...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
И немного постапокалипсиса.
Это я вообще собирался переводить года этак с пятнадцатого, но сначала было некуда, потом на лето я не успел... и тут наконец закрыл гештальт. Но клевый же фик. И прекрасные женщины (=
Название: Дорога в никуда
Оригинал: wariangle, "marching on a dead end road"; запрос на перевод отправлен
Канон: Mad Max: Fury Road
Размер: миди, 6814 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Ангарад/Фуриоза
Категория: фемслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R — NC-17
Краткое содержание: «...и вот, из-за шрамов, из-за того, что Ангарад испугана, ей больно, и она так прекрасна в этом чудовищном, уродливом мире, — Фуриоза рассказывает ей о Зеленых Землях Тысячи Матерей. Она рассказывает о месте, где выросла, о своем доме и своей матери. Она раскрывает свою самую сокровенную тайну, единственный уголок души, который по-настоящему принадлежит ей одной, знание, которое она ревниво хранила у сердца все эти годы — знание о том, что может быть иначе, что из огня и пепла может родиться не только окружающий их ад».
Примечание: AU (выживают все, включая фуру)
I. Некрополь
Смертельно уставшая, Фуриоза поднимается по грубо высеченным каменным ступеням на верхний этаж Цитадели — в сердце крепости Несмертного Джо, где надежно заперты все его самые ценные сокровища. Она облегченно вздыхает, достигнув конца лестницы, и проходит через дверь, которую охраняют двое болезненного вида бойцов. Воздух внутри точно окатывает ее волной чистой, драгоценной воды, прохладный и освежающий.
Фуриоза входит в число тех немногих, кому позволено пользоваться купальней, скрытой в святая святых Джо, и после пробега по дороге ярости она просто не может отказаться от такой возможности. Она осознает, что это — привилегия, осознает, что за это заплачено дорогой ценой, кровью, грязью и грузом на совести, но не в силах отказаться.
Она расстегивает крепления своей железной руки, входя во внутренние покои, и вдруг останавливается с резким лязгом металла — Блистательная Ангарад сидит, плача, на ступеньках, мокрые волосы прилипли к ее плечам. Вода капает с их концов, промочив тонкое платье, и Фуриоза не успевает отвести взгляд от тяжелой округлости груди, от розового соска, видного сквозь прозрачную белую ткань. Ее пронизывает ошеломляющее, острое желание, и сразу за ним — жгучий стыд.
Жены Джо невыносимо прекрасны, все пятеро, но Ангарад — великолепнейшая из всех; кажется чудом, что настолько красивая женщина вообще может существовать в этом отвратительном мире. Обитатели Цитадели видят ее даже реже, чем остальных, но всякий раз, когда Фуриозе удается мельком бросить на нее взгляд, что-то вздрагивает у нее в груди — что-то, что она не хотела бы пробуждать, стремление, которое она не намерена признавать. Да, она проложила свой путь через пустоши в водовороте смерти, насилия и крови, но она — не Несмертный Джо.
Она застывает в дверях, колеблясь, пока Ангарад не поднимает на нее взгляд — покрасневшие глаза, следы слез на лице.
— Император, — говорит она, с трудом сглатывая, и пытается подняться, но ей не хватает сил, и она только тихо всхлипывает, закрывая лицо ладонью и тяжело опускаясь обратно на ступеньки.
Фуриоза неуверенно шагает вперед и присаживается рядом на холодный камень, протягивает руку, желая утешить, — но тут же отдергивает ее, понимая: возможно, Ангарад не хочет ничьих прикосновений. К тому же это запрещено, и пусть даже она пренебрегает большинством законов Джо, это кажется ей чем-то неправильным — ее грязная, мозолистая рука на гладкой и чистой коже Ангарад.
— Я думала, когда я забеременею, он не будет трогать меня, — тихо, но с горечью проищносит Ангарад.
Вблизи Фуриоза замечает, что ее кожа покрыта розовым румянцем — точно Ангарад ожесточенно терла свое тело, пытаясь очиститься от чего-то, въевшегося в ее поры глубже, чем мелкий песок пустыни, касания которого она никогда не знала.
— Еще пара месяцев, и он не станет, — говорит Фуриоза.
Она видела множество женщин, которых торжественно приводили в Цитадель и уводили оттуда, которых чествовали и прославляли, когда семя Джо укоренялось в них — и которых с позором изгоняли, когда три попытки подарить ему здорового наследника не приносили успеха. Большинство из них теряли детей еще до пятого месяца беременности. Ни одна еше не родила ребенка, которого Джо объявил бы здоровым. Фуриоза, как и все в Цитадели, знает о беременности Ангарад, хотя ее плоский живот не выдает пока ни малейшего признака.
Ангарад вздыхает, вытирает нос тыльной стороной ладони.
— Мисс Гидди, — говорит она севшим от слез голосом, — рассказывала нам, что когда-то мир был другим. Может быть, теперь, лишившись всякой цивилизованности, мы не можем отгородиться от нашей истинной сущности. От того, чем мы должны быть, — она касается живота и снова шмыгает носом.
— Неправда, — резко отвечает Фуриоза.
Она так устала, она все еще покрыта грязью, и ей вдруг хочется, чтобы Ангарад — которая сидит здесь, словно напоминание обо всем, что Фуриозе пришлось делать, чтобы выжить, чтобы подняться в иерархии, чтобы заслужить себе безопасность и уважение, — хочется, чтобы она просто ушла отсюда.
— Что — неправда? — спрашивает Ангарад и впервые за разговор поворачивается к ней лицом.
Под ее мокрыми волосами, на виске, Фуриоза различает рваный узор тонких белых линий. Шрамы. Такие же виднеются на ее груди и ключице — паутина прошлой боли, которую пришлось испытать этой мягкой бледной плоти. Это сделал не Джо — он никогда бы не стал портить свои сокровища таким образом. Никто другой не посмел бы. Никто, кроме самой Ангарад.
— Что этот мир неизбежен, — медленно произносит Фуриоза.
И вот, из-за шрамов, из-за того, что Ангарад испугана, ей больно, и она так прекрасна в этом чудовищном, уродливом мире, — Фуриоза рассказывает ей о Зеленых Землях Тысячи Матерей. Она рассказывает о месте, где выросла, о своем доме и своей матери. Она раскрывает свою самую сокровенную тайну, единственный уголок души, который по-настоящему принадлежит ей одной, знание, которое она ревниво хранила у сердца все эти годы — знание о том, что может быть иначе, что из огня и пепла может родиться не только окружающий их ад.
Она рассказывает Ангарад о Зеленых Землях, и ей кажется, будто это высвобождает в ней что-то — будто это угрожает разрушить все укрепления, что она построила в себе за эти долгие темные годы.
II. Звон цепей
Фуриоза никогда не обращала особого внимания на то, куда ходят жены Джо, но после разговора с Ангарад в купальне ей кажется, что во всей Цитадели нет места, где она не замечала бы ее — когда она возвращается на верхний этаж с короткой прогулки, которую Джо позволяет им, когда она сопровождает Джо при осмотре новых или отремонтированных машин, когда проходит мимо купальни в то время, как Фуриозе разрешено смыть с себя грязь и пыль дороги ярости.
Когда Ангарад подходит к пятому месяцу беременности, Джо приводит ее в ремонтные мастерские и показывает всем, не прекращая рассказывать своему сыну об империи, которую тот однажды унаследует. Обычно мастерские гудят от разговоров и движения, но все замолкают в присутствии самой драгоценной из жен Джо, чья беременность за пять месяцев не испытала ни единого осложнения.
Фуриоза опирается о дверь своей боевой фуры, сжимая гаечный ключ в черной от мазута руке. Она чувствует, как Ангарад ищет ее взгляд, проходя мимо, — и на долю секунды позволяет себе посмотреть ей в глаза. Нечто, что она не может понять, проходит между ними, прежде чем Фуриоза отворачивается, не желая принадлежать к тем глупцам, что смотрят на Ангарад так, будто она — хромированное совершенство, сияющее ярче, чем сумерки в пустыне.
Всякий раз, когда жены покидают свои комнаты, за ними следят, их изучают и ими восхищаются, но только тогда, когда поздним вечером по дороге в свою комнату Ангарад подстерегает ее и затаскивает в уединенную кладовую, — только тогда Фуриоза понимает, что и жены — или, как минимум, Ангарад — тоже наблюдают за ними всеми.
И на этот раз Фуриоза замечает в ее глазах нечто, что никогда не видела до сих пор: надежду.
— Я знаю, что ты собираешься однажды выбраться отсюда, — говорит Ангарад. Она стоит, выпрямившись и подняв подбородок. — Уйти в свои Зеленые Земли. Мы хотим отправиться с тобой.
Фуриоза приподнимает брови:
— Мы?
— Никто из нас не хочет здесь оставаться, — отвечает Ангарад. — Никто из нас — не вещь, — она выплевывает это слово, точно гниль изо рта.
— Все мы — вещи, — мрачно возражает Фуриоза. — Живые игрушки для Джо, чтобы забавляться с нами в своей империи пустошей, среди смерти и песка.
— Я знаю, через пару месяцев должна отправляться экспедиция за припасами, — упрямо продолжает Ангарад. — Я знаю, что ты будешь вести ее. Возьми нас с собой и мы отыщем Зеленые Земли вместе. Построим новую жизнь.
Фуриоза качает головой. Сколько раз она представляла ту самую картину, которую рисует перед ней Ангарад? Это ее самая драгоценная мечта: просто повернуть боевую фуру в сторону от дороги, в огромную, бесконечную пустыню, и просто... исчезнуть. Вернуться.
(Если еще есть куда возвращаться).
(Если ей — после всего, что она сделала, — еще позволят вернуться).
— Пожалуйста, — говорит Ангарад. Среди белых давно заживших линий на ее груди виднеются несколько розовых новых шрамов. — Пожалуйста.
Ангарад умоляет, но смотрит жестко и неуступчиво. Она стоит слишком близко, и Фуриоза вдруг чувствует, как накатывает на нее необъяснимое желание наклониться и поцеловать ее, легонько прикусить эту полную нижнюю губу и выяснить, какой звук Ангарад издаст при этом. Она делает глубокий вздох, но это тоже оказывается ошибкой — ее ноздри наполняются запахом Ангарад, чистым и сладким, с едва уловимой ноткой соленого пота.
— Нет, — она пытается оттолкнуть Ангарад в сторону и уйти в свою комнату, но не успевает отреагировать — Ангарад прижимает ее к стене, вжимает ладонь между ног, а другой рукой сдвигает верх своего платья, обнажая округлости налитых молоком грудей.
