книгоотзывы, выпуск шестой

[Альре Сноу]

ангельских перьев разлет
«Sanguinius: The Great Angel», Chris Wraight / «Сангвиний: Великий Ангел», Крис Райт

Некоторая преамбула:
Во-первых, серию частенько называют «сольники примархов», но мне не нравится слово «сольник», потому что категорически не передает суть. А с запоминающимися названиями у BL как-то не очень в последнее время, поэтому буду говорить просто книжка про Сангвиния из серии/цикла про примархов.
К этой несчастной серии доводилось видеть некоторое количество претензий — то недодали жизненный путь примарха от детства и юности, то не раскрыли внутренний мир, то превозмогание недостаточно героическое и пафос недостаточно пафосный... Ну что тут сказать. Полную биографию примархов никто и никогда не обещал, раскрытие внутреннего мира тоже (порой авторы стараются в этом смысле как могут, выходит по-разному), а пафосность и превозмогание — категория субъективная. Практически же смысл серии — истории про примархов времен Великого Крестового похода, не больше и не меньше. Вот истории они и рассказывают, и не надо необоснованных ожиданий.

А теперь к сути. Собственно, наш «Великий Ангел».
Фабула проста и незамысловата: последние годы Великого Крестового похода, очередной летописец занимается профессиональной деятельностью в Девятом легионе. Ничем хорошим это, конечно же, не заканчивается.

(Тут, кстати, хочу сказать, что я обожаю летописцев и считаю идею их ввести совершенно гениальной (кажется, идея принадлежала Абнетту, за что спасибо ему большое, а даже если не ему — все равно спасибо тому, кто это придумал). Человеческая перспектива среди сплошного гребаного космодесанта — бесценна).

Наш летописец с красивым именем Аваджис Каутенья — личность интересная. Этакий типаж журналиста-правдоискателя, причем не то чтобы он выискивает сенсации ради сенсаций — он убежден, что нужно рассказывать не только про светлые и героические стороны Крестового похода, но и про его недостатки. Честный идеалист, и ведь верит в свои идеалы настолько, что готов спорить с примархом (а это, знаете ли, могут не только лишь все). Также обладает свойством характера «а ты, Маугли, кого угодно достанешь» — очень, очень упорный товарищ. (Из более приземленных характеристик: любит поесть и не очень любит физкультуру, поэтому успевать за космодесантом порой тяжеловато, но он всё равно от них не отстает. А еще у него странные сны, но об этом позже).
Противоположную точку зрения — «наше дело пропаганда, нужно в первую очередь вдохновлять народ Империума» — представляет коллега нашего летописца, художница Джудита Видера. И она тоже по-своему права, и очень убедительно излагает — простому рабочему мануфакторума, который просыпается по гудку, еще как помогает увидеть над койкой плакат с прекрасным сияющим примархом, чтобы воспрять духом и ползти на смену. Пропаганда Империуму реально нужна для функционирования оного, а если вам кажется, что это выглядит ниочинь — так Империум никогда не был идеальным государством, он и в золотые дни ВКП был тот еще кабздец.

Итак, шо мы маемо з гуся что у нас есть в книжке.
Небезынтересные наблюдения — о легионе изнутри, о космодесанте, о войне вообще. Товарищ летописец не обделен некоторым талантом и способностью внимательно смотреть, поэтому получается действительно интересно. Например, реакция на первую встречу с настоящим живым космодесантником — «какое оно стремное, это же пипец, куда бежать... но красивое какое, натурально античная статуя...»

здоровенная цитата

Я всё еще помню шок от того, что обнаружил внутри. Просто невозможно полностью привыкнуть — вот это их присутствие, чисто физическое, в особенности в замкнутом помещении, совсем рядом. И это странно, ведь после я видел их в сражении, в строю, в огромных количествах — и всё равно ничто не может сравниться с тем первым разом. Потому что они — мутанты, на самом-то деле. Мутанты. Их изменили и переделали, и они неправильные. Они увеличены до неузнаваемости, они слишком огромны для человеческих пропорций, слишком широкие и чересчур мускулистые. Они неправильно звучат, и они неправильно пахнут — их голос исходит, точно из колодца, из этой гигантской груди, и всяческие имплантированные органы изменяют их биохимию. Кажется, будто ты забрел случайно в некую кошмарную лабораторию, где на операционном столе еще лежит подопытный образец — вот только он говорит, и смотрит на тебя, и ожидает, что ты будешь относиться к нему, как к человеку. Но он — не человек.
Таково было первое впечатление, выжженное в моем наивном разуме без всякой надежды стереть его; но второе впечатление было — как же он прекрасен. Не в сексуальном или романтическом смысле, но скорее как идеализированный образ человечества, как одна из тех мраморных статуй, которые я видел в видео-курсе о старой Эвропе: холодная и чистая красота, каждый член соразмерен, взгляд — ледяной и надменный.
И вот еще пассаж про Титанов, тоже очень мне нравится.

еще здоровенная цитата

Вы когда-нибудь видели Титана? Любой модели, любого размера. «Гончую». «Владыку войны». Кого угодно из них.
Если да, вы уже никогда не забудете этого. Вы поймете, что я хочу сказать, когда пытаюсь описать, каково это — видеть их на войне.
Космодесантники — это уже достаточно плохо. Они выращены для того, чтобы внушать страх, и они внушают его, еще как. Но Титан... С чего вообще начать? Они возвышаются над полем боя, точно башни. И они имеют очертания человека. Им это ничуть не нужно. Для задач, которые они выполняют, можно было бы создать боевую машину в любой форме — дать ей колеса, или гусеницы, или даже антиграв-подвески. Можно бы сделать пилотскую кабину, укрытую за слоями щитов, дать им дюжину рук-пушек, заполнить центральные помещения оборудованием, как у супертяжелого танка.
Нет. Титанов создали в облике людей. Им дали две ноги, две руки, одну голову с маской смерти. Им дали когти, сделали их склонившимися и согбенными, подарили им два светящихся глаза. Те, кто строил Титанов, знали, что делают.
Когда видишь одного из них впервые, невозможно до конца поверить собственным чувствам. Ты видишь, как плывут облака дыма — от выстрелов, которые он уже сделал, — и видишь, как он шагает. Это неровное движение, хромающая походка, тяжелая поступь ног, что весят многие и многие тонны, но всё же — он идет, как человек. Ты видишь, как из тумана появляется его низко опущенная голова, его лицо с застывшей ухмылкой черепа, клубы дыма, сияющие окна кабины. На миг ты думаешь, что он должен был совсем рядом, потому что едва можешь разглядеть что-то еще, но потом понимаешь, что он всё еще далеко, хотя и подходит всё ближе и ближе, закрывая всё небо, поглощая свет, пока не остается лишь огромное, колоссальное тело над тобой — смрад марсианских реакторов, лязг и грохот скользящих пластин брони, и рев его боевых рогов раскалывает землю и сотрясает небеса.
Это не просто пугает — так-то близко. Это повергает в ужас. Ты понимаешь теперь значение термина «богомашина». Понимаешь, почему их назвали так. Потому что бог создан по образу и подобию человека. Они — это мы, только могущественней, сильней, выносливей. Мы сотворили богов из металла и огня, и вдохнули в них жизнь, и повелели им встать и идти. И теперь эти боги делают то, что мы приказываем им на сотнях полей битв, а мы можем лишь глазеть на них и чувствовать страх — страх, который говорит: «мы создали ЭТО». Мы сделали это. Что еще, если понадобится, мы можем сделать?

Есть даже некоторая критика ВКП — и не та, про которую наш летописец писал в предыдущей своей скандальной книжке («вот бывают легионы, которые ведут себя не очень, а иногда прям совсем не очень»). А про то, что зачастую приводимые к Соответствию (на самом деле это более точный перевод «compliance», но исторически сложилось у нас «согласие», так что ладно уж) планеты вообще не рады этому всему и в гробу видали воссоединение человечества. Но Империум не дает выбора, даже если они без Империума неплохо жили до сих пор, даже если Долгую Ночь самостоятельно пережили. И вот разносят ангелочки в мелкое крошево цивилизацию, которая виновна исключительно в том, что упорствовала в своих возражениях, а летописец смотрит на это — и как-то задумывается, и как-то ему очень не по себе...
Отмечает он и специфический склад мыслей легиона — как они упороты на концепте чести, и причем им важно «не уронить честь» в контексте «должно быть красиво». Вот, к примеру, Бел Сепатус, изрядно отмороженный даже по меркам космодесанта, будучи спрошен о примархе, вдруг выдает прочувствованную тираду.

еще цитатка, потому что не могу удержаться

— Мне говорили, что ты не чужд искусству, — сказал он. — Должен быть, при твоей-то профессии. В этом смысл твоего существования, разве не так? А теперь представь: всякий раз, беря в руки перо, ты оказываешься в присутствии величайшего писателя из когда-либо живших. Рядом с творцом столь неподражаемым и идеальным, что всё, что ты можешь создать, уже по контрасту кажется грубым и недостойным. И всякий раз, когда ты пытаешься подражать его искусству, повторить его, тебя ожидает неудача, ибо лишь одна душа во вселенной может быть настолько совершенной. А теперь представь, что ты не можешь даже бросить это занятие, найти другое дело, потому что ты был создан — до последней молекулы — исключительно для одной цели. Ты в ловушке, преследуя свою цель, зная, что неизбежно потерпишь поражение, и каждый раз, что бы ты ни делал, свидетельство твоих недостатков будет прямо перед тобой. Но ты всё же преклоняешься перед искусством. И более того — любишь его. И потому тебя разрывает пополам. От стыда, потому что ты никогда не сможешь достигнуть вершины. От восхищения, потому что ты видишь это как оно есть. Некая нереальность. Разрешенная магия.
Я мог лишь глазеть на него, пока он говорил. Его голос был бесстрастен, как и всегда, и, конечно же, я не видел его лица.
— Вот так, — сказал Бел Сепатус.
— Значит, это... причиняет вам боль?
— Из-за возможностей, которые он открывает.
— Я не понимаю, — честно признался я. — Не понимаю вас. Всё, что вы делаете, всё, чем вы являетесь. У вас есть все дары, но это кажется... некоей пыткой.
— Преображение приходит лишь через страдание.

Закрадывается мысль — если приглядеться — что под этим что-то скрывается, что какая-то чрезмерная у них фиксация... Но легион — организация замкнутая, свои тайны они старательно хранят. По этому поводу есть красивый эпизод — когда наш летописец заобщался сперва с одним из ангелочков, более дружелюбным, чем некоторые тут, и даже неплохо побеседовал; а потом этот товарищ куда-то пропал, и вот летописец вламывается к нему в личные покои и видит там рядок бронзовых бюстов (ангелочек избрал скульптуру в качестве артистического пути). Все бюсты — его, ангелочка, собственное лицо, но только со стадиями постепенного скатывания в кровавое безумие. Тут, конечно, становится ясно, куда это он пропал и зачем время от времени отправляются на Ваал незадокументированные нигде корабли: Красная Жажда была еще тогда, пусть и не так часто.

И есть, конечно, прекрасный примарх, Ангел великий, дивный и сияющий. В мирное время — дружелюбно улыбающийся пиздец, на войне — просто пиздец, смертоносный и абсолютный.
Вообще с примархами есть такая засада — их очень тяжело писать «изнутри». И порой получается так, что автор не вытягивает, упрощает и уплощает их мотивации и устройство головы этих тварей. А устройство сложное, потому что с одной стороны они не люди — а с другой стороны намного больше люди, чем космодесант, в том числе и потому, что воспитывались среди смертных, и социализация у них более-менее человеческая (окей, у большинства, о грустном не будем). В сухом остатке: лучше в нутрию примархов не лезть, а показывать их глазами кого-нибудь еще. Выходит гораздо эффективнее — и эффектнее, потому что пресловутая «аура примарха» видна в действии, помимо прочего.
Ну так вот, Сангвиний, радость наша крылатая. Во-первых, он странный (и стремный, но об этом позже). Он всегда где-то немного не здесь, отчасти мыслями не в настоящем моменте — и ведь это не только потому, что такое он возвышенное создание, а еще и потому, что предвидение никто не отменял. При этом он неизменно няшен и вежлив со смертными, сыновьями, братьями и вообще со всеми, кто бы с ним ни общался. И он абсолютно искренний, ему хочется доверять и хочется верить, он не лжет и не притворяется — но всё-таки, если смотреть достаточно внимательно, можно понять, что это маска. (Наш летописец, как я уже говорил, человек внимательный). А за маской, за бесконечным железным самоконтролем примарха — клыки, тьма, чавканье и хруст. И это такая же неотъемлемая часть натуры Сангвиния и всех его сыновей, как и искренность и няшность, которые на самом-то деле и не маска, а тоже неотъемлемый кусок. Амбивалентная тварюшка этот наш Ангел, что поделать.
Очень наглядная, кстати, сцена встречи Сангвиния и Хоруса, где становится ясно, почему Вармастером назначили того, кого назначили. Хорус — он свой мужик, он простой и понятный. То есть, конечно, в реальности он не пойдет с рядовыми солдатами пиво пить, но его можно без особого труда таковым представить, он такой же, как мы (просто намного круче). Сангвиния не получается даже представить, он максимум может снизойти со своих небес и осенить крылом. Хотя он, конечно же, сияющ, прекрасен и милосерден. Но Вармастер таки Хорус, у него харизма в этом смысле лучше вкачана.
Есть, конечно же, исключение, когда Сангвиний всё еще сияющ и прекрасен, но ни о каком милосердии, снисхождении и прощении речь уже не идет. Это — второй пункт — примарх на войне. И я не только о непосредственном поле боя, но и о командовании в целом. У него вполне себе существует режим «убить всех без всякой жалости, потому что я решил, что так надо». Няшни ангелочек бывает порой жесток и беспощаден, не хуже любого из своих братьев.
Ну а Сангвиний на поле боя — это просто очень красиво. Примарх (любой) в принципе — предельно совершенная боевая машина, а у этого еще и тактическое ясновидение включается на полную, и он упреждает вражеские удары до того, как они нанесены. В частности, эпизод на планете Убийце (ага, той самой), где Сангвиний хреначит самого здорового и злобного мегарахнида: товарищ летописец несколько абзацев смачно описывает, какая жуткая эта ксеносская тварь, а потом — «и знаете, мне эту тварь даже стало жалко»...
И в-третьих. Сангвиний — идеалист (да, тут они с Каутеньей нашли друг друга). Но идеалист с оговоркой. Он не то чтобы беззаветно верит в светлое будущее, где человечество будет владеть всей галактикой, а его легион исцелится и очистится наконец — но он очень хочет в это верить. Он явно понимает, что это не самый достижимый вариант, он наверняка видит не только это, но и другие варианты (буквально же видит, не забываем), но ему всё-таки хочется верить, потому что иначе — а зачем вот это всё? И, знаете, я его понимаю.
По этой же причине, в смысле из веры в светлое будущее, он не скрывает от нашего летописца темные секреты легиона — ну, не выкладывает всё с порога, конечно, но когда тот в итоге докопался, то примарху совершенно норм. Да, вот такое у нас происходит, да, кровавые ритуалы — но они стараются, они исправляются и когда-нибудь исправятся вообще совсем! Так что книжечку свою ты, чувак, пиши, честно и правдиво, как ты любишь — но опубликуем мы ее, когда настанет то самое светлое будущее (оно уже скоро, не переживай), а до тех пор ты под моей личной защитой. Такой вот интересный у Сангвиния подход.

Заканчивается всё... ну, как оно обычно и бывает в нашем темном будущем. Потому что у нас есть эпилог после Ереси, та самая Видера, полностью ушедшая в дело пропаганды, и святой Сангвиний, который в качестве сияющего безупречного мученика гораздо полезней для нового кое-как восстановленного Империума. Прости, Каутенья, светлое будущее не наступило, а в том, что наступило вместо него, с истиной и исканием ее как-то не сложилось. Поэтому рукопись не опубликует никто и никогда.
По-моему, отличная книжка — вот именно потому, что заставляет задумываться. И не дает очевидных ответов (терпеть не могу назидательные истории с очевидной моралью). И еще потому, что очень уж хорош здесь примарх, стремная потусторонняя тварь с располагающей улыбкой и добрыми глазами (=.

@темы: записки литературоеда, сорок тысяч способов подохнуть