его единственную дверь по краям украшали выполненные серебром сцены, взятые из Книги Лоргара.

— Не впускайте никого, — повелел Лайак Кулнару и Хебеку, ступая через порог. Внутреннее пространство утопало во мраке; единственный свет давали мерцание его посоха — и глаза его шлема-маски. Воздух внутри был горячим, зловонным. Ноздри маски приоткрылись, позволяя ему вдохнуть запахи: разложения, крови, пота и благовоний. Пол усеивали гниющие кости. Некоторые выглядели так, будто их только что очистили от мяса, другие казались изрубленными, некоторые — изгрызенными. Медные диски, покрытые гравировкой, были подвешены на нитях к низкому потолку. Лайак узнавал большинство символов. То, что он не узнавал их все, беспокоило его больше, чем сила, с какой они давили на его разум.

— Он не посылал тебя сюда, — сказала Актея, обратив к нему невидящие глаза. — И он не знает, что ты здесь. Так что, Поглотитель Имен, — самый возвышенный, самый верный слуга Лоргара, возвышеннейший среди благословенных, — почему ты пришел с вопросами?

Платформа продолжала спуск; на тросах плясали разряды. Свет от опорных конструкций, оставшихся наверху, делался всё слабее. Исполосованное бурей небо над ними сжималось до крохотного кружка. Лайак вслушался в потрескивание энергии над поверхностью металла. Когти мучения вонзились в него с внутренней стороны личины. Он выдохнул.

— Я вижу твое лицо, — сказала Актея, протягивая окровавленную руку. Он отпрянул, пусть даже она стояла слишком далеко, чтобы коснуться его. — Ты был когда-то красив. Ты помнишь?

— Нет, — сказал он.

— Ты желаешь вспомнить?

— Этого не дозволено, — сказал он. Она покачала головой, как если бы сомневалась в сказанном.

— Кем же?

— Кощунственно знать.

Платформу тряхнуло — спуск прекратился. Взгляд Лайака сфокусировался вновь — как если бы после пробуждения. Его глаза все это время оставались открыты; он не был способен закрыть их — веки давным-давно были срезаны с его лица. Он мог почувствовать, как на губах спекается кровь. Кулнар глянул на него.

Лайак ощутил ненависть раба, кипящую под покорным молчаливым вопросом.

«Ничего». Он придал словам форму у себя под черепом, чтобы Кулнар мог услышать. «Совсем ничего».

Кулнар снова обратил взгляд вдаль и убрал руку от меча. Пылающие трещины на его перчатке сомкнулись.

Платформа покачнулась, когда Лоргар подошел к ее краю. Над головами у них все тросы сходились в одну точку.

— Вот и оно, — сказал примарх.

Актея кивнула:

— Да.

— И как нам двинуться дальше?

Она пожала плечами.

— С верой.

— О, разумеется. — С этими словами Лоргар шагнул с платформы — и провалился в никуда.

Лайак приблизился к краю. Кровь жертв так и сочилась сверху, смешиваясь с каплями дождя, стекающими по его серой броне. Он поглядел вниз.

— Благословенно ли затеянное нами в глазах богов? — спросил он.

— Ты пришел спрашивать не об этом, — ответила она. Восемь трупов лежали в святилище. Каждый был пригвожден к полу в одной из ключевых точек октета. Ни один из них не умер легкой смертью. Ручейки крови подсыхали на мраморном полу. Актея стояла в центре восьмиконечной звезды. Ее одежды были покрыты пятнами более глубокого оттенка красного; бархат сделался жестким. — Ты — верховный жрец этой новой эпохи истины. Разве ты не знаешь ответа? Но ежели ты сомневаешься, отведай авгуров сам, Пустой.

Она протянула ему атам из черного стекла. Лайак не взял его. Актея пожала плечами и уронила нож. Затем провела по лицу тыльной стороной ладони; поверх ее губ отпечатался кровавый след.

— Прав ли благословенный примарх? Воистину ли мы исполняем волю богов?

— Истина… — проговорила Актея и прикусила окровавленную губу. — Истина — не то, чего ты хочешь.

— Тогда почему мы здесь? — спросил он.

— Наконец-то настоящий вопрос, — сказала она.

Лайак чувствовал взгляды других воинов на платформе и пылающий взор Актеи, наблюдающей за его колебаниями. Каким-то образом он знал: под капюшоном она улыбается.

Он сошел с края — и рухнул в тишину.

Вольк

По кораблю завыли сирены: «Железная кровь» пробила оболочку реальности. Вольк успел наполовину пройти центральный коридор, когда корабль закричал. Голубоватая пульсация сигналов, горевших во время варп-перехода, погасла. В такт вою сирен замигали янтарные лампы. Вольк ощутил, как палуба уходит из-под ног — что-то с силой врезалось в корпус. Оборвав начатый было поток ругательств, он надвинул шлем и побежал к корме. Информация заскользила перед глазами, стоило его дисплею подключиться к тактической сети корабля.

Вместе с «Железной кровью» через варп шло одиннадцать кораблей — меньше, чем обычно, но всё же они оставались силой, способной покорять системы. В состав флота входили военный корабль «Непокорство», транспорт «Стронциевый рассвет» и три тяжелых крейсера — «Камнелом», «Сизиф» и «Трезубец». Макро-бомбардировщик «Энио» следовал за «Железной кровью» угловатой тенью, спрятав ряды своих орудий под многослойными пластинами брони корпуса. Два ударных крейсера, «Скипетр Ореста» и «Железный эдикт», образовывали авангард, а эскадра из трех фрегатов — «Дева», «Мать» и «Старуха», внимательные и быстрые корабли, — патрулировала всю группировку. Все они только что вывалились из варпа без всякого предупреждения.

Манипулы боевых автоматов выдвинулись из ниш по обе стороны коридора. Лучи сканеров ощупали Волька, но автоматы позволили ему пройти. Он ускорил шаг. Он был один. Никакой охраны или сопровождения не следовало за ним по проходам «Железной крови».

Пригнувшись, он миновал арку. Тяжелые глухие двери с грохотом распахнулись перед ним, стоило его кодам авторизации отключить их блокировку. Корабль всё еще содрогался, вибрируя от энергии двигателей и полученного урона.

Он добрался до одного из главных подъемников, окруженного мигающими желтыми лампами. Остановился на секунду, ожидая, пока откроются двери. Слева от него вдруг раздвинулась дверь в стене. Он резко обернулся, хватаясь за болтер.

— Стой! — Аргонис показался из прохода, подняв руку. Эмиссар Воителя был одет в полную броню, но без плаща и скипетра.

— Где Пертурабо? — спросил Аргонис, следуя за Вольком.

— С навигаторами.

Дверь за Аргонисом закрылась, лязгнув засовами. Вольк ввел код разблокировки на пульте управления подъемником. Платформа рванулась вверх. Силы, что размазали бы простого смертного по полу, только проходили вибрацией сквозь тело Волька, пока стены шахты проносились мимо. Подъемник преодолевал километр внутри корабля меньше, чем за минуту. Диафрагмы переборок раскрывались перед ними и захлопывались следом.

— Где мы? — спросил Аргонис.

— В остатках газовой туманности, — ответил Вольк, всё еще пытаясь воспринять данные из систем корабля, проходящие через его глаз. — Здесь ничего нет, кроме умирающих звезд и мусора: мертво и пусто.

— Нас выбросило из варпа штормом? — не успокаивался Аргонис.

Вольк покачал головой.

Последние двадцать четыре часа перехода выдались нелегкими. Варп обернулся яростным шквалом, снося «Железную кровь» назад, хотя она упрямо пробивалась вперед. Вихри стенаний, воплей и гнева обрушивались на поля Геллера, и двенадцать кораблей с трудом держались вместе, — но они видели бури и похуже. Все навигаторы флота смотрели в Черный Окулус; они могли прокладывать путь в оке бездны, и никакие шторма не в силах были им помешать.

— Тогда что это было? — прорычал Аргонис.

Вольк снова покачал головой.

— Я иду к примарху, в главный анклав навигаторов, — сказал он. Над головой мигали зеленые огни на своде шахты, стремительно приближаясь.

— Он призвал тебя?

Вольк не ответил. Правда заключалась в том, что он почти не видел примарха с тех пор, как они вырвались с Крейда. Всё время пути он занимался в основном одиночными тренировками. Боеприпасы приходилось беречь для настоящих битв, и потому он проводил часы с мечом, молотом и топором, круша сервиторов, или же запирался во вращающейся клетке симулятора полетов. Аргонис нередко присоединялся к нему, соревнуясь с Вольком во владении клинком и пилотском искусстве, пока «Железная кровь» летела по краю шторма. За это время Пертурабо вызывал его к себе лишь однажды.

— Сын Хоруса... — сказал он в тот раз, когда Вольк вошел к нему. Примарх работал над своей экзоброней с помощью подключенного непосредственно к мозгу пучка механодендритов. Летели искры от сварки. Отвертки выводили тонкую мелодию. Серворуки держали пластины брони, и тонкие манипуляторы погружались в механизмы под ней. Это зрелище странным образом вызывало в голове Волька образ хирурга, который проводит операцию на собственном теле, сдвинув в сторону кожу вокруг разреза и орудуя скальпелем. — Высокомерия его породы у него не отнять, но верен ли он Воителю?

— Стали бы отправлять его к нам, если бы он не был верен? — спросил Вольк.

— Но ведь самых доверенных лейтенантов никогда не отправляют на такие задания. Никогда — ни Абаддона, ни Аксиманда, ни Малогарста.

— Вы думаете, у него есть сомнения, господин?

— Я думаю, у него есть изъян.

Вольк замешкался, но всё же кивнул.

— Возможно, — сказал он.

— Выясни это наверняка, и если так — выясни, что за слабость скрывается в его сердце.

Вольк склонил голову, но остановился, прежде чем повернуться и уйти.

— Но какой цели служит знание подобных вещей о наших союзниках?

Механизмы на секунду остановили движение, огонь сварочных аппаратов замер над металлом.

— Той же цели, что и каждый поступок и каждая жизнь в эту эпоху, — сказал Пертурабо. — Быть оружием.

Подъемник с лязгом остановился. Окрашенные черно-желтыми полосами двери раздвинулись перед ними, и они шагнули в анклав Навигаторов. Звуки сирен сменились человеческими криками.

Небольшому кораблю могло хватать одного навигатора, чтобы прокладывать путь через варп. Более массивные корабли требовали целые группы их — чтобы навигаторы могли распределять между собой усилия по направлению всего огромного груза через имматериум, а также на тот случай, если один из них умрет или сойдет с ума. Подобное происходило не так уж редко. Для такого корабля, как «Железная кровь», навигаторы выделяли целую отдельную ветвь дома — во всяком случае, так было раньше. Многое изменилось после странствия через Око Ужаса.

Навигаторы «Железной крови» смотрели во тьму сердца вселенной. Те, кто выжил, остались... измененными.

Вольк шагал по коридору, обшитому сплошными листами полированной стали. Лица, вырезанные из зеленого нефрита и белого алебастра, украшали стены. У всех скульптур были завязаны глаза, а рты распахнуты, открывая провалы в тени в обрамлении зубов. Один из автоматов Железного Круга стоял перед дверями в убежище Навигаторов, но отступил в сторону перед Вольком и Аргонисом, лязгнув поршнями и окинув их сканирующим лучом.

За дверью их встретила какофония. Свет огня и звезд вливался внутрь через три треугольных иллюминатора, которые образовывали переднюю и боковые стены помещения. Когда-то здесь стояли кресла для Навигаторов, но это было давно. Теперь между полом и потолком были подвешены клетки. В них висели фигуры, распятые между прутьев, раскинув руки и ноги. Они выглядели людьми — если не присматриваться слишком пристально. Каждый из них носил железную маску, приклепанную к черепу, полностью гладкую, за исключением только заслонки-диафрагмы на лбу. Именно от этих фигур исходили крики. Кожаные меха надувались на мутировавших шеях, и отверстия, похожие на жабры, открывались между ребрами. Пертурабо стоял среди них. Он не смотрел на кричащих навигаторов. Он смотрел в космос.

— Лорд Пертурабо, — сказал Аргонис. — Почему...

— Мы не можем двигаться дальше, — ответил он. — Нас удерживает некое... давление в варпе.

— Этот шторм... — начал было Аргонис.

— Не шторм. — Владыка Железа указал на навигаторов. — Те, кто смотрел в Черный Окулус, могут видеть спокойный путь через шторма. Они могут видеть всё, но сейчас что-то ослепило их, эмиссар.

Вольк вдруг понял, что навигаторы перестали кричать. Он слышал глухой стук и шипение, исходившие от трубок и механизмов, подключенных к их клеткам. Где-то вдалеке продолжали завывать корабельные сирены.

— Что их ослепило? — спросил Аргонис.

— Дети лихорадки... — выдохнул один из навигаторов. — Дети лихорадки...

А следом за ним все навигаторы обратились к этим словам, со стонами повторяя их снова и снова.

— Дети лихорадки, дети лихорадки, дети лихорадки, дети лихорадки...

Вольк вздрогнул — прямой канал связи с командными системами «Железной крови» обрушил на его глаза и уши поток данных. Его сердца забились быстрее, и дыхание замерло в легких.

— Господин, системы ауспекса показывают множественные сигналы двигателей, — сказал Вольк. — Боевые корабли. Они зарядили орудия. Они передают сигналы вызова... — Вольк остановился.

— Дети лихорадки... — прошипели навигаторы.

— Кто они такие?

Пертурабо, вероятно, каким-то образом получил ту же самую информацию, хотя Вольк и не знал, как именно. Владыка Железа смотрел на Аргониса, не двигаясь. Ни единый мускул не шевелился на его лице. Орудийные системы на его руках затихли.

— Они говорят, что принадлежат к Шестнадцатому легиону, — сказал Вольк. — Говорят, что они — из Сынов Хоруса.

Малогарст

— Все входы заперты, — сказала Сота-Нул. Малогарст кивнул, показывая, что услышал ее, и продолжил раскладывать на полу предметы, которые принес с собой. Линзы глаз техноведьмы сузились, фокусируясь на предметах.

— Запертые или нет, никакие двери не удержат наших братьев, стоит им понять, что ты здесь, — заметил Экаддон.

Капитан снял шлем и наблюдал за Малогарстом; его глаза холодно блеснули, когда их взгляд упал на атам и покрытую надписями серебряную монету.

— В таком случае, очень удобно, что вы оба будете следить за такой возможностью и отвлечете их, если возникнут подозрения.

Малогарст опустил взгляд на ритуальные инструменты. Их было сравнительно немного для столь важного обряда: серебряный кинжал-атам; монета; мешочек из человеческой кожи, наполненный пеплом сожженных костей; глаз еще живого человека, плавающий в колбе, содержащей смесь крови с маслом; красные комочки благовоний в небольшой железной курильнице; и, наконец, блестящая черная глиняная чаша. Всё было в точности так, как сказал ему Лайак и как подтвердили его собственные изыскания.

— Что ты собираешься предпринять/сделать? — спросила Сота-Нул. Ее голос звучал настолько сухо, что Малогарст не мог не подумать о жажде.

— Немного поздновато для сомнений и уточнений, ты не находишь? — сказал он, поднимая атам. Он взглянул вверх, устремив взгляд на неподвижный силуэт Хоруса.

Примарх не шевелился — точно каменная статуя на троне. Звездный свет мерцал позади возвышения, искажаясь в волнах призрачной энергии: корабль входил в варп. Бронированные заслонки начали опускаться поверх иллюминатора, точно глаз закрывался при виде Моря Душ.

— Как я сказал, я собираюсь поговорить с Воителем.

— Ты уже пробовал колдовство, — заметил Экаддон. — Но ничего не вышло.

— Боишься, что не на того поставил, мальчик?

Экаддон не ответил.

Подняв руку, Малогарст снял респиратор. Он открыл колбу с глазом и зажег благовония. Кольца серого дыма заструились в воздухе, источая запах расплавленного сахара и жженого волоса. Костяной пепел он рассыпал кольцом вокруг себя и остатками благословил свои веки.

Он готовился к этому двадцать пять часов. Слова и священные числа проплывали, сплетаясь, в его подсознании.

Он провел пальцами по изнанке горжета.

— Подойди, — сказал он, указав на Экаддона.

— Я не...

— Ты будешь делать, как я приказываю! — рявкнул Малогарст.

Экаддон застыл, его глаза пылали холодным гневом.

— Ты будешь делать, как я приказываю, иначе всё... всё, что мы сделали, всё, о чем ты мечтаешь, — всё обратится в пепел. Ты хочешь подняться выше? Хочешь почувствовать, как рука судьбы коснется твоей головы? Тогда слушайся, мальчик. — Малогарст смотрел ему прямо в глаза, слыша, как собственные дыхание хрипло вырывается между зубов.

Экаддон даже не моргнул, но гнев исчез, постепенно подчиняясь ему.

— Когда прольется кровь, собери ее и поднеси Воителю. — Он протянул черную чашу Экаддону.

— Кровь?..

— Да, — подтвердил Малогарст. — Ты поймешь. Поднеси кровь к его губам.

— И это всё? — спросил Экаддон.

Малогарст усмехнулся.

— Это всё. — Он опустился на колени перед разложенными инструментами. Сделав вдох, он услышал, как легкие отозвались хрипом. — А теперь лучше бы тебе отойти назад. — Он закрыл глаза.

Разум Малогарста обратился внутрь самого себя.

Он ощутил, как пальцы варпа тянутся из-за пределов восприятия и увлекают его в свои объятья.

Слова обжигали мысли, старые, древние слова, что дрожали, пытаясь сорваться с привязи его воли.

Его обнаженная правая рука нащупала глаз к колбе и поднесла ко рту.

«Это может убить тебя...» — донесся насмешливый голос из глубины разума. Малогарст заглушил эти слова.

Он чувствовал, как движется его рот, как язык образует звуки, пока он кусал и жевал, но он не слышал ничего из этого.

«Это убьет тебя...»

Он горел и замерзал, падал сквозь бесконечность и вместе с тем пытался взлететь.

«Это может разрушить всё...»

Слова прошивали его нитями пламени и тьмы, вытягивая всю его волю и все чувства.

«Но разве есть иной выбор?»

Где-то там, за пределами кипящей муки огня и льда, воздух в тронном зале сворачивался и изгибался, хлеща ветрами — сама субстанция бытия пыталась стряхнуть то, что он делал. А еще дальше, точно голод черной звезды, было присутствие Воителя.

Он усилием воли вернул сознание в реальность, ощутил, как поднимается левая рука, ощутил рукоять атама в пальцах.

Последний слог, произнесенный в его мыслях, встал на место.

Малогарст поднял нож и перерезал себе горло.

Он почувствовал, как начинает падать, как черный психоактивный лед намерзает и раскалывается вокруг его рук и ног, пока кровь выплескивается из горла. Его разум сжимался, становясь лишенной измерений сферой, шариком сущности, скованным кольцами пылающего железа. Где-то там он пытался дышать.

Теплое...

Красное...

Теплое...

Он ощутил, как поднимается куда-то, — хотя знал, что его тело по-прежнему лежит на полу, проливая жизненную влагу на засыпанное пеплом железо. Нечто огромное, нечто настолько большое, что лишено было краев, устремилось ему навстречу. Он хотел закричать, но он оставил рот позади.

Тьма встала перед ним стеной — сплошной, беспросветной, простирающейся вниз, и вверх, и в любую сторону.

— Привет, Мал, — произнес голос.

Лайак

Звук.

Первым появился звук.

Голоса. Слова. Шепоты. Крики. Песни.

Лайак падал сквозь звуки, чувствуя, как те раздирают его, тянут в разные стороны, пока он проносится мимо, пытаются удержать, молят, угрожают.

Всё выше и выше поднимался звук, не имевший ни конца, ни начала. Лайак узнавал языки, на которых говорили в последний раз, когда галактика была лишь угольком в утробе вселенной. Он слышал в них боль. Он слышал печаль и гнев, бурлящие внутри них; глубинные течения сокрытых рек, что никогда не достигнут моря.

Ощущения наслаивались поверх ядра, которым было сознание: боль, раскалывающая по своей силе; запах и вкус, насыщенные хлопьями пепла и медью крови; вес и форма собственного тела и облегающей его брони.

Зрение вернулось последним; образы медленно проявлялись в разуме, а звуки отступали на задний план.

Тонкие нити света разворачивались перед ним, уходя в необозримую высь и изгибаясь наподобие стен круглого туннеля. За этими стенами вращалась беззвездная ночь. Туман растекался на уровне ног и скрадывал расстояние. Гневные черно-красные разводы вспыхивали и гасли в этом тумане. Маска Лайака обжигала лицо.

Он осторожно повернул голову. Туннель ускользал от взгляда. Расстояния сокращались и увеличивались в зависимости от угла зрения. Руны, бегущие по визору его шлема, рассыпались, не успевая сформироваться. Туннель выглядел одновременно таким узким, что по нему едва ли могли бы пройти бок-к-боку пять человек, и таким широким, что космический корабль свободно мог бы проскользнуть в его глотку.

Лайак понятия не имел, где он. Он читал о Паутине, но в этих осколках мифов оказалось мало проку, когда он столкнулся с реальностью лабиринтного царства. Ему сделалось интересно: всегда ли дверь вела с Оркуса в одну и ту же точку для любого, кто проходил сквозь нее.

— Нам нужно двигаться, — ровный голос Актеи эхом разнесся откуда-то рядом с Лайаком. Он крутанулся на месте, взмахивая жезлом.

Она стояла в шаге от него. Ее капюшон был откинут, а голова склонена набок — как если бы она прислушивалась к чему-то. Ее лицо оставалось неподвижным, но глаза теперь были не белыми, а сплошь алыми. Кулнар и Хебек стояли за нею, поводя головами из стороны в сторону, точно псы.

Лоргар также был здесь — неожиданно появившись, как если бы открывшийся Лайаку вид пустого прохода был рисунком на занавесе, отдернутом прочь.

— Нас сорок пять, — сказал Лоргар: голосом одновременно громким и далеким. Лайак повернулся, скользя взглядом по припорошенной пеплом броне его собственных воинов. Здесь были ветераны Калтет, в броне, инкрустированной грязным золотом, взятым из сокровищниц мертвых королей. Унктут уже занимали круговую оборону, целя из автопушек в клубящийся туман. Мясники Гадет и обвешанные костями братья Гролт были здесь, двигаясь медлительно, как будто пробуждались ото сна. На мгновение всё казалось таким, каким должно было быть. Затем Лайак глянул вновь, ведя счет при взгляде, сверяясь со своей памятью о каждом из воинов. Двое исчезли. Исчезли так, что он даже не был уверен, существовали ли они когда-либо.

— Перекресток берет свою плату, — проговорила Актея. И затем вновь: — Нам нужно двигаться.

Лоргар повернулся на месте; глаза у него блестели.

— Как… завораживающе, — сказал он. Лоргар, как и Лайак, прежде не ступал в Паутину. Он посылал десятки тысяч сквозь бреши в лабиринтном измерении: воинов его собственного легиона, Пожирателей Миров, мучеников из сотен культов. Но сам никогда не входил туда.

— Завораживающе и смертельно, — уточнила Актея. Ее плечи ссутулились, и голова подергивалась в разные стороны. — Здесь есть… силы, которых нам не стоит недооценивать.

— Я чувствую их, — сказал Лоргар.

— В каком направлении нам идти? — спросил Лайак.

— Направление — ничто, — сказала Актея. — Только цель что-то значит.

Она вытащила из складок своего одеяния неглубокую бронзовую чашу, обхватила ее обеими руками и протянула Лоргару.

— Кровь взывает к крови, — произнесла она.

Лоргар поднял левую руку. Перчатка отстегнулась с легким гудением механизмов. Он сжал и разжал пальцы, а затем снял с пояса узкое лезвие. Закрыв глаза, он и выдохнул беззвучное слово, которое едва не сбило Лайака с ног. На коже примарха вздулись черные вены. Лоргар полоснул лезвием по ладони. Кровь полилась наружу и ударила о дно бронзовой чаши. Актея с шипением произносила слова, обращавшиеся в дым, стоило им коснуться воздуха. Лоргар сомкнул кулак. Черные ручейки сочились между его стиснутых пальцев. Лайак мог ощутить на вкус разлитое в воздухе колдовство. Стены туннеля вокруг них пошли рябью. Красные молнии прошили туман. Чаша светилась темно-вишневым от жара. Пальцы Актеи горели, но она держалась. Лоргар не разжимал кулак; на его лице под слоем золотой пудры проступали темные вены. Затем он раскрыл ладонь и сделал шаг назад. Последняя капля крови упала в чашу.

— Назовите его имя, повелитель! — вскрикнула Актея. — Назовите сейчас же!

— Фулгрим, рожденный третьим от души нашего отца, брат по крови, брат по судьбе, тебя ищу я!

Слоги прокатились, точно гром. Лайак почувствовал, как изгибается пол: проход сжимался и скручивался. Свет вспыхнул над бронзовой чашей. Актея застыла статуей, с открытым ртом, словно бы в оборванном вопле.

Тишина обрушилась ударом молота.

Лайак не видел больше стен прохода. Туман цвета кровоподтеков окружал их, погруженный в приглушенные сумерки.

— Я вижу… — выдохнула Актея. Чашу она держала высоко поднятой левой рукой, а в правой руке сжимала сферический хрустальный флакон. Она влила кровь туда и заткнула горлышко серебряной пробкой. Лайак чувствовал, как его глаза будто сами по себе пытаются взглянуть в противоположную сторону. Оракул держала флакон прямо перед лицом.