Ангарад обжигает щеку Фуриозы горячим дыханием:
— Я заплачу за проезд, если ты этого хочешь.
Фуриоза высвобождается из ее объятий и устремляется к выходу.
— Не думай, будто я ничем не лучше какого-нибудь возбужденного щенка, которому солнцем напекло голову, — зло отвечает она, и в то же время чувствует пульсацию между ног, предающую ее слова.
— Мисс Гидди согласилась тайно провести нас к фуре, — шепчет Ангарад на ухо Фуриозе, заставляя ту едва ли не подпрыгнуть от неожиданности, когда она стучит по ржавому водяному насосу, пытаясь выколотить из него еще пару месяцев работы.
Ангарад вкладывает в руку Фуриозы что-то маленькое и гладкое. Баночка.
— Выпросила у Биомеханика, — говорит Ангарад. — Сказала, что это для меня, но на самом деле это для твоего плеча.
Несмотря на постоянные усилия пристроить протез поудобнее, тяжелая железная рука все равно натирает кожу. Фуриоза давно привыкла к этой тупой боли, приучилась время от времени двигать плечом так, чтобы протез не давил на самые уязвимые точки — эта привычка стала естественной, как дыхание. Она и сама уже почти не замечает, как она это делает; она не думала, что это заметит кто-нибудь еще.
— Спасибо, — Фуриоза отбрасывает звонко лязгнувший разводной ключ и тянется за отверткой.
— Даг тоже беременна, — говорит Ангарад. — Всего месяц. Джо пока что не знает. У нее уже было два выкидыша.
— Может быть, там больше нет никаких Зеленых Земель, — говорит Фуриоза вместо ответа. Они обе знают, что случится с Даг, если и этот ребенок родится мертвым до срока. — Может быть, их тоже поглотил песок, как и всё прочее в этом проклятом мире.
— Они должны быть, — Ангарад упряма и неуступчива, точно ржавчина. — Не может же случиться, чтобы не осталось больше ничего. Ты сама это говорила.
Фуриоза беззвучно проклинает саму себя. Она всего лишь хотела дать Ангарад утешение, нечто, за что можно держаться в самый темный час ночи, но вместо этого дала кое-что куда более опасное. Надежду. Будущее. Утопическое видение лучшего мира.
— Брось думать об этом, — бормочет она.
— Чего ты так боишься? — спрашивает Ангарад. — Смерти? — в ее ясном голосе звучит презрение; потерпев неудачу с соблазнением и мольбами, она, похоже, решила перейти к насмешкам.
— Есть вещи намного хуже смерти, — Фуриоза сосредотачивается на работе, на привычном звоне металла, на тяжести инструментов в руке.
Молчание.
— Ты боишься надеяться, — тихо произносит Ангарад.
Фуриоза заворачивает шуруп с такой силой, что металл жалобно скрипит.
— Я боюсь потерять то немногое, что у меня есть, — отвечает она. Почувствовав руку Ангарад на плече, она напрягается, и Ангарад немедленно отстраняется, ощутив это.
Фуриоза не сводит взгляда с насоса и старается не обращать внимание на звук шагов Ангарад, когда та уходит.
Два дня спустя вентиляционная система в комнате женщин неожиданно ломается, и Джо посылает за Фуриозой. Она не лучший его механик, но она — лучший механик-женщина, а среди всех своих воинов только женщинам он позволяет оставаться наедине со своими женами.
Фуриозе требуется не больше минуты, чтобы извлечь запутавшийся в недрах механизма браслет с бусинами; жены и миссис Гидди стоят вокруг, наблюдая за ее работой.
— Странно, как эта штука туда попала, — замечает она, вытаскивая браслет и опуская его в протянутую ладонь Кэйпабл.
— Ангарад сказала, что ты не станешь нам помогать, — прямо заявляет Тост, и Чидо смотрит на нее с укором. — Может, это потому, что тебе здесь нравится. Тебя-то всё устраивает. Император, — продолжает она, не обращая внимания на Чидо.
Фуриоза делает глубокий вдох, с силой сжимая пальцы на трубе, и поднимается с пола.
— Я делаю то, что должна делать, чтобы выжить, — грубо отвечает она. — Как и вы.
Она поднялась к своему титулу по мертвым телам — по трупам людей, убитых ее собственной рукой. Эти женщины, скорее всего, никогда не держали нож или пистолет, но это не значит, что сотни людей не умерли ради того, чтобы обеспечить их комфорт.
Этот чертов безнадежный мир.
Ангарад открывает рот, собираясь что-то сказать, но вместо этого ее лицо искажается в гримасе и рука прижимается к животу.
Кэйпабл бросается к ней, и Фуриоза тоже делает шаг вперед, не успев даже осознать это, но Ангарад поднимает руку.
— Я в порядке, — ее лицо все еще искажено. — Он просто... толкается.
На ее лице вовсе не боль, понимает Фуриоза, это совсем другое. Отвращение. Тень страха. И почему-то именно это заставляет ее принять решение — позволяет желанию, которое она изо всех старалась растоптать, которое неуклонно росло в ней с тех пор, как она сказала Ангарад те глупые слова о другом мире, наконец пробудиться к жизни, как пробивается сквозь обожженную солнцем землю пустыни одинокий и хрупкий цветок.
— Ладно, — говорит она, и все взгляды в комнате сосредотачиваются на ней. — Я это сделаю.
Даг подбегает к ней, чтобы обнять, неловко повисая на шее у неподвижной Фуриозы. Она на секунду задерживает руку на локте девушки, прежде чем отстраниться, и старательно избегает смотреть на Ангарад — она боится того, что может увидеть, и того, что Ангарад может разглядеть в ее собственных глазах.
III. Мы, блуждающие по этой выжженной земле
Едва песчаная буря затихает, Фуриоза останавливает машину, распахивает дверь и спрыгивает с сиденья, пытаясь стряхнуть с себя песок и одновременно ослабляя крепления на руке. Со вздохом облегчения она снимает протез и быстро отряхивает его от забившейся во все углубления пыли.
Люк в потайной отсек за задними сиденьями открывается, и жены выкарабкиваются наружу на подгибащихся ногах; они дрожащими руками отряхивают песок, липнущий к вспотевшей коже, и щурятся на беспощадно-яркое солнце пустыни.
Кэйпабл, пошарив за сиденьями, извлекает оттуда болторез и быстрым щелчком разрезает цепь, удерживающую пояс целомудрия Ангарад. Железная конструкция падает на песок с глухим стуком, и Ангарад приоткрывает рот, выдыхая с облегчением — точно невыносимый вес исчез с ее плеч. Она переступает через пояс и следует за Фуриозой, которая обходит машину с другой стороны, чтобы достать шланг. Им всем не помешает как следует вымыться.
Ангарад помогает снять шланг и развернуть его.
— Спасибо, — говорит она.
— Не надо меня благодарить, — отмахивается от нее Фуриоза. Она поворачивает кран и набирает в ладони воды, плещет себе на лицо, на шею, и только потом пьет из горсти.
Выключив воду, она поворачивается к Ангарад, которая медленно тянется к шлангу, не сводя глаз с Фуриозы. Если Ангарад была красива прежде, то теперь она невыносимо прекрасна — здесь, посреди пустоши, стоя босыми ногами на обжигающем песке, отважно расправив плечи и глядя в лицо всем ужасам и неизвестности будущего.
Она смотрит на Фуриозу, словно ждет чего-то, и она опять слишком близко, достаточно близко, чтобы Фуриоза чувствовала запах грязи и пота, и под ним — что-то еще, нечто, принадлежащее одной только Ангарад. Полшага — и она сможет поцеловать ее, накрыть эти губы своими, ощутить вкус пота на ее коже.
Фуриоза отпускает шланг.
— Мойтесь и пейте. Я почищу фуру, — говорит она, и Ангарад поджимает губы.
— Хорошо, — отвечает она и проходит мимо Фуриозы к остальным.
Ангарад, и никто другой, приносит ей одеяло и накидывает на плечи, прежде чем усесться рядом на песке; она чуть морщится, опускаясь на землю, придерживая рукой свой тяжелый живот.
— Я ведь не впервые пыталась найти это место, — наконец произносит Фуриоза — после того, как они долго смотрят на усеянное звездами небо. — За эти семь тысяч дней я не раз пыталась сбежать. Я мечтала о том, что мне доверят вести боевую фуру, о том, чтобы наконец-то получить настоящий шанс... но в итоге оказалось, что я слишком боюсь надежды. Не знаю, смогла бы я решиться вообще без тебя.
— Прости... — начинает Ангарад, но Фуриоза качает головой.
— Нет, — говорит она. — Это еще не конец. Должно быть что-нибудь там, за соляной равниной. Не может же мир заканчиваться здесь.
Почему-то ей казалось — так глупо — что стоит им добраться до Зеленых Земель, и Несмертный Джо не сможет больше причинить им вред. Если только они доберутся до Зеленых Земель, всё будет в порядке. Но в этом разрушенном мире ничего не бывает легко, ничто не дается просто так, и похоже — думает она — им остается только попытаться построить что-то на обломках собственными руками.
— Но это уже что-то, во всяком случае, — Ангарад смотрит через плечо на своих сестер и Вувалини. — Что-то еще. Как ты и говорила, — она улыбается. Потом вдруг кривит лицо, резко втягивая воздух, прижимая руку к животу.
— Уже началось? — обеспокоенно спрашивает Фуриоза.
— Нет, — твердо отвечает Ангарад, хмурясь. — Еще рано. Мне просто нужно немного воды.
Замешкавшись на мгновение, она опирается на плечо Фуриозы, поднимаясь на ноги. Фуриоза смотрит ей вслед, пока Ангарад не скрывается за противоположным бортом машины, а потом тоже встает и направляется туда, где Хранительница, согнувшись, чистит свою винтовку.
— Тебе ведь приходилось принимать роды? — спрашивает Фуриоза.
— Давным-давно, — кивает Хранительница. — Но да, срок твоей женщины уже близок. Всего несколько дней.
— Она не моя, — возражает Фуриоза — пожалуй, слишком резко.
Хранительница усмехается:
— Я знаю, что нельзя владеть людьми, Фуриоза. Но нельзя и запретить им отдавать сердца.
Фуриоза не отвечает, и Хранительница снова тихо смееется.
Утром, когда они отправляются в путь, Ангарад усаживается позади Фуриозы, не произнеся ни слова, и обхватывает ее за талию, пока Фуриоза заводит мотоцикл. В дороге она отгоняет мысли о том, как близко к ней Ангарад, сосредоточившись на том, как время от времени напрягается ее тело — вероятно, очередные ранние схватки.
