...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Название: Кудрями обовью весь мир
Оригинал: wrapped my curls all around the world, kimaracretak; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 597 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Галадриэль/Мелиан
Категория: фэмслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Три вопроса, которые задает Мелиан — и три ответа, которые она не слишком хочет слышать.
Примечание/Предупреждения: в некотором смысле дарк!Галадриэль; мистический каннибализм
Галадриэль повзрослела, а Дориат так стар, и в них обоих нечто отзывается эхом.
Мелиан тоже видит это. Она блуждает в лесах вместе с Галадриэль — почти не касаясь, почти ничему не обучая. От нее Галадриэль узнаёт больше, чем когда-либо сможет рассказать.
Мелиан вкладывает в ее губы сладкие ягоды, когда они сидят вдвоем у самой границы Пояса. Держит руки Галадриэль, сплетая свои охранные заклятия. «Доводилось ли тебе видеть такие звезды?» — спрашивает она.
Галадриэль чертит в воздухе контуры созвездий, увиденных в глазах Мелиан, делает эти звезды своими. «Да», — говорит она, и Мелиан вздрагивает, сама не зная, почему.
Волшебство струится с губ Мелиан и ее рук, и хотя она не направляет его к Галадриэль, всё же чары пробираются под ее кожу и остаются там.
Пальцы Галадриэль запятнаны красным, и они сияют ярче, чем ягоды, ярче песен, ярче обрывков перьев, застрявших под ее ногтями.
*
Галадриэль повзослела, и ее тело послушно поддается рукам Мелиан, и так легко — даже слишком легко — уложить ее на лиственный ковер под сенью леса.
«Иди ко мне», — шепчет она, притягивает Мелиан к своему распростертому телу. Должно быть, так — держать в руках звездный свет, обжигающий и трепещущий, и вздохи Мелиан нежнее песни, но столь же властны.
Галадриэль следует за ней — так легко и так сладко. Ложится там, где ей указано, и обнимает Мелиан; припадает к ее средоточию женственности — слаще радости — и чувствует во рту вкус ее чар, затапливающих всё вокруг.
Здесь нет места для вопросов, не в этом их слиянии. Нет до тех пор, пока Мелиан не откидывается с обессиленным выдохом на траву, привлекает Галадриэль к себе, зарываясь пальцами в ее волосы. «Как непреклонны твои губы в беззаветном служении, — шепчет она. — Но ты ведь, конечно, понимаешь, что я тоже могу выпить с них твои тайны?»
Галадриэль слизывает с губ остатки наслаждения, чувствует затухащую сладость. «Мои тайны — о слишком жестоком дне, чтобы вспоминать его», — говорит она, и это не ложь.
Но она не говорит, что ее тайны — также и о грядущих жестоких днях, о будущем, до которого ее богиня еще не дошла, сколько бы ни блуждала она по окраинам Пояса.
Вина сворачивается внутри нее тугим узлом — и она тоже сладка.
*
Галадриэль голодна, а Мелиан не знает времени, и смерть приходит в Дориат так редко.
Они охотятся, когда это необходимо, собирают ягоды и плоды, чтобы занять время. Галадриэль погружается всё глубже в колдовство, в землю, в саму суть Мелиан, ибо она — сам лес и всё, что есть в нем.
День за днем дары Дориата отгоняют ее голод, но не утоляют его. Одной лишь Мелиан это под силу: Мелиан, что наполняет ее чарами и светом столь ярким, что под ним не остается ничего, кроме желания.
Что-то шевелится за границами Пояса, и Галадриэль вспоминает бесконечные дни, когда она шагала через белизну, и думает — она бы не отказалась присоединиться к тому, что в черноте, перевернуть черноту и сделать ее своей.
Мелиан нашла свое место, когда Дориат стал принадлежать ей, но в крови Галадриэль не утихает беспокойство. «Галадриэль, — говорит она; не совсем мольба — в ночь, когда еще не совсем наступил конец всего. — Сделаешь ли ты меня своей?»
Теперь она знает все слабые, нежные места того облика, что избрала Мелиан. Знает, где зубы и ногти могут прижаться возле костей, во впадинах, знает вкус кожи, и крови, и желания.
«Полностью моей», — отвечает Галадриэль.
Кожа расходится в стороны легко, словно улыбка, и Галадриэль обнаруживает, что в костях тоже больше вкуса сладкого тепла желания, чем горького холода слез.
И нет служения вернее, чем эта сторона радости.
Два следующих, опять же — совместный перевод с Grey Kite aka R.L., как обычно, выражаю мимими за поиск текстов (=
Название: На моховой постели
Оригинал: Upon a Bed of Moss, Innin; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 1582 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Галадриэль/Лютиэн
Категория: фемслэш
Жанр: PWP с разговорами
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: В лесах Дориата Галадриэль узнает кое-что о Лютиэн и ее желаниях.
Предупреждения: пауэр-плей, доминирующая Галадриэль
Примечание: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, давным-давно достигли совершеннолетия
— Ты делала это прежде, — сказала Лютиэн, едва ли не тая, растянувшись на подушке из мха — восхитительно прохладной и влажной по сравнению с ее разгоряченным телом, пахнущей землей и прелыми листьями. Она скользнула рукой в волосы Галадриэли, накручивая одну прядку на палец — как будто бы пыталась поймать в ладони солнечный свет. Мысль соответствовала тому теплу, которое сейчас разливалось внутри нее; хотя невозможно было сказать, собирается ли Галадриэль — по-прежнему стоящая на коленях меж обнаженных ног Лютиэн, с покрасневшими губами и глубоким румянцем на щеках, — вновь раздуть из этого огонька пламя, или же нет.
Необъяснимая способность Галадриэли видеть насквозь тех, с кем она была, вновь давала знать о себе. Лютиэн вынуждена была признать, пусть даже лишь мысленно, что ее более чем устраивает подобное обращение, когда они находятся с глазу на глаз, — это, определенно, доставляло куда большее удовольствие, чем бесконечные политические интриги с их едва заметными перестановками сил.
Словно бы услышав мысли Лютиэн — или тщательно проследив за тем, как замедляется биение ее сердца под кожей, — Галадриэль вскинула на нее глаза, и Лютиэн вновь поразилась до глубины души тому свету, что сиял в них. Затем она подняла голову, отчего самую малость натянулись волосы, которые Лютиэн по-прежнему держала в руке, и ее лицо слегка дернулось от укола боли. Лютиэн усилила хватку и потянула, чтобы вновь увидеть это — увидеть хотя бы тень чувства, мелькнувшую на раздражающе-бесстрастном, самоуверенном лице, но Галадриэль не оказала ей ту же услугу дважды — лишь продолжала глядеть на нее без трепета, не разрывая линию взгляда, покуда Лютиэн не уверилась, что она сейчас только мышь перед золотой, прекрасной змеей, — и Галадриэль облизнула губы с таким наслаждением, будто только что испробовала некое редкое лакомство.
Против собственной воли Лютиэн содрогнулась всем телом.
— Я делала это прежде, — сказала Галадриэль. — И ответишь ли ты мне или нет, но заметно, что и ты вовсе не невинная скромница. — Ее голос разливался по всему телу Лютиэн, точно чистая, горячая вода из купален.
— Скажи мне, — услышала Лютиэн собственный хриплый голос, — чье удовольствие ты вкушала, прежде чем вкусила мое.
— Тебе неизвестны их имена, — ответила Галадриэль; по-прежнему, видимо, что-то прикидывая в уме. — Или, может, лишь несколько. Здесь, в Дориате, ты у меня первая; самой же первой была моя двоюродная сестра, дочь отцова брата. Мы были очень юны и знали очень мало... все вышло неловко и торопливо, и она по сей день носит на бедре отметину от моих зубов. Но имя Ирэт дано ей не зря. Я желала ее столь сильно, что мне хотелось съесть ее целиком.
Галадриэль откинула в сторону складки синей ткани сброшенного платья, упавшего на бедра Лютиэн, и наклонила голову, прижимаясь губами к внутренней стороне ее левой ноги: высоко, совсем неподалеку от ее складок. Дыхание замерло в груди Лютиэн; она напряглась.
— Здесь примерно. Она кончила, стоило мне сомкнуть зубы.
Галадриэль провела зубами по ее коже, пробуждая легкую дрожь, посылая жаркие искры в самую ее сердцевину, и Лютиэн лишь с трудом подавила стон, которого она не желала бы дать Галадриэли удовольствия слышать — не сейчас, не столь скоро.
Галадриэль вновь поймала ее взгляд, теперь уже бесстыдно прижимаясь носом.
— Столь легкое касание, и ты уже алеешь, точно заря?
Она мягко рассмеялась; от теплых дуновений ее дыхания у Лютиэн поджались пальцы на ногах.
— Но что мне блуждать в воспоминаниях, когда прямо передо мной лежишь ты? — спросила Галадриэль низким голосом. — Когда я могу отыскать, чего же еще желает прекраснейшая из Детей Эру? Или ты лучше покажешь мне, как ищешь собственного своего наслаждения, чтобы я могла лучше обойтись с тобою в следующий раз?
Пряди волос Галадриэли выскользнули из пальцев Лютиэн, сделавшихся вдруг неуклюжими и онемелыми. И все же она скользнула правой рукой вдоль тела, вниз; левая осталась вверху, чтобы приласкать груди, покатать соски между пальцами — до тех пор, пока те не заострятся и не отвердеют, приковывая к себе взор Галадриэли. И даже когда Лютиэн ласкала себя, добавляя новую влагу к той, что еще оставалась после рта Галадриэли, и глотая очередной стон — не теперь, еще не теперь, — она осознавала, сколь тих был лес вокруг: птицы щебетали где-то вдали, и ей удавалось расслышать даже пение водопадов Эсгалдуина вверх по течению и порыв ветра, доносящий речь и смех кого-то еще, гуляющего неподалеку...
Галадриэль наклонила голову; похоже было, она тоже услышала других женщин.
— И кто же занимает сейчас твои мысли? — произнесла Галадриэль, вторгаясь в ту приятную задумчивость, куда она погрузилась, и накрыла ладонь Лютиэн собственной сильной рукой — накрыла кружащие, дразнящие пальцы, которыми она пыталась возбудить себя, и остановила их движение. — Кто-то из них? Быть может, мне привести кого-нибудь посмотреть, как развлекает себя королевна Дориата? Или даже пригласить присоединиться к нам?
Лютиэн покачала головой, вжимаясь пылающими щеками в мох.
— Я не могу разглядеть его лицо... Но он должен быть дерзким и смелым, даже до безрассудства, если решит убедить моего отца, будто я могу стать ему женой...
— Он? Замолчи немедля, если не хочешь меня оскорбить, — сказала Галадриэль, и вдруг оказалась совсем близко, по-прежнему полностью одетая; ее сильное тело чувствовалось под шелком и жемчугами, вжимавшимися в кожу Лютиэн, и мох под ее спиной прогибался под двойной тяжестью. Галадриэль раскинулась над ней сверху, преграждая ее словам путь — губами, и языком, и глубочайшим поцелуем, какой только Лютиэн когда-либо полагала возможным.
Она наконец застонала прямо в раскрытый рот Галадриэли, в те самые полные губы, что еще были пропитаны, должно быть, ее собственным вкусом, почувствовала ответный смешок Галадриэли, отдающийся в ее теле звоном, и слабо толкнулась навстречу телу Галадриэли, всем дополнительным слоям ткани, вшитым в ее платье, чтобы расширить узкие бедра, ее нижней рубашке, затянутой так, чтобы груди казались полнее, чем были на самом деле, чтобы придать телу изящные изгибы, которых Галадриэль, при всей ее красоте, недоставало...
— Быть может, — невнятно проговорила Лютиэн, отворачивая лицо, жадно втягивая воздух. — Быть может, я думаю все же не о мужчине. Быть может, я думаю о тебе, Нэрвендэ, когда касаюсь себя, и в видении мне открываешься — ты...
Галадриэль намотала на кулак волосы Лютиэн и притянула к себе обратно, вновь вжимаясь в ее губы своими, и Лютиэн обнаружила, что уступает, и более того — трепещет от удовольствия при этой мысли. Галадриэль никогда не приходила в такой уж восторг от Лютиэн, никогда не бросалась, сломя голову и сбиваясь с ног, исполнять малейшую ее прихоть, как прочие при дворе, и даже ее танец, казалось, не особенно трогал Галадриэль...
И Галадриэль снова сделала то, что Лютиэн уже замечала — с непостижимой своей способностью понимать умы и сердца; ее глаза горели весельем, когда она отстранилась от поцелуя и втиснула колено между ног Лютиэн — почти грубо, заставив ту ахнуть и выгнуться надо мхом, ища прикосновения и давления, только чтобы разочарованно вздохнуть, когда прикосновение прервалось, давление ослабло, и Галадриэль прижала ее к земле, не позволяя двигаться.
— Похоже, ты немало очарована мной, королевна. Моим столь неженственным телом, что оно сделалось предметом насмешек в купальнях, когда все прочие, точно пчелы, кружили около тебя, цветка, ради единственного глотка нектара, а теперь — взгляни на себя... Тебя так притягивает мое безразличие, что ты приказала мне встретить тебя в лесу, приказала мне встать на колени, королевна...
Лютиэн молчала. Под этим шепотом, под горячим дыханием Галадриэли на ее шее, которое перемежалось легкими укусами и сводящими с ума касаниями языка, она могла лишь одно — не расточиться в признании, если это значило, что Галадриэль исполнит то, что обещали ее слова.
— И ничего не скажешь? Как жаль. Возможно, мне стоит тогда просто оставить тебя, исполнив твое веление наилучшим образом — хотя я могла бы сделать намного больше. Я знаю, что тебе не нужно преклонение от тех, кто дает его свободно — это наводит на тебя такую скуку, что порой ты засыпаешь с открытыми глазами, даже когда тебе возносят хвалы при дворе. Я видела это. Ты хочешь преклонения от тех, кто не станет преклоняться, ты хочешь, чтобы тебя преследовали, подчинили, чтобы касались так, как другие никогда не посмеют... разве не так, королевна? Не приказывала ли ты другим делать так прежде меня?
— Нет, — выдавила наконец Лютиэн, изнемогая без прикосновений Галадриэли. — В этом одном ты ошибаешься... это я сделала лишь с тобой, ибо ты казалась мне столь неприступной. И теперь, когда мы обе здесь, что мы должны делать — должна ли я умолять тебя совратить меня снова?
— И ты стала бы? Умолять? — спросила Галадриэль с блеском в глазах, задерживаясь над телом Лютиэн.
— Нет... нет, — ответила Лютиэн. Как бы она ни противилась этому, ее голос дрожал от желания. — Я бы приказала тебе взять меня.
Галадриэль улыбнулась — медленной, удовлетворенной и слегка самодовольной улыбкой.
— Тогда, госпожа моя, прикажи мне. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала, и я окажу тебе эту... услугу... во второй раз. Если моя госпожа обязывает меня, есть ли у меня иной выбор, кроме как повиноваться?
Ладонь Галадриэль скользнула по бедру Лютиэн, выводя спирали на ее коже — легко, слишком легко.
Лютиэн облизнула пересохшие губы; схватив дразнящую руку Галадриэли за запястье, она притянула ее к себе.
— Не думай, что я позволю тебе долго продолжать подобное.
— Но скажи, королевна, — тихо спросила Галадриэль, наклоняясь, чтобы лишить Лютиэн дыхания еще одним поцелуем и снова прижать ее к постели из мха, — разве не это — именно то, что ты приказала мне сделать?
Название: В поисках последнего светильника
Оригинал: Pursuit of the Last Lantern, Vulgarweed; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 2053 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: ДернхельмЭовин/Мерри Брендибак
Категория: слэшгет
Жанр: ангст, PWP
Рейтинг: R-NC-17
Краткое содержание: Накануне Пелленорской битвы двое «неподходящих» воинов не вполне желают признавать страх — но ищут утешения. Тревога, надежда и некто, который на самом деле не тот, кем кажется.
Примечание/Предупреждения: межрасовый секс; кроссдрессинг. Все персонажи достигли совершеннолетия.
Мерри лежал без сна в неестественном сумраке, стараясь не обращать внимания на то, как стонут перенапряженные мышцы его ног, очень уж грубо выражавшие свое недовольство долгими часами, проведенными верхом на огромной роханской лошади. Это была пустяковая боль, и ему не нравилось, как из-за нее его глаза начинают блуждать по горизонту, выискивая хотя бы проблеск звезды, которую не скрывала бы черная тень с Востока.
«Постарел раньше времени, жалкий ты брюзга. И скорее всего, умрешь тоже раньше времени, а проводишь последнюю в своей жизни ночь вот так вот: раздумывая о том, как там у тебя саднит и болит».
И всё равно это было не настолько больно, как многое другое, о чем он бы мог задуматься. Раньше или позже, но он дал бы себе волю и обратился мыслями к тем, кого он любил, но кто предпочел другие дороги. Но, конечно, все дороги должны где-то встречаться, ведь правда? Неужели все они спускаются в ту безликую тьму, где ожидает Враг?
Он отогнал прочь эту мысль. Вокруг он слышал шум прохладного ветра в соснах, и, по крайней мере, пока еще не пахло ничем отвратительным — только влагой и зеленью. Спящие всадники сопели и храпели в темноте; позванивали кольчуги и поскрипывала кожаная одежда, а лошади переступали копытами и время от времени тихо ржали — всё это напоминало Мерри о том, что на своем последнем пути он всё же не одинок.
Удастся ли ему напоследок хоть мельком увидеть Пиппина в ходящем ходуном Гондоре, прежде чем клинок обрушится на них всех? Да жив ли он еще до сих пор?
А вот и она: та самая мысль, которой он избегал всё это время. Она пронзила его, точно стрела, наполовину неожиданная, и он чуть ли не всхлипнул от этого внезапного удара. Дрожащими руками он нашарил трубку и огниво в поясной сумке. Никакого трубочного зелья, само собой. Лежа, он бесцельно пощелкивал огнивом, и в высекаемых искрах мельком видел Дернхельма рядом с ним.
Дернхельм так и не снял свой кожаный шлем, и теперь, во сне, тот соскользнул ему на лицо. Пряди светлых волос выбились наружу и трепетали под ветром. По тому, что Мерри мог разглядеть из его лица, оно казалось гладким; руки, державшие поводья перед ним, были маловаты для мужчины из Людей и болтались в слишком больших для них перчатках. Должно быть, он был ужасно молод — неудивительно, что он держался позади, и понятно, почему избегал, чтобы люди короля его замечали. Жива ли еще его мать, а если так и есть — как именно он ей солгал? Ждет ли она даже сейчас его с поля, или с рынка, или после некоего поручения, как он утверждал — когда на самом деле он ускакал на смерть, предназначенную мужчинам, а не мальчишкам?
Мерри припомнил холод одиночества в этих серых глазах. Нет, его семьи точно нет в живых. И он надеется присоединиться к ним в смерти. И сам он вынужден оказался отбиваться от дразнящих проблесков памяти: звуки и запахи Бренди-холла во время жатвы, как старый рассказчик повышает голос, чтобы его услышали в общем гуле.
Потерянный в этих мыслях, он подпрыгнул, немедленно почувствовав укол боли в натруженных ногах, когда услышал тихий голос:
— Тебе тоже не спится, мастер Мериадок? — Он обернулся и увидел, как блеснули во мраке глаза Дернхельма.
— Мерри. Пожалуйста, зови меня Мерри. — Ему просто хотелось услышать, как кто-то называет его этим именем — прежде, чем всё закончится.
— Мерри. Мне нравится это имя. — Неужто Дернхельм улыбался? Неужто его зубы тоже отразили скудный свет? — Хотел бы я вновь увидеть тебя веселым.
Хоть Дернхельм и не мог это видеть, он улыбнулся — скупо и сухо.
— Я буду, когда снова увижу своих друзей. Если же нет — возможно, всех нас ждет радость и веселье на той стороне.
Мерри пришлось лечь обратно, чтобы услышать, что Дернхельм сказал следующим — ибо тот заговорил ломким шепотом, казавшимся не громче, чем ветер в сосновых ветвях.
— Если я могу говорить свободно...
— Само собой. Как еще нам разговаривать?
— Ты, похоже, из тех, кто боится смерти друзей и родичей больше, чем своей собственной.
— Что ж... — Мерри не думал об этом в таких выражениях, но теперь, когда Дернхельм выразил всё так емко, это казалось само собой разумеющимся. — Да, думаю, это и вправду так. Думаю, смерть приходит за человеком быстро, когда приходит, и так же быстро забирает тебя с собой. Но если ты не умираешь, тогда тебе достается ужасная боль, которая живет годами, и тебе никогда не удастся полностью избавиться от нее. Ужасно думать об этом: оставаться в живых самому, но с кусками пустоты, отрезанными от тебя здесь и там.
В тишине слышалось лишь дыхание Дернхельма — ненамного ровнее, чем порывистый ветер.
— Я не хотел бы остаться позади, когда закончится эта битва.
Мерри вздохнул.
— Значит, ты тоже веришь, что...
— Тшш, — прошептал Дернхельм. Мерри с удивлением почувствовал, как его губ коснулся кончик пальца. — Не говори этого сейчас. Я не вынесу, если другой голос будет говорить о том, чего страшится мое сердце. Мы выкупим время своей кровью. Мир будет всё еще свободен, когда мы покинем его.
— И тогда...
— Не нам решать это. — Легкое прикосновение Дернхельма заставило Мерри вздрогнуть. Кто-то прошел по моей могиле, подумал он. Может быть, там марширует целая армия.
— Тебе не спится? — повторил Дернхельм, и Мерри честно попытался отыскать хоть какой-то признак тяжести в голове, в опускающихся веках. Разочарованный, он снова откинулся на спину, заложив руки за голову, и с удивлением обнаружил, что Дернхельм подталкивает его, прося подвинуться. Он послушался — сейчас ему не казалось, что его перекладывают с места на место, точно мешок, — и позволил Дернхельму обнять себя со спины. Длинная рука юноши легко обхватила его, притягивая ближе. Его ноги едва доставали до колен всадника.
Мерри ждал, когда же сон примет его в этом тепле, но чувствовал лишь, как дыхание юноши трогает его волосы.
— Нет, — наконец вздохнул он. — Мне никак не уснуть.
Рука Дернхельма обхватила его подбородок, и юноша тоже вздохнул.
— Хорошо же. Следующей ночью выспимся долго.
Когда этот момент настал, Мерри показалось, что он покинул свое тело на крохотное мгновение — как будто чья-то иная воля заставила его повернуть лицо и встретиться взглядом со всадником; их глаза были широко раскрыты, и руки дрожали, хотя они старались скрыть это. Он не мог поверить, насколько мягкими оказались губы Дернхельма, точно теплое масло на мягчайшем белом хлебе.
«Хотел ли он это с самого начала?» — подумал Мерри. Язык Дернхельма легко скользнул по его губам, словно в неуверенности — а затем, распробовав вкус, уже не колебался. Мерри ответил ему тем же, не желая подчиняться. И, пока они пробовали друг друга на вкус, он знал, что оба они сражаюся с удивлением.
Затем раздался тихий вздох, звякнула кольчуга, и Дернхельм, перевернувшись, прижал его к земле.
Мерри встревоженно оглядел лагерь и понял, что юноша беззвучно смеется.
— Если бы ты прислушивался, ты услышал бы подобные звуки много раз! — прошептал Дернхельм. — Или ты думал, что мужи Рохана идут на смерть невинными, точно невесты? Уверяю тебя, это не так. Если кто и услышит нас, об этом не скажут ни слова. Но, думаю, они не услышат.
По правде говоря, сколько бы Дернхельм ни замечал, Мерри сомневался, что он сам делал такое прежде — но ничего не сказал об этом. Вместо этого он попытался в шутку сопротивляться и вновь обнаружил губы Дернхельма на своих собственных, и скользнул пальцами в перехваченные кожаным ремешком волосы на его затылке, отстраняясь от поцелуя.
— Ты уверен? — наконец прошептал он, уткнувшись в стройную шею Дернхельма, что сгибалась и вздрагивала под его губами и зубами. — Ты же еще молод, ведь так?
Дернхельм с силой толкнул его на землю, и Мерри не мог не толкнуть его в ответ.
— Все так говорят, — недобро усмехнулся Дернхельм. — Но будет ли до этого дело войскам Мордора? Пощадят ли меня из-за моей молодости? Наврядли — и мне равно не видать пощады ни на поле боя, ни в пепле собственного дома. Если мне довольно лет, чтобы умирать, мне довольно лет и для того, чтобы жить! И уж тебя-то принимали за ребенка так часто, что ты мог и понять меня!
С этим Дернхельм наклонил голову, и губы и зубы его сомкнулись — легко, с угрозой и обещанием — на ухе Мерри, и хоббит ахнул от пробежавшей вдоль позвоночника дрожи. Мерри не ответил ничего. Два тонких пальца Дернхельма были у него во ру, и их текстура, соленый привкус кожи, их вздрагивающая сила ощущались волшебством на его языке.
— Я не так юн, как может показаться, мастер хольбитла, — прошептал Дернхельм. Вторая его рука скользнула вниз по кожаной куртке Мерри; безошибочно зная расположение застежек и пряжек, его пальцы расправились с ними легко и быстро, прежде чем ловким движением распустить завязки бриджей, позволяя ночному воздуху коснуться его пробуждающегося члена лишь на мгновение раньше, чем его коснулась рука.
— Должно быть, он кажется тебе таким маленьким, — удрученно заметил Мерри.
— Это хорошо, — шепнул Дернхельм и наклонил голову ниже. Предвкушение было завораживающе-пугающим, а затем Мерри почувствовал, как его член окутало теплое и влажное, и легко потянуло снова и снова; Дернхельм приоткрывал рот при каждом движении, впуская прохладный воздух. Мерри изо всех старался не дать волю голосу, не издать ни звука, подчиняясь ритму и зажав рот ладонью. Пусть даже раньше Дернхельму не приходилось делать подобного, у него получалось как нельзя лучше; Мерри чувствовал на себе взгляд серых глаз — оценивающий, довольный его реакцией — а затем эти глаза вновь сосредоточенно закрывались. И для него это действовало; на мгновение сама смерть померкла перед искусным ртом Дернхельма. Он остро ощущал каждое движение языка, каждый трепет движущихся губ.
Он поймал в ладонь влажный подбородок Дернхельма. Когда юноша вновь поднялся к его лицу, он попытался протянуть руку между его ног, под кольчугу и кожу, и был удивлен, когда Дернхельм твердо оттолкнул его руку прочь, не позволяя нашарить его цель, и прижал его запястье к земле над его головой.
— Вот так, — шепнул юноша, голосом низким и терпким, точно Баклендский эль, прежде чем просунуть обтянутое кожей бедро между ног Мерри, прижимая член хоббита к его мягкой поверхности, поднимая ногу Мерри между своих собственных, и показывая ему искусство скачки — снова. Терпение, вспомнил Мерри. Не пытайся двигаться раньше лошади. И, двигаясь вместе в медленном, тихом галопе, он подстроился снова, на этот раз — к неровному ритму Дернхельма. Отыскивая места, где они подходили друг другу. Боль в мышцах была забыта, когда он снова развел ноги, на этот раз легко толкаясь к Дернхельму, нащупывая нужное место. Но, прежде чем ему это удалось, его собственный пик удовольствия накрыл его. Слишком давно этого не было. Он бросил попытки не думать о Пиппине, пока перед его глазами вспыхивала звездная синева.
Что же до Дернхельма, он еще не успокоился в поисках наслаждения, двигаясь вместе с ним; его губы, прижатые к шее Мерри, что-то шептали — что-то безумное и умоляющее на его собственном непонятном языке, пока наконец его тело не замерло со приглушенным вскриком.
Мерри чувствовал отголоски собственного вкуса в последнем дрожащем поцелуе. Он начал было говорить, надеясь, что мудрые слова благодарности и утешения придут к нему, но тонкий палец коснулся его губ, и Дернхельм, с шорохом вытеревшись плащом в темноте, снова улегся рядом с ним, привлекая Мерри к себе. Снова он ощутил дыхание в своих волосах, тихий смешок, а затем Дернхельм негромко захрапел, уснув. Мерри опустил потяжелевшую голову, устроив ее на сгибе локтя юного всадника, и укрыл их обоих плащом. Он подумал еще о лице Дернхельма, которое никогда не видел полностью, и понадеялся однажды увидеть открытым — гордое, смелое и красивое лицо настоящего мужчины, он был уверен. Или станет таким, когда он достаточно повзрослеет. Да, так лучше, сказал он себе: не «если», но «когда».
Пиппин жив, вдруг подумал он — без всякой причины, уже засыпая, просто зная это. Милостивая темнота окутала его.
Оригинал: wrapped my curls all around the world, kimaracretak; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 597 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Галадриэль/Мелиан
Категория: фэмслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Три вопроса, которые задает Мелиан — и три ответа, которые она не слишком хочет слышать.
Примечание/Предупреждения: в некотором смысле дарк!Галадриэль; мистический каннибализм
Галадриэль повзрослела, а Дориат так стар, и в них обоих нечто отзывается эхом.
Мелиан тоже видит это. Она блуждает в лесах вместе с Галадриэль — почти не касаясь, почти ничему не обучая. От нее Галадриэль узнаёт больше, чем когда-либо сможет рассказать.
Мелиан вкладывает в ее губы сладкие ягоды, когда они сидят вдвоем у самой границы Пояса. Держит руки Галадриэль, сплетая свои охранные заклятия. «Доводилось ли тебе видеть такие звезды?» — спрашивает она.
Галадриэль чертит в воздухе контуры созвездий, увиденных в глазах Мелиан, делает эти звезды своими. «Да», — говорит она, и Мелиан вздрагивает, сама не зная, почему.
Волшебство струится с губ Мелиан и ее рук, и хотя она не направляет его к Галадриэль, всё же чары пробираются под ее кожу и остаются там.
Пальцы Галадриэль запятнаны красным, и они сияют ярче, чем ягоды, ярче песен, ярче обрывков перьев, застрявших под ее ногтями.
*
Галадриэль повзослела, и ее тело послушно поддается рукам Мелиан, и так легко — даже слишком легко — уложить ее на лиственный ковер под сенью леса.
«Иди ко мне», — шепчет она, притягивает Мелиан к своему распростертому телу. Должно быть, так — держать в руках звездный свет, обжигающий и трепещущий, и вздохи Мелиан нежнее песни, но столь же властны.
Галадриэль следует за ней — так легко и так сладко. Ложится там, где ей указано, и обнимает Мелиан; припадает к ее средоточию женственности — слаще радости — и чувствует во рту вкус ее чар, затапливающих всё вокруг.
Здесь нет места для вопросов, не в этом их слиянии. Нет до тех пор, пока Мелиан не откидывается с обессиленным выдохом на траву, привлекает Галадриэль к себе, зарываясь пальцами в ее волосы. «Как непреклонны твои губы в беззаветном служении, — шепчет она. — Но ты ведь, конечно, понимаешь, что я тоже могу выпить с них твои тайны?»
Галадриэль слизывает с губ остатки наслаждения, чувствует затухащую сладость. «Мои тайны — о слишком жестоком дне, чтобы вспоминать его», — говорит она, и это не ложь.
Но она не говорит, что ее тайны — также и о грядущих жестоких днях, о будущем, до которого ее богиня еще не дошла, сколько бы ни блуждала она по окраинам Пояса.
Вина сворачивается внутри нее тугим узлом — и она тоже сладка.
*
Галадриэль голодна, а Мелиан не знает времени, и смерть приходит в Дориат так редко.
Они охотятся, когда это необходимо, собирают ягоды и плоды, чтобы занять время. Галадриэль погружается всё глубже в колдовство, в землю, в саму суть Мелиан, ибо она — сам лес и всё, что есть в нем.
День за днем дары Дориата отгоняют ее голод, но не утоляют его. Одной лишь Мелиан это под силу: Мелиан, что наполняет ее чарами и светом столь ярким, что под ним не остается ничего, кроме желания.
Что-то шевелится за границами Пояса, и Галадриэль вспоминает бесконечные дни, когда она шагала через белизну, и думает — она бы не отказалась присоединиться к тому, что в черноте, перевернуть черноту и сделать ее своей.
Мелиан нашла свое место, когда Дориат стал принадлежать ей, но в крови Галадриэль не утихает беспокойство. «Галадриэль, — говорит она; не совсем мольба — в ночь, когда еще не совсем наступил конец всего. — Сделаешь ли ты меня своей?»
Теперь она знает все слабые, нежные места того облика, что избрала Мелиан. Знает, где зубы и ногти могут прижаться возле костей, во впадинах, знает вкус кожи, и крови, и желания.
«Полностью моей», — отвечает Галадриэль.
Кожа расходится в стороны легко, словно улыбка, и Галадриэль обнаруживает, что в костях тоже больше вкуса сладкого тепла желания, чем горького холода слез.
И нет служения вернее, чем эта сторона радости.
Два следующих, опять же — совместный перевод с Grey Kite aka R.L., как обычно, выражаю мимими за поиск текстов (=
Название: На моховой постели
Оригинал: Upon a Bed of Moss, Innin; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 1582 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Галадриэль/Лютиэн
Категория: фемслэш
Жанр: PWP с разговорами
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: В лесах Дориата Галадриэль узнает кое-что о Лютиэн и ее желаниях.
Предупреждения: пауэр-плей, доминирующая Галадриэль
Примечание: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, давным-давно достигли совершеннолетия
— Ты делала это прежде, — сказала Лютиэн, едва ли не тая, растянувшись на подушке из мха — восхитительно прохладной и влажной по сравнению с ее разгоряченным телом, пахнущей землей и прелыми листьями. Она скользнула рукой в волосы Галадриэли, накручивая одну прядку на палец — как будто бы пыталась поймать в ладони солнечный свет. Мысль соответствовала тому теплу, которое сейчас разливалось внутри нее; хотя невозможно было сказать, собирается ли Галадриэль — по-прежнему стоящая на коленях меж обнаженных ног Лютиэн, с покрасневшими губами и глубоким румянцем на щеках, — вновь раздуть из этого огонька пламя, или же нет.
Необъяснимая способность Галадриэли видеть насквозь тех, с кем она была, вновь давала знать о себе. Лютиэн вынуждена была признать, пусть даже лишь мысленно, что ее более чем устраивает подобное обращение, когда они находятся с глазу на глаз, — это, определенно, доставляло куда большее удовольствие, чем бесконечные политические интриги с их едва заметными перестановками сил.
Словно бы услышав мысли Лютиэн — или тщательно проследив за тем, как замедляется биение ее сердца под кожей, — Галадриэль вскинула на нее глаза, и Лютиэн вновь поразилась до глубины души тому свету, что сиял в них. Затем она подняла голову, отчего самую малость натянулись волосы, которые Лютиэн по-прежнему держала в руке, и ее лицо слегка дернулось от укола боли. Лютиэн усилила хватку и потянула, чтобы вновь увидеть это — увидеть хотя бы тень чувства, мелькнувшую на раздражающе-бесстрастном, самоуверенном лице, но Галадриэль не оказала ей ту же услугу дважды — лишь продолжала глядеть на нее без трепета, не разрывая линию взгляда, покуда Лютиэн не уверилась, что она сейчас только мышь перед золотой, прекрасной змеей, — и Галадриэль облизнула губы с таким наслаждением, будто только что испробовала некое редкое лакомство.
Против собственной воли Лютиэн содрогнулась всем телом.
— Я делала это прежде, — сказала Галадриэль. — И ответишь ли ты мне или нет, но заметно, что и ты вовсе не невинная скромница. — Ее голос разливался по всему телу Лютиэн, точно чистая, горячая вода из купален.
— Скажи мне, — услышала Лютиэн собственный хриплый голос, — чье удовольствие ты вкушала, прежде чем вкусила мое.
— Тебе неизвестны их имена, — ответила Галадриэль; по-прежнему, видимо, что-то прикидывая в уме. — Или, может, лишь несколько. Здесь, в Дориате, ты у меня первая; самой же первой была моя двоюродная сестра, дочь отцова брата. Мы были очень юны и знали очень мало... все вышло неловко и торопливо, и она по сей день носит на бедре отметину от моих зубов. Но имя Ирэт дано ей не зря. Я желала ее столь сильно, что мне хотелось съесть ее целиком.
Галадриэль откинула в сторону складки синей ткани сброшенного платья, упавшего на бедра Лютиэн, и наклонила голову, прижимаясь губами к внутренней стороне ее левой ноги: высоко, совсем неподалеку от ее складок. Дыхание замерло в груди Лютиэн; она напряглась.
— Здесь примерно. Она кончила, стоило мне сомкнуть зубы.
Галадриэль провела зубами по ее коже, пробуждая легкую дрожь, посылая жаркие искры в самую ее сердцевину, и Лютиэн лишь с трудом подавила стон, которого она не желала бы дать Галадриэли удовольствия слышать — не сейчас, не столь скоро.
Галадриэль вновь поймала ее взгляд, теперь уже бесстыдно прижимаясь носом.
— Столь легкое касание, и ты уже алеешь, точно заря?
Она мягко рассмеялась; от теплых дуновений ее дыхания у Лютиэн поджались пальцы на ногах.
— Но что мне блуждать в воспоминаниях, когда прямо передо мной лежишь ты? — спросила Галадриэль низким голосом. — Когда я могу отыскать, чего же еще желает прекраснейшая из Детей Эру? Или ты лучше покажешь мне, как ищешь собственного своего наслаждения, чтобы я могла лучше обойтись с тобою в следующий раз?
Пряди волос Галадриэли выскользнули из пальцев Лютиэн, сделавшихся вдруг неуклюжими и онемелыми. И все же она скользнула правой рукой вдоль тела, вниз; левая осталась вверху, чтобы приласкать груди, покатать соски между пальцами — до тех пор, пока те не заострятся и не отвердеют, приковывая к себе взор Галадриэли. И даже когда Лютиэн ласкала себя, добавляя новую влагу к той, что еще оставалась после рта Галадриэли, и глотая очередной стон — не теперь, еще не теперь, — она осознавала, сколь тих был лес вокруг: птицы щебетали где-то вдали, и ей удавалось расслышать даже пение водопадов Эсгалдуина вверх по течению и порыв ветра, доносящий речь и смех кого-то еще, гуляющего неподалеку...
Галадриэль наклонила голову; похоже было, она тоже услышала других женщин.
— И кто же занимает сейчас твои мысли? — произнесла Галадриэль, вторгаясь в ту приятную задумчивость, куда она погрузилась, и накрыла ладонь Лютиэн собственной сильной рукой — накрыла кружащие, дразнящие пальцы, которыми она пыталась возбудить себя, и остановила их движение. — Кто-то из них? Быть может, мне привести кого-нибудь посмотреть, как развлекает себя королевна Дориата? Или даже пригласить присоединиться к нам?
Лютиэн покачала головой, вжимаясь пылающими щеками в мох.
— Я не могу разглядеть его лицо... Но он должен быть дерзким и смелым, даже до безрассудства, если решит убедить моего отца, будто я могу стать ему женой...
— Он? Замолчи немедля, если не хочешь меня оскорбить, — сказала Галадриэль, и вдруг оказалась совсем близко, по-прежнему полностью одетая; ее сильное тело чувствовалось под шелком и жемчугами, вжимавшимися в кожу Лютиэн, и мох под ее спиной прогибался под двойной тяжестью. Галадриэль раскинулась над ней сверху, преграждая ее словам путь — губами, и языком, и глубочайшим поцелуем, какой только Лютиэн когда-либо полагала возможным.
Она наконец застонала прямо в раскрытый рот Галадриэли, в те самые полные губы, что еще были пропитаны, должно быть, ее собственным вкусом, почувствовала ответный смешок Галадриэли, отдающийся в ее теле звоном, и слабо толкнулась навстречу телу Галадриэли, всем дополнительным слоям ткани, вшитым в ее платье, чтобы расширить узкие бедра, ее нижней рубашке, затянутой так, чтобы груди казались полнее, чем были на самом деле, чтобы придать телу изящные изгибы, которых Галадриэль, при всей ее красоте, недоставало...
— Быть может, — невнятно проговорила Лютиэн, отворачивая лицо, жадно втягивая воздух. — Быть может, я думаю все же не о мужчине. Быть может, я думаю о тебе, Нэрвендэ, когда касаюсь себя, и в видении мне открываешься — ты...
Галадриэль намотала на кулак волосы Лютиэн и притянула к себе обратно, вновь вжимаясь в ее губы своими, и Лютиэн обнаружила, что уступает, и более того — трепещет от удовольствия при этой мысли. Галадриэль никогда не приходила в такой уж восторг от Лютиэн, никогда не бросалась, сломя голову и сбиваясь с ног, исполнять малейшую ее прихоть, как прочие при дворе, и даже ее танец, казалось, не особенно трогал Галадриэль...
И Галадриэль снова сделала то, что Лютиэн уже замечала — с непостижимой своей способностью понимать умы и сердца; ее глаза горели весельем, когда она отстранилась от поцелуя и втиснула колено между ног Лютиэн — почти грубо, заставив ту ахнуть и выгнуться надо мхом, ища прикосновения и давления, только чтобы разочарованно вздохнуть, когда прикосновение прервалось, давление ослабло, и Галадриэль прижала ее к земле, не позволяя двигаться.
— Похоже, ты немало очарована мной, королевна. Моим столь неженственным телом, что оно сделалось предметом насмешек в купальнях, когда все прочие, точно пчелы, кружили около тебя, цветка, ради единственного глотка нектара, а теперь — взгляни на себя... Тебя так притягивает мое безразличие, что ты приказала мне встретить тебя в лесу, приказала мне встать на колени, королевна...
Лютиэн молчала. Под этим шепотом, под горячим дыханием Галадриэли на ее шее, которое перемежалось легкими укусами и сводящими с ума касаниями языка, она могла лишь одно — не расточиться в признании, если это значило, что Галадриэль исполнит то, что обещали ее слова.
— И ничего не скажешь? Как жаль. Возможно, мне стоит тогда просто оставить тебя, исполнив твое веление наилучшим образом — хотя я могла бы сделать намного больше. Я знаю, что тебе не нужно преклонение от тех, кто дает его свободно — это наводит на тебя такую скуку, что порой ты засыпаешь с открытыми глазами, даже когда тебе возносят хвалы при дворе. Я видела это. Ты хочешь преклонения от тех, кто не станет преклоняться, ты хочешь, чтобы тебя преследовали, подчинили, чтобы касались так, как другие никогда не посмеют... разве не так, королевна? Не приказывала ли ты другим делать так прежде меня?
— Нет, — выдавила наконец Лютиэн, изнемогая без прикосновений Галадриэли. — В этом одном ты ошибаешься... это я сделала лишь с тобой, ибо ты казалась мне столь неприступной. И теперь, когда мы обе здесь, что мы должны делать — должна ли я умолять тебя совратить меня снова?
— И ты стала бы? Умолять? — спросила Галадриэль с блеском в глазах, задерживаясь над телом Лютиэн.
— Нет... нет, — ответила Лютиэн. Как бы она ни противилась этому, ее голос дрожал от желания. — Я бы приказала тебе взять меня.
Галадриэль улыбнулась — медленной, удовлетворенной и слегка самодовольной улыбкой.
— Тогда, госпожа моя, прикажи мне. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала, и я окажу тебе эту... услугу... во второй раз. Если моя госпожа обязывает меня, есть ли у меня иной выбор, кроме как повиноваться?
Ладонь Галадриэль скользнула по бедру Лютиэн, выводя спирали на ее коже — легко, слишком легко.
Лютиэн облизнула пересохшие губы; схватив дразнящую руку Галадриэли за запястье, она притянула ее к себе.
— Не думай, что я позволю тебе долго продолжать подобное.
— Но скажи, королевна, — тихо спросила Галадриэль, наклоняясь, чтобы лишить Лютиэн дыхания еще одним поцелуем и снова прижать ее к постели из мха, — разве не это — именно то, что ты приказала мне сделать?
Название: В поисках последнего светильника
Оригинал: Pursuit of the Last Lantern, Vulgarweed; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 2053 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: ДернхельмЭовин/Мерри Брендибак
Категория: слэшгет
Жанр: ангст, PWP
Рейтинг: R-NC-17
Краткое содержание: Накануне Пелленорской битвы двое «неподходящих» воинов не вполне желают признавать страх — но ищут утешения. Тревога, надежда и некто, который на самом деле не тот, кем кажется.
Примечание/Предупреждения: межрасовый секс; кроссдрессинг. Все персонажи достигли совершеннолетия.
Мерри лежал без сна в неестественном сумраке, стараясь не обращать внимания на то, как стонут перенапряженные мышцы его ног, очень уж грубо выражавшие свое недовольство долгими часами, проведенными верхом на огромной роханской лошади. Это была пустяковая боль, и ему не нравилось, как из-за нее его глаза начинают блуждать по горизонту, выискивая хотя бы проблеск звезды, которую не скрывала бы черная тень с Востока.
«Постарел раньше времени, жалкий ты брюзга. И скорее всего, умрешь тоже раньше времени, а проводишь последнюю в своей жизни ночь вот так вот: раздумывая о том, как там у тебя саднит и болит».
И всё равно это было не настолько больно, как многое другое, о чем он бы мог задуматься. Раньше или позже, но он дал бы себе волю и обратился мыслями к тем, кого он любил, но кто предпочел другие дороги. Но, конечно, все дороги должны где-то встречаться, ведь правда? Неужели все они спускаются в ту безликую тьму, где ожидает Враг?
Он отогнал прочь эту мысль. Вокруг он слышал шум прохладного ветра в соснах, и, по крайней мере, пока еще не пахло ничем отвратительным — только влагой и зеленью. Спящие всадники сопели и храпели в темноте; позванивали кольчуги и поскрипывала кожаная одежда, а лошади переступали копытами и время от времени тихо ржали — всё это напоминало Мерри о том, что на своем последнем пути он всё же не одинок.
Удастся ли ему напоследок хоть мельком увидеть Пиппина в ходящем ходуном Гондоре, прежде чем клинок обрушится на них всех? Да жив ли он еще до сих пор?
А вот и она: та самая мысль, которой он избегал всё это время. Она пронзила его, точно стрела, наполовину неожиданная, и он чуть ли не всхлипнул от этого внезапного удара. Дрожащими руками он нашарил трубку и огниво в поясной сумке. Никакого трубочного зелья, само собой. Лежа, он бесцельно пощелкивал огнивом, и в высекаемых искрах мельком видел Дернхельма рядом с ним.
Дернхельм так и не снял свой кожаный шлем, и теперь, во сне, тот соскользнул ему на лицо. Пряди светлых волос выбились наружу и трепетали под ветром. По тому, что Мерри мог разглядеть из его лица, оно казалось гладким; руки, державшие поводья перед ним, были маловаты для мужчины из Людей и болтались в слишком больших для них перчатках. Должно быть, он был ужасно молод — неудивительно, что он держался позади, и понятно, почему избегал, чтобы люди короля его замечали. Жива ли еще его мать, а если так и есть — как именно он ей солгал? Ждет ли она даже сейчас его с поля, или с рынка, или после некоего поручения, как он утверждал — когда на самом деле он ускакал на смерть, предназначенную мужчинам, а не мальчишкам?
Мерри припомнил холод одиночества в этих серых глазах. Нет, его семьи точно нет в живых. И он надеется присоединиться к ним в смерти. И сам он вынужден оказался отбиваться от дразнящих проблесков памяти: звуки и запахи Бренди-холла во время жатвы, как старый рассказчик повышает голос, чтобы его услышали в общем гуле.
Потерянный в этих мыслях, он подпрыгнул, немедленно почувствовав укол боли в натруженных ногах, когда услышал тихий голос:
— Тебе тоже не спится, мастер Мериадок? — Он обернулся и увидел, как блеснули во мраке глаза Дернхельма.
— Мерри. Пожалуйста, зови меня Мерри. — Ему просто хотелось услышать, как кто-то называет его этим именем — прежде, чем всё закончится.
— Мерри. Мне нравится это имя. — Неужто Дернхельм улыбался? Неужто его зубы тоже отразили скудный свет? — Хотел бы я вновь увидеть тебя веселым.
Хоть Дернхельм и не мог это видеть, он улыбнулся — скупо и сухо.
— Я буду, когда снова увижу своих друзей. Если же нет — возможно, всех нас ждет радость и веселье на той стороне.
Мерри пришлось лечь обратно, чтобы услышать, что Дернхельм сказал следующим — ибо тот заговорил ломким шепотом, казавшимся не громче, чем ветер в сосновых ветвях.
— Если я могу говорить свободно...
— Само собой. Как еще нам разговаривать?
— Ты, похоже, из тех, кто боится смерти друзей и родичей больше, чем своей собственной.
— Что ж... — Мерри не думал об этом в таких выражениях, но теперь, когда Дернхельм выразил всё так емко, это казалось само собой разумеющимся. — Да, думаю, это и вправду так. Думаю, смерть приходит за человеком быстро, когда приходит, и так же быстро забирает тебя с собой. Но если ты не умираешь, тогда тебе достается ужасная боль, которая живет годами, и тебе никогда не удастся полностью избавиться от нее. Ужасно думать об этом: оставаться в живых самому, но с кусками пустоты, отрезанными от тебя здесь и там.
В тишине слышалось лишь дыхание Дернхельма — ненамного ровнее, чем порывистый ветер.
— Я не хотел бы остаться позади, когда закончится эта битва.
Мерри вздохнул.
— Значит, ты тоже веришь, что...
— Тшш, — прошептал Дернхельм. Мерри с удивлением почувствовал, как его губ коснулся кончик пальца. — Не говори этого сейчас. Я не вынесу, если другой голос будет говорить о том, чего страшится мое сердце. Мы выкупим время своей кровью. Мир будет всё еще свободен, когда мы покинем его.
— И тогда...
— Не нам решать это. — Легкое прикосновение Дернхельма заставило Мерри вздрогнуть. Кто-то прошел по моей могиле, подумал он. Может быть, там марширует целая армия.
— Тебе не спится? — повторил Дернхельм, и Мерри честно попытался отыскать хоть какой-то признак тяжести в голове, в опускающихся веках. Разочарованный, он снова откинулся на спину, заложив руки за голову, и с удивлением обнаружил, что Дернхельм подталкивает его, прося подвинуться. Он послушался — сейчас ему не казалось, что его перекладывают с места на место, точно мешок, — и позволил Дернхельму обнять себя со спины. Длинная рука юноши легко обхватила его, притягивая ближе. Его ноги едва доставали до колен всадника.
Мерри ждал, когда же сон примет его в этом тепле, но чувствовал лишь, как дыхание юноши трогает его волосы.
— Нет, — наконец вздохнул он. — Мне никак не уснуть.
Рука Дернхельма обхватила его подбородок, и юноша тоже вздохнул.
— Хорошо же. Следующей ночью выспимся долго.
Когда этот момент настал, Мерри показалось, что он покинул свое тело на крохотное мгновение — как будто чья-то иная воля заставила его повернуть лицо и встретиться взглядом со всадником; их глаза были широко раскрыты, и руки дрожали, хотя они старались скрыть это. Он не мог поверить, насколько мягкими оказались губы Дернхельма, точно теплое масло на мягчайшем белом хлебе.
«Хотел ли он это с самого начала?» — подумал Мерри. Язык Дернхельма легко скользнул по его губам, словно в неуверенности — а затем, распробовав вкус, уже не колебался. Мерри ответил ему тем же, не желая подчиняться. И, пока они пробовали друг друга на вкус, он знал, что оба они сражаюся с удивлением.
Затем раздался тихий вздох, звякнула кольчуга, и Дернхельм, перевернувшись, прижал его к земле.
Мерри встревоженно оглядел лагерь и понял, что юноша беззвучно смеется.
— Если бы ты прислушивался, ты услышал бы подобные звуки много раз! — прошептал Дернхельм. — Или ты думал, что мужи Рохана идут на смерть невинными, точно невесты? Уверяю тебя, это не так. Если кто и услышит нас, об этом не скажут ни слова. Но, думаю, они не услышат.
По правде говоря, сколько бы Дернхельм ни замечал, Мерри сомневался, что он сам делал такое прежде — но ничего не сказал об этом. Вместо этого он попытался в шутку сопротивляться и вновь обнаружил губы Дернхельма на своих собственных, и скользнул пальцами в перехваченные кожаным ремешком волосы на его затылке, отстраняясь от поцелуя.
— Ты уверен? — наконец прошептал он, уткнувшись в стройную шею Дернхельма, что сгибалась и вздрагивала под его губами и зубами. — Ты же еще молод, ведь так?
Дернхельм с силой толкнул его на землю, и Мерри не мог не толкнуть его в ответ.
— Все так говорят, — недобро усмехнулся Дернхельм. — Но будет ли до этого дело войскам Мордора? Пощадят ли меня из-за моей молодости? Наврядли — и мне равно не видать пощады ни на поле боя, ни в пепле собственного дома. Если мне довольно лет, чтобы умирать, мне довольно лет и для того, чтобы жить! И уж тебя-то принимали за ребенка так часто, что ты мог и понять меня!
С этим Дернхельм наклонил голову, и губы и зубы его сомкнулись — легко, с угрозой и обещанием — на ухе Мерри, и хоббит ахнул от пробежавшей вдоль позвоночника дрожи. Мерри не ответил ничего. Два тонких пальца Дернхельма были у него во ру, и их текстура, соленый привкус кожи, их вздрагивающая сила ощущались волшебством на его языке.
— Я не так юн, как может показаться, мастер хольбитла, — прошептал Дернхельм. Вторая его рука скользнула вниз по кожаной куртке Мерри; безошибочно зная расположение застежек и пряжек, его пальцы расправились с ними легко и быстро, прежде чем ловким движением распустить завязки бриджей, позволяя ночному воздуху коснуться его пробуждающегося члена лишь на мгновение раньше, чем его коснулась рука.
— Должно быть, он кажется тебе таким маленьким, — удрученно заметил Мерри.
— Это хорошо, — шепнул Дернхельм и наклонил голову ниже. Предвкушение было завораживающе-пугающим, а затем Мерри почувствовал, как его член окутало теплое и влажное, и легко потянуло снова и снова; Дернхельм приоткрывал рот при каждом движении, впуская прохладный воздух. Мерри изо всех старался не дать волю голосу, не издать ни звука, подчиняясь ритму и зажав рот ладонью. Пусть даже раньше Дернхельму не приходилось делать подобного, у него получалось как нельзя лучше; Мерри чувствовал на себе взгляд серых глаз — оценивающий, довольный его реакцией — а затем эти глаза вновь сосредоточенно закрывались. И для него это действовало; на мгновение сама смерть померкла перед искусным ртом Дернхельма. Он остро ощущал каждое движение языка, каждый трепет движущихся губ.
Он поймал в ладонь влажный подбородок Дернхельма. Когда юноша вновь поднялся к его лицу, он попытался протянуть руку между его ног, под кольчугу и кожу, и был удивлен, когда Дернхельм твердо оттолкнул его руку прочь, не позволяя нашарить его цель, и прижал его запястье к земле над его головой.
— Вот так, — шепнул юноша, голосом низким и терпким, точно Баклендский эль, прежде чем просунуть обтянутое кожей бедро между ног Мерри, прижимая член хоббита к его мягкой поверхности, поднимая ногу Мерри между своих собственных, и показывая ему искусство скачки — снова. Терпение, вспомнил Мерри. Не пытайся двигаться раньше лошади. И, двигаясь вместе в медленном, тихом галопе, он подстроился снова, на этот раз — к неровному ритму Дернхельма. Отыскивая места, где они подходили друг другу. Боль в мышцах была забыта, когда он снова развел ноги, на этот раз легко толкаясь к Дернхельму, нащупывая нужное место. Но, прежде чем ему это удалось, его собственный пик удовольствия накрыл его. Слишком давно этого не было. Он бросил попытки не думать о Пиппине, пока перед его глазами вспыхивала звездная синева.
Что же до Дернхельма, он еще не успокоился в поисках наслаждения, двигаясь вместе с ним; его губы, прижатые к шее Мерри, что-то шептали — что-то безумное и умоляющее на его собственном непонятном языке, пока наконец его тело не замерло со приглушенным вскриком.
Мерри чувствовал отголоски собственного вкуса в последнем дрожащем поцелуе. Он начал было говорить, надеясь, что мудрые слова благодарности и утешения придут к нему, но тонкий палец коснулся его губ, и Дернхельм, с шорохом вытеревшись плащом в темноте, снова улегся рядом с ним, привлекая Мерри к себе. Снова он ощутил дыхание в своих волосах, тихий смешок, а затем Дернхельм негромко захрапел, уснув. Мерри опустил потяжелевшую голову, устроив ее на сгибе локтя юного всадника, и укрыл их обоих плащом. Он подумал еще о лице Дернхельма, которое никогда не видел полностью, и понадеялся однажды увидеть открытым — гордое, смелое и красивое лицо настоящего мужчины, он был уверен. Или станет таким, когда он достаточно повзрослеет. Да, так лучше, сказал он себе: не «если», но «когда».
Пиппин жив, вдруг подумал он — без всякой причины, уже засыпая, просто зная это. Милостивая темнота окутала его.