Суровая канадская Пасха: всюду снег, а вместо кролика - белочка.

Да, здесь она сегодня, а я как-то вообще не ждал. Внезапные выходные застали меня врасплох еще в пятницу. Теперь вот сижу в раздумьях - открыто ли сегодня хоть что-нибудь и имеет ли смысл выползать наружу? А то погода получшала, снег растаял, солнышко светит...

@темы: лытдыбр, Canada notes

---

И еще кусок перевода. (это не то чтобы нас так внезапно упороло, это все еще продолжается подбирание хвостов)
"Коготь Хоруса", восьмая глава. Прекрасная механическая женщина Кераксия, специфика нейтралитета Механикум и политики Ока, а также интересный случай демонической одержимости.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу

---

маленькой печальки псто

Весна? Не, не слышали. Снег с дождем (который замерз и превратился просто в снег, вон, так и лежит), минусовая температура и ветер как обычно, то есть сдувает нафиг. Удручает все это просто неимоверно. Нельзя так жить.

@темы: лытдыбр

---

Продолжаем переводческий марафон (=. Ну, на самом деле, просто так совпало, что много чего добиваю именно сейчас. ЗФБ закончилась, настало время отстрела хвостов...
Короче. "Мстительный дух", глава шестнадцатая, здоровенный кусок. Приключения Локена и компании продолжаются - наконец-то они добрались до собственно корабля. Разумеется, ничего хорошего их там не ждет.

читать дальше
~4200 слов

[глава XVI]

Даже после всего, что произошло — после предательства, резни и всего, что было дальше, — при виде «Мстительного духа» у Локена по-прежнему перехватывало дыхание. Корабль был чудовищен и прекрасен — сверкающая машина войны, созданная, чтобы нести разрушение.

— Нам стоило понимать, чем это закончится, — прошептал он, глядя на мерцающее на панели изображение своего бывшего флагмана.

— О чем ты? — спросила Рассуа.

— Мы покинули Терру, чтобы воевать, — ответил Локен. — И ничего больше. Сигизмунд был прав. Война никогда не закончится — но чего еще мы могли ожидать, отправляясь к звезлам на таких кораблях?

— Это был крестовый поход, — возразила Рассуа. — И галактику не покорить добрыми словами и благими намерениями.

— Эзекиль точно так же спорил с Луперкалем, когда мы подходили к Ксенобии. Он хотел сразу же напасть на интерексов. Воитель тогда сказал ему, что Великий крестовый поход уже не тот, что был прежде, что человечество больше не стоит на грани вымирания, и потому природа Крестового похода должна измениться. Мы должны измениться.

— Меняться тяжело, — заметила Рассуа. — Особенно таким, как мы.

Локен кивнул:

— Мы были созданы, чтобы сражаться и убивать, и нелегко изменить то, для чего ты был рожден. Но мы были способны на большее, куда как большее. — Он вздохнул: — Неважно, чего еще мы могли бы достичь — нам не представилось возможности. Теперь для нас есть только война.

— Для всех нас теперь осталась только война, — сказала Рассуа.

*

Они вышли в систему Молеха на самом краю точки Мандевилля. Рискованный маневр, но с таким кораблем, как «Тарнхельм», и с таким умелым пилотом риск стоил того.

К планете приближались в почти полной тишине, отключив все системы «Тарнхельма» до самого низкого предела мощности. Короткий рывок двигателей, замаскированный во вспышке солнечной активности, швырнул корабль-шпион в сторону Молеха. Дальше можно было положиться на силы инерции.

Следующие три дня следопыты проводили время в уединенных размышлениях, занятые подгонкой снаряжения и индивидуальной подготовкой. В случае Рубио это включало медитацию, для Варрена и Севериана — маниакальное перебирание оружия. Войтек и Круз каждый час устраивали партии в регицид, а Каллион Завен точил мономолекулярное лезвие своего костяного клинка. Алтан Нохай проводил время, обучая Раму Караяна виду боевого искусства, выглядящего странно миролюбиво. Только Брор Тюрфинг был неспокоен, расхаживая по палубе туда и сюда.

Локен предочитал оставаться в одиночестве, пытаясь не замечать призрачный силуэт в капюшоне в углу своей каюты. Он знал, что там ничего не было, что это было всего лишь воспоминание, обретшее форму — но от этого силуэт не исчезал.

И говорил с ним — пусть даже он знал, что слова звучат лишь в его разуме.

«Убей меня. Когда увидишь меня — убей меня».


— Ему изрядно досталось, — заметил Круз, глядя на колеблющийся силуэт «Мстительного духа», повисший над столом. Он указал на почерневшие пятна на корпусе, кратеры вдоль спинальных укреплений, оплавившуюся под концентрированным лазерным огнем броню. — Кто-то заставил его заплатить за победу.

— Жестокая была драка, — Варрен ткнул в кружащую тучу обломков — все, что осталось от крейсеров и орбитальных платформ. — Жестокая и кровавая.

Изображение флагмана Воителя проецировалось с помощью устройства Тубала Кейна. Это была некая разновидность логического механизма, размером с небольшой ящик для патронов. Локен видел, как бывший Железный Воин сканировал этим устройством планы схемы конструкций «Сцилла» в помесье Ясу Нагасены.

Теперь эти схемы отображались в трехмерной голографической форме, и каждый элемент конструкции показан был в мельчайших деталях. Изображение слегка мерцало — информация с сенсоров «Тарнхельма» изменяла внешность корабля, приводя планы в соотвествие с реальностью.

Тубал Кейн прошелся по настройкам прибора, приближая разные части корабля с точностью архитектора. Очень быстро — остальные не успевали за ним — бывший Железный Воин выискивал слабые места в структуре, бреши в обороне, которые они могли бы использовать.

— Ну, есть что-нибудь? — Тюрфинг нетерпеливо постукивал пальцами по столу.

— Нижний выступ по левому борту смотрится неплохо, — предложил Севериан.

— Если хочешь умереть, — ответил Кейн.

— Что? — переспросил Севериан низким, угрожающим тоном.

— Посмотри на внутреннюю структуру здесь, дальше, — сказал Кейн, подсвечивая секцию пересекающихся коридоров. — «Мстительный дух» — класс Глориана, а не Цирцея. Мы окажемся слишком близко к главной транспортной артерии. Там будут автоматические системы защиты — здесь, здесь и здесь — и стражи на этих перекрестках.

— Я могу пройти мимо них.

— Но ты ведь не один, не так ли?

Пожав плечами, Севериан сел на место:

— Тогда что ты предлагаешь?

— Как я уже говорил Локену, нижние палубы — самое слабое место в обороне почти любого корабля. Как и следовало ожидать, они повернуты прочь от планеты.

— И что? — спросил Варрен.

— Эта ваша манера, — покачал головой Кейн. — Лишь бы только всадить топор кому-нибудь в голову.

— Я его тебе в голову всажу, — пообещал Варрен.

— За что же? Я всего лишь излагаю вам лучший способ проникнуть на нашу цель.

— Тогда излагай, — сказал Локен.

Кейн приблизил изображение нижних палуб — там, где корпус был изборожден ударами торпед и вражеских орудий. Насколько Локен помнил, в этих секциях находились жилые блоки и оружейные камеры.

— Эти области, согласно схеме «Сцилла», предназначены для обслуживающего персонала, орудийных команд и всякого прочего мусора, который оседает на дно корабля, — сказал Кейн. — Это не территория легиона, так что, вероятнее всего, ремонтные работы там даже не начинали проводить.

— Вот здесь, — Рама Караян указал на кратер в тени обрушившегося отражателя. Он был почти невидим, даже на приборе Кейна — глубокая пробоина в борту «Мстительного духа». — Эта рана достаточна велика, чтобы «Тарнхельм» мог поместиться.

— Хороший выбор, мастер Караян, — заметил Кейн.

— Сбрось информацию Рассуа, — сказал Локен.

— Я уже это сделал.

*

Рассуа позволила устройству Кейна и движению «Тарнхельма» направлять ее — корабль едва ли не на ощупь отыскивал дорогу в лабиринте эсминцев, фрегатов и судов орбитального патруля. Устройство Кейна, подключенное к приборной панели корабля, прокладывало постоянно меняющийся курс.

Флот предателей был огромен: многие сотни кораблей, стоящих на якоре над планетой. Большие корабли держались на геостационарной орбите, но в остальном не двигались. легкие крейсера и эсминцы — вот о чем Рассуа следовало беспокоиться. Они патрулировали космос над Молехом, точно охотники и гончие псы одновременно. Сигналы ауспексов пронзали пространство в поисках добычи. Конечно, Рассуа не думала, что даже если бы поисковый импульс прошел прямо по «Тарнхельму», враги сумели бы вычислить замаскировавшийся корабль.

Но не стоило исключать, что удача им улыбнется — и потому она прятала «Тарнхельм» среди орбитального мусора, стараясь, чтобы между ней и охотниками оказалось как можно больше дрейфующих обломков.

Предельно сложное, предельно точное пилотирование — искусство, которого мог достичь лишь тот, кто был обучен и аугметирован лучшими мастерами храма. Несмотря на это, на ее лбу выступали капли пота.

— Дай мне знать, если любой из этих эсминцев сменит курс хоть на микрон, — сказала Рассуа.

Кейн кивнул — не преминув одарить ее снисходительным взглядом.

Рассуа не знала, как именно работает его устройство, но Кейн утверждал, что оно способно проложить курс через сколь угодно хитроумную защиту — и пока что оно их не подводило. Орбитальное было усеяно ретроактивными минами, электромагнитными пульсарами и пассивными ауспексами, но устройство чуяло каждую ловушку и предоставляло поправки к курсу, позволяющие их избежать.

На вопрос, откуда оно взялось, Кейн ответил лишь, что этот прибор собрал Владыка Железа в один из моментов глубокой задумчивости. Рассуа засмеялась — даже и не думала, призналась она, что его примарх может быть склонен к задумчивости.

Кейн странно посмотрел на нее:

— Чем более разум силен и нестандартен, тем явственней он склоняется к одиночеству.

Заверив ее, что устройство будет отлично работать и в его отсутствие, Кейн вернулся на командную палубу, а его место занял Арес Войтек. Пока Рассуа пилотировала корабль, Войтек управлял его вооружением. Разумеется, любой достаточно сильный выстрел объявил бы об их присутствии не хуже, чем открытая передача по воксу, но следовало быть готовыми. Войтек подключился к консоли, подсоединив свое восприятие к пассивному ауспексу.

— Система на один выстрел, управляется сервитором, — он отметил следящие сканеры торпеды с имплантированным сервитором, готовым выстрелить при обнаружении цели. — Девятьсот километров, сверху, на десять часов.

— Вижу, — Рассуа повернула корабль, избегая прицела торпеды.

— Сеть сторожевых сенсоров прямо по курсу, — сказал Войтек.

— Можешь выжечь их ауспекс узконаправленным волкайтовым лучом?

— Могу. Генерирую расчет микро-выстрела.

— Арес, стой, — Рубио появился в дверном проеме за их спиной, его лицо было искажено усилием. — Не стреляй.

— Почему? — спросил Войтек. — Я идеально рассчитал траекторию.

— Если уничтожить его — противник поднимет тревогу.

— Я не собираюсь ничего уничтожать, просто ослепить главный ауспекс.

— Проблема вовсе не в ауспексе.

— Собьем этот сенсор — и откроется проход, — пояснил Войтек. — Эти штуки связываются с командующим кораблем только тогда, когда что-нибудь замечают. Если он просто выключится — никто не заметит.

— Открой огонь и посмотри, насколько ты можешь ошибаться, — сказал Рубио. — Там присутствует искаженное сознание Механикум — нечто вроде Таллакса, но чья задача только поддерживать цепь ауспексов. Разорви эту цепь — и неприятель узнает о нашем приближении.

— Но нам нужен этот проход, — заметила Рассуа. — Кейнова игрушка может найти дорогу к «Мстительному духу», только если там будет проход.

Рубио кивнул, прикрывая глаза:

— Я обеспечу тебе проход, Рассуа. Арес, будь готов. Стреляй, когда я скажу.

Колдовской свет замерцал под веками Рубио, и его кристальный капюшон вспыхнул призрачным огнем. Рассуа почувствовала, как по спине бегут мурашки. Глаза Рубио метались взад и вперед, словно следуя по запутанному лабиринту, где один неверный поворот означал гибель. Из его приоткрытых губ вылетело облачко холодного пара.

— Стреляй, — сказал он. — Сейчас.

Рассуа не видела ничего. Войтек контролировал оружие через импланты, а волкайтовый импульс был слишком быстрым и слишком точным. Тем не менее, она задержала дыхание.

Рубио открыл глаза, хотя его капюшон все еще продолжал мерцать. Он был бледен и выглядел так, словно ему пришлось проглотить нечто весьма неприятное.

— Что ты сделал? — спросила Рассуа.

— Поместил образ пустого пространства в его зараженный разум, — ответил Рубио. — Войтек уничтожил его глаза, но оно видит то, что я приказал ему видеть. Оно уверено, что все еще является частью цепи.

— И как долго оно будет так считать?

— Пока я удерживаю образ в его сознании, — Рубио покрепче ухватился за косяк двери. Фальшивые мысли в искаженном разуме киборга давались ему нелегко.

Прибор Кейна просигналил, отметив открывшийся проход и предлагая новый курс. Рассуа уже направляла «Тарнхельм» в эту сторону легкими движениями маневровых двигателей.

— Ровнее и аккуратнее, — предупредил Рубио.

— Иначе я и не летаю, — заверила его Рассуа.

*

«Мстительный дух» нависал над ними — гигантское сооружение из черного металла; до него оставалось всего двести километров. Рассуа почувствовала, как ее пробирает дрожь при виде флагмана Воителя; казалось, он был ненасытным морским хищником, а они — лакомым кусочком, безрассудно подплывающим все ближе к раскрытой пасти.

Всё в облике «Мстительного духа» дышало угрозой.

Каждый оружейный порт — оскаленная пасть, каждая бортовая батарея — скопление зловещих горгулий и демонов. Огромные янтарные глаза по бортам, каждый — не меньше чем сотню метров в диаметре, смотрели недобрым взглядом. Клинок носового тарана — кинжал убийцы, готовый перерезать горло.

Рассуа попыталась стряхнуть безотчетный ужас. Во имя Трона, это же всего лишь корабль! Сталь и камень, двигатели и команда. Она шептала храмовые мантры, чтобы вернуть себе ясность мыслей. Она изо всех сил сосредотачивалась на контрольной панели «Тарнхельма», но помимо воли ее взгляд то и дело возвращался к адским глазам «Мстительного духа».

Кратер от взрыва зиял перед «Тарнхельмом», точно врата в бездну, черная дыра в неизвестное.

— У кораблей ведь есть машинный дух, верно? — спросила Рассуа.

Войтек поднял взгляд от консоли; на его наполовину механизированном лице отразилось удивление — для вопроса она явно выбрала странное время.

— Дар Омниссии, да, — наконец сказал он. — Каждая достаточно сложная машина получает его в момент активации. Чем больше машина, тем мощнее дух.

— Так какой же дух, — произнесла Рассуа, — какой же дух должен быть у этого корабля?

— Ты знаешь его имя. Что тут думать?

— Думаю, любой корабль, построенный для того, чтобы править миром ядов и убийств — от такого духа стоит держаться подальше.

— И все же мы должны проследовать в самое его сердце, — сказал Войтек, и «Мстительный дух» поглотил «Тарнхельм» полностью.

[...]

В этой части корабля Локену не приходилось бывать раньше — но, в любом случае, он сомневался, что смог бы узнать эти места. «Тарнхельм» стоял под углом на погнутой плите обшивки, уходящей в открытый космос. Корабль крепко держался за обшивку причальными «когтями», и Рассуа приглушила двигатели до предела возможного.

Локен повел следопытов вперед, в развороченные недра «Мстительного духа»; из его брони при выдохах вырывались облачка пара. От генератора за спиной тоже тянулись тонкие струйки конденсирующихся испарений. Звук собственного дыхания заполнил его шлем.

— Рассуа, как только мы попадем внутрь, отводи «Тарнхельм» и следи за нами по локаторам, насколько сможешь, — сказал Локен. — И держись поближе к кораблю. Если все пойдет не так, нам понадобится быстро отсюда сваливать.

— Хочешь, чтобы я не спускала с вас глаз?

— Уж постарайся.

— Можешь на это рассчитывать, — с этим Рассуа отключилась.

За спиной Локена простиралось бесконечное пространство, беспередельный черный гобелен пустоты с острыми точками неизмеримо древнего света. Перед ним был корабль, где он некогда познал величайшую радость и глубочайшую скорбь.

Локен вернулся на «Мстительный дух», и он не знал, что ему теперь следует чувствовать.

Наилучшие и наихудшие из его воспоминаний относились к этим залам, каютам и коридорам. Здесь он обрел вернейших друзей — и видел, как они превратились в его злейших врагов. Локен чувствовал себя убийцей на месте преступления, неупокоенным призраком, тревожащим место своей смерти.

Он знал, что вернуться будет нелегко — но не представлял себе, каково это окажется на самом деле.

Чья-то рука легла на его левый наплечник. Когда-то там гордо красовался геральдический символ Сынов Хоруса. Теперь на этом месте была только пустота — лишенный символов серый цвет.

— Я понимаю, — сказал Йактон Круз. — Так странно возращаться, да?

— Мы так долго называли этот корабль домом, — ответил Локен. — Все воспоминания...

Круз постучал пальцем по виску.

— Помни его таким, каким он был — не это чудовище, в которое его превратили теперь. На этом корабле всё началось, и здесь всё закончится. Запомни мои слова, мальчик.

— Это всего лишь корабль, — произнес Севериан, проходя по покореженной палубе. — Сталь и камень, двигатели и команда.

Круз только покачал головой, следуя за Северианом.

Локену показалось, что он ощутил на себе чей-то взгляд. Убедив себя, что это всего лишь игра воображения, он проследовал за Крузом и остальной командой глубже в оставленный взрывом кратер.

Судя по стенам, когда-то здесь располагался один из жилых отсеков. Теперь же остался только вакуум. Всё, что не было намертво привинчено, вымело в космос, когда неизвестное оружие пробило корпус корабля.

— Перпендикулярный удар, — заметил Арес Войтек, указывая на линии разрушений и направление осколков от взрыва. — Удачное попадание — торпеда, сбитая орудиями защитной батареи и ушедшая по спирали.

— Не уверен, что для людей внутри оно было удачным, — сказал Алтан Нохай. — Повезло им или нет — они все равно умерли.

— Они были предателями, — Варрен прошел мимо. — Какая разница, как они умерли? Они мертвы, вот и все.

— Они умерли с криками, — Рубио прижал ладонь к боковой стороне шлема. — И они кричали очень, очень долго.

Следопыты рассредоточились, продвигаясь к ближайшей оставшейся целой внутренней переборке. Войтек прошел вдоль стены, простукивая ее серво-рукой, словно пытаясь что-то отыскать.

— Здесь, — наконец сказал он. — На той стороне есть атмосфера. Кейн?

— Сейчас проверим, — сказал Кейн.

Он опустил на пол тот же прибор, который использовал, чтобы преодолеть лабиринт ловушек вокруг «Мстительного духа».

— Ты прав, мастер Войтек, — он сверился с мерцающей панелью прибора. — Там коридор, заваленный с одного конца обломками. Согласно планам корабля, в противоположном направлении через него проходит другой коридор, ведущий к галерее подачи снарядов для нижней орудийной палубы.

— Этот коридор приведет нас дальше вглубь корабля? — спросил Локен.

— Я ведь уже сказал, что приведет, — ответил Кейн. — Неужели ты не знаком с планировкой служебных палуб на орудийных уровнях?

— Не особо.

Кейн покачал головой, убирая свой прибор:

— И как только вы, Лунные Волки, вообще ухитрялись здесь не заблудиться.

Севериан обнажил свой клинок:

— Могу убить его, если хочешь.

— Может, позже, — сказал Локен.

Пожав плечами, Севериан наклонился вперед, чтобы нацарапать на стене некий символ — угловатую руну из вертикальных и поперечных линий.

— Ты знаешь футарк? — Брор Тюрфинг заглянул через его плечо. — Откуда?

— Что такое футарк? — поинтересовался Локен.

— Боевые знаки, — сказал Севериан. — Разведчики Космоволков — то есть, простите, Влка Фенрика — используют их, чтобы оставлять сообщения следующим за ними отрядам. Каждый символ содержит информацию о том, что ждет впереди, какие пути лучше выбрать, и тому подобное.

— Ты не ответил на мой вопрос, — сказал Брор Тюрфинг.

— Двадцать Седьмая рота служила вместе с вашими воинами не единожды, — Севериан закончил надпись и выпрямился. — Один Волк по имени Свессл научил меня.

— Он об этом пожалеет, если я его встречу, — проворчал Брор.

Круз и Рама Караян прошли мимо них. Они принялись разворачивать приземистую конструкцию из опор и переносных генераторов, извлекая детали из ящиков, в которых, похоже, раньше хранились ракеты.

Здесь Караян был экспертом, и конструкция быстро приобрела очертания дверного проема. С помощью Войтека Караян подключил ее к генератору и провернул рукоятку, пока лампочка сбоку не загорелась зеленым.

Караян нажал переключатель, активируя конструкцию. Внутри рамки замерцало энергетическое поле, растекаясь, пока не заполнило пространство, точно поверхность мыльного пузыря. Оно переливалось радужными отблесками.

— Защитное поле установлено, — сказал Караян. — Готово к прорыву.

Войтек кивнул, и его серво-руки протянулись сквозь поле, ухватившись за выступы на переборке.

