...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Внезапно обнаружил, что не перетаскивал с летней битвы те два перевода, что у меня были. Ну вот, пусть тут лежат. Для порядка (=
Ну и перевод с зимней тоже, так компактнее (=
переведено пополам с Grey Kite aka R.L.
Название: Сердце, что поет
Оригинал: a heart that sings, starstrung; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 3992 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Миранда Лоусон/ф!Шепард, другие
Категория: джен/фемслэш
Жанр: повседневность, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Вполне возможно, Шепард задумывается о том, что это означает — быть возвращенной из мертвых, — не так сильно, как следовало бы.
Предупреждения: ранения, протезирования
Вполне возможно, Шепард задумывается о том, что это означает — быть возвращенной из мертвых, — не так сильно, как следовало бы.
Начать с того, что у нее на это попросту нет времени. С момента пробуждения на базе «Цербера» всё сводилось к тому, чтобы остаться в живых. Во многих отношениях эта ее новая жизнь не так уж отличается от предыдущей.
И, возможно, она просто не готова задумываться. Она прекрасно себя чувствует, и, может быть, скучает по старым шрамам — по памяти о прошлых сражениях, которую они в себе заключали, — но ее биотика так же надежна, как и всегда, ее команда собирается вместе, и она чувствует, как быстрее бежит по жилам кровь после хорошей драки. Обычно этого хватает, чтобы не возникало никакого желания смотреть глубже.
Вот почему, вероятно, Шепард и запоздала с тем, чтобы взглянуть реальности в лицо. Оглядываясь назад, ей некого обвинять, кроме самой себя. Подумав, что они разобрались уже со всеми врагами, она сняла шлем — чтобы ветер остудил пот у нее на лице. Новичковая ошибка.
Но она всё равно злится, как черт, когда снайперский выстрел Коллекционера попадает ей в ключицу, и она валится на спину, рефлекторно дрыгнув ногами.
Джек неразборчиво рычит что-то — то ли от злости, что ее застали врасплох, то ли в предвкушении убийства еще одного врага. Биотика вспыхивает голубым, и Шепард предполагает, что с Коллекционером разобрались — потому что новых выстрелов не следует.
Следом Джек склоняется над ней — бритая голова почти заслоняет солнце.
— А ты не тихоня, когда по тебе прилетает, а? — говорит она восхищенно.
Шепард отвечает какой-то грубостью — что, должно быть, недальновидно, но Джек только ухмыляется шире. В любое другое время Шепард порадовалась бы тому, что Джек способна на какие-то эмоции, кроме жажды крови и ярости.
В поле зрения появляется Джейкоб. Он держит настороженную дистанцию, как если бы ожидал, что Шепард может на него замахнуться. Она была бы не прочь, если бы не чувствовала себя так, словно грудь у нее разорвана на миллиард мельчайших клочков.
— Кто-нибудь из вас, хуев ебаных, вызовет «Нормандию» подобрать нас? — удается ей проговорить.
— Уже, — сдержанно отвечает Джейкоб и исчезает, оставляя Джек приглядеть за ней.
— Должна сказать тебе, Шепард: выглядит это так себе, — говорит Джек, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть ключицу Шепард. Шепард отталкивает ее прочь. Волна боли от движения едва не лишает ее сознания, но ей удается удержать в фокусе взгляда ухмылку на лице Джек.
— Нахуй. Блядь.
Как раз это время выбирает «Нормандия», чтобы выйти на связь.
— Ничего себе, — тянет Джокер, и Шепард слышит знакомый гул приближающихся двигателей корабля. — Разве так разговаривают со своими храбрыми и благородными спасителями?
— Послушайте, док, — говорит Шепард, уставясь в потолок медицинского отсека и от нечего делать пытаясь проследить какие-то закономерности на гладком хроме. Обезболивающие, которые дала ей Чаквас, подействовали, но она по-прежнему ощущает каждый тычок и перемену положения.
— Да, Шепард? — Голос у Чаквас напряженный, сосредоточенный.
— Не то чтобы я хочу указывать вам, как делать вашу работу, но вы там ведь уже довольно долго ковыряетесь? Может, мне помочь вам, если ищете что-нибудь? — спрашивает Шепард и не может ничего поделать с нотками паники, просочившимися в голос. Один из подтеков на потолке напоминает молотильщика, решает она.
Чаквас выпрямляется и смотрит на Шепард сверху вниз; перчатки у нее на руках лоснятся от крови. Она выглядит так, словно ее что-то очень сильно удивило.
— Подождите немного, хорошо? — Она откладывает в сторону инструменты, стаскивает перчатки и покидает медотсек.
— Какого... — произносит Шепард, глядя ей вслед. Поднимает голову и смотрит на свою рваную рану, а следом падает обратно; перед глазами у нее все плывет.
— СУЗИ?
— Да, Шепард? — Для ИскИна «Цербера», который докладывает о каждом их передвижении напрямую Призраку, у нее чертовски приятный голос.
— Как там команда? — спрашивает Шепард; как знать, быть может, Джек в ее отсутствие решит взять весь инженерный отсек в заложники, или Мордин выпустит на волю свежесостряпанную заразу.
— Все двести шестьдесят три члена экипажа на борту этого корабля демонстрируют стабильные жизненные показатели с минимальным уровнем стресса, Шепард.
— Замечательно, СУЗИ, — отвечает Шепард, удивляясь, откуда ИскИну все это известно, но не желая спрашивать. — Спасибо, что держишь в курсе.
Двери медотсека открываются, впуская внутрь Чаквас — и Миранду Лоусон.
— Ну, отлично, Шепард. Погляди, что ты наделала, — говорит Миранда, натягивая перчатки и ощупывая рану Шепард.
— Что она здесь делает? — спрашивает Шепард у Чаквас, стоящей по другую от нее сторону.
— Боюсь, что я не настолько хорошо знакома с вашим новым телом, как оперативник Лоусон, — говорит Чаквас, и Шепард чувствует удовлетворение от того, с какой горечью это звучит.
— Ключицу тебе разнесло практически вдребезги, — сообщает Миранда. — Решила дать Коллекционерам немного поупражняться на ней в стрельбе, так, что ли?
— Это моя ключица, и я могу делать с ней всё, что, блядь, захочу.
— Ключицы большинства людей не стоят столько же, как небольшая орбитальная станция.
— Плевать. Просто почини ее, — проговаривает Шепард, стиснув зубы. Миранда вытаскивает из ее раны какой-то искореженный осколок, который не выглядит ни как пуля, ни как фрагмент кости. Он посверкивает алым и серебром.
Миранда ловит ее взгляд и улыбается так, словно бы не держит прямо сейчас в руках кусок того, что — как знает Шепард — должно быть частью ее скелета.
— Изготовленный путем электронно-лучевой присадки титановый протез, с частицами чистейшего нулевого элемента, с вживленной лучшей кибернетикой «Цербера», — проговаривает Миранда с немалой долей гордости.
— В точку, — говорит Шепард.
— Надеюсь, у вас в каюте есть запасные ключичные кости, — сухо произносит Чаквас, и тогда Миранда, кажется, вспоминает, что Шепард вообще-то серьезно ранена.
— Нет, — говорит Миранда. — Но мы можем использовать электронно-лучевые принтеры, с помощью которых «Нормандия» превращает весь этот добытый палладий и иридий в новые укрепления корпуса и модернизирующие дополнения для орудий. Всё, что нам нужно, это чертеж.
— Который, как предполагается, у нас есть? — спрашивает Чаквас.
— Само собой. — В голос Миранды просачивается раздражение. Она бросает на Шепард последний неодобрительный взгляд и удаляется из медотсека — предположительно, для того, чтобы напечатать Шепард новую ебаную ключицу.
— Вы и вправду раньше не видели ничего похожего, док? — спрашивает Шепард у Чаквас.
— Я видела множество солдат со скелетными имплантатами. Но не у многих из них в довесок шло столько церберовской техники.
— А, ну хорошо, — говорит Шепард, ощущая, что ее слегка подташнивает.
— Это не делает вас менее коммандером Шепард, — твердо произносит Чаквас, и Шепард не находится с ответом.
Миранда возвращается, победоносно держа перед собой только-только отпечатанную ключицу.
— Еще тепленькая, — объявляет она, и Шепард против воли отворачивается, стиснув зубы.
Чаквас дает ей успокоительное — на сей раз более сильное, и последнее, что видит Шепард, — это как Миранда, с волосами, завязанными сзади, чтобы не мешали, указывает Чаквас направление входа, невесомо касаясь пальцами ее кожи.
Когда Шепард просыпается, то видит тонкую алую линию у себя поперек ключицы, и хотя кожа на ощупь кажется нежной и только что восстановленной, никакого другого неудобства она не чувствует.
Она рефлекторно поводит плечом, но то даже не побаливает. Шепард частью в ужасе, частью — впечатлена, и ей любопытно: не той ли самой частью, которую «Цербер» — и Миранда — сунули внутрь нее.
— СУЗИ? — спрашивает она, потому что Чаквас нигде не видно.
— Да, Шепард?
— Как там команда?
— Девяносто восемь процентов экипажа спит. Среди оставшихся двух процентов двое членов экипажа имеют ранее задокументированные нарушения сна, еще один — Миранда Лоусон, и оставшийся — вы.
Шепард сдирает с себя медицинский халат и переодевается в собственную одежду, не утруждая себя больше ничем, кроме засунутых в ботинки ног, и отправляется на поиски Миранды Лоусон.
— СУЗИ сообщила, что ты не спишь, — говорит Миранда, открывая дверь к себе в кабинет, явно принимая во внимание растрепанный вид Шепард.
Шепард хмурится.
— О, не надо так на меня смотреть. — Миранда опирается спиной о свой стол и сама глядит на Шепард. — Ну же? Я жду вопросов.
У нее и впрямь есть вопросы, но это не значит, будто она намерена мириться с самодовольным видом Миранды.
— Развлекаешься, да?
Миранда вроде как пожимает плечами.
— Я горжусь проделанной работой. И горжусь тобой, Шепард.
Шепард бросает на нее странный взгляд, а следом припоминает, что Миранда вовсе не то имела в виду. И теперь Миранда выглядит еще более самодовольно, чем в тот первый раз после ее пробуждения.
Она едва удерживается, чтобы не ущипнуть себя за переносицу. Дурная привычка, перенятая у Андерсона, но бесполезная в нынешней ситуации.
— Просто. Скажи. Что ты сделала со мной. — Голос Шепард от нетерпения делается более грубым, чем следовало бы.
Глаза Миранды сужаются.
— Полагаю, тебе стоит конкретизировать, — резко говорит она.
— Ну если так, — вздыхает Шепард. Вежливость. Она может быть вежливой. — Почему бы просто не рассказать мне, на какую долю я теперь синтетическая?
На сей раз Миранда явно довольна вопросом.
— Около семидесяти пяти процентов твоего скелета сгорело во время вхождения тела в атмосферу. Конечно, все эти части пришлось заменить.
— Конечно, — говорит Шепард.
— Большинство твоих органов и мышечных тканей нуждались в регенерации. На это пошли лучшие технологии стволовых клеток. Печень тебе, впрочем, удалось сохранить. Примерно восемьдесят процентов печени, если точнее.
— А мой мозг? С ним что?
Миранда оглядывает ее.
— О. Вот в чем дело.
Шепард мрачно растягивает губы в улыбке.
— Только сообразила, почему я задаю все эти вопросы, правда? Точно не из научного, блядь, любопытства, уж будь уверена.
Выражение лица Миранды делается прохладным — как и всегда, когда она думает, будто Шепард ведет себя неразумно.
— Каким-то образом я догадалась, что оно тут ни при чем.
— Так что? — спрашивает Шепард.
— Тебе стоит поблагодарить этот твой Альянс. Шлемы, которые они цепляют на вашу броню, из весьма прочного материала. Твой череп почти полностью уцелел, и твой мозг пережил только довольно мягкое сотрясение. С кожей и волосами всё было безнадежно, однако... — Миранда прерывается, указывая на лицо Шепард. — Ты бы этого не сказала, не так ли?
Шепард шумно выдыхает. Она и не осознавала, насколько сильно это давит на нее: возможность того, что у нее под черепом — только один огромный церберовский имплантат.
— И всё на этом? — спрашивает Миранда, наклонив голову к плечу. — Я думала, у меня найдется для тебя больше.
— Это всё, что я хотела знать. Что до всего прочего — я лучше обошлась бы без этого, если тебе всё равно.
— Я всегда готова рассказать то, что тебе захочется узнать. Однако я имела в виду не ответы на дополнительные вопросы, — произносит Миранда, и, вероятно, именно то, как легко она это делает, и застает Шепард врасплох.
Она недостаточно быстро скрывает свою реакцию — замешательство, удивление, интерес, — и Миранда, скорее всего, замечает, как всё это в быстрой последовательности мелькает на лице Шепард: если судить по тому, как она придвигается ближе.
— В самом деле? Миранда, да я тебе хоть нравлюсь?
Шепард вдруг чувствует себя так, словно ее толкнули на край чего-то — и попросили прыгнуть.
— Это к делу не относится, не правда ли? — Миранда сжимает ладонь на ее бицепсе. Делает это так собственнически и оценивающе, что Шепард охватывает дрожь.
— Ох, — произносит она и дает притиснуть себя к стене, раздвинув ноги так, чтобы Миранда могла прижаться теснее, и устроив одну руку на изгибе поясницы Миранды. Когда Миранда наклоняется, чтобы поцеловать Шепард, кончики ее волос щекочут той пальцы.
Каждое ощущение вдруг становится чересчур интенсивным, подробным до неузнаваемости, и Шепард в противовес этому закрывает глаза — что каким-то образом помогает. Она сосредотачивается на прикосновении губ Миранды, жадных, ищущих. Миранда захватывает контроль над поцелуем, и Шепард позволяет ей это.
Поцелуй делается рассеянным; внимание Миранды переключается на то, чтобы расстегнуть штаны Шепард спереди, скользя ладонью ей под белье. Шепард не может сдержаться — и выдыхает прерывисто прямо Миранде в губы.
Пальцы Миранды набирают темп: неумолимый, ошеломляющий. Она больше не целует Шепард — откидывает голову назад и смотрит той в лицо потемневшими глазами, а следом Шепард выгибает спину, и ужасающей силы удовольствие захлестывает ее. На одно долгое мгновение она забывает, как дышать.
Миранда кладет ладонь на ее вздрагивающее, бьющееся в ритме пульса горло, устроив руку точно поверх новой ключицы Шепард, и целует ее вновь.
Шепард прилагает героические усилия, чтобы не думать об этом снова. Линия на ключице выцветает и исчезает, даже не чешется. Но порой, когда она одевается, ее ладони скользят по ребрам, грудине, по затылку и шее, и она вспоминает всю эту церберовскую технику под кожей, удерживающую ее в живых.
Символично, что ее кости теперь сделаны из того же материала, что и «Нормандия». Их обеих вернули из мертвых, в конце концов.
Она обнаруживает, что проще всего забыть об этом, когда она в броне — тогда ей не нужно больше быть человеком, только силой природы, когда необходимы только рефлексы и инстинкты, и выполненная работа. Нужно спасать галактику, и она — единственная, кто может это сделать. Всё прочее отходит на второй план.
Так что, может, она заслуживает того взгляда, каким смотрит на нее Кайден: словно бы не узнаёт, кто она — или что она такое.
— Я не хочу это обсуждать, — говорит Шепард Гаррусу, когда он пытается поднять эту тему.
— Этот придурок даже не знает, о чем говорит, — заявляет он, но это звучит почти как вопрос, будто он ждет, чтобы Шепард с ним согласилась.
Она ждет, пока он договорит, смотрит, как он замолкает с обидой или, может, с разочарованием. На ней по-прежнему надета броня. Всё прочее — неважно.
Наконец он понимает, что ей нечего сказать, и просит разрешения удалиться — безупречный турианский военный, вовсе не тот Гаррус, которого она знает, — и об этом она сожалеет больше всего.
В итоге ей всё равно приходится снимать броню. Она говорит с Тали, которая по большей части занимает беседу рассказами о двигателе «Нормандии», и в ее голосе звучит неохотное уважение. Она еще не знает о Кайдене, хотя Шепард уверена — Гаррус скоро ей расскажет.
— И рядом не стояла со старой «Нормандией», конечно, — говорит Тали, и Шепард ловит себя на том, что прячет улыбку, слыша в ее интонациях верность прежнему кораблю. Ее голос повышен точно до нужной громкости, чтобы слышали стоящие неподалеку инженеры «Цербера», которые притворяются, будто не подслушивают. — Но это всё равно прекрасный корабль, Шепард, — добавляет она, уже тише.
Шепард проверяет, как дела у Джек, и обнаруживает, что хорошее настроение у той давно испарилось, сменившись затаенной злобой свернувшейся в клубок змеи, готовой ударить, и ненависть старых воспоминаний пылает у нее в глазах.
Уходит немало времени на то, чтобы Джек прекратила на нее огрызаться, и даже тогда кажется, что они почти ничего не добились. Когда Шепард уходит, Джек лежит на койке, скорчившись, и крепко сжимает пистолет.
К этому моменту Шепард успевает устать и проголодаться, так что она направляется в столовую. Столы по большей части пусты, не считая парочки членов экипажа, пьющих кофе в расслабленном молчании, и Миранды с Мордином, оживленно беседующих к углу.
Шепард разогревает свою порцию и усаживается за пустой стол, по-прежнему думая о Джек, и потому не сразу замечает, что Мордин и Миранда говорят о ней.
— Альянс генетически улучшает своих солдат постоянно, не так ли? — спрашивает Мордин.
— Да, но это обычно делается для преимуществ в физической подготовке, — отвечает Миранда. — Она уже была эффективным солдатом, с этим не было нужды что-то еще делать. И к тому же, генетические улучшения — не мой метод работы.
— Совершенно никаких модификаций? — скептически уточняет Мордин.
— Другие делали бы это не так, согласна, — по голосу Миранды очевидно, что она невысокого мнения об этих «других». — Но даже если это было сложнее, я не думаю, что иначе она была бы прежней.
Пауза; должно быть, Мордин что-то жует.
— Я нахожу особо выдающимся то, как безупречно сливаются металлический скелет и органический. Я заметил, что она не испытывает никаких болей в спине, хотя ее осанка иногда бывает просто ужасна.
(Шепард, привычно ссутулившаяся, садится прямо).
— Я гарантировала, что каждая часть скелета подходит идеально, — говорит Миранда. — После всей подготовки было удовольствием ставить его на место.
На этом Шепард понимает, что с нее довольно. Она роняет вилку и резко разворачивается к ним.
— Вы не заметили, что я тоже здесь, да? — говорит она достаточно громко, чтобы сидящие за дальним столом подняли взгляды от своего кофе.
Мордин выглядит соответствующе удивленным, но Миранда смотрит с легкой улыбкой, и Шепард уверена — она совершенно точно знала, что Шепард их слышит.
— А, неважно.
Она оставляет свою еду и встает, затем проходит как можно быстрее в свою каюту, где сбрасывает ботинки и падает на кровать, прикрыв глаза рукой. Она пытается не думать ни о чем вообще.
Миранде требуется всего несколько минут, чтобы последовать за ней, набрать код доступа, войти внутрь и встать в изножье кровати.
— Было бы куда проще, если бы ты была довольна своим новым телом, Шепард. Неужели тебе настолько неприятно слушать, как его обсуждают? — спрашивает Миранда, и, несмотря на насмешливые слова, ее голос остается мягким.
Шепард поднимается, встает на коленях на кровати.
— Дело не в этом, — говорит она и притягивает Миранду к себе в постель. Миранда издает удивленный, но довольный звук, опирается руками на плечи Шепард. Шепард откидывается спиной на кровать и принимается за одежду Миранды.
— Могла бы и сказать мне, — упрекает Миранда, одновременно помогая Шепард отыскать застежку-молнию.
— Тогда ты бы смотрела на меня... собственно, так, как смотришь сейчас. Да, именно так. В точности, — отвечает Шепард.
Миранда даже не пытается скрыть усмешку.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ну конечно, — хмыкает Шепард и останавливает ее слова поцелуем.
Потом, когда Миранда полулежит, опираясь на локти, с прелестно растрепанными волосами, она рассказывает историю каждой кости, каждого органа в теле Шепард — до тех пор, пока Шепард не начинает чувствовать себя не столько порождением экспериментов, сколько величественным, прекрасным созданием.
К счастью, она слишком устала, чтобы смущаться, и потому просто засыпает, пока пальцы Миранды обводят ее тазовые кости.
— Даже когда ты была куском мяса с торчащими отовсюду трубками, ты продолжала бороться. Я чувствовала это. Ты хотела вернуться, — задумчиво произноит Миранда, словно говоря сама с собой.
Миранда безжалостно расталкивает ее.
— Что. Что случилось? — Шепард просыпается сразу в боевом режиме, мысли бешено мечутся в голове. Должно быть, Коллекционеры снова нашли их, и плазменные пушки кромсают корпус «Нормандии», как бумагу, голос Джокера хрипит в динамиках, пока корабль разваливается вокруг нее.
— Ты тяжелая, — говорит Миранда.
— А. Ой, — Шепард убирает руку, которой прижимала к себе Миранду. Наверное, она двигалась во сне.
Освобожденная, Миранда тут же выскальзывает из постели и начинает одеваться.
— Не могу поверить, что ты позволила мне здесь уснуть, — раздраженно замечает она.
— Куда ты так спешишь? — спрашивает Шепард, глядя на изящные линии ее спины.
— У меня вообще-то полно работы, Шепард.
— У тебя что-то вот здесь, — Шепард указывает пальцем. — В волосах застряло. Дай-ка я... — она протягивает руку.
Прищурившись, Миранда наклоняется к ней, и Шепард касается ее лица и целует ее, нежно и сентиментально, как — она знает — Миранда терпеть не может.
— Доброе утро, — говорит она.
Миранда резко отталкивается от ее плеча, так что Шепард падает обратно на постель.
— Ненавижу тебя, — говорит она, и пусть она не то чтобы покраснела, но выглядит смущенной. Шепард улыбается, довольная собой.
— Мне нужно поговорить с тобой о кое-чем важном, — говорит Миранда перед тем, как уйти, отчаянно пытаясь расчесать волосы пальцами. — Найдешь меня позже.
— Можешь сказать сейчас, — предлагает Шепард.
Миранда окидывает ее осуждающим взглядом.
— Не думаю, — говорит она и исчезает.
Шепард откидывается на спину, чувствуя себя лучше, чем когда-либо с тех пор, как проснулась на базе «Цербера».
— СУЗИ?
— Да, Шепард?
— Как там команда?
— Двести пятьдесят девять членов экипажа бодрствуют и готовы к службе, — сообщает СУЗИ.
— Дай-ка угадаю, одна из тех, кто не доложил о готовности — это я. — Шепард понимает намек и начинает приводить себя в порядок.
— Да. — Почти незаметная пауза. — Также трое членов экипажа не поставили свои будильники и, вероятно, проспят.
— Тогда лучше разбуди их, — советует Шепард.
— Да, Шепард.
Шепард находит ее позже, как Миранда и просила, и Миранда рассказывает ей о своей сестре.
— СУЗИ, скажи Джокеру, пусть прокладывает курс на Иллиум, — командует Шепард.
— Да, Шепард, — отзывается СУЗИ.
— Подожди, я даже еще не всё тебе рассказала... — начинает Миранда.
— Можешь закончить по дороге к Иллиуму, — говорит ей Шепард. Она никогда не видела Миранду такой — нервной, полностью открытой. Впервые она попросила Шепарда сделать что-то для нее.
— Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять, да? — говорит Шепард, хотя и думает — и замирает при этой мысли — что уже знает ответ.
— Доверять тебе? Неужели ты доверяешь мне? — спрашивает Миранда.
— Да, — говорит Шепард. — Конечно, доверяю.
Миранда прикрывала ей спину в стольких драках, что уже и не сосчитать. Для Шепард это — доверие.
— Даже несмотря на то, что я работают на Призрака? И докладываю ему? Как еще это назвать, если не предательством доверия? — Миранда приподнимает брови.
Шепард пожимает плечами.
— Ты делаешь свою работу?
Секунду Миранда молча изучает ее, словно бы не уверена, не пошутила ли Шепард.
— Ну хорошо, достаточно. Мы скоро доберемся до Иллиума, а мне всё еще нужно рассказать тебе, во что ты ввязываешься, — говорит Миранда, и Шепард позволяет ей увести разговор в безопасные воды.
Она берет Гарруса с собой на Иллиум — как будто в извинение за то, что произошло между ними после Горизонта. Он не говорит ничего, но коротко кладет руку ей на плечо, прежде чем подхватить оружие, и она благодарно ему кивает.
На Иллиуме ничего не идет по плану — но Шепард этого и ожидала, так что всё в порядке. Миранда перестала нервничать и теперь больше напоминает провод под током, готовый брызнуть искрами в любой момент, и вот это уже не в порядке. Шепард попросила бы ее не участвовать в этой вылазке, если бы она только послушала.
Она едва успевает не позволить Миранде убить Никета, ее друга детства, и спустя долгую бесконечную секунду Шепард беспокоится, не собирается ли Миранда застрелить ее.
Шепард ждет в отдалении, пока Миранда говорит с Орианой, стараясь не смотреть туда — но это ей не удается. Миранда улыбается настоящей, искренней улыбкой, и на ее лицо больно смотреть, такое отчаянное желание написано на нем — чтобы Ориана одобрила, или просто чтобы она сама ничего не испортила, особенно этот первый разговор, помочь подготовиться к которому не могли ни ее планы, ни ее гены.
— Ну, как оно прошло? — спрашивает Шепард, когда Миранда снова присоединяется к ним.
На лице Миранды по-прежнему остается та же улыбка — уже слабее, но всё еще заметная.
— Думаю, всё прошло хорошо, — говорит она и берет Шепард за руку. Гаррус переступает с ноги на ногу и делает вид, что внезапно очень заинтересовался городским пейзажем. — Спасибо, Шепард, — Миранда запрокидывает голову и целует ее.
Шепард не успевает даже среагировать, а Миранда уже отстраняется, избегая ее взгляда и по-прежнему улыбаясь. Она поспешно идет к докам, где ждет «Нормандия». Гаррус направляется туда же, бросив на Шепард подозрительно веселый взгляд.
Спустя пару минут, понимая, что притягивает взгляды случайных прохожих, Шепард следует за ними. Она готова вернуться на «Нормандию» и продолжить свою новую жизнь.
Название: Преддверие
Оригинал: Penultimate, Inquartata; разрешение на перевод запрошено
Размер: мини, 2613 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Бенезия/Сарен Артериус
Категория: гет
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: Сарен и Бенезия до индоктринации.
В первую очередь она обратила внимание на его громкий настойчивый голос. Он перекрывал грохот контейнеров с вещами, которые вышвыривали из открытых дверей батарианского посольства прямо в стену коридора. Он перекрывал и разозленные невнятные выкрики низких голосов батариацев — тех, кто собирал вещи и швырял их. Сочтя, что Совет не желает больше иметь с ними дела, батарианцы в ответ покидали Цитадель, и они были намерены весьма шумно выражать свое недовольство до тех пор, пока за ними не закроется шлюз транспортного корабля.
Батарианцы были рассержены, и Бенезия не могла упрекнуть их в этом.
Совет даже не пытался добиться заключения мира, перемирия или хотя бы временного договора, не предпринял ничего, чтобы способствовать взаимопониманию между двумя фракциями. Вместо этого Совет просто отказал в исполнении петиции батариацев. Таким образом, Совет фактически дал людям молчаливое разрешение продолжать свою агрессивную экспансию в галактике.
Воспользовавшись паузой между летящими батарианскими контейнерами, Бенезия двинулась дальше по коридору. В ответ на ее стремительное движение Шиала нахмурилась, безмолвно давая понять, что она не способна исполнять свой долг телохранителя, если Бенезия настаивает на том, чтобы оказываться на пути посторонних предметов без всякого предупреждения. Бенезия отмахнулась от ее возражений, пусть даже и не высказанных. Шиала часто бывала чересчур внимательной, забывая, что когда-то Бенезия и сама служила в коммандос. Став матриархом, она вовсе не забыла свои умения, сколько бы Шиала ни хмурилась.
Теперь, успешно миновав препятствие, Бенезия могла разобрать слова, которые произносились с таким чувством.
Она прислушалась.
— Ваш отказ батарианцам в их просьбе будет оплачен жизнями — и батарианскими, и человеческими, — говорил голос. — Обстановка Предела дестабилизируется еще сильнее. Враждебные настроения будут усиливаться, пока не достигнут точки кипения. А затем там случится война, так или иначе.
Другой голос — с похожими реверберациями — задал вопрос. Бенезия узнала его: советник Спаратус.
— Вы так в этом уверены?
— Будучи СПЕКТРом, я провел там десять лет. У меня есть глаза и уши в каждом поселении, на каждой колонии и каждой станции, и я знаю Предел лучше, чем любой из вас может надеяться узнать. Смерть — вот что последует за вашим безрассудным решением.
— Я не могу не задаться вопросом, — произнес голос советницы Тевос, — почему вы, Сарен Артериус, известный своей репутацией просчитанной беспощадности, граничащей с жестокостью, вдруг выступаете за заключение мира, которое спасет жизни. В частности, человеческие жизни, учитывая вашу неприкрытую неприязнь к этому виду.
— Я говорю о потенциале потерянных жизней с вашей перспективы, не с моей. В мои приоритеты эти жизни не входят — но зато входят в ваши.
— И какие же приоритеты у вас? — спросил советник Валерн, недавно назначенный саларианский делегат.
— Мой приоритет — поддержание равновесия в галактике. Действия человечества, их эскпансия, не могут продолжаться без всякого присмотра. Они не заслужили свое место. То, что вы отказываете батарианцам, — подарок для людей, сделанный за счет вида, который был ассоциированным членом Совета на протяжении тысячи лет.
— Простите, СПЕКТР. Несмотря на ваши возражения, наше решение не будет отменено, — сказал Спаратус. — Вы получите сообщение о следующем задании к концу дня.
Этим он, несомненно, давал понять, что разговор окончен, и Сарен был вынужден молча согласиться.
Кипя от возмущения, Сарен вышел из кабинета Спаратуса и едва не врезался прямо в Бенезию. Он успел затормозить — его рефлексы не уступали скорости коммандос.
— Прошу прощения, матриарх.
Бенезия указала на закрывающуюся дверь.
— Ничего страшного. Я слышала почти всё, что там говорилось, даже несмотря на шум. Вы были весьма эмоциональны.
Его бледные мандибулы прижались ко рту — турианская гримаса разочарования.
— Их невозможно ни в чем убедить.
— Когда Совет уже принял решение, их нелегко сбить с курса — так происходит уже сотни лет. — Бенезия сделала паузу, задумавшись о причинах его настойчивости, об этом неожиданном призыве к миру от того, кто так привык к хладнокровным убийствам. — Я хотела бы подробнее обсудить ваши аргументы. Если вы не возражаете, разумеется.
Поза Сарена не изменилась — признак того, что он, скорее всего, отвергнет ее предложение. Но, подобно тому, как он только что отступил назад от столкновения с ней, он отступил от своего отказа, и взгляд его синих глаз смягчился достаточно, давая понять, что он открыт для новых идей.
— Я ничуть не возражаю, но я не ел с самого утра. Боюсь, мои аргументы заглушит мой протестующий желудок.
— Ничто не помешает нам обсудить всё это за обедом, — Бенезия указала куда-то в направлении плазы за посольствами. — Здесь неподалеку есть мое любимое кафе, и они предлагают широкий выбор из декстро-меню.
— Что ж, тогда ведите, матриарх.
— О, прошу вас, — сказала она, сигнализируя Шиале, что собирается уйти, — не нужно формальностей. Называйте меня Бенезия.
Это была одна из самых странных первых бесед, которые ей доводилось вести: они говорили о смерти. Смерть была постоянной спутницей Сарена, и он не мог рассказать ни о чем, чего она бы не касалась. Но, пусть смерть и была неизбежна для всех, нельзя было уйти и от жизни, и Бенезия пыталась повернуть разговор в сторону жизни рядом со смертью.
Это оказалось нелегкой задачей.
— Бенезия, — сказал Сарен, сложив руки поверх скатерти, — я буду честен. У меня есть ровно два правила. Первое — никогда не убивать без причины. Второе — всегда можно найти причину, чтобы убить кого-то.
Она задумчиво вгляделась в стакан азарийского меда в руке. Ардат-якши обладали огромным потециалом смерти, но они были также способны принять мирную жизнь.
— Следствие: всегда можно найти причину оставить кого-то в живых.
Сарен наклонил голову, соглашаясь с ней.
Бенезия отпила глоток и поставила стакан на стол.
— Советница Тевос упоминала, что вы не любите человечество. Должна признать, даже я слышала об этой чрезмерной неприязни, вероятно, происходящей от того, что вы потеряли брата в инциденте с ретранслятором 314. Как и советница Тевос, я бы предположила, что вы предпочтете увеличить число человеческих жертв, к которым приведет дестабилизация Скиллианского Предела, и потому не станете оспаривать решение Совета. Но вы, напротив, возразили. Достаточно резко.
— Моя неприязнь, — в устах Сарена «неприязнь» прозвучала как «отвращение», — к человечеству не имеет никакого отношения к тому, что случилось с моим братом. Дело в заслугах. Люди — наглые выскочки. Им позволили основать посольство, когда они еще едва понимали, что такое Цитадель.
— Вы против того, чтобы новые виды становились ассоциированными членами Совета?
— Нет, конечно же, нет. Но они должны быть достойны этого. — Сарен сжал кулаки, вновь испытывая прилив эмоций. — Волусы заслужили свое посольство только после того, как создали Объединенный Банк. А что сделали люди за какие-то восемь лет? Нарушили законы Совета, попытавшись активировать спящий ретранслятор, и понадобилось останавливать их силой. А потом они нарушили законы Совета еще раз, проводя запрещенные разработки ИИ.
Принесший их заказ официант заставил Сарена прерваться. Помня, что он не ел несколько часов, Бенезия подождала, пока он не отставил в сторону опустевшую тарелку, и только затем спросила:
— Но Альянс Систем был предупрежден и оштрафован за эксперименты с ИИ, не так ли?
— Да, но... — он посмотрел на дорожку неподалеку, где молодая кварианка, наверняка в Паломничестве, спорила с двумя турианцами — офицерами СБЦ. — Когда кварианцы позволили гетам обрести разум с помощью их модификаций, они потеряли свое посольство. Люди даже не заслужили посольство здесь, но им всё равно дали его сохранить. Я уверен, что кварианцы предпочли бы заплатить все штрафы, чем быть обреченными на их теперешнее прискорбное существование.
Бенезия перевела взгляд на кварианку: она видела не маску и скафандр, которые они вынуждены были носить из-за своих ошибок, но народ, который когда-то могла видеть вся галактика. Теперь, чтобы кто-то мог увидеть красоту кварианского разума или тела, кварианцы рисковали умереть. Вся их красота скрылась от мира. Весь народ был обречен на скитания из-за одной ошибки. Бенезия повернулась к Сарену.
— Вы считаете, что кварианцы были наказаны несправедливо?
— Нет, — он коротко покачал головой. — Кварианцы заслужили свое изгнание так же, как заслужили членство в Совете. Я просто считаю, что новые виды не следует сразу же принимать как равных. Они должны доказать, чего стоят, предложить некий вклад в общее благо, как делали все другие виды до них.
Да, только турианцы могли так смотреть на галактическую политику. В турианской культуре личные нужды всегда были подчинены высшему благу группы. Теперь Бенезия могла понять враждебность Сарена к людям — он считал галактику такой же меритократией, как и турианское общество. Если рассматривать галактику как увеличенную версию группы, то разные виды исполняли в ней роль отдельных граждан. Для турианца, и в частности для Сарена, действия Совета выглядели так, словно они покровительствовали одному из граждан, причем такому, который не заслужил этого. С точки зрения Сарена, батарианцы внесли свой вклад за то время, что были гражданами галактики, тогда как люди не вложили ни времени, ни усилий и ничем не заслужили право на экспансию. Но Совет обошел батариацев в пользу людей.
Бенезия озвучила свои рассуждения.
Глаза Сарена сверкнули.
— Да. Вы понимаете. Я даже не рассчитывал, что это может понять кто-то, кроме туриацев.
Его лицо озарилось рвением, и Бенезия подумала, что Сарен не так уж часто чувствовал, что его вообще хоть кто-то понимает.
Она хотела понять его больше. Возможно, она сможет что-то изменить. Возможно, это заставит его искать больше причин для того, что оставить кого-нибудь в живых, вместо того, чтобы убить.
После обеда Сарен признался, что хотел бы побеседовать с ней еще.
— Я буду не против, — ответила Бенезия.
Они встретились снова. И снова разговаривали. Обсуждали жизнь и смерть. Иногда они говорили о повседневных вещах, не столь драматичных. Бенезия обнаружила, что Сарен искренне заинтересован загадочной причиной исчезновения протеан, а затем была вынуждена объяснить холодные отношения между ней и ее дочерью, занимавшейся изучением протеан.
— Это нормально, уверяю тебя. Подобное часто случается между матерями-азари и их дочерьми-девами. Это пройдет. — Сарен выглядел не убежденным: казалось, это совершенно непонятная ему идея. Тогда Бенезия спросила: — Разве турианцы не испытывают тех же проблем в своих семьях?
Сарен казался совсем сбитым с толку.
— Нет.
— Я не отказалась от нее, если ты подумал об этом. Она — моя дочь, и я горжусь ей. У нас просто... сложные отношения в текущий момент. — Она запнулась, вспомнив, сколько лет прошло с тех пор, как она разговаривала с Лиарой. — Несколько моментов.
Он рассмеялся — низким гулом, вибрирующим в его груди.
— Несколько изрядно затянувшихся моментов. — Сарен замолчал в задумчивости, а затем поднял глаза, глядя в лицо Бенезии. — Тебе стоило бы сказать ей.
Бенезия наклонила голову набок: настала ее очередь недоумевать.
— Сказать ей что?
— Что ты ей гордишься. Ты — матриарх, да, но даже ты можешь однажды достичь того момента, когда останется слишком мало времени и слишком много несказанного.
Бенезия предпочла оставить совет для Сарена на будущее и сосредоточиться на настоящем.
— Ты говоришь так, словно у тебя есть опыт.
— Последний раз я говорил с братом через коммуникатор. По его позиции должны были открыть огонь с орбиты. Он должен был быть уничтожен вместе с тем, что могло уничтожить нас всех. Я пообещал, что буду оплакивать его. И что я отомщу за него.
— Отомстишь кому? Мне казалось, ты говорил, что не ненавидишь людей за его гибель. Или память меня подводит?
— Не напрямую, нет. Мой брат так сильно верил в свои убеждения, что был вынужден использовать нечто, что извратило и убило его. Он верил, что наш народ не должен склоняться перед волей тех, кто позволяет недостойным продвигаться вверх. И за это я продолжаю бороться. Человечество должно знать свое место. Все должны знать свое место. А если они хотят занять другое, они должны заслужить повышение.
Бенезия понимала его внутреннюю борьбу. Сарен испытывал огромную любовь к своему народу, и не меньшую любовь к своему брату. И потому он оплакивал брата. И оплакивал потери своего народа, которые он видел и пытался возместить — с помощью силы, если необходимо. И для него это оказывалось необходимо. Он не чуждался применения силы и не страшился его. Те, кто не понимал его, не знал его целей, могли бы решить, что он наслаждается убийствами. Но это было не так. Для Сарена смерть была всего лишь инструментом — но именно этот инструмент он знал лучше всего.
Бенезия по-прежнему хотела лучше понять его.
До сих пор ее не привлекали турианцы. Слишком колючие, говорила она подруге столетия назад. Но тайна и потенциал того, чему она могла научиться и чему мог научиться он, поиски новых путей к пониманию вместе — это было достаточным искушением.
К их обычным разговорам прибавились другие — беседы, что несли иное удовольствие.
Первый взгляд на разум Сарена оправдал ее выбор. Его разум, пусть и окутанный тенями, которые она не могла внятно различить, был ясным. Энергичным, полным надежды. Он оставался открытым к обучению, и его тяга к знаниям потрясала. Он ценил ум даже выше, чем воинскую доблесть.
Когда Бенезия заметила, с каким восхищением он воспринимает пылающую ясность ее интеллекта, она испытала гордость. Сарен был так же заинтригован ею, как и она — им.
Некоторые из ее учениц высказывали сомнения. Возражения. Он был ее противоположностью, даже больше, чем партнерша, которую она оставила больше столетия назад. Но с ним было иначе. Сарен не был таким непокорным. Если изменить его методы, направить его к поискам причин сохранять жизнь, а не убивать — это могло бы спасти многих и многих. Не только жизни тех, с кем Сарен сталкивался на заданиях СПЕКТРа, но и его собственную жизнь. И то, и другое были достойными целями, и Бенезия всерьез заботилась о них. О нем.
Когда Бенезия выступила против сомнений и назвала свои причины, Шиала согласилась. Согласились и другие. Были и те, кто оказался против, но Бенезия не стала упрекать их. Они просто не видели того, что видела она.
С самого начала Сарен был открыт к аргументам рассудка и логики так же, как был открыт к аргументам эмоций и страсти. Бенезия восхищалась его восприимчивостью к переменам. Она восхищалась его способностью надеяться и видеть эти надежды воплощенными.
В нем была добрая сторона. Окажись иначе, его яркие моменты и его энтузиазм утонули бы в тени. Он не скрывал от нее ничего, что мог бы скрыть, и смутные тени, которые она не могла вывести на свет, не отличались от теней, присутствующих в любом разуме.
Они продолжали свои беседы — и старые, и новые.
А затем Сарен захотел показать ей нечто столь же важное для него, как и его народ, — но только это требовало путешествия на край галактики. Искренность его слов отражала напряжение в его голосе, когда он попросил ее отправиться с ним.
Это путешествие было совсем небольшой жертвой — достойной жертвой — ради того, чтобы увидеть что-то настолько важное для него. Бенезия согласилась.
Затем она с нежностью провела пальцем вдоль щеки Сарена, и его мандибулы вздрогнули в улыбке.
Ну и перевод с зимней тоже, так компактнее (=
переведено пополам с Grey Kite aka R.L.
Название: Сердце, что поет
Оригинал: a heart that sings, starstrung; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 3992 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Миранда Лоусон/ф!Шепард, другие
Категория: джен/фемслэш
Жанр: повседневность, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Вполне возможно, Шепард задумывается о том, что это означает — быть возвращенной из мертвых, — не так сильно, как следовало бы.
Предупреждения: ранения, протезирования
ЧИТАТЬ
Вполне возможно, Шепард задумывается о том, что это означает — быть возвращенной из мертвых, — не так сильно, как следовало бы.
Начать с того, что у нее на это попросту нет времени. С момента пробуждения на базе «Цербера» всё сводилось к тому, чтобы остаться в живых. Во многих отношениях эта ее новая жизнь не так уж отличается от предыдущей.
И, возможно, она просто не готова задумываться. Она прекрасно себя чувствует, и, может быть, скучает по старым шрамам — по памяти о прошлых сражениях, которую они в себе заключали, — но ее биотика так же надежна, как и всегда, ее команда собирается вместе, и она чувствует, как быстрее бежит по жилам кровь после хорошей драки. Обычно этого хватает, чтобы не возникало никакого желания смотреть глубже.
Вот почему, вероятно, Шепард и запоздала с тем, чтобы взглянуть реальности в лицо. Оглядываясь назад, ей некого обвинять, кроме самой себя. Подумав, что они разобрались уже со всеми врагами, она сняла шлем — чтобы ветер остудил пот у нее на лице. Новичковая ошибка.
Но она всё равно злится, как черт, когда снайперский выстрел Коллекционера попадает ей в ключицу, и она валится на спину, рефлекторно дрыгнув ногами.
Джек неразборчиво рычит что-то — то ли от злости, что ее застали врасплох, то ли в предвкушении убийства еще одного врага. Биотика вспыхивает голубым, и Шепард предполагает, что с Коллекционером разобрались — потому что новых выстрелов не следует.
Следом Джек склоняется над ней — бритая голова почти заслоняет солнце.
— А ты не тихоня, когда по тебе прилетает, а? — говорит она восхищенно.
Шепард отвечает какой-то грубостью — что, должно быть, недальновидно, но Джек только ухмыляется шире. В любое другое время Шепард порадовалась бы тому, что Джек способна на какие-то эмоции, кроме жажды крови и ярости.
В поле зрения появляется Джейкоб. Он держит настороженную дистанцию, как если бы ожидал, что Шепард может на него замахнуться. Она была бы не прочь, если бы не чувствовала себя так, словно грудь у нее разорвана на миллиард мельчайших клочков.
— Кто-нибудь из вас, хуев ебаных, вызовет «Нормандию» подобрать нас? — удается ей проговорить.
— Уже, — сдержанно отвечает Джейкоб и исчезает, оставляя Джек приглядеть за ней.
— Должна сказать тебе, Шепард: выглядит это так себе, — говорит Джек, вытягивая шею, чтобы лучше рассмотреть ключицу Шепард. Шепард отталкивает ее прочь. Волна боли от движения едва не лишает ее сознания, но ей удается удержать в фокусе взгляда ухмылку на лице Джек.
— Нахуй. Блядь.
Как раз это время выбирает «Нормандия», чтобы выйти на связь.
— Ничего себе, — тянет Джокер, и Шепард слышит знакомый гул приближающихся двигателей корабля. — Разве так разговаривают со своими храбрыми и благородными спасителями?
* * *
— Послушайте, док, — говорит Шепард, уставясь в потолок медицинского отсека и от нечего делать пытаясь проследить какие-то закономерности на гладком хроме. Обезболивающие, которые дала ей Чаквас, подействовали, но она по-прежнему ощущает каждый тычок и перемену положения.
— Да, Шепард? — Голос у Чаквас напряженный, сосредоточенный.
— Не то чтобы я хочу указывать вам, как делать вашу работу, но вы там ведь уже довольно долго ковыряетесь? Может, мне помочь вам, если ищете что-нибудь? — спрашивает Шепард и не может ничего поделать с нотками паники, просочившимися в голос. Один из подтеков на потолке напоминает молотильщика, решает она.
Чаквас выпрямляется и смотрит на Шепард сверху вниз; перчатки у нее на руках лоснятся от крови. Она выглядит так, словно ее что-то очень сильно удивило.
— Подождите немного, хорошо? — Она откладывает в сторону инструменты, стаскивает перчатки и покидает медотсек.
— Какого... — произносит Шепард, глядя ей вслед. Поднимает голову и смотрит на свою рваную рану, а следом падает обратно; перед глазами у нее все плывет.
— СУЗИ?
— Да, Шепард? — Для ИскИна «Цербера», который докладывает о каждом их передвижении напрямую Призраку, у нее чертовски приятный голос.
— Как там команда? — спрашивает Шепард; как знать, быть может, Джек в ее отсутствие решит взять весь инженерный отсек в заложники, или Мордин выпустит на волю свежесостряпанную заразу.
— Все двести шестьдесят три члена экипажа на борту этого корабля демонстрируют стабильные жизненные показатели с минимальным уровнем стресса, Шепард.
— Замечательно, СУЗИ, — отвечает Шепард, удивляясь, откуда ИскИну все это известно, но не желая спрашивать. — Спасибо, что держишь в курсе.
Двери медотсека открываются, впуская внутрь Чаквас — и Миранду Лоусон.
— Ну, отлично, Шепард. Погляди, что ты наделала, — говорит Миранда, натягивая перчатки и ощупывая рану Шепард.
— Что она здесь делает? — спрашивает Шепард у Чаквас, стоящей по другую от нее сторону.
— Боюсь, что я не настолько хорошо знакома с вашим новым телом, как оперативник Лоусон, — говорит Чаквас, и Шепард чувствует удовлетворение от того, с какой горечью это звучит.
— Ключицу тебе разнесло практически вдребезги, — сообщает Миранда. — Решила дать Коллекционерам немного поупражняться на ней в стрельбе, так, что ли?
— Это моя ключица, и я могу делать с ней всё, что, блядь, захочу.
— Ключицы большинства людей не стоят столько же, как небольшая орбитальная станция.
— Плевать. Просто почини ее, — проговаривает Шепард, стиснув зубы. Миранда вытаскивает из ее раны какой-то искореженный осколок, который не выглядит ни как пуля, ни как фрагмент кости. Он посверкивает алым и серебром.
Миранда ловит ее взгляд и улыбается так, словно бы не держит прямо сейчас в руках кусок того, что — как знает Шепард — должно быть частью ее скелета.
— Изготовленный путем электронно-лучевой присадки титановый протез, с частицами чистейшего нулевого элемента, с вживленной лучшей кибернетикой «Цербера», — проговаривает Миранда с немалой долей гордости.
— В точку, — говорит Шепард.
— Надеюсь, у вас в каюте есть запасные ключичные кости, — сухо произносит Чаквас, и тогда Миранда, кажется, вспоминает, что Шепард вообще-то серьезно ранена.
— Нет, — говорит Миранда. — Но мы можем использовать электронно-лучевые принтеры, с помощью которых «Нормандия» превращает весь этот добытый палладий и иридий в новые укрепления корпуса и модернизирующие дополнения для орудий. Всё, что нам нужно, это чертеж.
— Который, как предполагается, у нас есть? — спрашивает Чаквас.
— Само собой. — В голос Миранды просачивается раздражение. Она бросает на Шепард последний неодобрительный взгляд и удаляется из медотсека — предположительно, для того, чтобы напечатать Шепард новую ебаную ключицу.
— Вы и вправду раньше не видели ничего похожего, док? — спрашивает Шепард у Чаквас.
— Я видела множество солдат со скелетными имплантатами. Но не у многих из них в довесок шло столько церберовской техники.
— А, ну хорошо, — говорит Шепард, ощущая, что ее слегка подташнивает.
— Это не делает вас менее коммандером Шепард, — твердо произносит Чаквас, и Шепард не находится с ответом.
Миранда возвращается, победоносно держа перед собой только-только отпечатанную ключицу.
— Еще тепленькая, — объявляет она, и Шепард против воли отворачивается, стиснув зубы.
Чаквас дает ей успокоительное — на сей раз более сильное, и последнее, что видит Шепард, — это как Миранда, с волосами, завязанными сзади, чтобы не мешали, указывает Чаквас направление входа, невесомо касаясь пальцами ее кожи.
* * *
Когда Шепард просыпается, то видит тонкую алую линию у себя поперек ключицы, и хотя кожа на ощупь кажется нежной и только что восстановленной, никакого другого неудобства она не чувствует.
Она рефлекторно поводит плечом, но то даже не побаливает. Шепард частью в ужасе, частью — впечатлена, и ей любопытно: не той ли самой частью, которую «Цербер» — и Миранда — сунули внутрь нее.
— СУЗИ? — спрашивает она, потому что Чаквас нигде не видно.
— Да, Шепард?
— Как там команда?
— Девяносто восемь процентов экипажа спит. Среди оставшихся двух процентов двое членов экипажа имеют ранее задокументированные нарушения сна, еще один — Миранда Лоусон, и оставшийся — вы.
Шепард сдирает с себя медицинский халат и переодевается в собственную одежду, не утруждая себя больше ничем, кроме засунутых в ботинки ног, и отправляется на поиски Миранды Лоусон.
— СУЗИ сообщила, что ты не спишь, — говорит Миранда, открывая дверь к себе в кабинет, явно принимая во внимание растрепанный вид Шепард.
Шепард хмурится.
— О, не надо так на меня смотреть. — Миранда опирается спиной о свой стол и сама глядит на Шепард. — Ну же? Я жду вопросов.
У нее и впрямь есть вопросы, но это не значит, будто она намерена мириться с самодовольным видом Миранды.
— Развлекаешься, да?
Миранда вроде как пожимает плечами.
— Я горжусь проделанной работой. И горжусь тобой, Шепард.
Шепард бросает на нее странный взгляд, а следом припоминает, что Миранда вовсе не то имела в виду. И теперь Миранда выглядит еще более самодовольно, чем в тот первый раз после ее пробуждения.
Она едва удерживается, чтобы не ущипнуть себя за переносицу. Дурная привычка, перенятая у Андерсона, но бесполезная в нынешней ситуации.
— Просто. Скажи. Что ты сделала со мной. — Голос Шепард от нетерпения делается более грубым, чем следовало бы.
Глаза Миранды сужаются.
— Полагаю, тебе стоит конкретизировать, — резко говорит она.
— Ну если так, — вздыхает Шепард. Вежливость. Она может быть вежливой. — Почему бы просто не рассказать мне, на какую долю я теперь синтетическая?
На сей раз Миранда явно довольна вопросом.
— Около семидесяти пяти процентов твоего скелета сгорело во время вхождения тела в атмосферу. Конечно, все эти части пришлось заменить.
— Конечно, — говорит Шепард.
— Большинство твоих органов и мышечных тканей нуждались в регенерации. На это пошли лучшие технологии стволовых клеток. Печень тебе, впрочем, удалось сохранить. Примерно восемьдесят процентов печени, если точнее.
— А мой мозг? С ним что?
Миранда оглядывает ее.
— О. Вот в чем дело.
Шепард мрачно растягивает губы в улыбке.
— Только сообразила, почему я задаю все эти вопросы, правда? Точно не из научного, блядь, любопытства, уж будь уверена.
Выражение лица Миранды делается прохладным — как и всегда, когда она думает, будто Шепард ведет себя неразумно.
— Каким-то образом я догадалась, что оно тут ни при чем.
— Так что? — спрашивает Шепард.
— Тебе стоит поблагодарить этот твой Альянс. Шлемы, которые они цепляют на вашу броню, из весьма прочного материала. Твой череп почти полностью уцелел, и твой мозг пережил только довольно мягкое сотрясение. С кожей и волосами всё было безнадежно, однако... — Миранда прерывается, указывая на лицо Шепард. — Ты бы этого не сказала, не так ли?
Шепард шумно выдыхает. Она и не осознавала, насколько сильно это давит на нее: возможность того, что у нее под черепом — только один огромный церберовский имплантат.
— И всё на этом? — спрашивает Миранда, наклонив голову к плечу. — Я думала, у меня найдется для тебя больше.
— Это всё, что я хотела знать. Что до всего прочего — я лучше обошлась бы без этого, если тебе всё равно.
— Я всегда готова рассказать то, что тебе захочется узнать. Однако я имела в виду не ответы на дополнительные вопросы, — произносит Миранда, и, вероятно, именно то, как легко она это делает, и застает Шепард врасплох.
Она недостаточно быстро скрывает свою реакцию — замешательство, удивление, интерес, — и Миранда, скорее всего, замечает, как всё это в быстрой последовательности мелькает на лице Шепард: если судить по тому, как она придвигается ближе.
— В самом деле? Миранда, да я тебе хоть нравлюсь?
Шепард вдруг чувствует себя так, словно ее толкнули на край чего-то — и попросили прыгнуть.
— Это к делу не относится, не правда ли? — Миранда сжимает ладонь на ее бицепсе. Делает это так собственнически и оценивающе, что Шепард охватывает дрожь.
— Ох, — произносит она и дает притиснуть себя к стене, раздвинув ноги так, чтобы Миранда могла прижаться теснее, и устроив одну руку на изгибе поясницы Миранды. Когда Миранда наклоняется, чтобы поцеловать Шепард, кончики ее волос щекочут той пальцы.
Каждое ощущение вдруг становится чересчур интенсивным, подробным до неузнаваемости, и Шепард в противовес этому закрывает глаза — что каким-то образом помогает. Она сосредотачивается на прикосновении губ Миранды, жадных, ищущих. Миранда захватывает контроль над поцелуем, и Шепард позволяет ей это.
Поцелуй делается рассеянным; внимание Миранды переключается на то, чтобы расстегнуть штаны Шепард спереди, скользя ладонью ей под белье. Шепард не может сдержаться — и выдыхает прерывисто прямо Миранде в губы.
Пальцы Миранды набирают темп: неумолимый, ошеломляющий. Она больше не целует Шепард — откидывает голову назад и смотрит той в лицо потемневшими глазами, а следом Шепард выгибает спину, и ужасающей силы удовольствие захлестывает ее. На одно долгое мгновение она забывает, как дышать.
Миранда кладет ладонь на ее вздрагивающее, бьющееся в ритме пульса горло, устроив руку точно поверх новой ключицы Шепард, и целует ее вновь.
* * *
Шепард прилагает героические усилия, чтобы не думать об этом снова. Линия на ключице выцветает и исчезает, даже не чешется. Но порой, когда она одевается, ее ладони скользят по ребрам, грудине, по затылку и шее, и она вспоминает всю эту церберовскую технику под кожей, удерживающую ее в живых.
Символично, что ее кости теперь сделаны из того же материала, что и «Нормандия». Их обеих вернули из мертвых, в конце концов.
Она обнаруживает, что проще всего забыть об этом, когда она в броне — тогда ей не нужно больше быть человеком, только силой природы, когда необходимы только рефлексы и инстинкты, и выполненная работа. Нужно спасать галактику, и она — единственная, кто может это сделать. Всё прочее отходит на второй план.
Так что, может, она заслуживает того взгляда, каким смотрит на нее Кайден: словно бы не узнаёт, кто она — или что она такое.
— Я не хочу это обсуждать, — говорит Шепард Гаррусу, когда он пытается поднять эту тему.
— Этот придурок даже не знает, о чем говорит, — заявляет он, но это звучит почти как вопрос, будто он ждет, чтобы Шепард с ним согласилась.
Она ждет, пока он договорит, смотрит, как он замолкает с обидой или, может, с разочарованием. На ней по-прежнему надета броня. Всё прочее — неважно.
Наконец он понимает, что ей нечего сказать, и просит разрешения удалиться — безупречный турианский военный, вовсе не тот Гаррус, которого она знает, — и об этом она сожалеет больше всего.
В итоге ей всё равно приходится снимать броню. Она говорит с Тали, которая по большей части занимает беседу рассказами о двигателе «Нормандии», и в ее голосе звучит неохотное уважение. Она еще не знает о Кайдене, хотя Шепард уверена — Гаррус скоро ей расскажет.
— И рядом не стояла со старой «Нормандией», конечно, — говорит Тали, и Шепард ловит себя на том, что прячет улыбку, слыша в ее интонациях верность прежнему кораблю. Ее голос повышен точно до нужной громкости, чтобы слышали стоящие неподалеку инженеры «Цербера», которые притворяются, будто не подслушивают. — Но это всё равно прекрасный корабль, Шепард, — добавляет она, уже тише.
Шепард проверяет, как дела у Джек, и обнаруживает, что хорошее настроение у той давно испарилось, сменившись затаенной злобой свернувшейся в клубок змеи, готовой ударить, и ненависть старых воспоминаний пылает у нее в глазах.
Уходит немало времени на то, чтобы Джек прекратила на нее огрызаться, и даже тогда кажется, что они почти ничего не добились. Когда Шепард уходит, Джек лежит на койке, скорчившись, и крепко сжимает пистолет.
К этому моменту Шепард успевает устать и проголодаться, так что она направляется в столовую. Столы по большей части пусты, не считая парочки членов экипажа, пьющих кофе в расслабленном молчании, и Миранды с Мордином, оживленно беседующих к углу.
Шепард разогревает свою порцию и усаживается за пустой стол, по-прежнему думая о Джек, и потому не сразу замечает, что Мордин и Миранда говорят о ней.
— Альянс генетически улучшает своих солдат постоянно, не так ли? — спрашивает Мордин.
— Да, но это обычно делается для преимуществ в физической подготовке, — отвечает Миранда. — Она уже была эффективным солдатом, с этим не было нужды что-то еще делать. И к тому же, генетические улучшения — не мой метод работы.
— Совершенно никаких модификаций? — скептически уточняет Мордин.
— Другие делали бы это не так, согласна, — по голосу Миранды очевидно, что она невысокого мнения об этих «других». — Но даже если это было сложнее, я не думаю, что иначе она была бы прежней.
Пауза; должно быть, Мордин что-то жует.
— Я нахожу особо выдающимся то, как безупречно сливаются металлический скелет и органический. Я заметил, что она не испытывает никаких болей в спине, хотя ее осанка иногда бывает просто ужасна.
(Шепард, привычно ссутулившаяся, садится прямо).
— Я гарантировала, что каждая часть скелета подходит идеально, — говорит Миранда. — После всей подготовки было удовольствием ставить его на место.
На этом Шепард понимает, что с нее довольно. Она роняет вилку и резко разворачивается к ним.
— Вы не заметили, что я тоже здесь, да? — говорит она достаточно громко, чтобы сидящие за дальним столом подняли взгляды от своего кофе.
Мордин выглядит соответствующе удивленным, но Миранда смотрит с легкой улыбкой, и Шепард уверена — она совершенно точно знала, что Шепард их слышит.
— А, неважно.
Она оставляет свою еду и встает, затем проходит как можно быстрее в свою каюту, где сбрасывает ботинки и падает на кровать, прикрыв глаза рукой. Она пытается не думать ни о чем вообще.
Миранде требуется всего несколько минут, чтобы последовать за ней, набрать код доступа, войти внутрь и встать в изножье кровати.
— Было бы куда проще, если бы ты была довольна своим новым телом, Шепард. Неужели тебе настолько неприятно слушать, как его обсуждают? — спрашивает Миранда, и, несмотря на насмешливые слова, ее голос остается мягким.
Шепард поднимается, встает на коленях на кровати.
— Дело не в этом, — говорит она и притягивает Миранду к себе в постель. Миранда издает удивленный, но довольный звук, опирается руками на плечи Шепард. Шепард откидывается спиной на кровать и принимается за одежду Миранды.
— Могла бы и сказать мне, — упрекает Миранда, одновременно помогая Шепард отыскать застежку-молнию.
— Тогда ты бы смотрела на меня... собственно, так, как смотришь сейчас. Да, именно так. В точности, — отвечает Шепард.
Миранда даже не пытается скрыть усмешку.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ну конечно, — хмыкает Шепард и останавливает ее слова поцелуем.
Потом, когда Миранда полулежит, опираясь на локти, с прелестно растрепанными волосами, она рассказывает историю каждой кости, каждого органа в теле Шепард — до тех пор, пока Шепард не начинает чувствовать себя не столько порождением экспериментов, сколько величественным, прекрасным созданием.
К счастью, она слишком устала, чтобы смущаться, и потому просто засыпает, пока пальцы Миранды обводят ее тазовые кости.
— Даже когда ты была куском мяса с торчащими отовсюду трубками, ты продолжала бороться. Я чувствовала это. Ты хотела вернуться, — задумчиво произноит Миранда, словно говоря сама с собой.
* * *
Миранда безжалостно расталкивает ее.
— Что. Что случилось? — Шепард просыпается сразу в боевом режиме, мысли бешено мечутся в голове. Должно быть, Коллекционеры снова нашли их, и плазменные пушки кромсают корпус «Нормандии», как бумагу, голос Джокера хрипит в динамиках, пока корабль разваливается вокруг нее.
— Ты тяжелая, — говорит Миранда.
— А. Ой, — Шепард убирает руку, которой прижимала к себе Миранду. Наверное, она двигалась во сне.
Освобожденная, Миранда тут же выскальзывает из постели и начинает одеваться.
— Не могу поверить, что ты позволила мне здесь уснуть, — раздраженно замечает она.
— Куда ты так спешишь? — спрашивает Шепард, глядя на изящные линии ее спины.
— У меня вообще-то полно работы, Шепард.
— У тебя что-то вот здесь, — Шепард указывает пальцем. — В волосах застряло. Дай-ка я... — она протягивает руку.
Прищурившись, Миранда наклоняется к ней, и Шепард касается ее лица и целует ее, нежно и сентиментально, как — она знает — Миранда терпеть не может.
— Доброе утро, — говорит она.
Миранда резко отталкивается от ее плеча, так что Шепард падает обратно на постель.
— Ненавижу тебя, — говорит она, и пусть она не то чтобы покраснела, но выглядит смущенной. Шепард улыбается, довольная собой.
— Мне нужно поговорить с тобой о кое-чем важном, — говорит Миранда перед тем, как уйти, отчаянно пытаясь расчесать волосы пальцами. — Найдешь меня позже.
— Можешь сказать сейчас, — предлагает Шепард.
Миранда окидывает ее осуждающим взглядом.
— Не думаю, — говорит она и исчезает.
Шепард откидывается на спину, чувствуя себя лучше, чем когда-либо с тех пор, как проснулась на базе «Цербера».
— СУЗИ?
— Да, Шепард?
— Как там команда?
— Двести пятьдесят девять членов экипажа бодрствуют и готовы к службе, — сообщает СУЗИ.
— Дай-ка угадаю, одна из тех, кто не доложил о готовности — это я. — Шепард понимает намек и начинает приводить себя в порядок.
— Да. — Почти незаметная пауза. — Также трое членов экипажа не поставили свои будильники и, вероятно, проспят.
— Тогда лучше разбуди их, — советует Шепард.
— Да, Шепард.
* * *
Шепард находит ее позже, как Миранда и просила, и Миранда рассказывает ей о своей сестре.
— СУЗИ, скажи Джокеру, пусть прокладывает курс на Иллиум, — командует Шепард.
— Да, Шепард, — отзывается СУЗИ.
— Подожди, я даже еще не всё тебе рассказала... — начинает Миранда.
— Можешь закончить по дороге к Иллиуму, — говорит ей Шепард. Она никогда не видела Миранду такой — нервной, полностью открытой. Впервые она попросила Шепарда сделать что-то для нее.
— Ты ведь знаешь, что можешь мне доверять, да? — говорит Шепард, хотя и думает — и замирает при этой мысли — что уже знает ответ.
— Доверять тебе? Неужели ты доверяешь мне? — спрашивает Миранда.
— Да, — говорит Шепард. — Конечно, доверяю.
Миранда прикрывала ей спину в стольких драках, что уже и не сосчитать. Для Шепард это — доверие.
— Даже несмотря на то, что я работают на Призрака? И докладываю ему? Как еще это назвать, если не предательством доверия? — Миранда приподнимает брови.
Шепард пожимает плечами.
— Ты делаешь свою работу?
Секунду Миранда молча изучает ее, словно бы не уверена, не пошутила ли Шепард.
— Ну хорошо, достаточно. Мы скоро доберемся до Иллиума, а мне всё еще нужно рассказать тебе, во что ты ввязываешься, — говорит Миранда, и Шепард позволяет ей увести разговор в безопасные воды.
* * *
Она берет Гарруса с собой на Иллиум — как будто в извинение за то, что произошло между ними после Горизонта. Он не говорит ничего, но коротко кладет руку ей на плечо, прежде чем подхватить оружие, и она благодарно ему кивает.
На Иллиуме ничего не идет по плану — но Шепард этого и ожидала, так что всё в порядке. Миранда перестала нервничать и теперь больше напоминает провод под током, готовый брызнуть искрами в любой момент, и вот это уже не в порядке. Шепард попросила бы ее не участвовать в этой вылазке, если бы она только послушала.
Она едва успевает не позволить Миранде убить Никета, ее друга детства, и спустя долгую бесконечную секунду Шепард беспокоится, не собирается ли Миранда застрелить ее.
Шепард ждет в отдалении, пока Миранда говорит с Орианой, стараясь не смотреть туда — но это ей не удается. Миранда улыбается настоящей, искренней улыбкой, и на ее лицо больно смотреть, такое отчаянное желание написано на нем — чтобы Ориана одобрила, или просто чтобы она сама ничего не испортила, особенно этот первый разговор, помочь подготовиться к которому не могли ни ее планы, ни ее гены.
— Ну, как оно прошло? — спрашивает Шепард, когда Миранда снова присоединяется к ним.
На лице Миранды по-прежнему остается та же улыбка — уже слабее, но всё еще заметная.
— Думаю, всё прошло хорошо, — говорит она и берет Шепард за руку. Гаррус переступает с ноги на ногу и делает вид, что внезапно очень заинтересовался городским пейзажем. — Спасибо, Шепард, — Миранда запрокидывает голову и целует ее.
Шепард не успевает даже среагировать, а Миранда уже отстраняется, избегая ее взгляда и по-прежнему улыбаясь. Она поспешно идет к докам, где ждет «Нормандия». Гаррус направляется туда же, бросив на Шепард подозрительно веселый взгляд.
Спустя пару минут, понимая, что притягивает взгляды случайных прохожих, Шепард следует за ними. Она готова вернуться на «Нормандию» и продолжить свою новую жизнь.
Название: Преддверие
Оригинал: Penultimate, Inquartata; разрешение на перевод запрошено
Размер: мини, 2613 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Бенезия/Сарен Артериус
Категория: гет
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: Сарен и Бенезия до индоктринации.
ЧИТАТЬ
В первую очередь она обратила внимание на его громкий настойчивый голос. Он перекрывал грохот контейнеров с вещами, которые вышвыривали из открытых дверей батарианского посольства прямо в стену коридора. Он перекрывал и разозленные невнятные выкрики низких голосов батариацев — тех, кто собирал вещи и швырял их. Сочтя, что Совет не желает больше иметь с ними дела, батарианцы в ответ покидали Цитадель, и они были намерены весьма шумно выражать свое недовольство до тех пор, пока за ними не закроется шлюз транспортного корабля.
Батарианцы были рассержены, и Бенезия не могла упрекнуть их в этом.
Совет даже не пытался добиться заключения мира, перемирия или хотя бы временного договора, не предпринял ничего, чтобы способствовать взаимопониманию между двумя фракциями. Вместо этого Совет просто отказал в исполнении петиции батариацев. Таким образом, Совет фактически дал людям молчаливое разрешение продолжать свою агрессивную экспансию в галактике.
Воспользовавшись паузой между летящими батарианскими контейнерами, Бенезия двинулась дальше по коридору. В ответ на ее стремительное движение Шиала нахмурилась, безмолвно давая понять, что она не способна исполнять свой долг телохранителя, если Бенезия настаивает на том, чтобы оказываться на пути посторонних предметов без всякого предупреждения. Бенезия отмахнулась от ее возражений, пусть даже и не высказанных. Шиала часто бывала чересчур внимательной, забывая, что когда-то Бенезия и сама служила в коммандос. Став матриархом, она вовсе не забыла свои умения, сколько бы Шиала ни хмурилась.
Теперь, успешно миновав препятствие, Бенезия могла разобрать слова, которые произносились с таким чувством.
Она прислушалась.
— Ваш отказ батарианцам в их просьбе будет оплачен жизнями — и батарианскими, и человеческими, — говорил голос. — Обстановка Предела дестабилизируется еще сильнее. Враждебные настроения будут усиливаться, пока не достигнут точки кипения. А затем там случится война, так или иначе.
Другой голос — с похожими реверберациями — задал вопрос. Бенезия узнала его: советник Спаратус.
— Вы так в этом уверены?
— Будучи СПЕКТРом, я провел там десять лет. У меня есть глаза и уши в каждом поселении, на каждой колонии и каждой станции, и я знаю Предел лучше, чем любой из вас может надеяться узнать. Смерть — вот что последует за вашим безрассудным решением.
— Я не могу не задаться вопросом, — произнес голос советницы Тевос, — почему вы, Сарен Артериус, известный своей репутацией просчитанной беспощадности, граничащей с жестокостью, вдруг выступаете за заключение мира, которое спасет жизни. В частности, человеческие жизни, учитывая вашу неприкрытую неприязнь к этому виду.
— Я говорю о потенциале потерянных жизней с вашей перспективы, не с моей. В мои приоритеты эти жизни не входят — но зато входят в ваши.
— И какие же приоритеты у вас? — спросил советник Валерн, недавно назначенный саларианский делегат.
— Мой приоритет — поддержание равновесия в галактике. Действия человечества, их эскпансия, не могут продолжаться без всякого присмотра. Они не заслужили свое место. То, что вы отказываете батарианцам, — подарок для людей, сделанный за счет вида, который был ассоциированным членом Совета на протяжении тысячи лет.
— Простите, СПЕКТР. Несмотря на ваши возражения, наше решение не будет отменено, — сказал Спаратус. — Вы получите сообщение о следующем задании к концу дня.
Этим он, несомненно, давал понять, что разговор окончен, и Сарен был вынужден молча согласиться.
Кипя от возмущения, Сарен вышел из кабинета Спаратуса и едва не врезался прямо в Бенезию. Он успел затормозить — его рефлексы не уступали скорости коммандос.
— Прошу прощения, матриарх.
Бенезия указала на закрывающуюся дверь.
— Ничего страшного. Я слышала почти всё, что там говорилось, даже несмотря на шум. Вы были весьма эмоциональны.
Его бледные мандибулы прижались ко рту — турианская гримаса разочарования.
— Их невозможно ни в чем убедить.
— Когда Совет уже принял решение, их нелегко сбить с курса — так происходит уже сотни лет. — Бенезия сделала паузу, задумавшись о причинах его настойчивости, об этом неожиданном призыве к миру от того, кто так привык к хладнокровным убийствам. — Я хотела бы подробнее обсудить ваши аргументы. Если вы не возражаете, разумеется.
Поза Сарена не изменилась — признак того, что он, скорее всего, отвергнет ее предложение. Но, подобно тому, как он только что отступил назад от столкновения с ней, он отступил от своего отказа, и взгляд его синих глаз смягчился достаточно, давая понять, что он открыт для новых идей.
— Я ничуть не возражаю, но я не ел с самого утра. Боюсь, мои аргументы заглушит мой протестующий желудок.
— Ничто не помешает нам обсудить всё это за обедом, — Бенезия указала куда-то в направлении плазы за посольствами. — Здесь неподалеку есть мое любимое кафе, и они предлагают широкий выбор из декстро-меню.
— Что ж, тогда ведите, матриарх.
— О, прошу вас, — сказала она, сигнализируя Шиале, что собирается уйти, — не нужно формальностей. Называйте меня Бенезия.
* * *
Это была одна из самых странных первых бесед, которые ей доводилось вести: они говорили о смерти. Смерть была постоянной спутницей Сарена, и он не мог рассказать ни о чем, чего она бы не касалась. Но, пусть смерть и была неизбежна для всех, нельзя было уйти и от жизни, и Бенезия пыталась повернуть разговор в сторону жизни рядом со смертью.
Это оказалось нелегкой задачей.
— Бенезия, — сказал Сарен, сложив руки поверх скатерти, — я буду честен. У меня есть ровно два правила. Первое — никогда не убивать без причины. Второе — всегда можно найти причину, чтобы убить кого-то.
Она задумчиво вгляделась в стакан азарийского меда в руке. Ардат-якши обладали огромным потециалом смерти, но они были также способны принять мирную жизнь.
— Следствие: всегда можно найти причину оставить кого-то в живых.
Сарен наклонил голову, соглашаясь с ней.
Бенезия отпила глоток и поставила стакан на стол.
— Советница Тевос упоминала, что вы не любите человечество. Должна признать, даже я слышала об этой чрезмерной неприязни, вероятно, происходящей от того, что вы потеряли брата в инциденте с ретранслятором 314. Как и советница Тевос, я бы предположила, что вы предпочтете увеличить число человеческих жертв, к которым приведет дестабилизация Скиллианского Предела, и потому не станете оспаривать решение Совета. Но вы, напротив, возразили. Достаточно резко.
— Моя неприязнь, — в устах Сарена «неприязнь» прозвучала как «отвращение», — к человечеству не имеет никакого отношения к тому, что случилось с моим братом. Дело в заслугах. Люди — наглые выскочки. Им позволили основать посольство, когда они еще едва понимали, что такое Цитадель.
— Вы против того, чтобы новые виды становились ассоциированными членами Совета?
— Нет, конечно же, нет. Но они должны быть достойны этого. — Сарен сжал кулаки, вновь испытывая прилив эмоций. — Волусы заслужили свое посольство только после того, как создали Объединенный Банк. А что сделали люди за какие-то восемь лет? Нарушили законы Совета, попытавшись активировать спящий ретранслятор, и понадобилось останавливать их силой. А потом они нарушили законы Совета еще раз, проводя запрещенные разработки ИИ.
Принесший их заказ официант заставил Сарена прерваться. Помня, что он не ел несколько часов, Бенезия подождала, пока он не отставил в сторону опустевшую тарелку, и только затем спросила:
— Но Альянс Систем был предупрежден и оштрафован за эксперименты с ИИ, не так ли?
— Да, но... — он посмотрел на дорожку неподалеку, где молодая кварианка, наверняка в Паломничестве, спорила с двумя турианцами — офицерами СБЦ. — Когда кварианцы позволили гетам обрести разум с помощью их модификаций, они потеряли свое посольство. Люди даже не заслужили посольство здесь, но им всё равно дали его сохранить. Я уверен, что кварианцы предпочли бы заплатить все штрафы, чем быть обреченными на их теперешнее прискорбное существование.
Бенезия перевела взгляд на кварианку: она видела не маску и скафандр, которые они вынуждены были носить из-за своих ошибок, но народ, который когда-то могла видеть вся галактика. Теперь, чтобы кто-то мог увидеть красоту кварианского разума или тела, кварианцы рисковали умереть. Вся их красота скрылась от мира. Весь народ был обречен на скитания из-за одной ошибки. Бенезия повернулась к Сарену.
— Вы считаете, что кварианцы были наказаны несправедливо?
— Нет, — он коротко покачал головой. — Кварианцы заслужили свое изгнание так же, как заслужили членство в Совете. Я просто считаю, что новые виды не следует сразу же принимать как равных. Они должны доказать, чего стоят, предложить некий вклад в общее благо, как делали все другие виды до них.
Да, только турианцы могли так смотреть на галактическую политику. В турианской культуре личные нужды всегда были подчинены высшему благу группы. Теперь Бенезия могла понять враждебность Сарена к людям — он считал галактику такой же меритократией, как и турианское общество. Если рассматривать галактику как увеличенную версию группы, то разные виды исполняли в ней роль отдельных граждан. Для турианца, и в частности для Сарена, действия Совета выглядели так, словно они покровительствовали одному из граждан, причем такому, который не заслужил этого. С точки зрения Сарена, батарианцы внесли свой вклад за то время, что были гражданами галактики, тогда как люди не вложили ни времени, ни усилий и ничем не заслужили право на экспансию. Но Совет обошел батариацев в пользу людей.
Бенезия озвучила свои рассуждения.
Глаза Сарена сверкнули.
— Да. Вы понимаете. Я даже не рассчитывал, что это может понять кто-то, кроме туриацев.
Его лицо озарилось рвением, и Бенезия подумала, что Сарен не так уж часто чувствовал, что его вообще хоть кто-то понимает.
Она хотела понять его больше. Возможно, она сможет что-то изменить. Возможно, это заставит его искать больше причин для того, что оставить кого-нибудь в живых, вместо того, чтобы убить.
После обеда Сарен признался, что хотел бы побеседовать с ней еще.
— Я буду не против, — ответила Бенезия.
* * *
Они встретились снова. И снова разговаривали. Обсуждали жизнь и смерть. Иногда они говорили о повседневных вещах, не столь драматичных. Бенезия обнаружила, что Сарен искренне заинтересован загадочной причиной исчезновения протеан, а затем была вынуждена объяснить холодные отношения между ней и ее дочерью, занимавшейся изучением протеан.
— Это нормально, уверяю тебя. Подобное часто случается между матерями-азари и их дочерьми-девами. Это пройдет. — Сарен выглядел не убежденным: казалось, это совершенно непонятная ему идея. Тогда Бенезия спросила: — Разве турианцы не испытывают тех же проблем в своих семьях?
Сарен казался совсем сбитым с толку.
— Нет.
— Я не отказалась от нее, если ты подумал об этом. Она — моя дочь, и я горжусь ей. У нас просто... сложные отношения в текущий момент. — Она запнулась, вспомнив, сколько лет прошло с тех пор, как она разговаривала с Лиарой. — Несколько моментов.
Он рассмеялся — низким гулом, вибрирующим в его груди.
— Несколько изрядно затянувшихся моментов. — Сарен замолчал в задумчивости, а затем поднял глаза, глядя в лицо Бенезии. — Тебе стоило бы сказать ей.
Бенезия наклонила голову набок: настала ее очередь недоумевать.
— Сказать ей что?
— Что ты ей гордишься. Ты — матриарх, да, но даже ты можешь однажды достичь того момента, когда останется слишком мало времени и слишком много несказанного.
Бенезия предпочла оставить совет для Сарена на будущее и сосредоточиться на настоящем.
— Ты говоришь так, словно у тебя есть опыт.
— Последний раз я говорил с братом через коммуникатор. По его позиции должны были открыть огонь с орбиты. Он должен был быть уничтожен вместе с тем, что могло уничтожить нас всех. Я пообещал, что буду оплакивать его. И что я отомщу за него.
— Отомстишь кому? Мне казалось, ты говорил, что не ненавидишь людей за его гибель. Или память меня подводит?
— Не напрямую, нет. Мой брат так сильно верил в свои убеждения, что был вынужден использовать нечто, что извратило и убило его. Он верил, что наш народ не должен склоняться перед волей тех, кто позволяет недостойным продвигаться вверх. И за это я продолжаю бороться. Человечество должно знать свое место. Все должны знать свое место. А если они хотят занять другое, они должны заслужить повышение.
Бенезия понимала его внутреннюю борьбу. Сарен испытывал огромную любовь к своему народу, и не меньшую любовь к своему брату. И потому он оплакивал брата. И оплакивал потери своего народа, которые он видел и пытался возместить — с помощью силы, если необходимо. И для него это оказывалось необходимо. Он не чуждался применения силы и не страшился его. Те, кто не понимал его, не знал его целей, могли бы решить, что он наслаждается убийствами. Но это было не так. Для Сарена смерть была всего лишь инструментом — но именно этот инструмент он знал лучше всего.
Бенезия по-прежнему хотела лучше понять его.
* * *
До сих пор ее не привлекали турианцы. Слишком колючие, говорила она подруге столетия назад. Но тайна и потенциал того, чему она могла научиться и чему мог научиться он, поиски новых путей к пониманию вместе — это было достаточным искушением.
К их обычным разговорам прибавились другие — беседы, что несли иное удовольствие.
Первый взгляд на разум Сарена оправдал ее выбор. Его разум, пусть и окутанный тенями, которые она не могла внятно различить, был ясным. Энергичным, полным надежды. Он оставался открытым к обучению, и его тяга к знаниям потрясала. Он ценил ум даже выше, чем воинскую доблесть.
Когда Бенезия заметила, с каким восхищением он воспринимает пылающую ясность ее интеллекта, она испытала гордость. Сарен был так же заинтригован ею, как и она — им.
Некоторые из ее учениц высказывали сомнения. Возражения. Он был ее противоположностью, даже больше, чем партнерша, которую она оставила больше столетия назад. Но с ним было иначе. Сарен не был таким непокорным. Если изменить его методы, направить его к поискам причин сохранять жизнь, а не убивать — это могло бы спасти многих и многих. Не только жизни тех, с кем Сарен сталкивался на заданиях СПЕКТРа, но и его собственную жизнь. И то, и другое были достойными целями, и Бенезия всерьез заботилась о них. О нем.
Когда Бенезия выступила против сомнений и назвала свои причины, Шиала согласилась. Согласились и другие. Были и те, кто оказался против, но Бенезия не стала упрекать их. Они просто не видели того, что видела она.
С самого начала Сарен был открыт к аргументам рассудка и логики так же, как был открыт к аргументам эмоций и страсти. Бенезия восхищалась его восприимчивостью к переменам. Она восхищалась его способностью надеяться и видеть эти надежды воплощенными.
В нем была добрая сторона. Окажись иначе, его яркие моменты и его энтузиазм утонули бы в тени. Он не скрывал от нее ничего, что мог бы скрыть, и смутные тени, которые она не могла вывести на свет, не отличались от теней, присутствующих в любом разуме.
Они продолжали свои беседы — и старые, и новые.
А затем Сарен захотел показать ей нечто столь же важное для него, как и его народ, — но только это требовало путешествия на край галактики. Искренность его слов отражала напряжение в его голосе, когда он попросил ее отправиться с ним.
Это путешествие было совсем небольшой жертвой — достойной жертвой — ради того, чтобы увидеть что-то настолько важное для него. Бенезия согласилась.
Затем она с нежностью провела пальцем вдоль щеки Сарена, и его мандибулы вздрогнули в улыбке.