Когда Макс останавливает их и излагает свой план, Ангарад — единственная, кто ничего не говорит. Остальные поглядывают на нее с любопытством, но она хранит молчание. Фуриоза не знает, чего она боится больше — что придется рожать в относительной безопасности Цитадели или посреди соляной пустыни; того, что ребенок выживет, или того, что он будет мертв.
Они решают вернуться, и Ангарад все еще молчит, но когда они разворачивают мотоциклы и едут обратно на восток, ее руки крепко сжимаются на талии Фуриозы.
IV. Пусть демоны воют снаружи
После возвращения они едва успевают пробыть в Цитадели день, когда у Ангарад начинаются настоящие схватки. Это происходит среди ночи, и никто не позвал Фуриозу — заботясь о ее здоровье, ее не хотели тревожить — но она все равно просыпается, услышав, как Ангарад кричит от боли.
Сперва она тянется за пистолетом, лежащим возле ее постели, — прежде, чем вспоминает, где она и что они совершили. Отложив оружие, она поднимается и, спотыкаясь, направляется к той комнате, которую Ангарад выбрала для себя.
В комнате слишком много людей, и все они собрались возле постели, где лежит Ангарад — ее ноги плотно сжаты, лицо мокрое от слез и пота, щеки горят лихорадочным румянцем.
— Нет! — выкрикивает она, отбрасывая руку Даг, когда та пытается вытереть ей лоб мокрой тряпицей. — Нет! Я не хочу! Вы не можете... я не хочу его!
Она в панике — часто и неровно дышит, руки стиснуты в кулаки, а в ее широко раскрытых глазах застыл настоящий, неподдельный страх.
— Я не могу, — всхлипывает она. Умоляет.
Фуриоза протискивается между Кэйпабл и Чидо и тяжело опускается на пол у изголовья кровати. С усилием она поднимает руку и касается ладони Ангарад, прижимает большой палец к запястью и чувствует сумасшедшее биение ее пульса.
— Что бы ни случилось, мы с тобой, — ровным голосом говорит она.
Фуриоза пытается сосредоточиться на лице Ангарад, но один ее глаз заплыл и почти не открывается, и настолько близко она видит только размытые очертания. Вместо этого она сильнее сжимает ее руку. Она не может даже представить, каким кошмаром это должно быть для Ангарад — как должно ей казаться, что ее собственное тело даже сейчас состоит в сговоре с Несмертным Джо, даже сейчас удерживает ее в плену, насколько это должно казаться ей предательством со стороны ее собственной плоти. Фуриоза не может представить, но она может хотя бы быть здесь и постараться, чтобы Ангарад не потеряла себя саму в страхе памяти о тиране.
— Тебе нужно начинать тужиться, — говорит Хранительница. — Иначе в опасности будет уже твоя жизнь.
— Надеюсь, собственную жизнь ты ценишь побольше, чем какие-нибудь бойцы, — резко замечает Тост.
— Ночь будет долгой, — произносит Даг, выжимая тряпицу, — но рассвет всегда наступает.
Постепенно дыхание Ангарад выравнивается, ее лицо хмурится в решительной гримасе.
— Ладно, — говорит она; в ее глазах все еще поблескивают слезы. Она стонет, когда ее накрывает очередной схваткой. — Просто вытащите его из меня.
Кэйпабл забирается на кровать и устраивается позади Ангарад, поддерживая ее. Ангарад переплетает пальцы с пальцами Фуриозы, сжимая их мертвой хваткой, а Тост берет ее другую руку. Даг подходит ближе, чтобы вытереть ее лицо, и на этот раз Ангарад не отталкивает ее.
Время в комнате словно останавливается — проходит вечность и не проходит ни секунды, прежде чем Ангарад с хриплым стоном собирает силы для последнего, самого трудного толчка, и ребенок выскальзывает из нее в подставленные ладони Хранительницы.
Тишина кажется оглушительной. Они ждут, затаив дыхание, но ничего не происходит.
Это мальчик, и он родился мертвым. Он слишком маленький и недоразвитый, и все равно не протянул бы долго.
Ангарад откидывается назад, опираясь на Кэйпабл, вспотевшая и измученная, поворачивается и утыкается лицом ей в плечо, даже не взглянув на ребенка.
Хранительница быстро заворачивает его и похлопывает Ангарад по щиколотке, приговаривая «Ты молодец», прежде чем унести сверток прочь.
По мере того, как проходят дни, они постепенно восстанавливают силы. Ангарад поднимается с постели уже на следующий день после родов,передвигаясь осторожно, но легко. Рана на боку Фуриозы в итоге оставит огромный уродливый шрам, но с ней бывало и похуже. Ей все нужно время, чтобы выздороветь, но ей уже не сидится на месте, и она уверена, что от этой раны уже не умрет.
Она знает, что люди теперь воспринимают ее как лидера, и она будет лидером, если это им так нужно; но пока что куда проще взять и ускользнуть в мастерские, делать то, что нужно делать там — починить водопроводную систему, отремонтировать фуру, разобрать на запчасти разбитые машины. Да, они уничтожили власть Несмертного, но это еще не значит, что они переписали реальность этого разрушенного мира.
Фуриоза ковыряется под капотом своего грузовика, осматривая двигатель, когда слышит, как кто-то забирается в кабину. Отложив инструменты, она осторожно выпрямляется, помня о ране, и видит на переднем сиденье Ангарад с младенцем, жадно сосущим ее грудь.
— Надеюсь, я не мешаю, — говорит она, пристраивая ребенка поудобнее. — Здесь я чувствую себя лучше, чем в любом другом месте — во всяком случае, сейчас, — она замечает, что Фуриоза смотрит на младенца, и добавляет: — У многих матерей нет молока от плохого питания. Я пытаюсь помочь, чем могу, — она улыбается младенцу, гладит пальцем его круглую щечку.
Фуриоза смотрит, и ее накрывает волна нежности — такая сильная, что это даже пугает. Она снова ныряет под капот фуры.
— Несчастной машине изрядно досталось, что и сказать, — замечает Ангарад сверху.
Фуриоза хмыкает.
— Нам все равно нужно будет торговать с Газтауном и Свинцовой Фермой, — продолжает Ангарад. Слышится шорох и младенческое воркование.
— Если мы хотим, чтобы колеса крутились дальше и хотим защитить Цитадель, то да, — отвечает Фуриоза. — Впрочем, там тоже всё может быть иначе. Там ведь тоже сменилось руководство, насколько я помню.
— Даг сажает клубнику, — говорит Ангарад. — Не знаю, что это такое, но это точно лучше, чем пули.
— Почти что угодно лучше, — рассеянно соглашается Фуриоза. Двигатель пока что продержится, но его довольно сильно потрепало. Еще одной безумной гонки по пустыне он точно не переживет.
Вскоре она слышит, как ноги Ангарад легко ударяются об пол.
— Мне нужно идти за следующим, — говорит она.
Фуриоза выглядывает из-под капота, чтобы взять другой ключ, и смотрит ей вслед.
— Как ты думаешь, он еще вернется? — спрашивает Чидо. Они все сидят на полу в бывшей комнате жен, собравшись для обеда. Ничего особенного — сушеное ящериное мясо и зелень — но все равно это кажется пиршеством. — Макс, я имею в виду.
Фуриоза пожимает плечами.
— Проголодается — вернется, я полагаю, — усмехается она.
— В пустыне можно найти то, что питает тело, но не душу, — замечает Даг, вычищая из-под ногтей черную грязь, которая постоянно застревает там в последнее время. Накс взял привычку называть ее «черные пальцы».
— И какой же голод испытывает твоя душа? — с улыбкой спрашивает Чидо, наклоняясь к ней.
Даг откидывается назад, притягивает Чидо к себе, поднимает руку, пропуская между пальцев ее волосы.
— Никакого, — говорит она со вздохом.
Фуриоза помимо воли бросает взгляд на Ангарад, сидящую напротив. Та улыбается в ответ, но это лишь слабая тень улыбки.
Она задерживается на несколько секунд перед дверью в комнату Ангарад, прежде чем негромко постучаться и ступить внутрь, услышав от Ангарад: «Заходи».
Ангарад сидит на кровати, ее распущенные волосы укрывают плечи, и Фуриозе вдруг кажется, что она непрошеной вторглась в ее тесное личное пространство.
Но она уже здесь, и потому лишь спрашивает:
— С тобой все в порядке?
Ангарад пожимает плечами:
— Просто никак не спится.
Фуриоза кивает. Она поворачивается, собираясь уходить, но голос Ангарад останавливает ее.
— Ты могла бы... остаться?
Фуриоза поворачивается обратно и снова кивает. Ангарад забирается поглубже под одеяла, и Фуриоза снимает штаны, прежде чем прилечь рядом с ней. Кровать слишком маленькая, чтобы две взрослых женщины могли с удобством на ней уместиться, и потому они тесно прижимаются друг к другу — кожа к коже.
Ангарад задувает единственный светильник, и поначалу темнота кажется облегчением, но потом Фуриоза понимает, что она слышит тихий ритм дыхания Ангарад и чувствует каждое крошечное движение, когда она ворочается, пытаясь устроиться поудобнее.
Фуриоза лежит в темноте, не шевелясь. Она привыкла к неудобствам.
— Это неправильно, — произносит Ангарад, нарушая долгое молчание. — То, что он должен был умереть за грехи своего отца, — она с трудом втягивает воздух. — Если бы мы не сбежали, он бы остался жив.
— В этом мире есть миллион способов умереть, — говорит Фуриоза. Она позволяет себе сдвинуться вперед, подстраиваясь к изгибу спины Ангарад, опуская руку ей на талию. Ангарад вздыхает, берет руку Фуриозы и прижимает к своей груди.
— Я хотела, чтобы его не было, — шепчет Ангарад. — Не чтобы он умер... чтобы его просто никогда не было. Каждый раз, когда я чувствовала, как он шевелится внутри меня, мне становилось плохо.
— Я знаю, — говорит Фуриоза. С каждым вздохом она вдыхает ни с чем не сравнимый, кружащий голову запах Ангарад. Это не запах чего-то, что не принадлежит этому миру, чего-то слишком чистого и драгоценного, чтобы быть настоящим, — но запах жизни и живого. — То, что ты не хотела ребенка, еще не делает тебя чудовищем, Ангарад.
Ангарад не отвечает, но вскоре погружается в сон, медленно расслабляясь на груди Фуриозы.