— Приступаю к прорыву, — сказал Караян, и высокоточные мелта-резаки на рамке вспыхнули короткой, но яростной активностью. Они моментально прорезали переборку, и Арес Войтек вытащил вырезанный кусок металла через защитное поле.

— Мы внутри, — сказал Варрен.

[...]

Караян и Севериан шли первыми, углубившись в запутанные коридоры за защитным полем. Локен и Круз двинулись следом, а за ними и остальные не заставили себя ждать. В коридорах, заваленных искореженным металлом, царила темнота. Лишь слабый отблеск линз шлемов освещал дорогу, да изредка вспыхивали искры в разрушенных механизмах. Палуба была усеяна обломками. Из разорванных труб сочился пар и капли жидкости.

Если верить сенсорам брони Локена, у этой жидкости был вкус стоячей воды в темном горном озере. Он слышал помехи в наушниках — точно шорох по камням. И шепот, неотступный шепот.

Семь Нерожденных. Шепчущие Вершины. Самус. Самус здесь...

Локен тряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли — но они застряли в его разуме, словно заноза, вонзающаяся все глубже в плоть. Он заметил, как Рубио оперся было о стену, но тут же отдернул ладонь, точно металл был раскален добела.

Локен сосредоточил внимание на спине Каллиона Завена, представляя, как будет выглядеть его броня, расколотая выстрелом или разрубленная цепным мечом. Интересно, прозвучит ли предсмертный крик Завена с идеальной гармонией?

— Локен? — спрослил Алтан Нохай. — Что-то не так? Твой пульс учащен.

— Я в порядке, — отмахнулся Локен; образы убийства не спешили уходить — словно вкус крови, остающийся на языке. — Здесь... сюда нелегко возвращаться.

Если апотекарий и заметил ложь, он не подал вида. Локен ускорил шаг, слыша за плечом тихое дыхание — которое не мог, не должен был слышать.

Спустя некоторое время они достигли перекрестка, где капли отдавались эхом, а с потолка свешивались спутанные провода. Голубые искры сыпались из очередного разбитого механизма. На стене белой краской было грубо нарисовано Око Хоруса. Из-за потеков казалось, что оно плачет мутными слезами.

— Кейн, куда дальше?

— Я же сказал — прямо вперед, а потом вверх по лестнице.

Севериан уже двигался, крепко держа болтер. Казалось, что его тело выше пояса совершенно неподвижно. Дуло оружия не шелохнулось, даже на миллиметр не отклоняясь от линии взгляда.

Немногим удавалось научиться бесшумно передвигаться в силовой броне, но Севериан и Караян возвели это умение в искусство. Более того, казалось, Рама Караян прикладывал даже меньше усилий, чем Севериан, повторяя его путь.

В сравнении с ними Локен чувствовал себя неуклюжим; каждый его шаг звучал едва ли не громче, чем тяжелая поступь дредноута. Нельзя было не заметить, что остальные разделяли его чувства.

Скрежет клинка за спиной заставил Локена напрячься — точно пила апотекария вгрызалась в кость. Невзирая на явное неодобрение Брора Тюрфинга, Севериан оставил на пути очередную отметку воинов Стаи. В конце концов, именно отец Волков собирался повести сюда войско — и эта симметрия его радовала.

Железные ступени оказались именно там, где сказал Кейн, и следопыты вскарабкались на одну из нижних орудийных палуб. Лестница выходила в зал с высоким потолком, где акустические дефлекторы свисали со стен бесформенными комками и наполняли воздух пылью. На стене — еще одно Око Хоруса. Локен протянул руку и коснулся его. Краска еще не высохла.

Защищенный от выхлопов перегретых газов из орудий тяжелыми раздвижными щитами, десятиметровый желоб для подачи снарядов был утоплен в полу за выстроенными в ряд пушками. В бою по этим рельсам катился постоянный поток грузовых платформ, доставляя снаряды к батареям и увозя отстрелянные гильзы в плавильни.

Сейчас орудия молчали, но в огромных лебедках дрожали цепи, и рокот кассетных лифтов заставлял дрожать воздух. Затхлый запах, который Локен чувствовал раньше, теперь вернулся и стал сильнее. Голоса, скребущиеся на грани слуха, точно животные, оставленные за дверью под дождем, слышались яснее.

— Что это? — сказал Завен.

— Ты это слышишь? — спросил Локен.

— Разумеется. Похоже на ненастроенный вокс в соседней комнате, — немедленно ответил Завен. — Он повторяет одну и ту же фразу, снова и снова.

— Что ты слышишь? — настойчиво спросил Рубио.

— Точно не знаю, — Завен пожал плечами. — Какая-то бессмыслица. Маэлша'эйл Атеракиа, что бы это ни значило.

— Нет, это вовсе не слова, — возразил Варрен. — Только крики. Или, может, кто-то пытается разрубить адамантий цепным мечом.

— Вот, значит, что ты слышишь? — вмешался Тубал Кейн. — Наверняка причина в том, что тебя так часто били по голове — это повредило центры аурального восприятия в твоем мозгу.

Рубио шагнул между Кейном и Варреном. Его псайкерский капюшон искрился светом, но не по его воле.

— Что ты слышишь? — требовательно спросил Рубио.

— Шум орудийной палубы, — отозвался Кейн. — Что еще я могу слышать?

Рубио кивнул:

— Тебе повезло, что ты столь непреклонно рассудителен, Тубал Кейн.

— Что происходит, Рубио? — спросил Локен.

Псайкер обернулся, обращаясь ко всем ним сразу:

— Что бы вы ни слышали — что бы вам ни казалось — это не реальность. Низкоуровневая психическая энергия бурлит у самой поверхности. Это похоже на фоновую радиацию, только внутри разума.

— Это опасно? — поинтересовался Нохай. — Я фиксирую повышенный уровень адреналина и боевых гормонов у каждого из вас.

— Еще бы, он только что сказал, что мы подвержены малефикаруму! — прошипел Брор Тюрфинг, оскалив клыки.

Мейсер Варрен поднял топор, его палец навис над выключателем. Рев его зубчатой цепи будет слышен за сотни метров во все стороны.

Рубио сжал кулаки; призрачные огни заплясали в кристаллической матрице его капюшона. Шепот в шлеме Локена отдалился, словно отнесенный ветром. Вскоре он исчез совсем, оставив лишь рокочущий шум орудийной палубы. Локен позволил себе выдохнуть.

— Что ты делаешь? — спросил Тюрфинг у Рубио.

— Защищаю вас от психического фона, который пронизывает корабль, — ответил псайкер, и Локен услышал напряжение в его голосе. — Теперь всё, что вы услышите, будет правдой.

Эта мысль не принесла Локену утешения.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

Еще не остыл пепел зимней ФБ, а мы уже хотим пойти на летнюю. За Вархаммер.
Более того, мы уже это сделали, хотя я сам не понял, как так вышло (=. Но опаньки - командное сообщество вот оно (ссылка на профиль, потому что сообщество, понятно, закрыто). Там пока почти никого нет, конечно, но откуда же кому-то взяться за два дня существования (=. Надеюсь, еще подтянутся.
И да, я опять кэп и опять убьюсь на этих галерах, но противостоять благородному безумию просто невозможно же.

Картинка для привлечения внимания:

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

ЗФБ - переводы

Миди в общий пост, естественно, не поместился, поэтому будет отдельно. Меня насчет этого текста до сих пор терзают сомнения, потому что идея отличная, написано неплохо, а вот перевел я, кажется, скучно и не очень читаемо. Да, я и пострадашки - это как обычно (=

Название: Не рукою мужа
Оригинал: Sath, "Not By the Hand of Man"; разрешение на перевод получено
Размер: миди, 6912 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Тар-Мириэль / ОЖП (назгул), Саурон
Категория: фемслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: После того, как его верховная жрица была убита, Саурон призывает в Нуменор одну из своих могущественнейших слуг — женщину из Дальнего Харада...
Примечание от переводчика: в англофандоме нарисовали кучу иллюстраций, я даже принесу сюда пару штук: раз и два (в примечаниях к оригиналу есть еще)

Когда она впервые увидела Нуменор, остров был скрыт от взгляда птицами — огромная, кричащая стая поднималась все выше, пока не закрыла солнце. Она плотнее запахнулась в меховой плащ; даже после стольких дней пути по морю ей не стало легче при виде этой земли. Здесь была родина людей, которые сделали ее народ рабами, которые не щадили даже горы в своей жажде богатства. Но ее господин призвал ее сюда, и ради него она готова была вынести путешествие по ужасным водам. Она прикрыла лицо ладонью, почувствовав отвратительный запах гавани.

Вооруженные стражи ожидали ее у причала. Если она и нетвердо стояла на земле после того, как провела столько времени на корабле, длинные полы одежд надежно скрывали это. Усаживаясь в экипаж, она заметила, что стражи боялись смотреть ей в глаза. Что ж, это хорошо — ее господин по-прежнему правил, пусть и находясь в плену. Дорога была долгой — столица морской державы лежала во многих милях от моря, но наконец перед ними появился Арменелос, называемый ныне Ар-Миналет, у подножия Менельтармы. Башни королевского дворца пытались подняться вровень с полетом птиц, но напоминали скорее троих изможденных стариков, согнувшихся над ворохом разукрашенных безделушек.

— Нам приказано проводить вас прямо к Ар-Зигуру, госпожа, — сказал самый высокий из стражей. — Вас ожидает паланкин.

— Довольно меня носили. Я пойду сама. Отпустите ваших рабов. — Она старательно изучала адунаик на корабле и сейчас говорила с акцентом лишь тогда, когда хотела его подчеркнуть.

Поднимаясь к дворцу, она успела пожалеть о том, что отказалась от паланкина — ветер становился все сильней и холоднее, а дорога была неблизкой. Улицы были чистыми и пустыми, лишь иногда она замечала взгляды из-за закрытых ставен. Вместо того, чтобы войти через мраморные ворота, ее провели к потайной двери в высоких каменных стенах.

— Дальше нам путь заказан.

— Благодарю, — она вложила в руку стража золотую монету, прежде чем он ушел.

Стоило ей войти внутрь, как присутствие ее господина обняло ее разум, словно теплая накидка. Его воля направляла ее по извилистым коридорам дворца, пока наконец она не достигла комнаты в башне. Аромат благовоний перебивал тяжелый запах его экспериментов. Несмотря на то, что сейчас он принял облик одного из бледнокожих дунэдайн — даже это не уменьшило его величия.

— Рад видеть тебя снова, спустя почти три десятка лет, — сказал он.

— Господин мой, — она опустилась на колени и протянула вперед сцепленные руки, демонстрируя свое кольцо. — Я вечно верна вам.

Он жестом приказал ей подняться и обнял.

— Я знаю, что ты верна мне — как никто на этом проклятом острове. Предатели подстерегают меня на каждом шагу. — Ее господин привлек ее ближе и, склонившись, шепнул на ухо: — Моя верховная жрица была убита. Иначе я не стал бы отрывать тебя от твоих трудов в землях Солнца.

— Зачем? — спросила она; ее кольцо пульсировало, когда он отпустил ее.

— Чтобы показать неповиновение мне. Я подозреваю королеву — именно она всегда выступает против меня при дворе. Остальные Верные лишь молча склоняются. Мы не можем ее убить, и потому я хочу, чтобы ты приблизилась к ней.

Ее господин послал ей видение — мертвая женщина, лежащая перед вратами храма, словно жертва, заколотая на алтаре. Она застыла от подобного кощунства; ее господин погладил ее по щеке.

— Мириэль была лишена союзников дольше, чем ты была живой, — продолжил он, опустив руки ей на плечи. — Позволь ей думать, что она нашла в тебе родственную душу. Также я должен представить тебя Фаразону, а для этого тебе понадобится новое имя. Думаю, Хунзильдан подойдет для нуменорцев.

Пожирающая сердца. Значит, теперь жертвоприношения придутся на ее долю.

***

Когда Фаразон приветствовал гостью из-за моря, его королевы не было с ним. Она вовсе не являлась к нему, как узнала Хунзильдан от придворных, если только ее не вызывали прямо. Похоже, пренебрежение к своим супругам было в обычае у нуменорских королев — а Мириэль во всем следовала традициям.

Пока королева держалась в своем крыле дворца и не принимала посетителей, Хунзильдан была вынуждена ждать. Слуги и приближенные Мириэль не сплетничали — даже с другими слугами. Судя по тому, что Хунзильдан видела, Мириэль могла быть бесплотным призраком.

Спустя неделю томительного ожидания ей под дверь просунули письмо.

«Хунзильдан из Дальнего Харада, жрице Дарующего Свободу — мои привествия.

Дабы отпраздновать блистательное противостояние Ар-Зигура Владыкам Запада, спустя три дня настанет время веселья с масок в озаренном луной Ар-Миналете. Со времен Ар-Ванимэльде не знал наш остров подобных запретных удовольствий!

Ваше присутствие весьма желанно».

Письмо было подписано одной из высокородных женщин, которая втайне причисляла себя к Верным. Хунзильдан приняла приглашение.

***

На то, чтобы подготовить ее наряд, у слуг ушло полных три дня. Сотни вороньих перьев следовало пришить к тончайшему рунскому шелку ее платья, и не меньше перьев нужно было для накидки и маски. Странным образом с тех пор, как сюда прибыл ее господин, из Нуменора исчезли все вороны. Горничная суетилась вокруг, пока Хунзильдан не отослала ее прочь. Она сама подвела глаза сурьмой — без зловещей тени, которая была в моде у западных женщин. Хунзильдан была благодарна за то, что кольцо ее господина не позволяло годам отразиться на ее внешности, иначе она бы уже умерла от старости, не увидев его вновь. Она даже накрасила губы алым, пусть воронья маска и скрывала лицо почти полностью.

Вскоре Хунзильдан была готова отправляться. Хотя в Нуменоре было принято передвигаться повсюду верхом, ее наряд был слишком деликатным, и потому к поместью, где проходил праздник, она поехала в карете. Холмистому пейзажу вокруг недоставало красоты, но зато зеленые склоны представляли собой отменное пастбище, усеянное стадами овец. Наступала ночь, и Хунзильдан видела, как пастухи разжигают свои сторожевые костры. Наконец, она заметила поместье, освещенное множеством ламп — их было столько, что на всем участке, казалось, царили сумерки вместо ночной темноты. Нуменорцы в своем тщеславии проводили празднества под открытым небом — словно бы это могло умилостивить Манвэ.

Немногие заметили ее прибытие. Большинство были слишком заняты, увлечены своими развлечениями. Менестрели и танцоры притягивали внимание так же, как и облаченные в причудливые костюмы гости; разукрашенные слуги сновали вокруг, разнося угощения и вино. Ее поочередно приветствовали улыбающиеся мужчины и женщины, и все делали вид, будто масок достаточно, чтобы сделать их всех неузнаваемыми. Они вежливо притворялись, что не узнали Хунзильдан, несмотря на то, что ее кожа была темнее, чем у любого нуменорца. Ее взгляд задерживался на тех, кто держался в отдалении от шумных компаний, бродя в садах поодиночке или парами. Это были любовники, шпионы и заговорщики, за которыми ей нужно было следить.

Хунзильдан рассмеялась про себя, обнаружив фонтан, текущий красным вином. Склонившись, чтобы наполнить свой кубок, она заметила сидящую на бортике фонтана женщину. Та была одета в легкую кольчугу, а лицо ее скрывал крылатый шлем.

— Это, несомненно, весьма расточительный способ дать вину подышать, — сухо отметила женщина. Ее глаза были того же серого цвета, что и у Фаразона. Само по себе это немного значило — большинство потомков Элроса наследовали эту черту. Куда больше она походила на Фаразона своим острым профилем, но чувственный изгиб ее губ принадлежал лишь ей одной. — Впрочем, упадок сейчас в моде. Каким вы находите Нуменор, дражайшая гостья?

— Холодным, темным и мрачным.

Мириэль слегка кивнула:

— Вы прибыли в неудачное время года... и, возможно, вообще в неудачное время. Когда я была маленькой, мне казалось, что я могу разглядеть даже Аваллонэ вдалеке. Теперь же облака расходятся только между грозами.

— Неужели остров и вправду настолько изменился за время вашей жизни? Дети видят многое, чего на самом деле нет.

— Я прожила две сотни лет, — ответила Мириэль. Нуменорцы тратили свои дарованные годы попусту, но не уставали причитать, что их слишком мало. — Но, возможно, вы правы, и я только воображала, что видела Тол Эрессэа. Как бы сильно мне ни хотелось, чтобы белые корабли причалили в гавани Андуниэ, они так и не приплыли.

— Ваш супруг намерен ступить на берега заокраинного Запада.

— О да, он намерен. И вы полагаете, что Валар позволят это?

Хунзильдан покачала головой:

— Они бессильны. Какая разница, позволят они или нет.

— Я почти хочу, чтобы Фаразону удалось вызвать их гнев. Моя вера в Валар не принесла мне пользы, но все же его я ненавижу сильнее.

— Значит, это правда, что Верные отреклись от вас после того, как вы согласились выйти замуж за Фаразона.

— Я согласилась? Насколько я помню, все было сложнее. История неласкова к нам, женщинам. — Мириэль поднялась на ноги, оказавшись почти на голову выше Хунзильдан. — Здесь, в садах нашей хозяйки, есть лабиринт — я покажу вам, если желаете. Никто не последует за нами, — Мириэль протянула руку.

Хунзильдан приняла ее руку, коснувшись холодных от ночной прохлады пальцев. Мириэль повела ее прочь от шума и огней празднества, во мрак. Когда они достигли темной массы лабиринта из живых изгородей, Мириэль подняла фонарь, стоящий рядом с дорожкой. Она сняла шлем, и темные волосы рассыпались по ее спине, точно плащ. Ее красота, казалось, не принадлежит Средиземью — словно она была создана скульптором на дальнем Западе и заброшена в Нуменор. Хунзильдан жила на свете достаточно долго, чтобы не позволить этой красоте ослепить ее.

— Можно? — спросила Мириэль, касаясь края вороньей маски. В ответ Хунзильдан подняла руку и ослабила удерживающие ее завязки. Мириэль медленно подняла маску, негромко выдохнув, когда наконец сняла ее и уронила на землю. — Ты прекрасна.

— А ты ожидала увидеть еще одну старуху? — Хунзильдан позволила себе улыбнуться, видя, как лицо Мириэль в удивлении утратило долю суровости.

— Тогда почему была выбрана именно ты? Чтобы соблазнить меня? — негромко спросила Мириэль. — Фаразон давно уже распускает слухи о моей развращенности, обвиняя меня в том, что я домогаюсь служанок. Однако я не столь порочна, как он, чтобы пользоваться своим положением.

Хунзильдан не знала об этих слухах. Ее господин не стал упоминать о них, несомненно, полагая это всего лишь очередной людской прихотью, недостойной его внимания, и теперь она была обезоружена. Она ответила вдруг пересохшими губами:

— Но ты увела меня прочь от толпы.

— Я хотела узнать, что за женщину Обманщик пригласил в мои земли.

— И что же ты будешь делать теперь, когда увидела меня?

Мириэль поджала губы:

— Это ничего не меняет.

Она не сказала ничего больше, уводя Хунзильдан глубже в лабиринт. Свет фонаря отражался от бледных статуй, установленных на каждой развилке — это давало понять, что лабиринт был очень старым. Статуи были куда старше Мириэль, и имена на их пьедесталах были высечены эльфийскими рунами. Все женские статуи были лишены лиц — остались только их гордо выпрямившиеся тела. Мужчины остались нетронутыми.

— Это твои предки, — заметила Хунзильдан.

— Да. Эльфийские статуи были искалечены по приказу моего деда.

По мере того, как они продвигались ближе к центру, даже мужчины утрачивали лица. Статуя Элроса Тар-Миньятура лишилась не только лица, но и головы. Теперь нуменорцы звали его еретиком, а не основателем.

— Единственный из слухов, который дошел до меня — то, что ты убила мою предшественницу.

Мириэль замедлила шаг и оглянулась через плечо:

— Меня всегда обвиняют, неважно, есть ли за мной вина или нет.

— Но ты это сделала? — спросила Хунзильдан.

Воздух зашумел в ушах Хунзильдан, когда Мириэль прижала ее к одной из статуй, крепко удерживая ее руки. О да, Валар были несоразмерно щедры к дунэдайн — телесной силы им тоже досталось больше. Хунзильдан не смогла легко справиться с Мириэль; впрочем, она не думала, что королева собирается сделать что-то большее, чем напугать ее — и это вызывало уважение.

— Старая жрица уже дрожала бы от ужаса, — произнесла Мириэль, явно заинтересованная. — Хотя она бы никогда не зашла со мной так далеко. Она всегда боялась ножа в спину. Ты так веришь в защиту Саурона, что это лишает тебя страха, или ты просто считаешь меня бессильной?

— Не бессильной. Я считаю, что ты достаточно умна, чтобы не нападать на меня сейчас — прежде, чем я совершу хоть что-то, что ты сочтешь неправильным.

Мириэль ослабила хватку; она закончила свою проверку. Но Хунзильдан не собиралась оставлять последний ход за ней. Прежде чем Мириэль успела отстраниться, Хунзильдан подалась вперед, касаясь ее губ поцелуем. Она успела даже подумать, что королева отшатнется прочь — но Мириэль обняла ее за талию, вызвав вспышку желания, и ответила на поцелуй. Все же Хунзильдан сохранила ясность рассудка достаточно, чтобы провести ладонями по бокам Мириэль, отыскивая спрятанное оружие — но не обнаружив ничего, кроме мягкой плоти ее бедер.

— Не с той стороны, — сказала Мириэль. Она направила руку Хунзильдан под кольчужную юбку, где с внутренней стороны бедра был пристегнут кинжал. — И лучше оставь его там, если не хочешь ощутить между своих ребер.

— Возможно, ты все еще намерена убить меня, Тар-Мириэль.

Мириэль усмехнулась:

— Если ты так считаешь. Но сейчас меня больше заботит проблема твоего роста. Я бы опрокинула тебя на траву, но ты растеряешь все свои перья.

Не будь Хунзильдан так отвлечена легким дразнящим укусом на своей шее, она бы ответила, что в Хараде считалась довольно высокой. Мириэль поддернула ее юбку вверх, рассыпая оторвавшиеся перья.

— Теперь ты видишь, что я не собиралась соблазнять тебя — иначе я надела бы более подходящий наряд, — заметила Хунзильдан.

— Слухи закончатся на «вы видели, во что она была одета?», — отпарировала Мириэль, вжимаясь теплым бедром между ног Хунзильдан. — Хотела бы я знать, что от тебя останется, если отнять власть Саурона над тобой.

Громкий смех заставил их отпрянуть друг от друга. Еще одна пара неверными шагами пробиралась по лабиринту; пока что их не было видно, но скоро они должны были выйти сюда. Хунзильдан подумала, что ее выражение лица, должно быть, в точности повторяет разочарованную гримасу Мириэль.

— Я не люблю, когда меня прерывают, — призналась Хунзильдан.

— Я тоже, — ответила Мириэль перед последним долгим поцелуем. — Но они уберегли нас от того, о чем мы могли бы пожалеть. Идем дальше. Если, конечно, ты не желаешь понаблюдать, как будет обниматься другая пара — менее искусно, чем это могли бы делать мы.

Хотя глаза Хунзильдан привыкли к темноте, она снова взяла Мириэль за руку. Даже сняв шлем, в своей кольчуге она была невероятно похожа на изваяния героев. Они вышли на небольшую поляну, в центре которой стояла скульптура, изображающая двух влюбленных. Эти статуи не тронули — никто не посмел искалечить эльфийскую женщину, принимающую драгоценный камень от коленопреклоненного возлюбленного.

— Соловей и Берен Однорукий, — произнесла Хунзильдан.

— Ты знаешь о них? — Мириэль выглядела обрадованной.

— Да, хотя я прежде не видела их изображенными подобно дунэдайн.

— Я не понимаю, почему народ Саурона может уважать величайших врагов Моргота.

«Величайшие враги» было некоторым преувеличением. Ее господин отзывался о них, как о досадной неприятности, хотя и приказывал, чтобы изображения Соловья не попадались ему на глаза.

— Сильмарили были делом эльфов, и харадрим они никак не касались. Но это хорошая история.

— А между тем, я ничего не знаю о твоей стране, — Мириэль коснулась плеча Хунзильдан. — Почему ты не называешь меня Зимрафель?

— Потому что тебе это нравится, а мне не нравится говорить на вашем адунаике.

— Я могла бы научить тебя синдарину, но не уверена, что он окажется приятнее для твоих ушей. Насколько же в Хараде все иначе.

— У нас все так, как должно быть, — насмешливо ответила Хунзильдан.

— Хотела бы я увидеть вашу Лютиэн, жрица.

— Так возвращайся со мной, когда мой срок здесь истечет.

Мириэль мрачно оглянулась на влюбленных.

— Не шути о таких вещах.

— Я не шучу.

Нет разницы, достигнет Фаразон своей цели или нет: с Заокраинного Запада он не вернется. Тогда Мириэль не будет больше привязана к разлагающемуся Нуменору, и ее господин с радостью вернется в собственные земли. Она поспешила со своим предложением, но, как ни странно, ей не казалось неразумным обещать подобное женщине, которую только начала узнавать. Возможно, Соловей вдохновила ее.

— Мне не суждено пересечь море, пока я жива. Прошу, не предлагай больше.

В ту ночь они не обменялись более ни словом.

***

Храм Дарующего Свободу высился на своем холме в одиночестве; серому граниту Нуменора недоставало той красоты, что давал храму красный камень Харада, и когда Хунзильдан ступила под его своды, чувство божественного едва не покинуло ее в неверном свете, пробивающемся сквозь узкие окна. Здесь она ощущала лишь жадную пустоту Фаразона.

Казалось, вся аристократия Ар-Миналета собралась присутствовать на этом жертвоприношении. Даже семья самой жертвы была здесь — одетые в белое и заранее скорбно стонущие.

Множество увешанных золотом мужчин и женщин одновременно обернулись, глядя, как Хунзильдан поднимается по ступеням к алтарю — она слышала, как их украшения зашипели, сталкиваясь, точно целое поле змей. Священный огонь освещал лица короля и королевы, восседающих на своих тронах. Лицо Мириэль застыло, словно нарисованное; ее руки были смиренно сложены на коленях. Хунзильдан обнаружила, что ей сложно смотреть на королеву — смотреть и знать, что, несмотря на всю свою отвагу, Мириэль все же может быть вынуждена сидеть рядом с супругом и молчать. Куда легче было не сводить взгляд с ее господина — он тепло улыбнулся Хунзильдан, и его присутствие в ее разуме вернуло ей покой, потревоженный было Мириэль.

Она хотела, чтобы Мириэль была свободна. Она желала этого, взывая к Дарующему, безучастно произнося молитвы о торжестве Фаразона над смертью. Здесь были принесены сотни жертв, но Дарующий Свободу едва ли даже слышал их в своем заточении за кругами мира. Столь велика была гордость нуменорцев, что они стали доверчивы, как дети.

Юноша, назначенный в жертву, даже не был из согласившихся на это добровольно. Двое стражей удерживали его, и он не прекращал выкрикивать проклятья на синдарине, пока ему не заткнули рот. Это было не просто дурное приношение; это была жертва против воли. Шепот ее господина помог Хунзильдан справиться с подступившей к горлу желчью и взяться за нож. Она действовала быстро, и юноша почти не испытал боли — когда-то она была дочерью мясника. Хунзильдан утратила самообладание лишь на мгновение — когда подняла взгляд на Мириэль и увидела ее ужас.

Тело было предано огню.

***

Проходя через залы дворца, Хунзильдан не могла прекратить думать о Мириэль. Не все из нуменорцев повинны были в запретном стремлении за море. Но одна женщина не может оправдать целый народ, как бы Хунзильдан ни тянуло к ней. Она не позволит своему глупому сердцу приказывать ей.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как свернула не туда и оказалась в незнакомом крыле. В узком коридоре пыль лежала на полу непотревоженным слоем. Хунзильдан сделала то, чего ни в коем случае не должна была: осталась одна. Она собралась было повернуть назад, когда чьи-то руки сомкнулись на ее горле.

«Вечность будет принадлежать тебе», — пообещал ее господин, надевая кольцо ей на палец. Теперь, задыхаясь в безжалостной хватке, она чувствовала, что смерть совсем рядом. Зачерпнув силу кольца, она смогла оторвать от шеи чужие пальцы. Но прежде, чем Хунзильдан смогла увидеть лицо нападавшего, что-то резко ударило ее в бок, и она едва не упала. Убийца сбежал — ничем не примечательный человек в одежде слуг, с закрытым лицом. Она зажала рану ладонью; кровь свободно текла между пальцев.

— Вечность принадлежит мне, — повторила Хунзильдан, чувствуя, что теряет сознание. — Господин мой, не оставьте свою верную слугу.

Она попыталась шагнуть вперед — темнота смыкалась вокруг нее, скрывая стены. Дух ее господина услышал призыв, устремляясь по дворцу Фаразона в погоне за убийцей. Если Хунзильдан позовет на помощь, придет ли к ней хоть кто-нибудь? Она опустила взгляд; ее руки, казалось, растворяются в воздухе.

***

Звук голоса ее господина пробудил ее. Она была в его покоях — лежала, вытянувшись, на низкой кушетке, а он склонился над ней с иглой и нитью в руках.

— Ты не думаешь, что это было сделано по приказу Мириэль? Твой несостоявшийся убийца лишил себя жизни прежде, чем я дотянулся до него.

Он завершил последний стежок на коже Хунзильдан. Странно, но ее рана выглядела уже наполовину зажившей. Она не чувствовала почти никакой боли — если не считать палец с кольцом.

— Я не могу ответить, — сказала Хунзильдан. Мысль о том, что это Мириэль может подсылать к ней убийц, почему-то вызывала смутную обиду — после всего, что было между ними в лабиринте.

— Но ты говорила с ней.

— Ее не так-то легко узнать, господин мой.

— О, если бы только разум можно было разъять так же легко, как и тело. Я назначил для тебя место рядом с Мириэль на завтрашнем банкете — Фаразон празднует спуск на воду «Агларрамы».

— Так быстро? Но корабль ведь едва достроили.

Ее господин улыбнулся:

— Король не становится моложе. Оставлю тебя отдыхать — теперь я должен вернуться к нему.

Когда он ушел, Хунзильдан с трудом поднялась на ноги. Ей давно уже не доводилось оставаться одной среди вещей ее господина. Он собирал редкости из самых дальних уголков мира — и никому не позволено было их касаться, — но среди них никогда не было беспорядка. Все лежало на своих местах и ничего не терялось — хотя он, казалось, отбрасывал прочь не меньше, чем находил. Тело несостоявшегося убийцы, заметила Хунзильдан, было брошено в дальнем углу комнаты. Она не посмела ни к чему прикасаться руками — только обшарила комнату любопытным взглядом.

На столе, среди обрезков металла и неограненных камней, лежало серебряное кольцо с единственным белым камнем. Значит, ее господин намеревался избрать себе еще одного слугу из нуменорцев. Как мог он выбирать среди столь недостойных, когда народ Харада и Умбара всегда был верен ему! Но она доверится его мудрости, решила Хунзильдан, и не станет держать обиды.

***

Придворный банкет был самым расточительным празднеством, какое Хунзильдан только доводилось видеть. Главным блюдом служил жареный детеныш кита, фаршированный рыбой. Нуменорцы жадно поглощали дары моря — даже несъедобных морских ежей и лобстеров; последних извлекали из кипящего котла прямо на глазах у гостей. Преисполнившись отвращения, Хунзильдан ела только салат, отказавшись даже от рыбного соуса.

Прошел уже час после начала банкета, а Мириэль еще не было, и Фаразон начинал все сильнее отвлекаться от своих разглагольствований. Наконец, за ней послали одну из строгих придворных дам.

Мириэль явилась в полном спокойствии. Облаченная в белое, с серебряным венцом на волосах, она явно была готова уже давно, еще до того, как ей отправили личный вызов. Она холодно поклонилась супругу и заняла свое место. Подняв руку, она отказалась от предложенных яств, ограничившись лишь неразбавленным вином.

— Разве вы не голодны? — спросил Фаразон.

Мириэль поднесла бокал к губам:

— Нет, ничуть.

Отказываться от предложенного угощения считалось в Нуменоре оскорблением — так же, как и в Хараде. Но Фаразон, похоже, смирился с поведением королевы и вновь завел речь о дневниках Элроса.

Платье Мириэль, в отличие от ее наряда с кольчугой, ниспадало изящными складками, притягивая взгляд к каждой округлости и каждому изгибу, которые были скрыты в их первую встречу. Могла ли Мириэль, подумалось Хунзильдан, послать кого-то задушить ее, точно простую воровку?

— Я не знала, что и думать, когда впервые услышала о нападении на тебя, — негромко произнесла Мириэль. Ее взгляд скользнул вдоль пояса Хунзильдан — словно она видела, куда пришелся удар.

— А теперь знаешь?

— Да.

Но больше она ничего не ответила. Вместо этого она взяла крошечный помидор с тарелки Хунзильдан и отправила в рот. Фаразон ничего не заметил, но женщина, сидящая с другой стороны, прищелкнула языком.

— Это была метафора? — Хунзильдан приподняла бровь.

— Для харадрим, возможно, и да. У нас в Нуменоре есть один поэт, который воспевал оливковые соски своей возлюбленной, — ответила Мириэль, протягивая руку за оливкой. Хунзильдан прикрыла ладонью улыбку.

— Твоя смелость может немало повеселить Фаразона.

— Для это нужно, чтобы он оторвал взгляд от твоего сияющего господина, который так увлеченно кивает, возводя башню из рыбьих костей.

Соседка Хунзильдан отвернулась, обсуждая породы лошадей со своей дочерью, и больше не обращала на них внимания. Порадовавшись тому, что у ее платья широкие рукава, Хунзильдан опустила руку на бедро Мириэль. Мириэль притворилась, будто случайно уронила вилку, и нагнулась, поднимая ее — заодно поддернув свое платье как можно выше. Хунзильдан ощутила под пальцами обнаженную кожу, и прилив желания едва не оглушил ее.

— Кажется, тебе такое уже не впервые, — заметила она.

— Придворные банкеты бывают такими длинными.

Краем уха слушая голоса, говорящие об отплытии «Агларрамы», Хунзильдан сдвинула ладонь выше, меж бедер Мириэль. Не меняя выражения лица, Мириэль развела ноги. Что могло так изменить ее настроение, подумалось Хунзильдан, если расстались они на совсем иной ноте? Она легко обвела пальцами чувствительный бугорок, заставив Мириэль выдохнуть. Скользнула чуть ниже, чувствуя увлажнившуюся плоть — едва заметный румянец окрасил щеки Мириэль, и ее пальцы крепче стиснули вилку. О, как бы Хунзильдан хотела сейчас устроить скандал, немедленно увести королеву прочь, в свою спальню. Она не могла этого сделать — и только ускорила ритм движений. Мириэль заерзала на сиденье, делая вид, будто отгоняет муху. Ее выдавали лишь слегка приоткрытые губы и участившееся дыхание — в остальном Мириэль казалась совершенно невинной. Интересно, как она будет выглядеть, распростертая на постели, когда каждый дюйм ее тела будет открыт для того, чтобы касаться и пробовать ее на вкус?

Мириэль резко перехватила запястье Хунзильдан. Ее господин поднялся на ноги, и это значило, что следует снова расправить платье королевы.

— О великие и могущественные люди Запада, — провозгласил ее господин, обводя весь зал раскинутыми руками, — завтра нас ожидает благоприятнейший день для того, чтобы вернуть то, что Элрос Проклятый украл у вас. Я посмел нижайше предложить вашему мудрому королю, Ар-Фаразону, отплыть в Бессмертные Земли с восходом солнца, и он согласился.

Мириэль тоже поднялась. Она была бледна, и услышанные новости мгновенно заставили ее изменить настроение.

— Неужели знамения ничего не значат для вас? Ни тени в небе, ни моровые поветрия? — спросила она.

— Почему, о верная Зимрафель, ты столь напугана? — Фаразон искусно скрыл насмешку за спокойным тоном.

— Потому что я не глупа!

— Ваше величество, я полагаю, ваша супруга дурно себя чувствует, и ей стоит удалиться, — ее господин опустил руку на плечо Фаразона, несомненно, удерживая его от столь же гневного ответа. — Моя жрица проследит за ней.

— Моя королева, — Хунзильдан вложила в эти слова все эмоции, какие только посмела. Она осторожно взяла Мириэль за руку — и, к ее удивлению, Мириэль позволила ей увести себя прочь.

***

— Клянусь слезами Уинен, я надеюсь, что он утонет, — прошипела Мириэль, как только они отошли достаточно далеко. Она шагала быстро, стискивая запястье Хунзильдан почти до боли — теперь уже она вела их. Они вошли в крыло дворца, принадлежащее королеве, свободное от давящей роскоши Фаразона. — Нуменор ненавидит своих королев: Анкалимэ, Тэльпериэн, Ванимельдэ. Когда я была младше, я не была готова к ненависти. Фаразон притворялся когда-то, будто любит меня, и я думала, что смогу таким образом управлять им. Если бы мне довелось выбирать заново, я бы предпочла, чтобы мое имя стало проклятием на людских устах — чем остаться в их памяти как быть запомненной, как бессильная жена Фаразона.

В гневе глаза Мириэль, казалось, светились — как в историях об ужасных эльфах. Она обернулась к Хунзильдан, и ее ярость смягчилась.

— Почему я не считаю тебя злом? — спросила она.

Сомнение — неожиданный дар, особенно от женщины, которая видела жертвоприношение.

— Потому что я — не зло.

— Так ты полагаешь, будто твой господин — это добро?

— Он выше подобных понятий.

Добро и зло были для малых мира сего. Разве сама Соловей не добыла Сильмариль с помощью чар, облачившись в шкуру вампира?

— Он хочет уничтожить Нуменор.

Разрушение началось здесь куда раньше, задолго до прибытия ее господина. И так же, как закончилась Первая эпоха, он закончит Вторую.

Проходя по коридорам, они почти не видели слуг, словно бы их и не было в этом крыле дворца — только одна старуха, которая сложила пальцы в ограждающий символ, заметив их.

— Ты полагаешь, что здесь осталось достаточно доброго, — спросила Хунзильдан, — чтобы пощадить Нуменор?

Мириэль положила руку на резную дверь, ведущую в ее личные покои, и опустила голову.

— Я бы думала так, даже если бы здесь оставался хоть один человек, достойный жизни. Но сердце мое желает видеть Нуменор низвергнутым. — Она открыла дверь и добавила: — Ты собираешься следить за мной?

— Я последовала за тобой не потому, что подчинялась приказу.

Это была еще не любовь — но, несомненно, предвестье ее. И ей не нужно было говорить это Мириэль.

Комната королевы казалась нежилой. Мириэль вела едва ли не аскетический образо жизни — как в знак протеста, так и просто потому, что ей это подходило. На стенах не было гобеленов, и ноги Хунзильдан ступали по непокрытому полу.

Возле балкона стояла пустая птичья клетка, ее золотые прутья поблескивали в слабом лунном свете.

— Эта вещь была сделана в Валиноре и подарена Эрендис, моей прародительнице. Среди Верных говорят, что если бы не ее отдаление от супруга, переросшее в ненависть, Нуменор не стал бы столь развращенным. Все остальные ее вещи были уничтожены. Даже это, — она сняла свой серебряный венец, — не избежало своей участи. Мой отец отдал драгоценный камень из венца Оссэ.

— Выбросил его, — сказала Хунзильдан, не в силах скрыть свое отвращение к океану.

— Но вся его набожность не поможет мне. Три ночи подряд мне снится, будто я тону. И я не хочу проводить четвертую ночь одна.

Мириэль наклонилась, чтобы поцеловать ее. Легчайшее прикосновение — чтобы насладиться этими первыми секундами. Ее губы отдавали горечью вина — поцелуй стал глубже, наполнился неторопливой нежностью. Хунзильдан прижалась ближе, выгибая спину, когда Мириэль принялась распутывать хитроумную шнуровку ее платья.

Каким же облегчением было наконец оказаться наедине друг с другом — и сдаться.

Платье Хунзильдан соскользнуло на пол. Мириэль положила ладонь возле ее раны, от которой сейчас осталась лишь полоса покрасневшей плоти. О неестественно быстром исцелении она не сказала ничего, но спросила:

— Тебе все еще больно?

— Уже меньше. Сразу после удара было больней.

— Это сделала не я, — прошептала Мириэль; ее руки скользнули по бедрам Хунзильдан, избавляя ту от последних предметов одежды. — И предыдущую жрицу — тоже не я.

Она верила.

— Но почему ты позволила мне думать, что это была ты?

— Мне казалось, что будет лучше, если я буду внушать страх. Я не думала, что мы станем настолько близки.

Мириэль сбросила платье — под ним она не носила ничего больше. Ее бледность казалась такой странной, словно она была изваяна из ночи и слоновой кости. Они рухнули в постель вместе, и волосы Мириэль окутали их облаком тени, рассыпавшись, пока она поцелуями спускалась все ниже; она задержалась на груди Хунзильдан, лаская ее, пока та не задрожала. Мелькнула мысль о двух столетиях опыта — как все-таки бессмысленно жить так долго — а потом Мириэль осторожно развела ее колени в стороны. Хунзильдан ахнула, когда язык Мириэль коснулся ее плоти, исследуя, пробуя ее на вкус. Она не спешила, меняя тактику всякий раз, как только Хунзильдан напрягалась, чувствуя нарастающее возбуждение. Мириэль легонько коснулась зубами ее самого чувствительного места — изучая, как звучат ее стоны. Не в силах лежать спокойно, Хунзильдан вплела пальцы в волосы Мириэль, чтобы не метаться по постели. Мириэль удерживала ее на краю, подводя к высшей точке удовольствия, но не позволяя достичь ее, пока Хунзильдан не начала умолять ее на своем родном языке. Наконец, Мириэль пустила в ход пальцы, — и Хунзильдан кончила, выкрикнув харадримские ругательства.

— И что означают эти слова? — Мириэль с усмешкой поднялась.

— Я назвала тебя воровкой лошадей и распутным чудовищем, — ответила Хунзильдан. Она поцеловала Мириэль во влажные губы, опрокидывая ее на спину. Великая красота, говорили в Хараде, побеждает всех. Сейчас Мириэль могла просить что угодно, и Хунзильдан сделала бы это.

Пусть ей и хотелось большего, сперва она доведет Мириэль до предела наслаждений. У них оставалась еще целая ночь.

***

Если этой ночью Мириэль и снилось, что она тонет, она не разбудила Хунзильдан. Когда она проснулась, ее голова лежала на груди Мириэль, а их ноги переплелись вместе.

За завтраком, который принесла та самая суеверная старуха, что встретилась им прошлым вечером, Мириэль была неспокойна.

— Король снова насмехается надо мной — он просит меня принести к «Агларраме» Зеленую Ветвь Возвращения. По правде говоря, мне хочется согласиться — назло ему; он будет в ужасе, увидев возвращение старого обычая. — Мириэль разорвала письмо от короля на кусочки и бросила их на свою тарелку. — Альмальда, сегодня я хочу поехать на соколиную охоту.

— Да, Ваше величество, — коротко ответила Альмальда.

После того, как служанка ушла, Мириэль заметила:

— Обычно она очень добра со мной, но тебе она не доверяет — и даже права в этом. Ты составишь мне компанию на охоте?

На церемонии отплытия флота будут ожидать ее присутствия. Но Хунзильдан не получала прямых приказов.

— Да.

Дворец и город были пусты и безлюдны. Все отправились смотреть на то, как отплывают корабли: в гавани собралась огромная толпа, и шум от нее доносился по ветру даже сюда.

Как она и ожидала, у птичьих клеток тоже никого не было. Пока Хунзильдан возилась со своим костюмом для верховой езды, птицы подняли крик, когда Мириэль зашла за своим любимым питомцем. Она пробыла у клеток так долго, что Хунзильдан уже собралась было пойти ее искать.

— Сокольничий даже не покормил птиц этим утром, — сказала Мириэль, выходя наружу; на ее руке сидел белый кречет, заглатывающий последний кусок мяса. — Я надеюсь, хотя бы конюх не окажется столь беспечен.

Ее ожидания не оправдались — конюх тоже ушел, но при конюшне остался тощий мальчик-служка.

— В такой толпе у меня нет шансов, Ваше Величество, не с моей болезнью, — сказал он, выводя двух оседланных лошадей. Он поднес платок к лицу и согнулся в приступе кашля, как только Мириэль приняла у него поводья.

Нуменорские лошади были такими же несоразмерно огромными, как и их хозяева — в холке ростом почти с Мириэль. Хунзильдан неохотно позволила служке помочь ей подняться в седло.

Гомон толпы затих, когда они отъехали в безлесные холмы, окружающие город. Вдали от Ар-Миналета Мириэль наконец расслабила плечи. Она на мгновение прикрыла глаза, и поднявшийся ветер взметнул ее косу. Отсюда открывался вид на гавань, и можно было разглядеть, как корабли неторопливо отходят от причалов.

— Может быть, мне следовало бы избрать пастушескую жизнь, — произнесла Мириэль, не глядя на корабли. — Открытые пространства так прекрасны. Я мечтала однажды сбежать в Средиземье, но я знаю, что ни один корабль не возьмет меня на борт.

— Поэтому тебе снится, что ты тонешь?

— Нет. — Мириэль принялась развязывать путы своего кречета. — Прошлой ночью мне снилось, что я умираю от удара меча — и странно, этот удар был нанесен мне рукою девы. Но лучше умереть так, чем в ненавистном море.

Кречет тревожно переступал с ноги на ногу. Хунзильдан чувствовала, как холодок проходит по ее спине, пока ветер относил корабли в море, и радостные крики толпы усилились настолько, что долетали даже сюда. Мириэль подбросила птицу в воздух, и та молнией метнулась прочь.

— Спасибо, что поехала со мной, — сказала Мириэль. — Я не ожидала этого.

Обернувшись наконец к морю, Мириэль смотрела, как корабли уменьшаются, отходя к горизонту, исчезая в закатном солнце. Ветер крепчал, и Хунзильдан начинала мерзнуть.

— Я не хотела расставаться.

Мириэль улыбнулась:

— У нас слишком мало времени, верно? — она сняла охотничью перчатку и бросила ее на землю. — Пора возвращаться, пока ты вовсе не закоченела.

— А как же твой кречет?

— Он свободен.

***

Как только они достигли Ар-Миналета, она ощутила, что ее господин призывает ее. Мириэль, казалось, тоже почувствовала напряжение в разуме Хунзильдан.

— Если хочешь увидеть меня завтра, ищи меня на Менельтарме.

Хунзильдан кивнула; призыв усилился, превращаясь в пронизывающую головную боль. Она поспешила к его источнику, чувствуя, как ее шаг становится легче по мере приближения.

Ее господин сидел на троне Фаразона, забросив ногу на подлокотник, с довольной усмешкой на лице. Больше в зале никого не было.

Он назвал ее прежним именем.

— Подойди ближе, — сказал он. Он достал кольцо, которое Хунзильдан видела раньше — белый камень сверкнул, точно звезда, когда он подбросил кольцо в воздух и поймал его. — Кто в Нуменоре достоин получить это кольцо?

— Я полагала, что вы отдадите его королю.

— Мои слуги вызывают страх, а не подчиняются ему. Я спрашиваю тебя второй раз: кто в Нуменоре? — он снова подбросил кольцо.

Она не ответила.

— Тар-Мириэль, говорят, прекрасна, словно Морвен Эледвен, — сказал Саурон. — Тар-Мириэль считает, что внушать страх — это хорошо. И Тар-Мириэль предпочла бы быть проклятием, а не женой. — Он уронил кольцо на ладонь Хунзильдан. — Подумай об этом — возможно, она сама этого желает.

— Господин мой, — сжав пальцы вокруг кольца, она чувствовала, как оно взывает к ее собственному. — Позволено ли ей отказаться?

— Так же, как тебе позволено лгать.

Хунзильдан не стала бы. Как бы ни хотелось ей освободить Мириэль от полной страданий жизни в Нуменоре, она не станет делать ее слугой другого господина. Во всяком случае, не вслепую, не против ее воли. Но безумная надежда поднялась в ней — что, если Мириэль сможет принять кольцо, как дар, которым оно и было. Что женщина из Нуменора может жаждать сильнее, чем вечности — пусть даже на службе у врага? И, возможно, тогда она сможет разглядеть ее господина в его истинном свете, а не как ужасного тирана из древних легенд. Он дал Хунзильдан — и Мириэль — выбор. То, что она посмела сомневаться в нем — не более, чем мгновенный страх, вызванный неверием Мириэль.

У нее оставалась неделя на то, чтобы убедить Мириэль, не больше. Ее господину недолго предстояло наслаждаться своей властью над Нуменором.

***

Она не могла спать. Не могла она и есть — все ее мысли были заняты судьбой Мириэль. Если бы она заговорила о кольце слишком скоро, Мириэль отвергла бы и кольцо, и ее саму. Хунзильдан не хотела лгать. Она расхаживала по своей комнате до рассвета, пока солнце не поднялось над океаном, заливая его болезненным светом.

Вместе с солнцем пришел гнев ее господина. СМЕРТЬ — грохотал он. Хунзильдан должна была пойти к нему, позволить его гневу поглотить ее и оставить, пока она не сможет дышать снова. Из моря, что было спокойным еще мгновение назад, поднялась огромная волна — выше шпилей дворца. Она смотрела, как эта волна захлестнула незадачливую чайку прямо в воздухе.

Мириэль будет на Менельтарме. Для ее господина она не могла сделать ничего. Даже если его тело сгинет, кольцо сохранит его. Ее собственное кольцо придало ей отваги и силы, пока она бежала по улицам прочь из дворца.

Люди спотыкались об убегающих крыс, пытаясь подняться как можно выше. Двое юношей избивали человека на лошади, стаскивая его с седла, чтобы они могли забрать животное. Но лошадь убежала от них, стоило ей лишиться всадника. Она проскакала мимо Хунзильдан, и та схватилась за поводья, предоставив кольцу сделать остальное. Мир вокруг окрасился в серый, но она оказалась в седле и теперь скакала в сторону горы. Цвета медленно возвращались, хотя ее тело и выглядело полупрозрачным.

Ступени к священной вершине были пусты. Нуменорцы не хотели просить своих старых богов о милости, даже видя их гнев. Хунзильдан бросила взгляд на воду, уже поглощающую гавань.

— Мириэль! — выкрикнула она срывающимся голосом, поднимаясь по ступеням. — Мириэль!

Она успела добраться до вершины вовремя. Но сможет ли Мириэль хотя бы увидеть ее теперь? Спокойный взгляд королевы был обращен на волну, надвигающуюся на Менельтарму.

— Мириэль! — выкрикнула она еще раз.

Мириэль повернулась на звук голоса Хунзильдан.

— Кто ты — дух, пришедший искушать меня в мои последние мгновения? — бесстрашно спросила она.

— Искушать тебя — да. Но я еще не призрак. — Она взяла руки Мириэль в свои, и ее тело вновь обрело плотность от их прикосновения. — Что бы ты отдала, чтобы обрушить свою месть на Людей Запада? Чтобы получить больше времени, увидеть Харад и гавани Умбара? Я могу дать тебе все это, но ты станешь вассалом Саурона, как и я, и твоя душа будет принадлежать ему.

Хунзильдан вложила кольцо в ладонь Мириэль. Она не солгала.

Волна закрыла солнце, и Мириэль предстояло решать свою судьбу в тени.

***

Назгулами стали они, Призраками Кольца, ужаснейшими слугами Врага; тьма следовала за ними, и крик их был голосом смерти.

@темы: фандомное побоище, эпический дискурс, перевожу слова через дорогу

---

ЗФБ - переводы

Переводов в Толкин-команде у меня вышла не очень большая пачечка, всего четыре штуки. Но няшные.

Название: Смертельный свет
Оригинал: "Nights so frozen", simaetha; разрешение на перевод получено
Размер: драббл, 858 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Варда Элберет, упоминаются другие Валар и народы Арды
Категория: джен
Жанр: мистика
Рейтинг: G
Предупреждения: AU, dark!Варда
Краткое содержание: Свет может быть столь же беспощаден, как и тьма.

"Каждый ангел вселяет ужас".
Рильке

Свет огня означает безопасность: будь это теплые языки пламени, танцующие на горящих ветвях, или же багряный отблеск с горных вершин. В огонь можно смотреть часами — и он не принесет никакого вреда.

Ваш народ живет в пещерах, где толща камня надежно отделяет вас от неба. Другие находят убежище в деревьях Йаванны, под раскидистыми кронами, под пологом ветвей и листьев; но всегда следует соблюдать осторожность, ведь неизменные облака могут раздвинуться на мгновение, оставив лишь прозрачный воздух Манвэ как защиту от открытых небес.

Порой, когда облака расходятся и тучи вулканического пепла оседают, несчастливым и неосторожным — как говорят — доводится видеть ужаснейшее из зрелищ: звезды.

***

В Валиноре дым с гор Пелори стелется бесконечной черной пеленой. Здесь можно выходить на открытое пространство и даже смотреть вверх без страха.

С вершины Короллайрэ льется ало-золотой свет Вечного Пламени, освещая весь Аман; иногда он тускнеет, иногда становится ярче, но никогда не угасает. Там, в роще Йаванны — называемой также Неопалимой — раскаленная докрасна кора деревьев пышет жаром; на деревьях прорастают огненные листья и распускаются цветы из пламени, непрестанно горя и поглощая самое себя, но все же не сгорая.

Ваньяр, нолдор и тэлери живут здесь под защитой Валар: ибо это — годы Света Древ, благословенные годы Валинора.

Но в Средиземье еще обитают Авари, и они по-прежнему страшатся неба. Ибо дворец Возжигательницы Звезд высится на севере; и там, в холодных горах, чьи вершины пронзают облака, под открытыми небесами — там обитают Калаквэнди, называемые также Эльдар: Народ Звезд, которых Королева Пустоты подчинила и изменила согласно своим собственным замыслам.

***

Унголиант устраивает свое жилище на юге, в ущелье между скал, где в воздухе висит густой дым и ее паутина свисает с горных отрогов, точно черный бархат.

Она сворачивается в клубок, прижимаясь ближе к жару под землей, в мире бесконечных сумерек и теней, и она почти — почти — довольна.

И, возможно, она могла бы провести здесь целые эпохи, свивая свои гобелены тьмы в уединенном самосозерцании, если бы к ней не явилась гостья.

Свет — это боль. Присутствие Возжигательницы Звезд прорезает ее гобелены, как ледяной клинок; обжигает и ослепляет. Унголиант извивается, отступает глубже в свое логово.

Но Возжигательница говорит ей: «Сестра», — и осторожно, медленно, жадно Унголиант решается приблизиться.

***

— Пусть горят корабли, — говорит Феанор, полный гнева и отчаяния. Он не спит по ночам уже очень давно, с тех пор — нет, даже прежде...

Свет ее глаз никогда не покинет его, до самой смерти. Но этот день настанет уже скоро.

***

Ты помнишь Звездный остров.

Под владычеством госпожи Ильмарэ здесь был белый камень, и чистый воздух, и сверкающее стекло, и туманы над головой расходились, открывая крепость небу, и всюду разливался бледный серебристый свет...

Калаквэнди — высокие, прекрасные, светлоглазые, с тонкими руками и ногами, со слишком длинными пальцами, движущиеся вокруг легко и грациозно...

«Строй для нас», — сказал один из них, и ты послушался: совершенная гармония ажурного стекла и отраженного света, странные инструменты, о предназначении которых ты можешь только догадываться; их чуждая геометрия отдается бесконечным эхом в твоем разуме.

Потом пришла Принцесса.

Ты пытаешься строить, но не можешь.

Ты пытаешься созидать, но всё, к чему ты прикасаешься, становится неправильным в твоих руках.

Неверные углы. Покосившиеся стены. Нарготронд — извилистый лабиринт темноты, где бесцельно блуждают и крадутся сгорбленные тени.

Ты пытаешься высечь в камне гармонию, звучащую эхом в твоем разуме — но математика полна ошибок, рассчеты рассыпаются всякий раз, когда ты берешься за них. С отвращением ты разбиваешь скульптуру о стену, глядя, как она разлетается на части.

Ты переводишь взгляд на самого себя.

«Мои руки — неправильные», — думаешь ты и берешь резец.

***

— Подойди, Лютиэн, — говорит Королева Пустоты. — Дай мне увидеть тебя.

Дворец Королевы Пустоты — сплошь небо. Ее тронный зал открыт небесам, полон высоких колонн и блестящего льда.

Лютиэн скована холодом ужаса. Ледяной ветер треплет ее волосы и развевает полы теневого плаща, когда она поднимает голову и смотрит прямо в глаза Королеве Пустоты — и Сильмарилли горят в ее короне.

— Не бойся, дитя, — говорит Высокая.

Ее глаза светлы и темны одновременно, и в них заключены все звезды небес.

Звезды...

Лютиэн понимает.

Свет в глазах Варды — безмятежная красота уничтожения.

Лютиэн жаждет его. Непрошенные слезы текут по ее лицу.

— Иди ко мне, Лютиэн, — говорит Варда негромко и мелодично, и ее голос — единственная музыка, которую Лютиэн хочет слышать отныне.

Но...

«Берен», — думает Лютиэн, чувствуя, как разбивается ее сердце.

Она делает вдох и начинает танцевать.

***

— Что я могу изменить для вас? — спрашивает Мелькор, Король Мира; в его голосе звучит бесконечная усталость. — Мир не может существовать без света.

***

Когда Варда уходит сквозь Двери Ночи, она оставляет свои звезды позади. Они всё еще горят.


Название: Что нам терять
Оригинал: Solanaceae, "whatever we lose"; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 2299 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Идриль / Нимлот
Категория: джен, пре-фемслэш
Жанр: повседневность и немного политики
Рейтинг: G
Предупреждения: АУ (Туор погиб при падении Гондолина, Нимлот выжила после падения Дориата)
Краткое содержание: Гавани Сириона стали пристанищем для беглецов из двух разрушенных королевств, и лишившиеся всего обрели новый дом у моря. Встретившись там, королевы Дориата и Гондолина — королевы в изгнании — находят нечто новое взамен того, что потеряли.

508 г. Первой Эпохи, Гавани Сириона

Соленая вода была на вкус как слезы.

Гавани встретили Нимлот солеными брызгами, которые ветер бросал в лицо; их горький вкус на губах напоминал о слезах, о горящих лесах и блестящих клинках, и об огне, об огне. (На мгновение она почти увидела его — пламя, лижущее очертания башен над холмами, точно Гавани Сириона уже пылали — но нет, это уже позади, рок Дориата не дотянется сюда. Пока она жива – не дотянется.)

— Вы видите башни, госпожа? — капитан ее стражи — того, что осталось от ее стражи — ехала рядом с ней, едва слышно позвякивая кольчугой. — Гавани должны быть вон за теми холмами, как говорят дозорные. Кирдан наверняка окажет нам теплый прием...

Нимлот оборвала ее коротким кивком:

— Благодарю.

Она слышала, как ветер воет вокруг башен — тонкий печальный свист смешивался с далекими криками чаек. О плаче морских птиц сложено было немало песен, но ее сердце от этих звуков болело не сильнее, чем обычно за последние недели.

Возможно, есть некий предел, после которого боль просто перестает ощущаться.

(Алые знамена на ветру. Меч Диора, запятнанный красным. Его венец у ее ног. «Защити наш народ, Нимлот. Защити их вместо меня».)

Она не умела быть королевой и потому спрятала венец в свою сумку, надежно завернув в одеяло, которое ее мать когда-то соткала для Эльвинг. Но даже спрятанный, венец все равно возвращался в ее снах, и самоцветы в его оправе переливались на свету – напоминанием, обвинением.

Она не была трусом и потому вела свой народ — не увенчанная короной, но не склонившаяся — к последнему месту, где их еще могли принять.

***

— Здесь ваш народ будет в безопасности, ваше величество, — полы одежд Кирдана подметали брусчатку, и светлая пыль на темно-синей ткани была похожа на россыпь звезд. Если он и заметил, как Нимлот вздрогнула при упоминании титула, то не подал вида. — В городе хватит места всем.

— Благодарю за ваше гостеприимство, — произнесла Нимлот, удивляясь, как легко ей дается эта любезность. — Если мы можем чем-то отплатить вам, лишь скажите.

Остановившись, Кирдан осторожно положил руку ей на плечо:

— Ваше величество...

— Нимлот. Пожалуйста.

— Нимлот. Ну что ж, — в уголках его рта мелькнула улыбка. — Вам нет нужды беспокоиться о том, чтобы отплатить мне. Я делаю не больше, чем сделал бы любой, еще сохранивший достоинство.

«А в этих землях подобное встречается редко», — подумала Нимлот, но промолчала.

***

— Мама?

Подняв взгляд, Нимлот без удивления увидела в дверях Эльвинг.

— Да?

Девочка вошла в комнату, неуверенно ступая босыми ногами по деревянному полу. Она была пугливой, точно неприрученный зверек, и Нимлот понимала ее. Толстые каменные стены Гаваней не могли не угнетать тех, кто был рожден под сенью лесных ветвей.

— Сколько мы еще здесь пробудем, мама?

— Не знаю, — призналась Нимлот. «Достаточно долго, чтобы ты успела вырасти в мире, если нас не оставит удача».

Эльвинг высунулась в окно, оперевшись о подоконник; ее плечи встопорщились, словно у летящей птицы. Она прищурилась, глядя на небо, и Нимлот поняла, как мало небес они здесь видят, окруженные камнем вместо деревьев.

— Здесь будет наш дом, — сказала она, но даже ей самой это обещание казалось пустым звуком.

***

Спустя несколько лет после того зимнего утра, когда Нимлот въехала в Гавани, Кирдан вновь открыл ворота беженцам, гонимым войной. Эти пришли из Гондолина, и вела их золотоволосая женщина верхом на белом коне.

Говорили, что Идриль облачилась в доспехи и сражалась на стенах сокрытого города. Говорили, что когда ее муж пал под мечами прислужников Врага, она сразила множество орков без всякой жалости .

(Говорили, что предатель, выдавший Гондолин, упал со стен города; что он молил о пощаде, что последняя из королевского рода столкнула его с обрыва, не колеблясь ни мгновения.)

Нимлот изо всех сил старалась избегать собраний совета, где были Кирдан и его двор, но она сделала исключение в то утро, когда узнала, что там будет Идриль. Весь совет она провела, крепко стиснув руки под столом, глядя на блеск пламени в глазах Идриль.

Королева Гондолина (не самого города, конечно, а всего лишь народа Гондолина в изгнании, так же, как Нимлот стала королевой изгнанников-дориатрим — но в Идриль было что-то такое, что давало понять: этот титул должен звучать именно так) тем первым утром была немногословна. Она наблюдала за всеми так пристально, что Нимлот удивилась этому.

Когда их взгляды встретились, Нимлот едва не отшатнулась.

***

Возможно, Идриль и была некогда цветком Гондолина — но теперь Нимлот не видела в ней ни трепетности, ни хрупкости. Принцесса казалась выкованной из стали, ее глаза сверкали, и каждое ее слово щетинилось колючими шипами. Нимлот казалось, что на каждой встрече совета она молчаливо подначивает кого-нибудь выступить против нее, чтобы позволить себе удовольствие расправиться с ними своим острым разумом, который слишком долго не находил себе применения.

Немногие отваживались выступать против королевы Гондолина в изгнании.

И в этом заключалась разница между ними.

Нимлот страшилась роли предводителя — она не касалась венца Диора с тех пор, как пробилась сквозь дым битвы, чтобы поднять его у тела своего погибшего супруга. Она хранила молчание на советах, стискивая руки под столом, потому что была там по одной-единственной причине — чтобы создать видимость того, что народ Дориата имел здесь право голоса.

Идриль вела свой народ без страха; узкий обруч венчал ее чело, и Нимлот была уверена — если бы шлем Тургона не сгинул вместе с ним в последней битве, она носила бы и этот знак королевской власти, не обращая внимания на боль памяти.

Война закалила Идриль и напугала Нимлот.

***

Когда Идриль впервые заговорила с Нимлот, это было неожиданностью для них обеих. Нимлот бродила по верхним этажам дома Кирдана — с тех пор, как она пришла в Гавани, это вошло у нее в привычку. Вести дела в совете она предоставила оставшимся представителям благородных домов Дориата — в основном Галадриэль, перед которой Нимлот всегда робела, — и теперь ей самой оставалось лишь бродить по Гаваням, изучая премудрости жизни на морском берегу.

Тем утром Нимлот свернула за угол и врезалась в кого-то высокого с кипой свиткой в руках. Запутавшись в полах одежд и ворохе бумаги, Нимлот только и смогла выдохнуть скомканные извинения, пытаясь освободиться.

— О Эру, — услышала она. — Нимлот?

«Она знает, как меня зовут», — поняла Нимлот, отпрянув. Ее лицо пылало от смущения.

— Прошу прощения, ваше величество.

Идриль собрала свои свитки, уголки ее рта опустились:

— Почему ты не приходишь на собрания совета?

— Я... — Нимлот запнулась посреди извинений, моргнула и наконец пожала плечами.

— У тебя нет причин там отсутствовать.

«Я никакая не королева. По имени — может быть, но ты — куда лучший правитель, чем я могу хотя бы притворяться».

— Идем, — Идриль сунула свитки под мышку и протянула руку Нимлот.

Нимлот не могла придумать ни единой причины не принять это приглашение — кроме того, что ей не хотелось несколько часов сидеть и слушать о политических планах без всякой пользы.

Но это вряд ли можно было счесть достойной причиной, и к тому же она сомневалась, что Идриль сочтет подобное объяснение достойным внимания.

Потому Нимлот последовала за ней по винтовой лестнице, касаясь рукой шершавой каменной стены и не сводя взгляда с летящих юбок Идриль.

***

В конце дня она снова встретила Идриль наверху, на стенах; закат над морем заливал небо кроваво-красным цветом.

— О чем ты думаешь? — спросила Нимлот, опираясь о парапет рядом с Идриль.

Пальцы Идриль впились в щели между плоскими, широкими камнями парапета, сложно пытаясь раздвинуть их.

— О том, как широко это море. И как невозможно его пересечь, даже если бы мы не были потеряны, обречены жить в тенях. Если бы мы не были изгнанниками.

«Я не изгнанница, — хотела сказать Нимлот, — и эти земли были домом для меня и для моей матери, пока ваш род не принес сюда войну». Но это были недобрые мысли, и хотя здесь не было придворных, она не хотела обидеть принцессу.

«Ты и сама — королева», — напомнил тихий внутренний голос. Она отмахнулась от него. Нет, здесь она не была королевой. Может быть, при дворе она могла заплетать волосы в косы и высоко держать голову, но здесь, на пустой стене, рядом с принцессой погибшего города — она была всего лишь Нимлот, девушкой из лесов, которая вышла замуж за короля и оставила себе королевский венец.

— Зачем ты хочешь переплыть море? — спросила она вместо этого.

«Чтобы найти тех, кого любила?» Слухи рассказывали о том, как возлюбленный Идриль пал, защищая короля; рассказывали, как ужасна была принцесса в ярости боя — гнев горел в ее глазах, и меч прокладывал путь смерти через дымный воздух. Рассказывали о том, как она столкнула предателя, выдавшего Гондолин, в горную пропасть — за то, что он посмел причинить вред тем, кого она любила.

(Эти слухи распространяли те, кто слишком боялся Идриль и не смел говорить с ней — стены, которые она возвела вокруг себя, казались несокрушимыми.)

— А отчего бы мне не желать покинуть эти земли? — в голосе Идриль послышалось эхо горького разочарования, проблеск гнева, который заставил бы любого другого отступить прочь.

Но Нимлот не заботило соблюдение политических приличий, и потому она продолжала настаивать:

— Здесь все еще есть надежда.

— Если и так, — в голосе Идриль звучало сомнение, — не думаю, что именно мне суждено ее найти.

Нимлот завидовала дару Идриль обращаться со словами, легкости, с которой та могла быть поэтичной даже в гневе и отстраненности. Сама Нимлот могла лишь подбирать неуклюжие слова, которые казались бессмысленными и неуместными, едва сорвавшись с языка.

Но все же она попыталась:

— Ты никогда не видела лес весной?

Недоуменно помолчав, Идриль ответила:

— У нас в долине росли леса, да, но я редко навещала их.

— Нет, здесь не годится «навещать». Нужно… нужно прожить эту весну. Почувствовать, как оттаивает почва, как распускаются листья, услышать песню земли, которая приветствует солнце. — Она прикрыла глаза, вызывая воспоминания, и те предстали перед ее глазами ясно, точно не омраченный дымом солнечный свет. Дориат — такой, каким он был в дни мира. — Когда почва, скованная морозом, становится мягкой и полной жизни, и расцветают цветы...

— И ты хочешь сказать, что и эти земли могут возродиться? — резко спросила Идриль, прищурившись. Нимлот почувствовала, как слова умирают на губах.

Ну конечно. Ей не стоило даже пытаться.

— Я ничего не хотела сказать, — едва слышным шепотом выговорила она.

Тяжелое молчание повисло между ними в напоенном солью воздухе. Наконец Нимлот развернулась и ушла, оставив Идриль смотреть на закатный горизонт.

***

Прошло около месяца с тех пор, как Нимлот начала ежедневно присутствовать на советах, и Идриль снова отыскала ее. Королева Гондолина так и не извинилась за свои резкие слова — Нимлот не была уверена, что она помнит о них.

— Ты правила вместе с Диором в Дориате, ведь так? — спросила она без всяких предисловий.

Моргнув, Нимлот покачала головой:

— Я... мне не нравилось там при дворе, — как и при любом дворе, хотя этого она не сказала. — Мои родичи... семья моего отца была в родстве с королем. Королем Тинголом, — поспешно добавила она, запоздало вспомнив, что отец Идриль называл себя ни много ни мало Верховным королем.

Идриль скривила губы:

— Кровное родство не обеспечивает благородства.

— Равно как и брак, — ответила Нимлот с легкой улыбкой. — Мы никогда не состояли при дворе. Я никогда... пока не встретила Диора. Но это была всего лишь случайная удача; и злой рок виной тому, что его венец остался мне.

Последовало молчание; когда она обернулась, Идриль смотрела на нее со странным выражением в глазах.

— Я... сказала что-то не то?

Идриль покачала головой:

— О нет, Нимлот. Но только — почему, во имя Манвэ, ты считаешь, будто это был злой рок?

— Я ничуть не подхожу для того, чтобы быть королевой, — просто ответила она. — И ты прекрасно это знаешь.

— Ты — не подходишь? Ты разве не замечала... — Идриль оборвала фразу резким жестом. Прищурилась: — К твоему голосу в совете прислушиваются всё больше с каждым днем, и ты называешь себя несчастной. Не глупо ли это?

— Никто не прислушивается ко мне, если только не из жалости к моей неопытности. Ты командуешь всеми Гаванями...

— Ты просто не замечаешь, — перебила ее Идриль. — Ты и в самом деле... Я полагала, что ты идеалистка, но не думала, что ты настолько наивна. Ты думала, что я уговорила тебя посещать совет только из уважения к твоему титулу?

«Нет, ты ясно дала понять, что титулы для тебя ничего не значат». Возможно, в этом и был секрет того, что Идриль держалась так по-королевски — в том, что она не придавала значения титулам без стоящих за ними действий.

— Каковы бы ни были твои причины, — медленно начала Нимлот, — я надеюсь, что не разочаровала тебя.

К ее удивлению, Идриль взяла ее за руку — теплые пальцы сомкнулись вокруг ладони Нимлот.

— У тебя есть все задатки для того, чтобы стать великолепной королевой.

Нимлот почувствовала, как краска заливает ее лицо, и не сразу смогла составить внятный ответ.

— Спасибо, — наконец сказала она, сжимая руку Идриль. — Я... я польщена. Твоим вниманием и твоими добрыми словами.

Идриль кивнула. Над их головами чайки кружили в вечерних лучах солнца, и огненные блики скользили по их крыльям. Нимлот закрыла глаза, чувствуя вкус соли на губах, и сосредоточилась на ощущении руки Идриль в своей руке.


Название: Любить и страшиться
Оригинал: Beleriandings, "Love me and despair"; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 3875 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Лютиэн / Галадриэль
Категория: джен, фемслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: dark-AU
Краткое содержание: Что, если Берен погиб вместе с Финродом в подземельях Тол-ин-Гаурхота? Когда Лютиэн приходит туда, чтобы мстить, Галадриэль следует за ней.
Примечание от переводчика: текст отправили на рейтинг, хотя, казалось бы, ну что там такого. Ну подумаешь, маленькая няшная Лютиэн убила Саурона и съела его сердце. Да, буквально. Да, это было предупреждение.

Вести быстро добрались до Дориата, и когда Галадриэль услышала их, она почувствовала, как ее сердце остановилось на мгновение, как замерло дыхание.

Финрод и Берен были мертвы, убиты в темных подземельях Тол-ин-Гаурхота.

Мгновение она не чувствовала ничего, кроме потрясения — ее разум заполнила звенящая пустота.

Затем пришел гнев: слепящий и обжигающий, точно расплавленный металл.

«Ты заплатишь, Гортхаур, и заплатишь дорого. Ты ответишь за жизнь моего брата, обещаю».

А потом она вспомнила о Лютиэн.

Последние известия, которые она слышала о своей принцессе, своей ближайшей подруге и соратнице, говорили, что она заключена под стражей у сыновей Феанора, в Нарготронде.

Она подозревала, что Лютиэн недолго смогут удержать в заключении.

И была уверена, что знает, куда Лютиэн первым делом направится.

Вот почему Галадриэль сейчас прижималась спиной к каменной стене, глядя издалека на мост к Волчьему острову. Она слышала доносящийся оттуда вой, и гнев вскипал в ней, и ладони искрились от сдерживаемой силы.

«Пустите меня к нему, — подумала она. А потом: — Лютиэн, где ты?»

***

Лютиэн пришла по широкой мощеной дороге, что вела к мосту; ее волосы, растрепавшись от невероятно быстрого движения, развевались вокруг; ее эльфийская фэа в эти мгновения отступила назад, уступая место пылающим в ней скорби и гневу. Ее очертания мерцали и размывались — она все сильнее воплощалась в ту часть своей природы, что досталась ей от майар.

Лютиэн ступила на узкий каменный мост, глядя на нависающую над ней крепость Тол-ин-Гаурхот — прежний Тол Сирион, разрушенный и искаженный.

— Выходи! — выкрикнула она; голос зазвучал меж камней неестественно громким эхом. — Выходи и прими свою судьбу, или я уничтожу твою крепость и истреблю все живое в ней!

Какое-то мгновение ничего не происходило, и Лютиэн ощутила, как гнев снова вспыхивает в ее душе, как впивается в нее боль. Мертв. Берен мертв, и Темный, что прячется в крепости, ответит за это...

Порыв холодного ветра из ворот взметнул ее одежду и неровно обрезанные волосы; огромные створки начали медленно открываться.

***

Когда с острова подул ветер, Галадриэль вынуждена была остановиться; воющий поток воздуха едва не сбил ее с ног, но она сумела совладать с собой и ухватилась за колонну, медленно продвигаясь вперед.

Она понимала, что это вовсе не был обычный ветер. Он нес с собой вкус силы, той силы, что она видела прежде у одной лишь Мелиан. Он был полон древними, темными и тайными песнями — о сумерках и ночной тьме, о тяжелых тенях под звездами, о безвременьи и неизменности; и как же разительно отличалось это от силы, струящейся из мерцающей ясности света Амана. Галадриэль успела немного узнать об этой силе — Мелиан учила ее — но недостаточно, чтобы избавиться от страха. И всё же — осознала она — это не было похоже на то, что показывала ей Мелиан. Майа всегда подчеркивала необходимость контроля, всегда говорила ей, что, хотя Галадриэль и обладала врожденной силой, она должна быть осторожна и не позволить этой силе уничтожить себя, не дать волне необузданной Песни унести ее.

Голос, который она слышала словно бы изнутри, поднимался выше: бурлящая волна музыки, которая уже ничем не напоминала эльфийский голос — вместо этого она сияла ужасным, чуждым величием Айнур — от которой поднимались волосы на голове. Земля содрогнулась под ногами, когда навстречу этой музыке поднялся другой голос — мрачный, скрежещущий и нечистый, заставляющий ярость сворачиваться внутри нее тугими кольцами. Но Галадриэль знала — он был слишком слаб. Он не мог сравниться с гневом Лютиэн, с яростью, что пробудилась от сна и не успокоиться, пока принцесса не оставит от крепости камня на камне — а может быть, даже и после этого.

Она пыталась спешить, как можно быстрее добраться до Лютиэн. Но, пробиваясь через кипящий поток Песни, которая теперь окружала всю башню, всю крепость, даже весь остров, точно ураган, Галадриэль чувствовала, как дрожит земля, качаясь и расходясь зазубренными трещинами прямо под ее ногами.

Она нырнула — почти что упала — под ненадежное укрытие высокой каменной стелы, когда-то давно отмеченной гербом Дома Финарфина; теперь герб был изуродован грубо вырезанным поверх изображением оскаленной волчьей головы с выпученными красными глазами. Земля содрогнулась особенно яростно, сбив ее с ног.

В отчаянной попытке спастись Галадриэль призвала свою собственную силу, чтобы не утонуть в водах Сириона, ревущих совсем рядом. Скорчившись под камнем, она не могла разглядеть ни мост, ни башню. По правде говоря, она почти что боялась глядеть туда и только смотрела, как обломки летят во все стороны, как огромные куски камня — некоторые из них могли бы раздавить ее целиком — падают в реку, как кружится пыль в ураганном ветре.

Постепенно разрушение начало затихать, и Песнь сошла на нет, истончившись до ручейка. Галадриэль осторожно поднялась на ноги, побуждаемая любопытством и страхом за Лютиэн.

Стоило бросить взгляд на мост, как у нее перехватило дыхание.

Крепость Тол-ин-Гаурхот попросту исчезла — от башни не осталось ничего, кроме клубящегося облака пыли и разбросанных повсюду обломков. Мост тоже исчез, только его обломанные концы торчали над вздувшимся потоком Сириона. Но над мостом — там, где он был — парила сияющая сфера чистого света, нестерпимо яркая, прошитая голубыми и пурпурными нитями силы; Песнь, воплощенная в чистой энергии. Внутри сферы — хотя при попытке смотреть на нее болели глаза — Галадриэль могла различить темный силуэт, и хотя эта фигура нарушала все пропорции, изгибаясь и искажаясь, она совершенно точно знала, кто это. Даже отсюда, даже когда Лютиэн не обращала на нее внимания, Галадриэль не могла не узнать прикосновение этой яркой фэа — той, которую она знала так хорошо, которая порой казалась так похожей на ее собственную.

Но несмотря на все те дни, когда они беседовали и смеялись вместе, когда бродили по залам Менегрота среди колонн, несмотря на все их улученные украдкой взгляды и прикосновения — и не только — там, под деревьями, теперь Галадриэль понимала: Лютиэн не похожа на нее. И в то же время, как ни странно, они были не так уж различны. Галадриэль ощущала гнев, исходящий от этого невыносимо яркого силуэта — океан ярости, скорби и боли. Слишком сильные чувства, слишком острые. Ей хотелось развернуться и бежать, бежать далеко, туда, где свет не сможет больше обжигать ее глаза и тихая тьма поглотит ее навечно.

Но она не побежала. В это мгновение Галадриэль заметила на дальнем краю моста второй силуэт — опустившийся на колени, окруженный угасающий багровым сиянием; так мерцают угли отгоревшего костра, еще не погасшие до конца, готовые снова вспыхнуть пламенем от малейшего движения воздуха.

«Гортхаур. Тот, кто убил моего брата».

Она оскалилась, скрипнув зубами — чувствуя гнев Лютиэн, ее жажду мести, вздымающуюся и в ее собственной груди. Разум Лютиэн был открыт, позволяя ее мыслям свободно течь, и Галадриэль ощущала, как ее поднимает и уносит этой волной. Так всегда бывало с ней, когда дело касалось Лютиэн, подумала она. Когда Лютиэн была рядом, Галадриэль словно притягивало к принцессе, и ничто не завораживало ее так, как возможность затеряться в тайнах ее разума и тела.

Галадриэль смотрела, как Лютиэн всем своим гневом обрушилась на силуэт майа. Он отчаянно сопротивлялся незримым путам, отринув при этом свою телесную форму. Его кожа стала черной и пепельной, и огненные узоры вспыхивали под ней; от усилий из его глаз и рта вырывались клубы пламени, источая черный дым под порывами ветра.

Галадриэль видела, что Лютиэн побеждает — и потянулась разумом к сущности темного майа перед ней. Гортхаур еще сражался — он был еще силен, его злоба была впечатана в самые камни этой крепости, и он черпал оттуда мощь для ответных ударов по сияющей сущности, парящей над ним. А Лютиэн сжигала свою силу, свой кипящий гнев слишком быстро — она так долго не продержится, понимала Галадриэль, она сожжет себя целиком...

— Лютиэн! — выкрикнула она сквозь рев реки между ними, сквозь звук Песни, все еще звенящей в ушах; в сравнении с этим ее собственный голос казался похожим на писк птенца, слабый и хрупкий. Стиснув зубы, она призвала собственную силу, открывая разум, как учила ее Мелиан — так, как они с Лютиэн делали под гулкими сводами подземных залов — и попыталась снова.

— Лютиэн. Остановись.

Услышав это, Лютиэн замерла, и майа почти что вырвался из ее хватки, поднимаясь ей навстречу. Но в последнее мгновение она опустилась на землю в водопаде искр; ее сфера света расточилась, впиталась в сотканный из теней плащ, заливая ее пурпурным и голубым сиянием. Она приземлилась изящным, легким движением и схватила майа за горло, заставив его захрипеть.

Только тогда она обернулась к Галадриэль. Та едва не отпрянула прочь от ее взгляда: глаза Лютиэн горели, точно угли, пурпурным светом, жгучим и ослепительным, и Галадриэль никогда прежде не видела ничего подобного, даже в глубинах своих кошмаров. И в то же время, подумалось ей, эти глаза были прекрасны настолько, что останавливалось сердце.

— Отойди, Галадриэль, — от голоса Лютиэн все тело пронизала дрожь. Галадриэль ожидала, что этот голос будет резким и хриплым, но нет — он был мелодичным и ужасающе прекрасным, он словно обволакивал ее и притягивал, даже невзирая на то, что слова Лютиэн и ее собственные желания стремились к обратному.

— Ты должна остановиться! — в отчаянии выкрикнула Галадриэль. — Лютиэн, послушай меня, ты...

— Он убил Берена, — голос Лютиэн упал сразу на несколько октав, выходя за пределы слуха, становясь низким угрожающим гулом землетрясения, дрожью древесных корней, готовых разорвать землю.

— Я знаю! — Галадриэль облизнула губы; в горле пересохло, и она сомневалась, что может запеть еще раз. — Он убил и моего брата, и я желаю его смерти не меньше, чем ты.

Гортхаур бросил на нее злобный взгляд, пытаясь что-то сказать, но Лютиэн крепче сжала руку на его горле, отнимая у него голос.

— Но послушай меня, принцесса, — продолжала Галадриэль. — Ты сожжешь себя, ты... ты недостаточно сильна. Твоя мать...

— Моя мать была бы милосердна, — ответила Лютиэн; ее голос вернулся к обычному тембру, а глаза вспыхнули пурпурным и белым, и цветочные лепестки заплясали в воздухе вокруг нее, точно языки пламени. — Она усмирила бы свой гнев, позволила бы Песне вернуться в свое русло. Но я — не она. Я наполовину квэнди, Галадриэль. Я поступлю по-своему.

Она стиснула пальцы еще сильнее, заставляя шею Гортхаура согнуться под таким углом, что более хрупкое существо уже было бы мертво. Лютиэн вновь повернула лицо к Галадриэль, улыбаясь, хотя из глаз ее лились слезы — и падали на землю мерцающим, искрящимся потоком, больше слез, чем мог бы выплакать любой из детей Эру. — Я похожа на тебя — куда больше, чем ты думаешь. Ты хочешь этого. Я знаю, я вижу это в тебе. Ты хочешь ощутить бессмертную кровь убийцы своего брата на твоих тонких, искусных руках, ведь так?

Галадриэль открыла рот, собираясь возразить Лютиэн — но вместо этого одно-единственное слово сорвалось с ее уст глухим шепотом:

— Да.

На таком расстоянии Лютиэн никак не могла услышать ее, но, тем не менее, поняла без труда — она улыбнулась в ответ. Лютиэн медленно подняла руку; сила мерцала и пульсировала на кончиках пальцев.

— Тогда иди ко мне, — сказала она, по-прежнему продолжая удерживать Гортхаура другой рукой, не позволяя ему произнести ни звука.

Лютиэн запела — на сей раз это была медленная, вьющаяся спиралью Песнь, и от ее воздетой руки потянулись цветущие лозы, извиваясь в воздухе, перебрасывая невесомый мост через реку. Они едва заметно светились пурпурным и источали густой, сладкий цветочный аромат. Лозы обвились вокруг тела Галадриэль, нежно лаская ее, прежде чем крепко сжать ее руки и ноги и поднять ее над землей. Так, по воздуху, она перенеслась на другой берег, оставив ревущие воды Сириона далеко внизу.

Объятия лоз ослабли, стоило ей снова коснуться земли — но напоследок она ощутила еще одно их касание, словно последний нежный поцелуй.

Едва ступив на обломки моста рядом с Лютиэн, Галадриэль ощутила кипящую в той безбрежную силу, настолько мощную, что она растекалась в воздухе; позволила этой силе окутать свое собственное тело. Галадриэль поняла, что она тянулась к этому сиянию, жаждала его. Возможно, это началось еще с тех пор, когда она впервые увидела Лютиэн, в которой мощь Айнур сплеталась с чем-то из их собственного мира, с силой, чьи корни уходили в суть самой Арды, в ее леса, воды и землю, что принадлежала одним лишь Детям Эру. И теперь Галадриэль впустила в себя эту силу и позволила ей питать себя, позволила себе слиться разумом с Лютиэн, прорываясь сквозь ее горе — и обратила давящее страдание в странную смесь эйфории и слепящей ярости.

Даже после этого майа в хватке Лютиэн посмел сдавленно рассмеяться.

— А, маленькая золотинка, — прохрипел он. — Такая отважная и такая надменная. Так близка к падению. Ты горишь так ярко, но ты — не более, чем свеча, которую следует задуть, как я уже поступил с твоим хнычущим братцем. Но она пожрет тебя, она пообещает любовь и силу — и вытянет всю твою жизнь...

— Хватит, — оскалилась Галадриэль, касаясь руки Лютиэн — принцесса вновь заставила Гортхаура замолчать. — Ты будешь молчать.

Хотя бы это она могла сделать для Финдарато, подумалось ей. Прервать голос, чья песня отправила его в могилу; это успокоит боль, стонущую в ее груди — хотя бы немного, наверняка. — Ты никогда больше не заговоришь, жалкий раб Проклятого. Иди же и встреть свою судьбу!

Гортхаур с издевкой рассмеялся, но звук оборвался снова — Галадриэль накрыла своей ладонью руку Лютиэн на его горле. Огненная кожа не обжигала, как она опасалась. Вместо этого она чувствовала уверенность и правоту; мысли Лютиэн текли в согласии с ее мыслями, и их руки сплавились вместе в золотом сиянии.

Они сжали пальцы сильнее, позволяя силе своего гнева наполнить их, рассекая бессмертную плоть. Сгусток крови — чернее, чем самая черная ночь — плеснул им в лицо, и пламя духа в майа взвилось на мгновение — а потом затрепетало и погасло.

Галадриэль вытерла кровь с лица, глядя на упавшее перед ними тело — безжизненную оболочку из серого пепла.

Она наконец выдохнула.

— Он уже...

— Нет, — мрачно ответила Лютиэн, опускаясь на одно колено. — Мы лишь убили его телесную форму. Теперь мы должны убить его дух, этот искаженный осколок тайного пламени, что было прежде Арды, который сокрыт в нем.

Не колеблясь ни мгновения, она протянула руки — пальцы обратились в когти — и запустила их глубоко в плоть майа, раскрывая грудную клетку, выворачивая ребра с ужасающей легкостью — точно волк, потрошащий кролика. Галадриэль замерла, следя за этим широко раскрытыми глазами, видя, как Лютиэн достает нечто оттуда, где у смертного должно быть сердце; пригоршня пылающих углей, сияющих, словно кровь, словно меч, вынутый из горна. Лютиэн держала это между ладонями — оно парило в воздухе, не касаясь ее кожи.

Она продолжала смотреть — а Лютиэн снова запела, двигая руками вокруг этих горящих углей. Под ее песней они начали менять форму, увеличиваясь и уменьшаясь по воле Лютиэн, разгораясь и угасая, как пламя, раздуваемое мехами. Лютиэн торжествующе улыбнулась.

— Что ты... — начала было Галадриэль и запнулась.

— Что я собираюсь с этим сделать? — Лютиэн небрежно сжала то, что держала в руках, и Галадриэль могла бы поклясться, что слышала тонкий отчаянный крик где-то в глубине своего разума. — О, позволь мне показать тебе.

И прежде чем Галадриэль успела произнести хоть слово, Лютиэн поднесла это ко рту — откусила, прожевала и проглотила. Ее губы окрасились красным — это было похоже кровь, и в то же время совсем непохоже. Прожевав последний кусочек, она облизала губы и по-волчьи улыбнулась; между ее белых зубов виднелись красные пятна.

Галадриэль раскрыла глаза:

— Что ты сделала...

— Его сила — моя, — прошипела Лютиэн.

В ее глазах разворачивались умирающие звезды, бесконечные водовороты черной пустоты, к которым Галадриэль тянуло помимо ее воли. (Хотя — было ли это и вправду помимо воли? Возможно, вовсе нет, поняла она.) Лицо Лютиэн исказилось, вытянутые руки сжались в кулаки — словно она производила некое огромное усилие. А когда ее глаза открылись снова, в них сияло торжество.

Лютиэн раскрыла ладони, и у Галадриэль перехватило дыхание.

Там, на каждой ладони, лежало по золотому кольцу, и они сияли так ярко, что любые сокровища Валинора казались жалкими безделушками. И хотя это золото не испускало света, Галадриэль на мгновение показалось, что кольца эти столь прекрасны, что способны затмить даже Сильмарили.

Она почувствовала, как ее рука сама собой дернулась вперед, ее пальцы стремились коснуться этого золота, надеть кольцо и позволить скрытой в нем силе заполнить ее — но Лютиэн снова сжала пальцы.

Галадриэль хотела было возразить, когда Лютиэн надела на палец одно из колец. Золотой ободок засветился внутренним огнем, и Галадриэль резко втянула воздух — ибо Лютиэн с кольцом выглядела более великолепной и могущественной, чем когда-либо прежде. Она протянула руку с вторым кольцом, снова предлагая его, и Галадриэль знала — на этот раз Лютиэн не отдернет ладонь.

— Не стану отрицать, — сказала Галадриэль, — что сердце мое желает этого.

Лютиэн кивнула:

— Вместе мы с тобой сможем закончить эту войну. Мы сможем свергнуть Темного в его твердыне, отпустить пленников. Разрубить цепи, освободить наш народ. А затем, когда мы посмотрим на новые земли, созданные нами — мы сможем править. Разве не этого ты хотела?

Мысли Галадриэль вернулись к той ночи в Тирионе при свете факелов — горящие глаза Фэанаро, ярко-алые обнаженные мечи, обещание свободы. Новый мир, весь — ее собственный.

Она нахмурилась:

— Но нам придется начать заново. После войны, которая уничтожит Ангбанд, эти земли превратятся в пепел и пустыню...

Лютиэн медленно кивнула:

— Это так. Но разрушение и созидание — лишь две стороны одной силы, как говорят.

Галадриэль вспомнила о своих мертвых братьях, сражавшихся в тщетной надежде. О своих родителях по ту сторону моря, о крови на песке Альквалондэ. Подумала о тихом Келеборне, который любил ее — и которого она любила — но который никогда не мог бы узнать ее полностью, ибо она не в силах была рассказать ему всё. Чувство вины свернулось под ее сердцем, как пружина, иногда разворачиваясь. Но Лютиэн... она знала всё, всё ее сердце до самого дна и даже больше. И вместе они могли сражаться в этой битве. Они были сильны.

— Вместе, — произнесла Лютиэн, подхватывая ее мысли, — мы могли бы сиять так ярко. Мы могли бы взять эти земли и изгнать из них тьму навсегда, изменить их так, как нам бы хотелось...

Ладонь Галадриэль лежала поверх раскрытой ладони Лютиэн, касаясь кольца, и сила Лютиэн снова начала расти; мерцающие нити зазмеились вокруг них, обвивая их руки, соединяя их. Вскоре они оказались заключены в сияющую сферу, которая поднимались над землей; притяжение внутри сферы словно переставало действовать, и волосы и одежды свободно развевались вокруг.

— Вместо Темного Владыки, — голос Лютиэн звучал странно — бесконечно древний, отзывающийся эхом всех голосов мира и всех существ, живших в нем, — мы были бы королевами. И мы будем не темными — но прекрасными и грозными, как утро и ночь. Прекрасными, как море, как солнце, как снег на горах. Грозными, как буря и молния. Сильнее, чем корни земли. Все будут любить и страшиться нас.

Галадриэль чувствовала, что падает в глаза Лютиэн, тонет в них безвозвратно; видения того, что могло бы случиться, вспыхивали в ее разуме, пока обе они парили над землей в сфере света.

«Прости меня, Келеборн. Простите меня, мама, отец, братья. Возможно, всё могло бы быть иначе, в другом мире. Но это — то, что я должна сделать. Это — то, для чего я была рождена.

Разве не было мне суждено быть увенчанной светом?»

Пальцы Галадриэль крепко сжались вокруг кольца.

— Да, — выдохнула она.

Губы Лютиэн изогнулись в улыбке, и она с нежностью надела кольцо на палец Галадриэль.

Ее тело содрогнулось в порыве удовольствия и восторга; сила изменяла ее, связывая и освобождая одновременно. Галадриэль чувствовала, как ее фэа сливается с фэа Лютиэн, принимая бездонный океан необузданной страсти и мощи, чистой бесконечной ярости, достаточной для того, чтобы изменить целый мир.

— Осталось еще кое-что — для завершения. Я должна разделить силу, взятую у него, с тобой, — сказала Лютиэн.

Нити света, обвивавшие их тела, притянули их еще ближе друг к другу, обвиваясь вокруг рук и ног Галадриэль, ее груди и талии, скользя по внутренней стороне бедер, поднимаясь по шее и запутываясь в волосах. Это было странное, возбуждающее ощущение. Сияющие нити стянулись туже, и их лица оказались совсем рядом.

Поцелуй был неожиданным и резким — на мгновение, прежде чем превратиться в жадный, глубокий и страстный. Чувствуя губы Лютиэн на своих губах, Галадриэль ощущала жар пламени, поднимающийся из ее горла — и помнила, как Лютиэн пожирала дух майа, этот осколок пламени, как с удовольствием жевала и глотала. Несомненно, она чувствовала огонь на своем собственном языке, обжигающий, но не причиняющий вреда. Чувствовала, как пламя растекается по ее венам, опускается вдоль позвоночника и сворачивается внутри, ожидая освобождения.

Она понимала — прежде всего — что стала сильнее.

Они отстранились друг от друга, и Галадриэль все еще ощущала вкус губ Лютиэн на своих губах, опьяняющий запах распускающихся цветов и ночного воздуха, который смешивался теперь с гарью, пеплом и кровью.

Она облизала губы: ей хотелось большего.

— Идем, — произнесла Лютиэн. — Посмотрим же на наш новый мир.

@темы: фандомное побоище, эпический дискурс, перевожу слова через дорогу

---

Между тем мы выложили очередную главу "Когтя". Перевод - в основном товарищ  Grey Kite aka R.L., от меня хвостик и вычитка.
Enjoy (=

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу

---

ЗФБ - миди

Эрегионский стимпанк, надо сказать, был накурен задуман у нас с соратниками еще год назад, на прошлую ЗФБ. Но в тот раз как-то не вышло, нас утянуло в другие команды, зато теперь - я собрался и написал. Начиналось все с истории механической женщины, а потом стало ясно, что без торжества прогресса не обойтись никак. И да, я считал и продолжаю считать, что научно-технический прогресс - это несомненное благо и останавливать его не нужно (строго говоря, это невозможно, но есть же те, кто против). И трансгуманисткие взгляды Келебримбора из текста я тоже разделяю.

Название: Серебро и свет
Размер: мини, 3448 слов
Пейринг/Персонажи: Келебримбор, оригинальные персонажи,

Аннатар

Саурон
Категория: джен
Жанр: general
Рейтинг: G
Краткое содержание: История об одном нолдорском мастере и механической женщине; бывает так, что нечто, начатое из безответной любви, заканчивается несокрушимым торжеством прогресса.
Примечание: стимпанк-АУ
Предупреждения: намеки на технофилию

...где искры из глаз
где небо в зенит
не думай, скрипи
крутись, механизм...
(с) Э. Шклярский

Над башнями Ост-ин-Эдиля плыли дирижабли. Некоторые из воздушных кораблей спускались ниже, швартуясь к посадочным площадкам на плоских вершинах башен; грузы и пассажиры доставлялись туда подъемниками, приводимыми в движение силой пара.

Вечерело, и вдоль широких мощеных улиц один за другим зажигались газовые фонари. Идущая по одной из улиц компания на мгновение остановилась, глядя на проплывающий над ними дирижабль; его серебристые бока блестели в последних лучах солнца.

— Модель «Владыка ветров», последняя разработка, — заметила веснушчатая девушка-нолдэ с черными косами, уложенными вокруг головы.

— Гвеннет, а как ты их различаешь? — поинтересовался второй эльф — долговязый, в сдвинутых на лоб рабочих очках и вообще выглядящий так, словно только что на секунду вышел из мастерской. — По мне, так все дирижабли одинаковые...

— Скажешь тоже — одинаковые! — фыркнула Гвеннет, возобновляя шаг. — А расположение винтов, компоновка двигателей, характерная форма корпуса... И к тому же, конкретно этот súlëcirya строила я. Вернее, проектировала, — она пошевелила пальцами в несмываемых чернильных пятнах. — А собственную работу, Бренендир, никто из нас ни с чем не спутает, тебе ли не знать.

— Да, логичный аргумент, — кивнул Бренендир.

Пару минут он шел молча, то и дело поглядывая на фонари, но наконец не выдержал:

— Все-таки эти газовые лампы — устаревшая технология. Скоро они уйдут со сцены. Доводилось ли вам слышать о такой вещи, как энергия электричества?

— Это те твои лампочки, которые искрят и постоянно взрываются? — скептически уточнил еще один нолдо — с зелеными глазами и строгим лицом.

— Не постоянно, а всего пару раз и было! — Бренендир возмущенно взмахнул руками, едва не рассыпав торчащие из сумки на его плече свитки и чертежи. — Издержки экспериментальной стадии, вы же понимаете. Но электричество — это не только лампочки, это потенциал...

— И никто не понимает толком, что это вообще такое, — еще более скептически продолжил зеленоглазый. — С газовыми фонарями ясно, как они работают и как их чинить.

— То есть как — никто не понимает? Я могу хоть сейчас объяснить, — изобретатель, кажется, был готов рисовать схемы прямо на ближайшей стене, но вовремя одумался. — Вопрос не в том, как электричество работает, вопрос в том, как наиболее эффективно его применить.

— И вся твоя лаборатория до сих пор не может его решить.

— Это не значит, что решения нет! А ты можешь, конечно, еще триста лет совершенствовать свои газовые лампы и паровые двигатели, но запомни — это технологии прошлой эпохи. Даже позапрошлой.

— А вот кстати, о паровых двигателях, — видя, что приятели сейчас разойдутся не на шутку, Гвеннет решила переменить тему. — Дэйрион, а как там обстоят дела с проектом подземной железной дороги?

— Как обычно, — нолдо-скептик пожал плечами. — Мы хотим строить ветку от Мории до Лотлориэна, но галадрим наотрез против. Вот недавно ездили мы с лордом Келебримбором в очередной раз договариваться. Нет, ни в какую — не доверяют они, видите ли, подземным конструкциям. Ну ладно, хоть на поверхности вроде бы согласились строить... Что за народ — как будто цивилизация до них и не добиралась со времен Великого Похода.

— Залезли на деревья и не собираются с них слезать, судя по всему, — хмыкнул до того молчавший четвертый их спутник. Вернее, четвертая, так как это была женщина; ее рост — макушка с убранной вверх рыжей косой доставала нолдор чуть выше пояса — неоспоримо свидетельствовал о ее принадлежности к народу гномов. — И зачем только мастер Келебримбор с ними возится?

— У него есть свои причины, — нахмурился Дэйрион. — Дипломатией пренебрегать тоже не следует... Что меня больше волнует — это то, что лорд наш после возвращения из Лотлориэна заперся в своей мастерской и вторую неделю оттуда не выходит.

— А что такого? — пожала плечами гномка. — Увлекся работой, это частенько бывает.

Бренендир, который не остался сегодня ночевать в лаборатории только потому, что там перегорело оборудование, согласно закивал.

— Нет, Файде, — покачал головой Дэйрион. — Я знаю Келебримбора давно, и то, что с ним присходит в последнее время, не похоже на нормальную одержимость работой... Не нравится мне это.

***

...Она была прекрасна. Вернее, должна была быть прекрасна, ведь всеми чертами была она в точности подобна той, чье лицо не оставляло его сны все эти долгие, долгие сотни лет. И сейчас, глядя на результат своих кропотливых трудов, на безупречное серебряное лицо, на волосы, выкованные из тончайшей золотой проволоки — он знал, что она прекрасна, но оценить это не мог.

Обойдя серебряную женщину кругом, Келебримбор вставил в скважину на ее спине ключ причудливой формы и решительно повернул несколько раз. С мелодичным пощелкиванием шестеренок детали сложного механизма пришли в движение. Металлические веки дрогнули и поднялись, открывая изумрудно-зеленые глаза — из всех рукотворных камней изумруды всегда особенно ему удавались. Глаза были не просто камнями: тщательно продуманная система линз позволяла им фокусировать взгляд, реагировать на свет и движение. Стоило Келебримбору отойти на пару шагов, придирчиво оглядывая свое творение, как голова, увенчанная золотыми косами, повернулась в его сторону, и блестящая серебром рука, согнувшись в шарнирах, начала подниматься в плавном жесте.

Раздался скрежет. Рука резко дернулась вверх-вниз и замерла: механизм снова заклинило. Келебримбор устало выругался на кхуздуле (он не был уверен, что понимал все культурные отсылки этого идиоматического выражения — там фигурировали Махал, кузнечный молот и чья-то мать — но в экспрессии ему было не отказать), не глядя нащупал на поясе отвертку, открутил пару болтов и точным движением вскрыл крышку черепа механической женщины. Внутри находилось нечто, показавшееся бы неискушенному взгляду беспорядочной мешаниной пружин и шестерней, но на деле подчиненное строгому порядку.

Работа продолжалась.

***

Дверь в мастерскую Келебримбора была заперта. Как обычно в последнее время. Правитель Эрегиона не выходил оттуда вот уже три недели, и хотя явно был еще жив — оставленная под дверью еда исправно исчезала, а изнутри доносились звуки напряженной работы — но что-то надо было с этим делать. Вздохнув, Дэйрион осторожно постучался. Потом еще раз, погромче. И еще.

Он уже стал раздумывать, не добавить ли для верности пару ударов ногой, когда дверь распахнулась и на пороге возник Келебримбор.

— Тьелпэ! У тебя вообще совесть есть? — возмущенно начал Дэйрион. Он мог позволить себе такую фамильярность — в конце концов, они знали друг друга еще с Нарготронда, с тех времен, когда оба были учениками одного и того же мастера.

— Нет ее, нет, — отмахнулся Келебримбор. Он выглядел усталым — покрасневшие глаза, осунувшееся лицо — но, вроде бы, с ним все было в порядке. — Никакой совести, конструкцией не предусмотрено. Заходи, не стой в дверях, раз пришел. — И добавил вполголоса, когда Дэйрион уже переступал порог: — Заодно проверю кое-что...

В мастерской было светло, даже слишком — яркие лампы установлены были так, чтобы нигде не оставалось тени. Дэйрион моргнул пару раз, приноравливаясь к безжалостным белым лучам, и наконец разглядел в центре комнаты работу Келебримбора — сверкающую серебром статую обнаженной женщины.

Нет. Не статую.

Она шевельнулась, сделала шаг вперед и уставилась на Дэйриона. В ее широко раскрытых изумрудных глазах произошло некое движение — подобно тому, как сдвигаются линзы сложного телескопа; серебряные веки опустились на миг и снова поднялись, а затем металлическая женщина изящно поклонилась.

— Доброго дня, лорд Тьелперинквар, — произнесла она мелодичным, пусть и лишенным интонаций, голосом.

Дэйрион не был уверен, стоит ли ему отвечать.

— М-да, с распознаванием лиц у меня пока что не очень, — признался Келебримбор, заперев дверь и подходя ближе. — Впрочем, мы с тобой издалека и впрямь похожи, но все равно — надо совершенствовать систему...

— А... а почему она разговаривает на квэнья? — из всех вопросов, которые теснились на языке, Дэйрион ухитрился задать самый дурацкий. Вот всегда так.

— Мне его кодировать проще, — пожал плечами Келебримбор. — Технически разницы нет, можно ее научить хоть синдарину, хоть кхуздулу... — он махнул рукой в сторону одного из столов, заваленного листами бумаги с заметками и таблицами соответствий. — Вообще речевой синтезатор — это была победа. Теперь бы еще с моторикой разобраться...

Механическая женщина проследила за его жестом, попыталась шагнуть в указанном направлении и тут же споткнулась, словно запутавшись в собственных ногах.

— Проклятье, опять рассинхрон, — Келебримбор подхватил пошатнувшуюся женщину, щелкнул переключателем у нее на затылке; та мгновенно замерла, утратив всякое подобие жизни. — Похоже, что в механизме накапливаются ошибки, но почему так быстро...

Он поставил свое творение, вновь ставшее похожим на статую, обратно на помост в центре комнаты. Отступил на шаг и вдруг улыбнулся:

— А все-таки она прекрасна, согласись?

Дэйрион замешкался с ответом. Механическая женщина была слишком похожа на настоящую, пугающе похожа, и... Тут до него дошло — не просто похожа. Черты серебряной маски были копией лица реально существующей женщины, и теперь, когда его не отвлекало подобие жизни в этой конструкции, он узнал ее... Или дело было в золотых косах, уложенных венцом вокруг головы, на которые он только сейчас обратил внимание?

— Леди Галадриэль, — выдохнул он.

Келебримбор поморщился — он не любил это имя. Привык к нему, разумеется, но сам никогда им не пользовался. Для него она всегда оставалась Артанис.

Возражать он не стал. Отвечать, впрочем, тоже.

— Тьелпэ... — Дэйрион рискнул сменить тему.

— Да? — Келебримбор с явной неохотой отвел взгляд от серебряного лица.

— Я, собственно, напомнить хотел — у тебя тут остался вообще-то город, народ, обязательства, вот эта вся ерунда. Конечно, нолдор — народ самостоятельный, но стоит иногда напоминать, что у нас есть правитель. А то забудут ведь. Так что ты бы участвовал в общественной жизни... ну так, время от времени.

— Да, конечно... — рассеянно согласился правитель.

— И потом, у тебя полно незаконченных проектов, — напомнил Дэйрион как бы невзначай. — А то вот построят без тебя железную дорогу Моргот знает как... рельсы криво положат, колес недосчитаются...

— Умеешь ты аргументы найти, — хмыкнул Келебримбор.

— Работа у меня такая.

— Работа у него... И вот эта наглая физиономия у меня руководит дипломатическим корпусом.

— Какой народ, такой и дипкорпус. Пока никто не жаловался.

— А некому жаловаться потому что. Не остается недовольных.

— Мы мирные нолдор, но наш бронепоезд...

Оба эльфа расхохотались.

— Можешь считать, что ты меня убедил, — подытожил Келебримбор.

***

Келебримбор посмотрел на развернутый перед ним план. Перевел взгляд на сидящего напротив гнома. Еще раз на план. Вздохнул.

План представлял собой будущую ветку angatië, железной дороги, от Мории к Лотлориэну — тщательно размеченную по карте, со всеми предполагаемыми остановками и депо... и абсолютно прямую. Как по линейке прочертили. Впрочем, может, и без линейки — подгорный народ отличался твердостью руки.

— Скажите, мастер Тергин... а вы когда-нибудь занимались строительством на поверхности? — наконец спросил Келебримбор.

— По правде говоря, нет, — ничуть не смутился гном, поглаживая окладистую черную бороду. — Нашему народу это обычно не нужно. Но не думаю, что возникнут трудности...

— Скажу вам два слова, — Келебримбор наклонился вперед: — Рельеф местности.

В тишине зала совета раздался приглушенный смешок — до кого-то явно дошло. Келебримбор обернулся на звук; Эльдриэн, инженер-проектировщик, старательно зажимала рот ладонью, но в ее глазах плясали искры веселья.

Усилием воли правитель Эрегиона сохранил серьезное лицо и, взяв грифель, склонился над планом.

— Смотрите, — грифель заметался в пальцах, — вот здесь довольно крутые холмы, к тому же каменистые, так что их дешевле обогнуть, чем рыть насквозь; здесь — глубокий овраг, и к тому же там речушка какая-то по дну течет, если память меня не подводит...

Вскоре вся карта оказалась покрыта отметками и пояснениями, написаными быстрым летящим почерком. Гномья делегация — все трое — склонились над ней, вполголоса переговариваясь на кхуздуле.

— Но со всеми этими поворотами получится в полтора раза дороже! — наконец высказался Тергин.

— Что делать, — пожал плечами Келебримбор. — Под землей дорога вышла бы прямее, конечно, но договор есть договор. Зато посчитайте, сколько мы сэкономим на постройке моста через Нимродель, — он указал на стопку чертежей.

— Постойте, но это же... — начал было Фаландир, один из советников-нолдор.

— Фокус в том, — Келебримбор многозначительно поднял палец, — что мост мы не строим. Границы Лотлориэна, видите ли, нерушимы. Всех, кто хочет сейчас что-нибудь сказать про "этих галадрим и их требования", прошу воздержаться. Это отношения к делу не имеет.

— Может, им и паровозы бездымные нужны? — кто-то все-таки не удержался. Сказано было негромко, но Келебримбор расслышал.

— А кстати, о бездымных паровозах. Мне вспоминается одна идея... — он принялся рисовать схему на обороте ближайшего чертежа. — Если поднимать давление в котле заранее и таким образом запасать движущую силу...

Гномы заинтересованно подались вперед. Вопрос был, что и говорить, насущным — дым и копоть в подземных тоннелях им уже, должно быть, изрядно надоели.

Келебримбор, увлекшись, изрисовывал уже второй лист, энергично жесткулируя и не переставая сыпать пояснениями, когда Файде обратила внимание на странное кольцо у него на пальце. Вернее, это не очень-то походило на кольцо — скорее, подходящего диаметра шестеренка из блестящего серебристого сплава, с сошлифованными для удобства зубцами.

— Простите, мастер Келебримбор... — гномка замялась из вежливости, но любопытство пересилило. — Могу я спросить — ваше кольцо похоже на часть механизма...

Нолдо проследил ее взгляд:

— Ах, это? Да, все верно — это и правда одна из запасных деталей механизма... который оказался куда сложнее, чем мне поначалу казалось. Я решил носить это кольцо, пока не закончу работу.

Покручивая ободок металла на пальце, он улыбался так задумчиво, что Файде не решилась расспрашивать дальше. Похоже, эта работа и впрямь очень, очень много для него значила.

***

Дни складывались в недели, недели в месяцы — так диски в счетной машине заполняют ячейки, заставляя сдвигаться деления на циферблате. Келебримбор продолжал работу над механической женщиной. Он старался не забывать о долге правителя, о других — прежних — своих проектах, но в мыслях его царила лишь она: его серебряная дева.

Имени у нее по-прежнему не было. Иногда ему казалось, что имя она должна выбрать себе сама; иногда ему казалось, что она уже обладает личностью.

(В том, что она живая, он уже не сомневался.)

Потом он углублялся в очередную тонкую отладку системы восприятия или управления движением, и всякая ерунда вылетала из головы.

Все чаще он ощущал странное родство с ней, словно и сам был механизмом — может быть, даже менее совершенным. Выпрямляя затекшую спину — после того, как в очередной раз просидел несколько часов, согнувшись над переплетением проводов — он почти слышал, как щелкают шестеренки в позвоночнике и поскрипывают несмазанные поршни суставов. Порой он ловил себя на том, что начинает думать машинными алгоритмами.

Это его не тревожило. Пусть серебряная дева и стала ближе ему, чем любое создание из плоти и крови — но разве не заслуживала она этих чувств? И если, слишком много времени проводя с машинами, сливаешься с ними — разве это не логичный путь? Может быть, даже единственный по-настоящему логичный.

Серебряная дева была совершенством, и Келебримбор даже мог бы назвать ее венцом и пределом своих возможностей — если бы не был твердо уверен: предела нет. Для науки и разума предела нет никогда, и каждая новая вершина — всего лишь ступенька к следующей, на бесконечном пути вверх...

Потом система обработки данных выдавала очередную ошибку цикла, и настройку приходилось начинать заново.

***

— Тайные знания, говорите?

Странный гость мог бы с виду сойти за эльфа — высокий, светловолосый, с надменным лицом — но эльфом не был. Келебримбор достаточно повидал в свое время воплощенных майар, чтобы не ошибиться.

Впрочем, Аннатар — так он назвался — и не отрицал, что не принадлежит к Детям Эру. А стоило заглянуть ему в глаза, как все сомнения отпадали напрочь: глаза были золотисто-желтые, с тлеющим в глубине пламенем. Не бывает таких глаз ни у эльфов, ни у людей.

— Именно так, — кивнул Аннатар. — Скрытые и недоступные для непосвященных — о природе вещества Арды, например. Вы ведь не станете отрицать, что, познав сущность вещи, получаешь власть над ней?..

Обещание новых знаний и подкупило Келебримбора, когда незваный гость объявился у ворот города и вежливо попросил соизволения побеседовать с кем-нибудь из «высших посвященных», как он выразился. Формулировка вызывала некоторое удивление, но извечное нолдорское любопытство пересилило, и правитель Эрегиона пригласил гостя для беседы с глазу на глаз.

— Еще будучи учеником Ауле, я открыл многие неожиданные свойства давно, казалось бы, знакомых нам явлений...

— Майа Ауле? А мы не встречались, случаем, в Валиноре?

— О, нет, — Аннатар покачал головой. — Я покинул Аман прежде, чем эльдар пришли туда. Таким, как мы, рано или поздно становится тесно в неизменном сиянии Благословенного края...

Он говорил на квэнья — настолько правильно, что это резало слух. За сотни лет Келебримбор успел привыкнуть к смеси самых разных акцентов, диалектов и языков, и академически правильная речь — так, пожалуй, говорили разве что в Тирионе до Исхода, да и то навряд ли — теперь казалась ему чужеродной. Даже звучный, хорошо поставленный голос собеседника не спасал ситуации.

Дверь в покои правителя отворилась, и на пороге появилась женщина в простом белом платье с подносом в руках. Если бы не блестящее серебро лица и рук, ее легко можно было бы принять за живую эльфийку — столь тонкой была работа. Ритмично постукивая каблучками, она пересекла комнату, поставила поднос на столик и, разлив по фарфоровым чашкам остро пахнущую темную жидкость, жестом предложила напиток гостю и хозяину.

Напоследок изысканно поклонившись, механическая дева отошла к стене и замерла, превратившись в статую. Аннатар не обратил на нее внимания, удостоив лишь мимолетным взглядом — похоже, принял за еще один, пусть и хитроумно устроенный, автомат. Ну что ж, улыбнулся про себя Келебримбор, пусть пребывает пока в блаженном неведении...

— Угощайтесь, — он приподнял крошечную чашку. — Редчайшая экзотика — напиток из Дальнего Харада. Местные называют его «кава». Придает сил и воодушевляет, проверено на опыте.

— Дальний Харад? — Аннатар приподнял бровь. — И сколько же времени уходит у ваших караванов, чтобы добраться туда — и вернуться обратно, учитывая все опасности тех земель? Должно быть, их приходится вооружать, как небольшую армию?

— О, у нас нет караванов. Воздушный флот с успехом их заменяет.

Аннатар недовольно поморщился — впрочем, всего на мгновение; почти сразу же его лицо вновь приняло доброжелательное выражение.

— Но даже воздушному флоту необходима защита, не так ли? Не сомневаюсь, благородные нолдор не забыли об этом — но, возможно, я смогу показать вам нечто новое...

Аннатар разглагольствовал. Келебримбор слушал — пока что заинтересованно.

— ...Как я уже упоминал, потаенное знание о веществе Арды — о мельчайших, неделимых его частицах...

— А, атомарная теория? — небрежно отмахнулся Келебримбор. — Знаю-знаю, ее высказывали еще в Амане. Впрочем, там это было сугубо умозрительными построениями; здесь мы доказали ее экспериментально.

— А что скажете, если я научу вас, как подчинить своей воле силу молний и гроз? — не сдавался Аннатар.

— Электричество, вы имеете в виду? Да, интересное явление. Мы им занимаемся, хотя оно и не получило пока широкого распространения. Никак не удается обеспечить постоянную силу тока — возможно, проблема в проводящих материалах... — Келебримбор понял, что увлекся, и оборвал сам себя. — В общем, дайте нашим исследователям еще несколько лет, и они решат этот вопрос.

Чем дальше, тем сильнее разговор начинал напоминать фехтовальный поединок — сложные, украшенные финтами реплики оппонента разбивались о короткие экономные выпады нолдо. Беседа затягивалась, и Келебримбор все яснее понимал, что толку из нее не выйдет. Впрочем, стоило доиграть до конца.

— ...Да, быстрая связь — это важно, разумеется. Но использовать для передачи информации то, что вы называете... гм... Искусством — слишком трудоемко и ненадежно. Палантиров на всех не хватит, к тому же, не каждый может одинаково эффективно работать с ними. У нас в ходу гелиограф, световые сигналы — двух типов сигнала достаточно, чтобы закодировать любые символы.

— Всего два сигнала? — презрительно поморщился майа. — Но это ведь... так примитивно.

— Вы зря недооцениваете возможности двоичного кода, — ровным голосом произнесла механическая дева, до того молчавшая. — Есть основания полагать, что у этой системы очень большие перспективы.

— Оно... оно живое? — опешил Аннатар.

— Она, — Келебримбор подчеркнул местоимение, — она обладает разумом и самосознанием, хотя и является машиной. — Он обернулся к серебряной деве: — Любовь моя, полагаю, стоит простить нашего гостя за его невольную бестактность. Он не хотел тебя оскорбить.

Дева медленно кивнула, продолжая смотреть на Аннатара. Казалось, тот чувствует себя несколько неуютно под пристальным взглядом изумрудных линз.

— У смертных есть одна легенда, — Аннатар откинулся на спинку кресла, задумчиво прищурившись. — О скульпторе, который изваял прекраснейшую из женщин на земле и влюбился в статую больше жизни. Что до конца истории, здесь мнения расходятся: некоторые говорят, что он так и умер, сжимая в объятьях безжизненный камень. Другие же утверждают, что боги смилостивились над ним и вдохнули жизнь в холодный мрамор... А вы, лорд Келебримбор, решили бросить вызов высшим силам и создать живое из неживого? Смело, смело...

— Я слышал эту легенду, — Келебримбор улыбнулся уголком губ. — И не стану отрицать, что вначале у моей работы было с ней определенное сходство. Но, как это часто бывает, творение превзошло замысел создателя.

— О да, — понимающе кивнул Аннатар. — Все-таки у нас с вами много общего... — он подался вперед, напряженно глядя в глаза собеседнику: — Итак, владыка Гвайт-и-Мирдайн, что вы ответите на мое предложение?

Келебримбор вздохнул. Помолчал немного, рассеянно покручивая кольцо-шестеренку на пальце.

— Видите ли, — начал он наконец, — концепция «тайных знаний», доступных только узкому кругу ограниченных лиц... кхм... в общем, она нам не подходит. Наука эффективна только тогда, когда доступна каждому. А хранимые в секрете знания ограничивают развитие — они не могут преумножиться, могут лишь быть утрачены. Я же слишком верю в безграничное познание, неостановимый прогресс и силы разума, чтобы...

Что-то тонко хрустнуло. Келебримбор осекся.

Лицо Аннатара оставалось непроницаемым, но чашка, которую он держал в руке — пренебрегая тем, что горячий напиток должен был бы обжигать сквозь тонкий фарфор, — смялась под его пальцами, точно бумажная. Из оставленных острыми осколками порезов на столешницу закапала черная дымящаяся кровь, но гость, казалось, этого даже не замечал.

— Похоже, конструктивного диалога у нас не выйдет, — заметил Келебримбор.

— О да. Вы с вашим... прогрессом, — это слово Аннатар почти выплюнул, — просто безнадежны. — Он резко поднялся с кресла. Вся доброжелательность слетела с него, будто сорванная порывом ветра. — Оставайтесь со своей наукой, своими машинами, своим разумом. Вы погубите себя сами. Вы, нолдор, всегда прекрасно с этим справлялись.

— Возможно, — произнесла серебряная дева, прежде чем Келебримбор успел ответить. — Но это будет наш собственный выбор.

Она шагнула ближе — ее эвристические механизмы анализировали исходящую от гостя опасность. Келебримбор знал, что в этих изящных серебряных руках довольно силы, чтобы свернуть шею горному троллю — но будет ли этого достаточно против майа?

Выяснять этот вопрос на практике, к счастью, не понадобилось.

— Ваш выбор и ваше проклятье, — прошипел Аннатар и вихрем вылетел из комнаты.

Келебримбор только покачал головой, глядя ему вслед:

— Тайные знания, ну надо же. Нашел кому предлагать. Нет уж. Мы построим новый мир без посторонней помощи.

Точно вторя его словам, из раскрытого окна донесся рокочущий низкий гул — на дальнем полигоне испытывали очередную модель лучевого дезинтегратора. Новый мир ждал их.

@темы: фандомное побоище, эпический дискурс, буквы руками

---

ЗФБ - мини

Прикладная этнография как она есть (=. А началось все с той самой цитаты из "Шибболета" про то, что Феанор успел еще повыучить синдарин. Распространенное же мнение, что нолдор вот приплыли, корабли пожгли и немедленно бодро поскакали в бой - ну, при первом прочтении оно действительно возникает, что поделать. Тем не менее, контакт культур имел место, и о нем очень хотелось написать.
(Кстати, текст так и шел под рабочим названием "драбблик про контакт культур". Ну, в итоге получился не драбблик, упс. С нашим великим вождем нолдорского народа такое бывает.)

Название: Народ пламени
Размер: мини, 1304 слова
Пейринг/Персонажи: Феанор, ОП-синдар
Категория: джен
Жанр: прикладная этнография
Рейтинг: G
Краткое содержание: Один малоизвестный эпизод истории; между высадкой в Лосгаре и Дагор-нуин-Гилиат нолдор успели еще немного пообщаться с местными синдарскими племенами.

Они принесли с собой огонь. Они пришли из-за моря, и они сами были — огонь, яростное и беспощадное пламя.

Сперва мы боялись их не меньше, чем слуг Того-кто-на-Севере — даже сильнее, потому что не понимали, чего от них ждать. Казалось, они такие же эдиль, как мы — но они были другими: высокие и статные, облаченные в тяжелое железо, с яркими мечами в руках. Но ярче мечей сияли их глаза, и мы никогда прежде не видели подобного света.

Так говорю я, Сидиль из племен Хитлума, из народа, который позже назовут синдар: мы боялись чужаков из-за моря. Но любопытство наше было сильнее страха.

—

...Даже когда отгорел пожар, когда погасло багровое зарево на северо-западном краю неба (тогда мы еще не знали, что это горели корабли), найти пришедших из-за моря не составило труда. Они встали лагерем невдалеке от берега и ничуть не скрывались — жгли костры, звенели железом, переговаривались между собой на незнакомом языке.

Остановившись у кромки леса, синдар настороженно наблюдали за чужаками, не решаясь пока выйти из надежно скрывавшей их тени деревьев. Их не замечали — за пределами круга костров было темно, а часовых никто не выставил. Как только можно быть такими беспечными, поразилась Сидиль. Даже ровесники ее сыновей — а младший из них совсем недавно перестал считаться ребенком, — даже они не позволили бы себе подобного. Или... или это не беспечность, а уверенность в своих силах?

— Может, не стоит с ними связываться вовсе? — едва слышно прошептал стоящий рядом с ней Гвайнор. — Предоставим их собственной судьбе. Кто знает, кто они такие и что принесли с собой...

Несомненно, определенный смысл в его словах был. В конце концов, Гвайнор не зря назывался бардом, мудрости и опыта ему было не занимать. Но Сидиль была охотницей и воином всю свою жизнь — больше семи сотен годовых оборотов звезд, — и отступать она не привыкла.

— Нет, — покачала головой она. — Они все-таки эдиль, а значит — родичи нам, так или иначе.

В этот момент один из чужаков, высокий и медноволосый, который до сих пор задумчиво смотрел в темноту под деревьями, наконец разглядел — они здесь не одни.

— Atar! Á tirë! — окликнул он другого, в алом плаще.

Тот обернулся, безотчетно бросив руку к мечу на поясе. Поймав его взгляд, Сидиль поняла: отступать и впрямь некуда.

Расправив плечи и покрепче сжав резную рукоять копья, она шагнула вперед, к кострам.

—

Речь их тоже была непохожа на нашу: тверже и яснее, точно прямой удар копья. Иногда мне казалось, что я понимаю их, иногда — что не могу разобрать ни слова... Но они не собирались учить нас своему языку, видя, что нам он дается с трудом. Вместо этого они перенимали наши слова — и казалось, что изменения языка интересуют их едва ли не больше, чем судьба оставшихся некогда в Сумеречных землях квэнди.

Особенно это было верно в отношении старшего из них — того самого, в алом плаще, кто отдавал приказы. Мы прозвали его Огненным, ибо он горел ярче всех. Потом мы узнали, что это и есть его настоящее имя: Фаэнор. Фэанаро, говорил он.

(Фэанаро Куруфинвэ, Аран Нолдоран — но мы не понимали тогда, что значат эти звенящие слова.)

—

... — Вы пришли защитить нас от Того-кто-на-Севере?

— Мы пришли отомстить Моринготто, — отчеканил Огненный.

— Моринготто?.. — Сидиль нахмурилась.

— Черный Вала. Враг, — в глазах его полыхнула ненависть — так разгораются тлеющие угли, если сдуть с них пепел.

— Мор-гот... — выговорила она и тут же, ойкнув, прикрыла рот ладонью. Здесь не называли имени Повелителя Севера — и старались не упоминать его вовсе. Почти бездумно Сидиль сложила пальцы в знак, оберегающий от зла; краем глаза она заметила, что ее соплеменники сделали то же самое.

Губы Огненного на мгновение скривились в презрительной усмешке. Похоже, он готов счесть их невежественными дикарями...

Сидиль упрямо вскинула голову:

— Но всё же — вы из из земель за морем, а значит, посланники Владык Запада?

— Валар не посылали нас. Мы пришли по своей воле.

«И по своим делам, которые вас не касаются», — отчетливо повисло в воздухе недосказанное.

Один из спутников Огненного что-то вполголоса сказал ему на своем языке. Тот, чуть подумав, кивнул:

— Впрочем, это ваша земля — и, думаю, вы вправе рассчитывать на наше содействие. Равно как и мы — на ваше.

— Нашим народам ни к чему враждовать, — согласилась Сидиль.

При этих словах на лице Огненного мелькнуло очень, очень странное выражение. Но спорить он не стал.

—

Всё-таки они были совсем другими, эти голодрим. Совсем чужими. Зачастую их сложно было понять, и разница языков не имела к этому отношения.

Они не знали войны. Да, у них были стальные мечи, остротой и прочностью во много крат превосходящие наши бронзовые клинки, и были кольчужные доспехи искусного плетения, которые и сравнить нельзя было с нашими кожаными панцирями — но они не умели воевать. Они никогда не делали этого прежде.

Они говорили о планах наступления, о штурме Черной Твердыни...

Иногда мне казалось — они безумны. Иногда я была в этом уверена.

Они не могли привыкнуть к темноте: к тому, что свет — это только дрожащие багряные отблески костров и факелов или бело-голубое мерцание светильников; к тому, что время нужно отсчитывать по движению звезд; к тому, что из темноты всегда, всегда может прийти нечто неизвестное и чаще всего враждебное, и потому нужно быть начеку...

Они учились всему этому. Вот уж чего, а умения учиться им было не занимать. Пожалуй, не найдется другого народа, которому настолько подходило бы собственное имя.

Они были полны неутолимого любопытства. Они хотели знать всё: что за племена населяют эти земли и кто правит ими, какие деревья растут в здешних лесах и какие звери в них водятся, где мы добываем металлы, как куем оружие, как шьем одежду... Вопросы казались нескончаемыми.

Мы не спешили отвечать: мы всё еще не доверяли им.

—

... — Я понимаю, что сейчас вы не можете говорить за всех эльдар Хисиломэ...

— Хитлума, — поправила Сидиль.

Огненный нахмурился — он не любил, когда его перебивали. Впрочем, он тут же, поймав какую-то мысль, прищелкнул пальцами:

— Да, верно, общие корни остаются общими... Куруфинвэ, ты заметил чередование согласных?

Юноша, невероятно похожий лицом на Огненного, коротко кивнул. Он доводился тому сыном, в этом не приходилось сомневаться.

И не он один — Сидиль не решалась расспрашивать, но природная наблюдательность не давала ошибиться; за два оборота звездного неба, прошедших с начала переговоров, она насчитала еще шестерых сыновей Огненного. Семеро — это было невозможно много, они здесь никогда не осмелились бы заводить столько детей; видно, в Благословенном Краю и впрямь все иначе...

— Но тем не менее, — продолжил Огненный, — вы утверждаете, что на военный союз не согласится никто из здешних племен.

— Именно так, — подтвердил Гвайнор. — Мы — не воины, и хотя мы вряд ли откажемся вам помогать, силы оружия от нас не ждите.

— Что ж, ваше право... хотя я продолжаю считать, что это неверное решение. Но я — от лица народа нолдор — по-прежнему предлагаю вам союз.

— И что же мы, обитатели сумерек, можем предложить вам, знавшим немеркнущий свет?

— Вы знаете эту землю. Знаете, где наступать и где обороняться, где следует ждать засады и где лучше принять бой... Вы знаете здесь каждое дерево, каждый холм.

— А что взамен? — Сидиль спросила не раздумывая, из укоренившейся в ее характере практичности.

— Увы, — покачал головой Огненный, — я не могу дать вам сокровища, хотя наш народ и славится искусством их создания. Мы не взяли с собой ни золота, ни драгоценностей: мы шли воевать...

— А что-нибудь, кроме мечей, вы вообще взяли? — не сдержалась Сидиль. Хотелось спросить, не оставили ли эти сумасшедшие голодрим на том берегу еще и голову, но это уж точно было бы лишним.

— У нас есть нечто неизмеримо более ценное, — теперь Огненный улыбнулся, не скрывая гордости. — Знания. Хотите, научим вас делать такие мечи?..

—

«Интересно, назовут ли это потом каким-нибудь Первым Союзом?» — думала Сидиль, когда наконец они уходили прочь от лагеря чужаков из-за моря. Общение с Огненным заставляло думать о легендах и преданиях — он-то в них точно войдет, и сомневаться нечего. А они... удостоится ли эта встреча хотя бы одного упоминания, хотя бы пары слов от рассказчика, повествующего о былых подвигах?

Она остановилась, оглянувшись на лагерь. Там по-прежнему горели костры, и двигались между ними высокие черные тени, и блестело оружие: нолдор готовились выступать на битву.

Гвайнор тоже обернулся; едва слышно звякнули костяные амулеты в косах. Пламя костров отражалось в его глазах — отблеском предвидения, иногда снисходившего на него.

— Они — огонь, — глухо произнес он. — Они — огонь, и сгинут в огне.

@темы: фандомное побоище, эпический дискурс, буквы руками

---

ЗФБ - драбблы

Текстов вышло аж четыре (учитывая, что обычно я человек-тормоз-неписец, это много. Правда много).

Этот вот драббл написался вообще случайно (спонсоры - измененное состояние сознания и товарищеский упорос). Сидел я в Старбаксе после выкладки визитки, то есть после двух бессонных ночей, трепался с Коршуном в скайпе, как-то зашла у нас речь про Альквалондэ... А потом он говорит мне - "пишите". Ну, я и написал. Натурально, за полчаса.

Название: Встреча
Размер: драббл, 380 слов
Пейринг/Персонажи: Маэдрос, Фингон
Категория: джен
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: осторожно, внутренний монолог и изложение от первого лица
Краткое содержание: Альквалондэ, после боя.

...Стоим над трупами, как два идиота. Молчим. Даже чайки, и те заткнулись. Тоже молчат. Странно, сколько я ни бывал в Альквалондэ — всегда эти чайки орут, громко так, пронзительно... А тут — как мы сюда пришли после Тьмы — от них ни звука. Только волны шумят где-то там, у причалов.

А мы стоим. Друг напротив друга. В одинаковых, что характерно, позах. Мечи одним и тем же жестом опустили, кровь с них стекает — черными, тягучими каплями... Здесь, в бледно-голубом мерцании светильников, кровь — черная, не красная.

У него еще шлем в другой руке — только что снял. Косы эти его под шлемом растрепались, слиплись, и нет в них золотых нитей — какое уж золото по нынешним временам. А я и вовсе, дурак, в битву рванул без шлема, до сих пор удивляюсь, как мне стрелой в голову не прилетело... Дуракам везет.

Встретились, называется. Давно не виделись. Что уж там, и вправду давно — сколько лет, как мы в Форменос ушли... Нам обоим тогда казалось — что там этот срок изгнания, быстро закончится, а пока — нечего ворон пугать. Проще подождать.

Но, однозначно, встречу мы представляли как-то не так. Не над телами у наших ног — в неверном свете не вдруг и разберешь, нолдор ли, тэлери... Не на поле боя. Выигранного, не стоит забывать, во многом благодаря именно его вмешательству.

Меч кажется нестерпимо тяжелым, но я не отпускаю его, не разжимаю пальцы, позволяя ему упасть на мостовую. Нельзя выпускать оружие. А ведь только что сталь в моих руках была такой легкой, такой послушной... Я знал, что умею сражаться, и умею лучше многих; давно выяснил это на тренировочных площадках.

Сегодня я понял, что умею убивать. И это нравится мне не меньше, чем просто пляски с мечом. Это затягивает, это — чувство победы на острие твоего клинка, чувство, что тебя не остановить...

Плохо то, что это проходит, едва бой заканчивается. И сейчас, понимая то, что я понял о себе, мне должно бы стать страшно... но мне — никак. Я не испытываю ничего. Может, так и должно быть.

Я смотрю в глаза брата моего, стоящего напротив, и вижу в них ту же безжалостную сталь. Не война пришла к нам — отныне мы стали войной.

Он убирает клинок в ножны — не вытерев кровь, как можно так обращаться с оружием — делает шаг вперед и протягивает мне руку.

Здравствуй, думаю я, протягивая руку в ответ. Левую. В правой я по-прежнему сжимаю меч.

А еще был внеконкурсный драбблик про весну. И крокусы. Просто так, потому что написалось (=.
За идею и упрс, традиционно, спасибо Чиоре (=

Название: Крокусы
Размер: драббл, 530 слов
Персонажи: Фингон, Финрод
Жанр: повседневность
Категория: джен
Рейтинг: G
Краткое содержание: «Вот такая фиговая весна». Распускающиеся под ногами цветы — это, конечно, очень красиво в летописях, но на практике получается несколько иначе.
Примечание: таймлайн - вскоре после прибытия Второго воинства нолдор, то есть постучаться в ворота Ангбанда они уже успели, а что-то еще сделать - пока нет.

И это здесь называется весной, мрачно подумал Финдекано. Coire, значит. Раньше, в Амане, этим словом называли пору цветения трав и деревьев — но обозначение было достаточно условным, все равно ничего особенно не менялось. Только цветов становилось больше. А здесь...

Под ногами чавкало. Оттаявшая земля и прошедшие недавно дожди давали в сочетании замечательную, очень весеннюю грязь. Конечно, лучше так, чем лед и снег, но необходимость чистить заляпанные до самого верха сапоги немного раздражала. Мягко говоря.

С неба светила эта ненормально яркая штука. Солнце, то есть. Причем как ни повернись — все равно светило оно прямо в глаза. До чего же, оказывается, неудобно, когда весь свет сконцентрирован в одной точке, пусть даже эта точка и перемещается иногда. Еще и от знамен отражалось, и тоже всё по глазам — и зачем у нас на этих знаменах столько серебра да золота... Не успели лагерь толком обустроить, а знамена уже развернули — вот просто жизненно необходимо Второму воинству нолдор первым делом отметить территорию.

С погодой — полный бардак. То жарко, то холодно, и предсказать это никакой вообще возможности. Оставалось только терпеть, даже раздеваться-одеваться не было смысла.

Ну и, само собой, всё, что могло распускаться и зеленеть — бурно зеленело, точно первый раз в жизни. Впрочем, действительно первый раз, что уж там, растения можно было понять. Но на фоне вышеописанного уже как-то перпендикулярны становились все цветочки-листочки.

...А вот кому-то, похоже, и до цветочков было дело.

— Финдекано! Посмотри, какое здесь растет!

Кузен Финдарато, разумеется. И лицо вдохновенное-вдохновенное, прямо аж светится. И что он там только откопал?

Финдекано, все ещё хмуро щурясь на солнце, обернулся к кузену, который махал рукой от пологого склона в нескольких шагах поодаль. Разглядеть, что там за цветочки, отсюда не получалось — ну зелень и зелень — поэтому пришлось подойти и присесть рядом на корточки.

— Смотри, — тихо повторил Финдарато, протягивая руку, но не касаясь тонких лепестков. — Правда, они... волшебные?

Цветов, оказывается, было много — они покрывали почти всю солнечную сторону склона. Белые до полупрозрачности, фиолетовые, точно густые сумерки, все оттенки между этими двумя и даже белые, пронизанные тончайшими фиолетовыми венами. Простейшая форма — чашечка-колокольчик, заостренные лепестки, желтая серединка, узкие зелёные стрелки листьев... Но что-то было в этих незайтеливых цветах, в этих доверчиво раскрытых к небу лепестках — некая непреодолимая воля к жизни. Весна пришла, словно бы говорили они, она всегда приходит.

Финдекано вдруг понял, что это первые цветы, которые он видел здесь, на этом берегу. Заодно он понял, что пялится на цветочки уже довольно долго и, кажется, скоро уже кузен начнет странно на него смотреть. Тряхнув головой, он поднялся на ноги.

— Знаешь, а я ведь и правда никогда таких цветов не видел, — признался он. — Неужели в Амане они не растут?

— В Садах Йаванны чего только не растет, — Финдарато тоже выпрямился. — Просто ты внимания не обращал. Еще бы, рядом с тамошними роскошными цветами кто же заметит такое маленькое и скромное...

— А они цветут. И им, в общем, все равно, замечают их или нет. Слушай, может, это и правда весна?

— А ты сомневался? — вскинул брови Финдарато.

Финдекано улыбнулся, глядя на бело-фиолетовую россыпь цветов:

— Теперь — уже не сомневаюсь.

@темы: фандомное побоище, эпический дискурс, буквы руками

---

ЗФБ - челлендж

Почему-то этой зимой меня упороло делать вещи руками. Это все рецидив и нолдорские корни, не иначе (=
В итоге получился такой вот драконятник. (Кстати, на самом деле дракончики лепились сначала просто так, без имен. Но потом мы решили, что для команды логичнее привязать это к конкретным персонажам.)

Название: Прикладное драконоведение
Форма: хэндмейд, фигурки из запекаемого пластика
Пейринг/Персонажи: Глаурунг, Анкалагон, Ската, Смауг
Категория: джен
Рейтинг: G
Количество фотографий: 12 шт.
Примечание: Даже ужаснейшие из драконов Средиземья могут быть маленькими и милыми...

@темы: фандомное побоище, эпический дискурс, полеплюшки

---

ЗФБ - коллажи

Как пишут в тумбочке, "it's this time of the year", в смысле, пришло время традиционного после-ФБшного разрывания ленты. Поскольку из трех моих команд деанон пока выложила только одна, разрывать ленту буду в два приема. Или даже в три.

Итак, Толкин-команда. Для начала - коллажи. Их было всего два, с другой стороны, это не так уж мало.

Название: Золото тумана
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: Галадриэль/Финрод
Категория: гет
Рейтинг: G
Исходники: тыц
Размер: 1024x768
Примечание:

саундтрек

Мельница — Золото тумана

Название: Ты вся из огня
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: фем!балрог
Категория: джен
Рейтинг: R
Исходники: здесь
Размер: 900x600

под кат, поскольку имеет место быть обнаженная натура

@темы: фандомное побоище, почетный рейхсфотошопер, эпический дискурс

---

крокусята

Алгоритм получения фоточек: наклацать на телефон (наполовину наощупь, потому что на разбитом экране и при ярком солнце не то чтобы было хорошо видно), сбросить все наклацанное на планшет (предварительно разъяснив устройствам, что они должны увидеть друг друга по блютузу, что требует некоторых манипуляций м бубном), залить в инстаграм (там получается няшная обработка, к тому же быстро), порадоваться, что в планшете старая версия инстаграма и она все ещё сохраняет обработанные фоточки в память, вытащить их оттуда, залить на имгур, запостить в дайри. Нолдор не ищут лёгких путей (=
Инстаграм я уже заспамил крокусами, теперь пришёл спамить сюда. Потому что крокусы. Устоять перед ними невозможно.

семь штук

@темы: фотофлуд

---

Я - человек-тормоз: только к вечеру до меня дошло, что у нас же перевели часы. Индеец Зоркий Глаз, тоже мне (=
Для верности слазил в интернеты, заодно нашел там забавное: переход на летнее время называется Spring Forward, а на зимнее, соответственно, Fall Back. Хоть знать буду.

@темы: лытдыбр

---

Цикл "памятка вахафага" снова с вами.
Нашел тут удобную схемку - модели силовой брони:

Не следует забывать, конечно, что запчасти взаимозаменяемы, и запросто можно, например, прикрутить к панцирю от третьей модели шлем от шестой. А так называемая Heresy pattern - это вообще сборка с бору по сосенке, времена тогда тяжелые были (и заклепки там - это не для красоты, а чтоб оно не развалилось). Тем не менее, определить на глаз модель брони вполне реально, и если на какой-нибудь картинке попадаются космодесантники тридцатого тысячелетия, одетые в Mark-VII - сразу можно сказать, что что-то здесь не так (=
А еще из схемки можно выучить много новых английских слов (=

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

Ну что, можно считать, что уже весна. Первый подснежник зафиксирован (=

(фоточка ужасная, но чего ждать от разбитого телефона)
(подснежник - вон то беленькое посередке, если что)
Еще на той же клумбе крокусы проклюнулись, но пока не зацвели, поэтому я их не фотографировал. Ничего, скоро и до них очередь дойдет.

@темы: фотофлуд, лытдыбр

---

А вот еще про Фоллаут. Давно терзающий меня вопрос: откуда в Литл-Лэмплайте берутся дети?
Почему их до сих пор не вынесли и не сожрали - ладно, это еще как-то можно объяснить. Допустим, супермутантам нужен материал для пополнения своих рядов, причем желательно материал, не сильно покоцанный жизнью в пустошах, - поэтому они ждут, пока детишки подрастут в пещерах в относительной безопасности и свалят в Большой Город, а там уже отлавливают. Окей, допустим (возможно, эта версия притянута за уши, но что-то другое у меня не выстраивается).
Но откуда дети образуются собственно в Лэмплайте? Самое смешное, что в игре об этом ни слова вообще. Приходят с пустошей? Там, конечно, дефицита сирот не наблюдается, но на пустошах и взрослый-то не всегда выживет, не то что ребенок (игромеханику, согласно которой персонажи-дети неубиваемы, в расчет не берем).
В общем, загадочно все это.

@темы: ядерная весна

---

Неожиданно упоролся написал безыдейный фемслэш по третьему Фоллауту. Даже почему-то с рейтингом.
Ну что делать, там столько прекрасных женских персонажей, а поскольку в игромеханике возможность романса не прописана, то додаю себе сам. Как обычно (=

Название: Не по пути
Размер: драббл, 711 слов
Пейринг/Персонажи: Сто Первая / Рейли
Жанр: зарисовка, missing scene
Категория: фемслэш
Рейтинг: R
Краткое содержание: Это вовсе не способ расплатиться. Вот только еще убедить бы в этом саму Рейли.


Рейли снимает броню — неторопливо, привычными движениями. Расстегивает пряжки, ослабляет ремни, отстегивает поочередно наплечники, наколенники, щитки с ног и бедер, нагрудную пластину с тщательно выведенным белой краской значком рейнджеров. Присев на край койки, расшнуровывает и сбрасывает тяжелые армейские ботинки — и с наслаждением шевелит пальцами ног. Выпрямляется, оставшись в потертых армейских же штанах и футболке цвета хаки. На секунду колеблется, делает глубокий вдох и решительно стягивает футболку через голову, чуть поморщившись от резкого движения — раны еще не зажили до конца. Под футболкой Рейли не носит ничего.
— Слушай, ты не обязана... — начинает было Эшли.
Перестать глазеть она при этом не в силах. У Рейли худощавое, подтянутое тело, четко очерченные мыщцы. Маленькая упругая грудь с темно-коричневыми сосками. Белесые росчерки старых шрамов и еще один, многолучевой неправильной звездой на весь левый бок — свежий, едва затянувшийся.
Эшли сглатывает. Она стоит, уперевшись спиной в запертую — ею же самой — дверь комнаты Рейли, нервно сцепив перед собой пальцы. Она все още полностью одета, но ее винтовка стоит в углу — там же, где и оружие самой Рейли.
— Если ты делаешь это только потому, что считаешь, будто ты у меня в долгу... — Эшли никак не может договорить.
— Нет, — Рейли шагает вперед, так близко, что можно разглядеть веснушки на ее лице, "гусиную кожу" на плечах — в бункере холодно. — Я делаю это, потому что ты мне нравишься. Потому что мы обе этого хотим. И точка.
Эшли поднимает руку, осторожно касается щеки Рейли. Потом — уже уверенней — кладет ладонь на ее затылок и притягивает к себе для поцелуя.
— Но знаешь, — шепчет Рейли ей на ухо, когда они размыкают губы, — я ведь и правда у тебя в долгу. Дважды. За своих ребят и за то, что ты вытащила меня с того света.
— Прекрати. Мне так и убеждать тебя постоянно, что ли?
— Конечно, нет, — смеется Рейли. — Мы здесь, кажется, не для этого.
Конечно, это неправда. И Эшли убеждает ее — каждым движением, каждым прикосновением, опрокидывая Рейли на койку, путаясь в крючках и застежках собственной одежды, ставшей вдруг ненужной и неудобной (хорошо, что хотя бы она пришла сюда без брони) — убеждает, что Рейли не совершила непоправимой ошибки, что она не подвела свой отряд, что она по-прежнему имеет право вести за собой, имеет право быть... Эшли не знает, как сказать все это словами — сколько бы старых книг она не прочитала, бывают такие вещи и такие моменты, когда все слова бессильны (об этом в книгах тоже говорилось, но тогда, переворачивая ломкие пожелтевшие страницы, она еще не понимала). И все, что ей остается — целовать Рейли снова и снова, целовать повсюду, подстраиваться под ритм ее рваного дыхания, пока наконец она не замирает на мгновение натянутой струной, глуша ладонью свой тихий вскрик.
После, держа Рейли в объятиях — обнаженная, она кажется странно маленькой и беззащитной — чувствуя, как по ее телу волнами проходит затихающая дрожь, Эшли не знает, что делать дальше. Сказать ей по-прежнему нечего, подняться и уйти — тоже не годится...
Рассеянным жестом она убирает за ухо выбившуюся из прически прядь — впрочем, какая там прическа, под пальцами Рейли все растрепалось уже... Приподнявшись на локте, Эшли выдергивает шпильки, и волосы падают ей на плечи тяжелой черной волной.
— Ух ты, — восхищенно выдыхает Рейли. — Это ты в убежище такие отрастила?
— Угу. Все никак не соберусь отрезать нахрен. Здесь-то от этой красоты толку никакого, вечно все то в пыли, то в крови, то в грязи...
Они болтают о ерунде, а потом Рейли замолкает вдруг посреди фразы и смотрит ей прямо в глаза:
— Вот что... оставайся.
— Ну, до утра-то я никуда...
— Нет, я имею в виду — с нами. С рейнджерами. Такие, как ты, нам нужны, и не потому, что ты здорово умеешь стрелять. Мы, конечно, не Братство Стали — но тоже ничего так.
Эшли закусывает губу. Да, наверное, было бы неплохо... Доверие, уважение, собратья по оружию... паладинство это вот, о котором она так мечтала когда-то... Но нет.
— Извини. Наверное, мне и правда было бы с вами по пути, но я... Я не могу. Мне нужно найти отца, разобраться со всем, что он оставил, нужно...
— Тише, — Рейли кладет пальцы на ее губы. — Я понимаю. Не то чтобы я на что-то надеялась... Но хоть до утра-то останешься, а? По развалинам в темноте шататься точно не стоит.
— Я ночью, наоборот, лучше вижу, — пожимает плечами Эшли. — То ли мутация, то ли что... Но — да, конечно. Пока что я здесь.
Она обнимает Рейли крепче.
— Спасибо, — шепчет та, уткнувшись ей в плечо. По движению губ Эшли чувствует — она улыбается.

@темы: ядерная весна, буквы руками

---

ПЧеньки (=

 Eldret, добро пожаловать!

Предлагаю кофе (=

@темы: приветствия, (безумное?) чаепитие