— Путь открывается, — провозгласила Актея. — Не теряйте меня из вида. Не оглядывайтесь. Куда бы вы ни шли, не оглядывайтесь.

Она сошла с места; по ее следу стелился туман. Несущие Слово последовали за ней; их глаза светились в полумраке. Лайак слышал голоса у себя за спиной, шепчущие на чужих языках. Невидимые ладони когтили и поглаживали его спину. Он чувствовал, как терзает его волю инстинктивное желание обернуться. Маска вцепилась ему в лицо. Призрачные ощущения щекотали нервы. Зловещие зеленые искры выплясывали над его жезлом и выступающими частями брони. Он ощущал эфирное присутствие, давящее, обволакивающее. То была не атака, не сжимающиеся кольца единственной воли, пытающейся вторгнуться в чужой разум. Скорее, это схоже было с погружением на дно моря — когда свет с поверхности постепенно тускнеет, и черная вода наваливается сокрушительной тяжестью.

— Это место… — начал с рычанием Лайак.

— Смертельно, — закончила за него Актея, не замедляя шага. — Почему, как ты думаешь, те, кого вы посылали сюда, благословлены, как мученики?

— Тогда зачем путешествовать именно так? — проговорил Лайак сквозь зубы.

— Затем, что это быстрый путь, — сказал Лоргар. — И единственный, который позволит нам добраться туда, куда нужно, с уверенностью и в тайне.

Они продолжили идти.

Время ускользало от осознания. Лайак не был больше уверен: умещались между отдельными шагами и мыслями секунды — или недели. Он был знаком с тем, как священное царство обращает время в насмешку, но здесь это ощущалось иначе — нарочитым. Умышленным. Он почувствовал, как вздрагивает, и вызвал в памяти слова защиты от желающих поживиться духов. Формула вспыхнула в его разуме, но единственным ответом послужил шипящий смешок на границе слышимости.

— Ты, конечно же, понимаешь, что они говорят? — голос Лоргара вновь вернул его к действительности. Каким-то образом Лайак продвинулся дальше, чем думал, и почти догнал примарха. Актея выглядела красной тенью в трех шагах впереди от них.

— Да, мой повелитель, — отозвался Лайак. — Они говорят на языках эльдар.

— Разумеется. И что же они говорят?

Это место… Оно…

Лайак пытался сосредоточиться.

— Что мы умрем. Что мы выбрали неверный путь. Что мы должны повернуть. — Лайак чувствовал, как священная агония его маски жалит всё глубже; размытые края его мыслей заострялись. Боль почти не давала думать.

— Почему вы спрашиваете, повелитель? Вы должны понимать их лучше, чем я.

— Так и есть, но мне они говорят иное. — Лайак почувствовал, как замедляется его шаг. Что-то в этом разговоре было неправильно. Что-то было неправильно в его мыслях. — Хочешь ли ты знать, что они говорят мне?

Лайак остановился. Шепоты, что следовали за ним, пропали. Призрачное касание чьего-то присутствия за его спиной исчезло. Он больше не слышал своих братьев, шагавших следом. Ему необходимо было обернуться. Спереди от него алая тень Актеи уходила всё дальше и дальше в туман. Лоргар, впрочем, был по-прежнему здесь.

— Что же шепоты говорят вам? — спросил Лайак.

Лоргар остановился на шаг впереди и обернулся к Лайаку.

— Они говорят, что ты заблудился, и что ты умрешь, не увидев света другого солнца, — проговорило лицо Лоргара. Лайак отпрянул назад, поднимая жезл. Лицо Лоргара расходилось, растворяясь в ничто, распахнув рот в крике, извергающем тишину.

— Кулнар! — выкрикнул Лайак. — Хебек!

Но слова вернулись лишь эхом себя самих. Он был в тумане один, и смех на задворках его разума звучал плачем на ветру.

Вольк

Штурмовой катер, опустившийся на палубу, выглядел так, словно его вытащили со дна моря. По всему фюзеляжу расползлись узловатые наросты. Вздувшиеся струпья заполняли углубления между фюзеляжем и крыльями и свешивались под носом машины. Струи теплого пара сочились из обрамленных ржавчиной пор в брюхе катера. Вольк подумал, что больше всего это напоминает груду изъеденных болезнями кораллов, а не боевую машину. Системы прицеливания его шлема обрисовывали силуэт катера пульсирующим желтым; болтер лежал в руке. За его спиной выстроились двадцать осадных терминаторов с горбами ракетных установок на плечах, наведя болтеры.

Пертурабо стоял рядом с Вольком; Железный Круг образовывал стену по обе стороны от него. Орудийные турели на стенах и потолке ангара повернулись и взяли катер в прицел. В этом не было необходимости. Даже ничтожная доля собранной здесь огневой мощи могла превратить катер в обломки за одно мгновение, но переизбыток силы был силой сам по себе, в своем праве.

Аргонис стоял впереди Пертурабо и Волька, в плаще и шлеме, со скипетром, свидетельствующим его полномочия, в руках. Он сохранил своё оружие, но даже в руках такого воина, как Неотмеченный, это не значило ничего. Огневая мощь, нацеленная на катер, была направлена и на него. Аргонис оглянулся на Волька через плечо. Щелкнул вокс — открылся приватный канал связи между ними. В ушах Волька зашипели помехи, но Аргонис не сказал ни слова и, спустя секунду, вновь повернулся к катеру. Эмиссар хранил каменное молчание с тех пор, как они получили сигналы от кораблей, утверждающих, что принадлежат Сынам Хоруса.

Аппарель катера со скрипом опустилась. На палубу посыпались хлопья ржавчины и раскрошившейся кости. Орудия на броне Пертурабо лязгнули затворами. Заструился желтый дым, свиваясь кольцами, и из него показался неуклюжий силуэт. Вольк рефлекторно поднял оружие, стоило чужаку выйти на свет. Как и катер, его броня была покрыта бугристой коркой похожих на кораллы наростов. Нарывы размером с кулак усеивали его торс. Бледная бахрома щупалец то и дело показывалась из крохотных отверстий, пробуя воздух. Под наростами Вольк с трудом угадывал очертания терминаторской брони модели «Тартарос». Но в первую очередь взгляд притягивала голова этого создания. Она выглядела высушенной, точно оттуда высосали всю плоть, так что пергаментная кожа свисала с черепа. Рот узкой линией разрезал сухие провалы морщин. У существа было три глаза: два — без век, покрытые желтой пленкой катаракты, а третий — кроваво-красный, посреди лба. Существо моргнуло третьим глазом, осматривая собравшееся воинство.

Аргонис заговорил первым.

— Кто ты?

Чужак не смотрел на него, но повернул голову внутри брони.

— Шторм заговорил, и мы ответили, — произнес он. Вольк ожидал услышать шипение или сухой скрежет, но голос оказался неожиданно сильным.

— Ты знаешь, кто я? — спросил Пертурабо.

Существо кивнуло; его броня закрипела — оно изменило позу.

— Ты — Владыка Железа. Ты — воин, что прошел сквозь зрачок Ока и узрел истину. Ты — разрушитель и убийца миров. Да... Мы знаем, кто ты.

— Что вы сделали с нашими навигаторами? — прорычал Вольк.

— Мы... — чужак изменил направление взгляда, но по-прежнему не смотрел на Волька, как будто видел это место или расположившихся здесь воинов иначе, чем все остальные. — Мы не сделали ничего. Шторм принес нас сюда, и потому мы здесь. — Он замолчал, и его голова медленно повернулась обратно, точно шестеренка в механизме. Красный глаз уставился на Пертурабо.

Гул оружия, готового выстрелить, наполнил воздух. Пертурабо покачал головой.

— Шторм принес вас?

— Мы принадлежим шторму. Он — наш отец, мы — его голос.

Аргонис шагнул вперед, сжимая в руке болтер. Он поднял оружие.

— Твое имя, — потребовал он.

— Мое имя было Кхалек, — сказало существо, не отводя взгляда от Пертурабо. — Я звался Вожаком Гекоры. Я звался Лунным Волком, а ныне я из Сынов Хоруса.

Аргонис был сама неподвижность.

— Кхалека никто не видел уже три года, — произнес он. — Его подразделение пропало без вести при переходе к Новагеддону.

— И вот, мы нашлись.

Палец Аргониса замер над спусковым крючком болт-пистолета.

Пертурабо сделал один шаг вперед; прицельный луч вырвался из орудийной установки на его плече и задержался на руке, в которой Аргонис сжимал оружие.

Аргонис не стрелял. Пертурабо не смещал прицела. Спустя долгое мгновение эмиссар опустил руку и отступил назад.

— Что значит — вас послали? — спросил Пертурабо Кхалека.

— Мы суть шторм, его семеричные ветра правят нами, и мы его дети. Куда он несет нас, туда мы следуем. Мы — его голос. Он поднял нас из могил-кораблей в его сердце, поднял нас и вновь дал нам жизнь, и вот, мы явились говорить за него.

— Варп… — выдохнул Вольк. — В них — варп.

— Шторм внутри нас, — подтвердил Кхалек.

— Что шторм отправил вас сообщить? — спросил Пертурабо.

— Он отправил нас, дабы сделать тебе предложение. Для тебя приготовлен трон, Владыка Железа, — сказал Кхалек; дрожь пробежала по его телу. Вольк заметил промельк чего-то алого на иссохших губах. — Трон, что рыдает слезами твоих врагов. А вместе с троном — корона: стоит лишь тебе возложить ее на чело, и железо в твоей крови станет вечным. Ты гниешь изнутри, Владыка Железа. Ты облекаешь кожу металлом и держишь убийственные кромки как можно ближе, поскольку благодаря им ты чувствуешь силу, что утекает от тебя. Ты чувствуешь здесь истину. Ты узнаёшь ее по собственной лихорадочной дрожи.

Тело Кхалека было в движении; его плечи приподнимались, как если бы мышцы у него под броней подергивались, хотя голос оставался ровным.

— Принц Шестеричного Пути ужалил глубоко и пировал долго. Рана в твоей душе гноится. Ты умираешь. Твое железо — ржа.

Пертурабо не двигался, но Вольк подумал, что тени во впадинах его лица сделались глубже.

Судороги Кхалека прекратились. Его подбородок был мокрым от крови.

— Ты сопротивляешься. Ты борешься, но это лишь крадет у тебя больше. Ты ищешь Сына Крови, Пса Костей, что щелкает зубами в своем ошейнике из меди. Отец-Шторм видит это; видит — и знает, что если ты найдешь Гончего Красных Песков, ты умрешь. Ты слаб, он же превосходит твою слабость. Он не уступит. Он не подчинится. Он взвесит твой металл, и найдет тебя легким. Отец видит, и Отец знает. — Кхалек сделал сдавленный вдох и наклонил голову. — Ты можешь подняться, владыка. Ты можешь сделаться вечным, несокрушенным, несокрушимым.

— Это всё, что вы прибыли сообщить мне? — спросил Пертурабо.

Кхалек поднял голову — и опять опустил.

— Да.

— Хорошо, — сказал Пертурабо.

Воздух взорвался воплем. Лучи раскаленной энергии и потоки снарядов пронеслись, пылая, между Пертурабо и Кхалеком. Воин исчез. Пластины брони, плоть и металл превратились в мешанину обломков и пара.

Визор Волька затемнился, чтобы приглушить яростную вспышку света. Пертурабо, ринувшийся вперед сквозь пламя, выглядел размытым пятном. Прочие Железные Воины застыли, не успев сделать выстрел, когда примарх пронесся мимо них.

Катер Кхалека пытался подняться с палубы. Двигатели выкашливали грязные струи пламени. Орудийные установки поворачивались, перемалывая кости и хлопья ржавчины внутри своих механизмов. Владыка Железа ударил в переднюю часть катера, когда тот начал взлетать. В руках у него не было оружия; молот Крушитель Наковален по-прежнему покоился в руках одного из автоматов Железного Круга; но это не имело значения. Энергия окутывала кулаки примарха, когда он обрушил первый удар.

Броня смялась. Вспыхнули дуги молний. Катер накренился; его нос разлетелся вдребезги, на палубу хлынули масло и загустевшая кровь. Расколотая орудийная платформа подергивалась в остатках креплений. Пертурабо въехал кулаком в рану. Прогремел взрыв. Катер разорвало на части. Осколки заржавленной брони, взметнувшиеся в воздух, ударили в щиты Железного Круга — те устремились на защиту своего хозяина. Облако пламени поднялось вверх, окаймленное густым черным дымом. Вокруг разило обугленным мясом и расплавленным металлом.

Пертурабо вышел из огня; его броня почернела от копоти. Блики пламени плясали по ее краям, и на мгновение показалось, будто доспех сам выдыхает ад.

— Всем кораблям: вступить в бой, — проговорил он; его голос перекрывал затухающее эхо взрыва. — Приготовиться к переходу в варп по моему приказу.

— Навигаторы… — начал Аргонис.

— Мы встретим шторм.

В аугметическом глазу Волька промелькнул внезапный поток тактических данных.

— Повелитель, они выпускают абордажные капсулы и торпеды. — Вольк моргнул; веко опустилось поверх металлической сферы, заменявшей ему правый глаз. Это никак не повлияло на непрерывность потока данных. — Их сотни…

— Выпустить перехватчики — все эскадрильи, — сказал Пертурабо, замедляя шаг, неожиданно замерев. Его глаза были пусты. — Выжгите их из космоса.

глава 1
главы 2-3
главы 4-5
скачать 6 главу в формате docx
скачать 7 главу в формате docx

запись создана: 11.05.2019 в 18:36

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Весна всё еще не слишком похожа на весну, но зато магнолии зацветают. Медленно. Очень медленно, но таки да.
Как обычно, хожу, тыкаю телефоном в цветочки (=

Вот так и еще пять штук.

И форзиция, которую я люблю звать форзацией (=

@темы: фотофлуд

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 4 и 5

Малогарст

Они пришли за ним — как он и ожидал. На его руках еще не высохла кровь. Только догорающие ритуальные свечи освещали бывший зал ложи. Остатки тела-пристанища для демона, с которым он торговался, свешивались с цепей, привинченных к стене. Над костями, покрытыми ошметками плоти, поднимался дым. Раздвоенный язык существа болтался под его лишенным челюстей черепом. Малогарст работал медленно, вырезая произнесенные демоном слова на старой серебряной монете. Еще три призыва, еще три демона, которых он заставит поделиться тайнами, — и у него будет талисман, который понадобится, когда он пройдет на ту сторону.

Он как раз закончил надпись на монете, когда услышал, как открываются двери зала. Пламя свечей взметнулось вверх. Он отложил испачканную в крови монету и окунул обнаженные руки в бронзовую чашу с водой. Тяжелые шаги прозвучали из темноты позади него.

— Что гнетет вас, братья мои?

Тишина была ему ответом. Он прислушался. Его восприятие способно было вычленить ритм и смысл даже в самых тихих звуках; один из генетических даров, который не смогли отнять у него увечья. Ритм шагов, присутствие и отсутствие дыхания, гул сервомоторов брони, что был так же индивидуален, как и черты лица, — он слышал всё это.

— Аксиманд, — сказал он, по-прежнему не поднимая глаз, глядя, как кровь расплывается в воде, где он мыл руки. — Непохоже на тебя, брат — являться без предупреждения и в молчании.

Никакого ответа. Звук шагов прекратился. Приглушенное гудение брони пульсировало в воздухе.

Четверо, подумал Малогарст, моргая и пытаясь вычислить, кем были остальные. Он вынул руки из воды, стряхивая розовые капли со скрюченных пальцев. Власть была подобна зеркальному лабиринту: восприятие, контроль и вера — вот что было главным. В этот момент он должен был бы обеспокоиться, должен был повернуться, чтобы увидеть, кто вошел в этот зал через двери, которые он сам запер, должен был потянуться к оружию, чтобы защитить себя...

— Кибре, — осторожно произнес он. — Я надеюсь, тебя не обуяли вновь сомнения, которые ты уже высказывал, касательно предложенного мной пути, но если это так — выскажи их снова, и позволь мне показать тебе, что избранный мной путь — это тот самый путь, который выбрал бы Воитель.

Малогарст взял лежащую возле чаши черную тряпицу и принялся вытирать руки. Старые шрамы на искалеченных костяшках пальцев болели.

— Тормагеддон. Я слышу твое молчание, возрожденный. Ты — как никто другой — должен понимать, что это необходимо. — В мыслях он вызвал в своем разуме слова очищения, которые получил от демона мучений. Тормагеддон, это демоническое создание, был силен и неким образом неподвластен попыткам связать его — нечто из ряда вон выходящее для сущностей варпа, чего он не понимал. Впрочем, Малогарст знал, что может причинить ему боль. Если потребуется. — Наш Воитель захвачен между нашим царством и твоим, между этой реальностью и имматериумом. Его возвышение началось, но пока еще не завершено. Ему нужна наша помощь, чтобы пройти через этот момент.

Малогарст уронил тряпицу в чашу. Вода выплеснулась на пол. Подобрав со стола латные перчатки, он натянул их и защелкнул на месте.

Четверо, их было четверо, он был уверен, — но никак не мог узнать четвертого.

— Я понимаю, что вы боитесь, — сказал он, глядя на идущую рябью воду и разминая пальцы. — И да, я имею в виду именно это — боитесь. У страха множество обличий, и лишь несколько самых распространенных можно найти на поле боя. Чем еще можно ответить на этот кризис, когда мы видим нашего отца, сраженного в бою, когда видим его неподвижным, в то время как шестерни его войны продолжают вращаться — но без его руки, чтобы направить их? Что еще вы можете испытывать, если не страх?

Он выпрямил поочередно каждый палец. Внутри разума он разделил свои мысли, удерживая слова очищения параллельно с другой, более прямой и грубой формулой. Кончики пальцев дрожали.

— Вы видите чудовищ в тенях, и — будучи Сынами Хоруса — вы хотите встретить их лицом к лицу, убить их, приблизиться к ним, чтобы ощутить их последний вздох, прежде чем выпотрошить их и позволить их жизни стечь на землю. Но того, что делаю я, не следует бояться. Я — не враг вам, если только вы — не враги Воителю, а я знаю, что мы все — вернейшие из его сыновей.

Он замолчал, задержав дыхание. Почему они не отвечали? Если они хотели напасть, то почему не двигались?

— Я — Кривой, мастер изощренных слов и коварных дел.

Он протянул руку и взял кинжал-атам. Кровь пятнала серебряный клинок.

— Но сейчас я прошу вас об одном: послушайте.

Он приготовился. Его плоть отозвалась болью, пока оба его сердца накачивали кровь в мышцы.

— Послушайте, и доверьтесь мне.

Он обернулся.

— Я доверяю тебе, Мал, — сказал Хорус Луперкаль.

Серебряный кинжал выпал из скрюченных пальцев.

Малогарст открыл рот, собираясь заговорить.

Пустые тени зала ложи взглянули на него в ответ.

Кинжал ударился об пол; звук гулко прозвенел в тишине.

Сердца Малогарста стучали в груди, точно два молота. Мгновение он стоял, оцепенев, но затем двинулся вперед — его собственные шаги отдавались эхом, пока он хромал к дверям. Они были по-прежнему заперты, хотя ритуальные символы защиты, которые он начертал на металле, сгорели и превратились в пепел. Он потянулся к механизму двери, но вдруг остановился.

Что произошло сейчас?

Галлюцинация?

Нападение?

Предупреждение?

«Силы богов окружают тебя, сын Хоруса, — сказал Лайак во время их беседы. — Воитель, Помазанник Пантеона, привлекает к себе ангелов ярости и желания, лжи и разложения. Они шепчут в уши тем, кто готов слушать. В трещинах между страхом и надеждой шепчут они. Те, кому они шепчут — двигаются согласно желаниям богов. Они разрывают тебя на части, и принимают твои разорванные останки в свои божественные объятия».

«Почему?» — спросил Малогарст у Несущего Слово.

«Ибо такова природа божественного — быть разделенным».

Он включил вокс.

— Где капитан Аксиманд? — спросил он. Связь щелкнула и зашипела помехами, пока вокс-сервитор распознавал его голосовую команду.

— Капитан Аксиманд находится в стратегиуме. Открыть прямой канал связи?

— Нет... — медленно произнес Малогарст. Он смотрел назад, в темноту покинутого зала ложи.

«Я доверяю тебе, Мал».

«Враги всегда приходят, даже если они сперва носят улыбки друзей».

— Нет... — повторил он и отключил вокс.

Лайак

«Мстительный дух» и созвездие его кораблей скользнули вдаль. За спиной Лайака обширное, точно залы собора, пространство мостика «Трисагиона» содрогалось от песнопений благословенно-обреченных. Называть это место мостиком означало свидетельствовать несостоятельность человеческого языка; называть его мостиком — означало располагать его размер и величие в одном ряду с дощатыми настилам, откуда выкрикивали приказы капитаны примитивных кораблей. Это место было иного порядка. Точно так же, как перед царствием богов становились ничтожными жизни смертных, так мощь и предназначение этого пространства делали незначительными все прочие.

Мостик сам по себе был длиной в полкилометра. Укрепленные колоннами стены из стали и бронзы вздымались к сводчатому потолку. Медные курильницы величиной с голову Титана покачивались на цепях под нарисованными на потолке изображениями священных созвездий родного мира Несущих Слово. Ярусы клеток заполняли пространство мостика по всей его длине. Внутри их пел хвалу богам тысяче-сильный хор. Эти люди останутся в клетках — их легкие будут медленно наполняться гноем, а рты кровью, — до конца своих дней. Все они обнаружили недостаток веры и сражались, дабы заслужить свой приговор внутри клеток хора. Воздух вокруг них дрожал и вспыхивал различными цветами, а песнопения вздымались и опадали в такт с корабельным пульсом.

По центру располагались алтари разрушения. Здесь техножрецы Темных Механикум, а также жрецы резни, смерти и ликования, двигались промеж друг друга. Кровь, пепел и пламя пятнали их одежды. Когда «Трисагион» говорил языком войны, это не была грубая передача команд; это происходило посредством ритуала — опустошение предначертанное, не проговоренное. У Лайака перехватывало дыхание от этого выражения силы.

— Благословение расставанию, — произнес Лоргар; он стоял прямо впереди Лайака. Изображение флота Воителя зависло перед ними; проекция наслаивалась на испещренную звездами темноту за носовыми окнами корабля.

— Малогарст оказался более покладистым, чем я ожидал, — отметил примарх.

— Воистину, — отозвался Лайак.

— Ты, должно быть, хорошо проделал свою работу.

— Доверие и откровенность — первые среди грехов тех, кто слаб.

— Что ты сказал ему?

— Ничего существенного, повелитель.

— Хорошо. Он всегда был верен моему брату. Его зовут кривым, но душа его проста и пряма.

— Он верит и служит — не богам, но Хорусу, от начала и до конца, — сказал Лайак.

— До конца... — выдохнул Лоргар.

Лайак промолчал.

— Хорус не может выжить. Даже если он поднимется, ему не может быть позволено вести эту войну…

— Не ересь ли это? — проговорил Лайак.

— Ересь? — переспросил Лоргар негромко. — Хорус — воин, и вождь, но он — не истина. Эта война не ради него. Не ради его болезненной нужды повергнуть нашего отца, и не ради его мечтаний об империи. Речь о торжестве истины. Истины с большой буквы. Боги — единственная составляющая бытия, которая вечна, которая не терпит ущерба. В них единственное истинное спасение, какое может обрести человечество — какое оно должно обрести. Вот что действительно важно, сын мой. Не гордость и не слава, и не выживание одной души превыше других.

— Вы полагаете, что Хорус потерпит крах?

— Я полагаю, сын мой, что он одновременно слишком слаб и слишком силен. Слишком силен, чтобы целиком предаться божественной воле. Вот почему он сидит на троне, словно труп при своем собственном дворе. Вот почему кровоточит рана, нанесенная ему Руссом. Он помазан богами. Они благословили и вознесли его превыше всех прочих, выше даже меня, их преданнейшего служителя. Ему были даны ключи от бытия… И все же он не принял богов. Он ставит себя над ними. И он достаточно силен, чтобы сопротивляться, но недостаточно силен, чтобы победить. Боги одарили его могуществом, превосходящим их дары всем прочим. И все же он сопротивляется этому. Он противостоит милости богов, пусть даже они возвышают его. Кто обладает силой достаточной, чтобы восторжествовать над богами? Не покорившись же, он будет разорван на части — не покорившись, он будет слишком слаб, чтобы одолеть Императора. И тогда мы проиграем.

— Он — Помазанник, мой повелитель. Боги избрали себе орудие.

Лоргар не ответил сразу; прикрыл глаза. Его лицо было абсолютно неподвижным. Зрением шлема Лайак видел, как сжимается белый ореол силы вокруг примарха.

— И если он — ущербное оружие, что тогда? Должны ли мы стоять в стороне и глядеть, как все, чего мы достигли, становится пеплом?

— Если такова воля богов.

— Боги одаряют нас силой. Что делать с этой силой — решать нам: возвыситься благодаря ей — или сломаться под нею. Мы — не рабы им. Мы — их поборники, и то, что мы совершаем, — либо во славу их, либо к их неудовольствию.

— А Хорус… Не тот ли он поборник, кто должен подняться благодаря собственной силе?

Лоргар обернулся и взглянул на него. Лайак глядел в ответ. Крючки на внутренней стороне шлема-маски впились глубже. Кровь слезами текла из глаз личины. Он мог почувствовать, как разум примарха вьется вокруг его собственного, ища путь внутрь.