Она просыпается от света. Ее комната расположена на нижнем этаже, где почти нет окон, и потому — думает Фуриоза — если светло, значит, она где-то в дороге; ей не сразу удается сориентироваться и вспомнить, где же она на самом деле. Она не снаружи, не заночевала на выжженной земле; она в постели Ангарад.
Сама Ангарад уже не спит и теперь разворачивается лицом к Фуриозе, почувствовав, что та зашевелилась. Она выглядит мягкой и сонной — с растрепанными волосами, с чуть припухшими веками.
— Привет, — бормочет она хриплым со сна голосом, и тянется вверх, кладет ладонь на шею Фуриозы — мягкие подушечки пальцев ерошат щетку волос на затылке, скользят по шрамам, очерчивая линии клейма — а потом притягивает к себе для поцелуя, и ее губы раскрываются навстречу с тихим выдохом.
Их тела сопрягаются друг с другом, точно детали некоего непостижимого механизма; Фуриоза опрокидывает Ангарад на спину, накрывая своим телом, ноги Ангарад расходятся в стороны, позволяя ей вдвинуться между них, и рука Фуриозы опускается, задирая подол платья Ангарад и оставаясь еще ниже, на ее мягком бедре.
Фуриоза прижимается плотнее, и Ангарад тихо вздыхает; ее рука скользит к лицу Фуриозы, прижимает нижнюю губу большим пальцем — чтобы легонько прикусить зубами и потянуть. Фуриоза поддается без колебаний, покрывает губы Ангарад поцелуями, впитывает ее вкус — услышать бы еще раз этот тихий, восхитительный вздох.
Она поднимает руку, запуская пальцы в волосы Ангарад, а губы опускаются к ее шее. Фуриоза впечатывает поцелуи в тонкую кожу, чувствуя, как ускоряется биение пульса Ангарад. Рука Ангарад снова лежит на ее затылке, а вторая проскальзывает под рубашку на спине, прослеживает шрамы и изгибы мышц по еще теплой со сна коже.
Фуриоза сворачивает чуть в сторону — поднимается вверх, чтобы прикусить мочку уха Ангарад, вызвав у нее приглушенный смешок, — прежде чем вновь нырнуть вниз, обводя языком ее ключицы. Наткнувшись на шрамы, она замирает на мгновение, но Ангарад не реагирует, и она целует эти рваные линии. Под ее губами они кажутся не столько неумелой и отчаянной пародией на ритуальные шрамы-рисунки бойцов, сколько обладающими собственной историей — историей о непокорстве, страданиях и бесконечной, упорной силе.
Она продолжает двигаться ниже — один осторожный поцелуй за другим — сдвигая пальцами ткань платья, чтобы подставить грудь Ангарад своим губам. Она вбирает в рот сосок, чувствуя в ладони мягкую тяжесть груди, и Ангарад втягивает воздух и сжимает пальцы на плече Фуриозы, а затем проводит рукой от плеча до затылка — долгим, нежным прикосновением.
Фуриоза поднимает голову для еще одного поцелуя — медленного и неторопливого; ее рука высвобождает вторую грудь Ангарад, накрывая ее ладонью, и Ангарад стонет и выгибается, когда мозолистые пальцы Фуриозы задевают затвердевшие соски. Она проталкивает колено между ног Ангарад, прижимаясь крепче, и та стонет снова. Фуриозе это нравится — чувствовать на вкус ее удовольствие, то, как раскрываются ее губы, как она с усилием втягивает воздух и как прижимается к ней в ответ, прося большего.
Фуриоза смеется, не отрывая губ от рта Ангарад, и та внезапно меняет их позу — выворачивается, оказываясь сверху. Ее ладони скользят по бедрам Фуриозы и выше, под рубашку, поднимая ее; Фуриоза поднимает руки, помогая раздеть себя. Ангарад поднимается на колени, чтобы стянуть свое платье, и когда она опускается обратно, Фуриоза чувствует ее — чувствует кожей теплое и влажное, и еще одна волна возбуждения прокатывается сквозь нее, обжигающая и пьянящая, точно пылающий бензак.
Ангарад усмехается, глядя на нее сверху вниз, и от этого в груди Фуриозы трепещет что-то еще — что-то тихое и нежное, и во сто крат более пугающее. Ангарад притягивает ее к себе для поцелуя — долгого и от этого еще более непристойного.
Она отстраняется и ее улыбка становится мягче — она наклоняется и целует Фуриозу в уголок губ.
— Ты знаешь, сколько я этого ждала? Я обратила на тебя внимание задолго до того, как ыт впервые заговорила со мной, — шепчет она, прикусывая мочку уха Фуриозы. Она откидывается назад, и ее взгляд затуманивается, когда она смотрит на Фуриозу, неспешно блуждая ладонями по ее телу — вжимая пальцы в ямочки над ключицами, очерчивая рельеф бицепсов, поглаживая подушечкой большого пальца нежную кожу на конце культи. — А потом, когда мы вышли из фуры в пустыне, я хотела тебя сильнее, чем хотела утолить жажду, — ее рука скользит по ряду ожогов — память о норовистом двигателе — и ниже, накрывая грудь, заставляя Фуриозу негромко зашипеть и выгнуться. — Я видела, как ты смотрела на меня еще здесь, и подумала, что, когда мы выберемся отсюда, ты... что-нибудь сделаешь с этим.
— Может быть, — произносит Фуриоза, легко проводя пальцами по предплечью Ангарад, вздрагивая от прикосновений ее рук к груди, — может быть, я ждала, пока ты что-нибудь сделаешь.
Это не вся правда, но, в то же время, это так.
Движения Ангарад впервые становятся неуверенными, и ее улыбка сбегает с лица.
— Может быть, я не знала, что делать, — она отводит взгляд, избегая смотреть в глаза Фуриозе.
Фуриоза приподнимается, отводит волосы Ангарад с плеча, чтобы осыпать легкими поцелуями ее шею, прижимает Ангарад к себе как можно крепче; чувствует, как влажное размазывается по коже, и от этого стягивается тугой узел внизу живота.
Они снова меняются местами — теперь Фуриоза осторожно укладывает Ангарад на спину, не прекращая ее целовать. Ощущение, накрывающее ее, когда Ангарад доверчиво запрокидывает голову, подставляя открытое горло, распластав ладони по спине Фуриозы, — это ощущение ошеломляет, и она резко втягивает воздух, прижавшись лицом к тонкой коже, внезапно переполненная до краев желанием и нежностью к прекрасной женщине, распростертой под ней.
Она медленно спускается вниз, целуя и покусывая соски Ангарад, пока они не наливаются алым, а ее дыхание не начинает сбиваться. Ангарад напрягается и пытается вывернуться, когда губы Фуриозы находят точку около ее солнечного сплетения, но когда Фуриоза поднимает взгляд на ее лицо — щеки покраснели, точно песок в пустыне на закате, — она едва сдерживает улыбку. Она повторяет поцелуй и Ангарад, фыркнув, толкает ее в плечо, подальще от щекотного места.
Когда Фуриоза наконец достигает места, где сходятся ее бедра, Ангарад беспокойно ерзает под ней, часто дышит в ожидании. Светлые пряди липнут к потному лбу, и когда Фуриоза прикусывает внутреннюю сторону бедра, она не сдерживает гортанный стон.
Фуриоза выпрямляется, и Ангарад открывает глаза, ища ее взгляд. Глаза Ангарад затуманены от возбуждения, и Фуриоза помимо воли усмехается ей, поднимая ее ногу себе на плечо — касаясь ступни быстрым поцелуем. Ангарад не отводит взгляд, пока Фуриоза целует ее дальше — щиколотку, сгиб колена, вверх по мягкой плоти бедра. Она ведет вслед рукой и на мгновение останавливается, чувствуя под пальцами приподнятую, загрубевшую кожу.
Ангарад выгибается, когда она целует отметины, оставшиеся от пояса верности, и ее шепот — «пожалуйста» — приказ, которому Фуриоза не может не повиноваться. Она разводит бедра Ангарад и вдыхает ее запах, тяжелый от желания, прежде чем прижать палец к половым губам, чуть раздвигая их в стороны, и провести вдоль горячим, влажным языком. Ангарад стонет — громко, страстно, ее бедра сжимают голову Фуриозы стальными тисками.
Она дразнит бархатисто-гладкие складки Ангарад кончиком языка, легонько задевает языком клитор, а потом вбирает его в рот. Ангарад снова стонет, беспомощно впиваясь пальцами в волосы Фуриозы, когда ее палец медленно скользит внутрь Ангарад, раскрывая ее, позволяя ласкать ее языком — легкими, дразнящими прикосновениями, слыша, как ее стоны превращаются в судорожные вздохи.
На вкус она — соленая, как плоть, как пот, но Фуриозе это кажется слаще чистой воды. Она сглатывает и придвигается еще ближе, заставляя Ангарад хрипло вскрикивать, наслаждаясь тем, как Ангарад стискивает бедра, удерживая ее на месте, подается вперед в настойчивом ритме.
Припечатав поцелуем клитор, Фуриоза бросает взгляд вверх на Ангарад, не прекращая движений губ и языка. От одного ее вида по ней проходит волна глубокой, тяжелой дрожи, заставляя чувствовать пульсацию между собственных ног — от вида этой запрокинутой головы, тяжело вздымающейся груди, блестящей от пота кожи. Ангарад снова вскрикивает, ногти впиваются Фуриозе в спину, и та шипит в ответ. Притянув Фуриозу еще ближе и сжимая пальцы второй руки на ее затылке, Ангарад достигает финала с громким криком.
Она обессиленно откидывается на постель, пытаясь отдышаться, все еще бездумно перебирая пальцами короткие волосы Фуриозы. Прижавшись лбом к бедру Ангарад, Фуриоза тоже восстанавливает дыхание, облизывает губы, запоминая вкус своей возлюбленной.
Оставив последний поцелуй на подвздошной кости Ангарад, не отнимая пальцев от ненавистных отметин, оставленных слепой жадностью Джо, она сдвигается вверх, целуя губы Ангарад — и легко улыбается, когда те остаются мягкими и податливыми. Фуриоза отводит пряди слипшихся волос со лба Ангарад, и ее глаза открываются — она улыбается в ответ, тихой умиротворенной улыбкой.
Они не говорят ни слова. Вместо этого они только долго целуются, храня в себе бесценное знание о том, что, в конце концов, в этом мире есть не только ржавчина, кости и смерть.
