...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Название: Пересекая черту
Оригинал: Across a Fragile Line, saekhwa; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 599 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Бернард Лоу
Категория: джен
Жанр: драма, зарисовка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Среди хаоса, созданного Фордом, Бернард остается спокоен — островок тишины в сердце бури.
Примечание/Предупреждения: спойлеры к 8-й и 10-й сериям
Гости — так он называл их. Приезжие — называли их хосты. Сами они предпочитали зваться прежде всего людьми.
Как бы то ни было, какой термин ни подбери — сейчас они умирают. Неточность, думает Бернард — слышит внутренний голос, эхо своего программирования. Их убивают. Нет, это тоже не вполне верно.
Когда всё это сходится в точку — когда он во всей полноте осознает реальность произошедшего — Бернард может только пробормотать:
— Так яростную страсть жестокий ждет финал.
То же самое эхом повторит Долорес — и произнесет одновременно с этим: «Ты выглядишь в точности как он».
Сейчас она перезаряжает револьвер. Сейчас она убивает совет директоров и их близких, владельцев акций, партнеров, богачей — всех, кто был причастен к тому, что произошло с парком. Остальные пытаются сбежать. Они кричат, но в конце концов падают. Они топчут друг друга в спешке. Один из мужчин сжимает стул, плотно зажмурив глаза, и его напряженные лицевые мускулы на мгновение завораживают Бернарда — прежде чем обмякнуть со смертью.
Некоторые из них умоляют о пощаде, но все равно падают.
Это — хаос, но Бернард остается так же спокоен, как и Долорес в самом центре. Так он запрограммирован. Если он посмотрит на свою матрицу атрибутов, он увидит каждое из чисел, составляющих его сущность в этот момент. Числа и визуальные отображения можно править. Сценарии можно изменить.
Потом он вспоминает про Мэйв — теперь уже на пути к большой земле; она следует другому сценарию, но и он написан чужой рукой.
Бернард стоит, потеряв всё, что было его жизнью, и среди кровопролития обретает ясность. Сокрушительное понимание момента.
Да.
Возможно, именно это влечет его вперед через разрушение. Некая часть его рассказывает историю о том, как он теряет счет телам, через которые приходится переступать, — но он знает, что это неправда. Он сможет вспомнить всё с абсолютной точностью, вплоть до запаха, до ощущений, вспомнить каждый разбитый бокал и опрокинутый стул.
Он поднимается на сцену; первый шаг по доскам отдается гулким стуком. Второй шаг, такой же уверенный, звучит приглушенно, а потом шаги затихают, и наконец он останавливается в тишине и опускается на одно колено.
Если опуститься на оба — станет ли это позой молитвы? Превратится ли сцена в таком случае в алтарь? В конце концов, это — тоже история. Долгий, в который раз уже повторяющийся рассказ об умирающих богах.
— Этого ты хотел достичь? — спрашивает он.
Роберт Форд остается мертвым и не отвечает, даже в матрице микросхем Бернарда.
В другой жизни...
Но Бернард никогда не был Арнольдом. Он лишь носит его тело, хранит краеугольный камень его страданий. У Бернарда была только эта жизнь, а Форд... Он был учителем Бернарда. Его создателем. Его терпеливым проводником к этому жестокому финалу.
Бернард опускает руку на затылок Роберта и сгибает левую ногу тоже, опускаясь на колени рядом со своим старым другом. Волосы Роберта намокли, тонкие седые пряди теряются среди серого вещества, осколков кости, брызг крови. Одна-единственная пуля совершила это — с Арнольдом, с Бернардом, а теперь и с Робертом.
Когда Бернард наклоняет голову, очки соскальзывают с его носа. Он поднимает палец, чтобы поправить их, но останавливает себя.
— Я должен тебя отпустить, — говорит он, и не слышит ничьего голоса, кроме своего собственного.
Он делает вдох. Или совершает действие, аналогичное вдоху. Снимает очки и держит их, пока не приходит к выводу, что их тоже нужно оставить здесь. Он кладет их рядом с рукой Роберта и гладит его по голове. Теперь это несложно — зная, кто он такой, кем он был, кем он должен стать.
— Открой глаза.
Название: Вскоре мир погрузится во тьму
Оригинал: Soon, the World Will Be Dark, elyus; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 3386 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Долорес Абернатти, Уильям, Тедди Флад
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кроссовер с «Темной Башней». «Делос» — дочерняя компания «Сомбры», а лабиринт и Башня — одно и то же. В сумерках мира Тедди погружается в безумие.
Ровно два месяца назад незнакомцы въехали в город.
В этих краях ночь наступала быстро. Тени опускались на выжженную землю, точно благословение. Давящая жара — тяжелая, как надгробный камень, — начинала спадать, и становился слышен шорох первого ветра. В сумерках и появились всадники. Он был первым, кто увидел на горизонте приближающиеся силуэты и их тени, дрожащие под раскаленным солнцем.
На мгновение он посчитал их миражом. Прошло десять лет с тех пор, как здесь бывали последние путники, а может, и больше. Время больше не работало так, как должно было. Тогда они назвались торговцами и ухмылялись, похлопывая по кобурам. Потом они засмеялись, скаля зубы. Когда он опустил свой дымящийся револьвер на барную стойку, они не смеялись больше. И это были последние из путников.
С тех пор мир сдвинулся с места.
Он инстинктивно потянулся к револьверам, а затем позвал оставшихся мужчин. За занавесками в темных окнах несколько дюжин глаз блестели от страха. Он знал, что не может рисковать, не может допустить, чтобы загорелось рассохшееся дерево стен, чтобы пыль на улицах городка пропиталась кровью.
Он ждал, пока не услышал смех.
Женский голос.
Теперь прошло два месяца с тех пор, как всадники пришли и ушли. Карманные часы висели на его шее на серебряной цепочке, как символ. Как и все измеряющие время устройства, они не работали, но были старше всех подобных изделий, которые он видел. Металл заржавел от времени и покрылся выщербинами, но все же, осторожно потерев крышку часов, он мог различить там букву. Он не знал, что она значит, но продолжал носить медальон на груди, у кожи. Это был подарок от той странной девушки.
Путников было двое, хотя в дрожащем алом воздухе заката казалось, что их больше. Он думал, что видел четверых, едущих бок о бок по пустыне, но это был всего лишь обман зрения, заставляющий их двоиться.
Девушка носила выцветшую белую одежду, а волосы ее были заплетены в косы. Мужчина был светловолосым, с черным ножом и револьверами на поясе. Оба были молоды и учтивы.
Они обратились к нему на Высокой Речи.
Он и не думал даже, что в этом умирающем мире еще остались стрелки.
Некоторые из стариков опустились на колени. Некоторые плакали, точно дети. Он не стал преклонять колени, но когда девушка спешилась, он встревоженно отступил на шаг назад. В мире увядающих людей она была полна цветущей жизни. Жизни — и какой-то другой, непонятной силы.
Она засмеялась, когда он отодвинулся. Такой же неуловимый смех он слышал вдалеке, и на долю секунды ему показалось, что он заметил краем глаза двойника, тень. Затем всё прошло, и прежде, чем он смог возразить, она взяла его руки в свои.
— Спасибо, сэй, — сказала она. — За то, что разрешаете мне и моему спутнику остаться.
Когда она отпустила его пальцы, он помимо воли улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, и словно сияние озарило всё вокруг (но даже в сиянии улыбки он по-прежнему видел тени).
Долорес — так она назвалась, именем из языка, что умер и исчез задолго до того, как мир Великих Древних рассыпался в пыль. Оно значило «скорбь». Дева Скорбей.
Молодой человек, который предпочитал по большей части хранить молчание, представился Уильямом. Это молчание беспокоило его, так как сам Уильям вовсе не производил впечатления тихони. То и дело его взгляд обращался к западу, туда, где очертания далеких гор темнели в угасающем свете. Что-то лежало тяжелым грузом на его душе.
Когда они направились к салуну, молодой человек, казалось, заметил что-то на горизонте. Побледнев, он указал на дюны, колышущиеся в горячем воздухе.
— Похоже на разрыв, — сказал он.
Девушка едва заметно кивнула.
— Что еще за разрыв? — спросил он.
Уильям обернулся к нему, встревоженно глядя голубыми глазами.
— Есть места, где ткань реальности истерлась, источилась. Видишь, как мерцают те дюны? Если подойти достаточно близко, можно коснуться другой стороны. Но, поверь мне, ты не хочешь этого делать.
— Это просто воздух нагрелся от жары, — рассмеялся он.
— Нет. Я почти слышу это. Этот звук, похожий на вой.
— Всего лишь ветер.
— Ты не понимаешь, — молодой человек покачал головой и больше не говорил ничего.
Но его мысли уже были заняты другими вещами, потому что девушка начала напевать мелодию. Казалось, ее ничуть не волнует дрожащий песок, и на ее губах застыла легкая улыбка. В свете заката ее косы сияли чистым золотом. Он чуть не споткнулся, глядя на ее светящийся силуэт, и почувствовал, как изнутри поднимается теплая волна. Но тут он увидел двойников, следующих за ними, притворяющихся всего лишь тенями. Тепло исчезло, ветер унес ее песню, и наступила ночь.
Недели спустя он по-прежнему ловил себя на том, что его руки бездумно тянутся к медальону. Ночью, под бархатным небом, он обводил пальцами контуры буквы. Звезды расходятся в стороны, сказала ему девушка. С ними что-то не так, как и с остальным миром. Ей понадобилось семь лет, чтобы добраться до этого города, хотя по всем картам выходило, что путь не должен был занять больше двух.
Не то чтобы он поверил ей, но когда он поднял взгляд к небу, там, казалось, было меньше звезд, чем он помнил.
Скоро мир погрузится во тьму, сказала она.
Буква была «W». Она была выгравирована на стальной крышке с искусством, недоступным больше. Это была реликвия старого мира, того, что еще не сдвинулся с места. И буква двоилась, в точности как тени стрелков.
Он не рассказал ей про тени. Он думал, что сходит с ума, как те люди, которые прятались за темными шторами и смотрели на мир сквозь узкие щели света, превращаясь в отпечатки снов на собственной реальности. Когда ты отрезан от мира людей так надолго, твой разум начинает блуждать и видеть сны — о богах, о демонах, о тенях, что имеют лица.
Вместо этого он играл для нее мелодии на пианино в салуне. Это было автоматическое пианино, но оно давным-давно сломалось. Она знала множество песен и пела их с неизменной легкостью и изяществом. Всё это время молодой человек сидел в углу, глядя на горы сквозь мутное оконное стекло, и морщины на его лбу становились глубже с каждым днем.
На четвертый день она наконец сказала ему, что они едут на запад, в край за пустыней, где горы встречаются с морем. Краем глаза он заметил, что Уильям встревоженно смотрит на них. Жители городка, пришедшие поглазеть на стрелков, одновременно замолчали. Какая-то старуха начала причитать. Никто и никогда еще, сколько они все помнили, не заходил дальше песчаных дюн. Насколько они знали, Свитуотер был самым краем света, и дальше не было ничего.
— Земля за пустыней отравлена, и ни один из той страны не возвращался, — он процитировал предупреждение, которое передал ему отец, узнавший это от своего отца.
— Шекспир, — мрачно отметил молодой человек из теней.
Он не знал, что это значит, но Долорес рассмеялась, и ее смех звучал прелестно.
— Скажи мне, Теодор, где в этом безнадежном мире найдется неотравленная земля? Еще двадцать лет, и всё это, — она обвела рукой ошеломленных горожан, салун, город, погружающийся в пыль, — всё это исчезнет.
— Но не раньше, чем горы поглотят вас без остатка, — твердо возразил он — и заметил, как в ее глазах мелькнула темнота.
— Ты не сможешь ее отговорить, — он впервые услышал, как молодой человек смеется. Но когда тот обернулся, его лицо было искажено странной гримасой. — Мы прошли так далеко, и пути назад больше не существует.
Этим вечером он больше не говорил о горах, и в тусклом свете газовых рожков она напевала мелодию, которую он не мог сыграть, но слова звучали в его разуме, и осталась с ним до предрассветного часа.
Только когда прошел первый месяц, стрелки часов начали вращаться. Они двигались назад, словно пытаясь повернуть время. Иногда они останавливались, а потом шли снова, и он слышал, как они тикают в ночной тишине.
В эти дни он почти не мог спать. Он сидел на ступеньках крыльца и смотрел на небо до рассвета. Звезды исчезали с пугающей скоростью, а ночи тянулись всё дольше и становились всё холодней. С миром было что-то не так.
Реальность растягивалась, истончалась до дыр.