— Сними свой шлем, — мягко произнес Лоргар.

— Я не могу, повелитель, — ответил Лайак, опустив взгляд. — Вы знаете, что я не могу. Лишь боги могут видеть мое лицо и ведать мои мысли.

— Разве я не глас божий? — спросил Лоргар. — Ты дерзаешь бросить вызов этому гласу?

— Вы таковы, повелитель, и я повинуюсь, и в повиновении лишусь жизни.

Долгое мгновение Лоргар молчал, затем качнул головой.

— Выходит, ты понимаешь. Богам должно повиноваться, — сказал он. Пение обреченных сделалось громче, когда «Трисагион» начал поворачиваться. Изображение «Мстительного духа» было теперь всего лишь яркой звездой среди меньших светящихся точек. — Боги возложили бремя на мою душу. Хорус брат мне, но что значит братство перед торжеством изначальной истины? Нам не дозволена неудача, сын мой. Боги должны восторжествовать, Хорус же не даст им победы. Другой должен занять его место, должен объединить всех под волей и величием богов. Ты понимаешь, сын мой?

Лайак склонил голову, как если бы в смирении.

— Это место намерены занять вы, — сказал он.

Лоргар не отводил взгляда от холодных звезд.

— Почему всё дошло до этого? — проговорил он. — Почему это должно пасть на меня?

Шум мостика и стенания приговоренных затихли, когда трижды ударил гонг. Корабль содрогнулся; запустились варп-двигатели.

— Мы действительно собираемся найти Фулгрима? — спросил, наконец, Лайак.

— Да, — сказал Лоргар. — Трон нельзя занять в одиночку. Всё, что мы делаем или чему становимся причиной, должно служить одной истинной цели. Вот почему я рассказал тебе это, сын мой, и вот почему ты отправляешься со мной. Тебе предстоит исполнить великую задачу, и сыграть еще более великую роль в том, что должно свершиться.

— Сообщите свою волю, повелитель, и да будет она исполнена.

Лоргар перевел на него взгляд — и в его звездных глазах светилась печаль.

Вольк

Над Ониксовой горой занимался рассвет. Смешанный с дымом туман вползал в окоп перед Вольком, клубясь над бронированным краем и растекаясь между собравшихся воинов. Вдалеке грохотал фальшивый гром бомбардировки; поднималось солнце. Вольк вдохнул влажный воздух и загнал в болтер девятый снаряд. Еще два лежали на его ладони. Еще два, всего — одиннадцать, и все подсумки для обойм у него на поясе были пусты. Точно так же обстояли дела у каждого из четырнадцати легионеров, ждущих в окопе вместе с ним. У каждого было оружие ближнего боя, в ножнах на поясе или висящее за спиной: мечи-гладии с тяжелыми клинками, молоты со стальными вороньими клювами на обратной стороне, треугольные топоры с бритвенно-острыми лезвиями.

Оружие старых войн, подумал Вольк, оружие из тех времен, когда люди рубили друг друга и истекали кровью в грязи, чтобы отобрать каменные крепости у врагов в вонючих кольчугах и гнутых панцирях. Мир должен был измениться, продвинуться к чему-то лучшему, но вот — вот они, воины, созданные тайным знанием, идущие в бой, точно варвары. Да, именно к этому всё и пришло — война достигла той точки, когда битва начиналась с подсчета оставшихся боеприпасов и заканчивалась резней и ударами в грязи, пока одна из сторон не устанет до смерти.

— Шестьдесят секунд, — доложил сержант взвода, натягивая усыпанный заклепками шлем на покрытую шрамами голову. Остальной взвод последовал его примеру.

Все они были новыми рекрутами, избранными и принятыми в легион за годы после того, как началась война против Императора. Ускоренные методы имплантации и обучения означали, что большинство из этих воинов провели в сражениях не больше пяти лет. Впрочем, они выглядели как ветераны, подумал Вольк. Нет, они и были ветеранами. Они проливали кровь на Гидре Кордатус, Несторайе, Талларне. Они знали лишь одну разновидность войны, и никаких других: убивать своих братьев.

Вольк надел шлем. Давление внутри с шипением выровнялось.

— Ждем вашего разрешения, командир, — сказал по воксу сержант.

— Продолжайте, сержант, — отозвался Вольк. — Это ваш бой. Я — всего-навсего пассажир.

— Как прикажете, — ответил сержант.

— Движение в окопах! — раздался крик справа от Волька. Взвод одним движением развернулся, наводя оружие по всем направлениям.

— Не стрелять! — скомандовал Вольк.

Некто в черно-зеленой силовой броне шел по окопу. Мерцали бронзовые хтонийские руны, высеченные на его доспехах. Лицевая пластина шлема была украшена серебром, и над ним возвышался алый плюмаж, развевающийся на ветру среди тумана. Аргонис приближался к ним с расслабленной сосредоточенностью, точно хищник, высматривающий добычу.

— Мы могли бы убить тебя, — прорычал Вольк, когда Аргонис подошел ближе.

— Вы могли бы попробовать, — ответил эмиссар. К его бедру был пристегнут выкрашенный в черное болтер, а на поясе висел меч — рядом с парой силовых ножей в ножнах. Вольк узнал хтонийские рубины на рукоятках ножей — алые, с черными разводами внутри. Ножи уличных банд, только оснащенные генераторами силового поля. Вольк видел их прежде и встречался с ними на тренировочных аренах — давным-давно, в ту эпоху, когда узы братствы были чем-то большим, чем плащ, скрывавший предательство.

— Почему ты здесь? — рыкнул Вольк.

— Я — голос Хоруса, и я иду, куда хочу, — сказал Аргонис. Он взглянул на ждущий строй Железных Воинов. — Почему ты здесь, брат?

— Участвую в атаке.

— Значит, у нас одна и та же причина, — сказал Аргонис, поднимая болтер. Он передернул затвор.

Вольк хотел было прорычать что-то еще, но только покачал головой.

— Пора, командир, — сказал сержант.

Вольк взглянул на Аргониса, затем — снова на взвод.

— Приступайте, — сказал он.

— Полная готовность, — скомандовал сержант.

— Сейчас должна подойти ваша воздушная поддержка, — заметил Аргонис по воксу.

Словно бы вызванные его словами, над головой с воем пронеслись два истребителя. Звуковая волна, следующая за ними, разнеслась эхом по окопу. Земля содрогнулась мгновение спустя. Колонны дыма и земли ударили в небо за краем окопа.

— Вперед, — скомандовал сержант. Взвод перемахнул кромку окопа. Вольк не отставал от них.

Вывороченные комли деревьев и обугленные кустарники усеивали склон, из которого тут и там, будт пальцы, торчали скалы черного камня. В трехста метрах ниже облака взметнувшихся от воздушного удара обломков падали на землю вокруг остатков линии окопов. Триста метров.

Вольк перешел на бег. Аргонис держался справа от него. Истребители кружили над головой. Из-за обломков сверкнули выстрелы. Возможно, авиаудар выиграл им несколько метров, но, кто бы ни занимал нужные им окопы — они были всё ещё живы. Лазерные заряды врезались в Железного Воина справа от Волька. Керамит вспыхивал и осыпался хлопьями; воин продолжал бежать.

Еще огонь — сперва беспорядочный, затем перепахавший склон дисциплинированными залпами. Один из Железных Воинов упал; его броня спереди была разбита на куски.

Сто метров.

Вольк видел, как смертные пригибаются за лазерным оружием на краю окопа, видел противогазы под хромированными шлемами. Они не отступили, хотя Железные Воины приближались к ним.

Дисциплинированные, подумал Вольк. Эти окопы были захвачены врагом днем раньше, вместе с еще десятью километрами линий обороны вдоль склонов горы. Солдаты-люди, удерживавшие эти секции, дрогнули, когда у них закончились боеприпасы. И потому теперь Железные Воины пришли, чтобы вернуть то, что потеряли смертные.

Аргонис открыл огонь. Вдоль кромки окопа прогремели взрывы. Трое солдат исчезли. Кровь и хромированный металл разлетелись в стороны. Никто из Железных Воинов не стрелял. Вольк уловил отблеск зарядных спиралей на парапете.

— Плазма! — выкрикнул он.

Руны прицела мигали красным перед глазами. Он нажал на спуск болтера — один раз. Снаряд ударил в плазменный пистолет ровно в тот момент, когда тот готов был выстрелить. Взрыв превратился в сферу сияющей голубой энергии, превращающей в пыль рокрит, плоть и металл. Дисплей шлема Волька потускнел. Он добрался до края окопа и спрыгнул вниз. Один из смертных двинулся было к нему. Вольк впечатал приклад болтера ему в лицо. Из разбитых линз брызнула кровь. Вольк наступил на упавшее тело. Аргонис был рядом с ним, стреляя вглубь окопа. Заряды болтера разлетались шрапнелью от бронированных стен.

— Отходим влево! — крикнул сержант. Взвод подчинился, разбиваясь на пары и рассыпаясь по окопу; их клинки и руки были окрашены красным. Аргонис был единственным, кто стрелял из своего оружия. Хтониец двигался с плавной жестокостью, убивая на своем пути, без труда вливаясь в атаку Железных Воинов.

— Зачем ты здесь, брат? — выкрикнул Аргонис, ныряя в укрытие, когда окоп накрыло крупнокалиберным огнем. Вольк бросился в другую сторону. Снаряд ударил его в левое плечо; он почувствовал, как разрываются мышцы — гильза ввинчивалась под броню. Янтарные руны прицеливания кружились поверх глаз, ища цель. Он выстрелил дважды. Первый снаряд с ревом скрылся в окопе. Следующий он направил в рокритовую стену. Взметнулись осколки и пыль. Аргонис уже двигался вперед под их прикрытием. Еще больше снарядов пронеслись мимо. Вольк метнулся следом.

— Чтобы запомнить, — рыкнул он через вокс.

— Запомнить что?

— Что мы оставляем, — ответил Вольк.

Аргонис был в трех шагах впереди, когда они вынырнули из облака пыли. Крупнокалиберный пулемет торчал из амбразуры в пласталевом заграждении, тянувшемся вдоль окопа. Вольк заметил блеск шлема стрелка. Выставив плечо вперед, он бросился в атаку. В нормальной обстановке они использовали бы гранаты, огнеметы и ураган болтерных снарядов, чтобы смести огневую позицию. Роскошь подобных средств осталась лишь в памяти.

Пулемет открыл огонь, но пули ушли слишком высоко. Вольк успел на секунду удивиться, отчего стрелок целится так небрежно, прежде чем на него обрушился удар топора.

Ультрамарин всё это время ждал в нише, вырубленной в стене окопа. Вольк заметил бы его, но пулемет дал очередь как раз вовремя, чтобы обеспечить Ультрамарину преимущество внезапности. Силовое поле вспыхнуло по краю падающего сверху лезвия. Вольк извернулся, вскинув руку. Он был в невыгодной позиции и утратил равновесие. Он осознавал всё это ясно, как в остановившемся мгновении, глядя прямо в алые линзы шлема Ультрамарина. Золотые лавровые ветви были выгравированы на висках воина; и на каждом пальце, сжимающем топор, — крохотные орлиные крылья.

Болтерные снаряды ударили в Ультрамарина. Сапфировое и золотое разлетелись осколками. Воин содрогнулся. Вольк бросил весь свой вес вперед. Лезвие топора прочертило дугу. Плечом Вольк ударил Ультрамарина в грудь и толкнул на стену окопа. Рокрит треснул от столкновения. Кровь брызнула из-под разбитой брони на правом боку воина. Он был ранен, и был один, но он был сыном Ультрамара.

Вольк вытащил меч. Клинок был тяжелым, коротким, с убийственно заточенным острием. Он ударил вверх и вперед, целя в сочленение под мышкой. Ультрамарин извернулся. Навершие силового топора врезалось в правый глаз Волька. Он ощутил, как его удар скользнул по нагруднику Ультрамарина. Замахнувшись, он въехал локтем по лицевой пластине Ультрамарина. Раскололись глазные линзы. Треснул керамит. Ультрамарин оттолкнул его и поднял болтер. Кровь стекала по щекам его белого шлема. Вольк знал, что случится следом, даже если между ними разверзнется пропасть. Ультрамарин готовился выстрелить.

Силовой нож Аргониса отнял кисть Ультрамарина чуть выше запястья. Вольк вогнал острие меча в шею воина. Вулканизированная резина и кабели разошлись под давлением, и острие ударило в плоть. Вольк почувствовал, как лезвие ткнулось в заднюю часть воротника доспеха. Полилась кровь. На мгновение Вольк принял на себя вес мертвого тела врага. Он сорвал гранату с пояса Ультрамарина, высвободил клинок, повернулся — и бросил гранату в амбразуру, откуда стрелял пулемет. От взрыва металлические пластины выгнулись наружу. Двое Железных Воинов, вооруженных заостренными молотами, пробежали мимо.

Вольк наклонился и принялся избавлять мертвого Ультрамарина от гранат, патронов и оружия. Аргонис стоял над ним, держа в руках нож и болтер.

— Вот это ты хочешь помнить — как сражался, будто падальщик, голодный до пуль?

Вольк выпрямился и поглядел на того, кто когда-то был ему другом.

— Четвертый Легион бился за Императора там, где не стал бы никто другой. Мы тяжко трудились, и убивали, и проливали кровь в забытых углах. Нами пренебрегали — вечно покорными, вечно обойденными. Примарх верил, что наша судьба может быть иной, что нам достанется иное место в том будущем, которое создаст Хорус. — Вольк указал окровавленным клинком на алое с золотом Око Хоруса на броне Аргониса. — Я хотел напомнить себе, что ничего не меняется.

— Достигнут предел расхода боеприпасов, — раздался по воксу голос сержанта. — Готовность к отступлению.

Вольк двинулся мимо Аргониса, возвращаясь вдоль окопа к границе, откуда они начинали. До приказа Воителя о сборе на Улланоре им удалось бы удержать пространство, которое они только что очистили. Теперь они вынуждены будут его оставить. Не пройдет и дня — и в крепости не останется достаточно войск, чтобы укомплектовать линии обороны там, где они еще держались. Вот во что превратятся битвы повсюду вдоль границ Ультрамара: каждая победа — только отсрочка, и всё более краткая.

— Это преддверие победы, — сказал Аргонис из-за спины Волька. — Даже если отсюда этого увидеть нельзя — победа близка.

— Действительно? — произнес Вольк. — Это говорит вера или надежда? — Он отвернулся. Черный дым наползал на окоп с нижних склонов горы. По воздуху прокатился дрожащий гул далекого взрыва. — Мы повинуемся, брат. Итог был только сном, и что означают сны?

Часть вторая
Пылающая империя

Экаддон

Он сделал вдох и на секунду прикрыл глаза. Кровь стекала по лицу и плечам, не успев еще свернуться. Его сердца уже возвращались к спокойному, размеренному ритму. Лишь одно из человеческих свойств, о котором он, пожалуй, сожалел — это чувство утомления, сбившееся дыхание, бешеный стук единственного сердца в груди. Генетическое возвышение, превратившее человека в воина Легиона, отняло это.

Он открыл глаза. Останки пятнадцати боевых сервиторов лежали вокруг него. Из их плоти сочилась кровь, а из механических частей — масло. Все они были изготовлены недавно — из хорошего, сильного материала, отобранного среди рабов с нижних палуб. Все они были убийцами из тех, что вынуждены стать хищниками, чтобы не превратиться в добычу. Механикум оставили им полные двигательные функции и те части мозга, что отвечали за боевые инстинкты. Усилители агрессии, грубые нейропротезы и имплантированное оружие продвинули их способности далеко за рамки обычной эффективности, в сторону бесчеловечной резни. Именно этого, и не меньше, он требовал от техножрецов, и они выполнили запрос полностью.

И всё же... Следовало признать, результат его разочаровал.

Другие могли предпочитать меч, или болтер, или топор вроде того, которой он держал сейчас в руке, но нож — нож был душой убийцы. Таков был урок Хтонии, один из тех, что выучивали по приглушенным крикам умирающих в темных тоннелях, в другой жизни. Остаток мира, что породил его, и короткого детства, сделавшего его тем, кем он был. Это было... истиной. Только брат по крови, пришедший вместе с ним в Легион и вставший рядом, возможно, превосходил его в этом способе убийства.

Он повел плечами и зашагал через зал, расплескивая босыми ногами лужи крови и масла. Вернул топор на оружейную стойку, ненадолго включив силовое поле перед этим, чтобы сжечь кровь на клинке. Он был обнажен до пояса, и татуировки и клейма, покрывавшие кожу, растягивались, когда он по очереди напрягал и расслаблял мышцы. В основном это были геометрические знаки, ломаные линии языка хтонийских банд. Не самый изощренный язык, но никому не нужна изощренность, когда главная цель — угроза. В полумраке или полной тьме тоннелей Хтонии эти знаки читали на ощупь едва ли не чаще, чем глазами — линии, глубоко врезанные в камень или металл острием клинка. Язык ударов, созданный убийцами. Калус Экаддон находил это в равной мере и забавным, и уместным.

Он взглянул на стойку с оружием. Он был хорошим убийцей — был им всегда. Это легко давалось ему в детстве, позволило ему выжить и затем принесло ему всё, что он знал. Гордость, статус — какой уж был — и братство: все они брали начало от лезвия ножа или дула пистолета.

Отойдя от стойки, он вытащил кинжал из ножен на бедре. Генератор силового поля крепился к основанию клинка, но в остальном это было то же самое оружие, которое он принес с Хтонии: прямой клинок, сходящийся к острому кончику, бритвенно-острый, с кровостоком, идущим вдоль тупой стороны. В навершие была вбита зеркальная монета, отполированная до гладкости. Он прокрутил его между пальцами, меняя хватку с обычной на обратную, и открыл рот, собираясь вызвать следующую волну сервиторов.

Двери зала для тренировок лязгнули замками, открываясь. Экаддон обернулся, глядя, как раздвигаются в стороны их створки. Фальк Кибре шагнул внутрь. Гудящая вибрация терминаторской брони действовала Экаддону на нервы, пока Вдоводел приближался к нему. Экаддон не двинулся, удерживая на лице привычную полу-ухмылку.

— Брат, — Кибре остановился. Даже без брони он был огромен; в доспехах же он превращался в гору угольно-черных пластин и покатых углов.

— Фальк, — отозвался Экаддон. — Если ты пришел проверить свои умения, ты немного слишком шикарно оделся.

Кибре коротко рыкнул — или, возможно, это был смех — и прошел мимо Экаддона, раздавливая в кашу тела сервиторов тяжелыми ботинками. Он обошел арену по краю, поворачивая голову и разглядывая останки.

— Опасаешься, что теряешь хватку, брат? — наконец спросил Кибре, пиная отрубленную голову носком ботинка.

— Главное — чтобы клинок в хватке оставался острым, а иначе она ничего не стоит.

— Верно, — проворчал Кибре. — Верно... — Он кивнул на нож в руке Экаддона: — И ты им всё это сделал?

Экаддон покачал головой:

— Это — для следующей партии.

— По-прежнему любишь свои детские игрушки, да, братец? Я слыхал, будто ты чуть не убил воина, который пытался отобрать у тебя этот нож — еще на Хтонии, когда тебя забирали в легион. Говорят, ты выколол ему глаз.

— Зря говорят, — отрезал Экаддон.

— Врут, значит... — протянул Кибре. — Кто это подобрал тебя тогда в тоннелях? Сеянус? Старик Вполуха?

— Ты знаешь, кто это был, — осторожно ответил Экаддон.

Взгляд Кибре снова упал на нож в руке Экаддона и метнулся выше — к серебряному шнуру и обсидиановому диску на его запястье. Вырезанный на диске круговорот перьев, когтей и глаз невозможно было разглядеть в полумраке тренировочного зала, но он знал, что узор был там — эхо того узора, что являлся ему в снах. Он привязал амулет на руку на время тренировки, но позже собирался снова надеть на шею. Он всё еще не привык к его весу и прикосновению к коже.

— Верность... — произнес Кибре, взвешивая слова. — Наступают тяжелые времена, времена испытаний. — Экаддон различил, как он подчеркнул последнее слово.

— Ты имеешь в виду ваш спор с Малогарстом? — Кибре моргнул, и он ощутил вспышку удовольствия. — Я не состою в Морнивале, брат, но я ношу черное, как и ты. Мы оба — из Первой роты. Мы охраняем и наблюдаем, и мы слышим...

— Ему нельзя доверять, — сказал Кибре.

Экаддон приподнял бровь, снова улыбнувшись привычной наглой усмешкой.

— Воитель доверяет ему.

Кибре сжал зубы и длинно выдохнул.

— Воитель... в своем... уединении не может ни доверять, ни осуждать. Мы должны сделать это за него. Мы — его стражи.

Экаддон продолжал смотреть, приподняв бровь.

— А что Абаддон? Что думает наш Первый капитан?

— Его нет здесь, но он бы согласился, — Кибре сделал паузу. — Аксиманд согласен.

— А Тормагеддон? — спросил Экаддон. — Как насчет этого существа? Выбрал ли он сторону? Потому что речь идет именно об этом, ты ведь не станешь спорить. Выбрать сторону, прочертить границы. Он хочет воспользоваться каким-то колдовством, чтобы... что? Оживить Воителя? А вы с Аксимандом полагаете, что колдовские знания, полученные от таких, как Эреб или Лоргар, — слишком подозрительны, и что Воитель очнется сам.

Кибре не ответил. Экаддон ухмыльнулся — широко и без всякого веселья.

— Ты не доверяешь мне. Ты не знаешь, буду ли я на твоей стороне, если ты прикажешь выпустить кишки Малогарста на палубу, так? — оскалившись, он подбросил нож в воздух. Клинок прокрутился вокруг своей оси, падая. Он поймал его, подбросил снова и поймал другой рукой, и подбросил опять, ухмыляясь, глядя на блеск ножа. — Мы все — убийцы и предатели, разве ты не слышал об этом, брат? На моем личном счету — двести семь смертей от Исствана до Бета-Гармона: доказывает ли это, что мне нельзя доверять?

— Всё серьезно, брат, — прорычал Кибре.

— Я тоже серьезно, — сказал Экаддон, поймав падающий нож между пальцами. Он перехватил клинок крепче. — Я — капитан Налетчиков, я ношу черное Первой роты. Я проливал кровь и испытан кровью. Я стоял рядом с Воителем, рядом с тобой, и никогда не колебался, убивая по приказу нашего повелителя. Что из этого ты подвергаешь сомнению?

— Твоя... ложа, — Кибре выплюнул это слово так, словно разжевал что-то горькое и острое.

Экаддон рассмеялся и отвернулся.

— Это не ложа, братец. Дни ложи давно миновали, ее цель исполнена. Ты наверняка помнишь — или, может, ты не можешь сказать? — старые слова скрытности он обернул насмешкой — и увидел, как Вдоводел сверкнул глазами. Экаддон позволил своему удовлетворению отразиться в ухмылке. — Мы оба были там, и мы оба теперь знаем истину — нет больше никаких лож, никакого Эреба, что дергал за ниточки ради собственных целей. Мы все теперь принадлежим к одной ложе, и это — легион Воителя. — Он усмехнулся шире, открывая черно-серебряные руны, вырезанные на зубах. — Все остальные мертвы.

— Твои Стервятники... — начал было Кибре.

— Воинские братства были всегда, еще даже на Хтонии. Ты должен бы это помнить, а? Стервятники не следуют за мной. И не следуют ни за кем. Они следуют идеалам — воля, сила, власть. Это вопрос личных предпочтений, не всеобщих. Сам видишь, это даже не тайна. Я предложил бы тебе посвящение, но, полагаю, оно не будет тебе по вкусу.

Кибре задержал взгляд на усмешке Экаддона, затем покачал головой.

— Мне стоило убить тебя давным-давно, — сказал он.

— Тебе стоило попытаться, — сказал Экаддон. — Тогда нам хотя бы не пришлось вести этот разговор.

Оба они застыли без движения. Экаддон продолжал усмехаться, Кибре смотрел темными запавшими глазами, не мигая.

Потом Вдоводел рассмеялся — точно выстрел — и с ворчанием сервомоторов наполовину отвернулся, качая головой.

— Клянусь кровью, ты умеешь вызвать к себе неприязнь, — сказал он.

Экаддон наклонил голову.

— Один из моих талантов. Но ты пришел сюда, чтобы выяснить, встану ли я рядом с тобой, если ты, Малогарст и Аксиманд решите разорвать легион на части. Если тебе по-прежнему нужен ответ, вот он: мне плевать. Плевать, прав ли Малогарст или ты, согласится Аксиманд или нет. Мне плевать. Это твой бой, не мой.

— Что, как раньше на Хтонии?

Экаддон пожал плечами.

— Да, именно так.

— Но если до этого дойдет — ты будешь с нами или с Кривым?

— Я остаюсь на той стороне, где был всегда — с самим собой и с Луперкалем, — ответил Экаддон, покачав головой. — Но ты, брат... Если ты решишь, что все, кто не с тобой — против тебя, у тебя останется еще меньше друзей, чем есть сейчас.

Кибре приподнял подбородок.

— Малогарст утверждает, что он помогает Воителю, что его планы и колдовство необходимы, — эти слова не заставят тебя задуматься, какой из путей стоит поддерживать?

Теперь настала очередь Экаддона смеяться.

— Ты же меня знаешь, Фальк.

— Капитан Кибре, — прорычал он, но затем кивнул. — Впрочем, да, знаю. Просто хочу убедиться, что это так и останется. Ты всегда был хорошим солдатом, Калус.

Фальк Кибре развернулся и зашагал прочь; гул и скрежет его брони растворились в тенях. Экаддон смотрел, как капитан Юстаэринцев уходит, а потом повернулся обратно к пустому кругу тренировочной арены.

Он повел плечами, чувствуя, как расслабляются мышцы.

— Повторить предыдущие параметры тренировки, — приказал он и услышал, как сервиторы-контроллеры защелкали в ответ. — Увеличить агрессивность боевых сервиторов до максимума.

— Выполняю, — отозвался сервитор-контроллер. Экаддон перебросил нож из руки в руку. Кибре всегда был умен, но прямолинеен. Он принял ответ Экаддона, но даже не подумал задать на самом деле важный вопрос.

Пятнадцать боевых сервиторов загромыхали вперед. Взревели цепные клинки, поднялись силовые плети и поршневые копья.

Вопрос был не в том, что Экаддон считал правильным, или кого считал правым. Его это не заботило. Вопрос был в другом — кто мог дать ему то, что он хочет?

— Активация, — прорычал он, и сервиторы бросились вперед.

Лайак

Оркус был поруганным миром.

Он никогда не был красив. Некогда над большей частью его лесистых районов клубились облака. В морях и океанах плескались угрюмые воды цвета отравленного вина. Лед покрывал его полюса и простирал свою холодную хватку дальше — резкими ветрами, достигающими горных хребтов в более низких широтах. Люди-колонисты обнаружили этот мир в одну из не поддающихся исчислению эпох Долгой Ночи. Оркус не был добр к своим приемным детям. Все, что осталось от поколений, пытавшихся вести жизнь на его поверхности, — лишь крохотные горстки человеческих существ, живущих в постоянном страхе перед чем-то неясным. Когда Великий Крестовый поход нашел их, итераторам удалось установить, что измученные, одетые в шерсть люди верили, будто живут на краю царства мертвых, будто они прокляты.

Они были правы, конечно же. Глядя на поверхность Оркуса, встающую перед ними, Лайак задумался: остановились ли хоть раз несшие Имперскую Истину, чтобы спросить себя — быть может, те, кого они пытались «просветить», уже прекрасно видели истину. Оркус в самом деле был миром, расположенным на окраине иного царства.

Теперь он лежал в небесах, словно расколотый череп на поле сражения забытых богов. Континентальные пожары содрали леса с его поверхности. Термические заряды обратили ледяные шапки в пар. Клубящиеся облака серого пепла служили саваном. Только горы остались прежними, раздирая пронизанный молниями мрак. Орбитальные станции кольцом окружали Оркус; корабли медлительно скользили в пропыленном космическом пространстве планеты, принося воинов-пилигримов, дабы скормить их ее темной пасти.

— Был ли в сожжении этого места иной смысл, помимо ритуального посвящения? — спросил Лайак, глядя, как пепельные вихри атмосферы Оркуса мчались навстречу их опускающемуся челноку. — Повелитель, — добавил он.

— Прекрасное зрелище, не правда ли? — произнес Лоргар. — Среди твоих братьев есть те, кто глядели на это место и говорили, что ощутили на лицах дыхание богов.

— Да, — сказал Лайак, тщательно проговаривая слово. Он чувствовал себя странно с тех самых пор, как Лоргар сообщил, какая роль будет отведена ему в плане по свержению Хоруса как Воителя. — Они благословлены, — закончил он.

— Ты ни разу прежде не созерцал двери лабиринтовых путей? — спросил Лоргар; вид за арками окон челнока сделался сплошной стеной клубящегося серого цвета.

— Я никогда не удостаивался подобной чести, — сказал Лайак.

— Это… нечто. Быть может, это тронет даже твою душу.

— Быть может, повелитель.

Лоргар смотрел на него, не мигая. Маска Лайака плотнее сжалась поверх лица. Кровавые слезы потекли из-под железных крючьев в щеках. Лайак выдержал взгляд примарха. Кроме них двоих на борту челнока были только рабы клинка Лайака. Трюм мог вместить пять десятков легионеров в полной броне, но Лоргар повелел, чтобы они отправились к двери между мирами одни.

— Гляди, — сказал Лоргар, вновь повернув взгляд к тому, что находилось за облаками пепла.

Запустились высотные атмосферные двигатели челнока, и его полет выровнялся. Облака поредели. Треснувший чернокаменный шпиль вырос из мрака впереди. Челнок облетел вокруг каменного пальца. Зажглись прожекторы на его корпусе, прорезая тьму внизу. Облака вокруг вдруг исчезли, и сплошной их слой наверху казался крышкой, приколоченной к небу. Внизу был только чистый воздух. Вспышки молний освещали крутые склоны черных гор, вздымающихся вокруг, пока они опускались всё ниже. Нескончаемым потопом лился черный дождь.

Челнок повернул, проходя между двух скальных уступов. Лайак уловил промельк огней, горящих где-то в широкой долине внизу. Они миновали просвет между двумя горами.

И тут земля ушла вниз, и продолжала всё отдаляться. Вопреки собственной воле Лайак ощутил всплеск головокружения. Чернота простерлась перед его глазами — уходящая вниз, в бесконечность.

Открытая рана зияла на коже планеты. Склон горы почти целиком был срыт резаками и взрывчаткой, оставив вместо себя коническую шахту, достаточно широкую, чтобы вместить боевой корабль. Сплавившиеся кристаллы блестели на ровных стенах. Громадные металлические опорные конструкции спиралью уходили вглубь расселины. Паутина балок и кабелей удерживала их на гладком, точно стекло, камне. Конструкции были усеяны факельными башнями, струившими раскаленное добела пламя в дождливую темноту. Жертвенные трупы висели на цепях под платформами. Сооружения, венчавшие их, были, казалось, сделаны из тела самой горы: храмы, оружейные, хранилища; черный камень крыш был весь покрыт высеченными словами.

Но Лайак мог видеть, что темнота простирается дальше даже самых глубоко расположенных конструкций. Пока он смотрел, молния ударила в одну из стен шахты и полностью снесла ее. На мгновение перед ним возник образ языка, высунувшегося из пасти огромного зверя.

Челнок запустил двигатель, чтобы удержаться точно над провалом, а следом начал опускаться. Факельные башни, салютуя, выдохнули голубое пламя. Строения, расположенные на опорах, увеличивались с приближением, и Лайак осознал: бездна под ними скрадывала их размеры. Тут были святилища и залы собраний, способные вместить манипулу Титанов — или десятки тысяч пехотинцев. Здесь была промежуточная станция на дороге к чуждому измерению, известному как Паутина. Боевые машины, солдаты и снаряжение прибывали сюда, благословлялись жрецами изначальной истины, а следом спускались во мрак царства-лабиринта.

Брешь в Паутине не была создана Несущими Слово. Это был остаток прежних времен, пережиток войны между древними расами, давно уже сгинувшими. Но боги помнили, и их демоны направили Лоргара к Оркусу, равно как к иным мирам, где двери между мирами можно было заставить отвориться вновь. Некоторые врата погрузились на дно океанов. Кости и руины мертвых городов окружали другие. Инопланетные джунгли разрослись поверх двери на Ласиль-Десять, задушив ее под лианами метровой толщины. На Оркусе дверь ожидала в темноте, вдали от света и поверхности земли — ожидала, выпуская в мир странные сны. А затем Лоргар нашел ее, и его слуги прокопали в горе дыру — прямо к ее пасти.

Лайак осознал, что Лоргар наблюдает за ним;

— Великолепно, не так ли? — спросил примарх.

Челнок подбросило, когда пришли в действие посадочные двигатели. Он повернулся вокруг своей оси и сел на широкую платформу, выступающую из стены шахты. Дверь в его нижней части отъехала вверх. Ветер ворвался внутрь, принося запахи дождя и пепла. Лайак ожидал увидеть на посадочной площадке просителей, толпящихся в ожидании, — нечто подобное всегда следовало за Лоргаром, точно тень, — но взамен там находились лишь десять фигур, закутанных в алые одеяния с капюшонами, стоящих полукругом. Капли дождя шипели в метре над ними, обращаясь в пар еще в воздухе. Жаркое марево дрожало вокруг них, размывая и искажая их очертания. Некоторые были высокими и худыми, как палки, другие — приземистыми и раздутыми. Некоторые выглядели почти людьми. Все они ярко вспыхивали в испещренном рунами зрении маски Лайака. Шепот на бесчисленных языках устремлялся ему в уши, когда он глядел на них. Впервые за долгое время он чувствовал себя в замешательстве.

То были Оракулы Пепельной Святой. Все до одного — священные прорицатели, чтившие Благословенную Леди и читавшие в потоках варпа. Они пользовались покровительством примарха и ценились почти столь же высоко, как Утраченная Святая Пантеона. Мало кто из Легиона хоть раз видел Плачущих, как называли их некоторые. Лайак никогда не встречал их сам и думал о них, как об уступке сентиментальности. Теперь он осознал, что ошибался.

Десятеро в алом поклонились, когда Лоргар подошел к ним. Любые другие смертные простерлись бы на коленях, прижав лица к мокрым камням платформы. Эти же просто опустили головы на три удара сердца, а следом подняли их вновь.

— Ваша святость, — прозвучал голос одного из десятки. Для ушей Лайака голос казался женским, однако надтреснутым и разбавленным обертонами, от которых начинали пылать защитные знаки, выгравированные на изнанке его брони. — Вашим появлением дышала кровь умирающих, и ваша воля записана огнями шторма.

— Благоприятные знамения, — сказал Лоргар.

— Знамения благие и недобрые суть одно перед ликом вечности.

Лоргар едва заметно улыбнулся.

— В точности так, — сказал он. — Я не узнаю твоего голоса. С кем я говорю?

Фигура не ответила, но повернула голову под капюшоном к Лайаку. Тот напрягся.

— Вы взяли с собой своего пустого человека, — сказала она.

Лайак почувствовал, как жалят железные крючки его маски, и как удлиняются серебряные клыки — точно у хищника, оскалившегося на соперника.

— Он будет моим попутчиком, когда я перешагну порог.

— Чего вы ищете? — спросила облаченная в капюшон, вновь посмотрев на Лоргара.

— Я ищу моего потерянного брата. Я ищу ангела невоздержанности, что когда-то был Фулгримом.

Десятеро одетых в алое зашипели, закачали головами под красным бархатом. Зрением маски Лайак видел призрачные ауры, вспыхнувшие вокруг них, мерцающие серым цветом смятения и синим — страха. Некоторые воздели руки. Лайак мельком различил тонкие пальцы и бумажно-белую кожу.

— Избранник Совершенства, — проговорил самый высокий из фигур. Его голос был высоким и резким, точно звук соприкосновения осколков стекла. — Пройти по такому пути… Даже ступить на него…

— Я знаю: лишь немногие способны перенести подобное путешествие. Вот почему я и взял только нескольких. Я тоже читал предзнаменования. Мне понадобится проводник.

— Конечно же, лорд Аврелиан, — произнесла та, что заговорила с ними первой, и подняла руки, сбрасывая капюшон. Голова под ним была выбрита начисто; черты оказались юными, женскими, не испорченными шрамами. Сделанные сажей татуировки окружали ее глаза и струились по щекам, точно неровные дорожки слез. Сами же глаза были мутно-белыми. Сила пылала сквозь них. Лайак осознал, что она слепа.

Установилось молчание, пока двое разглядывали друг друга.

— Я не знаю тебя, — произнес Лоргар; Лайак подумал, что в голосе примарха сражаются сомнение — и определенность.

— Как можете даже вы знать каждого, кто служит вашей воле? — произнесла слепая. — Я зовусь Актеей. Я — оракул этих дверей. Я пройду с вами и буду вашим проводником.

У Лайака возникло чувство, что Лоргар собирался поспорить с этим, но следом мгновение минуло — и он кивнул.

— Мы благословлены.

— Возможно, — сказала Актея. — Это не начертано.

Вольк

Пертурабо следил за потоками холодных данных из сердца «Железной крови». Вокруг него свешивались с потолка экраны. Тактическая информация прокручивалась по ним бесконечным каскадом. Эти дисплеи были не из тех, что преобразовывали детали в карты и графики; это были необработанные данные со всего флота под командованием «Железной крови». Показатели двигателей, готовность заряда орудий, погрешности позиций, статус экипажа — всё это проходило по экранам в чистом виде, без программ-посредников. Пертурабо впитывал это уже час; шевелились только его глаза. Время от времени расположение экранов менялось, но Владыка Железа в центре их оставался недвижим. Автоматы его Железного Круга выстроились около него неровным кольцом. Зеленые лучи сенсоров вспыхивали в их глазах, непрестанно сканируя окружение.

Вольк вернулся с поверхности после своего последнего наземного боя на склонах горы. Окопная грязь, забившаяся в царапины на его броне, выглядела неуместно в этом стерильном окружении. Лишь один раз прежде он бывал в стратегиуме «Железной крови». Тогда, как и сейчас, он был потрясен тишиной. Многие другие, кто видел его легион в качестве разрушителей крепостей и слышал железо в их имени как рев пушек, удивились бы спокойствию этого места.

Пол круглого помещения был разделен на ступенчатые ярусы, так что ряды панелей управления поднимались из открытого пространства в центре к куполу из неокрашенного металла. Сотни сервиторов сидели за пультами, опутанные трубками и проводами; их кожа стала серой за годы, проведенные в вечном полумраке. Сервы в черной униформе бесшумно скользили между ними. То тут, то там техножрецы в белых мантиях склонялись над контрольными панелями, с негромким пощелкиванием металлических рук нажимая на клавиши и поворачивая ручки регулировки. Все они выполняли свои задачи, не произнося ни единого лишнего слова. Стратегиум был погребен глубоко в недрах «Железной крови», и ведущие к нему коридоры охранялись пулеметными турелями и манипулами кибернетических боевых машин.

На других кораблях центр командования располагался бы на мостике. Там звездный свет падал бы через огромные обзорные окна — но не так было на «Железной крови». Еще задолго до первых столкновений этой войны Пертурабо держал внутренность корабля полностью закрытой от вида космоса снаружи. Частью это происходило из чистой практичности: иллюминаторы создавали уязвимые точки на корпусе и не давали никаких преимуществ в битве. К тому же, их отсутствие позволяло сфокусировать разум. Оно как бы говорило: всё, что тебе нужно видеть — прямо перед тобой, и пусть ничто не отвлекает тебя. Последней же причиной, как подозревал Вольк, стал урок, извлеченный из осадного искусства и повторенный за последнее десятилетие в сражениях с воинами, обладавшими теми же исходными способностями, что и Четвертый легион, — типичный мостик, расположенный высоко на корпусе корабля, оказывался слишком легкой целью.

— Все элементы на своих местах, — сказал Пертурабо — негромко, но его голос разнесся по всему залу. — Начинайте первую фазу.

— Повинуемся, — отозвались сервы. Гул систем управления сливался с бормотанием экипажа, передававшего приказы. Вибрация корабля басовой нотой поднималась из-под пола, отдаваясь в ногах Волька. Он попытался прочитать и осмыслить данные, бегущие перед Пертурабо, но вскоре был вынужден признать поражение. Их было попросту слишком много. Он занимал достаточно высокий пост в иерархии легиона и прошел множество уровней ментальной подготовки, позволяющей его разуму функционировать на таких уровнях тактической сложности, которые свели бы с ума большинство смертных. Но сейчас он словно пытался напиться из водопада. Он мог считать общие показатели и получить смутные впечатления о реальности за пределами корабля — но не больше.

Аргонис снял шлем и пристегнул его к поясу. Мерцающий свет экранов отразился в его глазах. Вольк видел, что эмиссар собирается заговорить.

— Ты хочешь увидеть, к чему привел приказ Воителя. — Пертурабо повернул голову, чтобы посмотреть на Аргониса. Его пергаментно-бледная кожа туго обтягивала череп. Скрытые поршни брони с шипением сокращались, будто мышцы.

Аргонис кивнул.

Пертурабо шевельнул рукой, вызывая конус света. В проекции Крейд и его системы светились зеленым. Спираль кораблей тянулась от северного полюса планеты, каждый — тоже отмеченный зеленым.

Вражеский флот держался поодаль, выжидая и наблюдая за тем, что делал Владыка Железа. Данные сенсориума окружали каждый из чужих кораблей. В основном это были военные суда среднего тоннажа, с экипажем из смертных. Два из них были левиафанами космоса. «Акрезас» и «Рожденный туманностью» — боевые барки династии Кассини, изгнанных лордов юпитерианских пустотных кланов, которые вернулись с дальних границ галактики. За ними висел зазубренный осколок: одинокий крейсер Легионов Астартес. «Вечный консул» блестел бронзовыми пластинами брони, и на его носу красовался символ Ультрамаринов, сжатый в когтях серебряного сокола. Это была внушительная сила — недостаточная для блокады планеты, но более чем пригодная для того, чтобы оспорить ее. Вольк всмотрелся в изображение, переводя взгляд с одного скопления противника на другое, осознавая их расположение. Аргонис высказал его мысли вслух.

— Это «Кинжал Ориона», — эмиссар кивком указал на схему построения вражеского флота. — Ультрамарины осторожны, но они ударят, как только станет ясно, куда движутся наши корабли.

— Ты искусен в космической войне, как и в дипломатии, — сказал Пертурабо. — Скажи мне — что сделал бы ты, чтобы вырваться из системы?

Аргонис не колебался:

— Отправить две существенных части флота к внутренним границам системы, выманить врагов на противостояние, а затем двинуть флот в наступление на тех, кто попытается блокировать вас. Сосредоточить удары и прорываться на максимальной скорости.

— Просто и прямо, — хрипло сказал Пертурабо. — Я почти чувствую вкус хтонийского пепла. — Он прищурился, отворачиваясь от эмиссара к экранам с информацией. — Но против нас — псы Жиллимана, и при всех их недостатках — они не глупцы.

Пертурабо сделал вдох и поднял руку. Орудийная турель на его спине с шипением выдохнула струю охлаждающего газа. Он расправил пальцы под звук мелодично проворачивающихся шестерней. Гул далеких двигателей усилился. Отметка «Железной крови» на голограмме пришла в движение.

— Они наверняка уже теоретически рассмотрели, какая часть флота попытается пойти на прорыв. — Между кораблями Железных Воинов заискрились сигналы и отметки данных. — Они уже сделали поправки на это. — Флот «Железной крови» ускорялся. Спиральный строй кораблей начал вращаться быстрее. — Твой план, тем не менее, мог бы сработать. Мы могли бы вырваться. Потери были бы почти равнозначны тем, что мы понесем теперь.

Вольк видел, как силы противника начинают реагировать. Около групп кораблей замигали предупреждения о запуске орудий. Он мысленно слышал рев торпед, целующих космос, двигателей, разгорающихся в полную силу. В стратегиуме царила тишина, и далекий рык плазменных реакторов звучал будто эхо надвигающейся грозы.

— Приемлемое решение, — сказал Пертурабо, — но оно упускает один важный момент. — Символы полной боевой готовности орудий и кораблей вспыхивали по всему флоту Железных Воинов. — Наши силы состоят из четырех элементов. Одна из этих частей останется здесь, чтобы удерживать космос, пока будет длиться битва на поверхности. Еще две — боевые флоты, которые отправятся на Мондус Кратон и Нуминос, а оттуда проследуют через прорыв на Бета-Гармоне к точке сбора на Улланоре...

— Лорд Пертурабо, — подала голос одна из сервов, отвечающих за тактические системы, откуда-то между рядов панелей управления. — Все элементы ожидают вашего слова.

Пертурабо не сводил взгляд с Аргониса. Эмиссар смотрел в ответ, не мигая.

— Ты знаешь, в чем истинная природа железа? Даже когда оно недвижно, когда оно — лишь кусок руды в земле, железо видит сны, ибо оно знает свое предназначение... — Он обернулся к серву, что заговорила секунду назад. Кивнул. — Это предназначение — резать...

Серв отвернулась, жестами отдавая команду своим подчиненным.

— Крушить... — голос Пертурабо скрежетал, будто точильный камень по острому лезвию.

Через вокс с треском доносились приказы. Полотнища информации, отраженные в глазах Пертурабо, мигнули и заскользили быстрее.

— Разбивать.

Голограмма поворачивалась, расширяя обзор. Весь флот Железных Воинов выстраивался вокруг «Железной крови» и позади нее, а огромный корабль всё набирал скорость. Группы вражеских кораблей тоже перемещались, заходя на векторы атаки, скользя на фоне звезд и готовясь обрушиться вниз на массу кораблей Железных Воинов, точно ястребы на стаю голубей. Но они двигались слишком медленно, и Вольк понимал, что в своих теоретических выкладках их командиры предполагали, что часть флота останется рядом с Крейдом; что даже если они соберут достаточные силы, Железные Воины всё же не выступят, как единое целое; что они не смогут скоординировать свои действия так быстро, как им это удалось.

— Я всегда восхищался хтонийской прямотой, — заметил Пертурабо, по-прежнему глядя на Аргониса, пока мерцание боевых данных разгоралось и изменялось за его спиной. — Удар копья, единственная атака, сразу кладущая конец противостоянию. Но удар копья хорош ровно настолько, насколько достойна цель, в которую он приходится.

— Вы не отступаете из системы... — начал Аргонис. Вольк коротко рассмеялся, перебив его.

Вольк смотрел на примарха, сдерживая холодное веселье, охватившее его, когда он понял, что именно происходит. Пертурабо бросил взгляд на него, и в лишенных света глубинах глаз примарха он заметил проблеск чего-то, чего не видел уже давно: некую связь, мгновение общего понимания — настолько сильного, что на секунду его следующая мысль была точно эхо собственных мыслей Пертурабо.

— Ты не видишь, брат, — сказал Вольк. — Ты полагаешь, что единственное наше предназначение — это следовать твоему приказу, что мы — лишь мечи, которыми пользуются и следом откладывают в сторону.

Масса флота Железных Воинов неотвратимо двигалась вперед; вспыхнул выстрел центрального орудия — направленный туда, где боевой корабль Ультрамаринов двигался среди стаи судов эскорта. Корабли-сестры «Железной крови» разошлись вокруг нее широким конусом. В голограмме один за другим замерцали залпы. Показатели энергии щитов уменьшились. Расход боеприпасов усилился.

— Но мы — не инструменты, чтобы нас использовали, — сказал Форрикс, вставая рядом с Вольком.

Вражеский флот отвечал им. Огонь хлестал внешние элементы строя Железных Воинов. Умирали корабли. Гасли щиты. Раскалывалась броня, выплескивая пламя и свет в темноту. Но «Железная кровь» пробивалась дальше, и расстояние между ней и «Вечным консулом» сокращалось.

— Наше железо — в нашей крови, не в наших клинках.

Они теряли корабли. Они страдали. Но всё это не имело значения. Вольк смотрел, как корабли Ультрамаринов кружат по спирали вокруг них, поливая огнем, и знал: там умирают братья по легиону, что кажутся не больше, чем осколками света перед его глазами.

— Почему? — спросил Аргонис, когда «Вечный консул» загорелся под огнем пяти кораблей.

Пертурабо ответил не сразу. Он смотрел, как растут показатели потерь.

— Потому что мы были созданы, чтобы строить, но теперь мы существуем, чтобы разрушать. — Он поднял руку — все экраны мигнули и погасли, воздух на месте голограммы опустел. — Отправьте приказы элементам флота разделиться и выходить в варп, как только мы пересечем границу системы.

— Наш курс? — спросил Аргонис, когда Пертурабо развернулся и двинулся к выходу. Автоматы Железного Круга обратили на эмиссара зеленые глаза. Щелкнули и зажужжали изощренные механизмы в их руках — они едва заметно поменяли положение. Это напомнило Вольку, как напрягаются мышцы в руке воина, держащей меч. Лицо Аргониса оставалось бесстрастным.

— Куда мы направляемся? — снова спросил он.

— Даже бешеным псам Ангрона нужны снаряды и броня, — сказал Форрикс. — Потому мы отправляется в кузницу, что питает их.

— Сарум, — произнес Пертурабо, не оборачиваясь. — Мы отправляемся в колыбель драконов войны.

глава 1
главы 2-3
скачать 4 главу в формате docx
скачать 5 главу в формате docx

запись создана: 04.05.2019 в 17:26

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Тем временем на фикбуке образовалась красивая циферка на баннере. Не могу не (=

---

«Лояльный орден, и конкурсы интересные»

Люблю все-таки Кровавых Ангелов и их наследников, они все такие восхительно ебанутенькие. Не зря, ох не зря мы когда-то предлагали измерять упоротость в Сангвиниях (как скоррапченность — в Хорусах).
Рассказик очередной. «Eminence Sanguis» (но не про Астората, как можно подумать, а про предыдущего главного капеллана — впрочем, Асторат там тоже есть, юный и относительно наивный).