Это я вообще собирался переводить года этак с пятнадцатого, но сначала было некуда, потом на лето я не успел... и тут наконец закрыл гештальт. Но клевый же фик. И прекрасные женщины (=
Название: Дорога в никуда
Оригинал: wariangle, "marching on a dead end road"; запрос на перевод отправлен
Канон: Mad Max: Fury Road
Размер: миди, 6814 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Ангарад/Фуриоза
Категория: фемслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R — NC-17
Краткое содержание: «...и вот, из-за шрамов, из-за того, что Ангарад испугана, ей больно, и она так прекрасна в этом чудовищном, уродливом мире, — Фуриоза рассказывает ей о Зеленых Землях Тысячи Матерей. Она рассказывает о месте, где выросла, о своем доме и своей матери. Она раскрывает свою самую сокровенную тайну, единственный уголок души, который по-настоящему принадлежит ей одной, знание, которое она ревниво хранила у сердца все эти годы — знание о том, что может быть иначе, что из огня и пепла может родиться не только окружающий их ад».
Примечание: AU (выживают все, включая фуру)
I. Некрополь
Смертельно уставшая, Фуриоза поднимается по грубо высеченным каменным ступеням на верхний этаж Цитадели — в сердце крепости Несмертного Джо, где надежно заперты все его самые ценные сокровища. Она облегченно вздыхает, достигнув конца лестницы, и проходит через дверь, которую охраняют двое болезненного вида бойцов. Воздух внутри точно окатывает ее волной чистой, драгоценной воды, прохладный и освежающий.
Фуриоза входит в число тех немногих, кому позволено пользоваться купальней, скрытой в святая святых Джо, и после пробега по дороге ярости она просто не может отказаться от такой возможности. Она осознает, что это — привилегия, осознает, что за это заплачено дорогой ценой, кровью, грязью и грузом на совести, но не в силах отказаться.
Она расстегивает крепления своей железной руки, входя во внутренние покои, и вдруг останавливается с резким лязгом металла — Блистательная Ангарад сидит, плача, на ступеньках, мокрые волосы прилипли к ее плечам. Вода капает с их концов, промочив тонкое платье, и Фуриоза не успевает отвести взгляд от тяжелой округлости груди, от розового соска, видного сквозь прозрачную белую ткань. Ее пронизывает ошеломляющее, острое желание, и сразу за ним — жгучий стыд.
Жены Джо невыносимо прекрасны, все пятеро, но Ангарад — великолепнейшая из всех; кажется чудом, что настолько красивая женщина вообще может существовать в этом отвратительном мире. Обитатели Цитадели видят ее даже реже, чем остальных, но всякий раз, когда Фуриозе удается мельком бросить на нее взгляд, что-то вздрагивает у нее в груди — что-то, что она не хотела бы пробуждать, стремление, которое она не намерена признавать. Да, она проложила свой путь через пустоши в водовороте смерти, насилия и крови, но она — не Несмертный Джо.
Она застывает в дверях, колеблясь, пока Ангарад не поднимает на нее взгляд — покрасневшие глаза, следы слез на лице.
— Император, — говорит она, с трудом сглатывая, и пытается подняться, но ей не хватает сил, и она только тихо всхлипывает, закрывая лицо ладонью и тяжело опускаясь обратно на ступеньки.
Фуриоза неуверенно шагает вперед и присаживается рядом на холодный камень, протягивает руку, желая утешить, — но тут же отдергивает ее, понимая: возможно, Ангарад не хочет ничьих прикосновений. К тому же это запрещено, и пусть даже она пренебрегает большинством законов Джо, это кажется ей чем-то неправильным — ее грязная, мозолистая рука на гладкой и чистой коже Ангарад.
— Я думала, когда я забеременею, он не будет трогать меня, — тихо, но с горечью проищносит Ангарад.
Вблизи Фуриоза замечает, что ее кожа покрыта розовым румянцем — точно Ангарад ожесточенно терла свое тело, пытаясь очиститься от чего-то, въевшегося в ее поры глубже, чем мелкий песок пустыни, касания которого она никогда не знала.
— Еще пара месяцев, и он не станет, — говорит Фуриоза.
Она видела множество женщин, которых торжественно приводили в Цитадель и уводили оттуда, которых чествовали и прославляли, когда семя Джо укоренялось в них — и которых с позором изгоняли, когда три попытки подарить ему здорового наследника не приносили успеха. Большинство из них теряли детей еще до пятого месяца беременности. Ни одна еше не родила ребенка, которого Джо объявил бы здоровым. Фуриоза, как и все в Цитадели, знает о беременности Ангарад, хотя ее плоский живот не выдает пока ни малейшего признака.
Ангарад вздыхает, вытирает нос тыльной стороной ладони.
— Мисс Гидди, — говорит она севшим от слез голосом, — рассказывала нам, что когда-то мир был другим. Может быть, теперь, лишившись всякой цивилизованности, мы не можем отгородиться от нашей истинной сущности. От того, чем мы должны быть, — она касается живота и снова шмыгает носом.
— Неправда, — резко отвечает Фуриоза.
Она так устала, она все еще покрыта грязью, и ей вдруг хочется, чтобы Ангарад — которая сидит здесь, словно напоминание обо всем, что Фуриозе пришлось делать, чтобы выжить, чтобы подняться в иерархии, чтобы заслужить себе безопасность и уважение, — хочется, чтобы она просто ушла отсюда.
— Что — неправда? — спрашивает Ангарад и впервые за разговор поворачивается к ней лицом.
Под ее мокрыми волосами, на виске, Фуриоза различает рваный узор тонких белых линий. Шрамы. Такие же виднеются на ее груди и ключице — паутина прошлой боли, которую пришлось испытать этой мягкой бледной плоти. Это сделал не Джо — он никогда бы не стал портить свои сокровища таким образом. Никто другой не посмел бы. Никто, кроме самой Ангарад.
— Что этот мир неизбежен, — медленно произносит Фуриоза.
И вот, из-за шрамов, из-за того, что Ангарад испугана, ей больно, и она так прекрасна в этом чудовищном, уродливом мире, — Фуриоза рассказывает ей о Зеленых Землях Тысячи Матерей. Она рассказывает о месте, где выросла, о своем доме и своей матери. Она раскрывает свою самую сокровенную тайну, единственный уголок души, который по-настоящему принадлежит ей одной, знание, которое она ревниво хранила у сердца все эти годы — знание о том, что может быть иначе, что из огня и пепла может родиться не только окружающий их ад.
Она рассказывает Ангарад о Зеленых Землях, и ей кажется, будто это высвобождает в ней что-то — будто это угрожает разрушить все укрепления, что она построила в себе за эти долгие темные годы.
II. Звон цепей
Фуриоза никогда не обращала особого внимания на то, куда ходят жены Джо, но после разговора с Ангарад в купальне ей кажется, что во всей Цитадели нет места, где она не замечала бы ее — когда она возвращается на верхний этаж с короткой прогулки, которую Джо позволяет им, когда она сопровождает Джо при осмотре новых или отремонтированных машин, когда проходит мимо купальни в то время, как Фуриозе разрешено смыть с себя грязь и пыль дороги ярости.
Когда Ангарад подходит к пятому месяцу беременности, Джо приводит ее в ремонтные мастерские и показывает всем, не прекращая рассказывать своему сыну об империи, которую тот однажды унаследует. Обычно мастерские гудят от разговоров и движения, но все замолкают в присутствии самой драгоценной из жен Джо, чья беременность за пять месяцев не испытала ни единого осложнения.
Фуриоза опирается о дверь своей боевой фуры, сжимая гаечный ключ в черной от мазута руке. Она чувствует, как Ангарад ищет ее взгляд, проходя мимо, — и на долю секунды позволяет себе посмотреть ей в глаза. Нечто, что она не может понять, проходит между ними, прежде чем Фуриоза отворачивается, не желая принадлежать к тем глупцам, что смотрят на Ангарад так, будто она — хромированное совершенство, сияющее ярче, чем сумерки в пустыне.
Всякий раз, когда жены покидают свои комнаты, за ними следят, их изучают и ими восхищаются, но только тогда, когда поздним вечером по дороге в свою комнату Ангарад подстерегает ее и затаскивает в уединенную кладовую, — только тогда Фуриоза понимает, что и жены — или, как минимум, Ангарад — тоже наблюдают за ними всеми.
И на этот раз Фуриоза замечает в ее глазах нечто, что никогда не видела до сих пор: надежду.
— Я знаю, что ты собираешься однажды выбраться отсюда, — говорит Ангарад. Она стоит, выпрямившись и подняв подбородок. — Уйти в свои Зеленые Земли. Мы хотим отправиться с тобой.
Фуриоза приподнимает брови:
— Мы?
— Никто из нас не хочет здесь оставаться, — отвечает Ангарад. — Никто из нас — не вещь, — она выплевывает это слово, точно гниль изо рта.
— Все мы — вещи, — мрачно возражает Фуриоза. — Живые игрушки для Джо, чтобы забавляться с нами в своей империи пустошей, среди смерти и песка.
— Я знаю, через пару месяцев должна отправляться экспедиция за припасами, — упрямо продолжает Ангарад. — Я знаю, что ты будешь вести ее. Возьми нас с собой и мы отыщем Зеленые Земли вместе. Построим новую жизнь.
Фуриоза качает головой. Сколько раз она представляла ту самую картину, которую рисует перед ней Ангарад? Это ее самая драгоценная мечта: просто повернуть боевую фуру в сторону от дороги, в огромную, бесконечную пустыню, и просто... исчезнуть. Вернуться.
(Если еще есть куда возвращаться).
(Если ей — после всего, что она сделала, — еще позволят вернуться).
— Пожалуйста, — говорит Ангарад. Среди белых давно заживших линий на ее груди виднеются несколько розовых новых шрамов. — Пожалуйста.
Ангарад умоляет, но смотрит жестко и неуступчиво. Она стоит слишком близко, и Фуриоза вдруг чувствует, как накатывает на нее необъяснимое желание наклониться и поцеловать ее, легонько прикусить эту полную нижнюю губу и выяснить, какой звук Ангарад издаст при этом. Она делает глубокий вздох, но это тоже оказывается ошибкой — ее ноздри наполняются запахом Ангарад, чистым и сладким, с едва уловимой ноткой соленого пота.
— Нет, — она пытается оттолкнуть Ангарад в сторону и уйти в свою комнату, но не успевает отреагировать — Ангарад прижимает ее к стене, вжимает ладонь между ног, а другой рукой сдвигает верх своего платья, обнажая округлости налитых молоком грудей.
Ангарад обжигает щеку Фуриозы горячим дыханием:
— Я заплачу за проезд, если ты этого хочешь.
Фуриоза высвобождается из ее объятий и устремляется к выходу.