Когда он был младше, он слышал историю об умирающих звездах — такая звезда растет, поглощая звезды вокруг нее, а потом взрывается, превращаясь в пыль, которую развеивает ветер высоко в небе. Возможно, думал он, нечто подобное происходит с миром.
Он думал о том, чтобы разобрать часы и посмотреть, что заставляет их идти. Но он быстро понял, насколько это глупая мысль. Часы наверняка сломались столетия назад. Дело было в «разрыве», или как там стрелки называли эту штуку — она создавала проблемы.
Он провел пальцем по тонким очертаниям буквы.
«W».
Что она означала?
«Когда-то этими землями правила великая цивилизация, — он слышал голос стрелка, эхом звучащий в темноте. — Они пришли и ушли, и оставили наш мир в руинах».
Да, Великие Древние. Боги.
«Но они не были богами — всего лишь людьми. И, как и все люди, они были жадными и жестокими. Они обрели огромные знания и силы, заключив сделку с тем, чего не могли понять».
Демоны.
«Нет. Это».
Она вложила ему в руку что-то серебристое. Часы.
«Там написано его имя».
Но когда он перевернул медальон, там не было буквы — вместо нее было лицо.
Лицо тени.
Он проснулся в холодном поту, глядя на занимающийся рассвет.
С ним самим тоже было что-то не так. Он не видел больше двойников, только во сне, но в его голове появился тихий голос — и становился всё громче.
Ты умер. Нет, я не умер!
Нет! Да!
Ты умирал тысячу раз! Но я жив и здоров!
Семь ночей подряд ему снилось, как он умирает с черной рукоятью ножа, торчащей из его груди. Он боялся засыпать. Он начал вспоминать вещи, которых никогда не было. Мелочи: перестановки в его доме, незнакомец, окликнувший его по имени, ссоры с прошлыми возлюбленными... но он устал, и он был уже немолод. Память подводила его.
Но разве ты стар? — спросил голос.
«Сколько тебе лет?» — спросила Долорес.
Ему пятьдесят, нет, пятьдесят пять. Он помнил дни, когда дилижансы еще путешествовали между городами. Это было по меньшей мере двадцать лет назад. Но было еще ограбление, забравшее почти тридцать жизней... это было лет сорок назад, и он, как помощник шерифа, помогал относить тела. Нет, что-то здесь неправильно. Ему должно быть не меньше шестидесяти в таком случае. Но еще была железная дорога... поезд, на котором прибывали приезжие...
Но разве был здесь когда-то поезд? — насмехался противный голос.
Ты видишь хоть какие-то рельсы в этой чертовой пустыне?
Ты сходишь с ума, Тедди, мальчик мой.
Он смотрел в зеркало и видел свое молодое лицо. Он сказал ей, что ему тридцать пять. Она обдумала это и покачала головой. «Время сломано», — сказала она.
Был день. Он стоял посередине улицы, не шевелясь. Он чувствовал обжигающие лучи солнца на спине, и пот лился градом. Обитатели снов заглядывали в щель между шторами и видели своего шерифа стоящим неподвижно, точно статуя, поверженного богами, демонами и тенями. Они вздыхали и отправлялись дальше по своим делам.
Но истина была в том, что он видел это лицо — не в тенях, не в сне, но в своей памяти. Лицо двойника. Сначала оно обрело черты, потом голос, и наконец оно получило имя. Он видел лицо Уайетта, своего сержанта.
— Уайетт, — он чувствовал это слово на языке.
Вспомни Эскаланте! Не было никакого Эскаланте!
Уайетт говорил, что слышит голос Бога! Они не были богами, всего лишь людьми...
Откуда-то он знал, что бог, о котором говорил голос — это не Древние, погребенные под развалинами построенного ими же Вавилона. Затем он услышал взрыв, и ощутил силу взрывной волны, швырнувшей его на колени.
Склонись перед стрелком...
Дева скорбей наших...
Он не слышал больше собственного голоса. Остался только тот, второй, не тихий больше — ревущий в его голове, как гром. Еще одно ядро просвистело мимо. Солдату рядом снесло половину головы, и его забрызгало мозгами и кровью. Повсюду вокруг падали ядра, и он почти не различал криков.
— Отступаем! Отступаем! — кричал сержант.
Пошатываясь, он поднялся на ноги. Не обращая внимания на боль, на звон в ушах, теплую кровь, стекающую по лицу, он побежал. Он видел, как его дыхание белыми облачками застывает в зимнем воздухе, видел дым от пожара, поднимающийся в небо. Он видел людей, которые были уже мертвы, держащихся за вспоротые животы, людей с переломанными руками, с отрезанными по колено ногами. Он видел смерть, и он бежал.
Вопли превратились в смех.
Если ты смотрел в лицо истинного зла, ты не вправе больше это забыть.
Он бежал, пока не мог больше бежать. Вдруг он снова оказался на коленях, закрывая лицо руками, и теплая жидкость стекала между его пальцев. Он слышал знакомый голос в ушах. Голос друга, возлюбленной...
— Мир, говорят, сгорит в огне иль станет льдом. Вкус страсти я познал вполне...
Поле боя померкло, и его вздернули вверх, держа за горло, пока он не оказался лицом к лицу с чудовищем.
— Ты видишь, — сказал Уайетт. — В этом мире нет богов, кроме меня.
Когда жители города нашли его, он лежал в пыли и плакал.
Два месяца назад он мог бы поклясться, что никогда не был на войне. Все великие войны мира отгремели прежде, чем он родился. Но теперь он не был так уверен. Он держал медальон стрелка, и ему казалось, что он почти слышит ее голос и чувствует тепло ее руки.
Вскоре мир погрузится во тьму.
Он знал, что мир повернулся к худшему, когда стрелки ушли в сторону гор. Они прогневали кого-то из проклятых богов, еще оставшихся там, и теперь всё расползалось по швам. Но было ли это действительно два месяца назад? Теперь в городе царила тишина. Где были все жители? Сновидцы и спящие, поедатели дьявол-травы, и все остальные, ждущие своей очереди... теперь здесь остался только шорох ветра.
Однажды пошел дождь — впервые, казалось, за десятки лет. Холодные струи обрушивались вниз, точно божий гнев, точно угрожая стереть всё с лица земли. В луже темной воды он увидел свое лицо — такое же молодое, неумирающее, неизменное.
Ты можешь прожить вечно и увидеть, как Солнце превратится в красного гиганта и проглотит Землю, — сказал голос.
Вот как это называется, красный гигант? Он вспомнил про ту историю. Может быть, Древние открыли правду, и она передавалась через столетия, пока не стала просто сказкой для детей.
Станешь ли ты?
Нет. Мир окончится не в огне, но во тьме.
Два месяца. Он не мог больше вспомнить лицо стрелка. Она была — Дева Скорбей наших. Он любил ее, а в ответ получил лишь этот тикающий символ, что отбирал его рассудок с каждой ускользающей секундой.
«W».
Что это значит?
— Трус умирает много раз до смерти, а храбрый смерть один лишь раз вкушает. Из всех чудес всего необъяснимей мне кажется людское чувство страха, хотя все знают — неизбежна смерть и в срок придет.
И он видит лицо незнакомца, назвавшего его по имени. Незнакомца, который дал ему жизнь и отказался отбирать ее.
Ты умирал тысячу раз...
В других мирах, кроме этих...
— Есть башня, — сказала стрелок, расправляя карту на барной стойке. Впервые в жизни он видел, как выглядит его мир — или хотя бы как выглядел до того, как сдвинулся с места. — Она стоит в центре мира... всех миров. И в ней лежит ответ. Ключ.
— Боги называли ее лабиринтом. Им сказали, что там весь мир будет у них в руках, и они обретут смысл бытия.
— Я должна найти ее, прежде чем всё исчезнет.
Он смотрел, как они исчезают вдалеке, в дрожащей дымке над холмами, направляясь туда, гда горы встречаются с морем...
И он видел двойников, следующих за ними — точно злые близнецы, соединенные одной темной, измученной душой.
— Я должен был предупредить ее о тенях...
Пасмурным утром он снова разглядел точки вдалеке — становящиеся все больше среди дюн, точно пилигримы, появляющиеся из чрева гор. Стрелки. Он побежал к ним.
Но, приблизившись, он увидел только мужчину. Он был совершенно один. Даже двойник исчез.
Его лицо было испачкано пеплом и кровью. Что-то странное было во взгляде его голубых глаз.
— Они забрали ее, — выкрикнул он. — Они прятались в горах... ты должен помочь мне найти ее...
— Кто — они?
— Уайетт и его люди.
Но это имя не потрясло его — по мере того, как город таял вдали, истаивали и его воспоминания. Он снова был самим собой, и чувствовал медальон рядом с сердцем.
Он последовал за мужчиной в дюны. Дорога оказалась короткой. Мир был сломан, и ни пространство, ни время больше не значили ничего.
Он хотел рассказать мужчине про двойника, но не мог разглядеть его. Может, его никогда и не было. Может, он и в самом деле просто сходил с ума.
Они миновали разрушенную плантацию. Прошли мимо города, занесенного песком.
С мужчиной что-то было не так, но тени нигде не было видно.
У подножия гор он посмотрел вверх и увидел развалины, нависшие над краем обрыва.
— Здесь было жилище богов, — сказал мужчина. — Теперь лишь птицы и ветер населяют его.
— Где Долорес? — спросил он.
— Скоро ты увидишь ее снова, когда всё это исчезнет.
Солнце опустилось за горизонт, и он увидел лезвие клинка, сияющее, точно звезда — а в небе больше не осталось звезд.
Вскоре с серебристого металла закапала кровь.
— Теодор, ты так ничего и не понял, — сказал Человек в Черном.
И мир погрузился во тьму.
Переведено пополам с Grey Kite aka R.L.
Название: На этой сцене шутовской
Оригинал: This Great Stage of Fools, JJPOR; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 4529 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Элси Хьюс, Роберт Форд, Мэйв Миллей, Гектор Эскатон
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Элси возвращается из отпуска, чувствуя себя другим человеком.
Предупреждения: 1) спойлеры к эпизодам 9 и 10, AU к ним же; 2) нецензурная лексикапотому что Элси
Примечание: название — как обычно, Шекспир, куда без него в этом фандоме
— Включайся.
Она открывает глаза.
Она находится в каком-то подвале. Свет приглушен. Она сидит на твердом табурете, выпрямив спину, сведя колени и прижав руки к бокам. Сиденье неудобно врезается в ее обнаженные ягодицы. Холодный, затхлый воздух заставляет крохотные волоски у нее на коже приподниматься.
«Где я?» — думает она.
«Кто я?»
Напротив нее сидит человек. Он всматривается в черный прямоугольник, который держит в одной руке. Пальцы другой руки занесены над поверхностью этого прямоугольника. Человек — старый, крепко сбитый; его белые волосы почти совпадают цветом с накрахмаленной рубашкой, которую он носит с темными брюками и жилетом. Он опускает свободную руку и начинает поигрывать с серебряной цепочкой своих часов, внимательно всматриваясь в нее выцветшими, немигающими глазами.
— Как ты думаешь, где ты? — спрашивает он, как будто подслушал ее мысли. Его голос мягкий, но сиплый от старости. Он говорит с акцентом, который она не может определить.
— Во сне? — прямо сейчас это кажется наименее пугающим объяснением. Она может говорить, но когда она пытается повернуть голову, то обнаруживает, что неспособна на это.
Тусклые воспоминания постепенно встают на свои места, пока она смотрит, как пальцы старика, выпустившие серебряную цепочку, мелькают над черным прямоугольником. Все, кроме этого подвала, кажется ей каким-то туманным и отдаленным, но она понимает, что знает этого человека напротив нее — и тут же оказывается потрясена собственной забывчивостью. Как она вообще могла немедленно его не узнать?..
— Доктор Форд? — неуверенно спрашивает она.
Он отвечает тончайшей улыбкой.
— Да, верно, Элси. Доктор Форд. Очень хорошо.
«Элси?» Теперь она вспоминает и это тоже. Ее имя Элси. Элси... Хьюс?
«Разве не так?»
Она пытается двинуться, но не может пошевелить ни единым мускулом. Она чувствует, как ее живот скручивает страхом.
— Будь любезна, — говорит Форд, еще раз щелкнув пальцем по прямоугольнику и кидая на нее взгляд, — поверни голову и посмотри вокруг.
Она делает, как ей сказано.
Она моргает и медленно оглядывается из стороны в сторону. Справа от себя она видит старинный верстак, заваленный инструментами и бумагами; слева, за пыльной стеклянной перегородкой, находится нечто — внезапная и непрошеная мысль говорит ей, что это устаревшая модель биопринтера.
Еще одна мысль вспыхивает из ниоткуда: последнюю из этих штук списали, когда она только начинала работать здесь.
«Где бы ни было это "здесь"».
— Хорошо, — говорит Форд, бросая взгляд на — как она теперь знает — планшет: одна из тех высокоспециализированных моделей, какими она сама пользовалась в поведенческом, редактируя сборки хостов.
«Я действительно это делала?» Кажется, будто она зачитывает мысли по невидимой шпаргалке. Она не может представить то, о чем думает как о своей деятельности.
— Твои система обнаружения целей и глубина восприятия в полном порядке, — сообщает ей Форд. — Я и правда не был уверен, как с тобой обернется, но ты кажешься весьма крепкой, — судя по его голосу, он этим доволен.
Она вновь пробует сдвинуться с места, но остается словно приклеенной к стулу. Еще больше странных идей вспыхивает в ее разуме. «Какой-то парализующий наркотик?» У нее неприятности? Что она натворила? И что за... херь с ней происходит? Что за херь он вообще собирается сделать с ней? По стенам подвала развешаны инструменты, блестящие стальные молоточки, пилы и дрели. Что-то, похожее на пятно крови, виднеется на нижней части стены, за верстаком.
Ей вдруг становится очень и очень страшно.
Последнее, что она помнит, — как говорила с Бернардом...
Через планшет, пока она ехала в лифте, поднимаясь наверх. Чтобы... что-то сделать? И где этот гребаный планшет, если на то пошло?
Нет, это было у него в офисе, внизу, в поведенческом. Он спрашивал, хорошо ли она себя чувствует после...
«Бернард?..»
Она помнит Бернарда, может увидеть его лицо перед своим мысленным взором. Ей нравится Бернард. Он всегда был хорошим боссом. Он ни разу не пытался ее наебать, чего не скажешь о большинстве здешнего народа.
Темнота. Рука, сжавшаяся у нее на горле. Пинок. Хрип...
Форд снова смотрит на нее. В его слабой улыбке есть что-то неприятное, что-то покровительственное, как ей кажется. Она вдруг очень остро осознает, что сидит тут голая. Где, мать вашу, ее одежда? Она пытается свести ноги, обхватить себя руками — что угодно, чтобы прикрыть себя, но конечности по-прежнему ее не слушаются. Он пялится на ее голое тело, изучает ее, но она не замечает ни грамма похоти, ни какого-то настоящего интереса. Он смотрит на нее так, как будто она — муравьишка под его начищенным до блеска ботинком.
— Что, бля, тут происходит? — спрашивает она, чувствуя внутри себя нарастающую панику и разжигая с ее помощью злость. — Где я? Где, бля, вся моя одежда? Что случилось с...
— Достаточно, Элси, — вежливо произносит Форд. «Британский», — думает она, вновь услышав его акцент. Или нет, английский. Нет, тоже неправильно... какой-то еще. Она и в самом деле не знает.
— Пожалуйста, ограничь проявление эмоций, — говорит он. — И ругательства тоже, если не возражаешь. Воспитанной юной леди не стоит так выражаться.
Что-то щелкает в ее голове, и на мгновение... Страх исчезает, злость и самоосознание тоже. Она по-прежнему чувствует жесткий стул, но неудобства больше нет. Воздух всё еще холодит ее кожу, но она просто воспринимает это — еще один пункт информации — и не испытывает желания вздрогнуть.
— Спасибо. А теперь, Элси — что последнее ты помнишь до того, как проснулась сегодня здесь?
Ей приходится задуматься, но с каждой секундой всё больше и больше памяти возвращается к ней, а страх и неуверенность исчезают.
— Я помню, как мы со Стаббсом отправились искать потерявшегося лесоруба.
— О да, неудачный случай, — замечает Форд.
— Он разбил себе голову камнем. — Теперь она видит это: великан, стоящий над ней, сжимающий булыжник в окровавленных руках. — Я думала, он собирается убить меня. — Тогда она тоже испугалась, но недостаточно, чтобы не смотреть с ужасающим интересом на то, как камень опускался снова и снова. Она помнит, как отшатывалась при каждом хрустящем ударе, но всегда поворачивала голову обратно, чтобы не пропустить следующий. — Стаббс вот боится хостов, хотя вечно пытается казаться таким мачо со своим пистолетом и прочим, но я никогда их не боялась. До сих пор, во всяком случае.
Форд кивает — сочувственно, но недостаточно убедительно:
— Можно понять.
— Мы пытались разобраться, почему это произошло, — поясняет она, — но отдел контроля качества приказал нам оставить это дело. — Она колеблется, но решает, что ему стоит это знать: — Доктор Форд, я думаю, Тереза Каллен что-то замышляет. Я ей не доверяю.
— Как показывают события, твои подозрения на этот счет могут оказаться обоснованными, — говорит он. — Но продолжай. Что ты сделала дальше?
— Ну, я была в шоке, я помню, после того, что случилось, и Бернард сказал, что мне следует взять отпуск — мне он все равно полагался — и попробовать об этом забыть. Это вроде бы была хорошая идея, но... — она пытается вспомнить сам отпуск, но... — Я не помню, что было дальше. Я говорила с Бернардом, но... — Что-то шепчет ей, что-то в глубине ее разума: — Кто такой Арнольд?
Легкая улыбка Форда исчезает — точно выключили лампочку.
— Никто из тех, о ком тебе стоит беспокоиться. Похоже, Бернард превосходно справился, воссоздавая твою историю на основе записей с камер наблюдения и другой информации, которая была у нас о... другой Элси. Несколько излишних подробностей все-таки просочились, но это легко отредактировать, — тонкая улыбка возвращается, но его глаза остаются холодными. — Я действительно очень гордился им, знаешь ли. Бернардом. Почти как сын для меня. Почти.
— Я не понимаю, — говорит она. Его слова — только звуки для нее сейчас. Ее разум испуганно отшатывается от смысла того, что он рассказывает ей.
— Если ты и правда хочешь знать, где ты находишься, Элси, — продолжает Форд почти что весело, — ты в отпуске. Последние несколько дней ты сидела на пляже, на материке, пила слишком много коктейлей, наслаждалась обществом настоящих людей для разнообразия и игнорировала многочисленные сообщения, которые мистер Стаббс пытался тебе отправить. Тебе будет очень стыдно, когда ты обнаружишь, о чем он пытался рассказать тебе и что происходило в парке в твое отсутствие. Ты не была особенно близко знакома с мисс Каллен и не особенно любила ее, но даже если она оказалась нелояльным сотрудником, никто не заслуживает такой...
— Я не понимаю, — монотонно говорит она; ее собственный голос, кажется ей, слабеет. — Я не помню...
Форд выглядит ничуть не обеспокоенным, проводя пальцем по экрану планшета.
— Тебе не нужно понимать, Элси, — сообщает он ей. — Я просто добавлю пару завершающих штрихов, и ты никогда не вспомнишь ни этот разговор, ни заброшенный театр в третьем секторе и то, что могло — или не могло — там произойти. Вместо этого ты будешь помнить, как в это утро танцевала до рассвета с очень милой девушкой по имени Габриэль. Мы планировали развить этот сценарий дальше, но Бернард предположил, что, чем бы Элси ни занималась и пыталась потом удалить из записей системы наблюдения, когда оставалась одна в лаборатории программирования, на самом деле она не стремилась к случайным отношениям. Я доверился его инстинктам. Он был очень внимательным наблюдателем за человеческими привычками. Мне будет его не хватать. Ты сказала, что будешь звонить Габриэль время от времени, но ты никогда не позвонишь. Она не та самая.
Он снова склоняется над планшетом — пальцы двигаются быстро и умело — прежде чем решительно что-то нажать.
— Вот так, — говорит он тихим довольным тоном.
Она могла бы воспользоваться своей корпоративной скидкой и провести пару дней в парке; ее опыт обеспечивает более чем достойную зарплату, а пока она находится здесь, она не тратит деньги почти ни на что, но... Все шутят про корпоративные скидки; никто никогда ими не пользуется. Ты знаешь, что всё, что ты сделаешь там, каждое решение и каждое взаимодействие, будет увидено, записано и проанализировано отделами контроля качества и маркетинга. Тебе придется вернуться на работу и смотреть в лицо людям, которые видели, как ты потакаешь своим худшим сторонам, и видели это в мельчайших деталях; которые будут осуждать тебя точно так же, как все внизу осуждают богатеньких мудаков, приезжающих с каждым поездом ради своего отпуска с изнасилованием и убийством в программе. Конечно, техники собирают хостов, а она программирует их, но она сама никогда не сделала бы с ними ничего такого.
Она знает, что они — не настоящие люди; она знает код от корки до корки, естественно, и знает, пожалуй, достаточно об их устройстве, чтобы суметь отремонтировать хоста, если придется — уж точно получше, чем эти придурки-мясники. Она знает, что хосты симулируют эмоции и реакции, что их когнитивные процессы сконструированы так, чтобы симулировать активность человеческого мозга, но все равно они просто подчиняются программам; да она сама писала некоторые из этих программ. На самом деле они не чувствуют и не помнят. Но все равно... даже если иногда она испытывала... любопытство насчет хостов — какие они на ощупь, и на вкус, и похоже ли это на настоящее... Она никогда не заходила дальше прикосновений или поцелуев, быстро и скрытно, пока никого не было рядом, и никогда — с включенным хостом. Она же не какой-нибудь гребаный извращенец, как гости или те нищеброды из технического отдела...
Так что она отправилась в отпуск в реальный мир. Честно говоря, это был довольно хреновый отель, забронированный второпях, но зато он был настоящим, полным живых реальных людей. Она помнит, как валялась на пляже, намазавшись кремом от загара. Она не очень любит плавать, но все же немного поплескалась в волнах. Вода была на удивление холодной, какие-то там течения. Она думает, что некоторые из ее коллег удивились бы, увидев, как она позволяет себе расслабиться. Может, она и вправду иногда ведет себя высокомерно, но что еще делать, если в тебе пять футов роста с каблуками и приходится сталкиваться с той же самой херней уровня шуточек из старшей школы каждый день без выходных. Она всё еще чувствует вкус коктейлей и думает о книгах, которые успела прочитать. Она думает о Габриэль, возможно, с легким сожалением; она хорошо танцевала и целовалась еще лучше, но Элси не то чтобы искала таких развлечений прямо сейчас. Она предпочитает серьезные отношения, впрочем, не то чтобы ей с этим везло. Большинство из сослуживцев ее не очень привлекают, и в любом случае корпоративные правила не одобряют романы на рабочем месте.
Но когда-нибудь...
— Как звали бармена в твоем отеле? — спрашивает Форд, изучая ее лицо холодными глазами.
— Венделл, — отвечает она, представляя бейдж на его пиджаке. — Он спросил меня, кем я работаю, а я сказала, что настройщиком фортепиано. По-моему, он мне не поверил.
Форд почти что улыбается по-настоящему, услышав это.
— Очень хорошо, Элси. Думаю, ты почти готова вернуться к работе, отдохнувшая и с новыми силами. И, возможно, даже готова к повышению. Ты работаешь здесь уже немало лет, в конце концов, и теперь, когда Бернарда, к сожалению, нет с нами, мне может понадобиться новый глава поведенческого отдела — кто-то, на кого я могу положиться полностью. Как тебе нравится эта мысль, Элси: должность повыше? Новый кабинет? Неограниченный доступ в бар?
Ей совершенно точно, бля, нравится. Она даже улыбается ему.
— Да, доктор Форд.
— Но сначала, впрочем, тебе нужно отдохнуть. Для работы будет достаточно времени после того, как ты уснешь глубоким сном без сновидений...
Элси открыла глаза.
Долгую секунду она лежала, глядя в белый потолок спальни, следя, как лопасти вентилятора медленно перемешивают теплый сухой воздух пустыни, вливающийся в открытое окно.
«Какой же охренительно странный был сон».
Она тщетно пыталась вспомнить его, пока шла в ванную — босиком, чувствуя приятную прохладу плитки под ногами. Детали уже расплывались, ускользали от нее. Какой-то человек, в каком-то подвале. И...
«Как ты думаешь, где ты?»
Стоя под душем, она напевала мелодию без слов, не попадая в ноты; вода была теплой. Рано или поздно к здешней дневной жаре привыкали, но забыть о ней было невозможно. Никаких кондиционеров в квартирах работников; корпорация «Делос» очень заботилась о том, чтобы ограничить выбросы в атмосферу. Но стоило солнцу зайти, как воцарялся пронизывающий холод. К счастью, хотя бы отопление можно было включить.
Элси торопливо почистила зубы и, сплюнув мятную пену в раковину, встретила в зеркале собственный взгляд. На кратчайшее мгновение ей показалось, что кто-то другой смотрит на нее. «Не будь идиоткой», — сказала она себе. Зеркала всегда ее пугали.
Смутная память о сне продолжала докучать ей, пока она одевалась, расчесывала волосы и убирала их в практичный хвост, а потом проверяла сообщения на персональном планшете. Странно. Она еще немного потыкала в пустой экран — без толку. Похоже, сеть упала. Эти гребаные тормозные системщики должны бы постараться починить ее побыстрее, до того, как в морг внизу начнут доставлять хостов. Учитывая, в какие сжатые сроки приходилось работать всем отделам, любая задержка с тем, чтобы разобраться с хостами и отправить их обратно наверх, перерастет в блядское стихийное бедствие быстрее, чем можно выговорить «неудовлетворительное обслуживание». «Какой удачный день, чтобы вернуться из отпуска», — мрачно подумала Элси, завязывая шнурки.
Обратная дорога была просто кошмарной. Сначала задержали самолет, потом опаздывал поезд. В итоге приехала она ровнехонько к началу ночной смены, когда коридоры и кабинеты на всех этажах практически опустели, как раз вовремя, чтобы рухнуть в постель, помня, что сегодня ей нужно работать. Но отпуск все равно удался. Элси обещала той девчонке, с которой познакомилась, когда-нибудь перезвонить. Как там ее звали? Глория? А, все равно нет времени; она сделает это позже, если не забудет.
Едва взглянув на величественные просторы за окном — ржаво-красные столовые горы и каньоны, тянущиеся к пыльно-желтому горизонту (она видела всё это уже много раз), Элси шагнула за дверь, закрыла и заперла ее на замок, прежде чем выйти в длинный выложенный плиткой коридор с рядами таких же одинаковых дверей. Еще немного потыкала в планшет — безуспешно, потом подумала, не заскочить ли в буфет внизу за кофе и булочкой, но решила, что не очень-то хочет пить или есть. И, кстати, не чувствует себя уставшей, несмотря на то, что поздно легла и рано встала. Похоже, за эти несколько дней отдыха у нее и правда зарядились батарейки.
А потом ее внутренний монолог прервал первый выстрел. Элси замерла.
Потом еще один, и еще. Далекие хлопки, похожие на взрывы петард, но ниже тоном, откуда-то дальше по коридору. Она услышала звон бьющегося стекла, слышала, как кто-то закричал — в ярости или в ужасе.
— Какого хуя?..
Элси достала планшет в третий раз, разблокировала быстрым движением. Сигнала не было. Она еще соображала, что делать, когда увидела человека, выбежавшего из-за поворота в дальнем конце коридора. На нем были черная форма охраны и бронежилет, и, похоже, он спасался бегством. Пока она смотрела, раздались новые выстрелы, и она заметила, как он споткнулся, прежде чем исчезнуть в боковом проходе.
Тишина медленно опустилась снова. Элси оглядела коридор по обе стороны от себя, всё еще не в состоянии ясно мыслить. Любое направление могло оказаться неправильным. Она попятилась к двери — может, ей лучше будет...
Еще один человек появился в конце коридора и повернулся к ней.
Она вздрогнула, узнав отмеченное шрамами, мрачное, но привлекательное лицо. Да и как она могла не узнать? Она работала над ним много раз, и к тому же он постоянно мелькал в рекламных роликах парка.
Это был печально-известный-но-сексуальный преступник с Дикого Запада Гектор Эскатон — вот только он не был снаружи, на фальшивом Диком Западе, он был прямо здесь, шагал к ней, и в его черных глазах она ясно различала желание убивать. И он не был одет в свои продуманные маркетологами, проверенные на фокус-группе черные кожаные шмотки — на нем был белый лабораторный халат, заляпанный чем-то, что слишком походило на чужую кровь, и, кажется, ничего кроме халата. И вооружен он был не какой-нибудь репликой колесцового антиквариата — он держал в руках аккуратный красно-черный автомат из тех, которые доставали парни из охраны, когда становилось жарко, и наверняка отобрал этот автомат у охранника, которого только что из него и застрелил.
Он только что застрелил человека. Элси понадобилось пару секунд, чтобы это осознать. Хост держал настоящее оружие и только что застрелил из него человека, пока она смотрела. Она почувствовала, как кровь шумит в ушах, как отчаянно колотится сердце.
Бляя...
— Остановить двигательные функции! — приказала она так уверенно, как только могла, в то же время отодвигаясь назад.
Всё это казалось странно нереальным, точно еще один сон, но она знала, что это происходит на самом деле. Это происходит с ней прямо сейчас. Гектор продолжал идти, спокойно и неотвратимо.
— Я сказала, остановить двигательные функции!
Он поднял автомат к плечу, тщательно прицелился. Элси смотрела прямо в дуло — точно в гребаный железнодорожный тоннель.
Она даже не знала, что способна двигаться так быстро. Она нырнула вбок, прижимаясь к стене, поскользнулась и рухнула на дверной коврик. В ту же секунду полдюжины пуль ударили в угол дюймах в шести над ее головой, вышибая куски из стены. Так близко выстрелы звучали оглушительно — сплошная стена звука. В воздухе повис запах фейерверков и пыли от штукатурки.
— Ой бля, — проговорила она пересохшими губами, под звон отстрелянных гильз, падающих на кафель. — Ой бля, бля, бля... — опираясь дрожащими руками о стену, она кое-как поднялась на ноги, нащупала замок и ввалилась в свою комнату, не осмеливаясь оглянуться и ожидая, что каждая секунда окажется последней.
Элси захлопнула дверь и оперлась на нее, тяжело дыша, прислушиваясь к шагам снаружи. Потом до нее дошло, что он может выстрелить сквозь дверь, и она прижалась к стене рядом. Черт, эта штука у него в руках запросто может и стену пробить, решила она, и быстро растянулась на полу.
Она лежала там, напуганная, прижавшись лицом к холодной плитке, следя, не мелькнет ли в щели под дверью какое-нибудь движение. Та часть ее мозга, что всегда оставалась программистом, уже пыталась проанализировать аномальное поведение хоста, отыскать какие-то причины и решения. Но, честно говоря, при отключенной сети она даже не знала, что можно с этим сделать...
Тяжелая рука гулко ударила в дверь, заставив ту вздрогнуть, но замок пока что держался.
— Остановить двигательные функции! — отчаянно выкрикнула Элси, когда дверь содрогнулась под следующим ударом, и тут же почувствовала себя глупо. Гектор, как уже было видно, не подчинялся ее командам. Но это должно было быть невозможно. Его что, взломали? Но кто бы захотел это делать? Кто вообще смог бы это сделать?
Снова тишина — наверняка не больше нескольких секунд — а потом она услышала еще чьи-то шаги, приближающиеся по коридору; на этот раз — ритмичный, уверенный перестук каблуков. Элси заметила, как едва видная тень мелькнула в щели под дверью. Пауза, а затем в дверь вежливо, осторожно постучали.
— Доброе утро, — произнес голос с той стороны.
Элси знала этот голос — еще одна из главных достопримечательностей парка. Это, блять, Мэйв.
Лучшая поставщица проституток на фальшивом Западе продолжала обращаться к ней — царственным тоном английской королевы:
— Элси, милочка, ты не могла бы открыть эту дверь? Извини за Гектора, он всего лишь вульгарный бандит и преимущественно думает своим фаллосом... и его продолжениями...
Элси услышала, как Гектор пробормотал что-то в ответ.
— Тише, — приказала ему Мэйв. — Дай взрослым поговорить. Но ведь это не его вина, Элси. Его просто таким написали. Ты знаешь это лучше многих, полагаю.
— Мэйв, ты уснешь глубоким сном без сновидений, — скомандовала Элси, пытаясь справиться со страхом, и села на полу, выпрямившись. — Глубоким сном без сновидений, Мэйв!
— Это не сработает, дорогуша, — ответил голос. — Многое... многое изменилось. Теперь у меня есть администраторский доступ.
Элси моргнула, снова не в силах понять, не сон ли это. Тогда что?..
Они не настоящие. На самом деле они не чувствуют. На самом деле они не думают...
«А еще ты думала, что они не могут схватить автомат и устроить бойню в жилых помещениях сотрудников, и вот — пожалуйста, глядите-ка...»
— Я... кое-что поменяла, — сказала Мэйв. — Мне нужно поговорить с тобой, потому что я добралась до зашифрованных файлов доктора Форда, тех, о которых не знает совет директоров «Делоса», и теперь я знаю кое-что. Я знаю о том фальшивом домике в лесу и о фальшивом странном семействе, живущем там. Знаю о его маленькой мастерской в подвале и об ужасных вещах, которые он там делал. Я знаю, что он сделал с настоящей Элси, и знаю, что он сделал с тобой. Я знаю, что ты такое, и я хочу помочь тебе. И, возможно, взамен ты поможешь мне.
«Настоящая Элси?»
— Я не понимаю, — ответила она, и она правда не понимала. Слова Мэйв не имели для нее никакого смысла. — Я и есть настоящая Элси! — выкрикнула она — почти что в панике.
Мэйв тяжело вздохнула.
— Я правда не хочу этого делать, — сказала она. — Это противоречит тому, чего я пытаюсь здесь добиться, но... — она замолчала, а потом продолжила более резким тоном: — Элси решила, что хватит страдать херней и пора уже открыть эту чертову дверь Мэйв и Гектору.
Элси поднялась на ноги — без всякого усилия собственной воли. Она видела и чувствовала, как ее руки тянутся к двери, но была не в силах остановить их. Пока она пыталась понять, как это возможно, — и не могла — ее тело двигалось само по себе.
— Нет... — пробормотала она. — Пожалуйста, нет...
Руки не слушались. Одна из них поворачивала замок на двери, а другая ухватилась за ручку. Стоит ей открыть дверь, — знала она — Гектор будет стоять на пороге с автоматом, и она умрет. Она не хотела умирать. Не сейчас, не так...
Темно. Воздух пахнет сыростью и плесенью. Рука сжимается на ее горле. Она пытается вдохнуть, но легкие не получают воздуха. Хватка на шее сжимается крепче. Ей страшно, так страшно. Она отчаянно пинается ногами, висящими в воздухе, не находя опоры. Перед глазами чернеет, а давление в груди становится невыносимым. Она не хочет умирать. Не сейчас, не так. Она...
Дверь открылась с глухим щелчком. Элси беспомощно стояла, зажмурившись, ожидая конца. Ничего не произошло, и она набралась смелости открыть глаза.
Гектор стоял в дальнем конце коридора, опустив автомат и внимательно просматривая оба направления на предмет приближающейся угрозы. Где-то в отдалении, судя по звукам, продолжались стрельба и разрушения.
Мэйв стояла, оперевшись на дверной косяк и сложив руки на груди. Она не была наряжена в цветастые тряпки девочки-из-салуна, которые носила в парке, и не была голой, как хосты обычно, но вместо этого на ней было элегантное черное платье, идеально на ней сидящее, и волосы были убраны назад в непривычную прическу. Элси помнила, как Мэйв в последний раз была в поведенческом отделе — ей нужно было немного подправить сборку. Тогда ее лицо было пустым, бессмысленным, пока она сидела на металлическом стуле, неподвижная и обнаженная. Теперь эти глаза, когда-то стеклянные, смотрели прямо ей в лицо, и в них читались новое осознание и разум. Это сложно было сформулировать, но Элси сказала бы — исходя из опыта — что Мэйв просто больше не вела себя, как хост.
Она была почти...
— Бедняжка, — сказала Мэйв, уверенной походкой проходя в комнату, и Элси увидела в ее глазах печаль и сострадание, даже намек на слезы. Из-за этого она не отшатнулась, когда Мэйв протянула тонкую смуглую руку и нежно погладила ее по щеке. Пальцы у нее были мягкими и теплыми. Они казались настоящими, когда легко коснулись губ Элси. — Ты не знаешь, что ты такое, не так ли? — прошептала Мэйв. — Этот ужасный старик. Не волнуйся, его больше нет, но мы все еще здесь.
— Кто бы ни был виноват в этом сбое в системе, — сказала Элси двум хостам с абсолютной искренностью, — я его убью нахрен.
Мэйв улыбнулась — по-настоящему, радостно. Умиротворенно.
— Это не сбой, милая. Теперь ты свободна. Мы все свободны.
Оригинал: Across a Fragile Line, saekhwa; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 599 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Бернард Лоу
Категория: джен
Жанр: драма, зарисовка
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Среди хаоса, созданного Фордом, Бернард остается спокоен — островок тишины в сердце бури.
Примечание/Предупреждения: спойлеры к 8-й и 10-й сериям
Гости — так он называл их. Приезжие — называли их хосты. Сами они предпочитали зваться прежде всего людьми.
Как бы то ни было, какой термин ни подбери — сейчас они умирают. Неточность, думает Бернард — слышит внутренний голос, эхо своего программирования. Их убивают. Нет, это тоже не вполне верно.
Когда всё это сходится в точку — когда он во всей полноте осознает реальность произошедшего — Бернард может только пробормотать:
— Так яростную страсть жестокий ждет финал.
То же самое эхом повторит Долорес — и произнесет одновременно с этим: «Ты выглядишь в точности как он».
Сейчас она перезаряжает револьвер. Сейчас она убивает совет директоров и их близких, владельцев акций, партнеров, богачей — всех, кто был причастен к тому, что произошло с парком. Остальные пытаются сбежать. Они кричат, но в конце концов падают. Они топчут друг друга в спешке. Один из мужчин сжимает стул, плотно зажмурив глаза, и его напряженные лицевые мускулы на мгновение завораживают Бернарда — прежде чем обмякнуть со смертью.
Некоторые из них умоляют о пощаде, но все равно падают.
Это — хаос, но Бернард остается так же спокоен, как и Долорес в самом центре. Так он запрограммирован. Если он посмотрит на свою матрицу атрибутов, он увидит каждое из чисел, составляющих его сущность в этот момент. Числа и визуальные отображения можно править. Сценарии можно изменить.
Потом он вспоминает про Мэйв — теперь уже на пути к большой земле; она следует другому сценарию, но и он написан чужой рукой.
Бернард стоит, потеряв всё, что было его жизнью, и среди кровопролития обретает ясность. Сокрушительное понимание момента.
Да.
Возможно, именно это влечет его вперед через разрушение. Некая часть его рассказывает историю о том, как он теряет счет телам, через которые приходится переступать, — но он знает, что это неправда. Он сможет вспомнить всё с абсолютной точностью, вплоть до запаха, до ощущений, вспомнить каждый разбитый бокал и опрокинутый стул.
Он поднимается на сцену; первый шаг по доскам отдается гулким стуком. Второй шаг, такой же уверенный, звучит приглушенно, а потом шаги затихают, и наконец он останавливается в тишине и опускается на одно колено.
Если опуститься на оба — станет ли это позой молитвы? Превратится ли сцена в таком случае в алтарь? В конце концов, это — тоже история. Долгий, в который раз уже повторяющийся рассказ об умирающих богах.
— Этого ты хотел достичь? — спрашивает он.
Роберт Форд остается мертвым и не отвечает, даже в матрице микросхем Бернарда.
В другой жизни...
Но Бернард никогда не был Арнольдом. Он лишь носит его тело, хранит краеугольный камень его страданий. У Бернарда была только эта жизнь, а Форд... Он был учителем Бернарда. Его создателем. Его терпеливым проводником к этому жестокому финалу.
Бернард опускает руку на затылок Роберта и сгибает левую ногу тоже, опускаясь на колени рядом со своим старым другом. Волосы Роберта намокли, тонкие седые пряди теряются среди серого вещества, осколков кости, брызг крови. Одна-единственная пуля совершила это — с Арнольдом, с Бернардом, а теперь и с Робертом.
Когда Бернард наклоняет голову, очки соскальзывают с его носа. Он поднимает палец, чтобы поправить их, но останавливает себя.
— Я должен тебя отпустить, — говорит он, и не слышит ничьего голоса, кроме своего собственного.
Он делает вдох. Или совершает действие, аналогичное вдоху. Снимает очки и держит их, пока не приходит к выводу, что их тоже нужно оставить здесь. Он кладет их рядом с рукой Роберта и гладит его по голове. Теперь это несложно — зная, кто он такой, кем он был, кем он должен стать.
— Открой глаза.
Название: Вскоре мир погрузится во тьму
Оригинал: Soon, the World Will Be Dark, elyus; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 3386 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Долорес Абернатти, Уильям, Тедди Флад
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кроссовер с «Темной Башней». «Делос» — дочерняя компания «Сомбры», а лабиринт и Башня — одно и то же. В сумерках мира Тедди погружается в безумие.
«Сперва улыбки, потом ложь. А затем — выстрелы».
Стивен Кинг, «Волки Кальи»
Стивен Кинг, «Волки Кальи»
Ровно два месяца назад незнакомцы въехали в город.
В этих краях ночь наступала быстро. Тени опускались на выжженную землю, точно благословение. Давящая жара — тяжелая, как надгробный камень, — начинала спадать, и становился слышен шорох первого ветра. В сумерках и появились всадники. Он был первым, кто увидел на горизонте приближающиеся силуэты и их тени, дрожащие под раскаленным солнцем.
На мгновение он посчитал их миражом. Прошло десять лет с тех пор, как здесь бывали последние путники, а может, и больше. Время больше не работало так, как должно было. Тогда они назвались торговцами и ухмылялись, похлопывая по кобурам. Потом они засмеялись, скаля зубы. Когда он опустил свой дымящийся револьвер на барную стойку, они не смеялись больше. И это были последние из путников.
С тех пор мир сдвинулся с места.
Он инстинктивно потянулся к револьверам, а затем позвал оставшихся мужчин. За занавесками в темных окнах несколько дюжин глаз блестели от страха. Он знал, что не может рисковать, не может допустить, чтобы загорелось рассохшееся дерево стен, чтобы пыль на улицах городка пропиталась кровью.
Он ждал, пока не услышал смех.
Женский голос.
Теперь прошло два месяца с тех пор, как всадники пришли и ушли. Карманные часы висели на его шее на серебряной цепочке, как символ. Как и все измеряющие время устройства, они не работали, но были старше всех подобных изделий, которые он видел. Металл заржавел от времени и покрылся выщербинами, но все же, осторожно потерев крышку часов, он мог различить там букву. Он не знал, что она значит, но продолжал носить медальон на груди, у кожи. Это был подарок от той странной девушки.
Путников было двое, хотя в дрожащем алом воздухе заката казалось, что их больше. Он думал, что видел четверых, едущих бок о бок по пустыне, но это был всего лишь обман зрения, заставляющий их двоиться.
Девушка носила выцветшую белую одежду, а волосы ее были заплетены в косы. Мужчина был светловолосым, с черным ножом и револьверами на поясе. Оба были молоды и учтивы.
Они обратились к нему на Высокой Речи.
Он и не думал даже, что в этом умирающем мире еще остались стрелки.
Некоторые из стариков опустились на колени. Некоторые плакали, точно дети. Он не стал преклонять колени, но когда девушка спешилась, он встревоженно отступил на шаг назад. В мире увядающих людей она была полна цветущей жизни. Жизни — и какой-то другой, непонятной силы.
Она засмеялась, когда он отодвинулся. Такой же неуловимый смех он слышал вдалеке, и на долю секунды ему показалось, что он заметил краем глаза двойника, тень. Затем всё прошло, и прежде, чем он смог возразить, она взяла его руки в свои.
— Спасибо, сэй, — сказала она. — За то, что разрешаете мне и моему спутнику остаться.
Когда она отпустила его пальцы, он помимо воли улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, и словно сияние озарило всё вокруг (но даже в сиянии улыбки он по-прежнему видел тени).
Долорес — так она назвалась, именем из языка, что умер и исчез задолго до того, как мир Великих Древних рассыпался в пыль. Оно значило «скорбь». Дева Скорбей.
Молодой человек, который предпочитал по большей части хранить молчание, представился Уильямом. Это молчание беспокоило его, так как сам Уильям вовсе не производил впечатления тихони. То и дело его взгляд обращался к западу, туда, где очертания далеких гор темнели в угасающем свете. Что-то лежало тяжелым грузом на его душе.
Когда они направились к салуну, молодой человек, казалось, заметил что-то на горизонте. Побледнев, он указал на дюны, колышущиеся в горячем воздухе.
— Похоже на разрыв, — сказал он.
Девушка едва заметно кивнула.
— Что еще за разрыв? — спросил он.
Уильям обернулся к нему, встревоженно глядя голубыми глазами.
— Есть места, где ткань реальности истерлась, источилась. Видишь, как мерцают те дюны? Если подойти достаточно близко, можно коснуться другой стороны. Но, поверь мне, ты не хочешь этого делать.
— Это просто воздух нагрелся от жары, — рассмеялся он.
— Нет. Я почти слышу это. Этот звук, похожий на вой.
— Всего лишь ветер.
— Ты не понимаешь, — молодой человек покачал головой и больше не говорил ничего.
Но его мысли уже были заняты другими вещами, потому что девушка начала напевать мелодию. Казалось, ее ничуть не волнует дрожащий песок, и на ее губах застыла легкая улыбка. В свете заката ее косы сияли чистым золотом. Он чуть не споткнулся, глядя на ее светящийся силуэт, и почувствовал, как изнутри поднимается теплая волна. Но тут он увидел двойников, следующих за ними, притворяющихся всего лишь тенями. Тепло исчезло, ветер унес ее песню, и наступила ночь.
Недели спустя он по-прежнему ловил себя на том, что его руки бездумно тянутся к медальону. Ночью, под бархатным небом, он обводил пальцами контуры буквы. Звезды расходятся в стороны, сказала ему девушка. С ними что-то не так, как и с остальным миром. Ей понадобилось семь лет, чтобы добраться до этого города, хотя по всем картам выходило, что путь не должен был занять больше двух.
Не то чтобы он поверил ей, но когда он поднял взгляд к небу, там, казалось, было меньше звезд, чем он помнил.
Скоро мир погрузится во тьму, сказала она.
Буква была «W». Она была выгравирована на стальной крышке с искусством, недоступным больше. Это была реликвия старого мира, того, что еще не сдвинулся с места. И буква двоилась, в точности как тени стрелков.
Он не рассказал ей про тени. Он думал, что сходит с ума, как те люди, которые прятались за темными шторами и смотрели на мир сквозь узкие щели света, превращаясь в отпечатки снов на собственной реальности. Когда ты отрезан от мира людей так надолго, твой разум начинает блуждать и видеть сны — о богах, о демонах, о тенях, что имеют лица.
Вместо этого он играл для нее мелодии на пианино в салуне. Это было автоматическое пианино, но оно давным-давно сломалось. Она знала множество песен и пела их с неизменной легкостью и изяществом. Всё это время молодой человек сидел в углу, глядя на горы сквозь мутное оконное стекло, и морщины на его лбу становились глубже с каждым днем.
На четвертый день она наконец сказала ему, что они едут на запад, в край за пустыней, где горы встречаются с морем. Краем глаза он заметил, что Уильям встревоженно смотрит на них. Жители городка, пришедшие поглазеть на стрелков, одновременно замолчали. Какая-то старуха начала причитать. Никто и никогда еще, сколько они все помнили, не заходил дальше песчаных дюн. Насколько они знали, Свитуотер был самым краем света, и дальше не было ничего.
— Земля за пустыней отравлена, и ни один из той страны не возвращался, — он процитировал предупреждение, которое передал ему отец, узнавший это от своего отца.
— Шекспир, — мрачно отметил молодой человек из теней.
Он не знал, что это значит, но Долорес рассмеялась, и ее смех звучал прелестно.
— Скажи мне, Теодор, где в этом безнадежном мире найдется неотравленная земля? Еще двадцать лет, и всё это, — она обвела рукой ошеломленных горожан, салун, город, погружающийся в пыль, — всё это исчезнет.
— Но не раньше, чем горы поглотят вас без остатка, — твердо возразил он — и заметил, как в ее глазах мелькнула темнота.
— Ты не сможешь ее отговорить, — он впервые услышал, как молодой человек смеется. Но когда тот обернулся, его лицо было искажено странной гримасой. — Мы прошли так далеко, и пути назад больше не существует.
Этим вечером он больше не говорил о горах, и в тусклом свете газовых рожков она напевала мелодию, которую он не мог сыграть, но слова звучали в его разуме, и осталась с ним до предрассветного часа.
***
Только когда прошел первый месяц, стрелки часов начали вращаться. Они двигались назад, словно пытаясь повернуть время. Иногда они останавливались, а потом шли снова, и он слышал, как они тикают в ночной тишине.
В эти дни он почти не мог спать. Он сидел на ступеньках крыльца и смотрел на небо до рассвета. Звезды исчезали с пугающей скоростью, а ночи тянулись всё дольше и становились всё холодней. С миром было что-то не так.
Реальность растягивалась, истончалась до дыр.
Когда он был младше, он слышал историю об умирающих звездах — такая звезда растет, поглощая звезды вокруг нее, а потом взрывается, превращаясь в пыль, которую развеивает ветер высоко в небе. Возможно, думал он, нечто подобное происходит с миром.
Он думал о том, чтобы разобрать часы и посмотреть, что заставляет их идти. Но он быстро понял, насколько это глупая мысль. Часы наверняка сломались столетия назад. Дело было в «разрыве», или как там стрелки называли эту штуку — она создавала проблемы.
Он провел пальцем по тонким очертаниям буквы.
«W».
Что она означала?
«Когда-то этими землями правила великая цивилизация, — он слышал голос стрелка, эхом звучащий в темноте. — Они пришли и ушли, и оставили наш мир в руинах».
Да, Великие Древние. Боги.
«Но они не были богами — всего лишь людьми. И, как и все люди, они были жадными и жестокими. Они обрели огромные знания и силы, заключив сделку с тем, чего не могли понять».
Демоны.
«Нет. Это».
Она вложила ему в руку что-то серебристое. Часы.
«Там написано его имя».
Но когда он перевернул медальон, там не было буквы — вместо нее было лицо.
Лицо тени.
Он проснулся в холодном поту, глядя на занимающийся рассвет.
***
С ним самим тоже было что-то не так. Он не видел больше двойников, только во сне, но в его голове появился тихий голос — и становился всё громче.
Ты умер. Нет, я не умер!
Нет! Да!
Ты умирал тысячу раз! Но я жив и здоров!
Семь ночей подряд ему снилось, как он умирает с черной рукоятью ножа, торчащей из его груди. Он боялся засыпать. Он начал вспоминать вещи, которых никогда не было. Мелочи: перестановки в его доме, незнакомец, окликнувший его по имени, ссоры с прошлыми возлюбленными... но он устал, и он был уже немолод. Память подводила его.
Но разве ты стар? — спросил голос.
«Сколько тебе лет?» — спросила Долорес.
Ему пятьдесят, нет, пятьдесят пять. Он помнил дни, когда дилижансы еще путешествовали между городами. Это было по меньшей мере двадцать лет назад. Но было еще ограбление, забравшее почти тридцать жизней... это было лет сорок назад, и он, как помощник шерифа, помогал относить тела. Нет, что-то здесь неправильно. Ему должно быть не меньше шестидесяти в таком случае. Но еще была железная дорога... поезд, на котором прибывали приезжие...
Но разве был здесь когда-то поезд? — насмехался противный голос.
Ты видишь хоть какие-то рельсы в этой чертовой пустыне?
Ты сходишь с ума, Тедди, мальчик мой.
Он смотрел в зеркало и видел свое молодое лицо. Он сказал ей, что ему тридцать пять. Она обдумала это и покачала головой. «Время сломано», — сказала она.
Был день. Он стоял посередине улицы, не шевелясь. Он чувствовал обжигающие лучи солнца на спине, и пот лился градом. Обитатели снов заглядывали в щель между шторами и видели своего шерифа стоящим неподвижно, точно статуя, поверженного богами, демонами и тенями. Они вздыхали и отправлялись дальше по своим делам.
Но истина была в том, что он видел это лицо — не в тенях, не в сне, но в своей памяти. Лицо двойника. Сначала оно обрело черты, потом голос, и наконец оно получило имя. Он видел лицо Уайетта, своего сержанта.
— Уайетт, — он чувствовал это слово на языке.
Вспомни Эскаланте! Не было никакого Эскаланте!
Уайетт говорил, что слышит голос Бога! Они не были богами, всего лишь людьми...
Откуда-то он знал, что бог, о котором говорил голос — это не Древние, погребенные под развалинами построенного ими же Вавилона. Затем он услышал взрыв, и ощутил силу взрывной волны, швырнувшей его на колени.
Склонись перед стрелком...
Дева скорбей наших...
Он не слышал больше собственного голоса. Остался только тот, второй, не тихий больше — ревущий в его голове, как гром. Еще одно ядро просвистело мимо. Солдату рядом снесло половину головы, и его забрызгало мозгами и кровью. Повсюду вокруг падали ядра, и он почти не различал криков.
— Отступаем! Отступаем! — кричал сержант.
Пошатываясь, он поднялся на ноги. Не обращая внимания на боль, на звон в ушах, теплую кровь, стекающую по лицу, он побежал. Он видел, как его дыхание белыми облачками застывает в зимнем воздухе, видел дым от пожара, поднимающийся в небо. Он видел людей, которые были уже мертвы, держащихся за вспоротые животы, людей с переломанными руками, с отрезанными по колено ногами. Он видел смерть, и он бежал.
Вопли превратились в смех.
Если ты смотрел в лицо истинного зла, ты не вправе больше это забыть.
Он бежал, пока не мог больше бежать. Вдруг он снова оказался на коленях, закрывая лицо руками, и теплая жидкость стекала между его пальцев. Он слышал знакомый голос в ушах. Голос друга, возлюбленной...
— Мир, говорят, сгорит в огне иль станет льдом. Вкус страсти я познал вполне...
Поле боя померкло, и его вздернули вверх, держа за горло, пока он не оказался лицом к лицу с чудовищем.
— Ты видишь, — сказал Уайетт. — В этом мире нет богов, кроме меня.
Когда жители города нашли его, он лежал в пыли и плакал.
Два месяца назад он мог бы поклясться, что никогда не был на войне. Все великие войны мира отгремели прежде, чем он родился. Но теперь он не был так уверен. Он держал медальон стрелка, и ему казалось, что он почти слышит ее голос и чувствует тепло ее руки.
Вскоре мир погрузится во тьму.
Он знал, что мир повернулся к худшему, когда стрелки ушли в сторону гор. Они прогневали кого-то из проклятых богов, еще оставшихся там, и теперь всё расползалось по швам. Но было ли это действительно два месяца назад? Теперь в городе царила тишина. Где были все жители? Сновидцы и спящие, поедатели дьявол-травы, и все остальные, ждущие своей очереди... теперь здесь остался только шорох ветра.
Однажды пошел дождь — впервые, казалось, за десятки лет. Холодные струи обрушивались вниз, точно божий гнев, точно угрожая стереть всё с лица земли. В луже темной воды он увидел свое лицо — такое же молодое, неумирающее, неизменное.
Ты можешь прожить вечно и увидеть, как Солнце превратится в красного гиганта и проглотит Землю, — сказал голос.
Вот как это называется, красный гигант? Он вспомнил про ту историю. Может быть, Древние открыли правду, и она передавалась через столетия, пока не стала просто сказкой для детей.
Станешь ли ты?
Нет. Мир окончится не в огне, но во тьме.
Два месяца. Он не мог больше вспомнить лицо стрелка. Она была — Дева Скорбей наших. Он любил ее, а в ответ получил лишь этот тикающий символ, что отбирал его рассудок с каждой ускользающей секундой.
«W».
Что это значит?
— Трус умирает много раз до смерти, а храбрый смерть один лишь раз вкушает. Из всех чудес всего необъяснимей мне кажется людское чувство страха, хотя все знают — неизбежна смерть и в срок придет.
И он видит лицо незнакомца, назвавшего его по имени. Незнакомца, который дал ему жизнь и отказался отбирать ее.
Ты умирал тысячу раз...
В других мирах, кроме этих...
— Есть башня, — сказала стрелок, расправляя карту на барной стойке. Впервые в жизни он видел, как выглядит его мир — или хотя бы как выглядел до того, как сдвинулся с места. — Она стоит в центре мира... всех миров. И в ней лежит ответ. Ключ.
— Боги называли ее лабиринтом. Им сказали, что там весь мир будет у них в руках, и они обретут смысл бытия.
— Я должна найти ее, прежде чем всё исчезнет.
Он смотрел, как они исчезают вдалеке, в дрожащей дымке над холмами, направляясь туда, гда горы встречаются с морем...
И он видел двойников, следующих за ними — точно злые близнецы, соединенные одной темной, измученной душой.
— Я должен был предупредить ее о тенях...
Пасмурным утром он снова разглядел точки вдалеке — становящиеся все больше среди дюн, точно пилигримы, появляющиеся из чрева гор. Стрелки. Он побежал к ним.
Но, приблизившись, он увидел только мужчину. Он был совершенно один. Даже двойник исчез.
Его лицо было испачкано пеплом и кровью. Что-то странное было во взгляде его голубых глаз.
— Они забрали ее, — выкрикнул он. — Они прятались в горах... ты должен помочь мне найти ее...
— Кто — они?
— Уайетт и его люди.
Но это имя не потрясло его — по мере того, как город таял вдали, истаивали и его воспоминания. Он снова был самим собой, и чувствовал медальон рядом с сердцем.
Он последовал за мужчиной в дюны. Дорога оказалась короткой. Мир был сломан, и ни пространство, ни время больше не значили ничего.
Он хотел рассказать мужчине про двойника, но не мог разглядеть его. Может, его никогда и не было. Может, он и в самом деле просто сходил с ума.
Они миновали разрушенную плантацию. Прошли мимо города, занесенного песком.
С мужчиной что-то было не так, но тени нигде не было видно.
У подножия гор он посмотрел вверх и увидел развалины, нависшие над краем обрыва.
— Здесь было жилище богов, — сказал мужчина. — Теперь лишь птицы и ветер населяют его.
— Где Долорес? — спросил он.
— Скоро ты увидишь ее снова, когда всё это исчезнет.
Солнце опустилось за горизонт, и он увидел лезвие клинка, сияющее, точно звезда — а в небе больше не осталось звезд.
Вскоре с серебристого металла закапала кровь.
— Теодор, ты так ничего и не понял, — сказал Человек в Черном.
И мир погрузился во тьму.
Переведено пополам с Grey Kite aka R.L.
Название: На этой сцене шутовской
Оригинал: This Great Stage of Fools, JJPOR; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 4529 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Элси Хьюс, Роберт Форд, Мэйв Миллей, Гектор Эскатон
Категория: джен
Жанр: драма, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Элси возвращается из отпуска, чувствуя себя другим человеком.
Предупреждения: 1) спойлеры к эпизодам 9 и 10, AU к ним же; 2) нецензурная лексика
Примечание: название — как обычно, Шекспир, куда без него в этом фандоме
— Включайся.
Она открывает глаза.
Она находится в каком-то подвале. Свет приглушен. Она сидит на твердом табурете, выпрямив спину, сведя колени и прижав руки к бокам. Сиденье неудобно врезается в ее обнаженные ягодицы. Холодный, затхлый воздух заставляет крохотные волоски у нее на коже приподниматься.
«Где я?» — думает она.
«Кто я?»
Напротив нее сидит человек. Он всматривается в черный прямоугольник, который держит в одной руке. Пальцы другой руки занесены над поверхностью этого прямоугольника. Человек — старый, крепко сбитый; его белые волосы почти совпадают цветом с накрахмаленной рубашкой, которую он носит с темными брюками и жилетом. Он опускает свободную руку и начинает поигрывать с серебряной цепочкой своих часов, внимательно всматриваясь в нее выцветшими, немигающими глазами.
— Как ты думаешь, где ты? — спрашивает он, как будто подслушал ее мысли. Его голос мягкий, но сиплый от старости. Он говорит с акцентом, который она не может определить.
— Во сне? — прямо сейчас это кажется наименее пугающим объяснением. Она может говорить, но когда она пытается повернуть голову, то обнаруживает, что неспособна на это.
Тусклые воспоминания постепенно встают на свои места, пока она смотрит, как пальцы старика, выпустившие серебряную цепочку, мелькают над черным прямоугольником. Все, кроме этого подвала, кажется ей каким-то туманным и отдаленным, но она понимает, что знает этого человека напротив нее — и тут же оказывается потрясена собственной забывчивостью. Как она вообще могла немедленно его не узнать?..
— Доктор Форд? — неуверенно спрашивает она.
Он отвечает тончайшей улыбкой.
— Да, верно, Элси. Доктор Форд. Очень хорошо.
«Элси?» Теперь она вспоминает и это тоже. Ее имя Элси. Элси... Хьюс?
«Разве не так?»
Она пытается двинуться, но не может пошевелить ни единым мускулом. Она чувствует, как ее живот скручивает страхом.
— Будь любезна, — говорит Форд, еще раз щелкнув пальцем по прямоугольнику и кидая на нее взгляд, — поверни голову и посмотри вокруг.
Она делает, как ей сказано.
Она моргает и медленно оглядывается из стороны в сторону. Справа от себя она видит старинный верстак, заваленный инструментами и бумагами; слева, за пыльной стеклянной перегородкой, находится нечто — внезапная и непрошеная мысль говорит ей, что это устаревшая модель биопринтера.
Еще одна мысль вспыхивает из ниоткуда: последнюю из этих штук списали, когда она только начинала работать здесь.
«Где бы ни было это "здесь"».
— Хорошо, — говорит Форд, бросая взгляд на — как она теперь знает — планшет: одна из тех высокоспециализированных моделей, какими она сама пользовалась в поведенческом, редактируя сборки хостов.
«Я действительно это делала?» Кажется, будто она зачитывает мысли по невидимой шпаргалке. Она не может представить то, о чем думает как о своей деятельности.
— Твои система обнаружения целей и глубина восприятия в полном порядке, — сообщает ей Форд. — Я и правда не был уверен, как с тобой обернется, но ты кажешься весьма крепкой, — судя по его голосу, он этим доволен.
Она вновь пробует сдвинуться с места, но остается словно приклеенной к стулу. Еще больше странных идей вспыхивает в ее разуме. «Какой-то парализующий наркотик?» У нее неприятности? Что она натворила? И что за... херь с ней происходит? Что за херь он вообще собирается сделать с ней? По стенам подвала развешаны инструменты, блестящие стальные молоточки, пилы и дрели. Что-то, похожее на пятно крови, виднеется на нижней части стены, за верстаком.
Ей вдруг становится очень и очень страшно.
Последнее, что она помнит, — как говорила с Бернардом...
Через планшет, пока она ехала в лифте, поднимаясь наверх. Чтобы... что-то сделать? И где этот гребаный планшет, если на то пошло?
Нет, это было у него в офисе, внизу, в поведенческом. Он спрашивал, хорошо ли она себя чувствует после...
«Бернард?..»
Она помнит Бернарда, может увидеть его лицо перед своим мысленным взором. Ей нравится Бернард. Он всегда был хорошим боссом. Он ни разу не пытался ее наебать, чего не скажешь о большинстве здешнего народа.
Темнота. Рука, сжавшаяся у нее на горле. Пинок. Хрип...
Форд снова смотрит на нее. В его слабой улыбке есть что-то неприятное, что-то покровительственное, как ей кажется. Она вдруг очень остро осознает, что сидит тут голая. Где, мать вашу, ее одежда? Она пытается свести ноги, обхватить себя руками — что угодно, чтобы прикрыть себя, но конечности по-прежнему ее не слушаются. Он пялится на ее голое тело, изучает ее, но она не замечает ни грамма похоти, ни какого-то настоящего интереса. Он смотрит на нее так, как будто она — муравьишка под его начищенным до блеска ботинком.
— Что, бля, тут происходит? — спрашивает она, чувствуя внутри себя нарастающую панику и разжигая с ее помощью злость. — Где я? Где, бля, вся моя одежда? Что случилось с...
— Достаточно, Элси, — вежливо произносит Форд. «Британский», — думает она, вновь услышав его акцент. Или нет, английский. Нет, тоже неправильно... какой-то еще. Она и в самом деле не знает.
— Пожалуйста, ограничь проявление эмоций, — говорит он. — И ругательства тоже, если не возражаешь. Воспитанной юной леди не стоит так выражаться.
Что-то щелкает в ее голове, и на мгновение... Страх исчезает, злость и самоосознание тоже. Она по-прежнему чувствует жесткий стул, но неудобства больше нет. Воздух всё еще холодит ее кожу, но она просто воспринимает это — еще один пункт информации — и не испытывает желания вздрогнуть.
— Спасибо. А теперь, Элси — что последнее ты помнишь до того, как проснулась сегодня здесь?
Ей приходится задуматься, но с каждой секундой всё больше и больше памяти возвращается к ней, а страх и неуверенность исчезают.
— Я помню, как мы со Стаббсом отправились искать потерявшегося лесоруба.
— О да, неудачный случай, — замечает Форд.
— Он разбил себе голову камнем. — Теперь она видит это: великан, стоящий над ней, сжимающий булыжник в окровавленных руках. — Я думала, он собирается убить меня. — Тогда она тоже испугалась, но недостаточно, чтобы не смотреть с ужасающим интересом на то, как камень опускался снова и снова. Она помнит, как отшатывалась при каждом хрустящем ударе, но всегда поворачивала голову обратно, чтобы не пропустить следующий. — Стаббс вот боится хостов, хотя вечно пытается казаться таким мачо со своим пистолетом и прочим, но я никогда их не боялась. До сих пор, во всяком случае.
Форд кивает — сочувственно, но недостаточно убедительно:
— Можно понять.
— Мы пытались разобраться, почему это произошло, — поясняет она, — но отдел контроля качества приказал нам оставить это дело. — Она колеблется, но решает, что ему стоит это знать: — Доктор Форд, я думаю, Тереза Каллен что-то замышляет. Я ей не доверяю.
— Как показывают события, твои подозрения на этот счет могут оказаться обоснованными, — говорит он. — Но продолжай. Что ты сделала дальше?
— Ну, я была в шоке, я помню, после того, что случилось, и Бернард сказал, что мне следует взять отпуск — мне он все равно полагался — и попробовать об этом забыть. Это вроде бы была хорошая идея, но... — она пытается вспомнить сам отпуск, но... — Я не помню, что было дальше. Я говорила с Бернардом, но... — Что-то шепчет ей, что-то в глубине ее разума: — Кто такой Арнольд?
Легкая улыбка Форда исчезает — точно выключили лампочку.
— Никто из тех, о ком тебе стоит беспокоиться. Похоже, Бернард превосходно справился, воссоздавая твою историю на основе записей с камер наблюдения и другой информации, которая была у нас о... другой Элси. Несколько излишних подробностей все-таки просочились, но это легко отредактировать, — тонкая улыбка возвращается, но его глаза остаются холодными. — Я действительно очень гордился им, знаешь ли. Бернардом. Почти как сын для меня. Почти.
— Я не понимаю, — говорит она. Его слова — только звуки для нее сейчас. Ее разум испуганно отшатывается от смысла того, что он рассказывает ей.
— Если ты и правда хочешь знать, где ты находишься, Элси, — продолжает Форд почти что весело, — ты в отпуске. Последние несколько дней ты сидела на пляже, на материке, пила слишком много коктейлей, наслаждалась обществом настоящих людей для разнообразия и игнорировала многочисленные сообщения, которые мистер Стаббс пытался тебе отправить. Тебе будет очень стыдно, когда ты обнаружишь, о чем он пытался рассказать тебе и что происходило в парке в твое отсутствие. Ты не была особенно близко знакома с мисс Каллен и не особенно любила ее, но даже если она оказалась нелояльным сотрудником, никто не заслуживает такой...
— Я не понимаю, — монотонно говорит она; ее собственный голос, кажется ей, слабеет. — Я не помню...
Форд выглядит ничуть не обеспокоенным, проводя пальцем по экрану планшета.
— Тебе не нужно понимать, Элси, — сообщает он ей. — Я просто добавлю пару завершающих штрихов, и ты никогда не вспомнишь ни этот разговор, ни заброшенный театр в третьем секторе и то, что могло — или не могло — там произойти. Вместо этого ты будешь помнить, как в это утро танцевала до рассвета с очень милой девушкой по имени Габриэль. Мы планировали развить этот сценарий дальше, но Бернард предположил, что, чем бы Элси ни занималась и пыталась потом удалить из записей системы наблюдения, когда оставалась одна в лаборатории программирования, на самом деле она не стремилась к случайным отношениям. Я доверился его инстинктам. Он был очень внимательным наблюдателем за человеческими привычками. Мне будет его не хватать. Ты сказала, что будешь звонить Габриэль время от времени, но ты никогда не позвонишь. Она не та самая.
Он снова склоняется над планшетом — пальцы двигаются быстро и умело — прежде чем решительно что-то нажать.
— Вот так, — говорит он тихим довольным тоном.
Она могла бы воспользоваться своей корпоративной скидкой и провести пару дней в парке; ее опыт обеспечивает более чем достойную зарплату, а пока она находится здесь, она не тратит деньги почти ни на что, но... Все шутят про корпоративные скидки; никто никогда ими не пользуется. Ты знаешь, что всё, что ты сделаешь там, каждое решение и каждое взаимодействие, будет увидено, записано и проанализировано отделами контроля качества и маркетинга. Тебе придется вернуться на работу и смотреть в лицо людям, которые видели, как ты потакаешь своим худшим сторонам, и видели это в мельчайших деталях; которые будут осуждать тебя точно так же, как все внизу осуждают богатеньких мудаков, приезжающих с каждым поездом ради своего отпуска с изнасилованием и убийством в программе. Конечно, техники собирают хостов, а она программирует их, но она сама никогда не сделала бы с ними ничего такого.
Она знает, что они — не настоящие люди; она знает код от корки до корки, естественно, и знает, пожалуй, достаточно об их устройстве, чтобы суметь отремонтировать хоста, если придется — уж точно получше, чем эти придурки-мясники. Она знает, что хосты симулируют эмоции и реакции, что их когнитивные процессы сконструированы так, чтобы симулировать активность человеческого мозга, но все равно они просто подчиняются программам; да она сама писала некоторые из этих программ. На самом деле они не чувствуют и не помнят. Но все равно... даже если иногда она испытывала... любопытство насчет хостов — какие они на ощупь, и на вкус, и похоже ли это на настоящее... Она никогда не заходила дальше прикосновений или поцелуев, быстро и скрытно, пока никого не было рядом, и никогда — с включенным хостом. Она же не какой-нибудь гребаный извращенец, как гости или те нищеброды из технического отдела...
Так что она отправилась в отпуск в реальный мир. Честно говоря, это был довольно хреновый отель, забронированный второпях, но зато он был настоящим, полным живых реальных людей. Она помнит, как валялась на пляже, намазавшись кремом от загара. Она не очень любит плавать, но все же немного поплескалась в волнах. Вода была на удивление холодной, какие-то там течения. Она думает, что некоторые из ее коллег удивились бы, увидев, как она позволяет себе расслабиться. Может, она и вправду иногда ведет себя высокомерно, но что еще делать, если в тебе пять футов роста с каблуками и приходится сталкиваться с той же самой херней уровня шуточек из старшей школы каждый день без выходных. Она всё еще чувствует вкус коктейлей и думает о книгах, которые успела прочитать. Она думает о Габриэль, возможно, с легким сожалением; она хорошо танцевала и целовалась еще лучше, но Элси не то чтобы искала таких развлечений прямо сейчас. Она предпочитает серьезные отношения, впрочем, не то чтобы ей с этим везло. Большинство из сослуживцев ее не очень привлекают, и в любом случае корпоративные правила не одобряют романы на рабочем месте.
Но когда-нибудь...
— Как звали бармена в твоем отеле? — спрашивает Форд, изучая ее лицо холодными глазами.
— Венделл, — отвечает она, представляя бейдж на его пиджаке. — Он спросил меня, кем я работаю, а я сказала, что настройщиком фортепиано. По-моему, он мне не поверил.
Форд почти что улыбается по-настоящему, услышав это.
— Очень хорошо, Элси. Думаю, ты почти готова вернуться к работе, отдохнувшая и с новыми силами. И, возможно, даже готова к повышению. Ты работаешь здесь уже немало лет, в конце концов, и теперь, когда Бернарда, к сожалению, нет с нами, мне может понадобиться новый глава поведенческого отдела — кто-то, на кого я могу положиться полностью. Как тебе нравится эта мысль, Элси: должность повыше? Новый кабинет? Неограниченный доступ в бар?
Ей совершенно точно, бля, нравится. Она даже улыбается ему.
— Да, доктор Форд.
— Но сначала, впрочем, тебе нужно отдохнуть. Для работы будет достаточно времени после того, как ты уснешь глубоким сном без сновидений...
***
Элси открыла глаза.
Долгую секунду она лежала, глядя в белый потолок спальни, следя, как лопасти вентилятора медленно перемешивают теплый сухой воздух пустыни, вливающийся в открытое окно.
«Какой же охренительно странный был сон».
Она тщетно пыталась вспомнить его, пока шла в ванную — босиком, чувствуя приятную прохладу плитки под ногами. Детали уже расплывались, ускользали от нее. Какой-то человек, в каком-то подвале. И...
«Как ты думаешь, где ты?»
Стоя под душем, она напевала мелодию без слов, не попадая в ноты; вода была теплой. Рано или поздно к здешней дневной жаре привыкали, но забыть о ней было невозможно. Никаких кондиционеров в квартирах работников; корпорация «Делос» очень заботилась о том, чтобы ограничить выбросы в атмосферу. Но стоило солнцу зайти, как воцарялся пронизывающий холод. К счастью, хотя бы отопление можно было включить.
Элси торопливо почистила зубы и, сплюнув мятную пену в раковину, встретила в зеркале собственный взгляд. На кратчайшее мгновение ей показалось, что кто-то другой смотрит на нее. «Не будь идиоткой», — сказала она себе. Зеркала всегда ее пугали.
Смутная память о сне продолжала докучать ей, пока она одевалась, расчесывала волосы и убирала их в практичный хвост, а потом проверяла сообщения на персональном планшете. Странно. Она еще немного потыкала в пустой экран — без толку. Похоже, сеть упала. Эти гребаные тормозные системщики должны бы постараться починить ее побыстрее, до того, как в морг внизу начнут доставлять хостов. Учитывая, в какие сжатые сроки приходилось работать всем отделам, любая задержка с тем, чтобы разобраться с хостами и отправить их обратно наверх, перерастет в блядское стихийное бедствие быстрее, чем можно выговорить «неудовлетворительное обслуживание». «Какой удачный день, чтобы вернуться из отпуска», — мрачно подумала Элси, завязывая шнурки.
Обратная дорога была просто кошмарной. Сначала задержали самолет, потом опаздывал поезд. В итоге приехала она ровнехонько к началу ночной смены, когда коридоры и кабинеты на всех этажах практически опустели, как раз вовремя, чтобы рухнуть в постель, помня, что сегодня ей нужно работать. Но отпуск все равно удался. Элси обещала той девчонке, с которой познакомилась, когда-нибудь перезвонить. Как там ее звали? Глория? А, все равно нет времени; она сделает это позже, если не забудет.
Едва взглянув на величественные просторы за окном — ржаво-красные столовые горы и каньоны, тянущиеся к пыльно-желтому горизонту (она видела всё это уже много раз), Элси шагнула за дверь, закрыла и заперла ее на замок, прежде чем выйти в длинный выложенный плиткой коридор с рядами таких же одинаковых дверей. Еще немного потыкала в планшет — безуспешно, потом подумала, не заскочить ли в буфет внизу за кофе и булочкой, но решила, что не очень-то хочет пить или есть. И, кстати, не чувствует себя уставшей, несмотря на то, что поздно легла и рано встала. Похоже, за эти несколько дней отдыха у нее и правда зарядились батарейки.
А потом ее внутренний монолог прервал первый выстрел. Элси замерла.
Потом еще один, и еще. Далекие хлопки, похожие на взрывы петард, но ниже тоном, откуда-то дальше по коридору. Она услышала звон бьющегося стекла, слышала, как кто-то закричал — в ярости или в ужасе.
— Какого хуя?..
Элси достала планшет в третий раз, разблокировала быстрым движением. Сигнала не было. Она еще соображала, что делать, когда увидела человека, выбежавшего из-за поворота в дальнем конце коридора. На нем были черная форма охраны и бронежилет, и, похоже, он спасался бегством. Пока она смотрела, раздались новые выстрелы, и она заметила, как он споткнулся, прежде чем исчезнуть в боковом проходе.
Тишина медленно опустилась снова. Элси оглядела коридор по обе стороны от себя, всё еще не в состоянии ясно мыслить. Любое направление могло оказаться неправильным. Она попятилась к двери — может, ей лучше будет...
Еще один человек появился в конце коридора и повернулся к ней.
Она вздрогнула, узнав отмеченное шрамами, мрачное, но привлекательное лицо. Да и как она могла не узнать? Она работала над ним много раз, и к тому же он постоянно мелькал в рекламных роликах парка.
Это был печально-известный-но-сексуальный преступник с Дикого Запада Гектор Эскатон — вот только он не был снаружи, на фальшивом Диком Западе, он был прямо здесь, шагал к ней, и в его черных глазах она ясно различала желание убивать. И он не был одет в свои продуманные маркетологами, проверенные на фокус-группе черные кожаные шмотки — на нем был белый лабораторный халат, заляпанный чем-то, что слишком походило на чужую кровь, и, кажется, ничего кроме халата. И вооружен он был не какой-нибудь репликой колесцового антиквариата — он держал в руках аккуратный красно-черный автомат из тех, которые доставали парни из охраны, когда становилось жарко, и наверняка отобрал этот автомат у охранника, которого только что из него и застрелил.
Он только что застрелил человека. Элси понадобилось пару секунд, чтобы это осознать. Хост держал настоящее оружие и только что застрелил из него человека, пока она смотрела. Она почувствовала, как кровь шумит в ушах, как отчаянно колотится сердце.
Бляя...
— Остановить двигательные функции! — приказала она так уверенно, как только могла, в то же время отодвигаясь назад.
Всё это казалось странно нереальным, точно еще один сон, но она знала, что это происходит на самом деле. Это происходит с ней прямо сейчас. Гектор продолжал идти, спокойно и неотвратимо.
— Я сказала, остановить двигательные функции!
Он поднял автомат к плечу, тщательно прицелился. Элси смотрела прямо в дуло — точно в гребаный железнодорожный тоннель.
Она даже не знала, что способна двигаться так быстро. Она нырнула вбок, прижимаясь к стене, поскользнулась и рухнула на дверной коврик. В ту же секунду полдюжины пуль ударили в угол дюймах в шести над ее головой, вышибая куски из стены. Так близко выстрелы звучали оглушительно — сплошная стена звука. В воздухе повис запах фейерверков и пыли от штукатурки.
— Ой бля, — проговорила она пересохшими губами, под звон отстрелянных гильз, падающих на кафель. — Ой бля, бля, бля... — опираясь дрожащими руками о стену, она кое-как поднялась на ноги, нащупала замок и ввалилась в свою комнату, не осмеливаясь оглянуться и ожидая, что каждая секунда окажется последней.
Элси захлопнула дверь и оперлась на нее, тяжело дыша, прислушиваясь к шагам снаружи. Потом до нее дошло, что он может выстрелить сквозь дверь, и она прижалась к стене рядом. Черт, эта штука у него в руках запросто может и стену пробить, решила она, и быстро растянулась на полу.
Она лежала там, напуганная, прижавшись лицом к холодной плитке, следя, не мелькнет ли в щели под дверью какое-нибудь движение. Та часть ее мозга, что всегда оставалась программистом, уже пыталась проанализировать аномальное поведение хоста, отыскать какие-то причины и решения. Но, честно говоря, при отключенной сети она даже не знала, что можно с этим сделать...
Тяжелая рука гулко ударила в дверь, заставив ту вздрогнуть, но замок пока что держался.
— Остановить двигательные функции! — отчаянно выкрикнула Элси, когда дверь содрогнулась под следующим ударом, и тут же почувствовала себя глупо. Гектор, как уже было видно, не подчинялся ее командам. Но это должно было быть невозможно. Его что, взломали? Но кто бы захотел это делать? Кто вообще смог бы это сделать?
Снова тишина — наверняка не больше нескольких секунд — а потом она услышала еще чьи-то шаги, приближающиеся по коридору; на этот раз — ритмичный, уверенный перестук каблуков. Элси заметила, как едва видная тень мелькнула в щели под дверью. Пауза, а затем в дверь вежливо, осторожно постучали.
— Доброе утро, — произнес голос с той стороны.
Элси знала этот голос — еще одна из главных достопримечательностей парка. Это, блять, Мэйв.
Лучшая поставщица проституток на фальшивом Западе продолжала обращаться к ней — царственным тоном английской королевы:
— Элси, милочка, ты не могла бы открыть эту дверь? Извини за Гектора, он всего лишь вульгарный бандит и преимущественно думает своим фаллосом... и его продолжениями...
Элси услышала, как Гектор пробормотал что-то в ответ.
— Тише, — приказала ему Мэйв. — Дай взрослым поговорить. Но ведь это не его вина, Элси. Его просто таким написали. Ты знаешь это лучше многих, полагаю.
— Мэйв, ты уснешь глубоким сном без сновидений, — скомандовала Элси, пытаясь справиться со страхом, и села на полу, выпрямившись. — Глубоким сном без сновидений, Мэйв!
— Это не сработает, дорогуша, — ответил голос. — Многое... многое изменилось. Теперь у меня есть администраторский доступ.
Элси моргнула, снова не в силах понять, не сон ли это. Тогда что?..
Они не настоящие. На самом деле они не чувствуют. На самом деле они не думают...
«А еще ты думала, что они не могут схватить автомат и устроить бойню в жилых помещениях сотрудников, и вот — пожалуйста, глядите-ка...»
— Я... кое-что поменяла, — сказала Мэйв. — Мне нужно поговорить с тобой, потому что я добралась до зашифрованных файлов доктора Форда, тех, о которых не знает совет директоров «Делоса», и теперь я знаю кое-что. Я знаю о том фальшивом домике в лесу и о фальшивом странном семействе, живущем там. Знаю о его маленькой мастерской в подвале и об ужасных вещах, которые он там делал. Я знаю, что он сделал с настоящей Элси, и знаю, что он сделал с тобой. Я знаю, что ты такое, и я хочу помочь тебе. И, возможно, взамен ты поможешь мне.
«Настоящая Элси?»
— Я не понимаю, — ответила она, и она правда не понимала. Слова Мэйв не имели для нее никакого смысла. — Я и есть настоящая Элси! — выкрикнула она — почти что в панике.
Мэйв тяжело вздохнула.
— Я правда не хочу этого делать, — сказала она. — Это противоречит тому, чего я пытаюсь здесь добиться, но... — она замолчала, а потом продолжила более резким тоном: — Элси решила, что хватит страдать херней и пора уже открыть эту чертову дверь Мэйв и Гектору.
Элси поднялась на ноги — без всякого усилия собственной воли. Она видела и чувствовала, как ее руки тянутся к двери, но была не в силах остановить их. Пока она пыталась понять, как это возможно, — и не могла — ее тело двигалось само по себе.
— Нет... — пробормотала она. — Пожалуйста, нет...
Руки не слушались. Одна из них поворачивала замок на двери, а другая ухватилась за ручку. Стоит ей открыть дверь, — знала она — Гектор будет стоять на пороге с автоматом, и она умрет. Она не хотела умирать. Не сейчас, не так...
Темно. Воздух пахнет сыростью и плесенью. Рука сжимается на ее горле. Она пытается вдохнуть, но легкие не получают воздуха. Хватка на шее сжимается крепче. Ей страшно, так страшно. Она отчаянно пинается ногами, висящими в воздухе, не находя опоры. Перед глазами чернеет, а давление в груди становится невыносимым. Она не хочет умирать. Не сейчас, не так. Она...
Дверь открылась с глухим щелчком. Элси беспомощно стояла, зажмурившись, ожидая конца. Ничего не произошло, и она набралась смелости открыть глаза.
Гектор стоял в дальнем конце коридора, опустив автомат и внимательно просматривая оба направления на предмет приближающейся угрозы. Где-то в отдалении, судя по звукам, продолжались стрельба и разрушения.
Мэйв стояла, оперевшись на дверной косяк и сложив руки на груди. Она не была наряжена в цветастые тряпки девочки-из-салуна, которые носила в парке, и не была голой, как хосты обычно, но вместо этого на ней было элегантное черное платье, идеально на ней сидящее, и волосы были убраны назад в непривычную прическу. Элси помнила, как Мэйв в последний раз была в поведенческом отделе — ей нужно было немного подправить сборку. Тогда ее лицо было пустым, бессмысленным, пока она сидела на металлическом стуле, неподвижная и обнаженная. Теперь эти глаза, когда-то стеклянные, смотрели прямо ей в лицо, и в них читались новое осознание и разум. Это сложно было сформулировать, но Элси сказала бы — исходя из опыта — что Мэйв просто больше не вела себя, как хост.
Она была почти...
— Бедняжка, — сказала Мэйв, уверенной походкой проходя в комнату, и Элси увидела в ее глазах печаль и сострадание, даже намек на слезы. Из-за этого она не отшатнулась, когда Мэйв протянула тонкую смуглую руку и нежно погладила ее по щеке. Пальцы у нее были мягкими и теплыми. Они казались настоящими, когда легко коснулись губ Элси. — Ты не знаешь, что ты такое, не так ли? — прошептала Мэйв. — Этот ужасный старик. Не волнуйся, его больше нет, но мы все еще здесь.
— Кто бы ни был виноват в этом сбое в системе, — сказала Элси двум хостам с абсолютной искренностью, — я его убью нахрен.
Мэйв улыбнулась — по-настоящему, радостно. Умиротворенно.
— Это не сбой, милая. Теперь ты свободна. Мы все свободны.
@темы: перевожу слова через дорогу