Дело обстоит так: капеллан КА прибывает на родную планету Angels Vermillion (эти мне пятьдесят оттенков красного в названиях, как их перевести вообще) — а то у кузенов что-то не то происходит, надо бы выяснить. Орден зверски скрытный, всякое «не то», вероятно, происходит у них регулярно, но контактов с братьями они обычно избегают.
На орбите висят корабли беженцев из системы неподалеку, где как раз вот эти ангелочки участвовали в битве. Пустые корабли, заметьте. Капеллан с некоторыми трудностями (необщительные ребята и негостепримные, что поделать) догребает до магистра ордена, после чего между ними происходит чудесный диалог: «Что за фигня, братья, у вас тут с этими кораблями? — Корабли мы вернем. Передайте флоту, пусть забирают. — Не понял, а беженцы где? — Они утонули Вернем, говорю, корабли. А остальное — не ваше собачье ангельское дело». Ну, всё это с поправкой на приличествующий пафос, но все равно довольно хамски.
Капеллан (зовут его, кстати, Гереон, хотя это неважно) закономерно охуевает, продавливает авторитетом и требует разъяснить сову. Окей, вздыхает магистр, пойдем покажу. У нас тут, видите ли, ритуал, the Sorrowing, смертных слуг заменяем, в неудачное время вы попали... Ритуал, ну да. В главном зале аккуратными рядами висят эти самые смертные, из которых централизованно выкачивается кровушка, по возможности вся, чтобы ценная жидкость не пропадала. Тушки отвозят на погребение с почестями и вешают новых доноров. Мы, говорит магистр, в эту кровушку еще замешаем крови примарха (из жрецов нацедим, ну как всегда), омоемся ею, ритуально изопьем и остальное закачаем себе в баки, для борьбы с наследственным проклятием, на поле боя прихлебывать. Это вот запас на следующие пятьдесят лет, как видите, всё продумано.
Капеллан охуевает еще сильнее, пытается немедленно зопретить и помахивает топором в сторону магистра (двоих стражей даже зарубил, не удержался, кровушки вокруг очень уж много). Но он все-таки один, а братьев валить немного неловко, поэтому его обезвреживают и вежливо разъясняют, что пара кораблей с людьми раз в полвека — это вообще фигня по сравнению со средним регулярным экстерминатусом, а ведь объявляет и не стесняемся. А еще, дорогие братья, вы же не хотите конфликтов с Инкизицией и вообще чтобы широкая общественность знала, какие мы все упыри? Ну вот, вы нас не трогаете, и мы вас не трогаем. И договорились.
И вот на этой оптимистической ноте капеллан возвращается и поясняет юному Асторату, что да, иногда бывает и вот так. Ну лапушки же, а.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

Slaves to Darkness — перевод, главы 2 и 3

Малогарст

— Это приказ Воителя, — сказал Малогарст.

Призрачное изображение Мортариона мерцало в воздухе над пылающим телом метатрона. Глаза Владыки Смерти над высоким горжетом казались темными провалами. Из клапанов его брони с шипением вырывались испарения. Один лишь взгляд на него заставлял Малогарста покрываться холодным потом. На полу подергивалось распростертое тело метатрона; волыдыри набухали по всей его плоти. Он не переживет эту аудиенцию; жаль, но с этим ничего нельзя было сделать.

Варп одарил войска Хоруса многими благословениями, и не последним из даров была возможность навигации и связи через бескрайние пространства космоса. Хотя они по-прежнему использовали Навигаторов, чтобы прокладывать курс большинства своих кораблей, и астропатов, чтобы обмениваться сообщениями между рассредоточенными силами, тайные и тонкие искусства обеспечивали им куда большую точность — о подобном оставшиеся верными Императору не могли и мечтать. С помощью связанных душ и договоров с демонами они могли проводить корабли через шторма, что уничтожили бы самый мощный флот. Они могли говорить друг с другом так, словно стояли в одной комнате, хотя на самом деле их разделяло полгалактики. Но, как и всегда с обитателями варпа, за их силы приходилось расплачиваться — и метатроны воплощали собой эту истину.

Все они когда-то были астропатами, прежде чем их разумы и души были рассечены колдовством и соединены с созданиями варпа. Через них слуги Воителя могли слышать его голос где угодно — если у них тоже был метатрон. Но эта связь стоила крови и жизней. Нередко эти создания умирали, исполняя свое предназначение. Малогарст уже выжег троих из своих метатронов за одну ночь.

— Если такова воля Воителя, он может высказать это мне собственной персоной, — сказал Мортарион. Примарх Гвардии Смерти опирался на свою косу; его броня двигалась в такт дыханию.

— Я — голос Воителя, и ты выслушаешь меня.

— Ты — рот, который открывается, но не производит ни звука, Кривой.

— Он доверяет и ценит тебя выше всех, господин. Он не доверил бы такую честь никому другому, и он проследит, чтобы никто не стал оспаривать ее у тебя.

— Но он не оказывает мне чести лично сообщить о том, что я буду первым, кто швырнет свой легион на Дорновы стены. Ты умеешь льстить, Малогарст, но подобное можно назвать честью лишь тогда, когда приказ исходит от хозяина — а не от его пса.

— Ты сделаешь это, Мортарион. Таков его приказ.

— Так пусть он прикажет мне сам.

Он взмахнул косой — так быстро, что Малогарст успел увидеть только размытый блеск. Изображение исчезло. Вонь серы и жженого сахара разлилась в воздухе. Метатрон дергался в судорогах на полу, его плоть лопалась, расходилась ранами. Изо рта слепого создания хлынула кровь. Пронзительный скорбный вопль взметнулся в разуме Малогарста. Еще секунду он смотрел на опустевший воздух, затем достал болтер и выстрелил. Фонтан крови и костей брызнул вверх. В смрадном воздухе воцарилось молчание.

— Расходовать подобный материал с такой легкостью... — произнес мягкий голос за его спиной. — Это что-то да значит.

Малогарст обернулся, вскинув болтер, обнаруживая цель за долю мгновения между ударами сердца. Пусть он был искалечен, но его плоть оставалась плотью сверхчеловека. Он остановился, его палец замер над спусковым крючком.

— И что же это значит? — спросил он.

Девять линз уставились на Малогарста из-под черного капюшона. Они медленно вращались; он не опускал болтер, держа прицел.

— Может быть, то, что ты милосерден, — сказал голос — женский, шипящий и гортанный.

— Как ты сюда попала? — медленно произнес он.

Его собеседница приблизилась. Она была высокой — или, скорее, казалось, будто нечто высокое спрятано под складками ткани. Системы брони Малогарста зашипели помехами при взгляде на нее. Он не опускал болтер.

— Может быть, это значит, что ты разгневан.

— Ты будешь подчиняться, Сота-Нул, или я разорву тебя на части, а что останется — скормлю Луперкай.

— Может быть, это значит, что ты жесток.

Его палец напрягся. Спусковой механизм внутри болтера замер на самой грани выстрела.

— Это значит, что если нечто бесполезно — я предпочитаю избавиться от этого.

Сота-Нул наклонила голову.

— Вот как? Я запишу этот факт для анализа на истинность. — Несмотря на всё, что он знал о ней, именно голос Сота-Нул всегда пробуждал в нем желание сжечь ее на месте. Он не был похож на голоса большинства техножрецов: слишком эмоциональный, слишком... плотский.

— Как ты вошла в эти покои? — прорычал он.

— Как представитель Генерала-Фабрикатора, я вхожу туда, куда хочу.

— Не на этом корабле.

— Всюду, где поворачиваются шестерни, я могу пройти, — техноведьма наклонила голову набок. — Впрочем, если мое вторжение причинило тебе эмоциональный дискомфорт, я предлагаю соответствующие извинения, которые позволят тебе восстановить душевное равновесие.

Малогарст опустил оружие. Он сделал глубокий вдох и заставил разум успокоиться. Гнев мог быть полезен — как могли быть полезны все эмоции, — но, как бы ни умоляли все его инстинкты застрелить техноведьму, он не мог прислушиваться к ним. Сота-Нул принадлежала к последователям Кельбор-Хала, Генерал-Фабрикатора новых Механикум. Малогарст не был уверен в том, что она такое — человек, машина или же ни то, ни другое, — но он чувствовал пронизывающие ее плетения варпа. Так же, как он был советником Хоруса, Сота-Нул была фактотумом Кельбор-Хала при дворе Воителя. Он не мог застрелить ее — точно так же, как она не могла его убить. Попытайся они это сделать, и они бы начали вторую гражданскую войну, пока первая еще пылает . Когда-нибудь могло прийти время и для этой войны — но не раньше, чем Кельбор-Хал и его Темные Механикум помогут Хорусу занять Трон Терры.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Хорус не покидал своих покоев уже тридцать восемь дней.

Малогарст не изменился в лице, но внутренним взором представил все те тысячи сервиторов, что перемещались по «Мстительному духу», все механические системы, облекающие кости корабля. Немалым искушением было думать, что их не заботит ничего из того, что они видели, — но подобные мысли были бы ошибкой. Они видели, и они отвечали Механикум.

— Это не ваша забота.

— Неверно. Это заботит нас. Величина нашей заботы весьма существенна.

— Воитель занят планированием следующих стадий войны. Ты видела приказы, которые он отдавал.

— Которые отдавал ты, советник.

— Воитель готовится к следующей масштабной фазе битвы. Его приготовлениям не следует мешать. Я говорю за него.

Сота-Нул повернула свой капюшон туда, где на полу лежали останки метатрона, дымясь и остывая.

— Твоим словам недостает показателей правдивости. Следовательно, я зарегистрирую наше недовольство твоим ответом и передам запрос на то, чтобы Воитель напрямую и лично связался с Генерал-Фабрикатором.

— Я передам ваше сообщение и недовольство Воителю, — сказал Малогарст. — А теперь ты оставишь меня и дашь мне поработать. — Он встретил взгляд ее девяти глаз и коротко качнул головой. — Эта аудиенция окончена, и ты не будешь впредь посещать меня подобным образом.

Секунду техноведьма не шевелилась, а затем развернулась и поплыла во тьму, скрывавшую далекий вход в зал.

— Союзники Воителя — не слепцы, Малогарст. Тебе стоило бы... — Сота-Нул замешкалась, и у Малогарста возникло впечатление, что она пытается подобрать следующее слово. — Побеспокоиться.

— Я беспокоюсь... — прошептал он самому себе, слыша, как двери за ней закрылись. — О да.

Лайак

«Трисагион» и «Мстительный дух» встретились в бездне меж звездами, среди мертвых боевых кораблей. Эскадры линейных крейсеров окружали флагман Воителя с флангов. Сотни эсминцев и фрегатов сновали между ними, точно стремительные рыбешки вокруг левиафанов: орудия заряжены и готовы, ауспекс-системы сканируют усыпанную осколками тьму.

Флот Несущих Слово приближался медленно; меньшие корабли шли в тесном строю, транслируя литании восхваления и прошения. Их орудия оставались холодны, ауспексы и системы прицеливания молчали, пустотные щиты были деактивированы.

Корабли Сынов Хоруса рассыпались вокруг них, окружая, следуя вплотную — так близко, что их залп ударил бы прежде, чем цели засекли бы его. Несущие Слово сохраняли прежний курс. Метель сигналов пронеслась в пропасти между флотами. Были подтверждены идентификационные маркеры; осуществлены обмен и проверка шифров.

Монотонный гул приветствия Несущих Слово проникал фоновым шумом в каждый вокс-сигнал.

«Неделимая слава. Слава Хорусу Луперкалю, возвышенному и высочайшему. Слава помазаннику Богов. Слава…»

Слова лились и лились, точно водопад голосов.

Несущие Слово зависли в пятидесяти километрах от «Мстительного духа». Меньшие суда сместились, меняя положение, и приняли построение в форме восьмиконечной звезды. По всей флотилии вспыхнули маневровые двигатели, пылая желтым во тьме, заставляя корабли остановиться.

Только «Трисагион» скользил вперед, словно королева, оставившая позади свиту, чтобы приблизиться к трону императрицы. Сыны Хоруса держались поодаль, позволив кораблю пройти без сопровождения. Турбины принялись выстреливать по всей длине его корпуса, с каждой вспышкой рассыпая вокруг пепел тысяч рабов, загнанных в двигательные туннели, дабы благословить эту встречу своим концом. Наконец, «Трисагион» остановился без движения, нос к носу со «Мстительным духом»; их разделял чуть больше, чем километр. Так они оставались на долгий миг: два божества разрушения, схожие размером и силой, но мало чем иным.

Одинокая «Штормовая птица» вылетела из ангара на носу «Трисагиона» по направлению к «Мстительному духу». Внутри ее корпуса, во мраке, пропитанном красным, сидел Зарду Лайак. Дрожащий воздух был наполнен молчанием. Сорок воинов его собственного Ордена Неизъяснимых заполняли места на скамьях; их алая броня была присыпана пеплом. Восковые полоски со священными символами свисали с их наплечников. То были Трижды-Рожденные, избранные среди тех, кем он командовал. Их отрезанные языки, заключенные в янтарь и нанизанные на шнуры, сплетенные из человеческих волос, свисали с их шей. Двое его рабов клинка, Кулнар и Хебек, сидели по обе стороны от Лайака, неподвижно, как статуи. Только черное железо и золотые рукояти мечей у них на поясе отличали их ото всех остальных.

Лоргар стоял в дальнем конце кабины, склонив голову и закрыв глаза. Воздух вокруг него мерцал в такт его безмолвным молитвам.

Лайак почувствовал, как замедляется «Штормовая птица», и увидел, как примарх поднимает голову и открывает глаза. Транспорт с лязгом содрогнулся, когда его посадочные опоры соприкоснулись с палубой. Лайак поднялся, и вместе с ним, как один, поднялись Неизъяснимые. С шипением опустилась передняя штурмовая аппарель. Лоргар оглянулся через плечо.

— Боги ступают с нами, — сказал он.

— И в их воле — наша сила.

Аппарель распахнулась полностью. Лоргар сошел вниз, в открывающийся за ней свет.

Лайак следовал в десяти шагах позади; его посох постукивал в одном ритме с его шагами. Его рабы и его братья шли следом.

Ангар был пуст, не считая «Штормовой птицы» Лоргара; очертания огромного зала терялись в темноте. Это пространство полнилось Сынами Хоруса, выстроившимися шеренгами и квадратами; алые линзы светились на фоне брони цвета зеленых штормовых волн. Над ними висели знамена — все до одного отмеченные немигающим Оком Хоруса, вытканным золотом, серебром и медью по черному. За ними стояли создания Механикум, сгорбленные, в темных одеждах, а еще дальше — смертные солдаты, тысячами; их лица скрадывали расстояние и темнота.

Взревел поддельный гром — собравшиеся воины, как один, обратили на себя внимание. Лоргар остановился и на одну-единственную секунду склонил голову.

Три воина Легиона стояли перед ними нестройной группой. Лайак узнавал каждого из них, по внешнему виду и репутации: Фальк Кибре, угрожающий в обсидиановом терминаторском доспехе; Хорус Аксиманд — содранное и пришитое заново лицо, точно маска; и в центре — Малогарст. Советник Воителя стоял, ссутулившись, под бронзовым посохом, увенчанным золотым Оком Хоруса. Испещренным символами зрением шлема-маски Лайак видел, как аура Малогарста идет рябью и колышется, точно рваный саван.

Шепоты зудели в ушах Лайака.

+Кхак’акаоз’кхишк’аками, К’тлашси’иссо’акшами, Бахк’гуранхи’агхками.+

Он видел жизненную силу, истекающую из советника, даже когда энергия душ клубилась вокруг него.

«Могуществен, — подумал Лайак. — Могуществен в любом смысле слова».

— Досточтимый лорд Аврелиан, — сказал Малогарст. Аксиманд и Кибре коротко наклонили головы. Лайак отметил неявную демонстрацию силы, власти и церемониала. Скипетр в руке Малогарста обозначал, что тот в это мгновение представляет Хоруса. Он говорил голосом Воителя и, таким образом, не выказывал подобострастия перед примархом Несущих Слово.

Лоргар улыбнулся.

— Малогарст и двое из Морниваля. Вы удостоили меня великой чести. — Слова были безмятежны; от них явственно исходила теплота искренности.

— Честь здесь для нас, — сказал Малогарст.

— Фронт Бета-Гармона прорван. Путь к Терре открыт, и торжество истины близко. Настал ваш час. Богам ведомы ваши имена, и по делам вашим вы подняты высоко.

Рубленая рана рта Аксиманда открылась, чтобы что-то сказать, но Малогарст опередил его.

— Здесь многое нужно обсудить. Прошу, позвольте нам проводить вас и ваших воинов.

— Благодарю. Ведите же, прошу.

Малогарст кивнул и повернулся. Лоргар зашагал с ним рядом. Аксиманд и Кибре следовали за ними рядом с Лайаком. Его двое рабов клинка держались позади, на расстоянии шага. Лайак почувствовал, как крючки на внутренней стороне личины глубже вонзаются в плоть, по мере того, как воины проходили все дальше внутрь «Мстительного духа». Варп пронизывал здешние покои и залы; уже проник в кости самого корабля. Наполовину родившиеся демоны рыскали на краю зрения. Сами боги уже ступали по этим палубам, и теперь глядели из теней. То было хорошо — будет легче посеять те семена, какие он должен.

— Надеюсь, мой брат сможет принять меня, как только разрешится то дело, что задерживает его, — небрежно заметил Лоргар, когда они вошли в один из главных магистральных туннелей корабля.

— Разумеется, — без запинки отозвался Малогарст.

Гул работающей силовой брони и тяжелый топот закованных в броню ног наполнил мгновение, что последовало за этой ложью.

— Если позволите, лорд Аврелиан, — прохрипел Малогарст. — Пускай мы рады вашему появлению, но мы не ожидали этой встречи.

— Есть ли нужда объявлять о встрече братьев, встрече родни? Мы на пороге победы, Малогарст. Победы, которую мы все сообща старались добыть. Нам должно сплотиться в это мгновение, разве нет?

— Несомненно. Волей Воителя были отправлены послания — как раз для этого, но они не призывали сюда ни вас, ни ваш легион. Вам следовало собраться на Улланоре.

— Послания? Боюсь, боги не донесли твои слова до меня, но ветра вечности направили меня сюда, где я более всего нужен. — Лоргар глянул на Малогарста. — А я нужен здесь, не правда ли, Мал?

На лице Малогарста не отразилось ничего, но его образ в поле зрения маски Лайака напрягся и замерцал.

— Вам всегда рады при дворе Воителя, — произнес Малогарст.

— При его дворе? Что должен видеть во сне брат, чтобы проснуться и обнаружить короля на месте брата? — Малогарст начал было отвечать, но Лоргар поднял руку умиротворяющим жестом. — Я не намерен говорить об этом здесь, но я должен увидеть Хоруса. Ради победы, что будет нашей, я должен увидеть его. — Он вновь умолк и позволил тишине установиться. Лайак почти улыбнулся. Слова примарха были превосходным балансом силы, искренности и смирения. Они управляли мыслями и настроениями, точно пальцы божественного музыканта. — Я здесь, чтобы помочь, и я могу помочь.

Лицо Малогарста оставалось недвижным всю их дорогу. Тени и тишина словно бы затаили дыхание.

— Воитель признателен за вашу службу, — сказал он, наконец.

Лоргар улыбнулся с печалью.

— И я живу, чтобы служить.

Вольк

Вольк послал «Грозового ворона» вниз. Стена горного склона выросла ему навстречу, ее черный массив затмил небо. Огонь лизнул воздух вокруг него. Наземные установки открылись взгляду, когда он прошел низким курсом над утесами и впадинами. Он мог видеть зубцы башен, опоясывающих холмы, и скошенные лобовые укрепления линий обороны, сбегающих вниз по склонам горы.

Дисплей его шлема был пятном размытого красного цвета — отметки угроз, показатели уровня топлива, количества боеприпасов, цельности коммуникаций. Повсюду в окрестностях остатки его авиа-батальона следовали его примеру, ныряли низко, прижимаясь к земле, в ходе своего бегства под укрытие горы. Он чувствовал, как пули и лазерные импульсы ударяют по его крыльям. Еще больше красного в глазах.

— Командир, у вас на хвосте враг, — доложил его новый ведомый. Позади него похожий очертаниями на клинок топора «Ворон», окрашенный в рваные желто-красные полосы, с ревом вырвался из своего укрытия — где бы оно ни было — на другой стороне каменной гряды. Вольк вывернул 786-1-1 в сторону, и залп лазерной пушки пронесся мимо.

Он мог видеть вход в пещерный ангар, близко, но все еще в секундах пути — секундах, которых у него могло и не быть.

«Слишком далеко, — подумал он. — Даже чересчур слишком».

«Грозовой ворон» следовал за ним, не отставая. Предупреждение о том, что цель захвачена, становилось всё громче.

Вольк запустил носовые маневровые двигатели. 786-1-1 перевернулся. Сила воздействия выбила воздух из всех трех его легких. Кровь отлила от конечностей и головы. Датчик топлива добавил свой голос к хору предупреждений. «Ворон» крепко держался у него на хвосте. Его пилот был хорош, даже очень — возможно, один из тех, кто состоял на службе у Вольных Торговцев, которых Ультрамарины использовали, чтобы разбить Железных Воинов на Крейде. Выстрел из лаз-пушки последовал за Вольком, когда тот нырнул ниже. Горный склон был так близко, что казалось: он может дотянуться туда рукой из кабины.

— Ну, держись здесь, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Держись за мной.

Хлесткий треск — лазер чиркнул по краю левого хвостового стабилизатора. «Грозовой ворон» взбрыкнул, будто укушенный.

Отвесный утес сплошного черного стекла, замыкающий устье долины, вырос ему навстречу.

— Держись…

«Ворон» был близко, цеплялся к нему, как тень.

— Ближе…

Утес выглядел стеной черноты.

И на мгновение чернота напротив, и вой двигателей, и обещание смерти в его руках — сделались всем. Сделались вселенной.

«Ворон» выстрелил.

Вольк бросил 786-1-1 вертикально вверх, вливая в двигатели последние остатки топлива, и взмыл над краем утеса. «Грозовой ворон» шел следом, его собственные двигатели пылали жаркой голубизной.

Две артиллерийские установки, расположенные на вершине утеса, повернулись и открыли огонь. Четыре счетверенных автопушки выплюнули в воздух твердые пули. Фугасные снаряды пронеслись мимо Волька и сорвали «Грозового ворона» с неба.

Вольк глядел, как навстречу ему открывается зев пещеры-ангара. Защитные установки дернулись и вновь замерли, когда он оказался внутри. 786-1-1 опустился на посадочную платформу в точности тогда, когда прозвучал финальный сигнал тревоги — сообщавший о том, что топливо подошло к концу.

Вольк отщелкнул контакты, соединяющие его с истребителем, еще до того, как его двигатели заглохли. Крепления шлема с шипением расстегнулись. Запах топлива и машинного масла наполнил ноздри. Он выпрыгнул из кабины, как только «фонарь» начал подниматься.

— Ты похож на человека, который предпочел бы быть в другом месте, командующий. — Голос заставил его обернуться. Он не позволил удивлению отразиться на лице. Гнев облегчал эту задачу.

Первый капитан Форрикс стоял на краю посадочной площадки. Благодаря массивной терминаторской броне его землистое лицо, казалось, утопало в воротнике доспеха. Темные глаза поблескивали над тонкогубой улыбкой.

Вольк не отвечал. По правде сказать, ему хотелось бы, но ответ, который приходил на ум, был не из тех, которые стоило произносить вслух при одном из ближайших офицеров Владыки Железа. Он усмирил свои мысли. Его нервы все еще пели воем орудийных затворов и ударами гравитации. Агрессия и убийственные инстинкты управляли ритмом его сердец. Он замер, когда трио сервиторов обступило его, чтобы приладить модуль питания к его броне. Серв-оружейник в черных одеждах и безликой железной маске протянул ему болтер. Руки смертного слегка подрагивали, сражаясь с весом, который он поднимал. Вольк взял оружие, проверил прицел и прицепил его к броне у бедра. Когда он закончил с этим, то наконец поднял взгляд на Форрикса, коротко склонил голову и собрался уже направиться туда, где прочие бойцы его авиа-батальона выбирались из своих боевых машин.

— Тебя гнетет что-то? — спросил Форрикс.

Вольк обернулся, открыл рот и закрыл снова.

— Ничего, о чем было бы нужно говорить здесь, — осторожно произнес он, показывая головой в сторону стоявших рядом слуг и Железных Воинов.

Форрикс оглядел их — и повернулся прочь.

— За мной, — сказал он.

Секунду Вольк стоял без движения, затем зашагал за Первым капитаном. Они перешли из пещеры внутрь основного массива крепости-горы. С гладких стен туннелей, сквозь которые они проходили, капала влага. Сервиторы, смертные солдаты и слуги расступались перед ними по пути. Взрывозащитные двери отворились, и в клетке лифта они начали спуск вниз по шахтам, укрепленным ржавыми металлическими балками.

До прихода Железных Воинов гора Оникс была просто горой. Шахты пронизывали ее кости, но в течение недели целый муравейник туннелей был прорыт от самых корней горы и вплоть до вершины. Вспомогательные укрепления и стены были вырублены в ее склонах, и хранилища выточены в ее сердцевине. Всё — за неделю. Таково было искусство Четвертого легиона и Владыки Железа.

— Ты встревожен, что тебя продолжают подвергать порицанию, — сказал Форрикс, когда они вышли из макро-лифта в облицованный пласталью проход. Вольк взглянул вверх — орудия под потолком повернулись и нацелились на них. Линии прицеливания заплясали по его броне. Спустя один удар сердца орудия замерли. — Это не порицание, хотя ты его, возможно, заслуживаешь.

— За что же?

— За слабость, конечно же.

— Чего желает от меня лорд-примарх, то я исполню, — сказал Вольк. Форрикс одарил его тяжелым взглядом. — Если он желает, чтобы я принял смерть от своей же руки, ему достаточно приказать. Железо моей крови принадлежит ему.

Глаза Первого капитана сузились.