— Не думай, будто я ничем не лучше какого-нибудь возбужденного щенка, которому солнцем напекло голову, — зло отвечает она, и в то же время чувствует пульсацию между ног, предающую ее слова.
***
— Мисс Гидди согласилась тайно провести нас к фуре, — шепчет Ангарад на ухо Фуриозе, заставляя ту едва ли не подпрыгнуть от неожиданности, когда она стучит по ржавому водяному насосу, пытаясь выколотить из него еще пару месяцев работы.
Ангарад вкладывает в руку Фуриозы что-то маленькое и гладкое. Баночка.
— Выпросила у Биомеханика, — говорит Ангарад. — Сказала, что это для меня, но на самом деле это для твоего плеча.
Несмотря на постоянные усилия пристроить протез поудобнее, тяжелая железная рука все равно натирает кожу. Фуриоза давно привыкла к этой тупой боли, приучилась время от времени двигать плечом так, чтобы протез не давил на самые уязвимые точки — эта привычка стала естественной, как дыхание. Она и сама уже почти не замечает, как она это делает; она не думала, что это заметит кто-нибудь еще.
— Спасибо, — Фуриоза отбрасывает звонко лязгнувший разводной ключ и тянется за отверткой.
— Даг тоже беременна, — говорит Ангарад. — Всего месяц. Джо пока что не знает. У нее уже было два выкидыша.
— Может быть, там больше нет никаких Зеленых Земель, — говорит Фуриоза вместо ответа. Они обе знают, что случится с Даг, если и этот ребенок родится мертвым до срока. — Может быть, их тоже поглотил песок, как и всё прочее в этом проклятом мире.
— Они должны быть, — Ангарад упряма и неуступчива, точно ржавчина. — Не может же случиться, чтобы не осталось больше ничего. Ты сама это говорила.
Фуриоза беззвучно проклинает саму себя. Она всего лишь хотела дать Ангарад утешение, нечто, за что можно держаться в самый темный час ночи, но вместо этого дала кое-что куда более опасное. Надежду. Будущее. Утопическое видение лучшего мира.
— Брось думать об этом, — бормочет она.
— Чего ты так боишься? — спрашивает Ангарад. — Смерти? — в ее ясном голосе звучит презрение; потерпев неудачу с соблазнением и мольбами, она, похоже, решила перейти к насмешкам.
— Есть вещи намного хуже смерти, — Фуриоза сосредотачивается на работе, на привычном звоне металла, на тяжести инструментов в руке.
Молчание.
— Ты боишься надеяться, — тихо произносит Ангарад.
Фуриоза заворачивает шуруп с такой силой, что металл жалобно скрипит.
— Я боюсь потерять то немногое, что у меня есть, — отвечает она. Почувствовав руку Ангарад на плече, она напрягается, и Ангарад немедленно отстраняется, ощутив это.
Фуриоза не сводит взгляда с насоса и старается не обращать внимание на звук шагов Ангарад, когда та уходит.
***
Два дня спустя вентиляционная система в комнате женщин неожиданно ломается, и Джо посылает за Фуриозой. Она не лучший его механик, но она — лучший механик-женщина, а среди всех своих воинов только женщинам он позволяет оставаться наедине со своими женами.
Фуриозе требуется не больше минуты, чтобы извлечь запутавшийся в недрах механизма браслет с бусинами; жены и миссис Гидди стоят вокруг, наблюдая за ее работой.
— Странно, как эта штука туда попала, — замечает она, вытаскивая браслет и опуская его в протянутую ладонь Кэйпабл.
— Ангарад сказала, что ты не станешь нам помогать, — прямо заявляет Тост, и Чидо смотрит на нее с укором. — Может, это потому, что тебе здесь нравится. Тебя-то всё устраивает. Император, — продолжает она, не обращая внимания на Чидо.
Фуриоза делает глубокий вдох, с силой сжимая пальцы на трубе, и поднимается с пола.
— Я делаю то, что должна делать, чтобы выжить, — грубо отвечает она. — Как и вы.
Она поднялась к своему титулу по мертвым телам — по трупам людей, убитых ее собственной рукой. Эти женщины, скорее всего, никогда не держали нож или пистолет, но это не значит, что сотни людей не умерли ради того, чтобы обеспечить их комфорт.
Этот чертов безнадежный мир.
Ангарад открывает рот, собираясь что-то сказать, но вместо этого ее лицо искажается в гримасе и рука прижимается к животу.
Кэйпабл бросается к ней, и Фуриоза тоже делает шаг вперед, не успев даже осознать это, но Ангарад поднимает руку.
— Я в порядке, — ее лицо все еще искажено. — Он просто... толкается.
На ее лице вовсе не боль, понимает Фуриоза, это совсем другое. Отвращение. Тень страха. И почему-то именно это заставляет ее принять решение — позволяет желанию, которое она изо всех старалась растоптать, которое неуклонно росло в ней с тех пор, как она сказала Ангарад те глупые слова о другом мире, наконец пробудиться к жизни, как пробивается сквозь обожженную солнцем землю пустыни одинокий и хрупкий цветок.
— Ладно, — говорит она, и все взгляды в комнате сосредотачиваются на ней. — Я это сделаю.
Даг подбегает к ней, чтобы обнять, неловко повисая на шее у неподвижной Фуриозы. Она на секунду задерживает руку на локте девушки, прежде чем отстраниться, и старательно избегает смотреть на Ангарад — она боится того, что может увидеть, и того, что Ангарад может разглядеть в ее собственных глазах.
III. Мы, блуждающие по этой выжженной земле
Едва песчаная буря затихает, Фуриоза останавливает машину, распахивает дверь и спрыгивает с сиденья, пытаясь стряхнуть с себя песок и одновременно ослабляя крепления на руке. Со вздохом облегчения она снимает протез и быстро отряхивает его от забившейся во все углубления пыли.
Люк в потайной отсек за задними сиденьями открывается, и жены выкарабкиваются наружу на подгибащихся ногах; они дрожащими руками отряхивают песок, липнущий к вспотевшей коже, и щурятся на беспощадно-яркое солнце пустыни.
Кэйпабл, пошарив за сиденьями, извлекает оттуда болторез и быстрым щелчком разрезает цепь, удерживающую пояс целомудрия Ангарад. Железная конструкция падает на песок с глухим стуком, и Ангарад приоткрывает рот, выдыхая с облегчением — точно невыносимый вес исчез с ее плеч. Она переступает через пояс и следует за Фуриозой, которая обходит машину с другой стороны, чтобы достать шланг. Им всем не помешает как следует вымыться.
Ангарад помогает снять шланг и развернуть его.
— Спасибо, — говорит она.
— Не надо меня благодарить, — отмахивается от нее Фуриоза. Она поворачивает кран и набирает в ладони воды, плещет себе на лицо, на шею, и только потом пьет из горсти.
Выключив воду, она поворачивается к Ангарад, которая медленно тянется к шлангу, не сводя глаз с Фуриозы. Если Ангарад была красива прежде, то теперь она невыносимо прекрасна — здесь, посреди пустоши, стоя босыми ногами на обжигающем песке, отважно расправив плечи и глядя в лицо всем ужасам и неизвестности будущего.
Она смотрит на Фуриозу, словно ждет чего-то, и она опять слишком близко, достаточно близко, чтобы Фуриоза чувствовала запах грязи и пота, и под ним — что-то еще, нечто, принадлежащее одной только Ангарад. Полшага — и она сможет поцеловать ее, накрыть эти губы своими, ощутить вкус пота на ее коже.
Фуриоза отпускает шланг.
— Мойтесь и пейте. Я почищу фуру, — говорит она, и Ангарад поджимает губы.
— Хорошо, — отвечает она и проходит мимо Фуриозы к остальным.
***
Ангарад, и никто другой, приносит ей одеяло и накидывает на плечи, прежде чем усесться рядом на песке; она чуть морщится, опускаясь на землю, придерживая рукой свой тяжелый живот.
— Я ведь не впервые пыталась найти это место, — наконец произносит Фуриоза — после того, как они долго смотрят на усеянное звездами небо. — За эти семь тысяч дней я не раз пыталась сбежать. Я мечтала о том, что мне доверят вести боевую фуру, о том, чтобы наконец-то получить настоящий шанс... но в итоге оказалось, что я слишком боюсь надежды. Не знаю, смогла бы я решиться вообще без тебя.
— Прости... — начинает Ангарад, но Фуриоза качает головой.
— Нет, — говорит она. — Это еще не конец. Должно быть что-нибудь там, за соляной равниной. Не может же мир заканчиваться здесь.
Почему-то ей казалось — так глупо — что стоит им добраться до Зеленых Земель, и Несмертный Джо не сможет больше причинить им вред. Если только они доберутся до Зеленых Земель, всё будет в порядке. Но в этом разрушенном мире ничего не бывает легко, ничто не дается просто так, и похоже — думает она — им остается только попытаться построить что-то на обломках собственными руками.
— Но это уже что-то, во всяком случае, — Ангарад смотрит через плечо на своих сестер и Вувалини. — Что-то еще. Как ты и говорила, — она улыбается. Потом вдруг кривит лицо, резко втягивая воздух, прижимая руку к животу.
— Уже началось? — обеспокоенно спрашивает Фуриоза.
— Нет, — твердо отвечает Ангарад, хмурясь. — Еще рано. Мне просто нужно немного воды.
Замешкавшись на мгновение, она опирается на плечо Фуриозы, поднимаясь на ноги. Фуриоза смотрит ей вслед, пока Ангарад не скрывается за противоположным бортом машины, а потом тоже встает и направляется туда, где Хранительница, согнувшись, чистит свою винтовку.
— Тебе ведь приходилось принимать роды? — спрашивает Фуриоза.
— Давным-давно, — кивает Хранительница. — Но да, срок твоей женщины уже близок. Всего несколько дней.
— Она не моя, — возражает Фуриоза — пожалуй, слишком резко.
Хранительница усмехается:
— Я знаю, что нельзя владеть людьми, Фуриоза. Но нельзя и запретить им отдавать сердца.
Фуриоза не отвечает, и Хранительница снова тихо смееется.
Утром, когда они отправляются в путь, Ангарад усаживается позади Фуриозы, не произнеся ни слова, и обхватывает ее за талию, пока Фуриоза заводит мотоцикл. В дороге она отгоняет мысли о том, как близко к ней Ангарад, сосредоточившись на том, как время от времени напрягается ее тело — вероятно, очередные ранние схватки.
Когда Макс останавливает их и излагает свой план, Ангарад — единственная, кто ничего не говорит. Остальные поглядывают на нее с любопытством, но она хранит молчание. Фуриоза не знает, чего она боится больше — что придется рожать в относительной безопасности Цитадели или посреди соляной пустыни; того, что ребенок выживет, или того, что он будет мертв.
Они решают вернуться, и Ангарад все еще молчит, но когда они разворачивают мотоциклы и едут обратно на восток, ее руки крепко сжимаются на талии Фуриозы.
IV. Пусть демоны воют снаружи
После возвращения они едва успевают пробыть в Цитадели день, когда у Ангарад начинаются настоящие схватки. Это происходит среди ночи, и никто не позвал Фуриозу — заботясь о ее здоровье, ее не хотели тревожить — но она все равно просыпается, услышав, как Ангарад кричит от боли.
Сперва она тянется за пистолетом, лежащим возле ее постели, — прежде, чем вспоминает, где она и что они совершили. Отложив оружие, она поднимается и, спотыкаясь, направляется к той комнате, которую Ангарад выбрала для себя.
В комнате слишком много людей, и все они собрались возле постели, где лежит Ангарад — ее ноги плотно сжаты, лицо мокрое от слез и пота, щеки горят лихорадочным румянцем.
— Нет! — выкрикивает она, отбрасывая руку Даг, когда та пытается вытереть ей лоб мокрой тряпицей. — Нет! Я не хочу! Вы не можете... я не хочу его!
Она в панике — часто и неровно дышит, руки стиснуты в кулаки, а в ее широко раскрытых глазах застыл настоящий, неподдельный страх.
— Я не могу, — всхлипывает она. Умоляет.
Фуриоза протискивается между Кэйпабл и Чидо и тяжело опускается на пол у изголовья кровати. С усилием она поднимает руку и касается ладони Ангарад, прижимает большой палец к запястью и чувствует сумасшедшее биение ее пульса.
— Что бы ни случилось, мы с тобой, — ровным голосом говорит она.
Фуриоза пытается сосредоточиться на лице Ангарад, но один ее глаз заплыл и почти не открывается, и настолько близко она видит только размытые очертания. Вместо этого она сильнее сжимает ее руку. Она не может даже представить, каким кошмаром это должно быть для Ангарад — как должно ей казаться, что ее собственное тело даже сейчас состоит в сговоре с Несмертным Джо, даже сейчас удерживает ее в плену, насколько это должно казаться ей предательством со стороны ее собственной плоти. Фуриоза не может представить, но она может хотя бы быть здесь и постараться, чтобы Ангарад не потеряла себя саму в страхе памяти о тиране.
— Тебе нужно начинать тужиться, — говорит Хранительница. — Иначе в опасности будет уже твоя жизнь.
— Надеюсь, собственную жизнь ты ценишь побольше, чем какие-нибудь бойцы, — резко замечает Тост.
— Ночь будет долгой, — произносит Даг, выжимая тряпицу, — но рассвет всегда наступает.
Постепенно дыхание Ангарад выравнивается, ее лицо хмурится в решительной гримасе.
— Ладно, — говорит она; в ее глазах все еще поблескивают слезы. Она стонет, когда ее накрывает очередной схваткой. — Просто вытащите его из меня.
Кэйпабл забирается на кровать и устраивается позади Ангарад, поддерживая ее. Ангарад переплетает пальцы с пальцами Фуриозы, сжимая их мертвой хваткой, а Тост берет ее другую руку. Даг подходит ближе, чтобы вытереть ее лицо, и на этот раз Ангарад не отталкивает ее.
Время в комнате словно останавливается — проходит вечность и не проходит ни секунды, прежде чем Ангарад с хриплым стоном собирает силы для последнего, самого трудного толчка, и ребенок выскальзывает из нее в подставленные ладони Хранительницы.
Тишина кажется оглушительной. Они ждут, затаив дыхание, но ничего не происходит.
Это мальчик, и он родился мертвым. Он слишком маленький и недоразвитый, и все равно не протянул бы долго.
Ангарад откидывается назад, опираясь на Кэйпабл, вспотевшая и измученная, поворачивается и утыкается лицом ей в плечо, даже не взглянув на ребенка.
Хранительница быстро заворачивает его и похлопывает Ангарад по щиколотке, приговаривая «Ты молодец», прежде чем унести сверток прочь.
***
По мере того, как проходят дни, они постепенно восстанавливают силы. Ангарад поднимается с постели уже на следующий день после родов,передвигаясь осторожно, но легко. Рана на боку Фуриозы в итоге оставит огромный уродливый шрам, но с ней бывало и похуже. Ей все нужно время, чтобы выздороветь, но ей уже не сидится на месте, и она уверена, что от этой раны уже не умрет.
Она знает, что люди теперь воспринимают ее как лидера, и она будет лидером, если это им так нужно; но пока что куда проще взять и ускользнуть в мастерские, делать то, что нужно делать там — починить водопроводную систему, отремонтировать фуру, разобрать на запчасти разбитые машины. Да, они уничтожили власть Несмертного, но это еще не значит, что они переписали реальность этого разрушенного мира.
Фуриоза ковыряется под капотом своего грузовика, осматривая двигатель, когда слышит, как кто-то забирается в кабину. Отложив инструменты, она осторожно выпрямляется, помня о ране, и видит на переднем сиденье Ангарад с младенцем, жадно сосущим ее грудь.
— Надеюсь, я не мешаю, — говорит она, пристраивая ребенка поудобнее. — Здесь я чувствую себя лучше, чем в любом другом месте — во всяком случае, сейчас, — она замечает, что Фуриоза смотрит на младенца, и добавляет: — У многих матерей нет молока от плохого питания. Я пытаюсь помочь, чем могу, — она улыбается младенцу, гладит пальцем его круглую щечку.
Фуриоза смотрит, и ее накрывает волна нежности — такая сильная, что это даже пугает. Она снова ныряет под капот фуры.
— Несчастной машине изрядно досталось, что и сказать, — замечает Ангарад сверху.
Фуриоза хмыкает.
— Нам все равно нужно будет торговать с Газтауном и Свинцовой Фермой, — продолжает Ангарад. Слышится шорох и младенческое воркование.
— Если мы хотим, чтобы колеса крутились дальше и хотим защитить Цитадель, то да, — отвечает Фуриоза. — Впрочем, там тоже всё может быть иначе. Там ведь тоже сменилось руководство, насколько я помню.
— Даг сажает клубнику, — говорит Ангарад. — Не знаю, что это такое, но это точно лучше, чем пули.
— Почти что угодно лучше, — рассеянно соглашается Фуриоза. Двигатель пока что продержится, но его довольно сильно потрепало. Еще одной безумной гонки по пустыне он точно не переживет.
Вскоре она слышит, как ноги Ангарад легко ударяются об пол.
— Мне нужно идти за следующим, — говорит она.
Фуриоза выглядывает из-под капота, чтобы взять другой ключ, и смотрит ей вслед.
***
— Как ты думаешь, он еще вернется? — спрашивает Чидо. Они все сидят на полу в бывшей комнате жен, собравшись для обеда. Ничего особенного — сушеное ящериное мясо и зелень — но все равно это кажется пиршеством. — Макс, я имею в виду.
Фуриоза пожимает плечами.
— Проголодается — вернется, я полагаю, — усмехается она.
— В пустыне можно найти то, что питает тело, но не душу, — замечает Даг, вычищая из-под ногтей черную грязь, которая постоянно застревает там в последнее время. Накс взял привычку называть ее «черные пальцы».
— И какой же голод испытывает твоя душа? — с улыбкой спрашивает Чидо, наклоняясь к ней.
Даг откидывается назад, притягивает Чидо к себе, поднимает руку, пропуская между пальцев ее волосы.
— Никакого, — говорит она со вздохом.
Фуриоза помимо воли бросает взгляд на Ангарад, сидящую напротив. Та улыбается в ответ, но это лишь слабая тень улыбки.
***
Она задерживается на несколько секунд перед дверью в комнату Ангарад, прежде чем негромко постучаться и ступить внутрь, услышав от Ангарад: «Заходи».
Ангарад сидит на кровати, ее распущенные волосы укрывают плечи, и Фуриозе вдруг кажется, что она непрошеной вторглась в ее тесное личное пространство.
Но она уже здесь, и потому лишь спрашивает:
— С тобой все в порядке?
Ангарад пожимает плечами:
— Просто никак не спится.
Фуриоза кивает. Она поворачивается, собираясь уходить, но голос Ангарад останавливает ее.
— Ты могла бы... остаться?
Фуриоза поворачивается обратно и снова кивает. Ангарад забирается поглубже под одеяла, и Фуриоза снимает штаны, прежде чем прилечь рядом с ней. Кровать слишком маленькая, чтобы две взрослых женщины могли с удобством на ней уместиться, и потому они тесно прижимаются друг к другу — кожа к коже.
Ангарад задувает единственный светильник, и поначалу темнота кажется облегчением, но потом Фуриоза понимает, что она слышит тихий ритм дыхания Ангарад и чувствует каждое крошечное движение, когда она ворочается, пытаясь устроиться поудобнее.
Фуриоза лежит в темноте, не шевелясь. Она привыкла к неудобствам.
— Это неправильно, — произносит Ангарад, нарушая долгое молчание. — То, что он должен был умереть за грехи своего отца, — она с трудом втягивает воздух. — Если бы мы не сбежали, он бы остался жив.
— В этом мире есть миллион способов умереть, — говорит Фуриоза. Она позволяет себе сдвинуться вперед, подстраиваясь к изгибу спины Ангарад, опуская руку ей на талию. Ангарад вздыхает, берет руку Фуриозы и прижимает к своей груди.
— Я хотела, чтобы его не было, — шепчет Ангарад. — Не чтобы он умер... чтобы его просто никогда не было. Каждый раз, когда я чувствовала, как он шевелится внутри меня, мне становилось плохо.
— Я знаю, — говорит Фуриоза. С каждым вздохом она вдыхает ни с чем не сравнимый, кружащий голову запах Ангарад. Это не запах чего-то, что не принадлежит этому миру, чего-то слишком чистого и драгоценного, чтобы быть настоящим, — но запах жизни и живого. — То, что ты не хотела ребенка, еще не делает тебя чудовищем, Ангарад.
Ангарад не отвечает, но вскоре погружается в сон, медленно расслабляясь на груди Фуриозы.
***
Она просыпается от света. Ее комната расположена на нижнем этаже, где почти нет окон, и потому — думает Фуриоза — если светло, значит, она где-то в дороге; ей не сразу удается сориентироваться и вспомнить, где же она на самом деле. Она не снаружи, не заночевала на выжженной земле; она в постели Ангарад.
Сама Ангарад уже не спит и теперь разворачивается лицом к Фуриозе, почувствовав, что та зашевелилась. Она выглядит мягкой и сонной — с растрепанными волосами, с чуть припухшими веками.
— Привет, — бормочет она хриплым со сна голосом, и тянется вверх, кладет ладонь на шею Фуриозы — мягкие подушечки пальцев ерошат щетку волос на затылке, скользят по шрамам, очерчивая линии клейма — а потом притягивает к себе для поцелуя, и ее губы раскрываются навстречу с тихим выдохом.
Их тела сопрягаются друг с другом, точно детали некоего непостижимого механизма; Фуриоза опрокидывает Ангарад на спину, накрывая своим телом, ноги Ангарад расходятся в стороны, позволяя ей вдвинуться между них, и рука Фуриозы опускается, задирая подол платья Ангарад и оставаясь еще ниже, на ее мягком бедре.
Фуриоза прижимается плотнее, и Ангарад тихо вздыхает; ее рука скользит к лицу Фуриозы, прижимает нижнюю губу большим пальцем — чтобы легонько прикусить зубами и потянуть. Фуриоза поддается без колебаний, покрывает губы Ангарад поцелуями, впитывает ее вкус — услышать бы еще раз этот тихий, восхитительный вздох.
Она поднимает руку, запуская пальцы в волосы Ангарад, а губы опускаются к ее шее. Фуриоза впечатывает поцелуи в тонкую кожу, чувствуя, как ускоряется биение пульса Ангарад. Рука Ангарад снова лежит на ее затылке, а вторая проскальзывает под рубашку на спине, прослеживает шрамы и изгибы мышц по еще теплой со сна коже.
Фуриоза сворачивает чуть в сторону — поднимается вверх, чтобы прикусить мочку уха Ангарад, вызвав у нее приглушенный смешок, — прежде чем вновь нырнуть вниз, обводя языком ее ключицы. Наткнувшись на шрамы, она замирает на мгновение, но Ангарад не реагирует, и она целует эти рваные линии. Под ее губами они кажутся не столько неумелой и отчаянной пародией на ритуальные шрамы-рисунки бойцов, сколько обладающими собственной историей — историей о непокорстве, страданиях и бесконечной, упорной силе.
Она продолжает двигаться ниже — один осторожный поцелуй за другим — сдвигая пальцами ткань платья, чтобы подставить грудь Ангарад своим губам. Она вбирает в рот сосок, чувствуя в ладони мягкую тяжесть груди, и Ангарад втягивает воздух и сжимает пальцы на плече Фуриозы, а затем проводит рукой от плеча до затылка — долгим, нежным прикосновением.
Фуриоза поднимает голову для еще одного поцелуя — медленного и неторопливого; ее рука высвобождает вторую грудь Ангарад, накрывая ее ладонью, и Ангарад стонет и выгибается, когда мозолистые пальцы Фуриозы задевают затвердевшие соски. Она проталкивает колено между ног Ангарад, прижимаясь крепче, и та стонет снова. Фуриозе это нравится — чувствовать на вкус ее удовольствие, то, как раскрываются ее губы, как она с усилием втягивает воздух и как прижимается к ней в ответ, прося большего.
Фуриоза смеется, не отрывая губ от рта Ангарад, и та внезапно меняет их позу — выворачивается, оказываясь сверху. Ее ладони скользят по бедрам Фуриозы и выше, под рубашку, поднимая ее; Фуриоза поднимает руки, помогая раздеть себя. Ангарад поднимается на колени, чтобы стянуть свое платье, и когда она опускается обратно, Фуриоза чувствует ее — чувствует кожей теплое и влажное, и еще одна волна возбуждения прокатывается сквозь нее, обжигающая и пьянящая, точно пылающий бензак.
Ангарад усмехается, глядя на нее сверху вниз, и от этого в груди Фуриозы трепещет что-то еще — что-то тихое и нежное, и во сто крат более пугающее. Ангарад притягивает ее к себе для поцелуя — долгого и от этого еще более непристойного.
Она отстраняется и ее улыбка становится мягче — она наклоняется и целует Фуриозу в уголок губ.
— Ты знаешь, сколько я этого ждала? Я обратила на тебя внимание задолго до того, как ыт впервые заговорила со мной, — шепчет она, прикусывая мочку уха Фуриозы. Она откидывается назад, и ее взгляд затуманивается, когда она смотрит на Фуриозу, неспешно блуждая ладонями по ее телу — вжимая пальцы в ямочки над ключицами, очерчивая рельеф бицепсов, поглаживая подушечкой большого пальца нежную кожу на конце культи. — А потом, когда мы вышли из фуры в пустыне, я хотела тебя сильнее, чем хотела утолить жажду, — ее рука скользит по ряду ожогов — память о норовистом двигателе — и ниже, накрывая грудь, заставляя Фуриозу негромко зашипеть и выгнуться. — Я видела, как ты смотрела на меня еще здесь, и подумала, что, когда мы выберемся отсюда, ты... что-нибудь сделаешь с этим.
— Может быть, — произносит Фуриоза, легко проводя пальцами по предплечью Ангарад, вздрагивая от прикосновений ее рук к груди, — может быть, я ждала, пока ты что-нибудь сделаешь.
Это не вся правда, но, в то же время, это так.
Движения Ангарад впервые становятся неуверенными, и ее улыбка сбегает с лица.
— Может быть, я не знала, что делать, — она отводит взгляд, избегая смотреть в глаза Фуриозе.
Фуриоза приподнимается, отводит волосы Ангарад с плеча, чтобы осыпать легкими поцелуями ее шею, прижимает Ангарад к себе как можно крепче; чувствует, как влажное размазывается по коже, и от этого стягивается тугой узел внизу живота.
Они снова меняются местами — теперь Фуриоза осторожно укладывает Ангарад на спину, не прекращая ее целовать. Ощущение, накрывающее ее, когда Ангарад доверчиво запрокидывает голову, подставляя открытое горло, распластав ладони по спине Фуриозы, — это ощущение ошеломляет, и она резко втягивает воздух, прижавшись лицом к тонкой коже, внезапно переполненная до краев желанием и нежностью к прекрасной женщине, распростертой под ней.
Она медленно спускается вниз, целуя и покусывая соски Ангарад, пока они не наливаются алым, а ее дыхание не начинает сбиваться. Ангарад напрягается и пытается вывернуться, когда губы Фуриозы находят точку около ее солнечного сплетения, но когда Фуриоза поднимает взгляд на ее лицо — щеки покраснели, точно песок в пустыне на закате, — она едва сдерживает улыбку. Она повторяет поцелуй и Ангарад, фыркнув, толкает ее в плечо, подальще от щекотного места.
Когда Фуриоза наконец достигает места, где сходятся ее бедра, Ангарад беспокойно ерзает под ней, часто дышит в ожидании. Светлые пряди липнут к потному лбу, и когда Фуриоза прикусывает внутреннюю сторону бедра, она не сдерживает гортанный стон.
Фуриоза выпрямляется, и Ангарад открывает глаза, ища ее взгляд. Глаза Ангарад затуманены от возбуждения, и Фуриоза помимо воли усмехается ей, поднимая ее ногу себе на плечо — касаясь ступни быстрым поцелуем. Ангарад не отводит взгляд, пока Фуриоза целует ее дальше — щиколотку, сгиб колена, вверх по мягкой плоти бедра. Она ведет вслед рукой и на мгновение останавливается, чувствуя под пальцами приподнятую, загрубевшую кожу.
Ангарад выгибается, когда она целует отметины, оставшиеся от пояса верности, и ее шепот — «пожалуйста» — приказ, которому Фуриоза не может не повиноваться. Она разводит бедра Ангарад и вдыхает ее запах, тяжелый от желания, прежде чем прижать палец к половым губам, чуть раздвигая их в стороны, и провести вдоль горячим, влажным языком. Ангарад стонет — громко, страстно, ее бедра сжимают голову Фуриозы стальными тисками.
Она дразнит бархатисто-гладкие складки Ангарад кончиком языка, легонько задевает языком клитор, а потом вбирает его в рот. Ангарад снова стонет, беспомощно впиваясь пальцами в волосы Фуриозы, когда ее палец медленно скользит внутрь Ангарад, раскрывая ее, позволяя ласкать ее языком — легкими, дразнящими прикосновениями, слыша, как ее стоны превращаются в судорожные вздохи.
На вкус она — соленая, как плоть, как пот, но Фуриозе это кажется слаще чистой воды. Она сглатывает и придвигается еще ближе, заставляя Ангарад хрипло вскрикивать, наслаждаясь тем, как Ангарад стискивает бедра, удерживая ее на месте, подается вперед в настойчивом ритме.
Припечатав поцелуем клитор, Фуриоза бросает взгляд вверх на Ангарад, не прекращая движений губ и языка. От одного ее вида по ней проходит волна глубокой, тяжелой дрожи, заставляя чувствовать пульсацию между собственных ног — от вида этой запрокинутой головы, тяжело вздымающейся груди, блестящей от пота кожи. Ангарад снова вскрикивает, ногти впиваются Фуриозе в спину, и та шипит в ответ. Притянув Фуриозу еще ближе и сжимая пальцы второй руки на ее затылке, Ангарад достигает финала с громким криком.
Она обессиленно откидывается на постель, пытаясь отдышаться, все еще бездумно перебирая пальцами короткие волосы Фуриозы. Прижавшись лбом к бедру Ангарад, Фуриоза тоже восстанавливает дыхание, облизывает губы, запоминая вкус своей возлюбленной.
Оставив последний поцелуй на подвздошной кости Ангарад, не отнимая пальцев от ненавистных отметин, оставленных слепой жадностью Джо, она сдвигается вверх, целуя губы Ангарад — и легко улыбается, когда те остаются мягкими и податливыми. Фуриоза отводит пряди слипшихся волос со лба Ангарад, и ее глаза открываются — она улыбается в ответ, тихой умиротворенной улыбкой.
Они не говорят ни слова. Вместо этого они только долго целуются, храня в себе бесценное знание о том, что, в конце концов, в этом мире есть не только ржавчина, кости и смерть.
@темы: перевожу слова через дорогу
-
-
20.03.2017 в 18:36-
-
20.03.2017 в 19:55Быстро, решительно понес!
Хотя «страшные вещи» интригуют (=
-
-
20.03.2017 в 20:01И вы еще сорориток хотели отнести. Но для того текста надо заявить персонажей.
А страшные вещи будут в личном общении