маленькость и недоверие

Или рассказ про Сета и примарисов (которых он, как известно, недолюбливает).
Рассказик крошечный, вытащен из White Dwarf’а за декабрь 2019, и занимает он там полторы странички. Поэтому нет даже смысла выкладывать ссылкой, он прекрасно поместится прямо сюда.
Сет ведет себя как обычно, то есть как агрессивное угребище (за это и любим), а примарисенок брат-капитан Тойво страшно мил — я твердо решил, что нужно будет прикупить пачку примарисов и покрасить его. Потому что уняня же (=

Выкованные в крови
Энди Смайли

— Вы — оскорбление всему, что нам пришлось вынести. — В голосе Габриэля Сета звучал рокот падающих камней. Он обращался к космодесантнику-примарису, что стоял перед ним в реклюзиуме; его темно-багровая и черная броня была блестела свежей краской, не отмеченной еще войной. — Вы не заслуживаете символа, который носите теперь на наплечнике. — Сет шагнул к примарису ближе — на расстояние удара. — Пеплу и крови моих братьев не место на твоей броне, капитан.

Гнев исказил лицо примариса, пытающегося понять смысл тирады Сета.

— Я — брат-капитан Тойво, и я стою перед тобой, поскольку владыка Жиллиман...

— Жиллиман, — оскалился Сет. — Его имя не поможет тебе здесь с узами братства.

— Тогда что насчет Данте? Он также желает этого. Он по крови и чести ваш...

— Данте может захлебнуться кровью Ваала. Это — мой дом. Это мои воины. — Сет обвел рукой вокруг себя. — И это их кровь и их жизни я должен теперь доверить тебе.

Тойво хотел ответить, но сбился с мысли, потрясенный ненавистью, которую демонстрировал Сет к примарху и к владыке Кровавых Ангелов.

— Ты думаешь, будто наглый намек Жиллимана остался незамеченным? Что среди моих мясников не нашлось никого, достаточно образованного? — Сет ухмыльнулся. — Тойво. Древняя Терра. На одном из языков северных континентов это значит «надежда». — Сет подошел вплотную, его макушка совсем немного не доставала до подбородка Тойво. — Но ваша кровь ослабляет нас.

Тойво сжал кулаки.

— Я рад этому не больше, чем ты. Я с удовольствием остался бы одним из неисчисленных, сыном Сангвиния, облаченным в ангельский красный.

— Тогда уходи сейчас же. — Сет уперся лбом в грудь Тойво и толкнул его назад резким ударом головы.

— Хотел бы я это сделать. — Тойво втянул воздух сквозь зубы и ощутил, как нарастающее биение крови слегка утихло. — Со всем уважением, магистр, не испытывай меня больше.

Сет покачал головой.

— Ты здесь для того, чтобы тебя испытали.

Тойво нахмурился в недоумении.

— Если ты хочешь встать рядом с нами. Ты должен драться со мной.

— Ты хочешь, чтобы я дрался с тобой?

Сет кивнул:

— Ибо на то воля крови.

— Это безумие. Я не стану этого делать.

— Тогда ты умрешь как трус.

При этих словах Сета капеллан Апполлус выступил из одного из альковов, обрамлявших зал, и направил на Тойво плазменный пистолет.

— Ересь! — Тойво бросил взгляд через плечо, оглядываясь на двери.

— Они не откроются, — сказал Сет.

— Владыка Данте и владыка Жиллиман снимут с тебя голову.

— Их нет здесь, самозванец. А я — есть. И я убью тебя.

— Проклятье! — Тойво оскалил зубы.

— Ты полагаешь это гневом, космодесантник? Полагаешь, будто это предательство? — На кратчайший миг злость покинула лицо Сета. — Мы прокляты нашими собственными генами. Сама кровь в наших венах отнимает у нас всё, чем мы были, молниеносно, точно клинок во тьме.

Тойво оглянулся на Апполлуса. Намерения капеллана невозможно было различить под холодной маской его шлема-черепа.

— Только мертвые и проклятые находят прибежище у капеллана. Среди кого мы должны числить тебя?

— Хорошо же. — Тойво принял боевую стойку и сдвинулся влево от Сета. — Твоя репутация опережает тебя, магистр. Я слышал рассказы о неостановимом мяснике, гонимом гневом и яростью. О сломанном ангеле, чьи кулаки крушат керамит. Но сейчас, здесь, ты выглядишь... маленьким. — Тойво, не останавливаясь, смерил Сета взглядом. — Мы, примарисы, были созданы, чтобы быть лучшими. Лучше вас. В этом нет гордыни. Волею Императора и трудами владыки Жиллимана, я попросту сильнее тебя.

Сет встретился с Тойво взглядом — глазами, которые видели бесчисленные деяния жестокости и кровопролития — и ухмыльнулся.

— Неужели?

И тогда Сет увидел это. Мгновенно мелькнувшие эмоции на лице Тойво. Слабость. Сомнение.

Сет взревел. Он бросился вперед, целясь кулаком в лицо Тойво, прямо в нос. Хрустнула кость. Он ударил снова — тяжело, будто молот, в основание челюсти. Тойво попытался разорвать дистанцию, но Сет ухватил его за наплечник, удерживая на месте, пока отвешивал второй и третий удары кулака-молота. Тойво ударил в ответ Сету под ребра.

— И это всё? — Сет не разжимал хватки. — Это и всё? — он по-прежнему сыпал ударами.

Сет не останавливался, пока под его ударами Тойво не потерял сознание.

Сет почувствовал, как противник обмяк в его руках. Он ударил напоследок и бросил его наземь. Тойво тяжело упал, ударившись головой о каменные плиты.

— Силы и теории недостаточно. Намерение — вот что важно. — Сет оскалился и согнул колено, занося над примарисом тяжелый ботинок.

— Габриэль! — кривнул Апполлус. — Достаточно.

Сет с силой опустил ногу, расколов плиту совсем рядом с головой Тойво. Тот застонал, медленно приходя в себя.

— Сражаться, как один из нас — значит ударять первым и не останавливаться, пока не останется только кровь. — Сет посмотрел на Тойво сверху вниз недобрым взглядом. Лицо примариса превратилось в окровавленное месиво, его черты были едва различимы.

Рыкнув сквозь сжатые зубы, Сет уже спокойнее опустился на колено рядом с Тойво. Он понизил голос до шепота.

— Тебе никогда не приходило в голову, что, если ты сильнее, если ты и вправду один из нас и больше того, — что, возможно, когда тьма придет за тобой, она придет за нами всеми? Что проклятие тоже окажется сильнее? Сколько пройдет времени, прежде чем во тьме твоей души ты услышишь зов зверя, и твои вены и броня окрасятся в черный?

— Я... — Тойво пытался ответить, в его глазах смешивались скорбь и ярость, но с раздробленной челюстью он не мог выговорить ни слова.

Сет улыбнулся.

— Вот теперь ты выглядишь как один из нас, брат. — Магистр ордена встал и направился к выходу. — Апполлус, помоги нашему новому капитану подняться.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, ordo dialogous

---

It must be done and it shall be done

А еще я занимаюсь неблагодарным делом перевода аудиодрам. И тут на сцену выходит драная собака, то есть трепетно мною любимый товарищ Эндрид Хаар.
Собственно, «Черные щиты», три рассказа по часу с хвостиком про нелегкую долю отщепенцев от легионов. Как жить, когда ты вообще-то из Пожирателей Миров, но с примархом как-то не заладилось (и темные тайны в прошлом), а тут еще и Ересь — вообще поломали всё. Правильный ответ: сбежать из супер-охраняемой тюрьмы на Терре, свалить в галактические ебеня, подобрать по дороге пачку легионеров разной степени потерянности, сколотить из них банду и поставить себе цель — убить Хоруса. Да, прямо так, на мелочи Хаар не разменивается.
Можно слушать, можно читать, можно совместить — но слушать я рекомендую прямо лютобешено, ибо озвучка абсолютно прекрасна.

читать и слушать

---

знамения и молнии

На днях случилось у нас дивное погодное явление: гроза со снегопадом. То есть, понимаете, третье марта (по здешним меркам это еще глубокая зима), метель, снег летит со страшной силой — и над головой хреначат молнии! И гром. Потрясающее ощущение.
По такому поводу я решил, что это знак от Сигмара, и раз уж я собрался показывать все свои минечки, начать нужно со стормкастов. (Кстати, как они называются в официальном переводе? Вообще они Stormcast Eternals, ну и я обычно так и говорю. Или попросту зигмарины).
Не то чтобы их было много — один гордый чувак с копьем, которого раздавали в качестве миньки месяца, и команда из трех морд и грифона из Underworlds. И стайка грифонов просто так, потому что они милые (=. (Плюс в кучке позора — то есть, простите, кучке потенциала — лежит почти полная коробка, из которой я разобрал на запчасти одного летающего чувака, а остальные так и ждут своего часа. Но не будем о грустном).
Воинство (Stormhost) у этих товарищей называется Angels Aetheric, Эфирные Ангелы. Случай типичный — в бэке есть название и полстрочки в кодексе, остальное пилите сами, если хотите. Мне понравилось, как оно звучит, ну и вот. Сочинил им цветовую схему и бэкграунд — они там этакие рыцари-звездочеты, отсюда и звездочки на плащах.
И да, самого красивого грифона зовут Смертепух. Потому что это отличное имя для грифона и вожака стаи (вообще они грифонособаки, поэтому стаями и бегают). А еще там есть Биба и Боба, которые идеально смотрятся в паре (=

10 фото

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

ангелочки и ящерики

Внезапно вспомнил, что давненько еще перевел милейший рассказик про взаимодействие орденов и дружбу, но почему-то не выкладывал его. Исправляюсь. В наличии няшные Саламандры, красивые Ангелы и специфические ноктюрнские методы противостояния Красной Жажде — если друг хочет тебя сожрать, нужно просто его жмякнуть покрепче и подержать, пока его не попустит.

Название: Бремя ангелов
Оригинал: «The Burden of Angels», Nick Kyme
Размер: 6062 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Данте, Ту’шан, немножко Саламандр, немножко Кровавых Ангелов
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Скачать: .docx

Бремя ангелов
Ник Кайм

Смертные называют нас ангелами. Наши крылья сотканы из пламени, и наш гнев ужасен для каждого, кто узреет его, но в нас нет ничего сверхъестественного. Мы — плоть, мы — кровь и кость. Не легендарны и не бессмертны. И всё же нас почитают и нас боятся, как истинных созданий света.

Когда-то я верил, что есть один среди нас — тот, кто снизошел с божественных высот, тот, кто мог бы претендовать на это звание. Безупречно благородный, мудрый и не тронутый печатью возраста — спроси меня, и я сказал бы, что он поистине ангел. Так было до того дня, когда я увидел, как соскользнула его маска, а затем упала и маска под ней, и тогда я понял во всей полноте, насколько Данте близок к настоящим ангелам.

Мое откровение началось на Гекатомбе...

***

Ржаво-красный песок скользил по безжизненной равнине, закрывая массивные силуэты десантных катеров. Один из этих кораблей принадлежал нам, но мы уже оставили его позади и потеряли из виду в буре, поднятой ветрами, что неслись с северных гор.

Наши следы в песке тоже исчезли, занесенные, словно бы мы никогда не поднимались на это плато, где — согласно нашему сбоящему ауспексу — мы должны были отыскать Кровавых Ангелов.

Язык пламени взметнулся из вулкана где-то среди горных пиков, и воинственный рокот раскатился перед ним. Для Саламандр это было не страшнее детского смеха, но Вулканис оценил симметрию, наблюдая за извержением.

— Прям как дома, — пробормотал он по воксу.

— Да что б ты понимал, щенок. Даже дригнирры плюются яростнее, — ответил Зад’ир, как всегда, полный желания поспорить.

Я улыбнулся под драконьим шлемом, слушая их перепалку. Всё было правильно, Огненным Драконам и полагалось иметь вспыльчивый темперамент. Это расположение духа следовало поддерживать. Обычно я доверял эту задачу Претору, моему сержанту Огненных Драконов, но в последнее время его обуяло мрачное настроение. Он вел свою внутреннюю войну, и это горнило должно было либо сделать его сильнее, либо сломать его. Претор тоже посмеялся бы над бессильным гневом этого мира.

Гекатомба походила на уменьшенную версию Ноктюрна. Здешний опаляющий кожу жар казался в сравнении ласковым ветерком, а здешние горы выглядели скромными холмиками для Саламандр, которые видели вершины, закрывающие солнце.

— Да твое дыхание — и то опаснее, Зад’ир, — заметил Ксаккус, принимая сторону брата.

— Ах ты, пожиратель... — начал было Зад’ир.

Иканий перебил их.

— Впереди, — сказал он, глядя на покрытый рябью помех экран ауспекса. — Двести метров и приближается.

Несмотря на помехи, я слышал, как щелкает счетчик расстояния, подходя к нулю.

— Ты уверен, Первопроходец? — спросил Зад’ир, припомнив насмешливое прозвище Икания. Оно отражало его стремление всегда быть впереди строя. Он служил в моей гвардии Огненных Драконов меньше, чем другие. Вскоре он поймет, что ему не нужно ничего доказывать. — Помнится мне, метров восемьсот назад была котловина, совсем не похожая на нашу цель.

— Эта буря портит мои приборы.

— А может, просто твое чутье на направление испортилось?

Иканий развернулся и окинул Зад’ира тяжелым взглядом, но когда остальные присоединились к его смеху, любое ненамеренное оскорбление было забыто.

— Что-что испортилось? Мы снова обсуждаем твое дыхание, брат? — ответил Иканий, напустив на себя серьезный вид.

Снова раздался смех. Я был рад слышать его. Не так много осталось у нас поводов смеяться после вторжения. Но Ноктюрн пережил Нихилана и его ренегатов — Драконьих Воинов. Наш орден и наши племена были живы, и всё же на мою долю выпадала тяжелая ноша.

— Не жалейте гнев этого мира, — сказал я своим воинам. — Принимайте его. Возражайте ему. А если он всё же оставит вас недовольными... только тогда повернитесь к Зад’иру, чтобы поистине испытать свою храбрость.

Смех загремел еще безудержнее. Для нас это было редкостью, хотя Огненные Драконы и славились своим буйным темпераментом. В этом отношении у нас было много общего с Волками. Но сюда я явился вовсе не ради Гримнара и его псов войны. Ветер стих, и песчаная буря улеглась, открывая рубиново-красные десантные катера и цитадель за ними, наполовину ушедшую в землю.

Это был старый бастион Кровавых Ангелов, построенный из гладкого светлого гранита, хотя красный песок оставил на нем ржавые пятна и стер черты статуй, стоящих на изогнутых стенах. Над нашими головами под узкой заостренной аркой висело знамя, траурно хлопая на ветру.

Проход под другой, более широкой аркой вел внутрь бастиона. Когда-то сквозь ворота, рассыпавшиеся с тех пор, могли проходить могучие боевые машины, но теперь проем опустился так низко, что пропускал не больше одного воина в силовой броне.

Трое таких воинов стояли перед аркой, встречая нас.

Я знал Израфеля. Герольд приветственно кивнул нам. Узнал я и Кассиэля — сенешаль никогда не оставлял своего владыку.

Между ними стоял воин благородный и властный — такой, каким я запомнил его. Его броня была искусно выкована так, чтобы напоминать не прикрытые ничем мускулы, хотя и сделанные из позолоченного адамантия и керамита. Доспех украшали множество драгоценных камней, и самым большим из них была рубиновая капля крови, сверкающая на груди, от которой простирались по бронированным мышцам два ангельских крыла. Золотая маска скрывала от нас его лицо, также выполненная в виде лица лишенного брони человека, а на бедре висел превосходного вида силовой топор. Как Саламандр, я не мог не оценить безупречно выкованный клинок, и этому оружию немного нашлось бы равных.

Прошли годы с тех пор, как мы встретились в последний раз, чтобы почтить клятву. Здесь, на Гекатомбе, в занесенной песками цитадели, ритуал между нашими орденами наконец состоится вновь.

Достигнув ангелов, я преклонил колено, и так же сделали все мои воины.

— Поднимись, Ту’шан, и все вы тоже, — сказал Данте голосом мелодичным, но сильным. — И знайте, что вы — среди друзей.

Когда я встал на ноги, Данте обхватил мое запястье воинским рукопожатием, и мы обнялись, как братья.

— Добрая встреча, Ту’шан. — Похоже, он и вправду был рад увидеть нас. — Расскажи мне, что произошло с тех пор, как мы говорили в последний раз.

— Боюсь, этот рассказ будет совсем не таким радостным, как наша встреча.

— Понимаю.

Я заметил, что воины Данте с почтением поклонились, но не стали пожимать руки моим драконам. Ангелы часто бывали сдержаны в таких вещах. Всегда держались с отстраненным достоинством. Я склонен был считать, что усилия Данте в общении со мной были поистине выдающимися.

Владыка Воинств тем временем продолжил в том же духе, хлопнув меня по наплечнику.

— Что ж, тогда поговорим внутри, вдали от бури. У меня есть горячий хараш с самого Ваала.

Капля крови над высокой аркой занесенной цитадели, пусть и иссеченная песком, неустанно напоминала, чья это территория. Пока мы проходили под ней, я вспомнил кое-что еще: прославленную историю Ангелов и их любовь к крови.

***

Хараш был пряным и терпким на вкус. На Ноктюрне я привык к напиткам покрепче, но ваальское вино обладало и вкусом, и силой.

Данте пристально смотрел на меня, отпивая из своей чаши, — тогда как я осушил серебряный кубок в пару глотков.

— Ты не из тех, кто смакует вино, верно, Ту’шан?

— Я приберегаю время удовольствий для кузни, Данте.

Он засмеялся, услышав это — словно бы его развеселила некая понятная лишь ему шутка.

Сумрачные покои Данте не отличались роскошью обстановки. Статуи и знамена, полускрытые в тенях, составляли все их украшения. Данте снял шлем, войдя в комнату, и сидел на простом железном троне, кутаясь в тьму. Я сел напротив на такой же трон, лицом к Владыке Воинств и потускневшей мозаике за его спиной. Мозаика изображала пару ангелов — один темный, второй светлый, благосклонный защитник и гневный мститель, обе стороны метафорической монеты. Так в символизме образов отражалась двойственность сущности. Прекрасная и выполненная с большим искусством, мозаика говорила о внутренней борьбе, о битве, где сталкиваются не клинки, но сила воли. Я задумался, что же она на самом деле значит, а затем решил, что придаю этому слишком много значения.

Отпивая свой хараш, который пах медью куда сильнее, чем мое вино, владыка Кровавых Ангелов с задумчивым видом оценивал мою реакцию на мозаику.

Я уже поведал ему историю войны, которая едва не повергла весь Ноктюрн на колени, о возвращении Драконьих Воинов, о предательстве и падении двоих моих братьев. Мне нужно было выпить, чтобы успокоить то ли разбужденный воспоминаниями гнев, то ли нервы; я не был уверен, что именно.

Здесь, передо мной, сидел Данте, один из старейших и мудрейших магистров среди всех орденов Адептус Астартес. Наши подвиги — как мои собственные, так и моего ордена, — на Армагеддоне заслужили его уважение. Между нами была выкована связь.

Сейчас, после «Войны Драконов», как некоторые называли этот конфликт, мне нужен был его совет, как никогда прежде.

— Управлять орденом — тяжелое бремя, — сказал Данте, делая очередной глоток хараша. — Видит Император, все мы ощутили это. — Он казался уставшим, словно бы внезапная апатия охватила его. Данте пережил многих и многих, видел немало и сражался в сотнях битв. Возможно ли, чтобы его воинская гордость скрывала некое латентное равнодушие? Его следующие слова помешали мне задать этот вопрос.

— Твой мир выстоял, и твой орден тоже. Я не могу найти повода для сомнений.

— Дело не в сомнениях, — ответил я. — Если я недостоин, другой займет мое место. Но никто пока не выступил вперед. Я ищу совета, чтобы избежать ошибок, которые совершил раньше, и чтобы уберечься от будущей невнимательности.

— А ты полагаешь, что был невнимателен?

— Я должен был заметить это. Эту язву, прорастающую изнутри. — Я ощутил желание опустить взгляд, но не стал ему следовать, ибо не хотел показаться слабым. Я вовсе не слаб; в моей крови течет сила прометейского огня, и моя воля тверже железа, как и была всегда, но я знал, что оступился и должен был искупить эту ошибку.

Я надеялся, что Данте сможет что-то подсказать.

— Даже если бы ты знал, если бы видел — это не сыграло бы особой роли. — Данте говорил почти небрежно, но я знал — он пытается смягчить удар по моему самолюбию. Я ненавидел его и восхищался им за это одновременно.

— Что, если в сердце моего ордена скрыто некое зло, Данте? Можно ли очистить его?

— Очистить огнем... — его голос оставался ровным, и он сохранял прежнее изучающее спокойствие. — Наше мироздание устроено так, что развращает даже самые стойкие сердца, Ту’шан, и не только подталкивая к Губительным Силам. Мы не должны забывать: мы всё еще люди, пусть и вознесенные. Ты и твои родичи — возможно, самые человечные из всех нас. Даже ангелы могут ошибиться, брат. Мы должны оценивать не то, как именно мы пришли к ошибкам, но то, что мы сделали, чтобы исправить их.

Теперь я всё же склонил голову — но из уважения, не из стыда.

— Как и всегда, я посрамлен твоей мудростью.

— Не стоит. Я всего лишь говорю тебе то, что ты знаешь и так. В тебе и твоих Саламандрах я вижу то же благородство, которое ты усматриваешь во мне, Ту’шан. Я восхищаюсь твоей человечностью. Она — одновременно твоя величайшая сила и величайшая слабость. Ты — противоречие, как и я.

— Я вижу лишь безупречную честь, брат.

Допив последний глоток хараша, он подался вперед, и я увидел чистоту и божественность его лица, не скрытые теперь завесой теней. Создание из чистого света.

— Тогда приглядись ближе...

Темно-красные нити пронизывали белки его глаз, но в остальном глаза Данте сияли неоспоримой силой и глубокой мудростью.

Я сказал об этом, и в ответ он печально рассмеялся.

— Всего лишь маска, уверяю тебя, Ту’шан.

Тогда я не понял, что Данте имел в виду.

Израфель вошел в комнату и поклонился, помешав дальнейшим расспросам. Настало время ритуала.

***

Из аскетичных покоев Данте мы проследовали по галерее, которая привела в зал приемов, величественный, но не избежавший воздействия времени.

В центре, под высоким сводом купола, стоял алтарь, высеченный из черного ваальского камня. Гладкий, точно обсидиан, твердый, как дацит, он имел девятиугольную форму, напоминая о старом номере легиона Кровавых Ангелов.

Ксаккус стоял возле алтаря. Вместе брони на Саламандре было церемониальное ноктюрнское облачение. Его руки и ноги были обнажены, демонстрируя шрамы от клейм, но грудь была закована в металлическую кирасу. Его плечи и спину укрывала массивная драконья шкура. Другая полоска кожи служила набедренной повязкой.

Склонив голову и опустившись на одно колено, словно проситель перед наблюдающими за ним владыками и братья, Ксаккус ожидал вступления.

Я знал, что он не посрамит меня в том, что последует дальше.

Стоя у края алтаря, герольд Израфель заговорил чистым, ясным голосом, что разносился по всему залу.

— Итак, мы стоим здесь вновь, и два наших ордена союзны в верности и чести.

И хотя их было всего четверо среди множества, я видел гордость в глазах моей почетной стражи при словах герольда. Я знаю, ибо я тоже чувствовал ее. Пусть лишь на мгновение, но дух братства изгнал призрак сомнений и нелегкое бремя магистра ордена.

— Так было в первый день, так будет снова и до конца времен. Наш договор братства скреплен обменом боевыми почестями. Кровь встречает огонь, и каждый обретает силу в другом. — Израфель снова поклонился. — Аве Император.

Повторив эхом его последние слова и слыша, как Данте и наши воины тоже повторяют их, я обернулся к Ксаккусу.

Он медленно поднял голову, и его огненный взгляд встретился с моим. Парные молоты вылетели из креплений на его спине. Ловким движением он зажег оголовья молотов. Пламя отбросило пляшущие тени на ваальский камень и отразилось в глазах Ксаккуса. Я видел в них сосредоточенность и напряжение. С могучим криком он вскочил на ноги, и сага о Хугар’ате началась.

Хугар’ат был сильным, мстительным чудовищем, и понадобилось сразу несколько моих Огнерожденных, чтобы одолеть его и убить. Искусные ремесленники Убежищ создали из шкуры зверя знамя, которое я теперь принес в дар Данте. Ксаккус рассказывал его историю с помощью древнего ритуала.

Моргаш: одновременно и церемониальный боевой клич, и агрессивный танец, который состоял в основном из дробных ударов молота по металлическому нагруднику, притопываний и прыжков. Это было воинственное действо, физическое отображение того, как был добыт боевой трофей.

Кровавые Ангелы смотрели внимательно, но их лица оставались непроницаемы.

Пока удары молота оглашали зал размеренным звоном, Данте обернулся ко мне и спросил:

— Этот боевой клич... обычаи старого Ноктюрна?

Я кивнул. Ксаккус выставил один молот перед собой, а второй поднес ко рту — и, выгнув шею, выдохнул язык пламени.

Я заметил, что некоторые из Кровавых Ангелов слегка отшатнулись от этого огнеопасного представления, и скрыл гордую улыбку.

— Ксаккус говорит на старом языке, — пояснил я Данте. — Диалект знаков, что был в ходу на древнем Ноктюрне. Тысячи лет назад на нем говорили первые цари племен, и шаманы нашей земли обучали их. Теперь мало найдется среди живущих тех, кто может владеть им так свободно.

Язык пламени погас, и Ксаккус ударил молотами по обожженному нагруднику. Резонанс удара металла о металл не успел еще затихнуть, когда он опустил оба молота, поклонившись при этом своим владыкам, и поднял мантию Хугар’ата. Он высоко вскинул ее, точно копье, взревев в последний раз в подражание предсмертному воплю чудовища.

На этом танец был окончен.

На краткое время воцарилось молчание, пока не вернулся Израфель.

Он принял из рук Ксаккуса знамя Хугар’ата, после чего Саламандр поклонился и оставил ваальский камень, уступая место скрепляющей договор части ритуала Кровавых Ангелов.

Ряды Ангелов, стоящих у края зала, расступились, пропуская Абатора.

Будучи библиарием, Абатор нес на себе отпечаток неземных, потусторонних сил, и простое красное одеяние ничуть не умаляло это впечатление. Он носил одежды трибуна, не псайкера, и сжимал в сильной бледной руке длинный пергаментный свиток.

В другой руке он держал ларец — достаточно длинный, чтобы туда уместился меч-гладий.

— Слушайте же! Случилось так, что Ангелы явились на Гекатомбу, к занесенной цитадели Регуса Малифакта.

Голос Абатора разносился звучными обертонами — долей его колдовства — пока он услаждал наш слух рассказом о падении этого избранника Губительных Сил. Его речь была долгой и цветистой, ничем не похожей на безыскусное представление варварских племен нашего мира смерти.

Абатор поведал, как Кровавые Ангелы впервые пришли на Гекатомбу, и как Регус Малифакт царил здесь почти безраздельно. Гибель пала на него от руки самого Данте — сперва магистр сломал меч темного владыки, а затем нанес ему смертельную рану.

Его кровь пролилась в этом самом зале, и демон, обитавший в его плоти, был изгнан обратно в Око.

— Кости его были брошены в пепел, суть его — навеки расколота, — произнес Абатор, поднимая взгляд, чтобы не терять контакта со слушателями, несмотря на длину теперь уже развернутого пергамента.

— Здесь же, — он выставил вперед ларец, — хранится сломанный клинок Регуса Малифакта, обращенный в спящий металл, как символ триумфа владыки Данте над...

Он запнулся так внезапно, что я сперва даже не понял, в чем дело

— Абатор?.. — начал Данте.

Среди собравшихся пробежало разрозненное, недоуменное бормотание.

Абатор смотрел себе под ноги, на трещину в ваальском камне, чудесным образом появившуюся только что.

Я тоже увидел ее, как и Данте и теперь уже несколько других воинов, но мое внимание привлек ларец.

Он тоже раскололся, и странный не-свет, похожий на естественную тьму, но более плотный, сочился из трещин в камне. По залу разнесся скрежет — словно бы ногти царапали каменную плиту. Я слышал в нем голоса, но они говорили на языке, запретном для смертных владений.

Наверху мой взгляд приковали тени, что отдергивались от не-света и сливались в силуэты с горбатыми спинами и длинными, изогнутыми рогами.

Кое-кто среди Кровавых Ангелов уже потянулся к клинкам. Некоторые наполовину извлекли их из ножен, когда один из боевых братьев вдруг рухнул в необъяснимом, жестоком припадке.

У алтаря Абатор уронил пергамент и ларец, вытянув руку в предупреждении, когда Данте попытался приблизиться к нему.

— Не подходи, господин мой, — с явным усилием выговорил он. — Что-то не...

Его голова дернулась назад, тело забилось в судорогах, и фонтан крови извергся из его горла высоко в воздух. Абатор упал на колени. Его глаза пылали, а вскоре пламя охватило и его тело.

— Абатор! — вскрикнул Израфель.

Я ощутил, как Зад’ир положил руку мне на плечо. К нему присоединились Иканий и Вулканис, сомкнув вокруг меня оборонительное кольцо.

Ксаккус был по другую сторону алтаря и наблюдал за гибелью Абатора, как и все мы.

Из крови, что выплюнул библиарий, потянулись тонкие щупальца дыма. Они сплетались, сливаясь друг с другом, образуя формы.

Клинки, выскальзывающие из ножен, заполнили зал диссонансным эхом.

Я услышал стук затворов болтеров.

Данте надел свою смертную маску. Мое лицо скрыл яростный оскал. Узрев врагов перед нами, я выкрикнул:

— Демоны!

Слово еще звенело в моих ушах, а мои руки уже сжимали молот, и я бросилися в атаку.

Существа, восставшие из кровавого дыма, были обитателями варпа. Жилистые, с алой кожей, что не уступала твердостью адамантию, они принадлежали к породе воинов — и такие, как мы, сражались с ними уже многие столетия.

Данте не отставал от меня; его топор, сжатый в латной перчатке, сверкнул живым золотом.

Мы обрушились на демонов с отчаянной яростью.

Разбивая череп одной из рогатых тварей молотом, я заметил краем глаза дымящий труп Абатора.

— Что это за черное колдовство? — спросил Зад’ир, рассекая клинком очередное создание Хаоса.

Я нахмурился.

— Мы видели такое прежде. Нечто прорвалось в нашу реальность и использовало несчастного Абатора в качестве моста.

— Его защита пала, прежде чем он успел это заметить, — сказал Данте, разрубая демона пополам. — Что-то в этом ларце, этот сломанный меч...

Мой взгляд сам собой метнулся туда, где клинок лежал на алтаре, освобожденный из своего вместилища.

Я раздробил грудную клетку еще одного демона, и его тело расточилось прежде, чем я успел перебить ему позвоночник.

Беспорядочные болтерные выстрелы то и дело прорезали шум рукопашного боя, но в такой тесноте от них было мало толку. Рык цепных клинков и резкие озоновые вспышки от активации силового оружия царили над битвой.

— Сколько еще? — крикнул я Данте, хотя он и сражался бок о бок со мной.

Он рассек краснокожего демона от паха до грудины, и тот рассыпался эфирным прахом, как и все другие, которых мы изгнали. Второй лишился головы на обратном взмахе топора Данте.

— Достаточно, — ответил он, глубоко прорубая грудь третьего демона и с усилием выдергивая топор, пока тварь быстро усыхала, обращаясь в ничто.

Каждый демон исчезал по-своему, не повторяясь. Некоторые расползались едкой жижей, другие превращались в дым или сгорали. Но, невзирая на мириад своих «смертей», природа демонических солдат оставалась неизменной, и они продолжали появляться в зале, словно искры, летящие из горна.

Безжалостный рукопашный бой кипел в центре зала, и каждый — будь то человек или демон — был полностью поглощен этой битвой.

Среди резни я заметил на миг, как Ксаккус орудует своим кузнечным молотом. Услышал, как Зад’ир напоминает братьям:

— Держитесь поближе к магистру.

Им не требовались напоминания, но приходилось сражаться изо всех сил, чтобы не отставать от меня — и от Данте.

Его клинок отсекал руки и ноги, перерубал шеи, крушил ребра и раскалывал черепа. Мои мышцы горели от усилий — пробить прочную демонскую шкуру было непросто — но Данте словно не ведал усталости.

Ярость овладела им, рассыпаясь алым дождем из крови убитых им тварей.

— Сангвиний! — он выкрикнул имя своего отца, и казалось, будто нечто древнее и необузданное проснулось в нем...

Владыка Воинств стал воплощенным гневом и, пока он убивал, я услышал вопль, перекрывший даже шум битвы. Точно жаровня зажглась в темной комнате — все взгляды обратились на Кровавого Ангела, прорубающегося через море тел.

Звериная ярость исказила его черты, в руке ревел цепной меч, и он словно не отличал больше друзей от врагов...

— Брат Акзинор! — окликнул Данте обезумевшего воина.

Но Владыка Воинств выкрикнул это не в гневе — в скорби и страдании. Он попытался добраться до Акзинора.

Я не понимал, что происходит, только чувствовал, как опасна эта угроза, возникшая вдруг в наших рядах.

Демоны всё еще атаковали нас.

Я уже собирался приказать своим воинам следовать за Данте, когда Вулканис прорычал предупреждение.

— Драконы, смотрите! Этот труп...

Абатор, которого мы полагали уничтоженным, медленно полз, перемещая свои дымящиеся останки прямо к сломанному клинку Регуса Малифакта.

У меня не осталось теперь сомнений, что темный символизм этого места долго таился и выжидал, чтобы наконец отомстить тем, кто уничтожил его хозяина. Некие эманации избранника Хаоса еще витали здесь, возможно, связанные с обломками его старого клинка, и оно использовало труп Абатора, чтобы достичь оружия. Этого нельзя было допустить. Данте и его воины сражались с нарастающей волной безумия, поразившего некоторых из Кровавых Ангелов, но я знал, что наша цель — остановить то, что пыталось подняться из пепла Абатора.

Оно уже поднялось, пошатываясь, на ноги; обгоревшая мантия висела под его руками полупрозрачными крыльями.

— Уничтожьте его, братья! — крикнул я. — Не позвольте ему взять сломанный клинок!

Битва раскололась надвое: Кровавые Ангелы под предводительством Данте сражались со своими же обезумевшими сородичами, а горстка Саламандр пыталась предотвратить нечто ужасное.

Ксаккус стремился добраться до нас с той самой секунды, как начался бой. Он услышал мой приказ и бросился к Абатору, успев раньше всех нас. Вот только это больше не был Абатор, ни на йоту. Восставший мертвец смотрел на Ксаккуса обуглившимися глазами, его кожа походила на почерневший пергамент.

Несмотря на внешнюю хрупкость, он будто не заметил ударов молота Ксаккуса и сбил его с ног одним небрежным взмахом. Крик боли разнесся над яростной битвой, не утихавшей в зале.

— Ксаккус! — Вулканис был готов броситься на помощь, но Зад’ир удержал его.

— Подожди, — сказал он. — Поодиночке оно убьет нас. Все вместе, братья.

Вулканис кивнул, но я видел его тревогу за Ксаккуса.

— Все как один, — сказал я — почти прорычал, не в силах сдержать это.

Мы бросились вперед, выкрикивая имя Вулкана, призывая отвагу и силу примарха, чтобы одолеть зло.

Под бормотание невнятных проклятий обгоревшие останки Абатора повернулись к нам.

Это был ужасный, извращенный конец для столь доблестного воина, и я скорбел от того, что ордену Данте придется теперь вечно хранить в анналах своей истории столь темный эпизод.

Оправдывая свое прозвище, Иканий-Первопроходец прыгнул вперед. В каждой руке он сжимал по мечу: изогнутая харпе в левой, ведущей, прямая каскара в правой. Его атака обрушилась вихрем адамантия. Куски обугленной плоти и даже осколки костей сыпались с трупа Абатора — Иканий кромсал его на части. Мертвец поднял когтистую руку, готовясь ударить, но Иканий перерубил ему запястье.

Я замахнулся на тварь молотом, но она отбросила меня тяжелым ударом, расколовшим керамит брони. Зад’ир врезался мне в спину, и мы оба чуть не упали.

Вулканис отступил и нагнулся, вытаскивая поверженного брата прочь из боя.

Иканий рубанул по плечу и шее мертвеца, пытаясь обезглавить его. Сосредоточившись на смертельном ударе, он пропустил обратный взмах когтей, которые впились глубоко в его живот, разрывая броню и кольчугу, словно раздвигали чешую рыбы.

Каскара выпала из скользкой от крови руки.

Зад’ир оттащил Икания от мертвеца, и коготь выдернулся с отвратительным звуком рвущейся плоти. Хлынула кровь, заливая грудь и живот Икания. Ноги не могли его держать, и он рухнул наземь. Зад’ир и Вулканис вновь встали рядом со мной, чтобы отомстить за братьев.

— Разрубим его на части! — взревел я, высоко поднимая молот и шагая вперед. — Ни единого куска не оставим!

Я пригнулся и ударил снизу, подломив ногу мертвеца. Он злобно зашипел и взмахнул руками, и я увидел на миг демона, что пытался проявиться через украденную у Абатора плоть. Осознав, что преимущество на нашей стороне, тварь развернулась и захромала к мечу.

Мой молот врезался к спину мертвеца, и силовое поле окутало его лазурными молниями и призрачным огнем. Второй взмах подсек оставшуюся его ногу, и демон тяжело рухнул наземь.

И всё же он полз дальше, пусть и не в силах встать.

— Не дайте ему коснуться клинка! — выкрикнул я. — Убейте его!

Зад’ир пригвоздил его к земле своим клинком, уперевшись в рукоять обеими руками, а Вулканис размозжил череп мертвеца булавой.

— Ни куска не останется, — прорычал я братьям, и вместе мы превратили труп злосчастного Абатора в искромсанное мясо и пепел.

Когда с ним было покончено, я тяжело дышал, и Вулканис с Зад’иром выглядели не лучше.

Тем временем битва почти завершилась — демонов изгоняли с поля боя.

Призвав остаток сил, я разбил то, что осталось от сломанного клинка и ощутил, как рухнула его власть. Вспышка темного света наполнила зал, и где-то среди бесконечного эха голосов я услышал диссонансный вопль.

— Вот и всё, — сказал я больше самому себе, чем братьям. Данте не зря говорил, что нечто скрывалось в клинке.

Убрав оружие в ножны, Вулканис склонился над Ксаккусом.

Зад’ир подошел ко мне, глядя, как Кровавые Ангелы добивают врагов. Он с усилием выдернул клинок и вернул его в перевязь за спиной.

— Кажется мне, что приношение немного не удалось, — произнес он.

— Что-то обитало в этом клинке. Когда оно вступило в контакт с Абатором, он стал проводником для крови Регуса Малифакта и для сущности, что была наполовину связана с оружием в его руке.

— Он стал одержимым, — услышал я голос Данте с другого конца зала.

Он и его Ангелы стояли к нам спиной. После уничтожения демонов, восставших из крови Малифакта, в хаосе битвы образовался коридор между Кровавыми Ангелам и Саламандрами.

Я заметил и кое-что еще: тела воинов в красной броне. Большинство были в шлемах, но у некоторых искаженные лица были открыты. Какое же безумие я видел в их глазах.

Но Данте и другие по-прежнему не поворачивались к нам.

— Акзинор?.. — спросил я, тревожась о судьбе Кровавого Ангела, которого видел впавшим в неистовство.

— Мертв, — уронил Данте, всё еще стоя ко мне спиной; в его голосе прорезался рык дикого зверя. Хотя силовая броня маскировала это, он тяжело дышал, как и его братья.

Я шагнул вперед, полагая, что опасность миновала, и позволяя своим драконам позаботиться о раненых. Подойдя к Ангелам, я увидел, что некоторые тела у их ног истерзаны, их горло разорвано. Я увидел, как Кассиэль, согнувшись, пьет кровь мертвых.

Я различил и другие детали, полускрытые тенями... яростные судороги, обескровленные тела, испачканные алым рты, искаженные лица, кровь, что пьянила их сильнее вина...

— Что это, Данте? — спросил я, не зная, что и думать. Я сдерживал порыв снова достать молот, уговаривая себя, что этому должно быть некое объяснение.

— Не подходи... — предупредил Владыка Воинств. Его смертная маска блестела на земле. Алые брызги пятнали ее полированную поверхность.

Я рискнул сделать еще один шаг. К этому времени Вулканис и Зад’ир заметили, что происходит, и поднялись на ноги.

— Не приближайся! — прорычал Данте. На этот раз его голос звучал громче; достаточно громко, чтобы я мог различить в нем странную дрожь.

— Что на тебя нашло, брат? — Я протянул руку, почти касаясь плеча моего брата. — Прошу, позволь мне по...

Данте вихрем развернулся ко мне — быстрее, чем взмах плети. Он ударил мое незащищенное лицо тыльной стороной ладони, с такой силой, что меня приподняло и отбросило назад.

Я зашатался, едва не рухнув, но всё же сумел приземлиться в полуприседе.

В воздухе пахло кровью. Я чувствовал ее вкус, эту знакомую медную горечь на языке. Я потряс головой, приходя в себя после удара, и поднял взгляд на неожиданного противника.

Данте зарычал. Кровь текла с его подбородка, капая на отброшенную маску.

Я попытался достучаться до него, отвергнуть ту дикую тварь, в которую превратился Данте.

— Брат! Прийди в себя!

Он оскалился, и я увидел обрамленные красным зубы. Клыки торчали над бледными губами, запятнанными алым. По меньшей мере три тела лежали у его ног, и у каждого было разорвано горло.

Он собирался броситься на меня. Я видел это в его глазах, в безжалостном взгляде, полном ярости.

Кровь поработила его. Она подчинила их всех, отобрав разум. Перед нами стояли не ангелы — чудовища. В тусклом свете почетная стража Данте казалась багряными призраками. Рубиновые глаза, напряженные от голода, оценивали нас.

— Данте... — я попробовал в последний раз, прежде чем понять, что рассудка здесь больше не осталось.

Я отступил назад — на три медленных шага. Не чтобы убежать: мне нужно было больше места для боя. Я позволил рукояти молота проскользнуть в пальцах латной перчатки и перехватил ее покрепче.

Вулканис и Зад’ир последовали моему примеру, подавшись назад и обнажая оружие.

— Никакой стрельбы, — предупредил я. Довольно было и того, что мы поднимали оружие против наш чтимых союзников — не стоило усугублять это выстрелами. Я старался не задумываться о последствиях в случае, если мы и вправду убьем одного из них, или же они — нас.

Вулканис с усилием оттащил Ксаккуса за наши спины, а затем поднял щит и булаву. Он оставил навершие неактивированным, но я видел его желание включить силовое поле.

Зад’ир происходил из Темии, из племени варваров и охотников; ему не было нужды искать причину для боя. Вытащив из ножен клинок, он выставил его перед собой.

— Магистр Ту’шан... — услышал я слабый голос Икания позади. Он потерял много крови. — Мы не сможем победить...

— Я знаю, — ответил я. Не дрогнув, я встретился взглядом с Данте и его безумными воинами.

Ангелы пали. Они пролили кровь своих братьев, чтобы остановить нерассуждающее бешенство тех, кто был поражен проклятием, и теперь они хотели и нашей крови.

— Если нам суждено умереть, мы умрем стоя, — объявил я своим братьям. — На наковальню!

Они повторили боевой клич, как один, и Ангелы обрушились на нас.

Красная волна выплеснулась из теней, клыки блестели в неверном свете. Они одолели нас почти мгновенно, цепляясь за руки и ноги, прижимая нас к земле, чтобы попытаться обнажить наши глотки и утолить свой голод. Единственное наше преимущество было состояло в том, что они не могли броситься на нас все разом, а кровавая лихорадка сделала их безрассудными. Я надеялся также, что они сохранили некие остатки разума и, несмотря на кровавый туман, часть Ангелов всё еще воспринимали нас союзниками и пытались сдерживаться.

Вулканис и Зад’ир сражались, стоя на двух сторонах треугольника, вершиной которого был я; Иканий и Ксаккус оставались между нами. Они удерживали жаждущих Кровавых Ангелов, но могли лишь отбрасывать их назад на несколько секунд.

Данте бросился на меня.

К великому счастью он отшвырнул топор Морталис, позабыв о нем в кроваво-красной ярости. Я удерживал его, уперевшись рукоятью громового молота поперек нагрудника, но его силы и гнева было довольно, чтобы вот-вот опрокинуть меня.

Его воины хотели было ринуться на нас все разом, но Данте остановил их, зарычав и оскалив клыки. Я был его добычей, говорил он без слов.

Отпустив молот, я сумел ухватить левой рукой подбородок Данте и не позволить ему перегрызть мне запястье.

Его глаза заливала алая кровь, скрывая белок, зрачок и радужку, оставляя лишь красную бездну. Останки тех, кого он уже выпил, капали на мое лицо, точно горячие брызги металла.

— Смотри! — с нажимом сказал я, удерживая своей хваткой его благородный подбородок.

Данте пытался вырваться, и я ощущал его невероятную силу.

— Посмотри в мои глаза и узнай меня! — выкрикнул я.

Но Данте по-прежнему пытался добраться до своей жертвы.

Я должен был остановить его и каким-то образом достучаться до человека внутри зверя.

— Ты не чудовище, — сказал я ему. — Ты — Данте!

Я крепко держал его, и мне показалось, что его усилия немного ослабели.

— Узнай меня, — повторил я уже спокойнее, надеясь, что мое состояние духа сможет распространиться на него и напомнить Данте о человечности.

— Я Ту’шан, — сказал я, глядя на него с безмолвной мольбой, — твой друг... твой брат.

Данте моргнул, и безумный взгляд его глаз смягчился, хотя и не отступил полностью.

Он закашлялся, и я отпустил его.

— Стойте! — крикнул он устало. — Братья, остановитесь!

Рассудок вернулся к Данте, и его ясный разум вновь занял свое место, изгоняя власть низших инстинктов.

Сперва медленно, в смятении, но уже не представляя непосредственной угрозы для моих воинов, Кровавые Ангелы выныривали из своей красной жажды.

— Это внутри нас, — выговорил Данте, — это проклятие, я...

Поднявшись на ноги и взглядом приказав моим драконам опустить оружие, я отмахнулся от его слов.

— Тебе не нужно объясняться передо мной, брат.

Данте удивленно взглянул на меня. Он хотел было улыбнуться, но помрачнел, заметив останки Абатора.

— Я упустил это, — произнес он, обращаясь к самому себе ли, ко мне, или к своим родичам — это не имело значения. — Кровь... это всегда в крови.

Отведя глаза от мертвых и снова глядя на меня, он сказал:

— Ты оказываешь честь мне и всем нам. Я не мог бы пожелать более верного союзника, чем ты, Ту’шан.

Я поклонился, принимая его слова, но Данте еще не закончил.

— Я просил тебя взглянуть в мои глаза, брат, — сказал он. — Сделай это снова и скажи мне, что ты видишь.

Я видел красное, видел алый океан, видел тьму, таящуюся за каждой мыслью, каждым гневным поступком. Жажду. Безумие. Я вспомнил мозаику — борьбу света и тьмы, отраженную художником.

— Совершенство, — ответил я ему, — благородного воина, достойного моего уважения. — Я положил руку его на плечо, как раньше делал он. — Я вижу друга, Данте.

Его улыбка подернулась печалью, а глаза обрели свой прежний цвет, хотя в них и скрывалось сожаление.

— Тяжелое бремя, — сказал он мне. — Вот что ты видишь. У меня своя ноша. У тебя — своя. Мы оба желаем одного и того же. Удержать наших братьев на верном пути, уберечь их от падения и оградить наши души от проклятия.

— Бремя, — эхом откликнулся я, думая о том, что нам придется снести засыпанную цитадель до пепла, — но никто из нас не должен нести его в одиночку.

— Наш долг — всегда быть одному, Ту’шан.

Я покачал головой, наконец-то понимая.

— Братство значит, что ты никогда не останешься один, Данте.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

по росту становись

Разноразмерный космодесант: брат Лоренц — 20 см, брат Рафаэль — 12 см, и брат Флориан — нормальный, то есть где-то сантиметра три с половиной.

«Кто тебя обидел, маленький брат, покажи? — А вот они!»

И воссоздание мема про кота побольше и кота поменьше. Только вместо кошек — пушки (=

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, смеющиеся грибы

---

Из дивного опечаточного: вот мало мне было Комических Волков (регулярная, что характерно, опечатка). Не, ну Волки смешные бывают, что уж там.
Теперь в моем арсенале появился корабль «Мстительный УХ», флагман Черного легиона. И ведь тоже регулярно получается. Почти что легендарный «черный ух Саурона» (=
Ну и сюда же в компанию прибавлю безымянную орбитальную крепость, которая отбивалась «всей мощью своих ушек» (пушек, разумеется). Образ крепости с ушками навеки в моем сердце.

@темы: смеющиеся грибы

---

волки на елке и другие твари

Новогоднее всё подходит к концу и уже почти подошло, но елка пока еще гордо стоит, как последний часовой на посту. И раз уж я хотел похвастаться нестандартным на этот раз подходом к оформлению и даже нащелкал фоточек, но отчего-то тупил выкладывать пост — надо перестать тупить и таки выложить.

нимношк фоточек и история

Собственно, елка ничем не выделяется — зеленая, пластиковая, как обычно — поэтому ее снимать я даже не стал. Зато в этом году я собрал, не побоюсь этого слова, деконструкцию елки.


И декоративные домики, собранные опять же лапками. Плюс еще немного елочек, на этот раз бумажных.


Вечнозеленое растение — есть, гирлянда — есть, ангел — есть. По всем формальным признакам это рождественская елка!
Да, я упихал примарха в плющ и не стыжусь этого (=


А на елке побольше висят у меня Иззакар и Ньял. В шариках. Потому что могут.


Они же на фотке, где их можно разглядеть.


И кулстори про тесную космодесантскую дружбу.
Кто читал ситком с Волками, он же «Пепел Просперо», тот этих чуваков помнит. Кто не читал — перед нами Ньял Зовущий Бурю, главный рунный жрец Космоволков, и Иззакар Орр, колдун из Тысячи Сынов. Вышло так, что второй застрял у первого в голове, и в таком виде они бодро совместно приключались некоторое время. И неплохо нашли общий язык, даром что один — тупой варварский шаман, а второй — гнусный малефикар и предатель (пользуясь их же формулировками).
Так вот, в прошлом году собрал я сначала Ньяла. Покрасил, засунул в шарик и повесил на елку. Две недели он спокойненько там висел. Но стоило мне собрать Иззакара — на следующий день елка упала. Очень стремился воссоединиться с другом, видимо.
Теперь я зову его не иначе как Ньял Шатавший Елку, и стоят они у меня на общей подставочке. На всякий случай (=

@темы: лытдыбр, сорок тысяч способов подохнуть

---

ультрамарины и еноты

Где-то в это время (чуть раньше, кажется, это был еще июль) три года назад я покрасил первую в жизни миньку. Так и покатился под откос.
С тех пор маленьких пластиковых солдатиков и прочих тварей изрядно прибавилось, но мы помним истоки (=

Ужаснуться

Вот он, маленький и чуток кривенький ультрамаринчик. Зовут Робаутом (очень популярное имя в Пятиста Мирах последние десять тысяч лет, сами понимаете).
Охраняет вентилятор — поскольку синий, вентилятор тоже был произведен в Ультрамарины и поименован Тиэлем (у него еще и красная подсветка есть, для пущего сходства). Да, иногда я называю технику именами космодесанта — еще есть ноут Сигизмунд (черный, большой и тяжелый, как храмовник) и телефон Хайон (слишком умный потому что).

А это общий вид

И да, енот там не просто так. Енота зовут Малкадор, и я завел привычку таскать его с собой везде, потому что очень уж он милый. А почему Малкадор — а вы видели эти глаза? Этот взгляд, за которым явно читаются все шесть тысяч лет Регента Терры? Ну и просто люблю я Малкадора, прекрасный же человек (=

Бонус: енот в сирени (=

@темы: лытдыбр, сорок тысяч способов подохнуть

---

что нам делать с драной собакой

О трудностях перевода.
Вот есть такой персонаж — Эндрид Хаар (да, опять Ваха, что ж еще-то). Про него, собственно, существует ровно три аудиодрамы, которые я люто бешено рекомендую слушать, ибо они прекрасны. Я их записал и даже уже перевел, так что кому не очень удобно воспринимать на слух — велком (но слушать всё равно агитирую всеми лапками, в озвучке там половина прекрасия). Вот здесь всё: «Blackshields»/«Черные Щиты», Джош Рейнольдс, можно просто включить аудио и параллельно смотреть в текст; перевод скоро тоже будет.
Но суть не в том.
Прозвище у этого замечательного человека — Riven Hound. И вот на нем-то я застрял.
Почему оно и откуда: он из легиона Псов Войны, Warhounds (ну так-то это Пожиратели Миров, но он из самого-самого первого набора, из олдов, так сказать). На rive словарь дает примерно следующее: раскалывать; расщеплять; разрубать; отрывать; срывать; расколоть; расщепить; разрубить; разорвать; оторвать; (это млттрн, если что, поэтому такая куча). В общем, смысл в том, что он откололся от родного легиона, отщепенец и вообще не с ними. Да и в целом жизнь тяжелая, потрепало его изрядно.
И вот я думаю над вариантами. Бешеный Пес? Пес-Одиночка (как волк-одиночка, но только пес и тоже в цирке не выступает)? Шавка драная? (=

@темы: перевожу слова через дорогу

---

порождать порядок из хаоса

Про комнату и множественные перестановки в ней, или как из вечного бардака получился вполне пригодный для жизни уголок.

(простыня многословного трепа)

Точнее, угол комнаты, потому что у нас такое... специфическое разделение территории в квартире, и в итоге место, где я сплю и сижу за компьютером (чем бы ни занимался в оном) — это натурально угол центральной комнаты, той самой, которую на моей исторической родине называют «зал» или даже «зала» (и я тоже называю, потому что это удобно). Комната большая, угол тоже просторный, так что я не жалуюсь. Диван, опять же, монументальный — отличный предмет мебели.
А вот с остальными предметами мебели до недавних пор было, ну, не очень. Подобранный где-то в секонд-хэнде стол, отнюдь не письменный, и подобранное на чьем-то газончике офисное кресло — хорошее, но сколько же можно его эксплуатировать. Стояло это всё у нас еще с тех пор, как мы переехали в эту квартиру, имея из вещей две с половиной сумки на троих, ну и... так и стояло все двенадцать лет. Нет ничего более постоянного, чем временное, как известно.
Еще у меня была книжная полочка, сколоченная из досок для пола (тоже временная, угу), и стул для одежды, поскольку шкафы в этой квартире встроены в стены, и конкретно в моем закуточке их нет. И невероятная куча крафтерского барахла, хранимого по принципу «пригодится» (обычно пригождается примерно как в том анекдоте про дохлую ворону).
Короче, под новый год мы с товарищем решили, что так жить — ну, можно, но неудобненько. А поскольку человечество давно изобрело Амазон и доставку, то даже ехать никуда за мебелью не надо. Пара вечеров тыканья мышкой и мук выбора — и всё привезли. Мне оставалось только дотащить от дверей квартиры до места сборки. Ну и собственнно собрать.
Про сборку можно сложить отдельную эпическую сагу. Особенно стол. После всего, что я делал с этим столом, я должен на нем жениться, и на кресле заодно. Ну и полочки примем в нашу полиаморную семью, потому что просверлить в стенке шестьдесят дырок — занятие не для слабых духом. А комодик для одежек, книжные полки и пуфик просто усыновим, их собирать было легко. (С пуфиком вышло смешно: я даже и не подозревал, что он мне нужен. В старом столе была подставочка внизу, и всё было нормально. А вот когда я поставил новый стол и настроил новое кресло по высоте, оказалось, что мои коротенькие ножки не достают до пола. Тяжело быть хоббитом. Пришлось и пуфиком обзавестись.)
Заодно я разгреб и рассортировал все залежи крафтерского хлама (оказался не такой уж и хлам, а совсем барахло выбросил) и теперь, аккуратно разложенный по коробочкам, он реально пригождается. И книжки упихал в полку, теперь в два ряда, сварганив подставочки под второй (картон от упаковочных коробок — ценный материал). И новую подставочку для красок заодно сделал, из того же ценного материала (вот тут Амазон не помог, поскольку красивые фанерные и недорогие подставки были все не под тот диаметр баночек — а я извращенец, я цитаделевские люблю, очень уж они круглы и милы). И детали от минек отковырял с литников, рассортировал и сложил в коробочку.
Ну и соль поста — фоточки. Было и стало.

18 штук

---

(восставая из праха)

Итак, шо мы маемо з гуся?
В мире происходит пиздец, в моей стране происходит война, второй месяц это тянется и все как-то не лучшает, а я второй же месяц не могу выйти из ахуя. Но писать что-то внятное я все равно не смогу (да и нечего мне вякать из моей географической безопасности), а посему не будет об этом больше речи в этой саге.
Лучше уж как в том стихотворении про птенца дрозда. Раз я решил оживить дайрик, пусть здесь будет про нормальное. Хорошие вещи, насколько это возможно.

Вот, например, у нас весна. Крокусы цветут, несмотря ни на что.

+2

---

будни переводчика через дорогу

Я и транслитерация названий.
Вот есть место, именуемое «Sepulchrum Maleficarum». Окей, думаю я. Прикидываю варианты.
«Сепульхрум» — не пойдет, очень явственно читается «хрум». Хрум-хрум-хрум. А дальше — чавканье и хруст... У меня, конечно, упыри, в смысле Кровавые Ангелы, но они же цивилизованные упыри.
«Сепулькрум» — теперь сепульки вылезли. Получаемые путем сепуления в сепулярии, ага. Но это не то далекое будущее, сепульки нам не нужны.
«Сепулкрум» — ну вот как-то прилично выглядит, пусть остается. Хорошо хоть малефикарум никуда не меняется.

...а потом я же вижу название «Kheru» и ничтоже сумняшеся пишу его как «Кхеру».
Планета, конечно, не особо ценная и вообще там сейчас тираниды, но может, не надо ее сразу нахер посылать? (=
(а планетка в итоге стала Керу, из соображений благозвучности)

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу

---

круглодесант к высадке готов

(десять тысяч лет ничего толком не писал в дайрик, ну что за напасть)

Меж тем недавно было семь лет, как я упал в эту проклятую Ваху. Точнее, начал я читать Ересь в январе 2014, а в начале июня меня отчетливо накрыло осознанием — вот оно, вштырило. 63-й автобус, вечер, аудиодрама про Локена (которая «Legion of one»).

чуточку рассуждений и спгс

Вообще, почему меня так тащит именно история Локена (и Мерсади, которая в некотором смысле его отражает и дополняет) — потому что это история про «как жить, когда ты умер». Он символически мертв, у него нет ни легиона, ни братства, ни идеалов, ничего вообще. А дальше грести как-то надо. Ну вот хотя бы на чувстве долга.
У Мерсади аналогичная фигня, только возможностей что-то делать поменьше. А так — the legionary without a legion, the remembrancer without memories (по-русски не так красиво, сорри). Ну и в финале Solar War обе линии замыкаются друг на друга совершенно прекрасно. Впрочем, об этом я уже писал, кажется. Но повторять не устану (=

В Вахе хорошо и уютно, до сих пор не отпускает, а по вышеупомянутому маршруту (автобус плюс дальше по Кинг стрит) я каждый год прохожусь под ту же самую аудиодраму. Но. На этот раз у меня появился круглодесантник, сшитый лапками прекрасного товарища @rebis_surana по мотивам моих старых рисунков.
А поскольку круглодесантник не кто-нибудь, а собственно Локен, то я решил пройтись с ним вместе по местам, гм, боевой славы (=. И немножко фоточек нащелкал, конечно. Местность с тех пор слегка поменялась, в частности, той скамейки, где я сидел с подвернутой ногой и дослушивал аудиодраму, уже нет, и вообще парк изрядно переделали. Но хуже он не стал, даже наоборот.

пять штук

На заднем плане — концертный зал, имеющий форму перевернутой миски. Он клевый на самом деле, стеклянный, но реально миска же.


Башня — просто башня, потому что люблю я ее. Когда откроют, надо будет забраться туда с круглодесантником (=.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

круглое и пушистое: возвращение

Потому что нельзя так просто взять и перестать делать помпончики. Они размножаются (=
Сюжеты, традиционно, накурены коллективно с Grey Kite aka R.L., за что большое ему нечеловеческое спасибо.

Шарики-троецзуние:

(4 фото)

Шарики и воспитание молодежи, в смысле Цзинь Лин и дядюшки:

(4 фото)

Примечание: Авторы осознают, что европейские сказки в китайском сеттинге чудовищно неаутентичны, но честно признаются — это стеб и на глубины мысли не претендует. Простите нас заранее.










Шарики и день рожденья Яо (на внеконкурс была тематическая выкладка):

(2 фото)

И, как ни странно, вансяни. Тоже пушистые (=

(3 фото)

А также Вэй Усянь, который учит молодежь бухать культурному отдыху:

(7 фото)

Тут, поскольку меня настиг дедлайн в острой форме, я не успел добавить реплики на картинки. Пришлось подписывать просто так.


Вэй Усянь: «Вот, про ритуал я вам рассказал. В следующий раз будете знать. А сейчас после такого нет повода не выпить!.. Что смотрите, вы же люди взрослые, никто за вами не следит. Ну?»


Вэй Усянь: «Даа, вот она, ланьская наследственность. Цзинъи больше не наливать».


Лань Ванцзи: «Вэй Ин! Что здесь творится и почему ты спаиваешь моих учеников?»

Вэй Усянь: «Не спаиваю, а преподаю важные жизненные уроки!»


Цзян Чэн: «Кто посмел спаивать моего племянника?!»


Вэй Усянь: «Это наш общий племянник, вообще-то!»
Лань Сычжуй: «Нас никто не спаивал, мы это... все сами!»


Вэй Усянь: «А лучше положи Цзыдянь и выпей с нами, тут еще есть!»
Цзян Чэн, вздыхая: «Ладно, что с вами всеми делать...»
Так в семейной ссоре победила дружба (и немного — алкоголь).

@темы: культивация и культиваторы

---

всё подряд

(дайри сыпятся, самое время писать посты)
Ощущения от дайри-постапокалипсиса: сижу на развалинах, чищу винтовку, прикидываю, как лучше отстреливаться от зомби (первые зомби в лице спам-ботов уже потихоньку лезут, кстати). Ну то есть нормальный постапокалипсис, в принципе, говорю как любитель жанра (=
А, да, как и полагается — выкопал бункер (на дыбре). Точнее, выкопал уже давно, но настало время отряхнуть с него пыль. Если получится, перетащу туда всё нажитое непосильным трудом добро (и вроде в дайрике ничего объективно ценного нет, но за четырнадцать лет накопилось прилично, жалко будет просто потерять). Даже если перетащить не выйдет, писать все равно буду — странным образом крушение дайри мотивирует вползти обратно в бложик.

В других новостях: прошла ЗФБ. Наша командочка скромного и обаятельного китайского злодея вздребезнулась, сопритюкнулась и выложила наконец-то деанон.

(и он же на AO3, если тут помре)
Вклад моих лапок там — возвращение пушистых шариков, немного переводов, сомнительный юмор и верстка вот этого всего. Не стреляйте в мумрика, он верстает как умеет. И из второй китайской команды тоже немного есть, надо бы тоже сопритюкнуться и перетащить всё хотя бы на фикбук (да и сюда, для порядка).

В окружающей же реальности происходит весна, теплеет, крокусы цветут, парочка безумных магнолий тоже собралась зацветать зачем-то. Локдаун слегка приподняли, магазины открыли, и это радует — меня бездуховно раздражала невозможность купить одежду где-то, кроме несчастного Волмарта. И невозможность зайти в магазин GW потрепаться с тамошними прекрасными работниками про миньки. Теперь вот могу (=
Кстати, о минечках: сижу, крашу, медленно, но уверенно. Недавно добил сорориток, теперь думаю, что дальше — коробка примарисов или одержимый экскаватор? А еще есть коробка штормкастов, которая вообще куплена была для крылышек святой Селестины (ну ладно, не только, вливаться в сигмарятину я тоже хочу, не одним же сороковником). Как обычно, планов много, и основная проблема — это не покупать еще минек (говорит человек, который позавчера заказал кровавоангельского дредноута, но у меня была причина — его хрен поймаешь, вечно out of stock).
Да, отдельный пост про все эти куски пластика, конечно, будет. И про примарха, и про домик для маленьких сорориток, и вообще про всех (=

@темы: лытдыбр, фандомное побоище, сорок тысяч способов подохнуть

---

С новогодним настроением как-то не очень, с итогами тоже, поэтому пока что тут полежат рождественские космодесантники. Хоть какое-то настроение (=

@темы: картинная галерея, сорок тысяч способов подохнуть

---

сыны Сангвиния пыщ-пыщ

Давно хотел написать пост про своих ангелочков. А то что они стоят покрашеные, пылятся себе — надо хоть зафиксировать. И дурацкие имена для всех таких возвышенных воинов Императора, как же без них (=

И да, я придумал им всем имена и характеры

— брат-капитан Кусиэль
Назван в честь героя Ереси (про которого мы с товарищами когда-нибудь таки напишем, и вообще нормальное имя у него есть, но как-то так исторически сложилось, что мы зовем его Кусиэлем). В случае необходимости делает КУСЬ. Суров, непоколебим, неостановим (попробуй останови терминатора), отличается талантом к неожиданным тактическим решениям.

— брат-апотекарий Гематоген
Технически он Сангвинарный жрец, конечно, с чашей и всем прочим. В чаше красиво плещется кровушка, внутре тоже она же (священная кровь примарха, в смысле). А вот сам апотекарий к питию крови особенной любви не испытывает — профдеформация, и так ее слишком много вокруг.

— брат Аматиэль
Он же попросту Ам, он же первый опыт в сборке и покраске. «Ам» — потому что любит пожрать, в том числе и на поле боя (ну упыри, что с них взять). Печень там откусить, кровушки хлебнуть... Что интересно, при этом ходит с плазмаганом. С другой стороны, после болтера вообще остается только фарш, и еще пойди его отскреби со всех поверхностей, а он, может, предпочитает прожаренное мясо врагов.

— брат Упоротион
Непревзойден в стойкости веры. Перед боем молится Сангвинию, в бою не прекращает молиться; иногда примарх ему даже отвечает (по его собственным утверждениям). Возгласы типа «крыло Ангела осеняет нас, братья, вперед!» очень хорошо действуют на боевой дух, поэтому ему выдали знамя и артефактный силовой меч, чтобы вдохновлял еще больше. Очень любит приносить обеты, так что печати чистоты висят на всем, где только можно. Был бы капелланом, но карьере препятствует тот факт, что там нужно много читать и писать, а его хотя бы грамоте научили уже в ордене и то с трудом, из очень дикого племени товарищ.

— брат-сержант Марк, чаще называемый Пугнус Магнус
Он же «Большой Кулак», но мы интеллигентный орден и перевели это на высокий готик. Собственно, экипирован силовым кулаком, которым с равной эффективностью устрашает противников и собратьев. Без специализированного кулака тоже много чего может — ходят байки про то, как он чуть ли не голыми руками забил орочьего варбосса. Мужик простой и незамысловатый, как и полагается сержанту, так что в отделении у него полный порядок.

— брат Флориан
Он же Цветочек, но это строго для своих. Ветеран сражений, серьезен, собран, немногословен и все такое.
Драматическая история про то, как он познакомился с товарищем сержантом: во-первых, они ровесники, во-вторых, происходят из соседних племен с кровной враждой между собою. Поэтому при первой же встрече, еще на отборочных испытаниях, эти милые юноши немедля набили друг другу морды. Их, конечно, разняли (то есть капеллан просто взял обоих за шкирку и тряхнул пару раз), но они не угомонились и продолжали взаимопинание всё время обучения. Потом, будучи уже полными братьями, они влетели в какую-то очередную ебалайку на боевом задании, поспасали друг другу жизнь и вдруг осознали, что хрен ли они соперничают, если так круто друг друга дополняют. С тех пор и дружат, уже две сотни лет как.

— брат Аквариус
Он же был поименован Реликвариумом (из-за кучи висящих на нем припендячек), он же немедленно переименован в Аквариума. Ходит по краю Черной Ярости, но от перевода в Роту Смерти пока удерживается — во многом благодаря силе веры (реликвии на нем висят не просто так). Зато печатей с клятвами нет, кроме одной — но даже на ней ничего не написано, и какой обет он дал, знает только он сам.

— брат Суфаэль
Он же Зефирка (каюсь, назван в честь конфеты — но это реально звучит как хорошее ангельское космодесантское имя!). Ходит со здоровенным штурмовым болтером, пыщит всё живое, в целом выглядит так, будто за «зефирку» расстреляет на месте, но на самом деле обладает трепетной тонко чувствующей душой. Хотя успешно это скрывает.

— брат Амфибрахий
Как ни смешно, реально поэтичен по самое некуда. В качестве проявления поэтичности нацеплял крылышки на броню куда только мог, обеты на печатях пишет в стихах и так далее. Врагов разделывает тоже красиво и поэтично (ну, если кого фонтаны крови не смущают). Правда, набор метафор у него, гм, несколько ограничен — но зато может красиво задвинуть про пятьдесят оттенков красного.

— брат Ориальтус Ориолион
(тут в ход пошел генератор имен, и был он беспощаден)
Немного паладильник. Таскает артефактную старую броню, почитает священный Алый Грааль, старательно соблюдает ритуалы. В порядке смирения духа и воспитания добродетелей увлекается, кстати, вышиванием (и отличные ведь гобелены выходят, один даже у капитана роты висит).

— брат Хелидис
Типичный снайпер должен бы быть тихим и немногословным... ага, щас. Этот — любитель поржать, порассказывать непотребные анекдоты про примархов и вообще душа компании. Впрочем, в бою таки замолкает и только стреляет — как и положено, редко, но метко.

— брат Кориол
Ходит с мельтой, любит жечь всё, что попадается на пути. К высокому искусству и поэтичности не склонен, но страшно этого стесняется (еще бы, в этом-то ордене) и старается как-то скомпенсировать. Ну хотя бы усовершенствованием методов сжигания.

А теперь — слайды:

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

три медведя под окном

Любимый жанр «Ваха и древние знания». И то, во что эти знания превращаются за сорок тысяч лет.
Читал книжку про Коула и просто не могу не поделиться (=

‘You are aware of Gul Du Lac’s Three Ursine Hypothesis, surely?’ Cawl addressed them all. ‘No? Someone? Really?’ he said in surprise at Felix’s blank look. ‘All right. Some education is required. Gul Du Lac was a scientist of ancient Earth,’ he said. ‘She was one of the thirteen Appollians who led mankind away from Terra tens of thousands of years ago, landing first on Luna. She was instrumental in determining the suitability of alien worlds for mankind’s habitation. Her greatest theorem posited that certain worlds occupy positions that enable life to flourish, the so-called Zonality Gul Du Lac. Position is the most important. This is familiar now, yes?’
‘No, my lord archmagos,’ Felix said.
‘Really? Then imagine if you will, as Gul Du Lac did all those centuries ago, three ursines.’
‘Three ursines?’ said Daelus.
‘Three ursines,’ repeated Cawl. ‘Each has gruel for his breakfast. The first ursine has gruel that is too hot, and goes hungry. The third ursine has gruel that is too cold, and rejects his repast. But the middle ursine!’ Cawl flourished an array of bionic limbs. ‘His gruel is just right. Gul Du Lac used this analogy to classify worlds.’

перевод на коленке

— Вы ведь знакомы с гипотезой Гуль дю Лак о Трех Медведях, я уверен? — обратился Коул ко всем ним. — Нет? Совсем никто? Неужели? — удивленно переспросил он в ответ на непонимающий взгляд Феликса. — Ну хорошо. Немного просвещения не повредит. Гуль дю Лак была ученым с древней Земли, — начал он. — Она была одной из тринадцати Апполонийцев, которые повели человечество с Терры десятки тысяч лет назад, впервые высадившись на Луне. Она также сыграла ведущую роль в определении того, настолько подходят чужие миры для обитания человека. Ее величайшая теорема постулировала, что определенные планеты занимают позиции, где жизнь имеет возможность процветать; так называемая зональность Гуль дю Лак. Позиция — наиболее важный фактор. Это вам знакомо, ведь верно?
— Нет, милорд архимагос, — ответил Феликс.
— Неужели? Тогда вообразите себе, как сделала Гуль дю Лак все эти столетия назад, троих медвежат.
— Медвежат? — переспросил Делус.
— Троих медвежат, — повторил Коул. — Каждому подали кашу на завтрак. У первого медвежонка каша слишком горячая, и он остается голодным. У третьего слишком холодная, и он отвергает свою трапезу. Но средний медвежонок! — Коул взмахнул веером бионических рук. — Его каша как раз нужной температуры. Гуль дю Лак использовала эту аналогию для классификации планет.

подсказка

Goldilocks zone — так называемая «зона Златовласки», она же зона обитаемости вокруг звезды, где уже не жарко и еще не холодно. См. сказочку про трех медведей, только не версию с Машей, а англоязычный вариант с этой самой Златовлаской.
Ну, про «тринадцать Аполлонийцев» и так понятно, но сформулировано просто прекрасно.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

эльдарская некромантия и тираниды

Еще один выцепленный из сборников рассказ (этот из «Shield of Baal»), без всякого особого повода. Просто мне нравится Йанден и их концепция «раз не осталось живых, значит, мертвые — встать!»

Название: Полет призраков
Оригинал: «Wraithflight», Guy Haley
Размер: 5760 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Йанна Ариенал, эльдары Йандена
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Флот-улей Левиафан наступает, эльдары предследуют собственные цели... Но общий враг может заставить их объединиться с людьми.
Скачать: .docx

Полет призраков
Гай Хейли

Провидцы путей пели свои песни; песни, что помнили дни славы и дни красоты. Печальные песни, что никогда не должны были стать таковыми, радостные песни, сделавшиеся скорбными от того, что их исполняли в эти ужасные времена. Пути Паутины всё еще отвечали на эти гимны славы, пусть народ певцов и ослабел ныне. Мембрана реальности разорвалась. Золото паутины сменилось чернотой космоса. Холодные объятия Великого Колеса ожидали народ Йандена.

Йанна Ариенал потянулась к мертвым вокруг нее. К тем, что заключен был в ядре бесконечности ее корабля, «Вестника Иннеада». К тем, что находились в истребителях «Цикута» и в ядрах боевых кораблей. К бесплотным воинам, населяющим корабли эскадрильи, к духам, направляющим призрачные бомбардировщики. Их было так много. На флоте Йандена мертвые во много раз превосходили живых.

+Мы снова идем на войну,+ сказала она им.

Неживые зашевелились, отвлекаясь от дел мертвых. Жажда мести зажглась в их медленных мыслях. Корабли эскорта «Вестника Иннеада» выстроились за крейсером, ожидая дальнейших указаний — «Акониты» Призрачной эскадрильи, бессмертный флот Дома Халадеш. Дюжины истребителей ждали за ними.

Паутина распахнулась, точно рот, и извергла флот Йандена из своей золотой глотки. На быстрых крыльях корабли один за другим влетали в реальное пространство, ярко блестя желтым и синим на фоне черноты.

Перед ними был мир, который люди называли Крокенгард — уродливое имя для уродливой планеты. Пепельно-серая атмосфера, пронизанная ядовитыми облаками, окутывала поверхность. Умирающий мир, зараженный людской чумой. Но даже этот отравленный кусочек был лакомством для Великого Дракона. Тираниды Голодного Дракона, того, что люди звали Левиафаном, атаковали планету. Человеческие корабли сражались с ними, отчаянно пытаясь защитить свое испачканное логово.

На мостике «Вестника Иннеада», поодаль от панелей управления, возлежала на кушетке Йанна Ариенал. Она была окружена другими духовидцами. Ангел Йандена свернулась в центре, а остальные семеро расположились вокруг нее, точно лепестки вокруг сердца совершеннейшего из из цветов. С точки зрения тех, кто управлял кораблем, духовидцы находились в вертикальной плоскости, но рамки гравитации мало что значили для эльдаров. Трое живых составляли экипаж «Вестника Иннеада»: двое рулевых и их капитан. За духовидцами стоял строй призрачных стражей. Дюжина их выстроилась полукругом, неподвижные, точно надгробные камни, охраняя Ангела Йандена. Множество мертвых проскальзывало яркими огнями через обнаженное ядро бесконечности, делясь с кораблем своей силой, обеспечивая работу его систем. Среди них были могучие мертвецы, те, что сумели пронести свою силу и цели через врата Морай-Хег.

Шлемы духовидцев были сняты. Глаза закрыты. Дыхание — ровное. Постороннему наблюдателю Йанна могла показаться спящей, пусть и с тревожными снами. Морщина пересекла ее идеальный лоб. Глаза метались под тонкими веками, подведенными прозрачно-голубым.

Она была не одинока в своем беспокойстве. Разум улья причинял боль эльдарам. Как только корабли покинули Паутину, тяжелый груз словно бы рухнул на их души, угрожая раздавить их. Под психической тенью разума улья их мысли становились медлительными, словно у мертвецов. Они были так далеко от тиранидских кораблей — и всё же ужас пробирался в их сердца. Разум улья адаптировался. Рев его слитной души усилился в двадцать раз со времени битвы при Дуриэле. Прежде он лишь приносил боль и отчаяние, теперь же приблизиться к нему означало смерть для чувствительных эльдарских душ.

Иные, более слабые эльдары могли дрогнуть и отступить от такого надругательства над сокровенным — но не народ Йандена. В горьком прошлом они обрели силу. Их гнев превосходил страх. Не только Великий Дракон способен был адаптироваться. Не только Великий Дракон мог использовать мертвых.

+Вперед,+ передала Йанна.

Развернулись паруса кораблей боевой группы, вспыхнули голубым двигатели истребителей. Они набрали скорость и двинулись прочь от основного флота Йандена.

Флот-улей Голодного Дракона вытянулся невообразимо длинной каплей. Его авангард был уже рядом с планетой. Монстры с клювами и твари со щупальцами приблизились к Крокенгарду почти вплотную. Против этой первой волны стояла линия человеческих кораблей и орбитальных защитных станций. Дымка из органических ошметков заволакивала звезды. Но люди не могли победить. С каждым уничтоженным живым кораблем Великий Дракон отвоевывал у людей еще одну позицию. Каждую убитую тварь заменяла дюжина других. А в систему прибывали всё новые и новые, с каждым проходящим циклом.

Йанна видела творения многих людских культур. Даже на высотах своего искусства человечество производило уродливые вещи, а в эту эру Трупа-Императора они были далеки от высот. Их корабли оскорбляли взор одним своим видом.

Среди философов встречались те, кто находил мрачное удовлетворение, рассматривая судьбу человечества упрощенную и грубую версия Падения. Йанна не соглашалась с ними. Их судьба была перевернутым отражением судьбы эльдаров. Бог людей был жив, но умирал медленной смертью. Он не мог спасти их. Ее богиня, Иннеад, еще не явилась, и сейчас шло ее долгое рождение. Ее пришествие должно было вернуть эльдарам прежнюю славу. Но люди считали себя хозяевами галактики.

Время человечества заканчивалось. В грядущие эпохи историки оглянутся на этот перерыв во владычестве эльдаров и отметят краткое появление людей со скучающей прилежностью. Шестьдесят миллионов оборотов эльдары правили звездами. Они будут править ими снова, и уже скоро. Что значили десять тысяч оборотов перед шестидесятью миллионами? Наступала эра возрождения. Люди были не больше, чем крысы, заполонившие закрытый дом и не знающие, что истинные хозяева скоро вернутся.

Человеческие корабли, пусть и уродливые, всё же неплохо держались. Йанна была вынуждена признать это. Но их сопротивление не протянется долго; капля уплощалась, становилась плотнее. Вскоре все космические отродья прибудут на поле боя, и человеческий флот будет раздавлен, а мир, который они защищали, — пожран.

Этого нельзя было допустить.

«Вестник Иннеада» заложил вираж, изящно повернулся из стороны в сторону — рулевой заставлял корабль танцевать просто ради удовольствия. За ним следовали дюжины эльдарских истребителей. «Ночные крылья» и «Ночные тени», перехватчики Алых Охотников, все под управлением живых эльдаров, разошлись тремя широкими веерами, становясь в полумесяцы атакующего построения. Те, в свою очередь, разделились на две эскадрильи по шесть; каждая эскадрилья охраняла такое же число призрачных истребителей «Цикута».

Корабли живых кружились и ныряли, вылетая друг перед другом, точно резвящиеся в волнах дельфины. В разительном контрасте машины в кильватере «Вестника Иннеада» четко следовали курсу — так прямо, что они, казалось, не двигаются вовсе. Это были призрачные бомбардировщики, и все до единого их пилоты были мертвецами. Сквозь волнение варпа они смотрели на Йанну, не отрывая лишенных век глаз от мерцания ее души. Она была маяком, ведущим их к исполнению долга. Ее разум соединялся с ними через ядро бесконечности «Вестника Иннеада»; она была с ними вместе. Тонкая нить судьбы отделяла ее от них, и эту нить так легко было перерезать.

+Лорд-адмирал Келемар, я выдвигаюсь на боевые позиции.+ Ее сообщение было трудно отправить и еще труднее услышать — слабый крик на фоне психического рева разума улья. Лишь огромное количество призраков внутри корабля позволяло ее словам дойти до адресата. Их энергия ускоряла ее мысли, подталкивала машины, которые передавали сообщение. Она обдумывала, не перейти ли на более простые технологии, но разум улья осаждал их на всех уровнях, и электромагнитная интерференция была ничуть не слабее психической.

Келемар ответил.

+Великий Дракон видит тебя миллиардами глаз и сдвигает свои петли. Будь осторожна, духовидец.+

Йанна проследила ментальный импульс Келемара. Части флота отделялись от главного роя, образуя из себя защитный периметр.

+Сметите их со звезд. Дайте нам безопасный проход.+

+Разбей паутину, и мы последуем,+ ответил Келемар.

На мгновение основная часть флота Йандена повисла рядом с тиранидами, на самом краю ореола боли, что порождал разум улья. Они не могли приблизиться дальше. С этого относительно безопасного расстояния изящные военные барки и изогнутые боевые корабли послали невидимые залпы энергии в тиранидские суда, маневрирующие, чтобы заблокировать атаку Йанны. На пути ее боевой группы из расколотых панцирей изливались целые озера жидкости, замерзающие или вскипающие облаками ледяных газов.

Сила разума улья росла и росла по мере того, как «Вестник Иннеада» неуклонно двигался вперед. Давление было чудовищным, пусть даже Йанна и ее группа были защищены от наихудших его воздействий. Ее связь с Келемаром ускользнула, замолкла. Йанна насторожилась, готовясь к худшему. Как и во всех столкновениях с Великим Драконом, в этой партии был элемент отчаяния. Каждая битва приносила новые опасности и новую эволюцию. Йанна заставила себя расслабиться. Она должна была держать свой разум ясным, чтобы не смущать призрачное воинство. Они победят, как побеждали во всех недавних битвах. Так было предрешено.

Она погрузилась в глубину слияния с призрачными пилотами. Завеса смертности спала с ее второго зрения, и она видела мир так, как видят ушедшие. Мерцающий щит, выставленный множеством мертвых «Вестника Иннеада», простирался перед крейсером, прикрывая ее боевую группу от полной силы разума улья. Мертвые защищали живых.

За щитом она видела истинный облик Великого Дракона. Не чудовищных тварей, вторгнувшихся в смертный мир, что плыли среди черноты звездного моря; и не так, как могли бы видеть провидцы — огромный переплетенный канат злой судьбы, доминирующий над всем плетением. Первое было лишь частью целого, второе — психической абстракцией. То, что Йанна видела вместо этого, было реальностью его души.

Это была гигантская тень, заметная издалека, волна ужаса и психической слепоты, что предваряла прибытие флота-улья. Но величайшие тени всегда отбрасывает ярчайший свет, и вблизи душа разума улья сияла ярче, чем любое солнце.

Йанна была так близко, что различала изломанную топографию этого разума, больше звездных систем, сущность, превосходящая размерами богов. Он обдумывал мысли-континенты и выстраивал планы сложнее целых миров. Он видел сны, которые нельзя было даже измерить. Она чувствовала себя маленькой и испуганной перед ним, но не позволила страху сковать ее непокорство.

На фоне этой равнины мигали души эльдаров, их блеск драгоценных камней тускнел рядом с неизмеримым свечением Великого Дракона. И это было лишь одно щупальце этого создания. Его тело тянулось прочь, свивая тугие петли в высшие измерения, соединяясь вдалеке с другими, а затем соединяясь снова, пока из великого сопряжения частей не возникала ужасная истина целого. Йанна смотрела на ее сияние. В отличие от ее бесстрастных мертвых воинов, что ощущали при виде этого лишь эхо гнева, она была заворожена красотой открывшегося зрелища. О, если бы — подумала она — если бы подобную сущность можно было смирить, она изгнала бы Ту-что-жаждет навеки. Если бы только ее голод можно было утолить чем-то иным, кроме плоти и крови миров...

Йанна оборвала свои размышления. Это существо было полностью чужим — враждебным к любой жизни, кроме своей собственной, огромное животное, сосредоточенное только на добыче. В его поступках не было мыслей, не было интеллекта. Да, оно было хитро. Оно проявляло признаки нарождающегося, механического интеллекта, какие можно разглядеть в эволюции, если ускорить ее изменения настолько, как сделал разум улья. Но истинного интеллекта в этом не было. Разум улья не мыслил.

Чем ближе они подходили к битве, тем сильнее людские психические послания — грубой и невнятной формы, как и их корабли, — дразнили ее высшие чувства. Йанна сомневалась, что другие люди вообще могли получить эти сообщения, ибо рев Великого Дракона заглушал всё. Но она чувствовала их, пусть даже для этого ей приходилось тянуться за призрачный щит и подставиться чистой мощи разума улья, что обжигала ее внутреннюю суть. Йанна уловила смысл сообщений и нырнула обратно в безопасность.

Это были неуклюжие стихи, наброски, очерченные затертыми метафорами.

И все они были мольбами о помощи.

Ядро бесконечности «Вестника Иннеада» запульсировало. Заговорил капитан:

— Госпожа Йанна, люди пытаются выйти с нами на связь.

+Я знаю,+ передала она. Ее мысленный голос эхом отразился на мостике. Она задумалась на мгновение, сожалея, что не обладает предзнанием провидцев. +Включите их сообщение.+

Среди треска помех послышался лихорадочный человеческий голос. Их технология не могла справиться с яростью роя, и потребовалось немало тонкой настройки на «Вестнике Иннеада», прежде чем стало возможно различить слова.

— Эльдарский корабль, назовите себя. Эльдарский корабль, вы враждебны или нет?

По правде говоря, вряд ли это могло иметь значение — ее корабли были слишком далеко и слишком быстры, чтобы люди сумели открыть по ним огонь, даже если бы не были заняты сражением с Великим Драконом.

Йанна находила людей одновременно отвратительными и завораживающими. Их слова были немногим лучше животного хрюканья, исковерканные неуклюжими губами, но эмоции за ними были чисты, пусть и слабы, и они выдавали нечто высшее. Йанден помнил их до их первого падения, когда они были чем-то лучшим. И Йанна не могла на самом деле ненавидеть их за это.

— Ты ответил, Йетельминир? — она заговорила вслух — чуждое, неприятное ощущение сейчас, когда она пребывала в единении. Наполовину вырванная из совершенного гнева мертвых, она испытывала отвращение к собственной плоти. Тело было точно слеплено из вязкой глины, зубы казались увязшими в земле шероховатыми камнями, и язык ворочался между этих камней трупным червем.

— Нет. Люди по-прежнему требуют аудиенции, — отстраненно ответил капитан Йетельминир. Он тоже был наполовину соединен с ядром бесконечности корабля, погружаясь в утешение мертвых, как и сама Йанна. Он был высок и красив, его одежды сияли яркостью радуги, но лицо его было столь же мрачным и отмеченным печатью скорби, как у любого на Йандене. — Будем ли мы говорить с ними? Они могут оказаться полезными.

Йанна обдумала это. Она согласилась.

— Я поговорю с ними.

Открылся канал связи, настроенный на грубую технологию мон-кей.

— Я — Йанна Ариенал, духовидец Йандена, — сказала она. Человеческая речь была такой ограниченной, неспособной передать тонкие оттенки — разве что приблизительно. Йанна была благодарна за это. Они воспримут в ее словах только то, что будет произнесено. — Мы пришли, чтобы предложить помощь.

Последовала задержка — скорость света ограничивала сообщения. Психическое впечатление пришло задолго до их ответа. Чувство облегчения было почти осязаемым. А ведь эти существа сожгли бы ее живьем просто за то, кем она была. Как разительно всё менялось, когда они оказывались одни и испуганы. Разумы мон-кей были просты и незамысловаты, точно галька в реке.

Наконец, в сфере изображений появился человек, мужчина. Машины «Вестника Иннеада» идеально воспроизводили его уродство. Лицо и голос выдавали его подозрения.

— Я — капитан Гортенс со «Славного завоевания». Мы должны обсудить, как нам скоординировать наши усилия. Каковы ваши намерения?

Йанна открыла глаза и позволила своему изображению проявиться перед ним.

— Мы убьем их корабли-разумы, затем их матку.

Еще одна пауза.

— Тот огромный корабль в сердце флота?

Йанна чуть наклонила голову. Для эльдаров это означало бы согласие, хотя и дополненное саркастическим одобрением в адрес того, кто подтверждал очевидное. Затем она вспомнила, с кем разговаривает.

— Да, — сказала она.

— Мы уже близко. Ваша атака на фланг позволит нам проникнуть в глубину роя. Мы двинемся вперед и уничтожим их! Сражаемся вместе?

Йанна поморщилась, слыша отрывистый лай человеческой речи. Изо рта капитана летели брызги слюны. Даже эльдарские дети умели лучше контролировать себя.

— Да. Вместе, — она говорила медленно, чтобы человек точно понял. — Не дайте им развернуться, пока мы не разрушим их психическую сеть. Тогда вы должны двинуться вперед без задержек.

Капитан тупо смотрел на нее, пока сообщение неслось к его кораблю в безыскусной волновой форме. Затем он кивнул, воодушевленный. Она была помощью, на которую они и не надеялись. Пот облегчения катился по его лицу.

— Возможно, мы могли бы...

— Я всё сказала.

Йанна оборвала болтовню усилием мысли. Слушать людей было так утомительно. У нее были дела, которые следовало выполнить. Ее боевая группа была уже у внешних границ роя.

— Мы приближаемся к цели, госпожа Йанна, — сказал Йетельминир. — Психические щиты держатся. Мертвые исполняют свою задачу и хорошо прикрывают нас.

Йанну печалили эти новости. Призраки потратили многое, чтобы защитить ее. Теперь они станут слабее. Некоторые расточатся вовсе и будут поглощены.

— Через одну десятую цикла мы будем среди их заградительных кораблей, — продолжил Йетельминир. Его глаза метались туда-сюда, следя за спроецированным машинами дисплеем, видимым лишь ему.

В глазах мертвых их цель отделилась от сияния Великого Дракона — узел в его сложнейшей сущности-паутине. Один из огромных кораблей-ульев, не величайший, но всё же значительный. Давящее воздействие разума улья рядом с подобныс созданием было чудовищным, и дальше должно было стать еще хуже. Мертвые не испытывали этого. У них не было физических оболочек, из которых их души можно было исторгнуть. Йанна вела призраков Йандена к их мести, чтобы живые могли следовать за ними.

Мимо проплывали разорванные тела тиранидских кораблей. Еще больше их приближалось, чтобы заткнуть пролом. Ночные крылья и Алые охотники уже втягивались в быстрые схватки с червеобразными торпедами и змеевидными тварями-перехватчиками, которые преследовали их с выхлопами ярко-зеленой биоплазмы.

Сперва следовало расчистить путь.

+Перережьте канат,+ скомандовала Йанна.

По ее приказу «Цикуты» рванулись вперед; корабли эскорта отстреливали заградительные шипы в их сторону. Истребители пробивались к целям, приготовив оружие ближней дистанции. Щупальца на кораблях-кракенах зашевелились в предвкушении. Из дыхалец вылетели противолазерные ледяные поля. Вторичные рты изрыгнули заградительные облака плоти.

Вся эта защита была бесполезна против оружия, которое несли «Цикуты».

В Ином Море раздался вой — яростный вопль, полный боли и смерти. У Йанны заныли зубы, а ведь она была давно привычна к этому. Она чувствовала скорбь пилотов-зачарователей, которые направляли ярость мертвых в орудия своих кораблей. Там сущность мертвецов переплавлялась в вопящее лезвие, рассекающее душу. Боль пронзила каждый эльдарский разум в радиусе действия и сразу же сменилась облегчением, когда психическая коса пронеслась по варпу, отрезая души тиранидских кораблей от разума улья. Их псевдоподии и клешни замерли, и выхлопы био-двигателей прекратились. Люминесценция замигала, угасая.

Остались лишь мертвые панцири.

Разумы кораблей, охраняющих психический узел, были уничтожены. Они безжизненно плыли по волнам битвы. Тяжелое давление разума улья слегка уменьшилось. Йанна яростно усмехнулась.

+Дальше! Дальше!+ передала она, подстегивая мертвых своим триумфом. Они подобрались ближе к кораблю-улью.

Орудийные трубки незадетых тиранидских кораблей дернулись в судороге, облака газа вылетели из выхлопных отверстий. Стая противокорабельных червей устремилась к «Цикутам».

Эльдарские корабли свернули в сторону, ни на мгновение не нарушив строй. Один из червей попал в цель и вонзился в крыло, прямой, точно копье. Вцепившись, он мгновенно утратил твердость. Червь затрепыхался, затем обернулся вокруг корабля и сжал кольца. Истребитель взорвался осколками блестящей призрачной кости. Психические крики его пилота-зачарователя и призрачных пилотов пронзительно звучали на фоне глухого рева разума улья. Даже здесь, в этом владении света и тени, где правило пламя дракона, Йанна расслышала далекий, безумный смех Той-что-жаждет.

Еще один истребитель взорвался, расколотый ракетой из кровавых костей. Третий влетел в облако крошечных жуков, которые набросились на него и, точно обезумев, прогрызли обшивку и всё, что было под ней. Четвертый, а за ним и пятый взорвались, поглощенные выбросами плазмы.

—Дракон целится в «Цикуты», — заметил Йетельминир.

+Конечно же,+ передала Йанна.

Но другие уже прошли кордон, сопровождающие их Алые Охотники вились между червями, змеями и жадными щупальцами. Они рассекали их на части сияющими копьями. Другие на высокой скорости встряхивали крыльями, чтобы сбросить вцепившихся червей и позволить товарищам по эскадрилье вскрыть их лазерным огнем.

Это было сделано. Пустая воронка пространства, обрамленная бездушными оболочками защитных существ, вела точно к узловому кораблю. Йанна сфокусировала на нем свое колдовское зрение, внушая срочность призрачным бомбардировщикам, что летели за ней следом. Она погрузилась в собственные воспоминания о Тройной Горести, вспоминая вторжение тиранидов на Йанден. Купола, расколотые органическим оружием, сады, пожранные неразумными животными, чтобы создать новых неразумных животных без всякой мысли о тонкостях бытия. Эльдары, быстрые и прекрасные в жизни, раздавленные под копытами живых танков. Ее собственный гнев горел ярким пламенем.

+Вперед,+ передала она им.

Разумы духов встрепенулись от воспоминаний Йанны. Жажда мести вытащила их из мира снов обратно, в материальный мир, пусть и на время. Со скорбным воем эльдарские призрачные корабли устремились к кораблю-улью, изящно огибая дрейфующие тела его мертвого эскорта.

Йанна смотрела глазами «Вестника Иннеада», темпоральными и психическими. В Великом Колесе корабли неслись через черноту, усеянную кусками плоти, к похожему на слизня кораблю-улью. Он впечатлял размерами — не меньше огромных куполов над Йанденом. Связь этого корабля с разумом улья была слишком сильна, чтобы разрушающие косы «Цикут» могли перерезать ее, а мощь Дракона слишком велика, чтобы смертные могли к нему приблизиться. И потому физическое уничтожение оставалось единственным выходом. Иней блестел на морщинистой коже, изрытой тысячелетиями космических путешествий. Обрамленная щупальцами голова, крошечная в сравнении с астрономическими размерами остальной туши, трепыхалась впереди. На противоположном конце находился плоский хвост, точно у пиявки. Меньшие существа кишели на его теле, отыскивая подходящие позиции для стрельбы из огромных пушек, растущих на их спинах. Вдоль тела корабля открылись отверстия в панцире, выпуская наружу орудия.

Влажные орудийные порты изрыгнули в космос свои заряды. Корабль-улей содрогнулся, открывая огонь. Существа на панцире направили свои паразитические пушки на призрачные бомбардировщики и плюнули плазменными разрядами.

Йанна стиснула зубы. Бомбардировщики были слишком медлительны, чтобы самостоятельно уйти из-под обстрела. Призрачные корабли эскадрильи поддержали своих меньших братьев. Пульсарные и плазменные пушки уничтожали тучи живых ракет, но их было слишком много. Йанна и ее духовидцы вели призрачный флот, напрягая все силы. Мучительный выбор каждый раз открывался перед ними. Слишком мало было духовидцев, чтобы направлять всех, слишком много душ, которые нужно было спасти. Какой корабль получит их наставления? Какой останется без управления и слепо врежется в заградительный огонь? Йанна выбирала, какие из душ вернутся в цепи бесконечности Йандена, а какие обречены будут на худшую из возможных судеб, — и выбирала, не раздумывая. После боя она ужаснется своему выбору, каким бы он ни оказался. Сейчас у нее не было на это времени. Она изгнала из своего разума грядущую скорбь.

Призрачные бомбардировщики подошли с головы и с фланга; те, что заходили с кормы, отыскивали огромные родовые каналы кораблей снизу. Призрачная эскадрилья поливала корабль-улей беспощадным пульсарным огнем.

+Освободите свое возмездие, мертвые Йандена,+ подумала Йанна. Ее слуги повторили мысленное послание семь раз.

Из-под изогнутых вперед крыльев ударили ракеты. Они скользили в космическом море, точно были рождены для этого, изящно уворачиваясь от заградительных шипов, выплюнутых кораблем-ульем.

Ракеты переделали, взяв за образец тварей-бурильщиков из флота-улья. Они вонзились в поверхность корабля, и термоядерные генераторы проплавляли путь в глубину тела существа. Секунды спустя вспыхнул не-свет. Йанна отвернулась. Она заставила отвернуться мертвых. Идеальные сферы на месте взрывов распахнулись в варп, и на кратчайшую долю мгновения Слаанеш смотрела прямо на них жадными глазами. Невыразимый ужас — оказаться пойманным между настолько неутолимым голодом с двух сторон.

Порталы захлопнулись. Плоть корабля-улья осталась усеяна огромными сферическими пустотами. Он извивался в агонии, и его предсмертный крик был чудовищен. Следом взметнулся новый вопль. Великий Дракон взревел от ярости — часть его безграничного духа была уничтожена. Черная пустота появилась в свете его огня души. Давление в разумах эльдаров уменьшилось.

Снаружи заграждения из живых кораблей адмирал Келемар продолжал бомбардировку. Флот-улей, по-прежнему растянутый по всей системе, был втянут в бой на трех фронтах. Он выгнулся в сторону основной части флота Йандена. Эльдары скользнули прочь; их пульсары песли свои невидимые, беззвучные песни смерти.

Имперский флот упрямо продвигался вперед, к главному судну Дракона — кораблю-норне. Некоторые из их кораблей безвольно дрейфовали, оплетенные щупальцами кракенов, чьи клювы глубоко погрузились в их борта. Оставшиеся пытались выбраться на подходящие огневые позиции. Они были осаждены со всех сторон, но удар Йанны возле самого сердца флота-улья оттянул на себя подкрепления, и теперь имперцы были всё ближе к цели.

Йанна выбрала еще один корабль — раздутый, похожий на кожистую медузу, окруженную быстрыми стаями тварей-истребителей. Этот был намного меньше, не один из центральных кораблей-ульев, но тоже представлял собой мощный узел.

+Вторая цель,+ передала она.

Снова «Цикуты» расчистили путь, и снова призрачные бомбардировщики доставили свой смертельный груз. Как только синапсы были обрублены и мощь разума улья уменьшилась, Келемар подвел свой флот ближе, поливая рой убийственным огнем.

Так продолжалось снова и снова, пока седьмой гигантский корабль не погиб под атакой Йанны.

Люди уже проникли в сердце роя, где обрушились на огромный корабль-норну — место обитания чудовищной тиранидской матки. Для эльдаров битва была выиграна.

+Это последний из них. Отходим,+ приказала Йанна. Ее корабли мгновенно перестроились и двинулись через поле обломков, созданное ими самими, обратно в чистое пространство.

+Потери невелики как среди живых, так и среди мертвых. Вас можно поздравить, моя госпожа,+ передал Келемар. Теперь, когда синапсы роя были уничтожены, разум улья превратился в фоновый шум, и они вновь могли свободно общаться.

+Так суждено,+ ответила Йанна.

Она начала освобождать свой разум из мира мертвых. Еще не завершив процесс, она села и потянулась, позволяя свой душе пребывать в двух мирах. Ощущение собственного тела перешло из отвратительного в прекрасное — она полностью вернулась в физическую сущность. Напряжение в мышцах приносило радость, и она улыбнулась.

— Люди снова вызывают нас, — сказал Йетельминир.

Йанна пожала плечами. Позволь им говорить, подразумевал этот жест, но меня не волнует, что они скажут.

Лицо капитана Гортенса снова появилось перед ней. Оно было хмурым, его грубые черты выражали отчаяние — или какое-то более простое человеческое чувство сродни этому.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Мы завершили свою задачу, — сказала Йанна. — Нити судьбы сдвинулись в нашу пользу. Будущее подчиняется нашему замыслу.

Давление разума улья, и без того разрушенное уничтожением кораблей-синапсов, становилось всё меньше по мере того, как «Вестник Иннеада» мчался назад к вратам Паутины.

— Вы бросаете нас умирать! Вы оставляете наш мир на съедение.

— Это не так, — сказала Йанна. — Смотрите.

На сером мраморе Крокенгарда вспыхнуло пламя.

Гортенс отвлекся на секунду — его команда докладывала информацию. Йанна знала, о чем они должны были говорить. Лицо капитана ожесточилось.

— Значит, всё это было уловкой. Вы явились, чтобы напасть на нас! — его рот искривился. — Экстерминатус! Вы уничтожили наш мир. «Вероломны эльдары, нет им доверия!» — Он цитировал какой-то людской священный текст. — Я должен был знать, что от вас нечего ожидать милосердия.

Йанна могла оборвать связь, но не стала этого делать. Она испытывала некое сочувствие к этому низшему существу. В конце концов, он сражался отважно.

— Огненное Сердце, — пояснила она. — Устройство, уничтожающее этот мир, чтобы Великий Дракон не пожрал его. Мы убиваем вас, это правда, но лучше это сделаем мы, чем ваш мир станет пищей Великого Дракона. — Она сделала паузу. — Я приношу извинения.

Она окинула взглядом битву. Остатки флота-улья продолжали сражаться, разъединенные, но по-прежнему смертоносные.

— Если мы атакуем этих существ и поможем вам дальше, это приведет к недопустимым потерям среди моего народа, — сказала Йанна. — Наступает время, когда мы будем биться рядом с вами. Но сегодня — не один из таких дней. Корабль их матки роя умирает. Этот мир мертв. Здесь им нечем питаться, кроме собственных мертвых, и нет возможностей восстановить свою численность. Это щупальце уничтожено, и здесь Великий Дракон не найдет себе пищи, если попытается в будущем вновь двинуться в этот регион. Разве это не стоит вашей жертвы? Один мир ради многих?

Она моргнула, с любопытством изучая человека. Она жалела его. Его собственные сородичи делали то же самое в других местах, и всё же он был шокирован. Сколько других он бездумно обрек на смерть сам? Похоже, собственное уничтожение всегда значило больше.

— Если вы отступите сейчас, вы можете спасти некоторые из ваших кораблей, — продолжила Йанна. — В конце концов, здесь вам уже нечего защищать.

Гортенс чуть не задохнулся от возмущения. Она надеялась, что он прислушается к ней.

— Это не...

Психический импульс Йанны завершил их разговор.

— Возвращаемся домой, капитан Йетельминир, — сказала она.

Капитан поклонился:

— Да, моя госпожа.

Врата в Паутину широко открылись, и «Вестник Иннеада» устремился к ним. За ним ярко пылал костер уничтоженного Крокенгарда.

Йанна снова одержала победу. Пятнадцать миров не достанутся больше бездонной пасти Голодного Дракона благодаря применению Огненного Сердца, и это заставит тиранидов свернуть прочь от эльдар, в сторону...

Что-то было не так. Некое ощущение где-то на задворках разума. Ощущение усилилось, превращаясь в боль.

Ее душа была охвачена страданием.

Йанна закричала, рухнув с кушетки на пол. Боль отступила, затем вновь вцепилась в нее. Ее стошнило.

Мертвые были в смятении. Удар по ней отразился на ее боевой группе, перепрыгивая от одного разума к другому. Двигатели призрачных бомбардировщиков заглохли. Хрупкие крейсера призрачной эскадрильи завертелись, раскачанные психической волной.

Слепящий свет обжигал душу Йанны. Узкий тоннель протянулся вдаль, охватывая бесконечное расстояние. Пробой через ткань мироздания. Она чувствовала, как от него расходится рябь в варпе. Чувствовала рябь в паутине.

Она ощутила словно бы око, подчиненное великой силе. Интеллект, перед которым умалялось Великое Колесо галактики. Она открыла второе зрение — лишь затем, чтобы понять: Дракон смотрит на нее своим чудовищным взглядом.

Казалось, бесконечно долгие эпохи он изучал ее. И в этом взгляде была ярость.

Дракон был разъярен, и он гневался на нее. Не на галактику, или этот сектор, или ее расу. На нее лично. Обещание бесконечных мучений было в этом взгляде, того, что сама ее сущность будет порабощена и использована против других, что ее тело будет восстановлено снова и снова, чтобы страдать под мщением Дракона.

Ужас, о котором она не могла и помыслить, затопил ее разум. Она закричала снова, и на сей раз каждый эльдар флота закричал вместе с ней.

*
Когда Йанна наконец очнулась, на «Вестнике Иннеада» было темно. Она с трудом выдохнула. Ноги дрожали. Она заставила себя подняться, ухватившись за спинку кушетки. В пальцах не было силы. Другие духовидцы лежали на своих местах неподвижно. Двое, она была уверена, были мертвы.

Рулевые обмякли без сознания над приборными панелями, а капитан распростерся на полу в ворохе разноцветных одежд. Главный обзорный шар по-прежнему светился. В нем Йанна видела, что эльдарский флот рассыпался, беспомощно дрейфуя в пространстве. Люди, тем не менее, продолжали сражаться. Корабль-норна яростно пылал. Возможно, именно это оборвало связь между ней и Великим Драконом?

От одной мысли о контакте ее замутило.

Мысли Йанны потянулись к кораблю, и мертвые «Вестника Иннеада» тоже пробудились, выбираясь из ядра бесконечности, где они прятались, потрясенные и робкие.

Вновь загорелся свет. Тусклое мерцание стен росло, пока корабль не стал выглядеть как подобает. Йетельминир застонал и перевернулся. Он с трудом встал, выпутываясь из своего переливчатого плаща. Рулевые тоже очнулись, хотя и не без усилий.

— Моя госпожа?

— Я в порядке, Йетельминир, — ответила Йанна. Она не сводила глаз с отчаянной битвы. Флот-улей был разбит. Но, даже лишенные управления, отдельные живые корабли были смертельны и превосходили людей в численности — двадцать к одному.

Она смотрела, как трое кораблей-кракенов схватили один из людских крейсеров. Он разломился на части, его реактор взорвался яркой вспышкой плазмы.

Йанна приняла решение.

— Лорд адмирал? — она произнесла это вслух.

Келемар отозвался не сразу, и пауза была долгой.

— Моя госпожа? — ответил он слабым голосом.

— В каком состоянии ваш корабль? Ваш флот?

— Неповреждены. Мой экипаж страдает. Некоторые мертвы.

— Собирайте их.

— Что это было?

— Великий Дракон, — сказала Йанна. Она говорила холодно, боясь, что страх отразится в ее голосе. Если это произойдет, она была уверена, что сойдет с ума. — Постройте корабли в боевой порядок.

— Мы не возвращаемся на Йанден?

— Мы не возвращаемся на Йанден. Мы остаемся, чтобы помочь мон-кеям.

— Этого не было в плане.

— Планы меняются, — отрезала она. — В грядущей битве пригодится каждое оружие.

Эльдарский флот медленно перестроился в прежний порядок и двинулся назад, на тиранидов.

— Скажите людям, что мы идем, — сказала Йанна.

Йетельминир кивнул. На его лице виднелись морщины, которых не было прежде.

Йанна вновь откинулась на кушетку и соединилась с мертвыми пилотами призрачных бомбардировщиков, сообщая им их новую задачу.

Они приняли ее с радостью, ибо мщение мертвых не знает пределов.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

кирпичики

Внезапно нашел в одном из сборников (BL Events Anthology 2018-19) рассказик про Сигизмунда — ну и перевел, не отходя от кассы. Люблю кирпичиков в исполнении Френча, а Сигизмунда так вообще всегда (=

Название: Защитник клятв
Оригинал: «Champion of Oaths», John French
Размер: 4901 слово в оригинале
Пейринг/Персонажи: Сигизмунд, Имперские Кулаки
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Сигизмунд — непревзойденный воин, и он по праву занимает место среди рыцарей Храма Клятв. Но чтобы стать главой Храмовников, он должен сразиться со всеми своими братьями... // мечемашество в ассортименте, няшный упоротый Сигизмунд, воспоминания про детство и юность прилагаются
Скачать: .docx

Защитник клятв
Джон Френч

«Меч обретает то лезвие, что дают ему».
— афоризм Кланов Клинка Гобинала, Терра (эпоха неизвестна)

— Ты готов?

Сигизмунд поднял взгляд. Архамус, мастер хускарлов, смотрел на него в ответ — ровно и твердо.

Сигизмунд позволил дыханию пройти сквозь себя, успокаивая; позволил адреналину схлынуть из его мыслей; позволил своим пальцам повиснуть, пустым и неподвижным. Над ним черные стены Храма Клятв поднимались к сводчатому потолку. Имена воинов легиона смотрели с этих стен — отмеченные золотом, высеченные в камне. Пламя горело в бронзовых чашах, висящих на железных цепях. В тенях ждали его братья — две сотни воинов, закованные в черное и желтое, в черно-белых накидках-табардах, с оружием в руках. Храмовники. Стражи клятв Седьмого легиона. Именно здесь каждый воин Имперских Кулаков приносил свою клятву братьям, примарху и Императору, и Храмовники защищали их своими мечами и своими жизнями.

Архамус по-прежнему смотрел на Сигизмунда, ожидая. Мастер хускарлов занял свой пост лишь год назад; но он пользовался уважением задолго до того, как стал главным телохранителем Рогала Дорна. Архамус был одним из Первых — тех воинов, что были приняты в легион после того, как Император нашел Рогала Дорна. Одного этого было бы достаточно, чтобы Архамус заслуживал почтения. Он был здесь в качестве заместителя Рогала Дорна, чтобы проследить, что всё сделано правильно. Если Сигизмунд потерпит неудачу, примарх не увидит его слабости. Сигизмунд коротко кивнул.

— Хорошо же, — сказал Архамус и протянул меч, который принес из оружейной «Фаланги». Другой меч висел за его спиной, в ножнах из черной кожи и серебра; клинок клятвы Храма, меч, который будет носить Сигизмунд, если сумеет пройти грядущее испытание.

Сигизмунд стиснул рукоять предложенного клинка и ощутил, как вес оружия вливается в его руку, когда Архамус отпустил меч. Сервомоторы брони негромко загудели, когда он обернулся к кругу своих братьев.

— Начинайте, — произнес Архамус, и первый из двухсот Храмовников бросился на Сигизмунда в вихре стали.

***

Ночь опустилась на Ионическое плато. Кочующие лагеря, покрывавшие равнину, появились здесь недавно — наследие Объединения и войн, что велись ради него. Те, кто могли сбежать от войны между старыми тиранами и новым, явились сюда и укрылись в руинах забытых империй. Они построили лабиринт из металла и ткани, что раскинулся на двести километров и обрывался в итоге в радиационные зоны на юге. Это была зараженная земля. Зараженная не так, как ядовитые пустоши Гоби, но порченная легендами, что цеплялись за эти места. Потому-то она и была пуста, когда пришли беженцы.

Старые монархи и деспоты, что высекали свои дворцы в каменных склонах гор и чьи могилы усеивали равнины внизу, были колдунами и говорили с духами. Они сгинули в забвении Древней Ночи, оставив свои распадающиеся царства и смутные воспоминания о страхе в землях, что граничили с ними. Беженцы презрели эти страхи — нужда в убежище оказалась сильнее призраков из старых историй. И всё же мало кто решался заглянуть в руины или коснуться гробниц.

Кроме юных. Для них мертвое прошлое существовало лишь ради того, чтобы его можно было подобрать и носить, точно сброшенный плащ. Стаи молодежи, что собирались и блуждали по равнине, взяли старые истории и присвоили их. Отправляясь в набеги и погромы, они надевали рогатые маски из зазубренного металла, вымазанные белой краской, и короны из полированных обломков. Названия их банд отзывались на легенды этой земли: Кровавые Призраки, Короли-Трупы, Королевы Аида. Они приходили в ночи, и убивали или жестоко мучили тех, кто не мог защититься. Чаще всего их добычей становились тысячи сирот, что обитали в трещинах жизни кочевых лагерей. Иные говорили, что банды забирают тех, кого могут, и принимают к себе, пополняя свои ряды с помощью похищений.

Сигизмунд поглядывал на доски, закрывающие вход в заброшенную цистерну. Дождей не было уже много дней, и в воздухе висел металлический привкус статического электричества вместе с запахом пыли и дымом костров, на которых готовили еду. Кочевые лагеря тянулись во все стороны — море обломков и изорванной ткани. Веревки с колокольцами, сделанными из металлолома, звенели на горячем ветру. Электрические воздушные змеи висели высоко над головами, привязанные к пустым батареям, ожидая, когда ударят молнии. К западу поднимались отроги Афлонийской горы, царапая небо цвета ушибов. Кости и черепа старых крепостей сияли оранжевым и золотым на ее склонах под последними лучами солнца.

— Я их не слышу, — сказал Нестро, подтягивая ноги под себя и поворачиваясь к Сигизмунду и Тере. — Может, они не придут...

— Они не придут, — тихо произнесла Тера; ее голос оставался странно спокойным. — Просто держись позади, когда это случится.

— Что ты собираешься делать? — спросил Сигизмунд, не в силах скрыть нарастающий страх.

Тера посмотрела на него. У нее были темные глаза, пересеченные полоской света, падающего сквозь щель в досках у входа. Кто-то из детей, сгрудившихся в темноте, в глубине старой цистерны, захныкал.

— Всё будет в порядке, — сказала Тера.

И тогда он услышал их — шорох шагов снаружи.

Тера закрыла глаза и коснулась лбом железной перекладины в руках. Она обмотала вокруг одного конца полоски кожи, чтобы удобней было держать.

— Зачем ты это делаешь? — услышал Сигизмунд собственный вопрос.

Она не ответила. Над ними шаги снаружи остановились. Тени закрыли угасающий свет, сочащийся через заколоченную дверь, и свет очага заменил пыльное тепло закатного солнца.

Сигизмунд чувствовал, как сердце молотом колотится в груди. Они не выживут. Вот и всё, вот и конец жизни, которая, казалось, началась с горящего города, когда он бежал и бежал прочь, во тьму.

Что-то острое проскрежетало по доскам двери, и шипящий смех задрожал в воздухе. К нему присоединились другие, сливаясь в хриплый насмешливый хор. Свет факелов пробился через дыры в двери.

— Придите в наше царство, малыши... — позвал высокий голос. — Придите и узрите смерть...

Удар сотряс дощатую дверь.

Тера открыла глаза. Сигизмунд заметил мгновенную дрожь в ее руках, а затем они замерли. Она начала подниматься на ноги. На ее лице мелькнула боль. Она сдвинулась, пытаясь не опираться на левую ногу. Кто-то из младших детей застонал. Тера повернулась к двери. Сигизмунд схватил ее за руку. Она оглянулась на него; синяки и полузажившие ссадины сливались с тенями, заполнявшими впадины ее лица. Она коротко покачала головой.

— Это должно случиться, — сказала она. — Иначе они не остановятся, не сейчас. Я причиняю им боль, но недостаточно.

Он задержался на мгновение, глядя ей в глаза; в ушах звенело.

— На этот раз их будет слишком много, — сказал он. Тера снова покачала головой — Сигизмунд не смог бы сказать, соглашаясь или возражая, — и дернула дверь.

***

Первым был Анакс. Анакс Седой, старейший из братьев Храма, взращенный к мечу в Северных ульях Терры, выдающийся воин еще прежде, чем у Седьмого легиона появилось имя, которое они понесли к звездам, — и теперь он был первым, кто встретил Сигизмунда. Удар его булавы обрушился сверху, с двух рук, — сила, перетекающая в камень и сталь. Сигизмунд встретил удар, позволил ему направить свой меч вниз, позволил клинку повернуться вслед за инерцией столкновения — и лезвие врезалось в лицевую пластину Анакса. Треснул керамит, а Сигизмунд уже бил снова, еще дважды, снизу и сверху, и Анакс разворачивался, чтобы поднять булаву для атаки. Под пинком Сигизмунда треснул керамит с обратной стороны колена Анакса, и его меч описал широкий взмах, когда воин споткнулся.

— Сдаюсь! — проворчал Анакс. Лезвие меча Сигизмунда касалось его шеи. Сигизмунд отвел клинок.

За ним в круге уже стоял Эктуро, вытащив короткий меч и кинжал, без шлема, с мрачным лицом — он бросился вперед. Сигизмунд встретил бросок и полоснул по шее Эктуро. Удар не достиг цели. Эктуро пригнулся, уходя от клинка, отпарировал меч Сигизмунда своим и ткнул кинжалом под ребра противника. Выпад был быстрым и плавным, почти красивым.

Эктуро происходил с Арканисиса, и он принес игру меча и кинжала из этого мира болот и железа. Посвящение в легион и годы в 85-м штурмовом батальоне прибавили к искусству его родного мира сверхчеловеческие силу и ловкость. Он был смертоносен так, как только мог быть космодесантник и воин Храма.

Сигизмунд почти позволил кончику ножа коснуться его, а затем бросил весь свой вес вперед, опуская меч и запутывая ноги Эктуро. Молодой воин попытался отступить, но он наполовину падал — всё его преимущество испарилось в мгновение ока. Сигизмунд поймал левую руку Эктуро, крутанулся и с силой швырнул его. Эктуро ударился о пол и начал подниматься, но лезвие меча Сигизмунда коснулось сзади его шеи.

— Сдаюсь!

Но следующий воин уже шагал в круг, уже делал выпад, и танец клинков и смертельных ударов продолжался без малейшей запинки. Две сотни клинков в руках лучших воинов легиона, две сотни клинков, обратившихся на него один из другим — до тех пор, пока он не проиграет или не дойдет до конца. Иначе не могло быть — не для Храмовников, не для легиона. Чтобы стать Первым из Храмовников, предводителем Хранителей Клятв, он должен был встретить их всех, лицом к лицу. На поле битвы они стояли вместе; они были братьями, связанными воедино кровью и клятвами, но здесь он должен был стоять один.

Его меч встретил новый удар, и лязг стали эхом отразился от отмеченных клятвами стен.

***

Тишина. Гулкая тишина и рябь света от факелов, пробивающаяся через дверь из мира снаружи. Ни дыхания, ни криков — ничего, чтобы отменить удар металла о череп и шорох тела, падающего на пол.

Сигизмунд не шевельнулся.

— Тера? — прозвучал тихий голос из глубины пещеры-цистерны. Сигизмунд оглянулся. Нестро смотрел на него широко раскрытыми глазами, обняв руками колени. Нестро... Юркий Нестро, не самый маленький, но тот, кто следовал за Терой, словно тень. Нестро, который каким-то образом добрался сюда один из Кипры, после того, как та сгорела. Нестро, который дрожал при виде открытого пламени. Он трясся и сейчас. — Тера? — спросил он снова, с пробивающимся страхом, на грани паники. — Где Тера?

— Ваши короли пришли, — позвал высокий шипящий голос снаружи. — Выходите в темноту...

Сигизмунд на мгновение закрыл глаза. Он сделал вдох, задержал его и ощутил, как бьется его кровь.

Он не хотел этого делать. Он не хотел умирать в пыли, с переломанными костями, истекая кровью, пока его убийцы будут скалиться, как шакалы. Он не хотел, чтобы это оказался его долг. Он не был бойцом. Он даже не был старшим после Теры. Он был быстрым, но не сильным; всегда тем, кто выживает, но никогда — тем, кто побеждает. Но он был здесь, и если он не двинется, не ступит наружу за дверь, то он сдастся за них всех.

Сигизмунд открыл глаза. Он встал, чувствуя, как дрожит, и шагнул к двери. Он видел их — силуэты в свете пламени, выше него, тонкие руки и ноги под серым тряпьем, маски из изломанного металла, острые угловатые короны, ножи и цепи в их руках.

Он не смотрел на Теру, лежащую перед дверью. Земля под его ногами была влажной и липкой, когда он прошел вперед.

Толпа масок шевельнулась, звякнули цепи.

— Ты здесь, чтобы преклонить колени или чтобы присоединиться к ней? — спросил высокий голос из-за одной из масок.

Сигизмунд слышал собственное дыхание, хрипло вырывающееся из легких. Его босая нога коснулась железной перекладины, лежащей в неподвижных пальцах Теры. Он наклонился, по-прежнему не сводя глаз с толпы в масках. Кожаная обмотка на рукояти была липкой от крови, когда он поднял оружие.

За одной из масок прозвучал смех, раскатился по толпе.

— Еще один в костяные ямы...

Перекладина тяжело лежала в его руках. Он уже дрался прежде — всем потерянным так или иначе приходилось драться — но он понятия не имел, что собирается делать. Он почувствовал, как начинают дрожать руки.

Он увидел в памяти Теру, увидел, как она поднимает железную перекладину и касается лба, услышал свой вопрос, на который она не ответила.

«Почему ты это делаешь?»

Дыхание в его легких замедлилось. Дрожь в руках улеглась. Круг выжидающих масок замер в неоконченном мгновении, застыл на краю, готовый броситься вперед в вихре ударов.

Медленно, осторожно, он коснулся лба холодным железом.

***

Кровь. Кровь была на лице Сигизмунда и во рту. Удар сломал его челюсть с левой стороны. Перед глазами всё расплывалось. Осколки разбитого керамита посыпались с его тела, когда он рванулся вперед. Сервомоторы правой ноги уже не работали, так что он тащил мертвый вес брони одной лишь силой мышц. Быстро запекающаяся кровь текла из сочленений доспеха — там, где клинки отыскали слабые места.

Бросок Сигизмунда скользнул мимо посоха Каливара и врезался в грудь. Сила удара сбила знаменосца с ног, точно пушечное ядро. Будь силовое поле активно, меч разрубил бы торс Каливара пополам. Сигизмунд уже стоял над противником, провернув меч и направив его вниз, и остановился — так, что смертельный удар завис над лицом Каливара.

— Сдаюсь, — выдохнул Каливар.

Сигизмунд выпрямился, повернулся, встречая первый выпад следующего противника. Но выпада не было. Его взгляд обежал круг бронированных фигур; знакомые глаза следили за ним с окровавленных лиц и из-под разбитых шлемов. Неужели это всё? Он встретил их всех?

Его сердца замедлились, мысли очистились. Размытые силуэты боя обрели четкость, занимая положенные места в его разуме.

Нет, он еще не встретил всех. Это еще не закончилось.

— Ты готов, мальчик? — голос был низким, полным треска помех. Сигизмунд на секунду закрыл глаза, слыша лязг и шипение механических шагов.

Он обернулся.

Гора из черного железа и желтых пластин брони стояла в кругу напротив него. Это уже больше не был космодесантник — не полностью. Как генетическое искусство превратило Сигизмунда и его братьев в нечто за пределами человеческого, так и искусство мастеров кузниц вывело воина перед ним за пределы сверхчеловеческого.

Его очертания отчасти повторяли, будто эхо, силовую броню Адептус Астартес, и символика не позволяла усомниться в его верности и происхождении: черный крест на белом, сжатый кулак на желтом. Но ростом он превосходил Сигизмунда почти вдвое. Высоко на торсе, лишенном головы, виднелась зеленая продольная щель. Сигизмунд различал глаза, глядящие из мерцающей амниотической жидкости за бронестеклом. Конечности его были из металла, его мускулы — моторы и поршни. В левой руке он держал молот, в правой — щит из выщербленного металла. Оба были огромны, даже космодесантник в полной броне не смог бы поднять их. Но это был не космодесантник. Это был один из мертвых, что приковал себя к жизни и войне. Дредноут — так называли их теперь, всех этих братьев из двадцати легионов, что спали железным сном и пробуждались, чтобы сражаться в войне, убившей их.

Но это был не просто дредноут. Это был воин, который получил лавры победы из рук Императора при Месоре, когда Терра еще была разделена, который сражался при осаде Луны и рядом с великим Хорусом, когда он еще был единственным из сыновей Императора. Аппий, первый, кто отринул врата смерти и принял железный сон — Отец Дредноутов.

— Мастер, — сказал Сигизмунд, на мгновение склонив голову, но не опуская взгляд.

Сервомышцы сократились под пластинами брони, поршни в руках Аппия двинулись.

— Начнем, — гулко произнес дредноут и бросился вперед — громовым раскатом железа и стали.

***

Сигизмунд упал. Каменный пол больно ударил в спину. Он перекатился, мгновенно вскакивая на ноги. Еще один удар пришелся в плечо. Боль пронзила его плоть, и он зашатался, поднял меч для выпада, но следующий удар угодил в руку. Сила удара была точно выверенной — и всё же едва не раздробила ему предплечье. Он оступился снова, рванулся вперед, и холодное железо врезалось ему в лоб. Он снова упал и снова перекатился, но, поднявшись, увидел, что старый воин уже выходит из тренировочного круга.

Сигизмунд хотел было опуститься на колени и ждать указаний, но Аппий бросил на него один взгляд — и этого было достаточно, чтобы удержать Сигизмунда на месте. Мастер оружия чистил неактивированную булаву, которой только что сражался. Его борода и волосы были седыми, цвета пепла, покрывающего пол тренировочной арены. Он носил стеганую тунику поверх сплошного черного комбинезона. Кожа на его руках блестела, когда он чистил оружие, — шрамы прошлых войн отсвечивали под лучами прожекторов. На левой щеке виднелась татуировка — орлиная голова и скрещенные молнии.

— В чем была твоя ошибка? — спросил Аппий.

— Я слишком медленно реагировал, — без колебаний ответил Сигизмунд.

Старый воин приподнял бровь:

— Ты уверен?

— Вы уже собирались ударить меня, когда я двигался. Я был недостаточно быстр, чтобы сбить ваш рассчет времени.

Аппий задержал взгляд на Сигизмунде, а затем отвернулся, поднял булаву и понес ее к рядам оружейных стоек, привинченных к полу. Сигизмунд ждал.

Зал для тренировок был пуст, не считая их двоих; воздух неподвижен, палуба и стены лишены вибрации, что сотрясала их, когда работали двигатели «Фаланги». Корабль-крепость Имперских Кулаков стоял на якоре, проглатывая боеприпасы и продовольствие с орбитальных станций Урана, прежде чем отправиться через Элизианские врата и дальше, на границы крестового похода. В космическом городе войны царил редкий миг тишины. Именно это и привело Сигизмунда сюда, на тренировочную палубу, к урокам Аппия. Разумеется, это было настолько же уроком, насколько и испытанием.

Он был едва не самым младшим из тех, кого выдвинули для принятия Клятвы Храма. Двадцать лет отделяло его от кочевых лагерей Ионии и мальчика, которого забрал легион, чтобы сделать из него воина. Эти годы дали ему цель, о которой он и не подозревал прежде. Всегда наступая, никогда не колеблясь, никогда не делая даже шага назад, он сражался в битвах и противостоял врагам Империума. Он видел триумфы и поражения, и выучил уроки, которые они несли: и то, и другое может уничтожить тебя, если только им позволить. Он никогда не пытался подняться в звании или должности. Он просто встречал то, что было перед ним.

Аппий выбрал меч. По размеру и форме это был близнец клинка, что лежал на полу перед Сигизмундом. Аппий крутанул запястьем, и меч зашипел в воздухе. Движение выглядело бессознательным, расслабленным, но Сигизмунд видел вариации в каждом взмахе. С тех пор, как мастер оружия начал учить его, Сигизмунд успел понять, что Аппий ничего не делал случайно — каждое движение и жест служили цели.

— Встань, — сказал Аппий. Сигизмунд поднялся, подобрав меч. Аппий прошел к кругу пепла, опустив свой клинок. — Нападай, — скомандовал он.

Сигизмунд прыгнул вперед, вскидывая меч для первого удара, который должен был рассечь лицо Аппия от глаз до подбородка.

Меч Аппия врезался в голову Сигизмунда плоской стороной. Свет полыхнул перед глазами, но он уже двигался, превращая свой неудавшийся удар в замах снизу, проходящий под защитой Аппия. Раскаленная добела линия обожгла плечо. Кровь потекла по руке. Еще один порез, и еще — всё больше крови лилось на пол. Он поднял было меч, но кончик клинка Аппия уже был у его горла. Старый воин встретился взглядом с Сигизмундом над полосой полированной стали.

Аппий убрал меч, стряхнул с него тонкую струйку крови Сигизмунда, уже начавшую запекаться на лезвии. Он повернулся и зашагал к краю круга; Сигизмунд чувствовал, как останавливается кровь, текущая из раны.

— Ты хороший воин, — сказал Аппий, чуть помолчав, — может быть, уже даже великий. — Мастер оружия устало улыбнулся. — Лучше меня, без сомнений.

Сигизмунд ощутил жгучую необходимость возразить, но держал рот закрытым.

— Ты станешь Храмовником, в этом нет сомнений... — Аппий сделал паузу, и Сигизмунд почувствовал, что едва ли не впервые мастер оружия не уверен, что сказать дальше. — В этом нет сомнений. Вопрос в том, чем еще ты станешь.

Он повернулся к Сигизмунду, смерив его ровным взглядом янтарных глаз.

Сигизмунд покачал головой.

— Я выкладываюсь на полную, мастер.

— Да, это верно — всегда идешь вперед, всегда наступаешь, всегда — завоеватель, всегда — не щадя себя. Но это не то, о чем я говорю или почему ты всё еще не смог коснуться меня клинком.

— Вы — великий фехтовальщик... — начал Сигизмунд.

— Я стар, — оборвал его Аппий. — Проживи вместе с войной так долго, как я, мальчик, и она научит тебя всему, что я знаю, и даже больше. Ты молод, обучен и готов сражаться в кругу мечей, готов стать Храмовником, и этого должно быть достаточно, чтобы ты сделал больше, чем позволил старому псу войны оставлять тебе дуэльные шрамы.

Сигизмунд не шевелился. Молчание и неподвижность длились и длились.

— Что за твоей спиной? — наконец сказал Аппий. — Ты идешь вперед, мы все наступаем — такова наша война, как определено Императором и примархом, но что за твоей спиной? Что это значит — то, что ты не оборачиваешься, что ты идешь вперед, словно пытаешься обогнать шторм?

— Потому что если мы... Если я не буду идти вперед — никто не пойдет. Потому что если мы не пойдем вперед, мы потеряем всё.

— Мы? Сдается мне, мальчик, что мы с тобой умрем в крови, с мечами в руках, как бы там ни было. Так кто такие эти «мы», которые потеряют всё?

Свет закатного солнца упал из открытой двери его памяти. За ней он видел силуэты в одеждах древних королей, с кровью на клинках...

— Все, кто не так силен, как мы, — сказал Сигизмунд. Аппий замер на мгновение, а затем кивнул.

— Еще раз, — сказал он и шагнул обратно в круг, поднимая меч.

***

Дредноут ударил стремительно, почти неразличимым движением. Лязгнули поршни. Сигизмунд крутанулся в сторону, и молот врезался в пол храма. Фонтаном взлетела каменная крошка. Он взмахнул мечом одной рукой, целясь в провода на левой руке Аппия, но даже на полпути к смерти старый воин оставался мастером в своем искусстве. Молот дернулся назад, и дредноут уклонился, разворачивая весь корпус с механической скоростью.

Удар Сигизмунда пришелся в металл щита Аппия. Столкновение болью отдалось в руку. Поршни за щитом толкнули его вперед. Сигизмунд повернулся, отражая удар, но опоздал на долю секунды. Он отлетел спиной вперед, падая; молот дредноута уже опускался. Так быстро, невероятно быстро. Он ударился об пол и откатился в сторону за миг до того, как молот расколол камень там, где он только что был. Он вскочил, но щит снова толкнул его, вынуждая отступать неверными шагами.

Сигизмунд увидел брешь в защите — две пластины брони расходились на секунду, открывая провода и трубки под ними. Он сделал выпад, зная, что удар не достигнет цели, зная, что Аппий нарочно показал ему возможность. Дредноут повернулся, и меч Сигизмунда перерезал обнажившиеся сочленения. Хлынули гидравлическая жидкость и масло. Рука, держащая щит дредноута, остановилась — ее заклинило. Но не успел выпад завершиться, как сила поворота Аппия свела пластины брони обратно, зажимая меч Сигизмунда. Клинок сломался.

Сигизмунд успел отпрянуть — молот дредноута рухнул на то место, где он стоял. Аппий шел вперед, ударяя снова и снова, и Сигизмунд отступал спиной вперед, сжимая рукоять обломанного меча. Он должен был...

Молот угодил в левое плечо. Треснула броня. Сломались кости. Он падал. Сейчас, в самом конце пути, он проиграет. Он не станет Мастером Храмовников. Эта честь достанется другому. И где-то в самой глубине медленно разворачивающихся мыслей он понял: это не имеет значения. Ни честь, ни звания не были теми наградами, что тянули его вперед. Это было лишь результатом того, что он стоял, сражался, противостоял судьбе. И дело было не в гордости. Если он не был достаточно силен, чтобы выстоять, чтобы вести, чтобы быть защитником клятв своих братьев, — значит, ему следовало проиграть.

«Но кто, если не ты? — мысль звучала в замедленном миге его падения, и голос мог принадлежать ему самому, или Аппию, или Тере. — Кто выстоит, если ты не сможешь? Кому ты позволишь умереть вместо себя?»

Он ударился о пол. Дредноут нависал над ним, занеся молот для удара, и Сигизмунд чувствовал рукоять сломанного меча в руке. Он вскочил на ноги — разбитая броня скрежетала, мышцы бросили его вперед с невероятной скоростью. Внутри него стояла тишина, стук сердца замер между взлетом и падением. Он ударил, вонзая сломанный клинок между пластин брони, врезаясь всё глубже в брызгах масла, и суставы замерли.

Он остановился, стоя перед Аппием, почти касаясь обломанным концом меча мерцающей щели в саркофаге дредноута. Железное тело Аппия скрипело, но не двигалось, превратившись в бронированную статую.

— Я сдаюсь, — донесся голос Аппия из динамиков дредноута.

Сигизмунд опустил меч.

— Клятвы нашего легиона обрели своего защитника. — Низкий голос раскатился по всему храму. Каждый из легионеров немедля опустился на колени. Сигизмунд слышал, как его кровь капает на расколотый камень пола, и тоже преклонил колено. Один только Архамус остался стоять, когда Рогал Дорн, примарх Имперских Кулаков, прошел через круг склонившихся воинов. Он остановился в шаге от Сигизмунда.

— Встань, сын мой, — сказал Дорн. Сигизмунд поднялся. Молчание исходило от примарха, словно затишье, что случается перед бурей. Сигизмунд поднял взгляд, встречаясь глазами со своим генетическим отцом. Они смотрели друг на друга долгую секунду, а затем Дорн сделал жест: — Архамус, меч.

Архамус выступил вперед и протянул Дорну меч в ножнах; примарх взял его и вытащил одним слитным движением. Свет пламени в чашах играл на лезвии клинка и словах, выгравированных вдоль него: «Imperator Rex», гласили они. Дорн развернул меч и протянул его оголовьем вперед. Сигизмунд выждал удар сердца и принял предложенное. Он преклонил колени вновь, опустив меч кончиком вниз, сцепив руки на рукояти над гардой. Остальные воины в храме поднялись на ноги.

— Отдаешь ли ты себя делу стражи этого места клятв? — спросил Рогал Дорн.

— Я отдаю себя этому долгу, — ответил Сигизмунд. Внутри него вместо спокойствия, которое он познал в битве, его мысли снова и снова перепрыгивали по ступеням прошлого, неся его вперед, в будущее войны и самопожертвования.

— Отдаешь ли ты свою жизнь и свой меч тем, кто прошел здесь, и тем, кто еще придет?

— Я отдаю себя братству легиона.

— Принесешь ли ты свою клятву снова, перед лицом всех, кто разделяет ее?

— Я есть клятвы принесенные, и они — мои цепи и моя кровь. — Пауза; тишина в освещенных пламенем тенях.

— Меч и клятва — твои, — сказал Рогал Дорн. Сигизмунд поднял голову. Свет от факелов и пламенеющих чаш падал на лица его братьев, и на секунду ему показалось, что он чувствует вкус пыли на ветру, что дул по Ионическому плато.

Он медленно закрыл глаза и коснулся лбом металла меча в руках.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous