...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Внезапно нашел в одном из сборников (BL Events Anthology 2018-19) рассказик про Сигизмунда — ну и перевел, не отходя от кассы. Люблю кирпичиков в исполнении Френча, а Сигизмунда так вообще всегда (=
Название: Защитник клятв
Оригинал: «Champion of Oaths», John French
Размер: 4901 слово в оригинале
Пейринг/Персонажи: Сигизмунд, Имперские Кулаки
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Сигизмунд — непревзойденный воин, и он по праву занимает место среди рыцарей Храма Клятв. Но чтобы стать главой Храмовников, он должен сразиться со всеми своими братьями... // мечемашество в ассортименте, няшный упоротый Сигизмунд, воспоминания про детство и юность прилагаются
Скачать: .docx
— Ты готов?
Сигизмунд поднял взгляд. Архамус, мастер хускарлов, смотрел на него в ответ — ровно и твердо.
Сигизмунд позволил дыханию пройти сквозь себя, успокаивая; позволил адреналину схлынуть из его мыслей; позволил своим пальцам повиснуть, пустым и неподвижным. Над ним черные стены Храма Клятв поднимались к сводчатому потолку. Имена воинов легиона смотрели с этих стен — отмеченные золотом, высеченные в камне. Пламя горело в бронзовых чашах, висящих на железных цепях. В тенях ждали его братья — две сотни воинов, закованные в черное и желтое, в черно-белых накидках-табардах, с оружием в руках. Храмовники. Стражи клятв Седьмого легиона. Именно здесь каждый воин Имперских Кулаков приносил свою клятву братьям, примарху и Императору, и Храмовники защищали их своими мечами и своими жизнями.
Архамус по-прежнему смотрел на Сигизмунда, ожидая. Мастер хускарлов занял свой пост лишь год назад; но он пользовался уважением задолго до того, как стал главным телохранителем Рогала Дорна. Архамус был одним из Первых — тех воинов, что были приняты в легион после того, как Император нашел Рогала Дорна. Одного этого было бы достаточно, чтобы Архамус заслуживал почтения. Он был здесь в качестве заместителя Рогала Дорна, чтобы проследить, что всё сделано правильно. Если Сигизмунд потерпит неудачу, примарх не увидит его слабости. Сигизмунд коротко кивнул.
— Хорошо же, — сказал Архамус и протянул меч, который принес из оружейной «Фаланги». Другой меч висел за его спиной, в ножнах из черной кожи и серебра; клинок клятвы Храма, меч, который будет носить Сигизмунд, если сумеет пройти грядущее испытание.
Сигизмунд стиснул рукоять предложенного клинка и ощутил, как вес оружия вливается в его руку, когда Архамус отпустил меч. Сервомоторы брони негромко загудели, когда он обернулся к кругу своих братьев.
— Начинайте, — произнес Архамус, и первый из двухсот Храмовников бросился на Сигизмунда в вихре стали.
Ночь опустилась на Ионическое плато. Кочующие лагеря, покрывавшие равнину, появились здесь недавно — наследие Объединения и войн, что велись ради него. Те, кто могли сбежать от войны между старыми тиранами и новым, явились сюда и укрылись в руинах забытых империй. Они построили лабиринт из металла и ткани, что раскинулся на двести километров и обрывался в итоге в радиационные зоны на юге. Это была зараженная земля. Зараженная не так, как ядовитые пустоши Гоби, но порченная легендами, что цеплялись за эти места. Потому-то она и была пуста, когда пришли беженцы.
Старые монархи и деспоты, что высекали свои дворцы в каменных склонах гор и чьи могилы усеивали равнины внизу, были колдунами и говорили с духами. Они сгинули в забвении Древней Ночи, оставив свои распадающиеся царства и смутные воспоминания о страхе в землях, что граничили с ними. Беженцы презрели эти страхи — нужда в убежище оказалась сильнее призраков из старых историй. И всё же мало кто решался заглянуть в руины или коснуться гробниц.
Кроме юных. Для них мертвое прошлое существовало лишь ради того, чтобы его можно было подобрать и носить, точно сброшенный плащ. Стаи молодежи, что собирались и блуждали по равнине, взяли старые истории и присвоили их. Отправляясь в набеги и погромы, они надевали рогатые маски из зазубренного металла, вымазанные белой краской, и короны из полированных обломков. Названия их банд отзывались на легенды этой земли: Кровавые Призраки, Короли-Трупы, Королевы Аида. Они приходили в ночи, и убивали или жестоко мучили тех, кто не мог защититься. Чаще всего их добычей становились тысячи сирот, что обитали в трещинах жизни кочевых лагерей. Иные говорили, что банды забирают тех, кого могут, и принимают к себе, пополняя свои ряды с помощью похищений.
Сигизмунд поглядывал на доски, закрывающие вход в заброшенную цистерну. Дождей не было уже много дней, и в воздухе висел металлический привкус статического электричества вместе с запахом пыли и дымом костров, на которых готовили еду. Кочевые лагеря тянулись во все стороны — море обломков и изорванной ткани. Веревки с колокольцами, сделанными из металлолома, звенели на горячем ветру. Электрические воздушные змеи висели высоко над головами, привязанные к пустым батареям, ожидая, когда ударят молнии. К западу поднимались отроги Афлонийской горы, царапая небо цвета ушибов. Кости и черепа старых крепостей сияли оранжевым и золотым на ее склонах под последними лучами солнца.
— Я их не слышу, — сказал Нестро, подтягивая ноги под себя и поворачиваясь к Сигизмунду и Тере. — Может, они не придут...
— Они не придут, — тихо произнесла Тера; ее голос оставался странно спокойным. — Просто держись позади, когда это случится.
— Что ты собираешься делать? — спросил Сигизмунд, не в силах скрыть нарастающий страх.
Тера посмотрела на него. У нее были темные глаза, пересеченные полоской света, падающего сквозь щель в досках у входа. Кто-то из детей, сгрудившихся в темноте, в глубине старой цистерны, захныкал.
— Всё будет в порядке, — сказала Тера.
И тогда он услышал их — шорох шагов снаружи.
Тера закрыла глаза и коснулась лбом железной перекладины в руках. Она обмотала вокруг одного конца полоски кожи, чтобы удобней было держать.
— Зачем ты это делаешь? — услышал Сигизмунд собственный вопрос.
Она не ответила. Над ними шаги снаружи остановились. Тени закрыли угасающий свет, сочащийся через заколоченную дверь, и свет очага заменил пыльное тепло закатного солнца.
Сигизмунд чувствовал, как сердце молотом колотится в груди. Они не выживут. Вот и всё, вот и конец жизни, которая, казалось, началась с горящего города, когда он бежал и бежал прочь, во тьму.
Что-то острое проскрежетало по доскам двери, и шипящий смех задрожал в воздухе. К нему присоединились другие, сливаясь в хриплый насмешливый хор. Свет факелов пробился через дыры в двери.
— Придите в наше царство, малыши... — позвал высокий голос. — Придите и узрите смерть...
Удар сотряс дощатую дверь.
Тера открыла глаза. Сигизмунд заметил мгновенную дрожь в ее руках, а затем они замерли. Она начала подниматься на ноги. На ее лице мелькнула боль. Она сдвинулась, пытаясь не опираться на левую ногу. Кто-то из младших детей застонал. Тера повернулась к двери. Сигизмунд схватил ее за руку. Она оглянулась на него; синяки и полузажившие ссадины сливались с тенями, заполнявшими впадины ее лица. Она коротко покачала головой.
— Это должно случиться, — сказала она. — Иначе они не остановятся, не сейчас. Я причиняю им боль, но недостаточно.
Он задержался на мгновение, глядя ей в глаза; в ушах звенело.
— На этот раз их будет слишком много, — сказал он. Тера снова покачала головой — Сигизмунд не смог бы сказать, соглашаясь или возражая, — и дернула дверь.
Первым был Анакс. Анакс Седой, старейший из братьев Храма, взращенный к мечу в Северных ульях Терры, выдающийся воин еще прежде, чем у Седьмого легиона появилось имя, которое они понесли к звездам, — и теперь он был первым, кто встретил Сигизмунда. Удар его булавы обрушился сверху, с двух рук, — сила, перетекающая в камень и сталь. Сигизмунд встретил удар, позволил ему направить свой меч вниз, позволил клинку повернуться вслед за инерцией столкновения — и лезвие врезалось в лицевую пластину Анакса. Треснул керамит, а Сигизмунд уже бил снова, еще дважды, снизу и сверху, и Анакс разворачивался, чтобы поднять булаву для атаки. Под пинком Сигизмунда треснул керамит с обратной стороны колена Анакса, и его меч описал широкий взмах, когда воин споткнулся.
— Сдаюсь! — проворчал Анакс. Лезвие меча Сигизмунда касалось его шеи. Сигизмунд отвел клинок.
За ним в круге уже стоял Эктуро, вытащив короткий меч и кинжал, без шлема, с мрачным лицом — он бросился вперед. Сигизмунд встретил бросок и полоснул по шее Эктуро. Удар не достиг цели. Эктуро пригнулся, уходя от клинка, отпарировал меч Сигизмунда своим и ткнул кинжалом под ребра противника. Выпад был быстрым и плавным, почти красивым.
Эктуро происходил с Арканисиса, и он принес игру меча и кинжала из этого мира болот и железа. Посвящение в легион и годы в 85-м штурмовом батальоне прибавили к искусству его родного мира сверхчеловеческие силу и ловкость. Он был смертоносен так, как только мог быть космодесантник и воин Храма.
Сигизмунд почти позволил кончику ножа коснуться его, а затем бросил весь свой вес вперед, опуская меч и запутывая ноги Эктуро. Молодой воин попытался отступить, но он наполовину падал — всё его преимущество испарилось в мгновение ока. Сигизмунд поймал левую руку Эктуро, крутанулся и с силой швырнул его. Эктуро ударился о пол и начал подниматься, но лезвие меча Сигизмунда коснулось сзади его шеи.
— Сдаюсь!
Но следующий воин уже шагал в круг, уже делал выпад, и танец клинков и смертельных ударов продолжался без малейшей запинки. Две сотни клинков в руках лучших воинов легиона, две сотни клинков, обратившихся на него один из другим — до тех пор, пока он не проиграет или не дойдет до конца. Иначе не могло быть — не для Храмовников, не для легиона. Чтобы стать Первым из Храмовников, предводителем Хранителей Клятв, он должен был встретить их всех, лицом к лицу. На поле битвы они стояли вместе; они были братьями, связанными воедино кровью и клятвами, но здесь он должен был стоять один.
Его меч встретил новый удар, и лязг стали эхом отразился от отмеченных клятвами стен.
Тишина. Гулкая тишина и рябь света от факелов, пробивающаяся через дверь из мира снаружи. Ни дыхания, ни криков — ничего, чтобы отменить удар металла о череп и шорох тела, падающего на пол.
Сигизмунд не шевельнулся.
— Тера? — прозвучал тихий голос из глубины пещеры-цистерны. Сигизмунд оглянулся. Нестро смотрел на него широко раскрытыми глазами, обняв руками колени. Нестро... Юркий Нестро, не самый маленький, но тот, кто следовал за Терой, словно тень. Нестро, который каким-то образом добрался сюда один из Кипры, после того, как та сгорела. Нестро, который дрожал при виде открытого пламени. Он трясся и сейчас. — Тера? — спросил он снова, с пробивающимся страхом, на грани паники. — Где Тера?
— Ваши короли пришли, — позвал высокий шипящий голос снаружи. — Выходите в темноту...
Сигизмунд на мгновение закрыл глаза. Он сделал вдох, задержал его и ощутил, как бьется его кровь.
Он не хотел этого делать. Он не хотел умирать в пыли, с переломанными костями, истекая кровью, пока его убийцы будут скалиться, как шакалы. Он не хотел, чтобы это оказался его долг. Он не был бойцом. Он даже не был старшим после Теры. Он был быстрым, но не сильным; всегда тем, кто выживает, но никогда — тем, кто побеждает. Но он был здесь, и если он не двинется, не ступит наружу за дверь, то он сдастся за них всех.
Сигизмунд открыл глаза. Он встал, чувствуя, как дрожит, и шагнул к двери. Он видел их — силуэты в свете пламени, выше него, тонкие руки и ноги под серым тряпьем, маски из изломанного металла, острые угловатые короны, ножи и цепи в их руках.
Он не смотрел на Теру, лежащую перед дверью. Земля под его ногами была влажной и липкой, когда он прошел вперед.
Толпа масок шевельнулась, звякнули цепи.
— Ты здесь, чтобы преклонить колени или чтобы присоединиться к ней? — спросил высокий голос из-за одной из масок.
Сигизмунд слышал собственное дыхание, хрипло вырывающееся из легких. Его босая нога коснулась железной перекладины, лежащей в неподвижных пальцах Теры. Он наклонился, по-прежнему не сводя глаз с толпы в масках. Кожаная обмотка на рукояти была липкой от крови, когда он поднял оружие.
За одной из масок прозвучал смех, раскатился по толпе.
— Еще один в костяные ямы...
Перекладина тяжело лежала в его руках. Он уже дрался прежде — всем потерянным так или иначе приходилось драться — но он понятия не имел, что собирается делать. Он почувствовал, как начинают дрожать руки.
Он увидел в памяти Теру, увидел, как она поднимает железную перекладину и касается лба, услышал свой вопрос, на который она не ответила.
«Почему ты это делаешь?»
Дыхание в его легких замедлилось. Дрожь в руках улеглась. Круг выжидающих масок замер в неоконченном мгновении, застыл на краю, готовый броситься вперед в вихре ударов.
Медленно, осторожно, он коснулся лба холодным железом.
Кровь. Кровь была на лице Сигизмунда и во рту. Удар сломал его челюсть с левой стороны. Перед глазами всё расплывалось. Осколки разбитого керамита посыпались с его тела, когда он рванулся вперед. Сервомоторы правой ноги уже не работали, так что он тащил мертвый вес брони одной лишь силой мышц. Быстро запекающаяся кровь текла из сочленений доспеха — там, где клинки отыскали слабые места.
Бросок Сигизмунда скользнул мимо посоха Каливара и врезался в грудь. Сила удара сбила знаменосца с ног, точно пушечное ядро. Будь силовое поле активно, меч разрубил бы торс Каливара пополам. Сигизмунд уже стоял над противником, провернув меч и направив его вниз, и остановился — так, что смертельный удар завис над лицом Каливара.
— Сдаюсь, — выдохнул Каливар.
Сигизмунд выпрямился, повернулся, встречая первый выпад следующего противника. Но выпада не было. Его взгляд обежал круг бронированных фигур; знакомые глаза следили за ним с окровавленных лиц и из-под разбитых шлемов. Неужели это всё? Он встретил их всех?
Его сердца замедлились, мысли очистились. Размытые силуэты боя обрели четкость, занимая положенные места в его разуме.
Нет, он еще не встретил всех. Это еще не закончилось.
— Ты готов, мальчик? — голос был низким, полным треска помех. Сигизмунд на секунду закрыл глаза, слыша лязг и шипение механических шагов.
Он обернулся.
Гора из черного железа и желтых пластин брони стояла в кругу напротив него. Это уже больше не был космодесантник — не полностью. Как генетическое искусство превратило Сигизмунда и его братьев в нечто за пределами человеческого, так и искусство мастеров кузниц вывело воина перед ним за пределы сверхчеловеческого.
Его очертания отчасти повторяли, будто эхо, силовую броню Адептус Астартес, и символика не позволяла усомниться в его верности и происхождении: черный крест на белом, сжатый кулак на желтом. Но ростом он превосходил Сигизмунда почти вдвое. Высоко на торсе, лишенном головы, виднелась зеленая продольная щель. Сигизмунд различал глаза, глядящие из мерцающей амниотической жидкости за бронестеклом. Конечности его были из металла, его мускулы — моторы и поршни. В левой руке он держал молот, в правой — щит из выщербленного металла. Оба были огромны, даже космодесантник в полной броне не смог бы поднять их. Но это был не космодесантник. Это был один из мертвых, что приковал себя к жизни и войне. Дредноут — так называли их теперь, всех этих братьев из двадцати легионов, что спали железным сном и пробуждались, чтобы сражаться в войне, убившей их.
Но это был не просто дредноут. Это был воин, который получил лавры победы из рук Императора при Месоре, когда Терра еще была разделена, который сражался при осаде Луны и рядом с великим Хорусом, когда он еще был единственным из сыновей Императора. Аппий, первый, кто отринул врата смерти и принял железный сон — Отец Дредноутов.
— Мастер, — сказал Сигизмунд, на мгновение склонив голову, но не опуская взгляд.
Сервомышцы сократились под пластинами брони, поршни в руках Аппия двинулись.
— Начнем, — гулко произнес дредноут и бросился вперед — громовым раскатом железа и стали.
Сигизмунд упал. Каменный пол больно ударил в спину. Он перекатился, мгновенно вскакивая на ноги. Еще один удар пришелся в плечо. Боль пронзила его плоть, и он зашатался, поднял меч для выпада, но следующий удар угодил в руку. Сила удара была точно выверенной — и всё же едва не раздробила ему предплечье. Он оступился снова, рванулся вперед, и холодное железо врезалось ему в лоб. Он снова упал и снова перекатился, но, поднявшись, увидел, что старый воин уже выходит из тренировочного круга.
Сигизмунд хотел было опуститься на колени и ждать указаний, но Аппий бросил на него один взгляд — и этого было достаточно, чтобы удержать Сигизмунда на месте. Мастер оружия чистил неактивированную булаву, которой только что сражался. Его борода и волосы были седыми, цвета пепла, покрывающего пол тренировочной арены. Он носил стеганую тунику поверх сплошного черного комбинезона. Кожа на его руках блестела, когда он чистил оружие, — шрамы прошлых войн отсвечивали под лучами прожекторов. На левой щеке виднелась татуировка — орлиная голова и скрещенные молнии.
— В чем была твоя ошибка? — спросил Аппий.
— Я слишком медленно реагировал, — без колебаний ответил Сигизмунд.
Старый воин приподнял бровь:
— Ты уверен?
— Вы уже собирались ударить меня, когда я двигался. Я был недостаточно быстр, чтобы сбить ваш рассчет времени.
Аппий задержал взгляд на Сигизмунде, а затем отвернулся, поднял булаву и понес ее к рядам оружейных стоек, привинченных к полу. Сигизмунд ждал.
Зал для тренировок был пуст, не считая их двоих; воздух неподвижен, палуба и стены лишены вибрации, что сотрясала их, когда работали двигатели «Фаланги». Корабль-крепость Имперских Кулаков стоял на якоре, проглатывая боеприпасы и продовольствие с орбитальных станций Урана, прежде чем отправиться через Элизианские врата и дальше, на границы крестового похода. В космическом городе войны царил редкий миг тишины. Именно это и привело Сигизмунда сюда, на тренировочную палубу, к урокам Аппия. Разумеется, это было настолько же уроком, насколько и испытанием.
Он был едва не самым младшим из тех, кого выдвинули для принятия Клятвы Храма. Двадцать лет отделяло его от кочевых лагерей Ионии и мальчика, которого забрал легион, чтобы сделать из него воина. Эти годы дали ему цель, о которой он и не подозревал прежде. Всегда наступая, никогда не колеблясь, никогда не делая даже шага назад, он сражался в битвах и противостоял врагам Империума. Он видел триумфы и поражения, и выучил уроки, которые они несли: и то, и другое может уничтожить тебя, если только им позволить. Он никогда не пытался подняться в звании или должности. Он просто встречал то, что было перед ним.
Аппий выбрал меч. По размеру и форме это был близнец клинка, что лежал на полу перед Сигизмундом. Аппий крутанул запястьем, и меч зашипел в воздухе. Движение выглядело бессознательным, расслабленным, но Сигизмунд видел вариации в каждом взмахе. С тех пор, как мастер оружия начал учить его, Сигизмунд успел понять, что Аппий ничего не делал случайно — каждое движение и жест служили цели.
— Встань, — сказал Аппий. Сигизмунд поднялся, подобрав меч. Аппий прошел к кругу пепла, опустив свой клинок. — Нападай, — скомандовал он.
Сигизмунд прыгнул вперед, вскидывая меч для первого удара, который должен был рассечь лицо Аппия от глаз до подбородка.
Меч Аппия врезался в голову Сигизмунда плоской стороной. Свет полыхнул перед глазами, но он уже двигался, превращая свой неудавшийся удар в замах снизу, проходящий под защитой Аппия. Раскаленная добела линия обожгла плечо. Кровь потекла по руке. Еще один порез, и еще — всё больше крови лилось на пол. Он поднял было меч, но кончик клинка Аппия уже был у его горла. Старый воин встретился взглядом с Сигизмундом над полосой полированной стали.
Аппий убрал меч, стряхнул с него тонкую струйку крови Сигизмунда, уже начавшую запекаться на лезвии. Он повернулся и зашагал к краю круга; Сигизмунд чувствовал, как останавливается кровь, текущая из раны.
— Ты хороший воин, — сказал Аппий, чуть помолчав, — может быть, уже даже великий. — Мастер оружия устало улыбнулся. — Лучше меня, без сомнений.
Сигизмунд ощутил жгучую необходимость возразить, но держал рот закрытым.
— Ты станешь Храмовником, в этом нет сомнений... — Аппий сделал паузу, и Сигизмунд почувствовал, что едва ли не впервые мастер оружия не уверен, что сказать дальше. — В этом нет сомнений. Вопрос в том, чем еще ты станешь.
Он повернулся к Сигизмунду, смерив его ровным взглядом янтарных глаз.
Сигизмунд покачал головой.
— Я выкладываюсь на полную, мастер.
— Да, это верно — всегда идешь вперед, всегда наступаешь, всегда — завоеватель, всегда — не щадя себя. Но это не то, о чем я говорю или почему ты всё еще не смог коснуться меня клинком.
— Вы — великий фехтовальщик... — начал Сигизмунд.
— Я стар, — оборвал его Аппий. — Проживи вместе с войной так долго, как я, мальчик, и она научит тебя всему, что я знаю, и даже больше. Ты молод, обучен и готов сражаться в кругу мечей, готов стать Храмовником, и этого должно быть достаточно, чтобы ты сделал больше, чем позволил старому псу войны оставлять тебе дуэльные шрамы.
Сигизмунд не шевелился. Молчание и неподвижность длились и длились.
— Что за твоей спиной? — наконец сказал Аппий. — Ты идешь вперед, мы все наступаем — такова наша война, как определено Императором и примархом, но что за твоей спиной? Что это значит — то, что ты не оборачиваешься, что ты идешь вперед, словно пытаешься обогнать шторм?
— Потому что если мы... Если я не буду идти вперед — никто не пойдет. Потому что если мы не пойдем вперед, мы потеряем всё.
— Мы? Сдается мне, мальчик, что мы с тобой умрем в крови, с мечами в руках, как бы там ни было. Так кто такие эти «мы», которые потеряют всё?
Свет закатного солнца упал из открытой двери его памяти. За ней он видел силуэты в одеждах древних королей, с кровью на клинках...
— Все, кто не так силен, как мы, — сказал Сигизмунд. Аппий замер на мгновение, а затем кивнул.
— Еще раз, — сказал он и шагнул обратно в круг, поднимая меч.
Дредноут ударил стремительно, почти неразличимым движением. Лязгнули поршни. Сигизмунд крутанулся в сторону, и молот врезался в пол храма. Фонтаном взлетела каменная крошка. Он взмахнул мечом одной рукой, целясь в провода на левой руке Аппия, но даже на полпути к смерти старый воин оставался мастером в своем искусстве. Молот дернулся назад, и дредноут уклонился, разворачивая весь корпус с механической скоростью.
Удар Сигизмунда пришелся в металл щита Аппия. Столкновение болью отдалось в руку. Поршни за щитом толкнули его вперед. Сигизмунд повернулся, отражая удар, но опоздал на долю секунды. Он отлетел спиной вперед, падая; молот дредноута уже опускался. Так быстро, невероятно быстро. Он ударился об пол и откатился в сторону за миг до того, как молот расколол камень там, где он только что был. Он вскочил, но щит снова толкнул его, вынуждая отступать неверными шагами.
Сигизмунд увидел брешь в защите — две пластины брони расходились на секунду, открывая провода и трубки под ними. Он сделал выпад, зная, что удар не достигнет цели, зная, что Аппий нарочно показал ему возможность. Дредноут повернулся, и меч Сигизмунда перерезал обнажившиеся сочленения. Хлынули гидравлическая жидкость и масло. Рука, держащая щит дредноута, остановилась — ее заклинило. Но не успел выпад завершиться, как сила поворота Аппия свела пластины брони обратно, зажимая меч Сигизмунда. Клинок сломался.
Сигизмунд успел отпрянуть — молот дредноута рухнул на то место, где он стоял. Аппий шел вперед, ударяя снова и снова, и Сигизмунд отступал спиной вперед, сжимая рукоять обломанного меча. Он должен был...
Молот угодил в левое плечо. Треснула броня. Сломались кости. Он падал. Сейчас, в самом конце пути, он проиграет. Он не станет Мастером Храмовников. Эта честь достанется другому. И где-то в самой глубине медленно разворачивающихся мыслей он понял: это не имеет значения. Ни честь, ни звания не были теми наградами, что тянули его вперед. Это было лишь результатом того, что он стоял, сражался, противостоял судьбе. И дело было не в гордости. Если он не был достаточно силен, чтобы выстоять, чтобы вести, чтобы быть защитником клятв своих братьев, — значит, ему следовало проиграть.
«Но кто, если не ты? — мысль звучала в замедленном миге его падения, и голос мог принадлежать ему самому, или Аппию, или Тере. — Кто выстоит, если ты не сможешь? Кому ты позволишь умереть вместо себя?»
Он ударился о пол. Дредноут нависал над ним, занеся молот для удара, и Сигизмунд чувствовал рукоять сломанного меча в руке. Он вскочил на ноги — разбитая броня скрежетала, мышцы бросили его вперед с невероятной скоростью. Внутри него стояла тишина, стук сердца замер между взлетом и падением. Он ударил, вонзая сломанный клинок между пластин брони, врезаясь всё глубже в брызгах масла, и суставы замерли.
Он остановился, стоя перед Аппием, почти касаясь обломанным концом меча мерцающей щели в саркофаге дредноута. Железное тело Аппия скрипело, но не двигалось, превратившись в бронированную статую.
— Я сдаюсь, — донесся голос Аппия из динамиков дредноута.
Сигизмунд опустил меч.
— Клятвы нашего легиона обрели своего защитника. — Низкий голос раскатился по всему храму. Каждый из легионеров немедля опустился на колени. Сигизмунд слышал, как его кровь капает на расколотый камень пола, и тоже преклонил колено. Один только Архамус остался стоять, когда Рогал Дорн, примарх Имперских Кулаков, прошел через круг склонившихся воинов. Он остановился в шаге от Сигизмунда.
— Встань, сын мой, — сказал Дорн. Сигизмунд поднялся. Молчание исходило от примарха, словно затишье, что случается перед бурей. Сигизмунд поднял взгляд, встречаясь глазами со своим генетическим отцом. Они смотрели друг на друга долгую секунду, а затем Дорн сделал жест: — Архамус, меч.
Архамус выступил вперед и протянул Дорну меч в ножнах; примарх взял его и вытащил одним слитным движением. Свет пламени в чашах играл на лезвии клинка и словах, выгравированных вдоль него: «Imperator Rex», гласили они. Дорн развернул меч и протянул его оголовьем вперед. Сигизмунд выждал удар сердца и принял предложенное. Он преклонил колени вновь, опустив меч кончиком вниз, сцепив руки на рукояти над гардой. Остальные воины в храме поднялись на ноги.
— Отдаешь ли ты себя делу стражи этого места клятв? — спросил Рогал Дорн.
— Я отдаю себя этому долгу, — ответил Сигизмунд. Внутри него вместо спокойствия, которое он познал в битве, его мысли снова и снова перепрыгивали по ступеням прошлого, неся его вперед, в будущее войны и самопожертвования.
— Отдаешь ли ты свою жизнь и свой меч тем, кто прошел здесь, и тем, кто еще придет?
— Я отдаю себя братству легиона.
— Принесешь ли ты свою клятву снова, перед лицом всех, кто разделяет ее?
— Я есть клятвы принесенные, и они — мои цепи и моя кровь. — Пауза; тишина в освещенных пламенем тенях.
— Меч и клятва — твои, — сказал Рогал Дорн. Сигизмунд поднял голову. Свет от факелов и пламенеющих чаш падал на лица его братьев, и на секунду ему показалось, что он чувствует вкус пыли на ветру, что дул по Ионическому плато.
Он медленно закрыл глаза и коснулся лбом металла меча в руках.
Название: Защитник клятв
Оригинал: «Champion of Oaths», John French
Размер: 4901 слово в оригинале
Пейринг/Персонажи: Сигизмунд, Имперские Кулаки
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Сигизмунд — непревзойденный воин, и он по праву занимает место среди рыцарей Храма Клятв. Но чтобы стать главой Храмовников, он должен сразиться со всеми своими братьями... // мечемашество в ассортименте, няшный упоротый Сигизмунд, воспоминания про детство и юность прилагаются
Скачать: .docx
Защитник клятв
Джон Френч
Джон Френч
«Меч обретает то лезвие, что дают ему».
— афоризм Кланов Клинка Гобинала, Терра (эпоха неизвестна)
— афоризм Кланов Клинка Гобинала, Терра (эпоха неизвестна)
— Ты готов?
Сигизмунд поднял взгляд. Архамус, мастер хускарлов, смотрел на него в ответ — ровно и твердо.
Сигизмунд позволил дыханию пройти сквозь себя, успокаивая; позволил адреналину схлынуть из его мыслей; позволил своим пальцам повиснуть, пустым и неподвижным. Над ним черные стены Храма Клятв поднимались к сводчатому потолку. Имена воинов легиона смотрели с этих стен — отмеченные золотом, высеченные в камне. Пламя горело в бронзовых чашах, висящих на железных цепях. В тенях ждали его братья — две сотни воинов, закованные в черное и желтое, в черно-белых накидках-табардах, с оружием в руках. Храмовники. Стражи клятв Седьмого легиона. Именно здесь каждый воин Имперских Кулаков приносил свою клятву братьям, примарху и Императору, и Храмовники защищали их своими мечами и своими жизнями.
Архамус по-прежнему смотрел на Сигизмунда, ожидая. Мастер хускарлов занял свой пост лишь год назад; но он пользовался уважением задолго до того, как стал главным телохранителем Рогала Дорна. Архамус был одним из Первых — тех воинов, что были приняты в легион после того, как Император нашел Рогала Дорна. Одного этого было бы достаточно, чтобы Архамус заслуживал почтения. Он был здесь в качестве заместителя Рогала Дорна, чтобы проследить, что всё сделано правильно. Если Сигизмунд потерпит неудачу, примарх не увидит его слабости. Сигизмунд коротко кивнул.
— Хорошо же, — сказал Архамус и протянул меч, который принес из оружейной «Фаланги». Другой меч висел за его спиной, в ножнах из черной кожи и серебра; клинок клятвы Храма, меч, который будет носить Сигизмунд, если сумеет пройти грядущее испытание.
Сигизмунд стиснул рукоять предложенного клинка и ощутил, как вес оружия вливается в его руку, когда Архамус отпустил меч. Сервомоторы брони негромко загудели, когда он обернулся к кругу своих братьев.
— Начинайте, — произнес Архамус, и первый из двухсот Храмовников бросился на Сигизмунда в вихре стали.
***
Ночь опустилась на Ионическое плато. Кочующие лагеря, покрывавшие равнину, появились здесь недавно — наследие Объединения и войн, что велись ради него. Те, кто могли сбежать от войны между старыми тиранами и новым, явились сюда и укрылись в руинах забытых империй. Они построили лабиринт из металла и ткани, что раскинулся на двести километров и обрывался в итоге в радиационные зоны на юге. Это была зараженная земля. Зараженная не так, как ядовитые пустоши Гоби, но порченная легендами, что цеплялись за эти места. Потому-то она и была пуста, когда пришли беженцы.
Старые монархи и деспоты, что высекали свои дворцы в каменных склонах гор и чьи могилы усеивали равнины внизу, были колдунами и говорили с духами. Они сгинули в забвении Древней Ночи, оставив свои распадающиеся царства и смутные воспоминания о страхе в землях, что граничили с ними. Беженцы презрели эти страхи — нужда в убежище оказалась сильнее призраков из старых историй. И всё же мало кто решался заглянуть в руины или коснуться гробниц.
Кроме юных. Для них мертвое прошлое существовало лишь ради того, чтобы его можно было подобрать и носить, точно сброшенный плащ. Стаи молодежи, что собирались и блуждали по равнине, взяли старые истории и присвоили их. Отправляясь в набеги и погромы, они надевали рогатые маски из зазубренного металла, вымазанные белой краской, и короны из полированных обломков. Названия их банд отзывались на легенды этой земли: Кровавые Призраки, Короли-Трупы, Королевы Аида. Они приходили в ночи, и убивали или жестоко мучили тех, кто не мог защититься. Чаще всего их добычей становились тысячи сирот, что обитали в трещинах жизни кочевых лагерей. Иные говорили, что банды забирают тех, кого могут, и принимают к себе, пополняя свои ряды с помощью похищений.
Сигизмунд поглядывал на доски, закрывающие вход в заброшенную цистерну. Дождей не было уже много дней, и в воздухе висел металлический привкус статического электричества вместе с запахом пыли и дымом костров, на которых готовили еду. Кочевые лагеря тянулись во все стороны — море обломков и изорванной ткани. Веревки с колокольцами, сделанными из металлолома, звенели на горячем ветру. Электрические воздушные змеи висели высоко над головами, привязанные к пустым батареям, ожидая, когда ударят молнии. К западу поднимались отроги Афлонийской горы, царапая небо цвета ушибов. Кости и черепа старых крепостей сияли оранжевым и золотым на ее склонах под последними лучами солнца.
— Я их не слышу, — сказал Нестро, подтягивая ноги под себя и поворачиваясь к Сигизмунду и Тере. — Может, они не придут...
— Они не придут, — тихо произнесла Тера; ее голос оставался странно спокойным. — Просто держись позади, когда это случится.
— Что ты собираешься делать? — спросил Сигизмунд, не в силах скрыть нарастающий страх.
Тера посмотрела на него. У нее были темные глаза, пересеченные полоской света, падающего сквозь щель в досках у входа. Кто-то из детей, сгрудившихся в темноте, в глубине старой цистерны, захныкал.
— Всё будет в порядке, — сказала Тера.
И тогда он услышал их — шорох шагов снаружи.
Тера закрыла глаза и коснулась лбом железной перекладины в руках. Она обмотала вокруг одного конца полоски кожи, чтобы удобней было держать.
— Зачем ты это делаешь? — услышал Сигизмунд собственный вопрос.
Она не ответила. Над ними шаги снаружи остановились. Тени закрыли угасающий свет, сочащийся через заколоченную дверь, и свет очага заменил пыльное тепло закатного солнца.
Сигизмунд чувствовал, как сердце молотом колотится в груди. Они не выживут. Вот и всё, вот и конец жизни, которая, казалось, началась с горящего города, когда он бежал и бежал прочь, во тьму.
Что-то острое проскрежетало по доскам двери, и шипящий смех задрожал в воздухе. К нему присоединились другие, сливаясь в хриплый насмешливый хор. Свет факелов пробился через дыры в двери.
— Придите в наше царство, малыши... — позвал высокий голос. — Придите и узрите смерть...
Удар сотряс дощатую дверь.
Тера открыла глаза. Сигизмунд заметил мгновенную дрожь в ее руках, а затем они замерли. Она начала подниматься на ноги. На ее лице мелькнула боль. Она сдвинулась, пытаясь не опираться на левую ногу. Кто-то из младших детей застонал. Тера повернулась к двери. Сигизмунд схватил ее за руку. Она оглянулась на него; синяки и полузажившие ссадины сливались с тенями, заполнявшими впадины ее лица. Она коротко покачала головой.
— Это должно случиться, — сказала она. — Иначе они не остановятся, не сейчас. Я причиняю им боль, но недостаточно.
Он задержался на мгновение, глядя ей в глаза; в ушах звенело.
— На этот раз их будет слишком много, — сказал он. Тера снова покачала головой — Сигизмунд не смог бы сказать, соглашаясь или возражая, — и дернула дверь.
***
Первым был Анакс. Анакс Седой, старейший из братьев Храма, взращенный к мечу в Северных ульях Терры, выдающийся воин еще прежде, чем у Седьмого легиона появилось имя, которое они понесли к звездам, — и теперь он был первым, кто встретил Сигизмунда. Удар его булавы обрушился сверху, с двух рук, — сила, перетекающая в камень и сталь. Сигизмунд встретил удар, позволил ему направить свой меч вниз, позволил клинку повернуться вслед за инерцией столкновения — и лезвие врезалось в лицевую пластину Анакса. Треснул керамит, а Сигизмунд уже бил снова, еще дважды, снизу и сверху, и Анакс разворачивался, чтобы поднять булаву для атаки. Под пинком Сигизмунда треснул керамит с обратной стороны колена Анакса, и его меч описал широкий взмах, когда воин споткнулся.
— Сдаюсь! — проворчал Анакс. Лезвие меча Сигизмунда касалось его шеи. Сигизмунд отвел клинок.
За ним в круге уже стоял Эктуро, вытащив короткий меч и кинжал, без шлема, с мрачным лицом — он бросился вперед. Сигизмунд встретил бросок и полоснул по шее Эктуро. Удар не достиг цели. Эктуро пригнулся, уходя от клинка, отпарировал меч Сигизмунда своим и ткнул кинжалом под ребра противника. Выпад был быстрым и плавным, почти красивым.
Эктуро происходил с Арканисиса, и он принес игру меча и кинжала из этого мира болот и железа. Посвящение в легион и годы в 85-м штурмовом батальоне прибавили к искусству его родного мира сверхчеловеческие силу и ловкость. Он был смертоносен так, как только мог быть космодесантник и воин Храма.
Сигизмунд почти позволил кончику ножа коснуться его, а затем бросил весь свой вес вперед, опуская меч и запутывая ноги Эктуро. Молодой воин попытался отступить, но он наполовину падал — всё его преимущество испарилось в мгновение ока. Сигизмунд поймал левую руку Эктуро, крутанулся и с силой швырнул его. Эктуро ударился о пол и начал подниматься, но лезвие меча Сигизмунда коснулось сзади его шеи.
— Сдаюсь!
Но следующий воин уже шагал в круг, уже делал выпад, и танец клинков и смертельных ударов продолжался без малейшей запинки. Две сотни клинков в руках лучших воинов легиона, две сотни клинков, обратившихся на него один из другим — до тех пор, пока он не проиграет или не дойдет до конца. Иначе не могло быть — не для Храмовников, не для легиона. Чтобы стать Первым из Храмовников, предводителем Хранителей Клятв, он должен был встретить их всех, лицом к лицу. На поле битвы они стояли вместе; они были братьями, связанными воедино кровью и клятвами, но здесь он должен был стоять один.
Его меч встретил новый удар, и лязг стали эхом отразился от отмеченных клятвами стен.
***
Тишина. Гулкая тишина и рябь света от факелов, пробивающаяся через дверь из мира снаружи. Ни дыхания, ни криков — ничего, чтобы отменить удар металла о череп и шорох тела, падающего на пол.
Сигизмунд не шевельнулся.
— Тера? — прозвучал тихий голос из глубины пещеры-цистерны. Сигизмунд оглянулся. Нестро смотрел на него широко раскрытыми глазами, обняв руками колени. Нестро... Юркий Нестро, не самый маленький, но тот, кто следовал за Терой, словно тень. Нестро, который каким-то образом добрался сюда один из Кипры, после того, как та сгорела. Нестро, который дрожал при виде открытого пламени. Он трясся и сейчас. — Тера? — спросил он снова, с пробивающимся страхом, на грани паники. — Где Тера?
— Ваши короли пришли, — позвал высокий шипящий голос снаружи. — Выходите в темноту...
Сигизмунд на мгновение закрыл глаза. Он сделал вдох, задержал его и ощутил, как бьется его кровь.
Он не хотел этого делать. Он не хотел умирать в пыли, с переломанными костями, истекая кровью, пока его убийцы будут скалиться, как шакалы. Он не хотел, чтобы это оказался его долг. Он не был бойцом. Он даже не был старшим после Теры. Он был быстрым, но не сильным; всегда тем, кто выживает, но никогда — тем, кто побеждает. Но он был здесь, и если он не двинется, не ступит наружу за дверь, то он сдастся за них всех.
Сигизмунд открыл глаза. Он встал, чувствуя, как дрожит, и шагнул к двери. Он видел их — силуэты в свете пламени, выше него, тонкие руки и ноги под серым тряпьем, маски из изломанного металла, острые угловатые короны, ножи и цепи в их руках.
Он не смотрел на Теру, лежащую перед дверью. Земля под его ногами была влажной и липкой, когда он прошел вперед.
Толпа масок шевельнулась, звякнули цепи.
— Ты здесь, чтобы преклонить колени или чтобы присоединиться к ней? — спросил высокий голос из-за одной из масок.
Сигизмунд слышал собственное дыхание, хрипло вырывающееся из легких. Его босая нога коснулась железной перекладины, лежащей в неподвижных пальцах Теры. Он наклонился, по-прежнему не сводя глаз с толпы в масках. Кожаная обмотка на рукояти была липкой от крови, когда он поднял оружие.
За одной из масок прозвучал смех, раскатился по толпе.
— Еще один в костяные ямы...
Перекладина тяжело лежала в его руках. Он уже дрался прежде — всем потерянным так или иначе приходилось драться — но он понятия не имел, что собирается делать. Он почувствовал, как начинают дрожать руки.
Он увидел в памяти Теру, увидел, как она поднимает железную перекладину и касается лба, услышал свой вопрос, на который она не ответила.
«Почему ты это делаешь?»
Дыхание в его легких замедлилось. Дрожь в руках улеглась. Круг выжидающих масок замер в неоконченном мгновении, застыл на краю, готовый броситься вперед в вихре ударов.
Медленно, осторожно, он коснулся лба холодным железом.
***
Кровь. Кровь была на лице Сигизмунда и во рту. Удар сломал его челюсть с левой стороны. Перед глазами всё расплывалось. Осколки разбитого керамита посыпались с его тела, когда он рванулся вперед. Сервомоторы правой ноги уже не работали, так что он тащил мертвый вес брони одной лишь силой мышц. Быстро запекающаяся кровь текла из сочленений доспеха — там, где клинки отыскали слабые места.
Бросок Сигизмунда скользнул мимо посоха Каливара и врезался в грудь. Сила удара сбила знаменосца с ног, точно пушечное ядро. Будь силовое поле активно, меч разрубил бы торс Каливара пополам. Сигизмунд уже стоял над противником, провернув меч и направив его вниз, и остановился — так, что смертельный удар завис над лицом Каливара.
— Сдаюсь, — выдохнул Каливар.
Сигизмунд выпрямился, повернулся, встречая первый выпад следующего противника. Но выпада не было. Его взгляд обежал круг бронированных фигур; знакомые глаза следили за ним с окровавленных лиц и из-под разбитых шлемов. Неужели это всё? Он встретил их всех?
Его сердца замедлились, мысли очистились. Размытые силуэты боя обрели четкость, занимая положенные места в его разуме.
Нет, он еще не встретил всех. Это еще не закончилось.
— Ты готов, мальчик? — голос был низким, полным треска помех. Сигизмунд на секунду закрыл глаза, слыша лязг и шипение механических шагов.
Он обернулся.
Гора из черного железа и желтых пластин брони стояла в кругу напротив него. Это уже больше не был космодесантник — не полностью. Как генетическое искусство превратило Сигизмунда и его братьев в нечто за пределами человеческого, так и искусство мастеров кузниц вывело воина перед ним за пределы сверхчеловеческого.
Его очертания отчасти повторяли, будто эхо, силовую броню Адептус Астартес, и символика не позволяла усомниться в его верности и происхождении: черный крест на белом, сжатый кулак на желтом. Но ростом он превосходил Сигизмунда почти вдвое. Высоко на торсе, лишенном головы, виднелась зеленая продольная щель. Сигизмунд различал глаза, глядящие из мерцающей амниотической жидкости за бронестеклом. Конечности его были из металла, его мускулы — моторы и поршни. В левой руке он держал молот, в правой — щит из выщербленного металла. Оба были огромны, даже космодесантник в полной броне не смог бы поднять их. Но это был не космодесантник. Это был один из мертвых, что приковал себя к жизни и войне. Дредноут — так называли их теперь, всех этих братьев из двадцати легионов, что спали железным сном и пробуждались, чтобы сражаться в войне, убившей их.
Но это был не просто дредноут. Это был воин, который получил лавры победы из рук Императора при Месоре, когда Терра еще была разделена, который сражался при осаде Луны и рядом с великим Хорусом, когда он еще был единственным из сыновей Императора. Аппий, первый, кто отринул врата смерти и принял железный сон — Отец Дредноутов.
— Мастер, — сказал Сигизмунд, на мгновение склонив голову, но не опуская взгляд.
Сервомышцы сократились под пластинами брони, поршни в руках Аппия двинулись.
— Начнем, — гулко произнес дредноут и бросился вперед — громовым раскатом железа и стали.
***
Сигизмунд упал. Каменный пол больно ударил в спину. Он перекатился, мгновенно вскакивая на ноги. Еще один удар пришелся в плечо. Боль пронзила его плоть, и он зашатался, поднял меч для выпада, но следующий удар угодил в руку. Сила удара была точно выверенной — и всё же едва не раздробила ему предплечье. Он оступился снова, рванулся вперед, и холодное железо врезалось ему в лоб. Он снова упал и снова перекатился, но, поднявшись, увидел, что старый воин уже выходит из тренировочного круга.
Сигизмунд хотел было опуститься на колени и ждать указаний, но Аппий бросил на него один взгляд — и этого было достаточно, чтобы удержать Сигизмунда на месте. Мастер оружия чистил неактивированную булаву, которой только что сражался. Его борода и волосы были седыми, цвета пепла, покрывающего пол тренировочной арены. Он носил стеганую тунику поверх сплошного черного комбинезона. Кожа на его руках блестела, когда он чистил оружие, — шрамы прошлых войн отсвечивали под лучами прожекторов. На левой щеке виднелась татуировка — орлиная голова и скрещенные молнии.
— В чем была твоя ошибка? — спросил Аппий.
— Я слишком медленно реагировал, — без колебаний ответил Сигизмунд.
Старый воин приподнял бровь:
— Ты уверен?
— Вы уже собирались ударить меня, когда я двигался. Я был недостаточно быстр, чтобы сбить ваш рассчет времени.
Аппий задержал взгляд на Сигизмунде, а затем отвернулся, поднял булаву и понес ее к рядам оружейных стоек, привинченных к полу. Сигизмунд ждал.
Зал для тренировок был пуст, не считая их двоих; воздух неподвижен, палуба и стены лишены вибрации, что сотрясала их, когда работали двигатели «Фаланги». Корабль-крепость Имперских Кулаков стоял на якоре, проглатывая боеприпасы и продовольствие с орбитальных станций Урана, прежде чем отправиться через Элизианские врата и дальше, на границы крестового похода. В космическом городе войны царил редкий миг тишины. Именно это и привело Сигизмунда сюда, на тренировочную палубу, к урокам Аппия. Разумеется, это было настолько же уроком, насколько и испытанием.
Он был едва не самым младшим из тех, кого выдвинули для принятия Клятвы Храма. Двадцать лет отделяло его от кочевых лагерей Ионии и мальчика, которого забрал легион, чтобы сделать из него воина. Эти годы дали ему цель, о которой он и не подозревал прежде. Всегда наступая, никогда не колеблясь, никогда не делая даже шага назад, он сражался в битвах и противостоял врагам Империума. Он видел триумфы и поражения, и выучил уроки, которые они несли: и то, и другое может уничтожить тебя, если только им позволить. Он никогда не пытался подняться в звании или должности. Он просто встречал то, что было перед ним.
Аппий выбрал меч. По размеру и форме это был близнец клинка, что лежал на полу перед Сигизмундом. Аппий крутанул запястьем, и меч зашипел в воздухе. Движение выглядело бессознательным, расслабленным, но Сигизмунд видел вариации в каждом взмахе. С тех пор, как мастер оружия начал учить его, Сигизмунд успел понять, что Аппий ничего не делал случайно — каждое движение и жест служили цели.
— Встань, — сказал Аппий. Сигизмунд поднялся, подобрав меч. Аппий прошел к кругу пепла, опустив свой клинок. — Нападай, — скомандовал он.
Сигизмунд прыгнул вперед, вскидывая меч для первого удара, который должен был рассечь лицо Аппия от глаз до подбородка.
Меч Аппия врезался в голову Сигизмунда плоской стороной. Свет полыхнул перед глазами, но он уже двигался, превращая свой неудавшийся удар в замах снизу, проходящий под защитой Аппия. Раскаленная добела линия обожгла плечо. Кровь потекла по руке. Еще один порез, и еще — всё больше крови лилось на пол. Он поднял было меч, но кончик клинка Аппия уже был у его горла. Старый воин встретился взглядом с Сигизмундом над полосой полированной стали.
Аппий убрал меч, стряхнул с него тонкую струйку крови Сигизмунда, уже начавшую запекаться на лезвии. Он повернулся и зашагал к краю круга; Сигизмунд чувствовал, как останавливается кровь, текущая из раны.
— Ты хороший воин, — сказал Аппий, чуть помолчав, — может быть, уже даже великий. — Мастер оружия устало улыбнулся. — Лучше меня, без сомнений.
Сигизмунд ощутил жгучую необходимость возразить, но держал рот закрытым.
— Ты станешь Храмовником, в этом нет сомнений... — Аппий сделал паузу, и Сигизмунд почувствовал, что едва ли не впервые мастер оружия не уверен, что сказать дальше. — В этом нет сомнений. Вопрос в том, чем еще ты станешь.
Он повернулся к Сигизмунду, смерив его ровным взглядом янтарных глаз.
Сигизмунд покачал головой.
— Я выкладываюсь на полную, мастер.
— Да, это верно — всегда идешь вперед, всегда наступаешь, всегда — завоеватель, всегда — не щадя себя. Но это не то, о чем я говорю или почему ты всё еще не смог коснуться меня клинком.
— Вы — великий фехтовальщик... — начал Сигизмунд.
— Я стар, — оборвал его Аппий. — Проживи вместе с войной так долго, как я, мальчик, и она научит тебя всему, что я знаю, и даже больше. Ты молод, обучен и готов сражаться в кругу мечей, готов стать Храмовником, и этого должно быть достаточно, чтобы ты сделал больше, чем позволил старому псу войны оставлять тебе дуэльные шрамы.
Сигизмунд не шевелился. Молчание и неподвижность длились и длились.
— Что за твоей спиной? — наконец сказал Аппий. — Ты идешь вперед, мы все наступаем — такова наша война, как определено Императором и примархом, но что за твоей спиной? Что это значит — то, что ты не оборачиваешься, что ты идешь вперед, словно пытаешься обогнать шторм?
— Потому что если мы... Если я не буду идти вперед — никто не пойдет. Потому что если мы не пойдем вперед, мы потеряем всё.
— Мы? Сдается мне, мальчик, что мы с тобой умрем в крови, с мечами в руках, как бы там ни было. Так кто такие эти «мы», которые потеряют всё?
Свет закатного солнца упал из открытой двери его памяти. За ней он видел силуэты в одеждах древних королей, с кровью на клинках...
— Все, кто не так силен, как мы, — сказал Сигизмунд. Аппий замер на мгновение, а затем кивнул.
— Еще раз, — сказал он и шагнул обратно в круг, поднимая меч.
***
Дредноут ударил стремительно, почти неразличимым движением. Лязгнули поршни. Сигизмунд крутанулся в сторону, и молот врезался в пол храма. Фонтаном взлетела каменная крошка. Он взмахнул мечом одной рукой, целясь в провода на левой руке Аппия, но даже на полпути к смерти старый воин оставался мастером в своем искусстве. Молот дернулся назад, и дредноут уклонился, разворачивая весь корпус с механической скоростью.
Удар Сигизмунда пришелся в металл щита Аппия. Столкновение болью отдалось в руку. Поршни за щитом толкнули его вперед. Сигизмунд повернулся, отражая удар, но опоздал на долю секунды. Он отлетел спиной вперед, падая; молот дредноута уже опускался. Так быстро, невероятно быстро. Он ударился об пол и откатился в сторону за миг до того, как молот расколол камень там, где он только что был. Он вскочил, но щит снова толкнул его, вынуждая отступать неверными шагами.
Сигизмунд увидел брешь в защите — две пластины брони расходились на секунду, открывая провода и трубки под ними. Он сделал выпад, зная, что удар не достигнет цели, зная, что Аппий нарочно показал ему возможность. Дредноут повернулся, и меч Сигизмунда перерезал обнажившиеся сочленения. Хлынули гидравлическая жидкость и масло. Рука, держащая щит дредноута, остановилась — ее заклинило. Но не успел выпад завершиться, как сила поворота Аппия свела пластины брони обратно, зажимая меч Сигизмунда. Клинок сломался.
Сигизмунд успел отпрянуть — молот дредноута рухнул на то место, где он стоял. Аппий шел вперед, ударяя снова и снова, и Сигизмунд отступал спиной вперед, сжимая рукоять обломанного меча. Он должен был...
Молот угодил в левое плечо. Треснула броня. Сломались кости. Он падал. Сейчас, в самом конце пути, он проиграет. Он не станет Мастером Храмовников. Эта честь достанется другому. И где-то в самой глубине медленно разворачивающихся мыслей он понял: это не имеет значения. Ни честь, ни звания не были теми наградами, что тянули его вперед. Это было лишь результатом того, что он стоял, сражался, противостоял судьбе. И дело было не в гордости. Если он не был достаточно силен, чтобы выстоять, чтобы вести, чтобы быть защитником клятв своих братьев, — значит, ему следовало проиграть.
«Но кто, если не ты? — мысль звучала в замедленном миге его падения, и голос мог принадлежать ему самому, или Аппию, или Тере. — Кто выстоит, если ты не сможешь? Кому ты позволишь умереть вместо себя?»
Он ударился о пол. Дредноут нависал над ним, занеся молот для удара, и Сигизмунд чувствовал рукоять сломанного меча в руке. Он вскочил на ноги — разбитая броня скрежетала, мышцы бросили его вперед с невероятной скоростью. Внутри него стояла тишина, стук сердца замер между взлетом и падением. Он ударил, вонзая сломанный клинок между пластин брони, врезаясь всё глубже в брызгах масла, и суставы замерли.
Он остановился, стоя перед Аппием, почти касаясь обломанным концом меча мерцающей щели в саркофаге дредноута. Железное тело Аппия скрипело, но не двигалось, превратившись в бронированную статую.
— Я сдаюсь, — донесся голос Аппия из динамиков дредноута.
Сигизмунд опустил меч.
— Клятвы нашего легиона обрели своего защитника. — Низкий голос раскатился по всему храму. Каждый из легионеров немедля опустился на колени. Сигизмунд слышал, как его кровь капает на расколотый камень пола, и тоже преклонил колено. Один только Архамус остался стоять, когда Рогал Дорн, примарх Имперских Кулаков, прошел через круг склонившихся воинов. Он остановился в шаге от Сигизмунда.
— Встань, сын мой, — сказал Дорн. Сигизмунд поднялся. Молчание исходило от примарха, словно затишье, что случается перед бурей. Сигизмунд поднял взгляд, встречаясь глазами со своим генетическим отцом. Они смотрели друг на друга долгую секунду, а затем Дорн сделал жест: — Архамус, меч.
Архамус выступил вперед и протянул Дорну меч в ножнах; примарх взял его и вытащил одним слитным движением. Свет пламени в чашах играл на лезвии клинка и словах, выгравированных вдоль него: «Imperator Rex», гласили они. Дорн развернул меч и протянул его оголовьем вперед. Сигизмунд выждал удар сердца и принял предложенное. Он преклонил колени вновь, опустив меч кончиком вниз, сцепив руки на рукояти над гардой. Остальные воины в храме поднялись на ноги.
— Отдаешь ли ты себя делу стражи этого места клятв? — спросил Рогал Дорн.
— Я отдаю себя этому долгу, — ответил Сигизмунд. Внутри него вместо спокойствия, которое он познал в битве, его мысли снова и снова перепрыгивали по ступеням прошлого, неся его вперед, в будущее войны и самопожертвования.
— Отдаешь ли ты свою жизнь и свой меч тем, кто прошел здесь, и тем, кто еще придет?
— Я отдаю себя братству легиона.
— Принесешь ли ты свою клятву снова, перед лицом всех, кто разделяет ее?
— Я есть клятвы принесенные, и они — мои цепи и моя кровь. — Пауза; тишина в освещенных пламенем тенях.
— Меч и клятва — твои, — сказал Рогал Дорн. Сигизмунд поднял голову. Свет от факелов и пламенеющих чаш падал на лица его братьев, и на секунду ему показалось, что он чувствует вкус пыли на ветру, что дул по Ионическому плато.
Он медленно закрыл глаза и коснулся лбом металла меча в руках.
@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous