...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Пафос реально концентрированный, не говорите, что я не предупреждал (=. Но мне этим и понравилось — оно такое... милое в своей искренней ваховской незамутненности.
Название: Все — избранные
Перевод: WTF Warhammer Legions 2020
Бета: WTF Warhammer Legions 2020
Оригинал: Champions, All, Marc Collins (читать)
Размер: 7730 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Черные Храмовники, Сестры Битвы
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Чемпион Черных Храмовников Кенрик и кающаяся Сестра Битвы противостоят орочьему вождю в руинах когда-то могучей имперской крепости. Даже обреченные грешники и ищущие покаяния могут быть героями.
Предупреждения: концентрат пафоса
Кенрик опустился на колени и молился.
Не было ничего больше. Только движения губ и биение сердец. Запах благовоний струился с зажженных курильниц, разносясь по равнине перед крепостью. Он отстоял здесь на страже всю холодную ночь, пока алое солнце не взошло над Даронхом и не окрасило равнину кровавым рассветом. Точно огромные распростертые крылья...
Багряный ангел, несущий свет Императора в одной руке и смерть — в другой. Его крылья горят кровавой славой, отбрасывают длинные темные тени. На нем зиждется судьба.
Император говорил с ним видениями, подобными этому. Накануне битвы, в момент истины — Он говорил. Так было все последние пять лет Эдиохского Крестового похода. Кенрик сражался все сорок семь лет этого похода, от неофита до инициата... прежде чем он был избран, возвышен в качестве Чемпиона Императора. Боевые братья, что прежде стояли рядом с ним плечом к плечу, теперь смотрели на него с благоговением. Капелланы и маршалы спрашивали его наставлений.
Кенрик прервал молитву и поднялся на ноги. Он проверил цепи на запястье, удостоверившись, что они крепко держат скованную славу Черного Меча, провел пальцами вдоль звеньев и очертил слова, выгравированные на обсидиановой рукояти. Его имя было написано там — узы, с которыми не сравнится и прочнейшая цепь. Он еще не поднимал клинок в вихре боя, но скоро настанет это время. Скоро он испробует вкус крови и познает битву. Он будет владеть им, как владел некогда Сигизмунд, когда выходил против предателей перед стенами Дворца, когда нес свою долгую стражу у врат ада. Им принадлежало наследие героев, кровь крестоносцев.
Этот наш долг — он вечен. Мы не можем — и не станем — отказываться от него. Мантра звучала подобно железу: несокрушимая решимость, держащая в узде его мысли. Он прошел через ряды своих братьев, почтительно встающих на колени перед капелланами. Воины в масках черепа чертили пепельные кресты на лбах Храмовников или благословляли их благовонным маслом со священных кропил. Сервиторы шагали вдоль строя — их руки заменены были на раскачивающиеся авто-курильницы. Это была война в священнейшем, идеальном своем аспекте.
— Брат! — голос раздался над равниной, точно неотвратимый залп артиллерии.
Маршал Адельберт смотрел на Кенрика с неявной тревогой. Он был без шлема, и его темная кожа напоминала резное дерево под яростными лучами солнца. Голову маршала венчал простой гладкий бронзовый обруч, приклепанный к его черепу как символ должности. Измятая, потрепанная в битвах броня не придавала ему подобающего величия. Рядом стоял один из неофитов — Болдвин, если Кенрик не ошибся, — со знаменем крестового похода. Оно трепетало на ветру, укрывая маршала рваной тенью.
— Говорит ли Он, брат Кенрик? Благословляет ли Бог-Император этот святой поход?
Кенрик кивнул.
— Император говорит, и слова Его суть язык огня, испепеляющий нечестивых и ограждающий верных.
— Великолепно, — раскатисто ответил Адельберт. Он не выпытывал подробности; в этом не было нужды. Вера была вознаграждением сама по себе. — Он изрек Свои слова, и всё, что остается — тебе быть лезвием Его клинка, Его Избранником. — Он положил руку на плечо Кенрика, наклонившись ближе. — Мне ведома твоя боль, брат. Галактика горит в огне, и мы сражаемся одни. Без поддержки. Изнемогая. Кто-нибудь другой уже убеждал бы меня отправить весть к Геликосскому крестовому походу, чтобы слить наши силы. — Маршал покачал головой, и Кенрик не мог не видеть, как все века его службы лежат на нем тяжелым грузом. — Пока сила не покинула мое тело, мы продолжим исполнять труд Императора. Сыны Дорна не отворачиваются от необходимости жертвы. Именно так продолжался наш вечный крестовый поход, все эти тысячи лет. Именно так мы выдержали наши собственные полвека войны.
Кенрик склонил голову, держа свои мысли при себе. Когда-то мы насчитывали тысячу воинов; теперь нас осталась лишь горстка. Мы ранены Архиврагом, измучены коварством ксеносов, изнурены попытками пересечь Разлом. Сколько еще мы сможем выстоять?
— Как пожелаешь, брат, — он с трудом выговорил слова, словно проталкивая их через пыль пустыни, забившую горло. — Наши союзники готовы?
Адельберт с сухим смешком обвел равнину широким жестом.
— Идем, Избранник. Идем, узрим славу воинства веры.
Они прошли через сомкнутые ряды их братьев и священные благовония их ритуалов. Воины ударяли кулаками о нагрудники, лязгая керамитом, или складывали знак святой аквилы при виде маршала и Избранника. Их вид не внушал особой гордости — измятая броня, содранная с нее краска. Они выказывали почтение, похожие на оборванных межевых рыцарей древности — лишь тень горделиво начавшегося крестового похода.
За ними лежали поля смотра Адепта Сороритас. Кенрик и Адельберт прошли под черными знаменами, несущими сердце и крест ордена Доблестного Сердца. Полотнища хлопали на ветру, потревоженные звуковой волной хоралов, льющихся из громкоговорителей, — так могли бы дрожать верующие, побуждаемые проповедью.
На краю строя их встретила канонисса Аурея — суровая женщина, держащая в руках силовой меч тонкой работы. Она изучала клинок с привычным безразличием, ее голубые глаза скользили по вычурным строкам гравировки, которые она, несомненно, читала уже тысячу раз. Она была облачена в черное, как и сам Кенрик, хотя ее доспех казался мрачным рядом с полным жизненной силы оттенком его собственной брони.
— Канонисса, — Адельберт почтительно наклонил голову.
— Маршал, — ответила она, а затем поклонилась Кенрику. — И ты, орудие Его воли. Благословенны будьте.
Хор голосов за ее спиной взметнулся на октаву выше, провозглашая осанну. Кенрик кивнул, хотя преклонение смертных раздражало его. Лишь одному Императору следовало им возносить свою благодарность.
— Наши воины ждут, наше оружие готово, — канонисса сжала губы, едва сдерживая праведный гнев, кипящий внутри. — Мы вернем себе то, что было осквернено. Мы изгоним ксеносов. — Она смотрела мимо них, и Кенрик проследил ее взгляд к источнику их общей ярости.
Крепость нависала над ними.
Когда-то это был собор, высеченный из скал пустыни — будто резьба по камню в циклопическом масштабе. Долгие годы пели в нем ветра, и миллионы мастеров и художников вырезали и обрабатывали строения, превращая собор в сонм каменных флейт. Множество писцов записывало звучащую здесь песню, просеивая ее в поисках священных слов Императора. Насколько понимал Кенрик, они всё еще трудились над записями, когда в них врезался корабль орков.
Теперь собор превратился в руины; его стены были разбиты и изрисованы грубыми орочьими надписями, залатаны на скорую руку огромными пластинами металла. Он был осквернен. Оккупирован.
Кенрик оценил громоздкий, чудовищный силуэт крепости, резкие углы, ощетинившиеся пушками, висящий над ней плотным покровом дым от костров и выхлопов. Уже звучали первые выстрелы, пока лишь пристрелочные. Взрыв совсем рядом осыпал их каменными осколками и шрапнелью, но никто не шелохнулся. Аурея даже не дрогнула, когда обломок камня прочертил тонкую кровавую линию на ее бледной щеке. Ее решимость, казалось, лишь возрастала.
За ней Кенрик мог разглядеть коленопреклоненные ряды кающихся. Эти женщины отбросили свою броню — иногда буквально, и некоторые из них так яростно, что разъемы интерфейса всё еще кровоточили. Они молчали, неподвижно глядя вперед. Их рясы были изорваны и покрыты свитками со словами епитимьи и раскаяния. Пластины флак-брони с вырезанными на них обвинениями крепились порой прямо к обнаженной коже, играя роль панциря. У некоторых были заткнуты рты или лица закрыты капюшонами из мешковины; у других рты оказались зашиты или запечатаны воском с оттиснутым на нем знаком лилии. Огромные цепные мечи-эвисцераторы лежали перед кающимися, неоскверненные пока их прикосновением. Кенрик отвел взгляд, и в это время маршал принял решение.
— Мы выступаем, — просто объявил Адельберт, обнажая свой клинок. — Мы покончим с этим.
*
Небо пылало, когда они ринулись в атаку под обстрелом зеленокожих. Их артиллерия расчерчивала небо огненными линиями, обрушивая ливень адской злобы на тех, кто остался чист. Молитвы гремели над равниной — божественный марш верных в ярости их. Кенрик разделял эту ярость и восславлял ее. Он возносил свой голос в презрении к чужакам, еретикам, мутантам.
— Я — гнев Его и меч Его! Возмездие и правосудие!
Повсюду, куда бы он ни глянул, были враги. Они высыпались из криво сколоченных ворот или бросались со стен, вопя свои хрюкающие боевые кличи. Они были не более чем отбросами. Они умрут за свои преступления, за само то, что они не принадлежат к человечеству.
Кенрик бросился в гущу врагов; первые ряды зеленокожих воинов не остановили его ни на секунду. Силовой клинок пылал яростно-белым, разрубая очередного орка в яркой вспышке вскипевшей крови и размолотой плоти. Кенрик обрушил меч на броню следующего противника, расколол панцирь и отсек руку по плечо. Монстр взревел и схватил его оставшейся рукой, выронив огромный тесак в попытках задушить рыцаря. Неуклюжие пальцы скребли по безупречному доспеху, но Кенрик отбросил их ударом латной перчатки. Проткнув орка насквозь, он вывернул меч в сторону и разрубил его пополам.
— Ко мне, ксеносские псы! — Его боевой клич, усиленный вокс-динамиками брони, перекрывал грохот боя. — Идите ко мне и встретьте воплощенную волю Императора!
Меньшие твари разбегались с его пути — в страхе или в попытке достичь его братьев, Кенрика это не заботило. Они были ничто перед ним, особенно в сравнении с другими, гигантскими образцами их меркой породы. Там, где шагали эти создания, он видел золотой свет Императора, выделяющий их для Его божественного возмездия. Кенрик уничтожит их лучших воинов, повергнет их тиранов. Лишь человечество будет владеть этим пылающим миром.
Кенрик снес голову еще одному зеленокожему и труп повалился назад, по-прежнему стреляя из своего нелепого оружия. Он шел вперед в вихре выпадов, ударов и разворотов, и вражеские клинки ломались о лезвие его меча или соскальзывали с брони. Император был с ним, в каждом его движении. Поднимал ли он меч двумя руками в широком замахе, орудовал ли одной рукой, стреляя из болтера, — каждый удар был священен.
Он видел, как другие его братья врезаются в орочью орду. Адельберт пронзил грудь ксеноса точным ударом, рассекая броню и плоть, и волна нелюдской крови окатила его. Братья Меча и капелланы окружали его с флангов, разя булавами, щитами и мечами. Они пели боевые кличи, убивая — гимны верности Ему-на-Земле. Аурея прорубалась вперед, словно вознамерившись доказать, что ее вера не слабее, чем у Храмовников. Но в этом не было нужды; здесь никто не усомнился бы, что сердца Сороритас полны истинной веры. Канонисса сражалась в решительном молчании, плотно сжав губы и только порой беззвучно повторяя слова несущихся над полем боевых хоралов.
Рядом с ней бились кающиеся сестры — пульсирующий, лихорадочный клубок движения. Они будто обезумели и метались так быстро, что, казалось, выпадают из ритма боя вокруг них. Огромные цепные клинки взлетали и врезались в плоть врагов, исторгая фонтаны крови. Сестры вкладывали весь свой вес в каждый удар, обрушивая чудовищное оружие, движимые лишь чистой человеческой верой и стремлением искупить свои грехи. Все вместе они пробивались вперед, не поддаваясь напору отвратительной чуждой расы. Даже животная вонь ксеносов расступалась, точно волна, перед их яростью.
Кенрик огляделся вокруг. Похоже, самые большие орки отходили назад, подгоняя свои войска рычанием и грубыми жестами. Если он поддержит маршала, они смогут пробиться к вражеским лидерам. Там свершится расплата, которой так жаждал Кенрик. Крутанув меч одной рукой, он двинулся вперед, разрубая отбросы чужого войска с презрительной легкостью.
Перед ним вдруг выскочила из земли горстка орков, покрытых пылью и разводами пурпурной краски. Они уставились на Кенрика со звериной злобой, но он заметил проблеск веселья, мелькнувший в их глазах. Орки держали некие громоздкие устройства, наугад тыкая в них и встряхивая. На поверхности устройств мигали лампочки, в разные стороны торчали антенны. Они дрожали от скрытой разрушительной силы.
Детонаторы. Во имя Тро…
Кенрик не успел закончить мысль: мир взорвался пламенем.
*
Когда он пришел в себя, время словно исчезло.
Мир изменился, исказился, словно пикт, скручивающийся в трубочку над огнем. Вокруг была безбрежная тьма под затянутым полосами дыма небом. Смерть, и пламя, и вонь горящего мяса.
Он заставил себя подняться, ощупывая свою броню. Мастерски сработанный доспех держался прочно, но он чувствовал слабость собственной плоти. Внутри брони текла кровь — по счастью, в основном из легких ран. Попытавшись двигаться, он ощутил, что его сросшиеся ребра были сломаны или треснули в нескольких местах. Он будет жить. Имперские Кулаки, генетические прародители его ордена, верили, что страдание связывает их с героями прошлого.
Но здесь Кенрик чувствовал лишь то, что он остался один.
Он упал. Хотя бы это было ясно. Он провалился в яму, оставшуюся в земле после чудовищного взрыва. Древние катакомбы рухнули, осыпая глубины разбитыми барельефами со стен. Лица святых и героев бессильно смотрели вверх, словно бы осуждая его. Трубы, по которым некогда текли священные масла, лопнули и горели теперь зловещим разноцветным пламенем. Свет метался по неровным стенам, выхватывая ужасные детали.
Его окружали тела — словно на бойне. Множество врагов были мертвы, но рядом с ними лежали и Сестры Битвы, и его собственные братья. Кенрик крепче сжал рукоять Черного Меча. Не такая победа была ему обещана. Уперев острие клинка в растрескавшийся камень под ногами, он склонил голову.
Не покинь нас ни в час славы, ни в пору мучений. Мы чтим тебя, мы верим указующей руке твоей. Не может быть, чтобы на этом всё кончилось. Не может быть, чтобы для этого ты создал меня.
Он едва не задохнулся от гордыни собственных мыслей. Он был не в вправе задавать вопросы; его долг был — лишь служение. Лишь сражаться и умирать, исполняя волю Императора. Затем его тело и меч заберут на «Вечный Крестоносец», дабы положить там рядом с другими погибшими героями ордена. Честь, которой лишены будут его братья здесь, если только апотекарии не найдут их, когда — если — битва будет выиграна.
— Я не позволю вам гнить здесь, братья, — поклялся Кенрик. — Когда враги передо мной будут мертвы, вам воздадут почести, как вы того заслуживаете. Ваше наследие вернется в орден, чтобы будущие поколения могли служить нашему делу во имя Императора.
Его слова заглушил лязг и скрип огромного механизма. Земля задрожала, со стен провала посыпались обломки и мусор. Они бессильно отлетали от брони, даже не царапая чистую черноту керамита. Кенрик поднял взгляд. Гигантские механические плиты сходились наверху провала, с грохотом закрывая небо. Эхом доносились ритмичные выкрики зеленокожих, и слышно было, как они с топотом устремляются по этим поспешно наведенным над пропастью мостам.
Солнечный свет померк, и Кенрик остался один в мерцающих тенях.
Сенсоры брони быстро скомпенсировали недостаток освещения. Теперь, когда небо не притягивало его взгляд, Кенрик видел мешанину обрушившихся тоннелей и вскрытых древних тайников. Всё покрывала пыль — каменная и костяная, сыплющаяся из оскверненных реликвариев и гробниц. Миры, подобные Даронху, были пронизаны такими катакомбами, точно плоть — капиллярами. Все они неизбежно сходились к центральным органам — соборам. Кенрик посмотрел на север, где ожидала извращенная крепость врага. Тоннели были ненадежным путем и наверняка кишели отбросами армии зеленокожих, но иного выбора не оставалось.
Он проложил путь передо мной, и я последую по нему, даже если он ведет к смерти.
Другим это могло показаться зловещей мыслью, но его она обнадеживала. Так было предначертано; так должно было быть. Разве вся галактика не обращается по Его воле?
Кенрик двинулся вперед, позабыв про боль, держа перед собой пылающий клинок.
Свет силового оружия рассекал тьму, открывая замысловатую резьбу на стенах тоннелей. Даже здесь камень был высечен особым способом, чтобы лучше направлять и преобразовывать ветра пустыни в священную песнь. Теперь по этим проходам долетало лишь эхо звериного рыка и хрюканья, звон металла по металлу и грохот битвы. Отвратительный, чуждый гимн осквернения.
И борьбы.
Кенрик расслышал среди шума звуки, явно издаваемые человеком — приглушенные отголоски битвы. Орочьи вопли и дикий смех почти что заглушали их. Вой цепного мотора поднимался и опускался, зубья скрежетали о металл. Кто-то сражался там, бился не на жизнь, а на смерть. Кенрик бросился вперед, расталкивая груды мусора и грубые баррикады, раздавливая камни в пыль под ногами. Свернув за очередной угол, он вырвался в круглый зал под куполом. Там и была его цель.
Женщина дралась, как загнанный зверь, рассекая воздух тяжелым цепным клинком. Трое зеленокожих окружили ее, веселясь и похрюкивая, будто свиньи. Они забавлялись с ней, явно не обращая внимания на прорехи в броне и кровавые раны, которые она наносила им. Ее глаза горели пронзительной, необузданной ненавистью. Она взмахивала мечом, не стараясь беречь силы — думая лишь о том, чтобы нанести новый удар, чтобы выстоять. Она будет сражаться до конца, каким бы он ни был.
Любой брат ордена был бы горд сражаться так — и так умереть. Эта мысль заставила Кенрика на секунду остановиться, укрепляя свой долг, точно отточеный клинок.
Он с ревом ринулся в атаку, не сдерживая свой гнев.
— За Дорна! За Сигизмунда! За Императора!
Орки обернулись, сосредоточив на нем злобные взгляды красных глаз. Воительница не упустила свой шанс. Огромный клинок взлетел вверх и, взвизгнув зубьями, обрушился на спину ближайшего орка. Тот зарычал от боли и ярости, развернулся к ней и получил поперек лица обратным взмахом меча. Его голова исчезла в облаке кровавых брызг, тело содрогнулось и рухнуло. Женщина уже миновала его, двигаясь дальше в бой, вернув себе инициативу.
Черный Меч в руках Кенрика описал широкую дугу, и ближайший орк отшатнулся от него — слишком медленно. Искрящееся острие клинка рассекло его несоразмерную броню. Ручейки расплавленного металла потекли на зеленую кожу с резким треском, и орк отчаянно взмахнул собственным топором. Удар — по счастью, плоской стороной клинка, — угодил по шлему Кенрика, отбросив его назад. Изображение в линзах дернулось, руны повреждений окрасили всё мигающим алым.
Он сжал зубы и двинулся на орка, обходя его защиту. Подтянув меч ближе к себе, он развернулся на пятках, выбрасывая клинок вперед и оказываясь вне досягаемости орка. Рука ксеноса последовала за ним, начисто отрубленная от тела. Кенрик вскинул болтер, остановившись, и всадил два выстрела в орочий череп. Голова разлетелась на части, осыпав его остатками мозга и костяным крошевом, но Кенрик уже отворачивался, не тратя на подобные отбросы лишнего взгляда, к последнему из врагов.
Избранник и Сестра ударили вместе, почти в одну и ту же секунду. Его клинок пришелся в горло орка, а цепной меч с хрустом врезался в его колени. Чудовище оказалось разорвано на части, и куски его тела разлетелись по залу во все стороны. Женщина тяжело дышала от усталости, но Кенрик стоял, не шелохнувшись. Он поднял меч и легко коснулся клинком лба, прежде чем позволить себе расслабиться.
— Мир тебе, Сестра.
Она вскинула взгляд, встретившись с линзами его шлема. Скрипнув зубами, она поднялась, всё еще не отводя глаз. Пергамент клятв прилип к ее ранам: под кровью не разглядеть теперь было начертанные там строки покаяния. В грубое сукно ее рясы были вплетены шипы, и изорванную ткань покрывали пятна крови из ран. Он видел остатки воска — ее губы были прежде зашиты. Ее голова была наспех обрита, и темные волосы уже начали отрастать неровными линиями. Всё в ней говорило о том, что она была воином — и понесла наказание. Но она по-прежнему сражалась, и с такой преданностью, что многие бы рядом с ней устыдились.
— Ты... — хрипло выговорила она, явно отвыкнув пользоваться голосом. — Он послал тебя ко мне. — Она почти засмеялась, отведя глаза, словно опасаясь ослепнуть от непочтительного взгляда. Она упала на колени, склонив голову. — Я недостойна стоять в Его свете, рядом с Его Избранником.
— Я видел, как ты сражаешься. Достоинство заключено в деяниях, совершенных во имя Императора. Встань. — В каждом слове звучало глубокое уважение, и она поднялась, повинуясь его жесту. — Я — Кенрик, названный Избранником Императора, из Черных Храмовников. — Он опустил руку на плечо женщины, не давая ей упасть.
— Покаяние, — прошипела она. — Это имя, что даровано мне из милости и в искупление моих грехов. Я — Покаяние, или же я — ничто.
— Покаяние, — Кенрик склонил голову. — Славное имя.
Ее лицо исказилось вдруг гневом, и на мгновение ему показалось, что сейчас она вскинет меч. Ее руки стиснули рукоять так, что побелели костяшки пальцев, и цепной клинок взревел в переданной ему ярости.
— Славное имя? Имя, рожденное стыдом? У меня было имя — прежде, чем меня сочли недостойной носить его. Я верну это имя в смерти, исполнив свои клятвы. — Она сплюнула в сторону кровавой слюной.
— Я не хотел оскорбить, — ответил Кенрик искренним раскатом грома. — Император ожидает от нас лучшего, на что мы способны, в войне и в мире. Мы должны отдать всё, но многие не справляются с этим. Тебя могли казнить за твои прегрешения, как многих в рядах Милитарума. Вместо этого тебе дана возможность стереть свой грех кровью. Своей или же вражеской. Для Него-на-Земле разница невелика.
Женщина отвернулась, словно бы обожженная.
— Может, ты и прав, — она сглотнула, с горечью соглашаясь. — Мы всё еще живы, а значит, у нас есть шанс на искупление. — Она посмотрела наверх. — Как ты думаешь, они еще держатся? Твои братьи и мои сестры?
— Все, кто служат Ему, крепки силой Его, — Кенрик произнес это, почти не задумываясь. — Если они продолжают сражаться, надежда есть. — Он поднял меч, указывая на катакомбы, лежащие перед ними. Черный металл клинка сиял молниями силового поля, готовый освещать путь в темноте. — Единственный выход из бездны — пройти ее насквозь.
Он снова повернулся к женщине, и даже несмотря на то, что бесстрастный шлем скрывал лицо, грандиозное его призвание словно бы сияло изнутри.
— Поднимешься ли ты со мной, Сестра?
*
Сперва они продвигались в молчании.
Оба смотрели на стены оскверненных тоннелей. Грубые надписи, вырезанные поверх священных текстов, фрески, оскверненные орочьей мазней. Каменная кладка под ногами уже начинала трескаться — ксеносская грибница постепенно прорастала из-под земли. Похожие на пальцы отростки шевелились в воздухе, выбрасывая облачка спор и испуская тусклое свечение. Казалось, будто они очутились на дне некоего странного океана, а вовсе не в недрах храма Императора.
Стены сотрясались от далеких отголосков битвы, от звуков осады и обороны. Невозможно было сказать, кто побеждает, кто берет верх хоть в чем-то. По пустым коридорам долетало эхо звериного рева, но они не видели никого. Возможно, все враги были наверху, сражаясь с их союзниками, а здесь, в глубинах, остались только призраки ксеносов, тени их жестокого прошлого.
— Сколько еще осталось? — спросил Кенрик, остановившись и проводя пальцами по сложной резьбе на стенах тоннеля. Камень был сплошь покрыт высеченными гимнами и молитвами — там, где проходящие мимо орки не стерли их и не изменили направление песни ветра. Пальцами латной перчатки он коснулся слов IMPERATOR GLORIANA, задержался, задумавшись.
— Мы должны уже подходить к фундаменту собора. Эти тоннели — проводники песни, они должны были разносить пение над равнинами, дабы направлять верных.
— Значит, ты хорошо их знаешь? — Его пальцы по-прежнему очерчивали слова. Он думал о предупреждениях против гордыни, и о слабости, которую несло в себе подобное тщеславие.
— Когда-то мне принадлежала честь патрулировать их. Ветер несся потоком, а песня... — она замолчала. — Я не могу даже описать ее. — Сестра Битвы встряхнулась, освобождаясь из воспоминаний, пристыженная мыслями о более достойных временах. — Моим последним местом службы была защита реликвариев. — Она посмотрела на него, на его неподвижный взгляд. — Почему ты остановился, Кенрик?
— Я... — он замешкался, едва касаясь пальцами надписей. Затем сжал руку в кулак и отвернулся от нее и гравировок. — Я размышляю. О моем долге перед Императором и обязанностях перед орденом. — Он обернулся. Сестра шла с ним рядом и кивнула, слушая его слова. — Исполнение долга очищает всё. Даже самые злостные из прегрешений могут быть оправданы в служении.
— Как могут быть и мои.
— Как могут быть и твои, — подтвердил он, а затем вдруг вскинул руку.
Что-то задребезжало впереди, шевельнулось — лязгом стали по камню. Кенрик слышал низкое ворчание зверей, голодных, истекающих слюной. Снова что-то задребезжало, звякнули туго натянутые цепи, и враги появились перед ними — масса зубов и смердящей плоти.
Пять сквигов были округлыми, точно раздувшимися, их шкуры покрывали шрамы от драк между собой и беспричинной злобы. Глаза горели бешенством, из пастей капала пена, и ошейники плотно охватывали то, что у этих тварей можно было бы назвать горлом. За зверями был виден их хозяин-погонщик, с хохотом щелкающий цепями, будто кнутами, подгоняя сквигов вперед. Первая из тварей бросилась на Кенрика, сомкнув челюсти на держащей меч руке. Он яростно ударил мерзость; кулак врезался в рыло сбоку с хрустом крошащихся зубов. Сквиг не отцеплялся, и Кенрик приложил его об стену, впечатывая в холодный камень. Тварь разжала пасть с удивленным воплем, отплевываясь зубами и кровью, и тут же лопнула под сапогом Кенрика; дрожащие внутренности разлетелись во все стороны. Орк-погонщик коротко вскрикнул — выражая то ли веселье, то ли разочарование. Кенрику было всё равно. Он шагнул вперед.
Покаяние отступила, с трудом поднимая эвисцератор; ее раны открылись от усилий. Зубья клинка скрежетнули по камню, озарив тьму искрами и наполнив тоннель пылью. Один из сквигов кинулся на нее, но Сестра Битвы устояла на ногах. Челюсти сомнулись на клинке, и она отчаянно стряхнула тварь. Та раскрыла пасть и взревела, отброшенная назад, дергая крошечными лапками и обдав воительницу остатками своей пищи. Слюна и кровь испачкали ее святое оружие, и она ответила столь же яростным рыком.
— Вам меня не убить! — выкрикнула Покаяние, бросившись вперед. Эвисцератор рухнул, превращая раздутую тварь в красные ошметки. Сестра Битвы, не дрогнув, прошла через них и вновь замахнулась мечом, раздавив следующего сквига о стену. Поравнявшись с Кенриком, она обернулась.
Теперь они сражались спина к спине. Покаяние отбивала атаки двух оставших тварей, прикрывая Кенрика, который двинулся на их погонщика. Орк злобно заворчал и взмахнул тяжелой дубинкой из бугристого металла. Удар пришелся в шлем Кенрика, и он отшатнулся назад, но тут же вскинул меч. Молнии силового поля разорвали тьму, и орк отступил, выплевывая оскорбления на своем гортанном наречии. Он схватился за пистолет на поясе и успел даже выстрелить. Пуля отскочила от наплечника Кенрика, не замедлив его бросок. Черный Меч прошел насквозь через помятую броню орка, пронзив тварь и заставив закашляться и зарычать.
Дубинка взлетела вновь, с треском ударив по шлему и нагруднику, а затем орк принялся молотить ею по искрящему силовому полю меча. Глаза его были полны боли и гнева, и он не останавливался, пока дубинка не сломалась, истекая расплавленным металлом. Орк оскалился, его широкая клыкастая пасть исходила пеной — в точности как у его зверей. Несмотря на свои раны, он рванулся вперед и ткнул в Кенрика обломком своего оружия. Зазубренный металл угодил в сочленение доспеха на руке и застрял там, и рыцарь скривился от боли. Но его хватка не дрогнула. Выхватив болтер, он ткнул его в лицо ненавистной твари.
— Умри, — выплюнул он. — Умри и не оскверняй больше Его создание!
Кенрик выстрелил, раз, другой и снова, опустошая обойму. Череп орка взорвался, и Храмовник опять перехватил меч двумя руками. Он потянул клинок вверх, через труп, рассекая его пополам. Обернувшись, он успел заметить, как Сестра Битвы уничтожает последнего сквига. Кровь окружала ее, точно нимб, на мгновение превратив ее в...
Багряного ангела.
Кенрик отогнал головокружение — от внезапного узнавания, от непреодолимого, как гравитация, притяжения пророчества. Покаяние тяжело дышала, уставшая, истекающая кровью. Она перевела на него взгляд и просто кивнула.
— Мы живы, Избранник.
— Пока что. — Он огляделся. — Возможно, теперь их станет больше. — Он покачал головой. — Ты говорила, что мы рядом с фундаментом собора?
— Теперь мы еще ближе. — Зашипев от боли, она заставила себя встать. Ее ноги дрожали, но она поднялась, опираясь на эвисцератор. — Мы пойдем наверх. Мы будем сражаться и, возможно, погибнем. Но такова воля Императора. Самый каменистый путь вернее всего ведет к очищению.
— И путь перед нами поистине нелегок, — Кенрик наклонил голову в замешательстве. — Я не знаю, почему оказался на этом пути. Совершил ли я ошибку? Следовало ли мне держаться ближе к маршалу? Я был простым инициатом, прежде чем Он возвысил меня как Своего Избранника. Я стремился быть образцом для исповедующих наше кредо — всегда впереди, никогда не выказывая трусости перед лицом врага. — Он опустил взгляд на свой меч, на цепи, что приковывали оружие к доспеху. Несокрушимый, как сама честь. — Мог ли я сделать больше?
— Мы можем делать лишь то, что Император назначил нашим долгом. В Его власти — упорядоченный мир, и в Его власти — закаленный клинок. Все мы — орудия в этом замысле, средства достижения этой цели. У меня были звание и должность прежде. Я была сестрой супериор, надзирающей за внешними святилищами. — Она замешкалась, погрузившись в воспоминания. Слезы текли по пепельному окровавленному лицу. — Я оступилась. Я сражалась и я выжила, когда мои сестры погибли. Я не смогла спасти реликвии. Тысячи лет истории обратились в пыль под их сапогами. А они смеялись. Они смеялись. Будь у меня выбор, я бы потребовала, чтобы меня распяли на машине покаяния и бросили в огонь битвы. Но нет — вот это моя награда. — Она с трудом сглотнула и продолжила. — Но всё же Его план направляет нас. Воля Бога-Императора, ничто иное, привела нас к этому мгновению. И что значит гордость рядом с этим? Что значат наши жизни?
— Из уст верных, — сумрачно произнес Кенрик, и она повернулась к нему, глядя молча. Он поднял взгляд и наклонил шлем, обдумывая варианты. — Что ж, идем наверх, как ты и говоришь.
*
Они поднимались по крутой винтовой лестнице, настолько узкой, что она больше походила на тюремные застенки.
— Тайные проходы, — прошептала Покаяние.
Когда-то эти ходы использовались служителями собора; некоторые позволяли с легкостью добираться до гробниц внизу, другие служили для побега. В стенах виднелись выбоины с кулак размером — там, где взорвались боеприпасы или огромные руки в ярости раздирали камень. Когда настал конец, тайные проходы пали точно так же, как и вся прочая оборона.
Они почти наполовину вскарабкались по лестнице — Кенрик осторожно протискивался в повороты, а Покаяние ковыляла за ним, — когда их заметили первые из врагов.
Сверху посыпался мусор и обломки; их швыряли с почти детской ленью, будто по капризу гигантов. Огромный кусок камня раскололся о край лестницы. Кирпичи задрожали. По кладке побежали трещины. Сестра и рыцарь ускорили шаг, торопясь добраться до следующей площадке. Вокруг них сыпалось всё больше обломков. Голова святого разбилась о нагрудник Кенрика, заставив его пошатнуться. Мраморная пыль застилала взгляд, и он едва успел среагировать, когда швырнувший этот снаряд орк и сам спрыгнул вниз.
Топор проскрежетал по броне, оскверняя черную краску Доспеха Веры длинной царапиной. Кенрик шагнул назад, чуть не сбив Сестру Битвы с платформы. Не активируя силовое поле, он обрушил меч на голову орка, оставив вмятину на шипастом железном шлеме. Орк обрадованно заклокотал и снова взмахнул топором. Кенрик перехватил его запястье и впечатал свой шлем прямо в его искаженное лицо. Орк покачнулся, заваливаясь назад, распространяя запах своей растительной крови. Кенрик поднял меч над головой обеими руками — насколько мог в таком тесном пространстве. Клинок опустился на череп орка плоской стороной, и силовое поле включилось в озоновой вспышке. Голова твари с громким хлопком взорвалась. Кенрик спихнул еще дергающееся тело вниз, в глубины.
— Здесь остались только отбросы. Бесполезные изгнанники, брошенные блуждать в глубинах. Если мы найдем их военного вождя и если он еще не выступил в полной силе, мы сможем покончить с этим, — он говорил с новой уверенностью, очистившись в купели крови и битвы.
Они добрались до верха лестницы, и Сестра Битвы теперь шла первой. Кенрик не возражал, следуя за ней. Она шагала прежде по этим залам, жила здесь. Огромный собор, даже в руинах хранящий свое величие, был ее домом — а теперь стал охотничьими угодьями. Они проходили под разбитыми арками, с которых свешивались обожженные знамена. Мозаика разлетелась на отдельные плитки, и лица святых и героев рассыпались на части. Позолота полов истерлась, покрылась грязью и потеками воды. Кенрик методично шагал мимо всего этого, когда до них донеслась какофония.
Это был первобытный вой войны, голос множества пушек и артиллерии. Грохот кулаков, ударяющих в грудь, плоти, сталкивающейся с камнем, и звериное улюлюканье бесчисленных орков. И поверх всего этого, вплетенное в крики, отдающееся эхом в разрушенных воздуховодах храма, звучало слово. Боевой клич и восхваление одновременно.
Грашбак! Грашбак! Грашбак! ГРАШБАК!
Лишь спустя несколько секунд Кенрик осознал, что это было имя. Вся армия скандировала одно имя, единым голосом. Племя дикарей, поклоняющееся своему вождю. Это и было зловещее сердце вражеских сил. Кенрик чувствовал, как воздух словно сгущается, электризуется в предчувствии битвы. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова — смотрел божественным взором. Сам Император снизошел до него, подчинив его чувства.
— Славься, — благоговейно прошептал Кенрик.
Он видел лишь безупречный золотой свет, его сияющий центр — где-то за следующей стеной. Этот свет опалял глаза, впивался в них — как огонь, как лихорадка, как нежное прикосновение звездной радиации.
Кенрик шагнул вперед, положил ладони на огромные дубовые двери перед ним и распахнул их, входя в святую святых.
В зале царил полумрак, едва освещенный углями в грубых очагах и тусклыми солнечными лучами, что просачивались через разбитые окна; остатки витражей окрашивали их в странные, неестественные цвета, придавая пространству потусторонний вид. Казалось, за этими дверями заканчиваются владения реальности и открываются невыносимые волны варпа.
В центре громоздилась неуклюжая куча обломков, которой кое-как придали форму трона. Перед ней — на первый взгляд — рассыпан был еще мусор, но только в странных конфигурациях. Кенрику потребовалось усилие, чтобы опознать схему поля битвы снаружи: варварское подобие стратегиума, словно бы созданное в насмешку.
Над ним возвышался варбосс.
Грашбак был огромен — самый чудовищный образец своей отвратительной породы. Пластины брони были прибиты прямо к его коже, заклепки глубоко засели в обожженной плоти. Большую часть его искореженной головы заменяла примитивная аугметика. Железные зубы блеснули в ухмылке кривой челюсти, и варбосс повернулся, уставившись на пришельцев разномастными глазами: один — живой, налитый кровью и злобой, второй — пульсирующий красный протез. Громадный железный коготь, способный обхватить Кенрика целиком, с хрустом сомкнулся и разжался; второй руки не было вовсе — ее заменяла мешанина стволов самых разных орудий. Кенрик оскалился при виде этого воплощенного богохульства, этого ходячего попрания всех законов. Рука с пушками дернулась, разворачиваясь в их сторону, словно наводясь на цель. Орк источал угрозу, окутанный миазмами убийства.
Кенрик поднял Черный Меч, указывая острием в сердце твари.
— Именую тебя Зверем и обрекаю тебя на смерть.
Грашбак зарычал — яростный рев ударил в рыцаря волной звука. Они не стояли на месте; Кенрик и Сестра Битвы отпрыгнули в разные стороны, как только орк двинулся на них. Выстрелы загрохотали по залу; тяжелые пули выбивали кратеры в мраморных полах, а энергетические заряды превращали колонны в груды шлака. Воины уклонялись и пригибались, избегая шторма огня, пока наконец не оказались слишком близко для орудий; настало время их клинкам нести разрушение.
Кенрик ударил сверху, и Черный Меч прочертил глубокие прорехи в панцире варбосса. Пластины брони отваливались, дымящиеся и оплавленные. Покаяние держалась внизу, и зубья эвисцератора высекли искры, впившись в металл бионической ноги. Она отдернула клинок и закружилась, уходя из-под удара, а затем обрушив свое оружие на бронированную спину орка — во все стороны брызнули осколки. Кенрик воспользовался моментом, целясь в горло чудовища, но Грашбак успел перехватить меч своим железным когтем; вокруг него тоже вспыхнуло силовое поле. Молнии с воем заплясали между сцепившимся оружием. Кенрик видел, как меч дрожит всё сильнее, окруженный разрушительным светом — давление между ними нарастало. Он попытался протолкнуть клинок дальше, разорвать гибельный узел, но тот не шелохнулся. Орк прищурился и растянул пасть в торжествующей ухмылке. Но даже так, внутри сжатого кулака, сила скованной энергии нарастала стремительным крещендо. Кенрик различил рев цепного меча — Покаяние не останавливалась, яростно нанося удар за ударом. Он не мог даже крикнуть, чтобы предупредить ее.
Взрыв разметал их в стороны. Кенрика и Сестру Битвы сбило с ног и отбросило назад. Грашбак изрыгал проклятия на своем искаженном наречии, размахивая оплавленным когтем в попытках восстановить контроль. Кенрик растянулся на спине, приняв на себя основной импульс взрыва. Его броня дымилась, цепь вокруг запястья лопнула. Он попытался коснуться кончиками пальцев рукояти Черного Меча, но не мог дотянуться.
Не так. Не в поражении и позоре.
Он разглядел движение справа от себя, пока пытался встать. Покаяние опустилась на колени, проверяя, не ранен ли он, не забывая ни на секунду о ревущем чудовище позади них — орк уже тяжело поднялся на ноги. Сестра Битвы нащупала крак-гранату на поясе Кенрика и со щелчком отсоединила ее.
— Жертва, Избранник. Жертва — вот душа долга.
Она бросилась вперед, пусть раны и замедляли ее. Неловко вскинув взревевший меч, она атаковала Грашбака. Орк мог бы выстрелить, но не стал. Кенрик заметил, как искривился в ухмылке его рот. Он играл с Сестрой Битвы. Забавлялся. Подпускал ее поближе. Она пригнулась, уклоняясь от взмаха руки с пушками, и их стволы уперлись в оскверненный мрамор. Покаяние бросилась в сторону, ударила мечом в широком замахе. Рычащие зубья впились в плоть, исторгнув фонтан грязной крови и приглушенный рык боли.
Сестра Битвы подняла взгляд.
Грашбак наклонился и схватил ее своим дымящимся когтем. Она отпустила меч, засевший глубоко во внутренностях орка, но не сопротивлялась. Ее руки поднялись, словно бы в молитве. Кенрик видел гранату, лежащую в ее ладонях — словно благословение. Обещание. Жертва.
Грянула вспышка — вихрь огня и жара. Свет почти ослеплял, но Кенрик всё же видел ее. В самом сердце взрыва, окруженную нимбом из крови и пламени. На одно великолепное мгновение она была багряным ангелом, несущим свет Императора и смерть.
Ее тело рухнуло наземь, среди дыма и мраморной пыли. Кенрик поднялся на ноги, слыша скрежет и движение. Грашбак вдруг вынырнул из завесы дыма.
Половина его лица превратилась в месиво влажной плоти, блестящей кости и развороченного металла. Орк взревел, ударяя по земле своим искореженным оружием. В ярости он бездумно опрокидывал курильницы и крушил колонны. Он хромал вперед, и собор дрожал, словно охваченный сверхъественным недугом. Кенрик закрыл глаза.
Он всё еще видел золотой свет. Возмездие Императора. Он пылал, точно очищающий жар всемирного заката. Точно янтарные крылья.
Кенрик протянул руку — туда, где лежали разорванные звенья еще дымящейся цепи.
Он поднял меч.
Лезвие скрежетнуло по разбитому мрамору, и Кенрик стремительно вскочил — так быстро, что застал Грашбака врасплох. Орк отозвался гортанным рыком, но рыцарь даже не дрогнул. Он зашел сбоку, осыпая противника ударами. Раненое чудовище замахнулось искореженным когтем, скрежетнув по броне. Кенрик ощутил, как доспех погнулся, но выдержал. Он оскалился, ненависть пылала в глазах. Он ударял снова и снова, а затем протянул свободную руку, нащупал рукоять эвисцератора, засевшего в боку твари, и толкнул вперед.
Орк взвыл от боли и ярости, беспорядочно молотя руками. Кенрик выдерживал удары, как выдерживают накрывшую с головой волну. Он вогнал цепной клинок в тело варбосса со всей своей сверхчеловеческой силой. Наконец Грашбак упал на заржавленные колени, глядя на него снизу вверх с чистой животной ненавистью.
Кенрик отступил на шаг, тяжело дыша. Он поднял Черный Меч, нацелил его в горло чудовища и произнес приговор.
— Imperator Vult, — прошипел он, и клинок рухнул.
Ревущая голова орка слетела с плеч в струе нечистой крови и замолкла. Мгновение Кенрик стоял во внезапной тишине, дрожа — благодать Его наставления угасала. Божественное сияние исчезло, но зал собора казался теперь светлее: солнечные лучи падали на неоскверненный алтарь под символом золотой аквилы. Он подошел к Сестре Битвы и опустился на колени, касаясь ее горла, но она была мертва. Ее тело осталось нетронутым огнем — истинное чудо в этих обстоятельствах.
— Да восславится Он, как в милосердии Его, так и в гневе Его, — Кенрик склонил голову в благоговении.
Пальцами в латной перчатке он осторожно закрыл ей глаза. Затем поднял ту, чье имя было Покаяние, — такое хрупкое, смертное тело — и положил ее на алтарь.
Пройдя обратно к трупу варбосса, Кенрик подобрал его голову и двинулся к главным дверям. Собравшись с духом, сжимая пылающий Черный Меч, он распахнул двери, высоко поднимая орочью голову и выкрикивая свой вызов миру.
И внизу, в верности и нечестивости, на этот вызов ответили.
*
Когда его наконец нашли, он был один.
Он склонился в молитве перед алтарем, окруженный телами ксеносов. Его шлем лежал рядом, словно бы позабытый. Он выждал долгое мгновение, слыша, как первый из них вошел в зал.
Им хватило достоинства удивиться его присутствию.
— Избранник, — произнес неуверенный голос. — Брат Кенрик?
Это был Болдвин, юный неофит, сопровождавший Адельберта. Сейчас маршала не было с ним, и изорванное знамя бессильно свисало со штандарта. Слова на нем почти полностью стерлись под огнем и пеплом, остались только буквы «EDIO».
— Маршал? — спросил Кенрик, видя слезы на щеках Болдвина. Такой молодой. Такой слабый. Неужели и он сам был таким?
— Мертв, — ответила Аурея. — Он погиб при атаке, удерживая пролом, чтобы ваши братья смогли закрепиться в крепости. Герой до самого конца. — Старая канонисса хромала и вся была в крови, но по-прежнему оставлась несломленной. — Мы в великом долгу у него. — Она кивком указала на голову варбосса. — И в еще большем долгу у тебя, похоже.
— Вы не должны мне ничего. Все мы служим единому замыслу. — Кенрик склонил голову, вспоминая. Он указал на алтарь. — Эта Сестра умерла в служении своей миссии, с отвагой перед лицом нечестивых. В ее пристыжении ее звали Покаяние.
— Я знаю ее.
— Я хотел бы узнать ее истинное имя. Имя, которое она носила в верности.
— Она... — Аурея замешкалась, а затем выпрямилась, вновь взяв себя в руки. — Ее звали сестра-супериор Осит.
— Благодарю, — ответил Кенрик. Он повернулся к Болдвину. — Произошло много того, что мы желали бы видеть иначе, но сейчас не время для страха или сомнений, мой знаменосец.
Болдвин едва успел осознать свое удивление. Кенрик оглядел собравшихся: боевые братья и Сестры Битвы, все — избранные.
— Мы укрепим этот мир во имя Его, и изгоним ксеносов. Как только это будет сделано, я отправлю весть в Геликосский крестовый поход. Мы терпели лишения, и мы жертвовали многим. — Он сделал паузу. — Но мы восстанем во славе и триумфе по воле Его. Ave Imperator!
Каждый голос эхом подхватил его слова, пока они не заполнили зал и тоннели, змеящиеся под ним. До тех пор, пока весь мир не запел вновь — гимн веры и обещания нового рассвета.
Название: Все — избранные
Перевод: WTF Warhammer Legions 2020
Бета: WTF Warhammer Legions 2020
Оригинал: Champions, All, Marc Collins (читать)
Размер: 7730 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Черные Храмовники, Сестры Битвы
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Чемпион Черных Храмовников Кенрик и кающаяся Сестра Битвы противостоят орочьему вождю в руинах когда-то могучей имперской крепости. Даже обреченные грешники и ищущие покаяния могут быть героями.
Предупреждения: концентрат пафоса
Кенрик опустился на колени и молился.
Не было ничего больше. Только движения губ и биение сердец. Запах благовоний струился с зажженных курильниц, разносясь по равнине перед крепостью. Он отстоял здесь на страже всю холодную ночь, пока алое солнце не взошло над Даронхом и не окрасило равнину кровавым рассветом. Точно огромные распростертые крылья...
Багряный ангел, несущий свет Императора в одной руке и смерть — в другой. Его крылья горят кровавой славой, отбрасывают длинные темные тени. На нем зиждется судьба.
Император говорил с ним видениями, подобными этому. Накануне битвы, в момент истины — Он говорил. Так было все последние пять лет Эдиохского Крестового похода. Кенрик сражался все сорок семь лет этого похода, от неофита до инициата... прежде чем он был избран, возвышен в качестве Чемпиона Императора. Боевые братья, что прежде стояли рядом с ним плечом к плечу, теперь смотрели на него с благоговением. Капелланы и маршалы спрашивали его наставлений.
Кенрик прервал молитву и поднялся на ноги. Он проверил цепи на запястье, удостоверившись, что они крепко держат скованную славу Черного Меча, провел пальцами вдоль звеньев и очертил слова, выгравированные на обсидиановой рукояти. Его имя было написано там — узы, с которыми не сравнится и прочнейшая цепь. Он еще не поднимал клинок в вихре боя, но скоро настанет это время. Скоро он испробует вкус крови и познает битву. Он будет владеть им, как владел некогда Сигизмунд, когда выходил против предателей перед стенами Дворца, когда нес свою долгую стражу у врат ада. Им принадлежало наследие героев, кровь крестоносцев.
Этот наш долг — он вечен. Мы не можем — и не станем — отказываться от него. Мантра звучала подобно железу: несокрушимая решимость, держащая в узде его мысли. Он прошел через ряды своих братьев, почтительно встающих на колени перед капелланами. Воины в масках черепа чертили пепельные кресты на лбах Храмовников или благословляли их благовонным маслом со священных кропил. Сервиторы шагали вдоль строя — их руки заменены были на раскачивающиеся авто-курильницы. Это была война в священнейшем, идеальном своем аспекте.
— Брат! — голос раздался над равниной, точно неотвратимый залп артиллерии.
Маршал Адельберт смотрел на Кенрика с неявной тревогой. Он был без шлема, и его темная кожа напоминала резное дерево под яростными лучами солнца. Голову маршала венчал простой гладкий бронзовый обруч, приклепанный к его черепу как символ должности. Измятая, потрепанная в битвах броня не придавала ему подобающего величия. Рядом стоял один из неофитов — Болдвин, если Кенрик не ошибся, — со знаменем крестового похода. Оно трепетало на ветру, укрывая маршала рваной тенью.
— Говорит ли Он, брат Кенрик? Благословляет ли Бог-Император этот святой поход?
Кенрик кивнул.
— Император говорит, и слова Его суть язык огня, испепеляющий нечестивых и ограждающий верных.
— Великолепно, — раскатисто ответил Адельберт. Он не выпытывал подробности; в этом не было нужды. Вера была вознаграждением сама по себе. — Он изрек Свои слова, и всё, что остается — тебе быть лезвием Его клинка, Его Избранником. — Он положил руку на плечо Кенрика, наклонившись ближе. — Мне ведома твоя боль, брат. Галактика горит в огне, и мы сражаемся одни. Без поддержки. Изнемогая. Кто-нибудь другой уже убеждал бы меня отправить весть к Геликосскому крестовому походу, чтобы слить наши силы. — Маршал покачал головой, и Кенрик не мог не видеть, как все века его службы лежат на нем тяжелым грузом. — Пока сила не покинула мое тело, мы продолжим исполнять труд Императора. Сыны Дорна не отворачиваются от необходимости жертвы. Именно так продолжался наш вечный крестовый поход, все эти тысячи лет. Именно так мы выдержали наши собственные полвека войны.
Кенрик склонил голову, держа свои мысли при себе. Когда-то мы насчитывали тысячу воинов; теперь нас осталась лишь горстка. Мы ранены Архиврагом, измучены коварством ксеносов, изнурены попытками пересечь Разлом. Сколько еще мы сможем выстоять?
— Как пожелаешь, брат, — он с трудом выговорил слова, словно проталкивая их через пыль пустыни, забившую горло. — Наши союзники готовы?
Адельберт с сухим смешком обвел равнину широким жестом.
— Идем, Избранник. Идем, узрим славу воинства веры.
Они прошли через сомкнутые ряды их братьев и священные благовония их ритуалов. Воины ударяли кулаками о нагрудники, лязгая керамитом, или складывали знак святой аквилы при виде маршала и Избранника. Их вид не внушал особой гордости — измятая броня, содранная с нее краска. Они выказывали почтение, похожие на оборванных межевых рыцарей древности — лишь тень горделиво начавшегося крестового похода.
За ними лежали поля смотра Адепта Сороритас. Кенрик и Адельберт прошли под черными знаменами, несущими сердце и крест ордена Доблестного Сердца. Полотнища хлопали на ветру, потревоженные звуковой волной хоралов, льющихся из громкоговорителей, — так могли бы дрожать верующие, побуждаемые проповедью.
На краю строя их встретила канонисса Аурея — суровая женщина, держащая в руках силовой меч тонкой работы. Она изучала клинок с привычным безразличием, ее голубые глаза скользили по вычурным строкам гравировки, которые она, несомненно, читала уже тысячу раз. Она была облачена в черное, как и сам Кенрик, хотя ее доспех казался мрачным рядом с полным жизненной силы оттенком его собственной брони.
— Канонисса, — Адельберт почтительно наклонил голову.
— Маршал, — ответила она, а затем поклонилась Кенрику. — И ты, орудие Его воли. Благословенны будьте.
Хор голосов за ее спиной взметнулся на октаву выше, провозглашая осанну. Кенрик кивнул, хотя преклонение смертных раздражало его. Лишь одному Императору следовало им возносить свою благодарность.
— Наши воины ждут, наше оружие готово, — канонисса сжала губы, едва сдерживая праведный гнев, кипящий внутри. — Мы вернем себе то, что было осквернено. Мы изгоним ксеносов. — Она смотрела мимо них, и Кенрик проследил ее взгляд к источнику их общей ярости.
Крепость нависала над ними.
Когда-то это был собор, высеченный из скал пустыни — будто резьба по камню в циклопическом масштабе. Долгие годы пели в нем ветра, и миллионы мастеров и художников вырезали и обрабатывали строения, превращая собор в сонм каменных флейт. Множество писцов записывало звучащую здесь песню, просеивая ее в поисках священных слов Императора. Насколько понимал Кенрик, они всё еще трудились над записями, когда в них врезался корабль орков.
Теперь собор превратился в руины; его стены были разбиты и изрисованы грубыми орочьими надписями, залатаны на скорую руку огромными пластинами металла. Он был осквернен. Оккупирован.
Кенрик оценил громоздкий, чудовищный силуэт крепости, резкие углы, ощетинившиеся пушками, висящий над ней плотным покровом дым от костров и выхлопов. Уже звучали первые выстрелы, пока лишь пристрелочные. Взрыв совсем рядом осыпал их каменными осколками и шрапнелью, но никто не шелохнулся. Аурея даже не дрогнула, когда обломок камня прочертил тонкую кровавую линию на ее бледной щеке. Ее решимость, казалось, лишь возрастала.
За ней Кенрик мог разглядеть коленопреклоненные ряды кающихся. Эти женщины отбросили свою броню — иногда буквально, и некоторые из них так яростно, что разъемы интерфейса всё еще кровоточили. Они молчали, неподвижно глядя вперед. Их рясы были изорваны и покрыты свитками со словами епитимьи и раскаяния. Пластины флак-брони с вырезанными на них обвинениями крепились порой прямо к обнаженной коже, играя роль панциря. У некоторых были заткнуты рты или лица закрыты капюшонами из мешковины; у других рты оказались зашиты или запечатаны воском с оттиснутым на нем знаком лилии. Огромные цепные мечи-эвисцераторы лежали перед кающимися, неоскверненные пока их прикосновением. Кенрик отвел взгляд, и в это время маршал принял решение.
— Мы выступаем, — просто объявил Адельберт, обнажая свой клинок. — Мы покончим с этим.
*
Небо пылало, когда они ринулись в атаку под обстрелом зеленокожих. Их артиллерия расчерчивала небо огненными линиями, обрушивая ливень адской злобы на тех, кто остался чист. Молитвы гремели над равниной — божественный марш верных в ярости их. Кенрик разделял эту ярость и восславлял ее. Он возносил свой голос в презрении к чужакам, еретикам, мутантам.
— Я — гнев Его и меч Его! Возмездие и правосудие!
Повсюду, куда бы он ни глянул, были враги. Они высыпались из криво сколоченных ворот или бросались со стен, вопя свои хрюкающие боевые кличи. Они были не более чем отбросами. Они умрут за свои преступления, за само то, что они не принадлежат к человечеству.
Кенрик бросился в гущу врагов; первые ряды зеленокожих воинов не остановили его ни на секунду. Силовой клинок пылал яростно-белым, разрубая очередного орка в яркой вспышке вскипевшей крови и размолотой плоти. Кенрик обрушил меч на броню следующего противника, расколол панцирь и отсек руку по плечо. Монстр взревел и схватил его оставшейся рукой, выронив огромный тесак в попытках задушить рыцаря. Неуклюжие пальцы скребли по безупречному доспеху, но Кенрик отбросил их ударом латной перчатки. Проткнув орка насквозь, он вывернул меч в сторону и разрубил его пополам.
— Ко мне, ксеносские псы! — Его боевой клич, усиленный вокс-динамиками брони, перекрывал грохот боя. — Идите ко мне и встретьте воплощенную волю Императора!
Меньшие твари разбегались с его пути — в страхе или в попытке достичь его братьев, Кенрика это не заботило. Они были ничто перед ним, особенно в сравнении с другими, гигантскими образцами их меркой породы. Там, где шагали эти создания, он видел золотой свет Императора, выделяющий их для Его божественного возмездия. Кенрик уничтожит их лучших воинов, повергнет их тиранов. Лишь человечество будет владеть этим пылающим миром.
Кенрик снес голову еще одному зеленокожему и труп повалился назад, по-прежнему стреляя из своего нелепого оружия. Он шел вперед в вихре выпадов, ударов и разворотов, и вражеские клинки ломались о лезвие его меча или соскальзывали с брони. Император был с ним, в каждом его движении. Поднимал ли он меч двумя руками в широком замахе, орудовал ли одной рукой, стреляя из болтера, — каждый удар был священен.
Он видел, как другие его братья врезаются в орочью орду. Адельберт пронзил грудь ксеноса точным ударом, рассекая броню и плоть, и волна нелюдской крови окатила его. Братья Меча и капелланы окружали его с флангов, разя булавами, щитами и мечами. Они пели боевые кличи, убивая — гимны верности Ему-на-Земле. Аурея прорубалась вперед, словно вознамерившись доказать, что ее вера не слабее, чем у Храмовников. Но в этом не было нужды; здесь никто не усомнился бы, что сердца Сороритас полны истинной веры. Канонисса сражалась в решительном молчании, плотно сжав губы и только порой беззвучно повторяя слова несущихся над полем боевых хоралов.
Рядом с ней бились кающиеся сестры — пульсирующий, лихорадочный клубок движения. Они будто обезумели и метались так быстро, что, казалось, выпадают из ритма боя вокруг них. Огромные цепные клинки взлетали и врезались в плоть врагов, исторгая фонтаны крови. Сестры вкладывали весь свой вес в каждый удар, обрушивая чудовищное оружие, движимые лишь чистой человеческой верой и стремлением искупить свои грехи. Все вместе они пробивались вперед, не поддаваясь напору отвратительной чуждой расы. Даже животная вонь ксеносов расступалась, точно волна, перед их яростью.
Кенрик огляделся вокруг. Похоже, самые большие орки отходили назад, подгоняя свои войска рычанием и грубыми жестами. Если он поддержит маршала, они смогут пробиться к вражеским лидерам. Там свершится расплата, которой так жаждал Кенрик. Крутанув меч одной рукой, он двинулся вперед, разрубая отбросы чужого войска с презрительной легкостью.
Перед ним вдруг выскочила из земли горстка орков, покрытых пылью и разводами пурпурной краски. Они уставились на Кенрика со звериной злобой, но он заметил проблеск веселья, мелькнувший в их глазах. Орки держали некие громоздкие устройства, наугад тыкая в них и встряхивая. На поверхности устройств мигали лампочки, в разные стороны торчали антенны. Они дрожали от скрытой разрушительной силы.
Детонаторы. Во имя Тро…
Кенрик не успел закончить мысль: мир взорвался пламенем.
*
Когда он пришел в себя, время словно исчезло.
Мир изменился, исказился, словно пикт, скручивающийся в трубочку над огнем. Вокруг была безбрежная тьма под затянутым полосами дыма небом. Смерть, и пламя, и вонь горящего мяса.
Он заставил себя подняться, ощупывая свою броню. Мастерски сработанный доспех держался прочно, но он чувствовал слабость собственной плоти. Внутри брони текла кровь — по счастью, в основном из легких ран. Попытавшись двигаться, он ощутил, что его сросшиеся ребра были сломаны или треснули в нескольких местах. Он будет жить. Имперские Кулаки, генетические прародители его ордена, верили, что страдание связывает их с героями прошлого.
Но здесь Кенрик чувствовал лишь то, что он остался один.
Он упал. Хотя бы это было ясно. Он провалился в яму, оставшуюся в земле после чудовищного взрыва. Древние катакомбы рухнули, осыпая глубины разбитыми барельефами со стен. Лица святых и героев бессильно смотрели вверх, словно бы осуждая его. Трубы, по которым некогда текли священные масла, лопнули и горели теперь зловещим разноцветным пламенем. Свет метался по неровным стенам, выхватывая ужасные детали.
Его окружали тела — словно на бойне. Множество врагов были мертвы, но рядом с ними лежали и Сестры Битвы, и его собственные братья. Кенрик крепче сжал рукоять Черного Меча. Не такая победа была ему обещана. Уперев острие клинка в растрескавшийся камень под ногами, он склонил голову.
Не покинь нас ни в час славы, ни в пору мучений. Мы чтим тебя, мы верим указующей руке твоей. Не может быть, чтобы на этом всё кончилось. Не может быть, чтобы для этого ты создал меня.
Он едва не задохнулся от гордыни собственных мыслей. Он был не в вправе задавать вопросы; его долг был — лишь служение. Лишь сражаться и умирать, исполняя волю Императора. Затем его тело и меч заберут на «Вечный Крестоносец», дабы положить там рядом с другими погибшими героями ордена. Честь, которой лишены будут его братья здесь, если только апотекарии не найдут их, когда — если — битва будет выиграна.
— Я не позволю вам гнить здесь, братья, — поклялся Кенрик. — Когда враги передо мной будут мертвы, вам воздадут почести, как вы того заслуживаете. Ваше наследие вернется в орден, чтобы будущие поколения могли служить нашему делу во имя Императора.
Его слова заглушил лязг и скрип огромного механизма. Земля задрожала, со стен провала посыпались обломки и мусор. Они бессильно отлетали от брони, даже не царапая чистую черноту керамита. Кенрик поднял взгляд. Гигантские механические плиты сходились наверху провала, с грохотом закрывая небо. Эхом доносились ритмичные выкрики зеленокожих, и слышно было, как они с топотом устремляются по этим поспешно наведенным над пропастью мостам.
Солнечный свет померк, и Кенрик остался один в мерцающих тенях.
Сенсоры брони быстро скомпенсировали недостаток освещения. Теперь, когда небо не притягивало его взгляд, Кенрик видел мешанину обрушившихся тоннелей и вскрытых древних тайников. Всё покрывала пыль — каменная и костяная, сыплющаяся из оскверненных реликвариев и гробниц. Миры, подобные Даронху, были пронизаны такими катакомбами, точно плоть — капиллярами. Все они неизбежно сходились к центральным органам — соборам. Кенрик посмотрел на север, где ожидала извращенная крепость врага. Тоннели были ненадежным путем и наверняка кишели отбросами армии зеленокожих, но иного выбора не оставалось.
Он проложил путь передо мной, и я последую по нему, даже если он ведет к смерти.
Другим это могло показаться зловещей мыслью, но его она обнадеживала. Так было предначертано; так должно было быть. Разве вся галактика не обращается по Его воле?
Кенрик двинулся вперед, позабыв про боль, держа перед собой пылающий клинок.
Свет силового оружия рассекал тьму, открывая замысловатую резьбу на стенах тоннелей. Даже здесь камень был высечен особым способом, чтобы лучше направлять и преобразовывать ветра пустыни в священную песнь. Теперь по этим проходам долетало лишь эхо звериного рыка и хрюканья, звон металла по металлу и грохот битвы. Отвратительный, чуждый гимн осквернения.
И борьбы.
Кенрик расслышал среди шума звуки, явно издаваемые человеком — приглушенные отголоски битвы. Орочьи вопли и дикий смех почти что заглушали их. Вой цепного мотора поднимался и опускался, зубья скрежетали о металл. Кто-то сражался там, бился не на жизнь, а на смерть. Кенрик бросился вперед, расталкивая груды мусора и грубые баррикады, раздавливая камни в пыль под ногами. Свернув за очередной угол, он вырвался в круглый зал под куполом. Там и была его цель.
Женщина дралась, как загнанный зверь, рассекая воздух тяжелым цепным клинком. Трое зеленокожих окружили ее, веселясь и похрюкивая, будто свиньи. Они забавлялись с ней, явно не обращая внимания на прорехи в броне и кровавые раны, которые она наносила им. Ее глаза горели пронзительной, необузданной ненавистью. Она взмахивала мечом, не стараясь беречь силы — думая лишь о том, чтобы нанести новый удар, чтобы выстоять. Она будет сражаться до конца, каким бы он ни был.
Любой брат ордена был бы горд сражаться так — и так умереть. Эта мысль заставила Кенрика на секунду остановиться, укрепляя свой долг, точно отточеный клинок.
Он с ревом ринулся в атаку, не сдерживая свой гнев.
— За Дорна! За Сигизмунда! За Императора!
Орки обернулись, сосредоточив на нем злобные взгляды красных глаз. Воительница не упустила свой шанс. Огромный клинок взлетел вверх и, взвизгнув зубьями, обрушился на спину ближайшего орка. Тот зарычал от боли и ярости, развернулся к ней и получил поперек лица обратным взмахом меча. Его голова исчезла в облаке кровавых брызг, тело содрогнулось и рухнуло. Женщина уже миновала его, двигаясь дальше в бой, вернув себе инициативу.
Черный Меч в руках Кенрика описал широкую дугу, и ближайший орк отшатнулся от него — слишком медленно. Искрящееся острие клинка рассекло его несоразмерную броню. Ручейки расплавленного металла потекли на зеленую кожу с резким треском, и орк отчаянно взмахнул собственным топором. Удар — по счастью, плоской стороной клинка, — угодил по шлему Кенрика, отбросив его назад. Изображение в линзах дернулось, руны повреждений окрасили всё мигающим алым.
Он сжал зубы и двинулся на орка, обходя его защиту. Подтянув меч ближе к себе, он развернулся на пятках, выбрасывая клинок вперед и оказываясь вне досягаемости орка. Рука ксеноса последовала за ним, начисто отрубленная от тела. Кенрик вскинул болтер, остановившись, и всадил два выстрела в орочий череп. Голова разлетелась на части, осыпав его остатками мозга и костяным крошевом, но Кенрик уже отворачивался, не тратя на подобные отбросы лишнего взгляда, к последнему из врагов.
Избранник и Сестра ударили вместе, почти в одну и ту же секунду. Его клинок пришелся в горло орка, а цепной меч с хрустом врезался в его колени. Чудовище оказалось разорвано на части, и куски его тела разлетелись по залу во все стороны. Женщина тяжело дышала от усталости, но Кенрик стоял, не шелохнувшись. Он поднял меч и легко коснулся клинком лба, прежде чем позволить себе расслабиться.
— Мир тебе, Сестра.
Она вскинула взгляд, встретившись с линзами его шлема. Скрипнув зубами, она поднялась, всё еще не отводя глаз. Пергамент клятв прилип к ее ранам: под кровью не разглядеть теперь было начертанные там строки покаяния. В грубое сукно ее рясы были вплетены шипы, и изорванную ткань покрывали пятна крови из ран. Он видел остатки воска — ее губы были прежде зашиты. Ее голова была наспех обрита, и темные волосы уже начали отрастать неровными линиями. Всё в ней говорило о том, что она была воином — и понесла наказание. Но она по-прежнему сражалась, и с такой преданностью, что многие бы рядом с ней устыдились.
— Ты... — хрипло выговорила она, явно отвыкнув пользоваться голосом. — Он послал тебя ко мне. — Она почти засмеялась, отведя глаза, словно опасаясь ослепнуть от непочтительного взгляда. Она упала на колени, склонив голову. — Я недостойна стоять в Его свете, рядом с Его Избранником.
— Я видел, как ты сражаешься. Достоинство заключено в деяниях, совершенных во имя Императора. Встань. — В каждом слове звучало глубокое уважение, и она поднялась, повинуясь его жесту. — Я — Кенрик, названный Избранником Императора, из Черных Храмовников. — Он опустил руку на плечо женщины, не давая ей упасть.
— Покаяние, — прошипела она. — Это имя, что даровано мне из милости и в искупление моих грехов. Я — Покаяние, или же я — ничто.
— Покаяние, — Кенрик склонил голову. — Славное имя.
Ее лицо исказилось вдруг гневом, и на мгновение ему показалось, что сейчас она вскинет меч. Ее руки стиснули рукоять так, что побелели костяшки пальцев, и цепной клинок взревел в переданной ему ярости.
— Славное имя? Имя, рожденное стыдом? У меня было имя — прежде, чем меня сочли недостойной носить его. Я верну это имя в смерти, исполнив свои клятвы. — Она сплюнула в сторону кровавой слюной.
— Я не хотел оскорбить, — ответил Кенрик искренним раскатом грома. — Император ожидает от нас лучшего, на что мы способны, в войне и в мире. Мы должны отдать всё, но многие не справляются с этим. Тебя могли казнить за твои прегрешения, как многих в рядах Милитарума. Вместо этого тебе дана возможность стереть свой грех кровью. Своей или же вражеской. Для Него-на-Земле разница невелика.
Женщина отвернулась, словно бы обожженная.
— Может, ты и прав, — она сглотнула, с горечью соглашаясь. — Мы всё еще живы, а значит, у нас есть шанс на искупление. — Она посмотрела наверх. — Как ты думаешь, они еще держатся? Твои братьи и мои сестры?
— Все, кто служат Ему, крепки силой Его, — Кенрик произнес это, почти не задумываясь. — Если они продолжают сражаться, надежда есть. — Он поднял меч, указывая на катакомбы, лежащие перед ними. Черный металл клинка сиял молниями силового поля, готовый освещать путь в темноте. — Единственный выход из бездны — пройти ее насквозь.
Он снова повернулся к женщине, и даже несмотря на то, что бесстрастный шлем скрывал лицо, грандиозное его призвание словно бы сияло изнутри.
— Поднимешься ли ты со мной, Сестра?
*
Сперва они продвигались в молчании.
Оба смотрели на стены оскверненных тоннелей. Грубые надписи, вырезанные поверх священных текстов, фрески, оскверненные орочьей мазней. Каменная кладка под ногами уже начинала трескаться — ксеносская грибница постепенно прорастала из-под земли. Похожие на пальцы отростки шевелились в воздухе, выбрасывая облачка спор и испуская тусклое свечение. Казалось, будто они очутились на дне некоего странного океана, а вовсе не в недрах храма Императора.
Стены сотрясались от далеких отголосков битвы, от звуков осады и обороны. Невозможно было сказать, кто побеждает, кто берет верх хоть в чем-то. По пустым коридорам долетало эхо звериного рева, но они не видели никого. Возможно, все враги были наверху, сражаясь с их союзниками, а здесь, в глубинах, остались только призраки ксеносов, тени их жестокого прошлого.
— Сколько еще осталось? — спросил Кенрик, остановившись и проводя пальцами по сложной резьбе на стенах тоннеля. Камень был сплошь покрыт высеченными гимнами и молитвами — там, где проходящие мимо орки не стерли их и не изменили направление песни ветра. Пальцами латной перчатки он коснулся слов IMPERATOR GLORIANA, задержался, задумавшись.
— Мы должны уже подходить к фундаменту собора. Эти тоннели — проводники песни, они должны были разносить пение над равнинами, дабы направлять верных.
— Значит, ты хорошо их знаешь? — Его пальцы по-прежнему очерчивали слова. Он думал о предупреждениях против гордыни, и о слабости, которую несло в себе подобное тщеславие.
— Когда-то мне принадлежала честь патрулировать их. Ветер несся потоком, а песня... — она замолчала. — Я не могу даже описать ее. — Сестра Битвы встряхнулась, освобождаясь из воспоминаний, пристыженная мыслями о более достойных временах. — Моим последним местом службы была защита реликвариев. — Она посмотрела на него, на его неподвижный взгляд. — Почему ты остановился, Кенрик?
— Я... — он замешкался, едва касаясь пальцами надписей. Затем сжал руку в кулак и отвернулся от нее и гравировок. — Я размышляю. О моем долге перед Императором и обязанностях перед орденом. — Он обернулся. Сестра шла с ним рядом и кивнула, слушая его слова. — Исполнение долга очищает всё. Даже самые злостные из прегрешений могут быть оправданы в служении.
— Как могут быть и мои.
— Как могут быть и твои, — подтвердил он, а затем вдруг вскинул руку.
Что-то задребезжало впереди, шевельнулось — лязгом стали по камню. Кенрик слышал низкое ворчание зверей, голодных, истекающих слюной. Снова что-то задребезжало, звякнули туго натянутые цепи, и враги появились перед ними — масса зубов и смердящей плоти.
Пять сквигов были округлыми, точно раздувшимися, их шкуры покрывали шрамы от драк между собой и беспричинной злобы. Глаза горели бешенством, из пастей капала пена, и ошейники плотно охватывали то, что у этих тварей можно было бы назвать горлом. За зверями был виден их хозяин-погонщик, с хохотом щелкающий цепями, будто кнутами, подгоняя сквигов вперед. Первая из тварей бросилась на Кенрика, сомкнув челюсти на держащей меч руке. Он яростно ударил мерзость; кулак врезался в рыло сбоку с хрустом крошащихся зубов. Сквиг не отцеплялся, и Кенрик приложил его об стену, впечатывая в холодный камень. Тварь разжала пасть с удивленным воплем, отплевываясь зубами и кровью, и тут же лопнула под сапогом Кенрика; дрожащие внутренности разлетелись во все стороны. Орк-погонщик коротко вскрикнул — выражая то ли веселье, то ли разочарование. Кенрику было всё равно. Он шагнул вперед.
Покаяние отступила, с трудом поднимая эвисцератор; ее раны открылись от усилий. Зубья клинка скрежетнули по камню, озарив тьму искрами и наполнив тоннель пылью. Один из сквигов кинулся на нее, но Сестра Битвы устояла на ногах. Челюсти сомнулись на клинке, и она отчаянно стряхнула тварь. Та раскрыла пасть и взревела, отброшенная назад, дергая крошечными лапками и обдав воительницу остатками своей пищи. Слюна и кровь испачкали ее святое оружие, и она ответила столь же яростным рыком.
— Вам меня не убить! — выкрикнула Покаяние, бросившись вперед. Эвисцератор рухнул, превращая раздутую тварь в красные ошметки. Сестра Битвы, не дрогнув, прошла через них и вновь замахнулась мечом, раздавив следующего сквига о стену. Поравнявшись с Кенриком, она обернулась.
Теперь они сражались спина к спине. Покаяние отбивала атаки двух оставших тварей, прикрывая Кенрика, который двинулся на их погонщика. Орк злобно заворчал и взмахнул тяжелой дубинкой из бугристого металла. Удар пришелся в шлем Кенрика, и он отшатнулся назад, но тут же вскинул меч. Молнии силового поля разорвали тьму, и орк отступил, выплевывая оскорбления на своем гортанном наречии. Он схватился за пистолет на поясе и успел даже выстрелить. Пуля отскочила от наплечника Кенрика, не замедлив его бросок. Черный Меч прошел насквозь через помятую броню орка, пронзив тварь и заставив закашляться и зарычать.
Дубинка взлетела вновь, с треском ударив по шлему и нагруднику, а затем орк принялся молотить ею по искрящему силовому полю меча. Глаза его были полны боли и гнева, и он не останавливался, пока дубинка не сломалась, истекая расплавленным металлом. Орк оскалился, его широкая клыкастая пасть исходила пеной — в точности как у его зверей. Несмотря на свои раны, он рванулся вперед и ткнул в Кенрика обломком своего оружия. Зазубренный металл угодил в сочленение доспеха на руке и застрял там, и рыцарь скривился от боли. Но его хватка не дрогнула. Выхватив болтер, он ткнул его в лицо ненавистной твари.
— Умри, — выплюнул он. — Умри и не оскверняй больше Его создание!
Кенрик выстрелил, раз, другой и снова, опустошая обойму. Череп орка взорвался, и Храмовник опять перехватил меч двумя руками. Он потянул клинок вверх, через труп, рассекая его пополам. Обернувшись, он успел заметить, как Сестра Битвы уничтожает последнего сквига. Кровь окружала ее, точно нимб, на мгновение превратив ее в...
Багряного ангела.
Кенрик отогнал головокружение — от внезапного узнавания, от непреодолимого, как гравитация, притяжения пророчества. Покаяние тяжело дышала, уставшая, истекающая кровью. Она перевела на него взгляд и просто кивнула.
— Мы живы, Избранник.
— Пока что. — Он огляделся. — Возможно, теперь их станет больше. — Он покачал головой. — Ты говорила, что мы рядом с фундаментом собора?
— Теперь мы еще ближе. — Зашипев от боли, она заставила себя встать. Ее ноги дрожали, но она поднялась, опираясь на эвисцератор. — Мы пойдем наверх. Мы будем сражаться и, возможно, погибнем. Но такова воля Императора. Самый каменистый путь вернее всего ведет к очищению.
— И путь перед нами поистине нелегок, — Кенрик наклонил голову в замешательстве. — Я не знаю, почему оказался на этом пути. Совершил ли я ошибку? Следовало ли мне держаться ближе к маршалу? Я был простым инициатом, прежде чем Он возвысил меня как Своего Избранника. Я стремился быть образцом для исповедующих наше кредо — всегда впереди, никогда не выказывая трусости перед лицом врага. — Он опустил взгляд на свой меч, на цепи, что приковывали оружие к доспеху. Несокрушимый, как сама честь. — Мог ли я сделать больше?
— Мы можем делать лишь то, что Император назначил нашим долгом. В Его власти — упорядоченный мир, и в Его власти — закаленный клинок. Все мы — орудия в этом замысле, средства достижения этой цели. У меня были звание и должность прежде. Я была сестрой супериор, надзирающей за внешними святилищами. — Она замешкалась, погрузившись в воспоминания. Слезы текли по пепельному окровавленному лицу. — Я оступилась. Я сражалась и я выжила, когда мои сестры погибли. Я не смогла спасти реликвии. Тысячи лет истории обратились в пыль под их сапогами. А они смеялись. Они смеялись. Будь у меня выбор, я бы потребовала, чтобы меня распяли на машине покаяния и бросили в огонь битвы. Но нет — вот это моя награда. — Она с трудом сглотнула и продолжила. — Но всё же Его план направляет нас. Воля Бога-Императора, ничто иное, привела нас к этому мгновению. И что значит гордость рядом с этим? Что значат наши жизни?
— Из уст верных, — сумрачно произнес Кенрик, и она повернулась к нему, глядя молча. Он поднял взгляд и наклонил шлем, обдумывая варианты. — Что ж, идем наверх, как ты и говоришь.
*
Они поднимались по крутой винтовой лестнице, настолько узкой, что она больше походила на тюремные застенки.
— Тайные проходы, — прошептала Покаяние.
Когда-то эти ходы использовались служителями собора; некоторые позволяли с легкостью добираться до гробниц внизу, другие служили для побега. В стенах виднелись выбоины с кулак размером — там, где взорвались боеприпасы или огромные руки в ярости раздирали камень. Когда настал конец, тайные проходы пали точно так же, как и вся прочая оборона.
Они почти наполовину вскарабкались по лестнице — Кенрик осторожно протискивался в повороты, а Покаяние ковыляла за ним, — когда их заметили первые из врагов.
Сверху посыпался мусор и обломки; их швыряли с почти детской ленью, будто по капризу гигантов. Огромный кусок камня раскололся о край лестницы. Кирпичи задрожали. По кладке побежали трещины. Сестра и рыцарь ускорили шаг, торопясь добраться до следующей площадке. Вокруг них сыпалось всё больше обломков. Голова святого разбилась о нагрудник Кенрика, заставив его пошатнуться. Мраморная пыль застилала взгляд, и он едва успел среагировать, когда швырнувший этот снаряд орк и сам спрыгнул вниз.
Топор проскрежетал по броне, оскверняя черную краску Доспеха Веры длинной царапиной. Кенрик шагнул назад, чуть не сбив Сестру Битвы с платформы. Не активируя силовое поле, он обрушил меч на голову орка, оставив вмятину на шипастом железном шлеме. Орк обрадованно заклокотал и снова взмахнул топором. Кенрик перехватил его запястье и впечатал свой шлем прямо в его искаженное лицо. Орк покачнулся, заваливаясь назад, распространяя запах своей растительной крови. Кенрик поднял меч над головой обеими руками — насколько мог в таком тесном пространстве. Клинок опустился на череп орка плоской стороной, и силовое поле включилось в озоновой вспышке. Голова твари с громким хлопком взорвалась. Кенрик спихнул еще дергающееся тело вниз, в глубины.
— Здесь остались только отбросы. Бесполезные изгнанники, брошенные блуждать в глубинах. Если мы найдем их военного вождя и если он еще не выступил в полной силе, мы сможем покончить с этим, — он говорил с новой уверенностью, очистившись в купели крови и битвы.
Они добрались до верха лестницы, и Сестра Битвы теперь шла первой. Кенрик не возражал, следуя за ней. Она шагала прежде по этим залам, жила здесь. Огромный собор, даже в руинах хранящий свое величие, был ее домом — а теперь стал охотничьими угодьями. Они проходили под разбитыми арками, с которых свешивались обожженные знамена. Мозаика разлетелась на отдельные плитки, и лица святых и героев рассыпались на части. Позолота полов истерлась, покрылась грязью и потеками воды. Кенрик методично шагал мимо всего этого, когда до них донеслась какофония.
Это был первобытный вой войны, голос множества пушек и артиллерии. Грохот кулаков, ударяющих в грудь, плоти, сталкивающейся с камнем, и звериное улюлюканье бесчисленных орков. И поверх всего этого, вплетенное в крики, отдающееся эхом в разрушенных воздуховодах храма, звучало слово. Боевой клич и восхваление одновременно.
Грашбак! Грашбак! Грашбак! ГРАШБАК!
Лишь спустя несколько секунд Кенрик осознал, что это было имя. Вся армия скандировала одно имя, единым голосом. Племя дикарей, поклоняющееся своему вождю. Это и было зловещее сердце вражеских сил. Кенрик чувствовал, как воздух словно сгущается, электризуется в предчувствии битвы. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова — смотрел божественным взором. Сам Император снизошел до него, подчинив его чувства.
— Славься, — благоговейно прошептал Кенрик.
Он видел лишь безупречный золотой свет, его сияющий центр — где-то за следующей стеной. Этот свет опалял глаза, впивался в них — как огонь, как лихорадка, как нежное прикосновение звездной радиации.
Кенрик шагнул вперед, положил ладони на огромные дубовые двери перед ним и распахнул их, входя в святую святых.
В зале царил полумрак, едва освещенный углями в грубых очагах и тусклыми солнечными лучами, что просачивались через разбитые окна; остатки витражей окрашивали их в странные, неестественные цвета, придавая пространству потусторонний вид. Казалось, за этими дверями заканчиваются владения реальности и открываются невыносимые волны варпа.
В центре громоздилась неуклюжая куча обломков, которой кое-как придали форму трона. Перед ней — на первый взгляд — рассыпан был еще мусор, но только в странных конфигурациях. Кенрику потребовалось усилие, чтобы опознать схему поля битвы снаружи: варварское подобие стратегиума, словно бы созданное в насмешку.
Над ним возвышался варбосс.
Грашбак был огромен — самый чудовищный образец своей отвратительной породы. Пластины брони были прибиты прямо к его коже, заклепки глубоко засели в обожженной плоти. Большую часть его искореженной головы заменяла примитивная аугметика. Железные зубы блеснули в ухмылке кривой челюсти, и варбосс повернулся, уставившись на пришельцев разномастными глазами: один — живой, налитый кровью и злобой, второй — пульсирующий красный протез. Громадный железный коготь, способный обхватить Кенрика целиком, с хрустом сомкнулся и разжался; второй руки не было вовсе — ее заменяла мешанина стволов самых разных орудий. Кенрик оскалился при виде этого воплощенного богохульства, этого ходячего попрания всех законов. Рука с пушками дернулась, разворачиваясь в их сторону, словно наводясь на цель. Орк источал угрозу, окутанный миазмами убийства.
Кенрик поднял Черный Меч, указывая острием в сердце твари.
— Именую тебя Зверем и обрекаю тебя на смерть.
Грашбак зарычал — яростный рев ударил в рыцаря волной звука. Они не стояли на месте; Кенрик и Сестра Битвы отпрыгнули в разные стороны, как только орк двинулся на них. Выстрелы загрохотали по залу; тяжелые пули выбивали кратеры в мраморных полах, а энергетические заряды превращали колонны в груды шлака. Воины уклонялись и пригибались, избегая шторма огня, пока наконец не оказались слишком близко для орудий; настало время их клинкам нести разрушение.
Кенрик ударил сверху, и Черный Меч прочертил глубокие прорехи в панцире варбосса. Пластины брони отваливались, дымящиеся и оплавленные. Покаяние держалась внизу, и зубья эвисцератора высекли искры, впившись в металл бионической ноги. Она отдернула клинок и закружилась, уходя из-под удара, а затем обрушив свое оружие на бронированную спину орка — во все стороны брызнули осколки. Кенрик воспользовался моментом, целясь в горло чудовища, но Грашбак успел перехватить меч своим железным когтем; вокруг него тоже вспыхнуло силовое поле. Молнии с воем заплясали между сцепившимся оружием. Кенрик видел, как меч дрожит всё сильнее, окруженный разрушительным светом — давление между ними нарастало. Он попытался протолкнуть клинок дальше, разорвать гибельный узел, но тот не шелохнулся. Орк прищурился и растянул пасть в торжествующей ухмылке. Но даже так, внутри сжатого кулака, сила скованной энергии нарастала стремительным крещендо. Кенрик различил рев цепного меча — Покаяние не останавливалась, яростно нанося удар за ударом. Он не мог даже крикнуть, чтобы предупредить ее.
Взрыв разметал их в стороны. Кенрика и Сестру Битвы сбило с ног и отбросило назад. Грашбак изрыгал проклятия на своем искаженном наречии, размахивая оплавленным когтем в попытках восстановить контроль. Кенрик растянулся на спине, приняв на себя основной импульс взрыва. Его броня дымилась, цепь вокруг запястья лопнула. Он попытался коснуться кончиками пальцев рукояти Черного Меча, но не мог дотянуться.
Не так. Не в поражении и позоре.
Он разглядел движение справа от себя, пока пытался встать. Покаяние опустилась на колени, проверяя, не ранен ли он, не забывая ни на секунду о ревущем чудовище позади них — орк уже тяжело поднялся на ноги. Сестра Битвы нащупала крак-гранату на поясе Кенрика и со щелчком отсоединила ее.
— Жертва, Избранник. Жертва — вот душа долга.
Она бросилась вперед, пусть раны и замедляли ее. Неловко вскинув взревевший меч, она атаковала Грашбака. Орк мог бы выстрелить, но не стал. Кенрик заметил, как искривился в ухмылке его рот. Он играл с Сестрой Битвы. Забавлялся. Подпускал ее поближе. Она пригнулась, уклоняясь от взмаха руки с пушками, и их стволы уперлись в оскверненный мрамор. Покаяние бросилась в сторону, ударила мечом в широком замахе. Рычащие зубья впились в плоть, исторгнув фонтан грязной крови и приглушенный рык боли.
Сестра Битвы подняла взгляд.
Грашбак наклонился и схватил ее своим дымящимся когтем. Она отпустила меч, засевший глубоко во внутренностях орка, но не сопротивлялась. Ее руки поднялись, словно бы в молитве. Кенрик видел гранату, лежащую в ее ладонях — словно благословение. Обещание. Жертва.
Грянула вспышка — вихрь огня и жара. Свет почти ослеплял, но Кенрик всё же видел ее. В самом сердце взрыва, окруженную нимбом из крови и пламени. На одно великолепное мгновение она была багряным ангелом, несущим свет Императора и смерть.
Ее тело рухнуло наземь, среди дыма и мраморной пыли. Кенрик поднялся на ноги, слыша скрежет и движение. Грашбак вдруг вынырнул из завесы дыма.
Половина его лица превратилась в месиво влажной плоти, блестящей кости и развороченного металла. Орк взревел, ударяя по земле своим искореженным оружием. В ярости он бездумно опрокидывал курильницы и крушил колонны. Он хромал вперед, и собор дрожал, словно охваченный сверхъественным недугом. Кенрик закрыл глаза.
Он всё еще видел золотой свет. Возмездие Императора. Он пылал, точно очищающий жар всемирного заката. Точно янтарные крылья.
Кенрик протянул руку — туда, где лежали разорванные звенья еще дымящейся цепи.
Он поднял меч.
Лезвие скрежетнуло по разбитому мрамору, и Кенрик стремительно вскочил — так быстро, что застал Грашбака врасплох. Орк отозвался гортанным рыком, но рыцарь даже не дрогнул. Он зашел сбоку, осыпая противника ударами. Раненое чудовище замахнулось искореженным когтем, скрежетнув по броне. Кенрик ощутил, как доспех погнулся, но выдержал. Он оскалился, ненависть пылала в глазах. Он ударял снова и снова, а затем протянул свободную руку, нащупал рукоять эвисцератора, засевшего в боку твари, и толкнул вперед.
Орк взвыл от боли и ярости, беспорядочно молотя руками. Кенрик выдерживал удары, как выдерживают накрывшую с головой волну. Он вогнал цепной клинок в тело варбосса со всей своей сверхчеловеческой силой. Наконец Грашбак упал на заржавленные колени, глядя на него снизу вверх с чистой животной ненавистью.
Кенрик отступил на шаг, тяжело дыша. Он поднял Черный Меч, нацелил его в горло чудовища и произнес приговор.
— Imperator Vult, — прошипел он, и клинок рухнул.
Ревущая голова орка слетела с плеч в струе нечистой крови и замолкла. Мгновение Кенрик стоял во внезапной тишине, дрожа — благодать Его наставления угасала. Божественное сияние исчезло, но зал собора казался теперь светлее: солнечные лучи падали на неоскверненный алтарь под символом золотой аквилы. Он подошел к Сестре Битвы и опустился на колени, касаясь ее горла, но она была мертва. Ее тело осталось нетронутым огнем — истинное чудо в этих обстоятельствах.
— Да восславится Он, как в милосердии Его, так и в гневе Его, — Кенрик склонил голову в благоговении.
Пальцами в латной перчатке он осторожно закрыл ей глаза. Затем поднял ту, чье имя было Покаяние, — такое хрупкое, смертное тело — и положил ее на алтарь.
Пройдя обратно к трупу варбосса, Кенрик подобрал его голову и двинулся к главным дверям. Собравшись с духом, сжимая пылающий Черный Меч, он распахнул двери, высоко поднимая орочью голову и выкрикивая свой вызов миру.
И внизу, в верности и нечестивости, на этот вызов ответили.
*
Когда его наконец нашли, он был один.
Он склонился в молитве перед алтарем, окруженный телами ксеносов. Его шлем лежал рядом, словно бы позабытый. Он выждал долгое мгновение, слыша, как первый из них вошел в зал.
Им хватило достоинства удивиться его присутствию.
— Избранник, — произнес неуверенный голос. — Брат Кенрик?
Это был Болдвин, юный неофит, сопровождавший Адельберта. Сейчас маршала не было с ним, и изорванное знамя бессильно свисало со штандарта. Слова на нем почти полностью стерлись под огнем и пеплом, остались только буквы «EDIO».
— Маршал? — спросил Кенрик, видя слезы на щеках Болдвина. Такой молодой. Такой слабый. Неужели и он сам был таким?
— Мертв, — ответила Аурея. — Он погиб при атаке, удерживая пролом, чтобы ваши братья смогли закрепиться в крепости. Герой до самого конца. — Старая канонисса хромала и вся была в крови, но по-прежнему оставлась несломленной. — Мы в великом долгу у него. — Она кивком указала на голову варбосса. — И в еще большем долгу у тебя, похоже.
— Вы не должны мне ничего. Все мы служим единому замыслу. — Кенрик склонил голову, вспоминая. Он указал на алтарь. — Эта Сестра умерла в служении своей миссии, с отвагой перед лицом нечестивых. В ее пристыжении ее звали Покаяние.
— Я знаю ее.
— Я хотел бы узнать ее истинное имя. Имя, которое она носила в верности.
— Она... — Аурея замешкалась, а затем выпрямилась, вновь взяв себя в руки. — Ее звали сестра-супериор Осит.
— Благодарю, — ответил Кенрик. Он повернулся к Болдвину. — Произошло много того, что мы желали бы видеть иначе, но сейчас не время для страха или сомнений, мой знаменосец.
Болдвин едва успел осознать свое удивление. Кенрик оглядел собравшихся: боевые братья и Сестры Битвы, все — избранные.
— Мы укрепим этот мир во имя Его, и изгоним ксеносов. Как только это будет сделано, я отправлю весть в Геликосский крестовый поход. Мы терпели лишения, и мы жертвовали многим. — Он сделал паузу. — Но мы восстанем во славе и триумфе по воле Его. Ave Imperator!
Каждый голос эхом подхватил его слова, пока они не заполнили зал и тоннели, змеящиеся под ним. До тех пор, пока весь мир не запел вновь — гимн веры и обещания нового рассвета.
@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous