ЗФБ — Mass Effect, переводы

[Альре Сноу]

Название: Спираль
Оригинал: Spiral, Fistful_of_Gamma_Rays; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 187 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Мордин Солус, Урднот Бакара
Категория: джен
Жанр: зарисовка
Рейтинг: G

— Ракушки, доктор? — спрашивает Бакара.
— Разговорный термин. Неточный. Но подходящий. Небольшие, покрытые панцирем представители литоральной фауны; распространены во многих экосистемах.
Руки Мордина продолжают работу, пока он говорит, рассеянно напевая что-то в паузах между репликами. Бакара успела привыкнуть к этому.
— Я знаю, что такое ракушки.
Она видела однажды берега Тучанки, и она помнит кучи плоских одинаковых дисков, рассыпанных вдоль линии прибоя, пустых, высохших и побелевших. Она пытается представить, как Мордин идет по этому берегу и собирает ракушки, но эта картинка никак не совпадает с беспокойной, деятельной натурой доктора.
— Шепард верно говорит, — заявляет она. — Вы бы заскучали.
Мордин моргает.
— Конечно, нет. Захватывающий образец конвергентной эволюции. Эффективное биологическое решение, встроенное в множество химических процессов. Закодированное в сотнях независимо эволюционировавших геномов. Логарифмическая спираль эффективна против хищников, математически гармонична, эстетически приятна.
Он делает паузу, и Бакара ждет. Спустя секунду Мордин добавляет чуть тише:
— Также раковины имеют культурное значение во многих обществах. Часто символизируют удачу, процветание, новое начало, — он едва заметно колеблется. — Возрождение.
— Хм, — произносит она, чуть помедлив, глядя на него и думая об этих словах.
В лаборатории ненадолго повисает тишина, а затем Мордин снова начинает напевать.


Название: Паранойя
Оригинал: Paranoia, Sheeana; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 578 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Шепард
Категория: джен
Жанр: ангст, character study
Рейтинг: G
Краткое содержание:

Головная боль становилась все хуже. Уже не просто легкое давление. Тупая, пронзительная боль, которая ввинчивалась в ее череп и не давала уснуть, когда ей так отчаянно был нужен отдых, не давала ей попадать в цель, когда так необходимы были меткие выстрелы.
Головная боль на войне не должна была бы удивлять. Стресс. Недостаток сна. Биотические импланты. Необходимость разбираться с политиками. Шепард могла найти более чем достачно объяснений, чтобы притвориться — перед всеми остальными, но в первую очередь перед самой собой — что всё было в порядке. Что ее разум по-прежнему принадлежал ей самой. Кто-то должен был справляться с этим всем, пока не стало еще хуже.
Иногда она думала о том, чтобы попросту опустить руки и уйти, оставив их всех пожинать то, что они посеяли. (И почему только из всех метафор ей приходила в голову именно эта). Она не могла теперь даже вспомнить: как бы она поступила до «Цербера»? До Сарена? Кто она вообще такая? Что она такое?
Иногда она ловила себя на том, что задавалась вопросом — не был ли Сарен прав на самом деле.
Однажды она взглянула в зеркало и увидела глаза Призрака на своем собственном лице.
Стресс. Недостаток сна. Биотические импланты.
Каждый раз она заставляла себя остановиться. Заставляла себя глубоко вдохнуть. Медленно выдохнуть. Она не могла уйти. Сарен никогда не был прав. Она по-прежнему оставалась человеком. Она могла справиться.
Или — она могла стать тем самым единственным удачным выстрелом, что обрушит всю галактику.
Никто, казалось, не замечал этого — все только спрашивали хором встревоженных голосов:
— Ты высыпаешься, Шепард?
— Ты в порядке, Шепард?
— Если тебе нужно отдохнуть, Шепард, никто не станет тебя упрекать...
— Ты вообще слушаешь, Шепард?
— Да, извини, что? — она вежливо приподняла бровь в ответ на доброжелательный, но с легкой подначкой вопрос Гарруса.
— Я говорю, в какой-то момент на этих переговорах мне показалось, что ты сейчас действительно наставишь пистолет на Хан'Герреля. Впрочем, я не стал бы тебя обвинять.
Она засмеялась, как от нее и ожидали, но потом, после того, как она неуклюже закончила разговор, ей пришлось остановиться и прислониться к стене около оружейной батареи, пытаясь отдышаться — казалось, она получила удар в живот от крогана. Она могла бы пристрелить кварианского адмирала, и никто не стал бы ее винить.
Она доверяла тем, кого брала к себе в команду. Это оставалось неизменным. Она доверяла им, каждому из них, но она не была уверена, что может на них положиться. Потому что, хотя любой из них смог бы пустить ей пулю в голову, если стало ясно, что она находится под чужим контролем, — но она не могла сказать, кто из них не сломается от такого выбора. Черт, да она даже не могла точно сказать, не под контролем ли кто-нибудь из них. Слепое доверие оставалось единственным выходом. Слепое доверие и отчаянная надежда на то, что она успеет заметить тревожные признаки, прежде чем станет слишком поздно.
Всё, что ей было нужно — больше времени. Всего несколько часов. Несколько дней. Несколько недель. Она могла справиться, могла победить. Она должна была победить. И потому она по-прежнему надевала броню, вешала винтовку за спину и пистолет на пояс, и продолжала участвовать в бесконечных дипломатических переговорах или выходить на поле боя и уничтожать противников, — потому что не было никого другого, кто мог бы это делать, а время истекало. И постоянно, неотступно ее преследовал бьющийся в голове бесконечный рефрен:
Не сейчас. Еще нет. Не сейчас.


Название: Губы, которые не улыбаются
Оригинал: A Mouth That Doesn't Smile, анонимный автор; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 2010 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: фем!Шепард/Явик, Тали'Зора
Категория: джен/гет
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «В моем цикле сказали бы, что вы больше не нужны». Протеанское отношение к павшим героям и реальность.
Примечания/Предупреждения: постканон, красная концовка

Явик смотрит на коммандера и видит ее до отвращения ясно; видит паутину тонких шрамов, расчертивших ее покрытое кровоподтеками лицо, видит ожоги, всё еще не сошедшие с шеи и плеч, сломанные пальцы, раздробленные кости. Он едва не протягивает руку — снова — чтобы коснуться ее ладони. Вместо этого он хмурится и опускает взгляд к изножью ее постели, на осколок стекла и фрагмент обгоревшей брони, которые ее команда оставила здесь. («Она оценит шутку», — настаивал тогда кроган — Урднот Рекс — впрочем, без особой уверенности. Тали’Зора в ответ фыркнула под маской. Как бы то ни было, обломок брони остался вместе с прочими подарками — камень от Тали’Зоры, фото покойного адмирала Андерсона в рамке, кроганская игрушка, придавленная пистолетом... кажется, можно разглядеть еще сборник стихов и плюшевого варрена среди толстого слоя увядающих цветов).
Мертвый идеал.
— Возможно, мы сможем наконец увидеть мир, коммандер.
Он подбирает камень с Ранноха, крутит его в руках и мимолетно видит воспоминание — солнечный свет и чистый, теплый воздух, поднимающийся от неровной поверхности. Письмо от Тали’Зоры было длинным, написанным на бумаге, полным неясных строк потенциальных поэзии.
— Я вовсе не поэт, — негромко сказала ему кварианка, пока они сидели вдвоем у постели коммандера. — Это, ну, скорее шутка. Для нее. — Она замолчала, чтобы осторожно взять руку коммандера обеими своими ладонями, прижаться гладкой поверхностью шлема к медленно заживающим человеческим пальцам. — Подходящая, — добавила она.
Ее голос прервался — перехватило горло от тихой, отчаянной ярости. После этого она притихла. Явик продолжал читать письмо. Она рассказывала о сельском хозяйстве. О кварианине по имени Витор, об адмирале, которого они спасли с поверхности планеты.
— Она будет смеяться, — сказала она хрипло; ее маска была повернута к обломку брони. — Это было частью ее. Ужасная шутка, но ей понравится. — Дрожащий смех пробивается через ее слова. — У нее просто кошмарное чувство юмора.
Затем она ушла. Просила Явика связаться с ней, если письмо окажется слишком эмоциональным и неразборчивым. Он только кивнул, вкладывая тонкие листы бумаги обратно в конверт; в них зашла речь о членах команды, которых Явик не знал или не удосужился узнать — о человеке по имени Кайден, турианине по имени Гаррус. Ощущение ярости и вины, тяжелым комом застрявшее в горле — слишком сильное, чтобы о нем думать.
Изучать камень было куда безопаснее.
Он хранил воспоминание о Шепард. Короткое прикосновение. Теплая, мягкая улыбка; две женщины, стоящие плечом к плечу на утесах Ранноха и глядящие на горизонт, ветер, пролетающий мимо и касающийся лица кварианки без маски, пока Шепард смотрит на нее. Сколько легкости.
— Война выиграна, — сообщает Явик тишине, глядя на подергивающиеся пальцы и сбитые костяшки Шепард, слыша, как ее дыхание становится резче.
Он кладет камень на место, еще раз проводит пальцами по его поверхности — задерживается на памяти об открытой улыбке в голубых глазах Шепард, развороте ее широких плеч, изгибе ее мягких губ.
— В моем цикле, — произносит он, вдыхая запах антисептика, — сказали бы, что вы больше не нужны. — Веки Шепард дрожат, она резко выдыхает; тонкий, хрипящий звук. — Сказали бы, что вы... исчерпали свою полезность.
Он следит за движениями ее пальцев — тяжелыми, едва заметными; почему-то он вспоминает, как после Тессии обнаружил ее пьющей в корабельном баре, в одиночестве. Она двигалась, словно под водой, словно она тонула. Возможно, так и было. Воспоминание: когда она была ребенком, еще до того, как сожгли Миндуар, она слишком долго пробыла под водой, ее легкие наполнились, вода была везде и не отпускала. Интересно, думает он, если коснуться ее сейчас — провести кончиками пальцев по нежной, едва зажившей коже — всплывет ли первым именно это воспоминание? О том, как вдыхать становится всё тяжелее и тяжелее; или же она вспомнит что-то еще? Память о ночах, когда она отсылала всю команду прочь, чтобы запереться в адмиральских аппартаментах и пытаться заглушить алкоголем все мысли?
Он почти касается ее руки, когда она всхлипывает.
Этот звук заставляет его отшатнуться. Слабость. Хрупкость. Это признание, которое он никогда не слышал — никогда даже не думал, что может услышать — из уст коммандера. Он слышал прежде, как она кричит, ругается, воет от боли; но это... Он медленно моргает и в оцепенении слушает, как всхлипы и тихие стоны становятся громче. Ее голос срывается, когда она пытается закричать — позвать кого-то. Она вздрагивает всем телом, и он едва не опрокидывает свой стул, пытаясь вызвать медсестру. Секунды проплывают мимо, словно где-то в отдалении — наполненные слабыми, болезненными вскриками Шепард. Даже когда выстрелы пробивали ее щиты, он никогда не слышал — такого.
Медсестра отталкивает его в сторону, ругаясь и вызывая кого-то еще, приказывая ему уйти с дороги; воздух кажется холоднее; в палате уже три медсестры и ученый-церберовец. Память о воде, о давящей тяжести, о застрявшем в горле крике поднимается на поверхность, заменяет панику, и тревогу, и... это — ужас.
Он чувствует его тянущее касание, слушая, как крики Шепард становятся громче.
Отчаяние.
Боль.
Где я?

*
Он стоит посреди разрушенной Цитадели, крепко сцепив руки за спиной и сжав зубы.
Они нашли ее здесь.
Он помнит сообщение — немногим больше, чем помехи и оборванные, спутанные предложения, но всё же достаточно длинное и ясное, чтобы у измученной команды «Нормандии» вырвался вздох облегчения.
— Мы можем помочь ей, — сказала Миранда Лоусон на видео; ее лицо и голос искажались. — Прогноз не лучший, но... — здесь сообщение оборвалось.
Но этого было достаточно. Команда какое-то время оставалась неподвижной, не в силах поверить первому проблеску радости — первому признаку надежды с тех пор, как ИИ «Нормандии» не удалось вернуть в строй. Кварианка засмеялась, несмотря на еще незажившие раны после последнего броска на Земле и сломавшийся костюм. Он помнит, как Тали’Зора сняла имя коммандера с мемориальной стены, куда повесила его асари — помнит, как она смотрела на металлическую табличку, прежде чем провести пальцами по старым именам, стершимся от прикосновений.
— Ей становится лучше, — голос Тали’Зоры звучит тихо, но она выглядит сильной, стоя у него за плечом. Она повторяет его жест, сцепив руки за спиной, и не поворачивается к нему. — Им пришлось увеличить дозу медикаментов. Миранда пытается спасти ее руку. Но...
Молчание между ними заполнено звуками — здесь еще пытаются раскопать обломки, найти своих близких. Он видит, как Урднот Грант работает рядом с Джеймсом Вегой.
— А ты как? — осторожно спрашивает она. — Вчера ты ушел так быстро. — Она всё еще не поворачивается к нему. — Она очнулась вчера ненадолго. Она... — Тали’Зора тяжело вздыхает. — Это было нелегко. Я могу понять, если ты хочешь подождать, пока ей не станет лучше.
Явик по-прежнему слышит ее в своей голове — сильную и настойчивую, яростную и напуганную. Он хмыкает:
— Я в порядке.
Тали’Зора невесело смеется:
— Зато я — нет. Моя подруга только что спросила меня, почему мы не позволили ей умереть.
Вы исчерпали свою полезность.
— И это тогда, когда мне казалось, что я уже с ней разобралась, — она вздыхает. — Мне... нужно возвращаться.
— Да.
Явик закрывает глаза — слушает, как кварианка неуверенно шагает прочь, слушает, как кроган выкрикивает приказы, как Джеймс Вега пытается беспомощно шутить, слушает плач тех, кто уже отыскал останки близких. Он остается здесь — в тишине и благословенном одиночестве — пока не начинается дождь.

*
— Мне отвратительно то, чем вы стали, коммандер, — говорит ей Явик некоторое время спустя.
Тали’Зора отправилась на Раннох, пообещав оставаться на связи. («Ей захочется знать, что происходит, когда она станет снова собой», — сказала она тихо и осторожно, словно бы ей уже приходилось видеть коммандера в таком состоянии прежде. Явика все еще интересует, что подразумевала эта оговорка, но он не нашел в себе сил, чтобы пытаться выведать это у кварианки. Шепард и без того заполняет все его мысли, не стоит вмешивать туда еще и мнения Тали’Зоры.) Новая книга, которую оставила Тали’Зора, лежит на столике около кровати, под камнем с Ранноха. Шепард ни разу не взглянула на нее за прошлую неделю.
— Коммандер. Вы ведь сильнее на самом деле.
Она не поворачивается к нему, но он замечает, как блестит бледно-голубым ее видимый глаз. О чем она думает сегодня — о Миндуаре? Или о том, каково смотреть на своих союзников через прицел дробовика — или видит, как женщина с ее лицом, ее телом, ее голосом падает навстречу смерти. Видит ли она, как тело асари-юстициара оседает на землю, прежде чем она протягивает руку — опоздав на секунду?
— Коммандер.
Она хрипло выдыхает, комкает простыни в кулаке и не говорит ничего, только ногти впиваются в ладонь.
— Шепард.
Гнев. Он накрывает его тяжелой волной. Он чувствует вкус крови во рту, чувствует воду, наполняющую легкие, чувствует крик, рвущий горло, и запах смерти, проникающий в поры.
— Шепард. — Ее имя кажется чужим на его языке. У захлестывающих его эмоций больше нет имени. У нее нет имени. — Это — не то, что ты есть, Шепард.
Или, возможно, так было всегда.
В ней всегда был гнев, сомнения — пустота и ноющая тоска, которые и притянули его к ней в первую очередь.
— Убирайся, — сдавленно говорит она.
Явик неуверенно поднимается, и она наконец смотрит на него. Правая половина ее лица изувечена — свежие шрамы от виска до подбородка, правого глаза больше нет, ожоги покрывают шею и уходят дальше, вниз. Она — не та женщина, которую он знал раньше.
«Мы не сможем воссоздать проект «Лазарь» в точности, — сказала Миранда Лоусон команде «Нормандии». — Наш приоритет — сделать так, чтобы она снова дышала».
— Убирайся.

*
— Я не хотел сказать то, что сказал в прошлый раз, коммандер. Скорее, это было... недопонимание.
Шепард дышит ровно. Тихо. Ее лицо, даже со всеми шрамами, которые Миранда не смогла убрать, кажется мягче. Он даже думает, не коснуться ли волос, которые начинают отрастать кое-где на ее голове.
— Вы — Победа, коммандер, — его голос не громче шепота.
Медсестры нервно расхаживают перед дверью палаты коммандера, бросая косые взгляды, но не решаясь войти, обсуждая медикаменты и физиотерапию с Эшли Уильямс и врачом «Нормандии».
— В моем цикле не стали бы тратить время на попытки найти вас. Вас посчитали бы павшей — достойная смерть, приличествующая аватару. Вас не стали бы пытаться вырвать у смерти.
Он замолкает. Слушает негромкое попискивание систем жизнеобеспечения, ровное дыхание коммандера.
— Мы... прославляли бы вас. — Он сплетает пальцы, думает о том, как Миранде Лоусон удалось восстановить большую часть лица Шепард — сделать так, чтобы она была похожа на себя прежнюю. — Но мы бы оставили вас.
Он почти касается ее оставшейся руки.
Вместо этого он проводит пальцами по краю ее восстановленной челюсти.
— Мы были бы неправы, коммандер.
Сожаление — новый вкус, неизвестный прежде.
— Я был бы неправ.

*
Ненавидеть ее было бы куда проще.


Название: Обратный отсчет
Оригинал: Countdown, Stonestrewn; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 1092 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Касуми Гото, Эшли Уильямс
Категория: джен
Жанр: зарисовка
Рейтинг: G
Краткое содержание: агент СПЕКТРа задерживает известную воровку на месте преступления. Немедленного ареста не следует. // однажды команда «Нормандии» — навсегда команда «Нормандии»

Диски оказываются прекрасны. Гравировка на них отличается утонченностью, которую так редко можно можно найти в поздних турианских работах — художники до-космической эпохи, похоже, предпочитали черпать вдохновение в природе, а не обращаться к абстрактным формам. Касуми думает, что такое искусство нравится ей больше. Оно не настолько строгое и ничего не диктует; это искусство, с которым можно усесться рядом и как следует побеседовать.
Она опускает один из дисков в специально сделанный для этого футляр, прочный, но легкий, с двумя тонкими прорезями, точно подогнанными по размеру. Вытащив второй диск из сейфа, она задерживается на секунду, восхищенно проводя пальцем по блестящему краю, но секунда застывает — за ее спиной с жужжанием открывается дверь.
Касуми резко разворачивается, готовая к выстрелам, и тянется к пистолету, но выстрелов нет, и когда она поднимает взгляд на своего возможного противника — в ответ на нее смотрит Эшли Уильямс.
— Касуми, — говорит она ровным голосом, хотя на ее лице написано удивление.
Ее пистолет вытащен из кобуры, и она готова стрелять. Касуми останавливает руку, тянущуюся к ее собственному пистолету, и оставляет в покое свой омни-тул. Шансы здесь не в ее пользу, и хотя из этого правила бывают исключения, обычно она предпочитает избегать операций, обреченных на провал.
Вместо этого Касуми улыбается:
— Привет. Как у тебя дела?
Комната хранилища — маленькая и тесная. Эшли стоит всего в полутора метрах, а Касуми достаточно отступить на два шага, чтобы упереться спиной в стену. Она может включить маскировку и попробовать сбежать, но дверной проем не отличается шириной — и, к тому же, она может и не успеть добраться до двери. С такого расстояния невозможно промахнуться.
Не было никаких упоминаний о СПЕКТРах здесь — ни в расписании дежурств охраны, ни в списках обслуживающего персонала, ни на схемах хранилища. Касуми изучила всё предельно подробно — в этом месте иначе нельзя. В этих хранилищах лежат величайшие культурные сокровища планеты; архивы в одном из зданий комплекса содержат настолько секретные документы, что они практически не существуют. Считается, что это самое защищенное место на всем Палавене — и она собиралась разрушить эту репутацию. Нельзя предусмотреть непредусмотренное, думает Касуми, но ее еще никогда не заставали на месте преступления вот так — и с этим нужно что-то делать.
— Задержка сигнала камеры была настолько короткой, что это и на сбой было не слишком похоже. Я решила проверить просто потому, что все равно шла в эту сторону. Иначе никто бы даже не... — Эшли обрывает саму себя. Выражение ее лица меняется с озадаченно-веселого (Касуми хотелось бы думать, что там есть еще и намек на восхищение) на нечто холодное и серьезное. — Мне следовало бы догадаться.
Касуми пожимает плечами:
— Ты же не виновата, что я так крута.
Эшли указывает пистолетом на футляр — жест приказа:
— Положи их на место. Немедленно.
Касуми все еще держит в руке второй диск, крепко сжимая его. Край впивается в ладонь. Металл отражает холодный свет с потолка; отблески режут глаза, и она отворачивает диск в сторону. Касуми делает вдох, наполняет легкие до краев.
— Их использовали в ритуалах поклонения луне, в религии, у которой нет последователей последние две тысячи лет, — говорит она.
Она поднимает диск, внимательно смотрит на него, начинает поворачиваться к сейфу — пока ее вторая рука ползет к футляру, миллиметр за миллиметром. На последнем слоге она выбрасывает руку и хватает футляр, быстро засовывая диск внутрь и со щелчком запирая замок. Всё это — за десятую долю секунды. Она даже не знала, что может двигаться так быстро: это всё адреналин. Эшли с предупреждающим окриком делает шаг вперед; Касуми отступает назад. Она поднимает руки над головой — напоминая, что всё еще не достала оружие. Ее сердце бьется быстро и отчаянно, но голова остается холодной, и она улыбается шире. Пока что — никаких выстрелов.
— Ты знаешь, что эти штуки сделаны из чистой платины? — продолжает она тем же непринужденным тоном. — Не говоря уже о непревзойденной работе художника.
— Не говоря о том, что на них действуют межпланетные законы о культурном наследии.
— Ну, я же не могу оставить их здесь, где никто не сможет на них полюбоваться. Вот это было бы настоящее преступление, — говорит Касуми. — И потом, вряд ли ты меня отпустишь, даже если я их оставлю.
— Это уж точно, — соглашается Эшли. Она всё еще целится Касуми в голову. Она не полагается на случайности, она беспощадна в своей работе.
Но всё-таки: никаких выстрелов.
Касуми решается немного опустить руки, наклоняет голову набок.
— С другой стороны, не то чтобы ты не могла это сделать. Никто больше меня не заметил, и ты без труда могла бы просто... отвернуться.
Эшли фыркает — не-совсем-смешок, как если ей было весело, но оскорбленное достоинство не позволяет ей этого показать.
— Да, конечно, можно подумать, это простая кража из магазина. А ты, вероятно, вовсе не одна из самых разыскиваемых преступниц в галактике.
— Эй, ты ведь знаешь, кто я, — говорит Касуми. — Настоящий вопрос — кто ты такая?
Ответ приходит без колебаний:
— Эшли Уильямс, агент СПЕКТРа.
— Или Эшли Уильямс с «Нормандии».
По лицу Эшли пробегает дрожь — едва заметная, но всё-таки неоспоримая, и Касуми позволяет себе насладиться вкусом первой победы, пусть даже глаза Эшли тут же сощуриваются.
— Мы даже не были на корабле в одно и то же время.
— Всё равно. Мы обе — из одного гнезда, ведь так?
Эшли чуть приоткрывает губы; в линиях вокруг ее рта заметен гнев, но в том, как вздрагивает подбородок, есть что-то еще — и Касуми знает, что поймала ее, что теперь всё обернется в ее пользу.
— Черт! — Эшли опускает пистолет; ее пальцы на рукояти сжимаются сильнее. — Считаю до десяти. Но на этом всё, ясно?
К этому времени ей уже стоит выскользнуть из дверей, но, возможно, она убедила заодно и саму себя — потому что на этот раз Касуми не включает маскировку и не торопится, наслаждаясь каждой медленно тянущейся секундой, тесным пространством, взведенным пистолетом, не сводя взгляда с чуть приоткрытых губ Эшли. Да, ей позволили выскользнуть из сети, но можно отыскать лишь немного снисходительности в позе Эшли, в ее прямой спине, сильных плечах, уверенном шаге. Она соответствует своему званию, превосходит свою репутацию. Впечатляет, будь она врагом или другом.
Касуми останавливается на середине шага, проходя мимо нее — так близко, что она почти чувствует исходящее от Эшли тепло, так близко, что риск потрескивает искрами под кожей.
— Я не позволю поймать себя из вежливости, знаешь ли.
Глаза Эшли блестят — она уже готова к погоне.
— Я на это рассчитываю, — говорит она.


Название: Танцовщица и танец
Оригинал: The Dancer from the Dance, madamebadger; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 4468 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Тали'Зора нар Райя вас Нормандия, фем!Шепард, Раэль'Зора, мать Тали, Урднот Рекс, Касуми Гото, Гаррус Вакариан
Категория: джен
Жанр: character study
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Как разделить танцовщицу и танец?» — У. Б. Йейтс
Шесть танцев, двенадцать лет, и Тали находит свой путь домой.
Примечание: ксеноэтнография кварианская культура

1. Доверие

Время от времени Шепард брала их в какой-нибудь порт, в увольнение. Сначала Тали недоумевала — Шепард хотела уволить их? Может, это такой странный человеческий обычай — регулярно обновлять команду? Но в итоге Рекс подсказал ей, что к чему.
— Она считает, что тебе нужно отдохнуть немного и расслабиться, — пояснил он.
— Ага, — сказала Тали; понятнее не становилось. — Но зачем?
Рекс засмеялся низким, раскатистым кроганским смехом, похожим на сыплющийся гравий.
— Потому что люди разваливаются на части, если работают слишком долго без перерывов. Асари и салариане тоже, да и туриане вряд ли в этом отличаются.
Тали уставилась на него.
— Квариане тоже, — призналась она; удивление подтолкнуло ее к честности. — Но ведь не так же быстро.
Рекс засмеялся снова, на этот раз дольше.
— Кроганы тоже не разваливаются. Но не говори об этом Шепард. А то у нас будет куда меньше увольнительных.
— Угу, — ответила Тали, а Рекс похлопал ее по плечу и посоветовал продолжать тренироваться с дробовиком.
На третье «увольнение» Шепард приперла ее к барной стойке:
— А ты не танцуешь?
Тали задумчиво покачала своим напитком. Это был один из тех редких баров, где подавали декстро-напитки в запаянных и стерильных контейнерах, и она не упустила из виду, что Шепард каждый раз выбирала именно такие заведения.
— Я танцую, — ответила Тали, — но не так. — Она дернула подбородком в сторону людей, отплясывающих под стробоскопическими прожекторами танцплощадки.
— Не любишь танцы-обжиманцы, да? — спросила Шепард.
Тали искоса глянула на нее, но на лице Шепард не было насмешки — только любопытство.
— У нас нет танцев как части... э-э... ухаживания, — сказала Тали и поморщилась — так ханжески это прозвучало. Но это была правда. — Ну, во всяком случае, таких нет. Может быть, наедине, с кем-то, кто уже очень близок, можно... ну, это очень личное... Кажется, я слишком много болтаю чепухи.
— Ничего подобного.
И снова этот спокойный, уверенный взгляд: Шепард даже и не думала над ней смеяться. Тали выдохнула.
— Есть много кварианских танцев, по разным поводам, для разных целей, или вообще без цели, но это совсем не то, что вы... ну... что вы делаете в клубах. Если квариане и танцуют такое, то только потому, что завели привычку во время Паломничества. Я хочу сказать, я выучила несколько танцев, но... не таких.
Шепард наклонила голову и отхлебнула пива. Тали ощутила короткую иррациональную вспышку раздражения — от того, что Шепард могла просто заказать пиво и пить его, вот так запросто. Никаких стерильных капсул, никаких шлангов в скафандре, никаких проблем, никакого риска.
— Ты мне не покажешь? — спросила Шепард.
— Показать что?
— Как вы танцуете, — Шепард улыбнулась — совершенно обезоруживающе. — Ты, конечно, не обязана. Я не хочу на тебя давить, мне просто интересно. Я хотела бы посмотреть, если ты не против.
Часть ее хотела сказать — нет, над тобой будут смеяться. Пусть даже Тали знала — успела понять за несколько недель, — что Шепард ни за что не станет смеяться над ней. Часть ее хотела сказать — не надо, здесь не время и не место.
Но часть ее хотела показать Шепард — показать всем этим людям, — как могут двигаться квариане. Что значит для квариан танцевать.
— Хорошо, — сказала она.
Она сделала шаг назад — одна нога впереди, другая сзади, — перенеся вес на заднюю ногу. Вскинула согнутую руку над головой...

*
...Тали вскидывает согнутую руку и поднимает выставленную вперед ногу, вытягивая носок. Она разворачивается на пятке второй ноги и разводит руками, но потом путается в ногах, спотыкается и раздраженно фыркает. Ей десять лет, она быстро растет и иногда вообще не уверена, что сейчас происходит с ее ногами и руками.
Мать ловит ее, не давая упасть, и выпрямляет.
— Почти получилось, милая, — говорит она. — Попробуй еще раз.
Тали плюхается на вышитое одеяло, служащее диваном, постелью и ковром в их маленькой каюте.
— Ничего у меня не выйдет, — вздыхает она.
— У тебя все хорошо, — неумолимо возражает мать.
— Да я просто ужасно это делаю.
— Вовсе нет, — мать складывает руки на груди. По-своему она так же упряма, как и отец Тали. Иногда даже упрямее. — Тебе это не нравится. И у тебя не получается сразу же. Но ничего ужасного.
Тали переворачивается и хмуро смотрит на нее. Матовая поверхность маски скрывает лицо, но язык тела достаточно выразителен.
— Это то же самое.
— Ничуть.
Тали мнет в пальцах одеяло.
— Я всё пытаюсь и пытаюсь, но у меня руки слишком длинные, а ноги стоят неправильно, и...
— Ты просто быстро растешь, вот и всё, — говорит ее мать. Она присаживается рядом на край одеяла. Хотя Тали не может ощутить тепло прикосновения, когда мать гладит ее по спине, она чувствует давление, и это успокаивает. — Помню, когда я была в твоем возрасте, мне казалось, что у меня повсюду сплошные руки и ноги.
Тали продолжает дергать ткань.
— Я никогда не смогу танцевать как следует.
— Сможешь, если будешь упражняться. Тали, милая, до сих пор тебе везло. Тебе легко дается математика, и ты хорошо решаешь логические задачи, которые дает отец. Тебе дается история, и литература, и закон, а про программирование я и вовсе не говорю. Тебе нравится всё это, потому что это несложно. Но тебе не нравятся танцы, потому что для них приходится по-настоящему трудиться.
Тали переворачивается на спину.
— Не понимаю, почему нельзя оставить танцы тем, у кого они легко получаются.
— Потому что полезно работать над вещами, которые не даются просто, милая моя, — говорит мать, поглаживая край ее маски — прикосновение, которое Тали почти что чувствует. — Однажды тебе придется делать что-нибудь очень сложное, но тебе будет хотеться этого. И потому стоит научиться прикладывать усилия, чтобы потом ты могла делать то, что хочется.
— А тебе чему приходилось учиться? — спрашивает Тали, всё еще хмуро.
— Мне просто ужасно не давалась биохимия, — отвечает мать.
— Но...
— Но это базовый навык для врача-инженера, — соглашается она, — да, я знаю. А я так хотела стать врачом-инженером. Поэтому я работала и работала. Это было нелегко, но я работала, и у меня получилось. — Она замолкает, водя пальцем по узорам вышивки на плече Тали. — Знаешь, что никак не получалось у твоего отца?
— Нет, — говорит Тали. Это и правда интересно. Мать всегда была открытой с ней, щедро делилась своей историей, своими радостями и страхами, слабостями и силой, своими секретами. Отец... был не таким. — Что?
— Твой отец был ужасным лидером.
Тали давится смехом и по прищуренным глазам догадывается, что ее мать тоже смеется.
— Наверное, не очень хорошо с моей стороны так говорить, но это правда. Ты же знаешь, что он не очень хорошо умеет общаться с людьми.
— Но он же адмирал!
— Но он не очень ладит с людьми. — Тали колеблется, потом кивает; ее мать права. — Он тоже это знал. Знаешь, когда он начал ухаживать за мной, это было просто кошмарно. — Тут Тали уже не может сдержать смех, и мать поддерживает ее. Потом она вздыхает, обнимая Тали одной рукой. — Но он тренировался — быть лидером, я имею в виду, а не ухаживать, — и он бился головой об эту стену до тех пор, пока у него не стало получаться. Врожденные таланты сделали его гениальным инженером и блестящим тактиком. Упорство и практика сделали его хорошим лидером. — Она похлопывает Тали по плечу: — Точно так же, как практика сделает тебя неплохой танцовщицей.
Тали со стоном поднимается на ноги:
— Не понимаю, почему...
— Потому что это — часть того, кто мы есть. Это часть кварианской культуры. И ты совершенно точно способна этому научиться, — она тоже встает. — Вот так.
Она вскидывает согнутую руку над головой и поднимает ногу, затем разворачивается и взмахивает рукой, выгибая спину...

*
...и Тали запрокинула голову, вытягивая носок и высоко поднимая ногу, затем опустила ее и описала дугу второй ногой. Встав на обе ноги, она широко развела руки, выгнув тело длинной аркой — от пальцев ног на земле до кончиков пальцев рук высоко в воздухе.
Шепард зааплодировала, быстро и громко, и на секунду лицо Тали вспыхнуло — не насмешка ли это? — прежде чем она поняла, что нет, конечно же, Шепард никогда не станет так смеяться над ней. Поэтому она только коротко поклонилась, не вполне довольная собой.
— Как красиво, — сказала Шепард. — А что это было?
— Часть традиционного танца. Это... наверное, это можно назвать танцем-историей — пересказ древней легенды, миф о сотворении. Этот кусочек называется «Свод звездного неба», ну, точнее, это была упрощенная форма.
— Упрощенная?
— Настоящие танцоры делают это куда изящнее. И, конечно, они могут исполнить весь танец — я знаю только несколько частей. Танец целиком рассказывает о том, как бесконечная пустота неба породила великий огражденный сад, Раннох, и как в сердце сада была рождена первая из квариан, Райя, мать всего.
Шепард приподняла брови:
— Райя?
Тали улыбнулась, пусть даже Шепард этого не видела.
— Это не случайность. Три корабля названы в честь важных мифологических персонажей — можно назвать их богинями-матерями. Райя, которая породила всех живущих. Шеллен, которая заставила пустыню цвести. Нирриз, танцовщица из сердца моря.
— Кажется мне, — сказала Шепард, — это ничуть не хуже, чем назвать планету Эдем Прайм. Тоже ведь мифологическая отсылка и всё такое.
— Согласна, — кивнула Тали.

2. Потеря

«Загробная жизнь» была не из тех баров, что предпочитала Тали, но куда отправлялась команда — туда отправлялась и она. По меньшей мере, здесь подавали подходящие для нее напитки, и Касуми — в своих странных, но доброжелательных попытках помочь — всегда удостоверялась, чтобы ей было что выпить.
— Не любишь танцевать? — спросила Касуми спустя какое-то время — сама Тали провела это время около барной стойки.
— Нет, — ответила Тали, и добавила — уже понимая, что пожалеет об этом: — Ну, точнее, не так.
— А как тогда? — заинтересовалась Касуми.
Почему-то Тали всегда было на удивление легко рядом с ней. Конечно, Касуми была человеком, но... в своем скрывающем лицо капюшоне и обтягивающем костюме она казалась похожей на кварианку сильнее, чем любой другой не-кварианин из тех, кого встречала Тали. К тому же, она была скрытной и замкнутой, но в то же время верной и честной — а это тоже были очень кварианские качества.
— Мы танцуем больше... — Тали замялась. — Группами. На свадьбах, или днях именования, или церемониях облачения в скафандр, или на похоронах — целые семьи или группы друзей... — запутавшись в словах, она дернула подбородком в сторону танцплощадки: — В общем, не так.
В указанном направлении парочка асари извивалась вокруг шеста. Должно быть, подумала Тали, это выглядело довольно привлекательно — если нравятся такие вещи, — но это был не столько танец, сколько сексуальный акт, исполняемый в одиночку, на сцене, в одежде. Ну, в основном в одежде. Частично в одежде?..
Тали заметила, как губы Касуми изогнулись в усмешке.
— Да, тут не поспоришь, — сказала та. — Но, знаешь, всё-таки жаль. Мне кажется, ты могла бы отлично танцевать. Давай! — она схватила Тали за руки, так что та даже не смогла возразить. — Просто стой и чувствуй ритм музыки.
Тали закрыла глаза, чувствуя биение ритма подошвами...

*
...ритм кварианского общего танца всегда можно почувствовать, если уметь его читать. Кварианские свадьбы, дни именования, дни облачения в скафандр — везде те же движения: топнуть ногой, повернуться, закружиться, носок, каблук — и всё в определенном ритме. Если уметь его читать — даже если недостаточно близок к семье, чтобы быть приглашенным, — можно чувствовать вибрацию через переборки корабля. Бессчетные дни Тали, погруженная в изучение математики, биохимии или сборки микросхем, ощущала дрожь от дюжины кварианских ног сквозь пол и знала, что где-то здесь проходит свадьба или именование.
Или похороны.
Сегодня это похороны. Ее матери.
Здесь много присутствующих — едва ли не больше, чем может поместиться в таком тесном пространстве, потому что ее мать любили очень сильно. Врачи-инженеры часто пользуются любовью, но ее мать любили в особенности — она была всегда понимающей, милой и доброй (Тали больно даже думать о ласковом голосе, который она больше никогда не услышит, о мимолетном прикосновении к плечу, о ее смехе); и потому сейчас вокруг постамента собралось столько квариан, что они с трудом помещаются в каюту. Рядом с Тали стоит ее отец, и Хан'Геррель — лучший друг отца, и Шала'Раан — лучшая подруга матери, и Дхана'Раан — почти кузина и подруга Тали, и Энне'Зер, с которой они так часто обедали вместе, и Реше'Ико, и Лен'Валь, и Арзи'Ван, и еще много, много других...
Тали стоит, прижимаясь плечами, между отцом и тетушкой Раан, и сейчас она рада своей непрозрачной маске — пока она молчит, можно плакать сколько угодно, и никто этого не заметит.
В древние времена квариане возлагали своих мертвых на постамент и исполняли танец вокруг них. Современные квариане кремируют мертвых почти сразу же — слишком велик риск инфекции, чтобы подвергаться ему дольше нескольких минут. (Тали уже развеяла прах своей матери в драгоценных садах «Райи». Эта традиция позволяет умершим близким всегда оставаться рядом... и позаботиться о том, чтобы минералы и микроэлементы в их телах не пропали зря. Практичность — ключевое слово в Мигрирующем Флоте). Вместо тела на постаменте лежит ткань, которой был задрапирован скафандр ее матери — длинные извилистые полоски, лавандовые, кремовые и угольно-черные, украшенные вышивкой и узорами, черным и золотым. Среди них покоится сиреневая лицевая пластина шлема — Тали сама отполировала ее до алмазного блеска. Эти вещи говорят о ее матери больше, чем могло бы сказать тело, ведь мало кто видел ее открытое лицо.
В центре — россыпь цветов: настоящих цветов, срезанных в скромных садах «Райи» этим утром. Цветы кажутся Тали запредельной роскошью, и слезы снова подступают к глазам при мысли о том, что кто-то — наверное, кто-то из пациентов, кому помогала ее мать, — оказался достаточно небезразличен, чтобы позаботиться о них.
Когда квариане танцуют на свадьбе или другом празднике, их сопровождает музыка, и ритм задает музыкант или певец. Но на похоронных танцах музыки нет, и потому их должны начинать сами танцоры.
Это похороны ее матери, и поэтому отец Тали — стоящий слева от нее — начинает танец.
Он ударяет ногой об пол — негромко, но это звучит, точно выстрел из дробовика. Тали не отстает — второй удар, поворот, дважды притопнуть и снова развернуться, подняв руку...
Этому танцу ее научила мать, и это — самое невыносимое. Потому что Тали не может не вспоминать уроки.
(У нее никогда не было проблем с тем, чтобы повернуться, поднять руки, дважды топнуть носком и добавить каблуками... но потом нужно было развернуться обратно налево, а она всегда путалась и разворачивалась направо. Однажды она повернулась не в ту сторону восемь раз подряд, и ее мать чуть не упала со стула от смеха. «Тали, милая, ты знаешь, что я люблю тебя, но если ты повернешься не туда и врежешься в какого-нибудь бедного скорбящего, должна признаться, я наверняка рассмеюсь. Извини. Я просто не смогу удержаться». Тали тогда скорчила гримасу, пусть даже знала, что за маской ее не видно).
Теперь она разворачивается, поднимает руки, притопывает носком — раз и два, легко и быстро, как и полагается, — и ударяет пяткой в ритме с остальными, создавая узор танца в тишине зала, где ленты ее матери безмолвно покоятся в центре. А затем, без колебаний, она поворачивается влево.
Она не может ошибиться. Не здесь, когда делает это для матери. Но к тому же — не здесь, рядом с отцом. Если она повернется не в ту сторону рядом с ним, это будет — она знает — точно налететь с разбега на железную балку.
Тали понимает уже тогда, что это — поворотная точка для ее отца. Раэль'Зора всегда был не самым простым отцом. Он многого ожидает и многого требует, и мало что дает в ответ. Но рядом с матерью в нем была мягкая и понимающая сторона, и теперь Тали кажется, что эта мягкость умерла вместе с ней.
(Она поймет позже, что это — последний раз, когда она видела отца полностью присутствующим, вовлеченным в какое-либо дело, кроме расчленения частей гетов. Как будто ее мать заботилась о той части него, что любила не только долг, и когда она умерла — эта часть умерла тоже).
Она поворачивается, четко попадая в ритм; дважды притопывает каблуками, один раз — носком; она чувствует, как звук и ритм танца отдается в ее теле и в ее сердце...

*
...Тали открыла глаза и улыбнулась — и сглотнула ком в горле, вспомнив о старой-старой печали. Квариане всегда хорошо умели сосредотачиваться на жизни, ведь смерть всегда была так близко. Потому она сказала:
— Ну хорошо, научи меня.
Касуми улыбнулась — изгиб губ под капюшоном, движение бедер под обтягивающим костюмом...
— Тогда идем.
Держа Тали за руку, Касуми вытащила ее на танцплощадку.
— Давай, — сказала она. — Кстати, бедра у тебя отличные.
Тали не нашлась с ответом, и Касуми засмеялась:
— Не переживай, это чисто эстетический интерес. Лично меня больше привлекают пресс и бицепсы. Но правда ведь. Просто чувствуй музыку и двигайся вместе с ней.
— Я даже не знаю, — начала было Тали, но... да, она чувствовала музыку, ритм, который проникал через подошвы и поднимался по позвоночнику, без слов подсказывая ей, как нужно двигаться. Может, это не так уж сильно отличалось от привычного ей — эта чужая музыка, говорящая не о свадьбах и похоронах, а о чем-то совсем другом.
— Вот так, — Касуми присоединилась к ней в танце — скользящими, неуловимыми движениями. — Ты будешь просто звездой.
— Даже не знаю, нравится ли мне эта мысль.
— В любом случае, — Касуми по-кошачьи усмехнулась, — придется тебе привыкнуть.

3. Надежда

При виде квартиры Андерсона у Тали прямо-таки перехватывало дыхание — даже спустя столько времени, проведенного среди чужих рас. Она знала, что не-квариане вообще жили в больших помещениях, и ей даже казалось, что после относительно роскошного пространства на «Нормандии» она уже привыкла. Но это, это было просто...
— Неужели все человеческие дома такие огромные? — спросила Тали, не в силах скрыть удивление и восхищение.
Шепард рассмеялась:
— Нет, обычно — не настолько. У меня никак не получается даже запомнить, сколько здесь спален. Дело в том, что Андерсон служил послом на Цитадели, а в таком случае нужно поддерживать определенный имидж.
По крайней мере, это Тали могла понять; адмиралы получали каюты побольше из тех же соображений. Но одно дело — «каюты побольше» (она до сих пор считала отдельные комнаты для себя и отца непозволительной роскошью), а другое дело... вот это.
Первую половину вечеринки она провела, радостно блуждая — и иногда теряясь — среди коридоров, комнат, снова коридоров, балконов и снова комнат. (Следовало признать, что две порции сомнительных декстро-коктейлей Гарруса — тщательно запакованных в стерильные контейнеры специально для нее, проявление заботы, которое Гаррус никогда не признал бы вслух, — не очень-то помогали в ориентировании на местности. Но зато от них появлялся приятный шум в голове). В конце концов Тали остановилась у одного из огромных окон, любуясь ландшафтом Цитадели.
Несколько минут спустя Гаррус присоединился к ней. Они смотрели на искусственный закат и мерцание пролетающих мимо флаеров в дружеском молчании, прежде чем он произнес:
— Ты выглядишь слишком задумчивой для вечеринки.
— Я просто вдруг поняла, — ответила Тали. — Мы встретились здесь два года назад — то есть теперь уже почти три. Ну, не прямо здесь, но вообще здесь, — она махнула рукой на впечатляющий вид Цитадели.
Гаррус хмыкнул:
— Я помню.
Она искоса посмотрела на него:
— Ты думал, что я — бродяжка и скафандровая крыса, которая не знает, во что ввязалась.
Он усмехнулся, дернув мандибулами:
— А ты думала, что я — заносчивый полицейский, который в жизни не признает, что в чем-то ошибся.
— И один из нас, — продолжила Тали, наслаждаясь моментом — наконец-то ей удалось поддеть Гарруса, — был прав.
Он рассмеялся — именно на это она и рассчитывала. Затем он развернулся, опираясь на перила спиной.
— Но, знаешь, это была отличная пара лет.
— Да, — согласилась Тали. — Хотя должна заметить, что большинство разумных существ сочли бы наше представление об «отличной паре лет» опасной патологией.
— Они просто не знают, как по-настоящему хорошо проводить время, — протянул Гаррус. Его мандибулы снова дернулись. Когда-то этот жест, открывающий ряды острых зубов, заставлял Тали нервничать. Теперь она находила его милым — так же, как раскатистые полушутливые угрозы Рекса заставляли ее улыбаться, а не готовиться к драке.
— Может, и так, — сказала она. — Но если мне никогда больше не придется отчищать свой скафандр от внутренностей ворка, я буду безмерно счастлива.
Гаррус прищурился:
— Что, неужели это хуже, чем внутренности хасков?
Тали задумалась.
— Хаски противные, конечно, но внутренности ворка — они же как кислота.
— Вот поэтому нужно быть снайпером. Могу с гордостью сказать, что у меня нет опыта в сравнении относительной отвратительности внутренностей ворка и хасков.
— Да, и правда, не каждый способен справиться с напряжением ближнего боя, — милым тоном произнесла Тали, и Гаррус снова засмеялся.
— Пойдем, — сказал он, — все танцуют. Это должно быть веселее, чем шутить надо мной еще час.
— Кто бы говорил, — возразила Тали, но позволила увести себя от окон...
*
...Тали расхаживает по главной комнате апартаментов, которые они делят с отцом, — от одной стены до другой. Три раза останавливается перед коммом; три раза не включает его. Ее омни-тул просигналил бы о новом сообщении; от того, что она лишний раз посмотрит на пустоту в «непрочитанных», она только расстроится еще сильнее.
За прошедшие несколько лет отец достаточно отдалился от нее, и Тали не должна бы уже удивляться, но всё-таки — всё-таки она чего-то ждала от него, иначе почему ей сейчас так больно? Несмотря ни на что, Тали казалось, что он придет навестить ее сегодня, скажет... она даже не знает, что он мог бы сказать — дать какой-нибудь совет или просто пожелать удачи накануне ее Паломничества.
Конечно, завтра он придет проводить ее. Он не пропустит формального прощания. Но сейчас Тали так отчаянно хочется — хотя бы один раз — дождаться от него чего-то большего, чем просто формальности. Ей хочется чего-то личного, искреннего, внезапного, чего-то, что будет исходить от сердца, а не от отстраненного знания о том, что положено делать отцу.
Тали так глубоко погружается в свои мысли, что, услышав сигнал от двери, резко вздрагивает — на мгновение ее сердце бьется чаще, но тут же затихает: отец не стал бы звонить в собственную дверь, это просто глупо. Она сглатывает и произносит:
— Заходите.
Дверь с шипением открывается, и за ней оказывается тетушка Раан, одетая в самый торжественный свой костюм.
— Тали, — ее голос, как всегда, такой ласковый. — Не стоит проводить последний вечер перед Паломничеством, запершись в одиночку в своей каюте.
Глядя на нее, Тали понимает: тетушка Раан знает, почему она здесь, знает, что она ждет отца, знает всё. Именно тетушка Раан все эти годы пыталась заполнить пустоту, оставленную матерью Тали. Оглядываясь назад, Тали осознает — пусть она не всегда понимала это раньше, — что именно тетушка Раан очень, очень осторожно подталкивала ее не ожидать слишком многого от отца, который всегда казался таким далеким после смерти матери. И если сейчас тетушка Раан пришла сюда, то она наверняка знает, чего Тали ждет... и это значит, что нет никакого смысла ждать, потому что отец собирается работать допоздна, как он делает всегда, как будто сегодня — не последний день детства его дочери во Флотилии.
— Я знаю, — говорит Тали, потому что ей больше нечего сказать, и видит, как глаза тетушки сочувственно щурятся за маской. — Я просто не знала, куда... ну, то есть...
— Мы с дочерью собираемся посмотреть, как Фере'Хазу танцует «Рождение Райи». Мы будем рады тебя видеть.
— Там есть место для еще одного? — автоматически спрашивает Тали; приличия требуют спрашивать, не займешь ли ты случайно чужое место.
— Там есть место для еще одного, — заверяет ее тетушка Раан. — Тебе точно нужно пойти. Это будет воспоминание из тех, которые стоит забрать с собой, отправляясь к чужакам.
Она проводит последний вечер на «Райе», глядя на выступление одной из самых прославленных танцовщиц-шалиа во Флоте, на то, как ее руки и тело рассказывают историю богини-прародительницы, в честь которой назвали корабль; она сидит рядом с тетушкой Раан и своей почти-что-кузиной, с которой они точно сестры. И пусть даже это не идеальный вечер — пусть даже здесь и не хватает чего-то, не одного, но двоих; матери, научившей ее этим шагам, и отца, всегда державшегося в стороне, но всё-таки: этого достаточно...

*
...и все танцевали — ну, или почти все — каждый по-своему, даже если это значило, что Джек забралась на стол, а Грант выглядел так, будто мог что-нибудь сломать (случайно или нарочно) в любой момент. Рекс, оперевшись о стену, делал вид, что слишком стар и устал для всего этого, но Тали заметила, как он притопывал ногой. Касуми появлялась из ниоткуда и растворялась в воздухе, точно сотканный из дыма призрак. Джокер танцевал очень осторожно, преимущественно опираясь на СУЗИ. Гаррус и Шепард танцевали синхронно, то есть оба ужасно — и это тоже было точно так, как нужно.
Тали позволила себе поймать ритм кошмарного техно Шепард и танцевать тоже — здесь и сейчас. Танцевать и чувствовать ритм, бьющийся в ее ступнях: яркая линия, протянутая через две «Нормандии» и десятки планет, через Цитадель и до самого Флота, до девочки, танцующей вместе с матерью. Всегда — тот же самый ритм, и всегда разный.
И, может быть, они и погибнут, спасая галактику, но в эту секунду она знала, что они — все, кто собрался здесь сейчас, — могут погибнуть, но не могут проиграть; и этого тоже было достаточно.

@темы: перевожу слова через дорогу, embrace eternity