— Не всё железо выковано одинаковым, — сказал он. Туннель перед ними кончался металлической дверью, окрашенной в полосы черного и желтого. Пара исполинских фигур обрамляла проход. Щиты размером с танковые башни висели на руках, приводимых в движение поршнями, и в этих же руках покоились громадные молоты. Холодный зеленый огонь мерцал в их глазницах; пушки на их плечах повернулись следом за Форриксом и Вольком. То были автоматоны Железного Круга, машины, которые Пертурабо создал собственными руками, дабы те были его телохранителями; их присутствие устраняло всякие сомнения в том, к кому вели Волька.

— Вера рождает Честь, — произнес Вольк.

Взгляд Форрикса стал ледяным.

Необъятные механизмы внутри дверей лязгнули. Слои металла расходились по одному, пока путь в лежащее за ними помещение не открылся полностью. Спустя мгновение Форрикс и Вольк прошли туда. Свечение пикт-экранов и голо-дисплеев размывало темноту внутри. Штабеля машин и ряды сервиторов, привязанных кабелями к дата-капсулам, окружали центральную идеально-круглую нишу. Числа и символы непрестанно бежали по мерцающим экранам и голографическим проекциями. В центре их, купаясь в холодном свете, стоял Пертурабо. Четыре автоматона Железного Круга стояли вокруг него, обращенные наружу: мрачные статуи, охраняющие полубога войны.

Примарх Железных Воинов не оглянулся, когда Форрикс и Вольк приблизились к нему. Вольк не бывал в присутствии примарха уже много месяцев, с самого отступления с Талларна; с тех пор, как Вольк получил порицание за проваленную попытку задержать эмиссара Хоруса. За это время Пертурабо изменился. Его броня стала массивнее и тяжелее. На его плечах и руках к креплениям и бронированным пластинам добавились во множестве системы вооружения. Броня отливала холодным блеском, словно бы металл покрывала, точно пот, тонкая пленка темного масла. Его лицо было бледным, кожа туго обтягивала череп, а глаза казались точками отраженного света в затененных провалах. Таким он был с тех самых пор, как вернулся из глубин Черного Солнца, — словно из него вытянули некую жизненную силу, а то, что осталось, было сточено до острого, режущего края.

— На колени, — сказал Пертурабо, не поворачиваясь.

Вольк опустился на колени и склонил голову. За ним со скрежетом закрылась бронированная дверь. Форрикс остался стоять, на шаг позади него. Вольк услышал, как примарх обернулся, и вздрогнул под броней, ощущая покалывание в нервах. Пертурабо смотрел на него. Он чувствовал это. Это было словно момент, когда вражеские системы наведения берут тебя на прицел, и ты ощущаешь смерть в воплях сенсоров.

— Эмиссар по имени Аргонис... — произнес примарх. Услышав имя, Вольк удивился — почему Форрикс солгал. Дело было в его провале на Талларне. Дело было в наказании. — Ты его знаешь.

Вольк сглотнул; в горле пересохло, мысли бешено кружились. Аргонис был одним из Сынов Хоруса, одним из военных лидеров Шестнадцатого легиона во время Великого Крестового похода. Он был рожден на Хтонии — безжалостный, жестокий, прямой; лучший пилот из всех, кого Вольку доводилось видеть. Они вместе командовали воздушными войсками в трех кампаниях в составе завоевательного флота Кельтиуса. Они вместе тренировались, вместе сражались и вместе убивали — если между легионерами разной крови могла существовать такая связь, то они были друзьями. Это было до того, как Воитель начал войну против Императора, до резни Легионов и сожжения прошлого. С тех пор они встретились лишь однажды, на Талларне. Это воссоединение закончилось порицанием для Волька.

— Я сражался вместе с ним, мой господин, — сказал Вольк. — Я знаю его.

— Он будет тебе доверять?

Вольк вспомнил, как Аргонис улыбался — нечастой волчьей усмешкой.

— Возможно, господин.

— А ты — ты доверяешь ему?

— Нет, — ответил Вольк без колебаний.

— Почему?

— Никогда нельзя доверять слишком острому мечу, господин.

— Именно так, — сказал Пертурабо. — Согласишься ли ты возобновить узы братства по моему приказу?

— Конечно, господин.

— И быть его тенью, чтобы ты мог узнать его мысли и побуждения?

— Да, господин.

— И по приказу своего господина, зная, что он — представитель Воителя, забрать его жизнь?

Вольк снова увидел, как мигали красным руны прицела на «Штормовом орле» Аргониса, когда тот поднимался над изгибом сферы Талларна. Было ли это уловкой или ловушкой? Обрекал ли он себя на дальнейшее наказание? На смерть?

«Я — железо, — подумал он, — а железо — это правда».

— Да, — ответил он. Непрестанный гул экранов заполнил тишину.

— Поднимись, — сказал Пертурабо.

Вольк поднялся на ноги и встретил взгляд своего примарха. Потребовалась вся его сила воли, чтобы не поднять руки для защиты, не побежать. Его инстинкты кричали, что это смерть — смерть и полное уничтожение смотрели на него взглядом холодным, как мертвые звезды.

— Что, Аргонис возвращается к нам? — спросил он, с усилием выталкивая слова изо рта.

Пертурабо покачал головой — коротко, почти незаметно. Орудийные системы на его запястьях зажужжали, их механизмы пришли в движение.

— Он уже здесь, и он несет весть от Воителя.

Малогарст

— Сир? Вы слышите мой голос? — Малогарст склонился перед троном, у ног Воителя. Его лицо казалось бледным наброском в тени горжета доспехов. Огни боевых кораблей мерцали за обзорным окном — ярче далеких звезд.

— Сир? — повторил он, и слово растворилось в тишине, едва слетев с его губ.

Рана в боку Воителя вновь открылась. Кровь сочилась из зева разорванной плоти, и рана словно дышала, вытягивая звуки из воздуха. Пол вокруг Малогарста покрывали узоры и символы, нарисованные пеплом, солью и кровью. В подсвечниках из высушенных человеческих рук и полированных черепов горели свечи. В левой руке Малогарст держал кинжал; клинок алел от пореза, сделанного на обнаженной плоти правой руки. С его пальцев медленно капала кровь. Он стоял на коленях перед троном шесть часов подряд, произнося слова, призывая каждую крупицу силы, украденную у варпа за последние годы, пытаясь отыскать способ добиться от Хоруса хотя бы какой-то реакции. Всё было тщетно. Оккультные формулы бессильно угасали, и ответом на его воззвания к первоосновам и ключевым могуществам варпа было лишь молчание. Казалось, что Хорус восседал в центре водоворота, безмолвного шторма, поглощающего всю силу вокруг себя. Он пребывал в таком состоянии последние недели — не поднимаясь с трона, приходя в себя на краткие мгновения ясного сознания лишь затем, чтобы вновь соскользнуть в безмолвное оцепенение.

— Хорошо же, — проговорил Малогарст, качая головой и чувствуя, как усталость расходится по его нервам. — Хорошо же...

Он вдохнул и следом выдохнул. Время истекало. Даже со всеми доступными ему силами, со способностью обходиться без сна и с волей, что могла крушить железо, он не мог замедлить ход времени. Паутина контроля, власти и ответственности ожидала его, стоило ему шагнуть за порог тронного зала. Сейчас каждая тщательно уравновешенная цепь решений и последствий вела к нему.

Так странно, подумал Малогарст — многие, очень многие в Легионе и вне его считали его манипулятором, который жадно собирал власть и распоряжался ею. А теперь власть в самом деле принадлежала ему: давила на него всей своей тяжестью, запутывала в своих удушающих нитях. Те, кто называл его «Кривым», сочли бы, что он должен наслаждаться подобными обстоятельствами. Он нагнулся, чтобы убрать ритуальные предметы, и волна невероятной усталости накрыла его, точно лихорадка. На краю зрения кружились и лопались цветные пузыри. Дыхание давалось с трудом. Несмотря на всю силу, дарованную ему генетически улучшенным телом, он не мог стряхнуть эту иссушающую усталость. Неестественную усталость, знал он — точно так же, как не был естественным одолевающий его порой сон и приносимые им видения.

Избавившись от остатков своих эзотерических трудов, он подобрал жезл власти, поклонился неподвижному силуэту Хорус и захромал к боковой двери. Кибре и четверо Юстаэринцев ждали там.

Малогарст ответил на вопрос Кибре прежде, чем тот успел его задать.

— Так же, как и прежде.

Кибре кивнул, и Терминаторы в черной броне прошли в тронный зал, чтобы нести стражу перед своим безмолвным повелителем. Кибре остановился, проходя мимо Малогарста.

— Сколько еще это может продолжаться?

Малогарст встретил его взгляд. Интересно, отражалось ли на его лице истощение? Он задумался об осторожном ответе, но не сумел его найти.

— Я не знаю, — сказал он.

Кибре задержался, пристально глядя ему в глаза, затем отвернулся и зашагал в тронный зал.

Малогарст отправился в свои покои в одиночестве. Он предпочитал боковые коридоры и закрытые туннели, тщательно избегая мест, где собирались просители, желающие вынести свои вопросы на суд Воителя или предложить дары. Хорус редко принимал кого-то, кроме наиболее влиятельных из своих подданных; обычно его представлял Малогарст. Он продолжал исполнять эту обязанность и в последние недели — было жизненно важно, чтобы никто не заметил ни малейшей заминки во вращении механизма власти.

Но Лоргар... Зачем он явился сюда? Он был примархом, и все хитрости Малогарста не могли убедить его в том, что всё было в порядке, сколько-нибудь надолго. Лоргар знал, что с Хорусом что-то не так; он практически сам сказал, что знает об этом, когда прибыл. Малогарст не знал только, какой демон нашептал это владыке Несущих Слово — впрочем, он отбросил эту мысль. Неважно. Он должен был пробудить Хоруса. Он должен был понять, что за недуг обрушился на Воителя. Он должен был...

— Добрая встреча, — пророкотал голос из теней впереди. Малогарст вскинул взгляд. Он потянулся к болтеру на поясе, одновременно проклиная самого себя за то, что позволил усталости ослепить себя и не заметить опасность. — В этом нет нужды, — сказал Зарду Лайак, выходя на свет. — В конце концов, разве мы не братья?

Тьма осыпалась клочьями с Несущего Слово, точно дым, сдутый ветром. Двое молчаливых телохранителей Лайака стояли в шаге позади своего хозяина, расслабленно опустив руки. Малогарст почувствовал, как покалывает кожу под доспехом, когда взглянул в пустые линзы их шлемов. Лайак остановился на расстоянии вытянутой руки от Малогарста. Оба они пристально смотрели в глаза друг другу: сгорбленный советник в броне цвета штормового моря, с посохом в руке, увенчанным Оком Хоруса, и Несущий Слово в сером, с жезлом в форме расколотой луны и бронзовой курильницей на нем. Ряды глаз на рогатом шлеме-маске Лайака пылали, точно уголья.

Гнев Малогарста вспыхнул ярче, смешиваясь с усталостью. Ему лучше будет молчать, лучше придержать язык.

— Ты — гость Воителя, — сказал Малогарст, понизив голос, — но если сделаешь так еще раз — я вырежу твое сердце, засуну его тебе в рот и выброшу тебя в космос.

Один из близнецов-стражей Лайака повернул голову, уставившись на Малогарста.

Секунду Лайак не шевелился, затем наклонил голову набок — точно птица, глядящая на змею.

— Среди вашей породы это всегда рядом, верно? Призрак Хтонии, жаждущий возможности отплатить за слова кровью.

— Я знавал предыдущих... любимцев Лоргара, — Малогарст улыбнулся. — Спроси их.

— Ошибки Эреба — не то, что я собираюсь повторять, — сказал Лайак.

Малогарст заставил себя не шевелиться. С ним вели игру, и он знал это. Он не знал лишь, зачем, — но, в чем бы ни заключалась эта игра, первый ход остался не за ним.

— Возвращайся в свои покои, — сказал он, тщательно контролируя себя, и шагнул вперед, намереваясь пройти через пространство, занятое Лайаком и его двумя спутниками. На мгновение ему показалось, что Лайак не сдвинется с места, но Несущие Слово отступили в сторону. Малогарст прошел мимо них.

— Я могу помочь тебе, — сказал Лайак позади него.

Малогарст двинулся дальше. Теперь уловка была очевидна. Лоргар подослал Лайака, чтобы узнать о том, что произошло с Воителем. Несущий Слово спровоцировал его гнев, нарушив равновесие мыслей, сделав его менее осторожным, более уязвимым для истинных его намерений. Малогарст почти улыбнулся — насколько грубо это было задумано — и продолжил идти. Уловка почти сработала. Он слишком устал, несомненно.

— Я могу помочь Воителю. Я знаю, что за недуг удерживает его в безмолвии на его троне.

Малогарст остановился.

«Я не должен слушать», — подумал он. Никогда не доверять — никогда! Всегда видеть ножи в тенях, гибель в улыбке. Но... но...

Он медленно обернулся и посмотрел на Лайака.

— Именно поэтому лорд Аврелиан здесь. Поэтому я здесь. Мы знаем.

— Здесь нечего знать, — отрезал Малогарст.

— Никто не услышит нас, Малогарст, можешь не бояться. Это только наше дело, и ничье другое. Мы можем помочь.

— Если ты говоришь правду, Лоргар высказал бы это... предположение сразу же по прибытии.

— Доверие, — сказал Лайак. — Он хотел увидеть, доверяешь ли ты ему.

— Я не доверяю никому.

— Значит, ты мудр.

Малогарст молчал. Он думал про Эреба, впавшего в немилость Верховного Капеллана Несущих Слово, про давинитов и тайны, которыми они владели и которые он взял у них. Он достиг границ своих способностей и знаний — и не видел ничего за ними.

— Расскажи мне, что ты знаешь, — сказал он.

Лайак

— Это не дозволено, Малогарст, — пророкотал Фальк Кибре, выступив из теней, в которых утопало преддверие тронного зала Хоруса. Малогарст повернулся, когда массивные силуэты показались из темноты, сопровождаемые гулом активируемой брони. Лайак прошипел себе под нос слог силы. Клубящаяся тьма окутала его. Позади него Кулнар и Хебек сжали рукояти своих мечей. Трещины побежали по их наплечникам; внутри замерцало алое пламя. Только Лоргар не реагировал. Примарх оставался спокоен, глядя на двери тронного зала; его лицо было бесстрастным.

— Вы не пройдете, — прорычал Кибре, с грохотом шагнув вперед. Зеркальные монеты загремели по пластинам его терминаторской брони. С ним было пятеро Юстаэринских Терминаторов: алые глаза на ничего не выражающих шлемах. Еще больше вышло из тьмы за ними. Они деактивировали броню и встали во мраке, молчаливые, как статуи. Перед Лайаком пульсировали кружащиеся руны, пока его шлем пытался охватить ауры их душ. Ему следовало бы почувствовать присутствие терминаторов — но нет. Чем ближе они были к тронному залу, тем меньше Лайак был способен ощутить в Море Душ. Шепотки меньших демонов, скованных его волей, утихли у него в разуме, и даже его рабы клинка двигались вперед с неохотой. Казалось, будто за этими дверями ждал шторм; шторм такой мощи, что его ветра крали отовсюду все прочие звуки.

— Не вмешивайся, Кибре, — прохрипел Малогарст. — Это ради Воителя.

Юстаэринцы направили на них оружие. Кибре поднял плазменный бластер. Пронзительный вой прорезал воздух, когда заряд достиг пиковой величины. Лайак мог разглядеть скованный гнев, горящий в сердцевине души Кибре. То был словно алый плащ, подрагивающий и волочащийся за ним. Ему было страшно — осознал Лайак. Не так, как боятся смертные, но так, как может содрогнуться даже сильнейшая крепость, если поколебать почву под ней.

«Хорошо, — подумал он. — Зерна начинают прорастать».

— Ты смеешь угрожать… — начал Малогарст.

— Я защищаю Воителя, — прогремел Фальк. — Кому ты служишь, брат? Какие слова тебе нашептали? Какой ложью заплатили?

Кожа на лице Малогарста туго натянулась над черепом. Его искалеченные руки перехватили посох власти. Этот почти незаметный жест излучал контроль. Лайак обнаружил, что думает: ему известно, кто из этих двоих — огромного воина в черном и сгорбленного советника — был более опасен.

— Спокойствие. — Слово было негромким, но ощущалось, точно удар молота. Взгляд Кибре прыгнул вверх. Прицел Юстаэринца дрогнул. — Мы — братья, — произнес Лоргар. — Мы — воины, объединенные общей идеей, общим намерением. Благородный Фальк, здесь нет никакой опасности, от которой тебе следовало бы защищать своего повелителя. Твоя преданность делает Воителю честь. — Лоргар шагнул навстречу командиру Юстаэринцев. Кибре опустил плазма-бластер. Примарх посмотрел на терминатора. — Я лишь желаю увидеть моего Воителя, прежде чем я отбуду. Малогарст не нарушил никаких клятв, и я не стану просить тебя преступить твой обет защиты. Пусть меж нами не будет раздора.

Лайак мог чувствовать силу этих слов. Они были не схожи ни с колдовским могуществом, ни с трюками ловкача. Сама вселенная словно бы преображалась вокруг них, как если бы они были — истина и созидание.

Лоргар оглядел Юстаэринцев. Его безмятежный взгляд коснулся их, и они опустили оружие — вслед за своим командиром.

— Если бы только все воины Воителя были подобны вам. Вы посрамляете всех нас.

Он коротко кивнул. А следом — невероятно — одетые в черное терминаторы преклонили колени.

Малогарст и Кибре не сдвинулись с места, но Лоргар повернулся к ним.

— Я прибыл, чтобы послужить воле Воителя. Чтобы помочь. Я спросил бы, как могу сделать это, но у меня есть чувство, что мне известно — что сделать будет лучше всего. Хорус призвал нас собраться на Улланоре. И будет так, как он повелел. Но есть те, кто не ответит на зов. Кёрз в яме из костей и самосожалений. Ангрон, возвышенный богами, не слышит ничего, кроме зова священной резни. И Фулгрим… где он сейчас?

Малогарст крепче сжал посох, как будто ища равновесия. Он втянул воздух. Рваные тени вздымались и подрагивали вокруг него.

— Были отправлены сообщения и посланники.

— Слова, что не могут быть услышаны, — с легкостью произнес Лоргар. — Послания, что останутся незамеченными. Если вы желаете, чтобы мои потерянные братья отозвались, вам следует отправить за ними других. Вам следует отправить примархов, чтобы иметь дело с примархами. — Мгновение Малогарст молчал, затем кивнул. Лоргар коротко улыбнулся и продолжил: — Пертурабо… Он подчинится.

— Я уже отправил к нему посланника, — сказал Малогарст.

— Тогда свяжись с этим посланником — я знаю, у тебя есть средства.

— И отправить его — куда? Он и Фулгрим…

— Нет, не за Фулгримом, — сказал Лоргар. — За Ангроном. Только железо ныне может сковать моего вознесшегося брата.

— А Керз?

— Альфарий еще оказывает вам любезность, подчиняясь приказам?

Малогарст покачал головой.

— Ему нашлось применение в другом месте.

— Тогда, похоже, Кёрз уже потерян для нас — и для надежды. Я давно опасался, что это неизбежно.

— Я направил послов к последнему его известному местопребыванию, — сказал Малогарст.

— Надеюсь, среди них нет никого, кто тебя заботит, — ответил Лоргар. Малогарст пожал сгорбленными плечами.

— И что насчет Фулгрима? — спросил советник. — Даже собственный легион не видел его с тех пор, как он исчез в разломе за Кадией.

— Око Ужаса, как называет его Пертурабо. Обитель богов и их ангелов, и лишь исповеданный не страшится ступать там. — Лоргар умолк и прижал ладонь к своей груди. Полированная сталь и алое покрытие его перчатки поблескивали в неверном свете. — Я отыщу Фулгрима и приведу его к Улланору. В том даю клятву.

Малогарст — впервые с тех пор, как Лоргар ступил на борт — склонил голову.

— Благодарю вас, лорд Аврелиан, за вашу мудрость, знания и верность.

Лицо Лоргара осталось неподвижным.

— Это все, что я могу дать. Берегите своего Воителя. Мы увидимся вновь, на Улланоре. — Следом он отвернулся от по-прежнему закрытых дверей тронного зала и направился прочь. Вокруг него поднимались коленопреклоненные Юстаэринцы. Лайак задержался мгновением дольше, смеряя ровным взглядом Кибре и Малогарста.

Вольк

— Излагай свое сообщение, эмиссар, — сказал Пертурабо, когда Вольк вошел в Окулум.

Рассветные лучи ложились на горные пики за хрустальными окнами твердыни на вершине. Это была наивысшая точка крепости, которую легион выдолбил в Ониксовой горе. Полированные адамантиевые балки скрепляли купол из хрустальных панелей метровой толщины. Пол был камнем самой горы, срезанным и доведенным до зеркальной гладкости. Свет падал сквозь купол и отражался от серого пола разноцветными лучами. Вольк не был здесь прежде, но знал, что Окулум спланировал сам Владыка Железа. Реальность поразила его: так возвышенна она была. Даже масляное потрескивание пустотных щитов и дым, поднимающийся с пылающих отрогов горы, казались преобразованными в нечто божественное, словно бы стоять здесь означало смотреть сверху вниз на реальность, точно некий ложный бог из древних легенд.

Создатель Окулума выглядел неуместным в здешнем великолепии: грубое вторжение металла и угрозы среди безмятежности. Затворы его орудийных систем щелкали и вращались, точно сокращающиеся мышцы. По спиралям аккумуляторов пробегали волны энергии.

Аргонис Неотмеченный, эмиссар Воителя, повернулся к ним. Он был без шлема, резкие черты лица — чистые, лишенные шрамов. Алый плащ ниспадал с правого плеча его черно-зеленой брони. Он держал шлем с красным плюмажем под левой рукой, а в правой сжимал эбонитовый посох, увенчанный золотым Оком Хоруса. Кровавый топаз в его центре мерцал, будто раскаленный уголь. Аргонис встретил взгляд Пертурабо — и удержал, не мигая, не отводя темных глаз.

— Я передаю волю Воителя, — сказал он ровным голосом. — Это — не сообщение. Я принес приказ, который ты исполнишь.

Пертурабо молчал долгую, очень долгую секунду. Когда он заговорил, его голос был низким и хриплым от усилий сдержаться.

— Говори.

Взгляд Аргониса метнулся к Вольку и обратно к примарху.

— Хорус, Спаситель и Повелитель человечества, приказывает тебе, Пертурабо, Владыка Четвертого легиона, отыскать своего брата Ангрона и любым путем привести его, равно как и его легион, к месту сбора войск на Улланоре. Это следует выполнить как можно быстрее, согласно его повелению, используя все средства и любой ценой. — Аргонис прикрепил шлем к поясу и извлек из-под плаща цилиндрический футляр для свитков из черного стекла, с серебряными наконечниками. Он протянул футляр вперед. — Прими начертанную здесь волю Хоруса из моей руки.

— Повелитель человечества... — неспешно выговорил Пертурабо. — Воитель. Луперкаль. Брат. Все эти титулы — когда-то их было достаточно. А что скажешь ты о том, что вело нас на войну, эмиссар? Что о том, как мы были использованы нашим бесчестным отцом? Что о разорванных узах и предательстве?

Вольк стоял неподвижно. Кожу под доспехом покалывало. Пертурабо был точно статуя, ничто на нем не шевелилось и не издавало ни звука — только бескровные губы двигались под взглядом черных глаз.

— Я считываю течения битв, сектор за сектором, и я вижу, как воины железа сражаются, и в их оружии иссякают пули, как мои сыновья утопают в волнах наступления Жиллимана. Я смотрю на владения, ради которых мы воюем, — и вижу лишь пепел. Теперь же вот до чего дошло — приказы о том, что мы должны истекать кровью и дальше, преподнесенные со всеми формальностями, приказы от нищих к господам.

— Ты отказываешься принять этот приказ? — спросил Аргонис, всё так же протягивая футляр со свитком.

— Отказываюсь ли я? — проговорил Пертурабо, и его голос был рокотом грома в блестящем воздухе. — Мой легион истекает кровью. Мы истекаем кровью ради наших клятв и верности. На сотне миров мы истекаем кровью — и не сдаемся. Отказываюсь ли я? Мой ответ записан кровью погибших, железом в их жилах, что впитывается в грязь, покуда мы вершим волю Воителя. Отказываюсь ли я? Нет, эмиссар, но я ощущаю тяжесть списка убитых в том, что ты мне передаешь.

Пертурабо принял цилиндр со свитком, раскрыл его и пробежал одним взглядом.

— Форрикс, — негромко произнес он; взгляд оставался сосредоточенным на свитке в его руке. — Подготовь сообщения для Креогера на Яннике и для Торамино на Кассусе. Вулл Брон примет командование здесь. Всем театрам — начать отвод и переброску сил через Бета-Гармон к точке сбора на Улланоре. Никакого поспешного отступления. Не сдавать ни пяди. Те, кто должны остаться, заставят ублюдков Жиллимана заплатить. Данный приказ следует передать вниз по цепочке без искажений. Прикажи «Железной крови» и авиационному батальону перейти на низкую орбиту и подготовь Первый Гранд-батальон к полной погрузке и перемещению из этой системы в пределах двадцатичетырехчасового интервала под моим непосредственным командованием.

— Есть, господин, — отозвался Форрикс без паузы. — Эффективность обороны здесь и на всех театрах военных действий, отсюда и до Провала Сунларна, снизится как минимум на сорок пять процентов. Мы понесем тяжелые потери — как удерживая линию фронта, так и прорывая блокаду на узлах варп-путей. Наличный боевой состав, который мы сможем переправить на Улланор, составит…

— Я знаю, — сказал Пертурабо и поднял голову от пергамента с приказом, чтобы взглянуть на Первого капитана. — Отдавай приказы.

Форрикс направился прочь. Вольк остался стоять, ошеломленный.

— Задавай свой вопрос, командующий, — сказал Пертурабо, не глядя на Волька.

— То, что вы только что приказали, приведет к потере миров, которые мы с боем захватили и с кровью удерживали. Воитель обязан понимать это. Он обязан понимать, что отвести силы с этого участка фронта — означает потерпеть здесь поражение.

— Дело в том, что это не имеет значения. Наши враги становятся сильнее, а мы слабеем. Это — последний удар копья для моего брата. Он генерал, стоящий перед разрушенными стенами крепости, победа почти у него в руках, но за своей спиной он видит на холмах конницу. Он должен овладеть крепостью сейчас же. Если ему удастся, он — победитель. Всё прочее несущественно. Не так ли, эмиссар?

Аргонис не ответил, но повернулся без поклона и отошел, чтобы взглянуть на склон горы, открывающийся взгляду под ними. Свет заиграл на его броне, на секунду облекая его ореолом алого рассветного солнца.

— Я буду сопровождать вас на этой миссии от имени Воителя, — сказал он. — Такова его воля.

Оружейные системы Пертурабо сделали оборот, но он не ответил.

— Почему вы, господин? — спросил Вольк. — Почему эту задачу возлагают на вас?

Пертурабо повернулся и прошел по каменному зеркалу пола; его шаги отдавались в тишине, точно выстрелы.

— Потому что он знал, что я не ослушаюсь, — сказал он.

первая глава
скачать 2 главу в формате docx
скачать 3 главу в формате docx

запись создана: 30.04.2019 в 07:45

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Суровая канадская весна прямо бесконечно сурова. Первое мая, температура воздуха плюс шесть, по ощущениям с ветром — ноль градусов. Хожу в силовой броне зимней куртке, потому что альтернативы нет.
Даже магнолии не цветут еще, только робко покрылись бутонами. Про зелень вообще молчу.

@темы: лытдыбр

---

аватарки, вторая серия

Перевод мобилоереси не устает нас радовать. Чудеса транслитерации, несогласование падежей, отсутствие логики и другие результаты традиционного перевода-без-мозга.
Вот, например, «две трети бойца» — это не солдат-калека, это юнит с двумя очками атаки и тремя защиты. Но развидеть гвардейца с аугметическими ногами уже не удается (=
Или каким образом «run» превратилось в «бег», хотя там должно быть хотя бы «беги». Неужели правда буквы не влезли? Но до сих пор-то помещались...
Короче, просто вот вам прекрасности.

18 штук

-01-	-02-	-03-
-04-	-05-	-06-
-07-	-08-	-09-
-10-	-11-	-12-
-13-	-14-	-15-
-16-	-17-	-18-

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, смеющиеся грибы

---

случайно упоролись немножко (=

— Мы пришьем тебе новые ножки, ты опять побежишь по дорожке...
— Доктор Байл, а может, не надо? Зачем мне пятая пара ножек?

@темы: смеющиеся грибы

---

Slaves to Darkness — перевод

В общем, мы с товарищем  Grey Kite aka R.L. начали тут переводить очередную ересекнижку. Про, собственно, еретиков (=
Пока что — пролог и первая глава, enjoy (=

Джон Френч
«Порабощенные тьмой»


Посвящается памяти Алана Блая (1974-2017)



Действующие лица

Примархи
Хорус Луперкаль, Воитель, примарх XVI легиона
Фулгрим, Князь Удовольствий, демон-примарх III легиона
Пертурабо, Владыка Железа, примарх IV легиона
Ангрон, Князь Крови, демон-примарх XII легиона
Мортарион, Владыка Смерти, примарх XIV легиона
Магнус Красный, Князь Изменений, демон-примарх XV легиона
Лоргар Аврелиан, примарх XVII легиона
Альфарий, примарх XX легиона

XVI легион, Сыны Хоруса
Малогарст, «Кривой», советник Воителя
Эзекиль Абаддон, Первый капитан
Хорус Аксиманд, «Маленький Хорус», капитан 5-й роты
Фальк Кибре, «Вдоводел», капитан Юстаэринской когорты
Калус Экаддон, капитан Катуланских налетчиков
Аргонис, «Неотмеченный», посланник Воителя

III легион, Дети Императора
Эйдолон, «Восставший», лорд-командующий

IV легион, Железные Воины
Форрикс, «Разрушитель», Первый капитан, триарх
Вольк, командующий 786-м авиа-батальоном

XII легион, Пожиратели Миров
Кхарн, капитан 8-й роты, советник Ангрона

XVII легион, Несущие Слово
Зарду Лайак, «Алый Апостол», Повелитель Неизъяснимых
Кулнар, раб клинка Анакатиса
Хебек, раб клинка Анакатиса

Другие
Актея, оракул Пепельной Святой
Сота-Нул, посланник Кельбор-Хала

Нерожденные
Н’Кари, возвышенный демон-принц Слаанеш
Амарок, психопомп
Са’ра’ам, Демон-что-внизу, Лезвие Ножа, Смех Войны
Тормагеддон

«Покройте головы, не издевайтесь
Поклонами над плотью. Прочь почтенье,
Условности, обычаи, обряды!
Во мне все время ошибались вы:
Как вы, ем хлеб я, немощам подвержен,
Скорблю, ищу друзей. Коль я таков,
Как можете вы говорить, что я король?»
— приписывается драматургу Шекспайру (прибл. М2)

«Призови все свои стада,
Воззови ко всей мощи своих земель, облеченной превосходным железом, заставь их прошествовать пред нами так, что солнце зайдет — и они пройдут еще не все,
Воздень руку и услышь их восклицания, столь громкие, что могли бы пробудить Йодана и Кариса от их красной дремы,
Смотри, как солнце отражается от меча и копья, взгляни в глаза, что не видят ничего, кроме славы, в шуме оружий, и не желают никакой музыки, более величественной,
Сделай всё это, и установи предо мной, и я скажу, что вижу лишь оскал черепов, да слышу свист ветра в костях».
— из ответа Старухи Царице (в Кругах Мистерий Колхиды)

«И это тоже пройдет».
— древне-терранская поговорка

Пролог
Канун Триумфа

Некто, облаченный в плащ, шел через равнину, которая прежде была горой. Свет от временных лагерей, сравнимых по масштабу с городами, пятнал ночное небо. Огни двигателей боевых кораблей сверкали ярче, чем звезды в ночи, а траектории грузовозов и макро-шаттлов оставляли над горизонтом оранжевые рваные раны. Здесь, на середине километрового парадного проспекта, не двигалось ничего — кроме колеблемых ветром языков пламени на факельных колоннах.

Некто остановился и повернулся на месте, оглядываясь себе за спину. Он мог видеть на дальнее расстояние; темнота расходилась перед его взором. Штурмовые катера вместе с их десантными собратьями располагались аккуратными квадратами — образуя лагеря наиболее чтимых военных сил из всех, созванных сюда. Между привязанных к земле птиц войны двигались огни. Раскат далекого смеха достиг его ушей, стоило измениться направлению ветра. На мгновение он вообразил, будто может расслышать сухую шутку, что вызвала этот звук к жизни, и мысленным взором увидел, как воин хлопает своего товарища по спине. Повсюду на плато братья, различные по крови, но рожденные ради единой цели, должно быть, разделяли друг с другом те же минуты товарищества.

Он прислушался на мгновение.

— Я был там, — голос исходил со стороны одетых в броню фигур, собравшихся вокруг клетки с алеющими углями. Никто из них не заметил еще одного слушателя, стоявшего у самого края освещенной площадки. Тот, кто был облачен в плащ, узнал рассказчика — как и историю. Улыбка мелькнула на его губах, скрытых капюшоном. — Я был там в тот день, когда Хорус... — Порыв ветра унес слова прочь, взметнув искры от мерцающих углей.

Некто в плаще отвернулся и продолжил шагать по пустующей дороге парада. Завтра миллионы ног будут маршировать там, где только что прошел он, но сегодня на этом пути звучали лишь его шаги и ничьи больше. Имперский Помост маячил чуть поодаль — мраморная вершина, установленная на месте прежней. Десять тысяч ремесленников трудились без сна, дабы покрыть ее символами победы и силы: изваяниями мужчин и женщин, сжимающих бронзовые молнии; орлами с распростертыми позолоченными крыльями; именами миллионов тех, кто пал за два столетия войны, которую вело человечество во имя возвращения звезд. Отсюда, с ярусов и балконов, верховные и досточтимые станут глядеть, как шествует мимо них мощь Великого Крестового похода; но пока что Помост был пуст и тих, его величие подернуто покровом краткой ночи.

Некто в плаще остановил взгляд на силуэте помоста и направился туда. Никто не останавливал его, хотя он знал, что глаза — принадлежащие как людям, так и транслюдям, — следят за пространством, которое он пересекал. Никто из них не видел ничего, кроме разве что проблеска в темноте или взметнувшегося под ветром облачка пыли.

Он услышал звук приводимого в готовность оружия сразу же, как ступил в тень помоста. Едва различимый шум искусно сработанной брони отдавался на самой границе слуха. Он остановился и обратил взгляд на сгустки более плотной темноты среди изваяний. Пятеро Кустодиев стояли во мраке, невидимые для смертного взора. Подобно ему самому, они были окутаны мороками: их облик и их присутствие ускользали от внимания. Они знали — нечто было здесь; но не знали ни где он, ни что он такое. Таков был предел даже для их улучшенной человеческой природы.

Со всей осторожностью он коснулся кольца на указательном пальце левой руки большим пальцем. Микросхема в железном кольце отправила в темноту сигнал. Кустодии замерли, а следом из их поз начала уходить агрессивность.

— Почему незнакомец приходит к дверям в ночи? — раздался голос из темной ниши у основания просторного помоста. — Да потому что он — не незнакомец, — сказал тот же голос, когда тот, кто был облачен в плащ, повернулся. Старик шагнул ему навстречу, оказываясь на виду, сжимая обеими руками посох, как если бы искал опоры при ходьбе. Малкадор, Сигиллит Империума и советник Императора Человечества, взглянул прямо на фигуру скрывавшегося и поднял бровь.

— Жаждешь одиночества, Хорус Луперкаль?

— Что-то вроде того, — признал Хорус, отбрасывая с головы обманный покров.

— Поверишь ли ты, что я искал того же? — спросил Малкадор.

— Нет, — сказал Хорус — и улыбнулся. — Не поверю.

— Я и сам не поверю себе, — старик сухо хмыкнул. — Могу ли я, впрочем, разделить с тобой твое?

Хорус кивнул.

— Идем, — сказал Малкадор, указывая на открытую дверь в основании помоста. За порогом начинался обширный лестничный пролет. Двое прошли сквозь дверь и начали подниматься.

— Он сказал тебе, — произнес Малкадор спустя некоторое время.

Хорус кивнул.

— Да.

— Ты удивлен?

— Я… не уверен.

— Не сомневаюсь, для тебя это весьма неприятное ощущение, — сказал Малкадор. — Он предполагал, что так будет.

Хорус бросил косой взгляд на шедшего за ним старика.

— И тем не менее Он хочет, чтобы я на это пошел?

— Разумеется, — сказал Малкадор. — Разве не делаешь ты то же самое, когда доверяешься своим командующим? Абаддону? Или Кривому?

— Хотел бы я, чтобы ему не давали этого имени, — произнес Хорус.

Малкадор коротко фыркнул.

— Слегка бестактно, быть может, но если уж костюм впору…

— Из твоих уст это похоже на комплимент.

— Так и есть, — тут Малкадор улыбнулся.

Они вновь погрузились в молчание и продолжили подъем. В конце концов лестницы привели их к широкому коридору. Дверь в дальнем его конце отворялась в ночь. Знамена свисали со стен; на каждом из них — металлической нитью по шелку — были вытканы символы: алая молния, кольцо алых зубов, волчья голова напротив убывающей луны. Хорус на мгновение остановился, глядя на знамя с головой волка, а следом примарх и Голос Императора шагнули сквозь дверной проем на просторный балкон. Ночной воздух струился сверху к равнине внизу. Огни лагерей Легионов и далекое свечение строительных агломераций Механикум простирались перед ними: искры янтаря, рассыпанные по соболино-черному.

Дунул ветер, развевая плащ Хоруса; тот наклонился вперед, облокотившись на перила.

— Я могу отказаться? — спросил он наконец.

— Разумеется, — ответил Малкадор.

Хорус поглядел вниз, на парадный проспект, теперь отдаленный от них высотой.

— И если я соглашусь…?

— Тогда ситуация изменится.

— Остальные…

— Научатся принимать это, в свой черед. — Малкадор оторвался от созерцания ландшафта и улыбнулся. — Как и ты сам.

Хорус пристально взглянул на него. Сигиллит, не дрогнув, выдержал взгляд примарха. Мгновение спустя Хорус отвел глаза.

— Быть может.

Малкадор поднял бровь, но хранил молчание.

— Это изменит всё, — в конце концов сказал Хорус.

— Всё меняется…

— И всё остается прежним, — подхватил Хорус; на его затененном лице мелькнула улыбка.

— О, полагаю, эта последняя часть здесь не применима, не так ли? — Ветер подул сильнее, и древки знамен, установленных под перилами, задребезжали в креплениях. — Ты не можешь не спрашивать себя: как это повлияет на тебя самого...

Настал черед Хоруса поднять бровь.

— Я не имею в виду, что ты сомневаешься в себе, друг мой. Тебе лишь интересно: каким после этого будет мир. И, конечно, это изменит тебя — как могло бы быть иначе? Но ты возвысишься, Хорус. Император не принимал свое решение легкомысленно. Он знает: ты станешь тем, кем всегда предназначен был быть. — Малкадор прервался и сильнее оперся на посох. — Остальные… Да, некоторые возмутятся, некоторые даже будут сопротивляться, но в конечном счете все примут это.

— Я спрашивал себя: что бы я делал, если бы этот долг был возложен на другого. На Робаута или Рогала…

— И? — спросил Малкадор. — Что бы ты делал тогда?

— Я бы задавался вопросом, почему на этом месте — не я, — сказал Хорус, а следом рассмеялся: яркая вспышка звука на фоне ветра. — А потом бы принял это и делал все, что в моих силах, чтобы помочь любому из них нести это бремя.

— Совершенно верно, — сказал Малкадор. — И многие твои братья поступят в точности так же. Прислушивайся к ним, Хорус. Тебе понадобится их помощь — как Император нуждается в твоей.

— Действительно ли? — по видимости беспечно спросил Хорус. — Я не встречал еще ничего, что Он бы не мог охватить.

— Но ты — Его рука и Его хватка, Хорус. Он достигает того, что Ему необходимо, посредством тех, кто служит Ему и любит Его. Посредством тебя.

— И всё же Он не сказал этого, когда говорил со мной об этом долге.

— Нет, Он оставил это мне.

— Действует посредством своих инструментов…

— Именно так.

Хорус кивнул, хотя выражение его лица не изменилось. Малкадор выпрямился и отвернулся от перил.

— Ты знаешь ту истину, о которой я сейчас заговорю, однако я скажу всё равно. Крепко запомни урок об Императоре. Каждый клинок и каждый воин в Крестовом походе ответит на твой призыв. Изучи, каковы они, словно бы впервые. Используй их, как должно, и не бойся, если они увидят в тебе перемену. Ты станешь их предводителем, но именно они нужны, чтобы сделать тебя Воителем.

— Воителем… Так значит, ты думаешь, что я соглашусь?

— Я думаю, что ты уже это сделал. — Малкадор зашагал прочь, отбивая посохом медленный ритм шагов. В темноте пара Кустодиев, остававшихся неподвижными, точно статуи, развернулись с мелодичным звуком сервоприводов брони и последовали за Сигиллитом. — Доброй ночи, Хорус Луперкаль. До завтра.

Хорус остался, разглядывая распростертую перед ним Равнину Триумфа. Огни звезд и лагерных костров отражались в его глазах. Следом он выпрямился и зашагал прочь, бросив назад лишь один-единственный взгляд.

Часть первая
Так кровью истекут сыны богов


Глава 1
Малогарст

Сыны Хоруса отнесли своего истекающего кровью отца к его трону. Призраки следовали за ними, завывая из теней, и кровь капала с брони. Сыновей было четверо: Кибре, чьи черные доспехи блестели запекшимся алым; Хорус Аксиманд, с бледным лицом, не сводивший взгляда с разверстой красной пасти в боку Воителя, где еще дымилась расколотая броня; Тормагеддон, мерцающий призрачным светом, бесшумный, точно дым; и Малогарст, который следовал за ними, хватая воздух через респиратор и хромая на искалеченных ногах.

Юстаэринцы грохотали за ними следом. Черная терминаторская броня влажно блестела от крови под мигающими лампами тревоги.

— Сир, — обратился Аксиманд, с некоторым трудом выговаривая слова — столько усилий требовалось, чтобы нести Воителя. — Сир, вы слышите нас?

— Я... — рот Хоруса походил на трещину в бледной маске его лица. Его подбитый мехом бархатный плащ волочился по полу, опаленный и продырявленный, оставляя на палубе грязный след.

Малогарст чувствовал вкус теплого железа, серы и меда через свою маску. Голова Хоруса вздрагивала. Рана на его боку открылась шире, броня сминалась, точно кожа вокруг скалящегося рта.

— Сир! — окликнул его Аксиманд.

Человек в красно-черной форме старшего офицера появился из одного из коридоров, мимо которых они проходили. Бронзовый инфопланшет упал из его рук на палубу, и он поспешно опустился на колени, но Малогарст заметил, как взгляд человека метнулся к Воителю, прежде чем он прижался лбом к полу. Малогарст повернулся и пнул его. Боль пронзила спину, когда сервомоторы брони выпрямили его ногу. Человек отлетел назад, его голова превратилась в месиво мяса и разбитых костей. Малогарст коротко хмыкнул: ощущения были не из приятных.

— Что... — начал было Аксиманд.

— Он видел! — рявкнул Малогарст и поспешил, хромая, за остальными.

— Юстаэринцы, — скомандовал Кибре, и его голос громыхнул по воксу. — Зачистить всех, командная палуба, коридоры с девяносто пятого по двухсотый. Живых не оставлять!

Терминаторы рассыпались в стороны. По тоннелям проходов разлетелось эхо огня. В боковых коридорах, которые они миновали, мелькали вспышки выстрелов. Взметнулись крики — и тут же замолкли.

— Течения сдвигаются... — прошипел Тормагеддон, шагая текуче и плавно, почти не сгибаясь под весом Воителя. — Он...

— Тихо! — прикрикнул Малогарст дрожащим от ярости голосом. Демонхост зашипел в ответ.

Они достигли тронного зала. Двери распахнулись перед ними. Свет звезд и пламени разбавлял тьму впереди. В дальнем конце зала, перед раскрытым глазом обзорного окна, возвышался трон. Они поспешили пересечь темное пространство. Кровь капала на пол за ними, дымясь на воздухе. Огонь в чашах с горящим маслом, подвешенных к потолку, трепетал и опадал. Тени разрастались за их спинами. Нездешние крики взметнулись в темноте — еще больше крови пролилось на палубу.

— Заприте двери, — крикнул Малогарст двоим Юстаэринцам, следовавшим за ними. — Никого не впускать. Никого!

Они опустили Воителя у подножия трона.

— Нужно привести апотекариев, — сказал Аксиманд.

Огромный трон из базальта и черного железа нависал над ними.

— Здесь они ничего не сделают, — огрызнулся Малогарст.

— Что с ним происходит? — спросил Аксиманд, глядя на неподвижный силуэт Тормагеддона, замершего на шаг позади остальных. Демонхост медленно покачал головой.

— Я не могу смотреть на него. В варпе — лишь сломанные лезвия и крик воронья.

— Мы должны... — начал было Кибре.

— Мой... мой трон... — прошептал Хорус, и на секунду четверо его сыновей оцепенели. — Мой... отец...

Никто из них не шевельнулся. Капля крови выступила из раны на боку Воителя и упала на пол облачком пепла. Кибре обернулся, уставившись на Малогарста.

— Поднимите его на трон! — прорычал Малогарст. Теперь и он чувствовал это — точно зуд на краю поля зрения, где-то позади глаз. Варп струился вокруг них, извиваясь и стягиваясь, точно нити, свивающиеся в канат.

Их шаги зазвенели на ступенях к трону. В иллюминаторе Малогарст видел горящий остывающим углем свет звезды Бета-Гармона, медленно уплывающей назад. На стеклянных панелях намерзал иней, паутиной расползаясь поверх звездного света.

С усилием четверо сыновей Хоруса подняли его и водрузили на сиденье трона.

— Отойдите, — прошипел Малогарст.

Кровь сочилась из раны Воителя, стекая на пьедестал трона черным дымящимся потоком.

Одно мгновение ничто больше не шевелилось. Глаза Хоруса были открыты, но если он что-то и видел, направлены они были в никуда.

— Что... — снова начал Кибре.

Металлический коготь скрежетнул по правому подлокотнику кресла. Четверо сыновей не смели и двинуться. Поток крови из раны иссяк, превратившись в редкие капли. Вздох с шипением вырвался из губ Хоруса. Его рука сжала подлокотник. Лезвия впились в черный камень. Хорус поднял голову, на мгновение закрыв глаза, размыкая бледные губы. Его образ мерцал, размываясь в тенях и вновь проявляясь в реальности.

Малогарст сделал шаг вперед.

Воитель открыл глаза.

Малогарст ощутил, как взгляд коснулся его. По нему прокатилась волна жара, и он почувствовал, как на секунду его тело застыло, почувствовал, как его плоть разлетается на части и рассыпается в безвременье, как его душа становится криком, растянутым до предела сущего.

Образ Воителя вздрогнул и обрел плоть.

— Всё... в порядке, Мал, — сказал Хорус.

Четверо Сынов Хоруса опустились на колени. Гул их силовой брони эхом отдавался в тишине. Малогарст хрипло выдохнул через респиратор и позволил себе ощутить некоторое облегчение.

Хорус сделал долгий, медленный вдох. Рана в его боку закрылась. Всё, что осталось от нее, — только тонкая линия на броне, еще влажная от крови. Низкие стоны, звучавшие на самом краю восприятия Малогарста, затихли.

— Сир, — сказал Аксиманд, — вы...

— Наши силы и позиция? — спросил Хорус. Он был по-прежнему бледен, но тени наползали на его лицо, подчеркивая жесткие черты.

— Передовой флот с нами, — доложил Аксиманд, не сводя с примарха немигающего взгляда. — Боевые флоты легиона «Ахерон», «Стикс» и «Харон» еще внутри системы, вместе с вассальными группировками «Беллум», «Катулл», «Ни-Ро-Дельта», «Малик», «Дутеррон» и «Ноктис». Столкновения продолжаются, но мы одержали верх. Врата Бета-Гармона открыты.

— Но вы отозвали авангард? — уточнил Хорус.

— Сир, вы были...

— Я знаю, Маленький Хорус, — ответил Воитель. Он на мгновение опустил веки. — Я знаю. Вы хорошо справились, сыновья мои.

Бета-Гармон пожирал их силы уже много месяцев — перемалывая броню, поглощая тела и пули. Войска, оставшиеся верными Императору, сражались с такой яростью и силой, что в одной этой системе пролилось больше крови, чем было пролито за последние пять лет Великого Крестового похода. Но выбора не было — ни для сил Императора, ни для Воителя. Бета-Гармон был воротами в Сегментум Солар. Проложенные через варп маршруты сходились к этой системе и расходились от нее, точно нити паутины. Через нее флотилии кораблей могли достичь звездных пределов вокруг Терры. Это были не единственные врата в Солнечную систему — но все другие не имели значения.

Наконец, смертельное равновесие нарушилось. Хорус вышел на поле боля. С ним был ударный отряд лучших воинов легиона. Тьма и огонь следовали за ними, словно они были тенью, отброшенной присутствием Воителя. Малогарст остался тогда, как делал столь часто, на «Мстительном духе», следя за бесконечным балансом сил — теперь и оккультных, и материальных, — что позволяли вращаться колесам военной машины Хоруса. Ему не было нужды видеть, как его повелитель шагает среди бойни и как падают те, кто преграждает ему путь.

Всё случилось так, как и было предрешено. Их враги были повержены, и весы битвы, так долго застывшие неподвижно, покачнулись.

До тех пор, пока Хорус, шагавший среди пепла и крови — бог империи, которую должен был заполучить в этой войне, — пока Хорус не пал.

Пал, не получив ни единого удара.

И его сыновья унесли его, истекающего кровью, с поля боя — как уже делали однажды прежде.

Малогарст первым поднял голову, взглянув на восседающего на троне Воителя. Острая, резкая боль наполнила его череп. Он попытался сфокусировать взгляд. Почувствовал кровь на зубах.

Он опустил взгляд. Боль утихла, но не исчезла.

— Сир, какова ваша воля?

— Время, — хрипло произнес Хорус, и Малогарст ощутил, с какой болью дается Воителю попытка говорить. — Время истекает. Пошлите за ними. Мы... мы должны собраться, прежде чем...

Хорус закрыл глаза; боль исходила от него, точно жар от вдруг вспыхнувшего костра. Малогарст крепко стиснул зубы. Пузыри болезненно-ярких цветов плыли перед его глазами. Хорус не шевелился на своем троне. Тени скользили по стенам и полу тронного зала, словно бы от Воителя исходил свет. Но не было никакого света.

Малогарст заставил себя встать. Он попытался поднять голову, но не смог. Аксиманд уже был на ногах и отходил назад. Тормагеддон мерцал, его тело рассыпалось, утрачивая плотность, и собиралось обратно, точно зернистое пикт-изображение. Кибре оставался на коленях у подножия трона, впиваясь пальцами в камень, чтобы не двинуться с места.

— Идите, — сказал Хорус, и его голос звучал словно издалека. — Призовите их... Моих братьев...

— Сир, — голос Малогарста дрожал от волн боли, накатывающих на него.

— Улланор, — проговорил Хорус. — Улланор...

А затем он замолчал. Его глаза закрылись. Тени замерли, и Воитель сидел на своем троне, бледный и истекающий кровью.

Лайак

Крики облекали «Трисагион», скользящий в потоках варпа. Тридцать две тысячи, семь сотен и восемьдесят шесть человек висели на гвоздях, вогнанных в наружную часть его корпуса. Все они были живы, когда корабль перешел из холода реального пространства в объятия Царства Богов. Они были живы и теперь, в определенном смысле: их смерть растянулась до вечной какофонии мук. Демоны роились над ними, липли к корпусу корабля, жадно лакая агонию и горячку из человеческих душ и тел, которые они разрывали на части. При взгляде сверху казалось, что схожий формой с наконечником копья корпус «Трисагиона» одет в переменчивую оболочку из хитина и влажной плоти. Факельные башни пылали надо всем этим, огни колыхались в медленном ритме вместе с воплями боли и вскриками кормящихся демонов.

«Красота, — прошептал голос в голове Лайака. — Истина…»

Он кивнул.

— Слава Вечной Четверке, ибо Они суть Всё, — сказал он вслух, продолжая литанию, которую произносил без остановки с тех пор, как «Трисагион» пробил брешь в завесе Священного Царства. — Слава Восьмеричной Истине, ибо она Вечна. Слава Первому Кругу служителей, ибо они возвышеннейшие из всех.

Он сидел в центре черного стеклянного пола, напротив кристального окна в обзорной части башни. Дым горящих благовоний дышал на него из курильниц, которые раскачивали восемь закутанных фигур. Под одеждами каждый из этих просителей представлял собой мешанину мутировавшей и умерщвляемой плоти, но в присутствии Алого Апостола они скрывали свои благословения. Все они пожертвовали своим слухом и зрением, дабы служить ему. Находиться в присутствии Зарду Лайака, Первого Капеллана Неизъяснимых, того, кто одновременно — жертва и откровение, было само по себе благословением за пределом вообразимого. Видеть его непокрытое лицо и слышать его личные слова — такого их душам было бы не выдержать.

Еще дальше, около единственной двери, ведущей из башенного святилища, стояли две сгорбленные фигуры. С головы до пят они были затянуты в красный бархат, и этот же бархат растекался по полу у их ног. Они не двигались, но свеча, сделанная из человеческого жира, крови и сожженных костей, висела в воздухе перед каждым из них. Черное сало, отмеченное печатями, проливало прозрачные слезы на пол перед укутанными гигантами.

«Он приближается», — подумал Лайак, и знал, что это воистину так, даже когда шепот мысли еще звучал у него внутри.

Он поднялся со своего места. На нем не было ни одежды, ни брони. В подобные моменты созерцания Лайак всегда выбирал помнить, что он был создан из плоти. Гладкие мускулы перекатились под кожей, когда он встал. Слова, выжженные на теле, покрывали его от шеи до кончиков пальцев ног. Пять сотен и еще двадцать языков отмечали его. Все принадлежали культурам, мертвым уже тысячи лет: человеческим или чужацким. Лайак говорил на каждом.

Он поднял руки к лицу, на мгновение закрыл глаза.

— Уш-на-катал, — сказал он. Он ощутил, как зов шипяще скользит в Священное Царство, и услышал ответ. Паутинно-тонкие силуэты из черного дыма соткались вокруг него, расплывчатые, точно наброски, сделанные на пергаменте водой и чернилами. Тени лиц обрели форму в клубящемся скопище: вопящие в молчаливой муке, исходящие ненавистью, рыдающие.

Его разум наполнился шепотами.

«Кто ты?»

+Я не хочу умирать+

«Кто ты?»

+Прошу, пощадите…+

«Кто ты?»

+Предавший клятвы…+

«Кто ты?»

+Ты — осквернитель всего, что прежде почитал святым…+

«Кто ты?»

+Почему ты делаешь это?+

— Ус-ка-тед, — приказал он. Силуэты, сотканные из дыма, протягивали призрачные пальцы. Их касания скользили по его коже. Холодное, как лед, пламя жгло плоть.

+Мы знаем тебя, Безымянный+ — шипели голоса у него под черепом.

+Мы помним…+

+Мертвые помнят…+

Лайак держал рот закрытым. Боль была сверхновой в центре его существа. Она была — словно сожжение, словно железные гвозди, вколачиваемые в кость. Словно перерождение и откровение.

Поверх его кожи обрела форму броня. Очертания керамитовых пластин, наплечников и перчаток, сплетенные из обнявших его теней. Электронные компоненты и кабели обрели бытие и соединились с его нервами. И вот, наконец, он стоял, облаченный в пепельно-серый; только голова оставалась непокрытой.

— Хесс-не, — произнес он.

Тени померкли, исходя ненавистью и злобой, скользя обратно в бесконечность Священного Царства. Благословенная мука, которую он претерпевал, истаяла из его плоти, и он склонил голову в благодарности за это благословение. В последнюю очередь он повернулся и шагнул в ту часть помещения, где его шлем-маска глядел вниз с оружейной стойки. Его личина скалилась в ледяной ярости. Три глаза рядами спускались по обеим щекам; каждый глаз пылал, точно угли в горне. Разверстая яма рта полна была полна острого серебра. Два обсидиановых осколка торчали рогами из надбровий. Шлем был подарком от первого из Гал Ворбак, и Лайак носил его всегда — исключая краткие мгновения уединенных раздумий.

Лайак протянул руки и взял шлем, ощущая, как его злобность щиплет язык привкусом крови.

С осторожностью он надел шлем-маску на голову. Крючки на внутренней стороне личины впились в его щеки. Дыхательные трубки сами собой соединились с его броней. Густой благовонный дым наполнил его следующий вдох. Вихрь колхидских рун закружился перед его глазами. Измерения и цвета, которые не дано было видеть смертным, окрасили помещение вокруг него.

«Он здесь», — пришла мысль. Он повернулся и опустился на колени, стоило отвориться двери внутреннего святилища. Закутанные в красное фигуры обернулись; их одеяния пошли волнами, когда склонились и они. Одетые в мантии просители не могли ни услышать, как открывается дверь, ни увидеть вошедшего, но присутствия подобного существа было достаточно, чтобы они пали ниц.

Лоргар Аврелиан на мгновение остановился на пороге. Его кожа была посыпана золотистой пудрой, его щеки и бритый череп изукрашены клинописными знаками. Алые одеяния покрывали его незащищенную броней плоть. Если бы не его размеры, он выглядел бы, точно жрец с пустынной планеты, вырастившей его.

Он излучал присутствие. То была не ярость, окружавшая ореолом ныне-возвысившегося Князя Крови, и не чистое эфирное могущество Магнуса. Стоять вблизи от Лоргара Аврелиана означало — желать услышать, как он заговорит, ощущать пробуждение глубочайших эмоций от его малейшего жеста, ощущать, как душа одновременно сжимается и ликует.

За тем исключением, что Лайак не чувствовал ничего: только то, как крючки на маске, надетой им, режут плоть.

— Ваше блаженство, — сказал он.

— Встань, сын мой, — сказал Лоргар. — Я прошу у тебя прощения за то, что нарушил твой обряд.

— Куда бы вы ни шли, за вами следуют истина и запредельность. Принимать вас в это мгновение — обменять святое дело на иное, еще большее.

Лоргар наклонил голову в знак признательности; на краткий миг прикрыл глаза.

— В течение двух часов мы достигнем границ системы Бета-Гармон, и там мы найдем Воителя. Послания летят сквозь уста сотворенных богами к другим моим братьям. Он созывает нас вместе, дабы мы встали плечом к плечу напоследок, как стояли некогда у ног нашего отца.

Лоргар остановился, а следом подошел к кристальному обзорному окну, сквозь которое плясал тошнотворный свет варпа. На какое-то мгновение Лайаку сделалось интересно: что видят глаза примарха. Священное Царство было зеркалом душ, и то, что отражалось в нем, было различным для каждого разума, дерзнувшего туда заглянуть. Лайак видел только призраков, когда смотрел в варп. Он давно уже перестал спрашивать себя, почему.

— Мы отвечаем на призыв Воителя, и благословенны в том, — отозвался Лайак.

— Нет, — сказал Лоргар. — Послание еще не достигло нас, и не прибудет, пока мы уже не окажемся рядом с Хорусом. Оно не имеет значения, и не из-за него мы пустились в путь. Мы входим в горнило, сын мой. Отсюда воспоследует исход всего. Время и судьба сходятся в точку, и колесо вселенной дожидается поворота вокруг нее. Так было явлено. Это записано голосами бури и кровью умирающих. Всеобщая судьба ждет своего рождения. Божественная победа лежит перед нами, передо всем человечеством. — Лоргар сосредоточил взгляд на Лайаке. Отражения вопящих призраков танцевали в его глазах. — Понимаешь ли ты?

Лайак склонил голову в ответ на слова, ощущая, как сотрясаются его мысли.

— Священнейший повелитель, чем могу послужить?

Лоргар вновь отвернулся, и Лайак почувствовал, как огненное сияние его примарха охладевает, как будто бы отброшенное в тень.

— Я слышу музыку вечности, сын мой. Хорус… — медленно выговорил он. — С Хорусом происходит… нечто.

Вольк

— Командир, эскадрилья готова к финальным ритуалам запуска.

Вольк не ответил серву-смертному. Слова этого человека были лишь формальностью, без того хорошо известной ему. Их ритм был словно биение его собственных сердец. Он не сводил взгляд с истребителя, стоявшего на рокрите перед ним. Его полированная металлическая обшивка мерцала в свете красных ламп пещеры, превращенной в ангар. Желто-черные полоски отмечали его хвостовое оперение и кончики крыльев.

— Железо рождает силу. Сила рождает волю... — произнес Вольк, глядя, как слова расплываются перед ним белыми облачками пара. Моторы его истребителя запустились. Воздух запел. — Воля рождает веру...

Сервитор принялся отсоединять провода от разъемов на спине его доспеха. Техножрец, облаченный в пурпур и медь, обходил истребитель вокруг, брызгая маслом с бронзовых пальцев. За жрецом следовал один из адептов, отключая подачу боеприпасов к орудиям и закрывая консоли доступа.

— Честь рождает железо.

Истребитель полностью пробудился. Вольк чувствовал, как нейроподключение отзывается щекоткой в разъемах вдоль позвоночника. Мышцы и кости заныли — железо и оружие сливались с плотью. Он выдохнул, ощущая, как мощь двигателя прокатывается волной вдоль хребта, а заряженные орудия покалывают пальцы. Он словно становился цельным, единым.

У истребителя был номер. Так было принято в Четвертом легионе. Другие легионы увешивали свои летательные аппараты именами — точно шуты, цепляющие бубенцы к ушам. Но не Железные Воины. И хотя «Грозовой ворон» принадлежал Вольку уже четыре десятка лет войны, он удостоился лишь чести носить номер подразделения, к которому был приписан: 786-1-1. Первый истребитель первой эскадрильи 786-го авиационного батальона. Того, что от него осталось, во всяком случае.

— Это — Несокрушимая Литания, и вовеки да будет так.

Вольк отстегнул висевший на бедре шлем и надел на голову, защелкнув крепления. «Фонарь» кабины начал закрываться. В пещере-ангаре замигал желтый свет. Предупреждающие сигналы пытались перебить нарастающий хор двигателей.

Он закрыл глаза. Серебряный аугметический имплант, заполняющий его правую глазницу последние тридцать лет, развернул перед ним зеленые линии грубой топографической схемы. Он открыл глаза. Зеленая проекция и физический мир наложились друг на друга. Системы кабины одна за другой вспыхнули оповещающими о статусе символами.

— Всем членам эскадрильи, — сказал он, включая вокс. — Полная готовность к вылету. Обратный отсчет, братья.

На краю зрения прокручивались цифры. Металлическая стена огромного ангара заскользила вниз, уходя в пол, и тяжелые внешние ворота за ней открылись. Вспышки красных огней мелькали в черноте за ними — зовущее пламя битвы. Внутрь летели снег и пепел. Вольк активировал реактивные двигатели. 786-1-1 поднялся над полом пещеры. Покачнулся на порывистом ветру. Вольк выровнял курс, даже не задумавшись.

По всей пещере шестьдесят четыре боевые машины поднимались со своих мест — тройки перехватчиков «Зифон», «Огненных рапторов» и «Грозовых воронов», все — цвета неокрашенной стали. Их было по-прежнему достаточно, чтобы называться авиа-батальоном. Едва достаточно. И всем им предстояло подняться в воздух без половины необходимых боеприпасов. Их магазины с патронами были почти пусты, аккумуляторы лазерных пушек едва заряжены, топливо — на нижней отметке, так, чтобы как раз хватило для завершения задания. Меньше десяти лет назад невозможно было и представить, что они могут отправиться в бой вот так. Но теперь... Теперь они были воинами, которым не хватало средств для ведения войны.

— 786-1-2 готов, — донесся через вокс голос Заррака. Вольк молча отправил напарнику сигнал подтверждения.

— Мрачноват сегодня, братец? — металлический скрежет в голосе Заррака не мог скрыть подначки в его словах. Вольк проигнорировал его, хотя его губы и дернулись в коротком подобии улыбки.

— Цели задания приняты, — произнес Вольк по воксу. — Командный пункт «Оникс», на связи эскадрилья семь-восемь-шесть, запрашиваем разрешение.

Пару секунд в его ушах шипели помехи. Обратный отсчет стремительно приближался к нулю.

— Эскадрилья семь-восемь-шесть, разрешение на вылет получено, — прозвучал голос офицера. Этот человек будет наблюдать за данными эскадрильи Волька и сравнивать их с мириадом других операций вокруг Ониксовой крепости. Для него война за Крейд так и останется всего лишь набором цифр и сигналов, проходящих через него. Вольк едва ли мог испытывать к подобному образу жизни что-то, кроме презрения.

— Железо внутри, — сказал офицер.

— Железо снаружи, — ответил Вольк и переключился на внутренний канал связи. — Активировать орудия.

Янтарные руны на индикаторах орудий вспыхнули зеленым. В двигателях 786-1-1 нарастала скованная сила. Истребитель вздрагивал вокруг него, с трудом удерживаясь на месте.

Отсчет дошел до нуля.

786-1-1 рванулся вперед. Волька ударило ускорением. Воздух вылетел из легких. Стена ночи и кружащегося снега устремилась ему навстречу, а затем он оставил ее позади, поднимаясь в черное небо. Вслед за ним его братья по эскадрилье вылетали из разверстой пасти пещеры, оставляя за собой росчерки синего огня.

Взвыли сигналы тревоги — вражеские системы наведения взяли его в прицел. Трассирующие пули и взрывы расцветили ночь снаружи кабины. Он активировал меры противодействия. Ложные цели и приманки для ауспекса рассыпались за хвостом 786-1-1. Вольк бросил истребитель в крутую спираль, уводящую вверх. Его напарник следовал за ним, безупречно держа строй. Остальной авиа-батальон рассыпался в воздухе, кружась и уходя от стремящегося настичь их огня. Под ними тянулась к небу цепь Ониксовых гор. На земле пульсировали взрывы, подсвечивая изнанку облаков. Пылали орудийные батареи, вкопанные в склоны гор. Огонь ручного оружия казался искрами в море света.

Планета Крейд располагалась на границе между владениями Воителя и мстительным гневом Ультрамара. Варп-шторма, что так надолго раскололи галактику, стихли. Вопящие волны, ослеплявшие Сегментум Ультима, рассыпались, и вслед за отступающим штормом двинулись ярость Робаута Жиллимана и каждый осколок сил, которые он только мог собрать. Их ранил Теневой Крестовый поход Лоргара и Ангрона, их истощили набеги Ночного Призрака. Но владыка Макрэгга выстоял, и теперь его сыны шли отомстить. Миры, подчинившиеся имени Воителя, стали их жертвой — некоторые пали, а верность других начала колебаться. И всё это время слова и слухи доходили с юга галактики, сперва — шепотом, затем — в разрозненных докладах об отступлении и разгроме: воины Тринадцатого идут.

На пути этой вздымающейся волны встали Железные Воины. Они сжигали миры или укрепляли и отстраивали их. Ставили ловушки на пути врага. За каждый шаг вперед силы Ложного Императора платили снова и снова. Но всё же они шли дальше.

Остатки завоевательных подразделений Имперской Армии, Тагмата Механикум, дома вольных торговцев, безземельные Рыцари, осколки Легионов, считавшихся разбитыми на Исстване-V — все они сражались в армиях, которые вели Ультрамарины. У них была дисциплина и единая цель, и цель эта была — возмездие. Против них встал Владыка Железа — непоколебимо, неустанно, удерживая строй, пока Воитель открывал путь к Терре.

Крейд был ключевым пунктом на линии фронта, миром, контролирующим всю систему; отсюда шло управление другими системами, и без него враг свободен был разделять и уничтожать. Этот мир должен был выстоять, и он стоял уже шесть месяцев. Вольк был здесь с тех пор, как Пертурабо поднял свое знамя над северными горами Крейда. Он видел, как нарастало давление на линии обороны в космосе, на земле и в небе. Пока что силы самих Ультрамаринов не достигли Крейда, но вскоре достигнут — и тогда начнется настоящая битва.

Вольк был — истинное железо, кровью и костью своей. Он готов был драться, пока от него не останется ничего, и продолжить драться после этого. Но иногда, в первые секунды боя, он всё же задумывался — ждет ли их победа.

— Вражеские перехватчики по курсу, — окликнул Заррак.

Вольк резко увел истребитель в штопор — еще до того, как ауспекс взорвался воплями предупреждений. Красные руны побежали по дисплею. Очереди пулеметного огня осветили ночь.

— Ухожу влево! — выкрикнул Заррак.

Вольк вывел 786-1-1 из штопора и добавил мощности двигателям. Индикаторы топлива пульсировали желтым. Он поднялся выше, чувствуя, как ускорение придавливает его с сокрушающей кости силой. У него не было ни времени, ни топлива для воздушной дуэли. Своим наполовину машинным зрением он видел, что эскадрилья по-прежнему с ним; каждый истребитель следовал по собственной извилистой траектории, и снаряды взрывались позади них. Враги тоже были здесь — пары алых точек, приближающихся сверху и снизу. Но они вскоре обгонят их. Вольк видел расчеты и сам проводил их: его силы достигнут своей цели. Они выполнят задание.

— Что... — донесся по воксу голос Заррака и оборвался.

Ауспекс Волька зашипел невнятными помехами.

Из слоя облаков наверху рухнула ракета, ударив в напарника Волька. Взревел огонь. Вольк рефлекторно дернулся в сторону — импульс лазерного огня прожег пространство там, где он только что был.

Темная тень падала из облаков над ним. Ночь лишила цвета ее крылья, но, пусть Вольку удалось разглядеть противника всего на долю мгновения, он узнал его. Перехватчик «Зифон», родич тем, что шли под его командой. Хищник неба, созданный, чтобы убивать себе подобных. И этой машиной не мог управлять человек.

Вольк закрутил «бочку». Лазерные выстрелы прошивали воздух за ним. Тревожные сигналы звенели в ушах. Вокс полнился шквалом сигналов вперемешку с помехами — его эскадрилья тоже встретилась с обрушившимися на них врагами.

Вольк сморгнул разметку автоматической системы наведения, продолжая переворачиваться.

Вражеский истребитель падал на него, точно кинжал; его лазерные пушки превращали ночь в мерцающий день. Коротким выхлопом двигателей Вольк остановил вращение. Прицел ручного наведения на миг сфокусировался на истребителе. Он нажал на спуск. Одиночный импульс белого сияния сорвался из-под его крыльев. Ни один смертный не смог бы сделать подобный выстрел, и даже среди легионеров мало кто решился бы на это. Выстрел пришелся в хвост вражеского истребителя, превратив его в пар.

У Волька было два удара сердца, чтобы увидеть, как горящие обломки кувыркаются мимо него. В эти короткие мгновения — когда половина его внимания была занята запоминанием позиций своей эскадрильи и их противников — он разглядел цвета своего врага в огне его гибели.

Синий.

Сапфирово-синий. Цвет моря в солнечный полдень. И на крыльях — символ Ультрамара, выведенный ярко-белым.

«Значит, они здесь», — подумал Вольк.

Он включил вокс.

— Командный пункт «Оникс», на связи 786-1-1. Тревога первого уровня всем командным постам.

Его руки шевельнулись, и истребитель, заложив вираж, устремился вниз, разрезая ночь — туда, где его братья кружили над освещенной битвами землей.

— Ну, вперед, 786-1-1, — произнес голос — слишком глубокий, чтобы быть человеческим.

— Силы Тринадцатого вошли в пространство боя, — сказал Вольк. Внизу он увидел вспышку белого огня. Одна из зеленых отметок на экране статуса эскадрильи погасла. — Ультрамарины здесь.

скачать в формате docx
вторая глава

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

совершенство и пыщ

Как известно, в Вахе не бывает неинтересных фракций — бывают хреновые авторы. И, напротив, хорошие авторы. Вот и сейчас никогда такого не было, и вот опять — казалось бы, ни разу я не испытывал любви к Третьему легиону, а тут хоба — и Рейнольдс. И книжка про Фулгрима, которая из серии про примархов.
Отличная, должен сказать, оказалась книжка. Фулгрим с логичным характером, учтенным бэкграундом (и всем бардаком на Хемосе) и прописанными мотивациями. Дети Императора, которые не только боевые пидорасы воины декаданса (ничего не имею против воинов декаданса, но в фандомном восприятии слишком большой перекос именно в эту сторону, и это слегка печалит). Тут вот видно, откуда ноги растут у этого их совершенства и у проблем с организацией легиона (потому что, например, строить легион по принципам корпорации получается до определенного предел численности, а дальше начинается фигня).
А еще там есть совершенно прекрасная леди Голконда Пайк, старший итератор; из древней терранской аристократии,охуенно крута в дипломатии, на заре ВКП присоединила к Империуму не меньше планет, чем иные завоеватели, не стесняется строить космодесантников и ставить на место примархов, и вообще лапушка. То есть она, конечно, старая въедливая тетка, но все равно лапушка (=. Беседы ее с Фулгримом — отдельный сорт мимими.
Персонажи хороши все, даже космодесантники друг от друга отличаются (серьезно, это уже показатель). За Фабия автору в частности большое спасибо, (а еще можно ржать и называть его «сумрачный германский гений», потому что он именно из тех мест родом, оказывается) (и да, я знаю, что про него есть еще две книжки, читаю их уже).
Ну и про неоднозначность всей затеи Великого Крестового похода тоже, конечно. Когда вроде бы ты из лучших побуждений, за свободу и просвещение — а для того, чтобы привести планету к Согласию, приходится убивать местных деятелей, которые ровно за те же самые идеи... Как-то неловко выходит.
Короче, книжку одобряю, из примархосерии это пока вторая мне понравившаяся. Хотя это и было внезапно (=

@темы: записки литературоеда, сорок тысяч способов подохнуть

---

...april is the cruellest month, breeding
lilacs out of the dead land, mixing
memory and desire, stirring
dull roots with spring rain...
(T. S. Eliot)

Каждую весну это цитирую, кажется, но не цитировать невозможно же. Какой-то такой апрель. С безысходностью и всем прочим, как и положено. (Особый сорт безысходности, который меня не расстраивает, если что).
Тем более что весны и нет как таковой, холодно, серенько, бесконечный промежуток, liminal space, всё как мы любим. Крокусы вот только цветут. Должно же хоть что-то цвести.

И еще пять штук.

Подснежники, самые первые в этом году (почти не видно, но они здесь есть).

@темы: фотофлуд, лытдыбр

---

Чуточку запоздавшее ко Дню Космонавтики: арт-проект «Мы верим в космос».
Потому что всё сразу: и красивая информативная (пардон за тавтологию) инфографика, и космос, и мимими. Грузится только долгонько, но потом по ней можно увлекательно бегать (=

@темы: links_in_the_chain

---

ЗФБ — Ваха, коллажи

Нимношк обоев. На все легионы меня не хватило, ну что поделать, я не Император. Допилю еще (=

Название: Лица легионов
Пейринг/Персонажи: Кровавые Ангелы, Ультрамарины, Тысяча Сынов, Несущие Слово
Категория: джен
Рейтинг: G
Исходники: оф.арты, фоны из интернета
Размер: 1440x900

И пара тумблр-коллажей, за помощь с которыми большое мямямя неизменному соавт. В первом осторожно, под катом небольшой рейтинг — ну так, чуточку.

Название: We were brothers
Пейринг/Персонажи: Магнус/Лоргар
Категория: слэш
Рейтинг: R
Примечание: Хаос и война, расколовшая Империум, беспощадны к братской любви; даже если вы с братом случайно оказались на одной стороне.
Примечание2: цитата из песни The Dresden Dolls - Truce

бонусный вариант

Название: Мы были братьями
Пейринг/Персонажи: Хорус/Сангвиний
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, почетный рейхсфотошопер