...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Название: Долгая ночь
Переводчик: Альре Сноу
Бета: myowlet
Оригинал: "The Long Night" by Aaron Dembski-Bowden (аудиодрама)
Размер: 5189 слов в оригинале
Персонажи: Яго Севатарион, НЖП, Темные Ангелы
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Севатар, Первый капитан легиона Повелителей Ночи, томится в плену на флагмане Темных Ангелов, пока их флот подходит к Ультрамару. Ему предстоит многое обдумать и пересмотреть вопросы своей верности.
Примечание от переводчика: очень, очень рекомендую послушать собственно аудиодраму. Озвучка по ролям, со звуковыми эффектами и вообще обалденная. скачать архив (78 Мб)
Для скачивания: rtf, pdf, txt
Голос девочки нарушает тишину:
— Яго? Ты еще жив?
Севатар сидит, прислонившись спиной к потрескивающему силовому барьеру, не обращая внимания на беспрестанные прикосновения энергетического поля. Вокруг него — только темнота. Не темнота бессолнечной ночи, но чернота столь абсолютная, что даже его глаза не в силах пронзить ее пелену.
Его держат в этой темной камере, убирая барьеры и включая осветительные шары всего на пятнадцать минут за каждый дневной цикл. В это время ему разрешают есть. Ему приносят питательную кашу с пресным химическим вкусом, которая прилипает к языку, как мокрые опилки. Каждый раз он усмехается своим тюремщикам и сообщает им, что это изысканнейшее блюдо из всех, какие ему доводилось пробовать, и что оно становится вкуснее с каждой трапезой.
Здесь, в темноте тюремной камеры, можно найти некоторое утешение. Чернота успокаивает его больные глаза, подобно прикосновению шелка к обнаженной коже. Но даже она, увы, бессильна против тяжелой пульсации, заполняющей его череп. С тех пор, как его схватили, только этот голос облегчает боль. Всего один голос среди многих — голоса убитых, извлеченные из его подсознания.
Севатар видел мертвых во сне сотню раз и больше. В первые мгновения после пробуждения он видит их глаза в темноте камеры и слышит эхо их криков в своей голове. Он знает, что все это — лишь иллюзия. В его долгом ночном бдении единственным верным спутником остается только скука. Мертвецы лежат в своих могилах и молча гниют, понеся справедливое наказание. То, что он слышит их в своих беспокойных снах — не более чем заплутавший отголосок его собственных неприкаянных видений.
— Яго? Ты еще жив?
Но с ней все иначе. Ее голос — единственный, который не исчезает даже после того, как он просыпается. Он звучит громче, чем любое другое эхо. Прошло много, очень много времени с тех пор, как он разговаривал с призраками, и он не уверен — умерла ли она именно в этой камере, осталась ли ее тень заключена в этих стенах. Может быть, ее убили где-то рядом, и теперь она приходит к нему, потому что ее дух чует его проклятье. Она тянется к нему — странное и любопытное дитя с колеблющимся голосом, говорящее с убийцей во мраке ночи. Он не уверен, понимает ли она вообще, что мертва.
— Яго?
— Я здесь.
Воздух холоден, и он чувствует, как из его носа течет кровь — горячая, густая и тягучая. Он вытирает ее тыльной стороной ладони.
— Я здесь, Альтани.
— Тебе снова больно?
Требуется немалое усилие, чтобы заговорить вопреки неотступному давлению в его голове. Но он все-таки выталкивает ложь из своих уст:
— Бывало и хуже.
— Кажется, что ты умираешь.
Он отвечает коротким смешком, но ничего не отрицает.
— Пока что я еще здесь. Чего ты хочешь?
— Просто поговорить. Мне одиноко.
— О, мне так жаль это слышать, малышка.
Он колеблется; ему уже неудобно, но все-таки он хочет задержать ее рядом еще ненадолго. Это, кажется, уже четвертый раз, когда она приходит к нему? Или пятый?
— Твой голос — единственный, которому я рад. Ты знала об этом?
— Я... я не понимаю. Ты слышишь другие голоса? Даже когда не спишь? Я думала, они приходят к тебе только во сне.
— Да — и нет, — он пожимает плечами в темноте; предельно бессмысленный жест.
В детстве он всегда слышал голоса. Отзвуки желания и гнева в черепах других людей, бормотание эмоций, бурлящих позади их глаз, хриплые песни городских ворон, дерущихся за еду. Хуже всего был шепот мертвецов: обжигающие вспышки чужих воспоминаний, когда он заглядывал в глаза какого-нибудь тела в сточной канаве. Невидимые голоса, со стоном умоляющие отомстить за них; удушающая алая боль в горле, которую он чувствовал, когда проходил под очередной жертвой Ночного Призрака, вывешенной на всеобщее обозрение, выпотрошенной и распятой.
Иногда они говорили с ним — в том безымянном промежутке между сном и сознанием. Телепатия, некромантия, психометрия — в тысячах цивилизаций существовали тысячи слов для обозначения подобного дара. Но никакие слова не имели значения. Вся музыка мыслящих разумов была открыта его слуху. До тех пор, пока легион не запечатал ее навек, оставив его в блаженной тишине. Больше он не слышал ни случайных чужих мыслей, ни настойчивых просьб убитых.
Но теперь мертвецы вновь начинают шептать. Печати, ограждающие его разум, ломаются.
— Яго? Ты слышишь другие голоса, когда не спишь?
— У меня есть... дар. Дар, которого я не желал. Который я очень, очень старался потерять.
— Я спрашиваю не об этом, Яго. Я знаю, что ты обладаешь талантом. Как бы иначе мы с тобой могли говорить?
От ее уверенного голоса по его коже пробегает дрожь, хотя она говорит так же спокойно и умиротворенно, как и всегда.
— Что ты за дитя, что можешь говорить с таким знанием о подобных вещах?
— Я наблюдаю... я слушаю. Не удивительно, что ты испытываешь такую боль. Ты и вправду стремился избавиться от своего таланта?
— Я пытался. И мне удалось — на какое-то время.
— От этого невозможно избавиться. Сама попытка калечит разум, сердце и душу.
— Я готов был рискнуть, Альтани.
— Но почему?
— Те из моих братьев, кто одарен шестым чувством — опустошенные и ожесточенные создания, вечно страдающие в своей меланхолии. Они не ведут легион Повелителей Ночи. Они не могут его вести. Погруженные в свое несчастье, они слишком ненадежны. И потому я предпочел похоронить этот дар вместо того, чтобы позволить ему вырасти. Мой отец и его советники помогли мне запечатать его. Они надеялись, что мой дар увянет в небрежении.
— Понимаю. Но вместо этого он убивает тебя.
— Бывает смерть и похуже.
Ты должна бы знать, думает он, но не говорит вслух. Мертвецы не любят, когда им напоминают, что они мертвы.
— Твой голос... сегодня звучит иначе, Яго. Значит ли это, что боль сильнее, чем была прежде?
— Да. Но твой голос облегчает ее. О чем ты хотела поговорить?
— У меня есть вопросы. Кто такой Принц Воронья?
Севатар делает вдох, позволяя ее голосу омыть его разум — так же, как темнота касается его плоти. Ее слова гасят безумный огонь, бушующий в его мыслях. Ни один из мертвых голосов в его снах не делает этого. Никто больше не приносит облегчение.
— Откуда ты взяла это имя, малышка — выдернула из моей головы?
— Нет. Ты сам назвал его в прошлый раз, когда боль мучала тебя. Ты простонал его. Кто такой Принц Воронья?
— Я. Так называют меня мои братья.
— Почему ты — принц птиц?
Еще один смешок вырывается из его пересохшего горла. Севатар откидывается назад, прислоняясь к силовому полю, чувствуя затылком его раздраженную вибрацию.
— Это... такой титул. Шутка... между мной и моими братьями. Вороны питаются трупами — а я оставляю много трупов.
Мертвая девочка ненадолго замолкает. Он все равно чувствует ее в глубине своих мыслей, даже когда она ничего не говорит. Ее присутствие похоже на лучи невидимых прожекторов. Он знает, когда за ним следит незримый призрачный взгляд.
Спустя несколько минут он зовет ее по имени:
— Альтани?
— Где твой родной мир, Яго?
Следующий вдох приправлен запахом его собственного кислого пота. Он бы многое отдал за возможность вымыться.
— Моего мира больше нет. Он мертв. Уничтожен годы назад.
— Как он назывался?
— Нострамо. Беззаконный мир и бессолнечный. Он сгорел не потому, что был признан виновным - но потому, что мы не сумели сохранить его невинным. Установленные нами законы рухнули, стоило нам отправиться прочь к звездам, и в порыве отчаянного стыда наш отец сжег дотла свидетельства своей неудачи.
— Твой отец убил собственный мир?!
— Он был не один. Каждый из наших кораблей выстрелил в планету. Я видел, как он отдал приказ с мостика "Прихода ночи". Мы обрушили смерть на город, где я был рожден. Ты когда-нибудь видела, как умирает целый мир, Альтани?
— Нет, никогда.
Ему не хватает дыхания; жар воспоминаний поглощает его.
— О, это прекрасное зрелище. Поистине прекрасное. Я никогда не видел ничего, что затронуло бы меня так же сильно, как в ту ночь, когда я наблюдал за гибелью своей планеты. Это — апофеоз разрушения. Ты уничтожаешь саму материю вселенной, разрывая на части небесное тело — камень, огонь и жизнь — которое сама галактика замыслила некогда создать. Ты видишь пылающую кровь мира в трещинах ломающихся тектонических плит.
В ответ на его ересь следует молчание. Он — предатель среди предателей, и его признание наконец услышано.
В конце концов голос мертвой девочки раздается снова — но теперь гораздо тише:
— Яго... я не понимаю тебя.
— Дело в том, что я — единственный простой человек в этой сложной галактике. Сейчас Империум горит в огне, и триллионы умирают в окопах амбиций Хоруса и в кострах лицемерия Императора! Провались они в бездну. Я плюю на них обоих! Повелители Ночи, так нас называли. Благородство во тьме. Да, именно там мы должны были оставаться. Я не солдат, чтобы беспрекословно подчиняться полководцам. Я — справедливость! Я — приговор! Я — наказание...
— Это — не то, что ты есть. Это — то, чем ты хотел бы быть. Чем ты должен был быть.
— У нас здесь не суд.
— Но кого ты судишь теперь? Кого ты наказываешь?
Прежде чем он успевает ответить, она добавляет еще одно — свой собственный приговор:
— Яго, на чьей ты стороне?
Севатар прижимается гудящим лбом к холодному каменному полу, не обращая внимания на кровь, текущую изо рта.
— Я ни на чьей стороне.
Снова — долгое, долгое молчание.
— Раньше ты пытался сбежать. Кажется, я знаю, почему ты прекратил попытки.
Он усмехается:
— Знаешь? Неужели?
— Ты считаешь, что заслуживаешь этого заключения. Это — справедливый приговор за все, что ты сделал. И потому ты сидишь один в темноте, пока твой мозг гниет в твоем собственном черепе, принимая это как свою казнь.
Он сглатывает, на мгновение не в силах сказать хоть слово.
— Как я уже говорил, я всего лишь простой...
— Кто-то идет!
Вспышка, пронзающая его череп острыми иглами — и она исчезает.
Кровь начинает течь из его уха. Такая же медленная и густая струйка, как та, что течет из носа.
Механический голос раздается откуда-то сверху:
— Прекращение работы.
Он привычно закрывает глаза, когда осветительные шары ярко вспыхивают. Пронзительный свет ослепляет даже его генетически улучшенное зрение. Силовое поле отключается с сухим щелчком, оставляя гудение заглушенного генератора.
Севатар поднимает голову и сидит в терпеливом спокойствии, не открывая глаз, пока дверь камеры открывается, со скрипом отъезжая в сторону. Они не должны видеть его слабость, они не должны заметить, как он страдает. Он встречает своих тюремщиков улыбкой, любезностью сравнимой с заржавленным клинком.
— О, уже наступило время обеда. Какое поразительное гостеприимство!
Его тюремщики давно уже перестали отвечать. Они молча стоят у двери в своей мерно гудящей силовой броне, механические суставы и машинные нервы которой взрыкивают при каждом движении. Даже не открывая глаз, он знает, что двое из них держат болтеры, нацеленные ему в голову, а третий, стоящий между ними, собирается опустить ведро каши на пол камеры. Он чувствует запах масел, которыми они смазывают оружие, и запах гари от благовоний, которые они сжигают на своих ночных бдениях.
— Прошу, передайте мои комплименты шеф-повару. Последнее... ведро, несомненно, удалось.
Он слышит сдвоенный щелчок — болтеры прижаты к наплечникам — и не может удержаться от улыбки, несмотря на то, что кровь холодеет в его жилах.
— Хм, это что-то новенькое. Могу я спросить, почему вы целитесь в меня?
— Мы слышали твой голос, прежде чем войти. Неужели безумие постигло великого мастера пыток так быстро — теперь, когда ты заключен в темнице?
— Похоже на то.
— С кем ты говорил, Севатар?
— С призраками, которые разделяют со мной камеру.
— Ты знаешь, что снова истекаешь кровью?
— О, неужели? Благодарю за заботу, кузен.
— Это не забота.
— Я знаю. А мне казалось, что ваш легион — из тех, где примарх научил вас вежливости... Можно мне наконец получить свою еду, о благородный рыцарь? Я так голоден.
Ему удается слегка разомкнуть веки — ровно на один тонкий лучик режущего света. Перед ним стоят три размытые фигуры, как он и ожидал; трое Темных Ангелов, облаченных в черные доспехи своего легиона. Его щедрые, заботливые тюремщики. Но почти сразу же он вынужден закрыть глаза — свет обжигает их хуже кислоты. Затем он обращается к первому из своих стражей:
— Я не видел тебя раньше. Я узнаю других, но не тебя. Что привело тебя в мои покои, кузен?
— Ты считаешь это забавным, предатель?
— Вы продолжаете называть меня так. Прояви толику уважения, Ангел. Я старше тебя по званию, между прочим.
Воин хмыкает с отвращением:
— Мы следим за тобой, Севатар.
— Учитывая, что я сижу в этой клетке, будто хищник в зверинце — не думаю, что это такое уж увлекательное зрелище. Не следует ли вам быть в другом месте, сражаться на вашей маленькой милой войне?
Они не реагируют на насмешку; как он и ожидал.
Темные Ангелы оставляют контейнер с протеиновой пастой на полу и исчезают за дверью. Севатар ждет, пока силовое поле, загудев, не включится снова. Только после этого он двигается — принимается жадно есть, словно животное, зачерпывая кашу ладонями.
На какое-то время он снова остается один, запихивая в рот питательную пасту. Наслаждаться в этом холодном химическом отсутствии вкуса решительно нечем.
— Яго?
— Обед... мм... подан. Ты не голодна, малышка? — он протягивает руку, предлагая темноте стекающую с пальцев протеиновую пасту. — Если хочешь, можем разделить эту великолепную трапезу.
— Нет, Яго. Пожалуйста, послушай меня. Рыцари Первого легиона — не слепцы. Они боятся, что с твоим разумом что-то не в порядке.
Он скалит влажно поблескивающие зубы в злой усмешке:
— Мне много раз говорили, что мой разум не в порядке. Боюсь, тебе придется уточнить, что именно.
— Они заметили кровь и твои страдания, и они догадываются о твоем секрете. Один из них обладает талантом. Он знает, что ты что-то скрываешь.
Чувствуя спокойствие и неожиданный холод, он облизывает губы:
— Один из них — псайкер? Но как... откуда ты это знаешь?
— Я чувствовала его здесь, вместе с нами. Он тянулся к тебе своим разумом. Так же, как я.
Значит, Первый легион теперь использует библиариев, чтобы следить за ним? Непредвиденная угроза, с которой нужно будет разобраться.
Но вовсе не Темные Ангелы заставляют его кровь застыть в жилах — настолько, насколько он способен испытывать страх с тех пор, как Восьмой легион изменил его.
— Альтани. Скажи мне кое-что, маленький призрак. Как ты умерла?
— Что? Я не мертва, Яго.
Он выдыхает сквозь сжатые зубы; его руки дрожат, такие беспомощные без оружия. Она в его голове, эта девочка, это существо — она пробралась в его голову.
— Кто ты такая?
— Альтани. Альтани Шеду, Второй голос Хора.
Хор. Понимание охватывает его черными ледяными когтями. Она вовсе не призрак, задержавшийся по эту сторону могилы, вовсе не дух девочки, умершей на борту флагмана Темных Ангелов, она...
— Астропат. Ты — астропат.
— Я думала, ты знаешь. Как иначе я могла бы дотянуться до тебя, если бы у меня не было таланта?
Он обнаруживает, что смеется — впервые за все время этого мучительного испытания; смеется, сквозь уходящую боль, над играми, в которые судьба так любит играть.
— Ты думал, что я мертва? Один из мертвых голосов, которые тебе снятся.
В его воображении она безлика, но сейчас он почти может представить ее невинное лицо с открытым от удивления ртом.
— Неважно, Альтани. Все это абсолютно неважно. Разве тебя не накажут за эти разговоры?
— Да, если об этом узнают. Но я — Второй голос, сильнейшая в Хоре. Я была бы Первым голосом, будь я старше.
Если это дитя поднялось до ранга Второго голоса — ее психическая сила должна быть невероятной. Несомненно, это делает ее весьма ценной в глазах ее хозяев, но Севатар не уверен, что она останется в безопасности, разговаривая так откровенно с пленным врагом.
— Но почему, девочка — почему ты рискуешь своей жизнью, разговаривая со мной?
— Я видела твои сны. Все мы чувствовали, как они вторгаются в нашу работу. Твои сны нарушают ритм астропатической песни Хора. Другие отвернулись прочь, оградили себя от боли твоего разума. Все, кроме меня.
— Почему?
— Потому что я поняла сквозь красную пелену твоих кошмаров — я могу облегчить твою боль. Я не могу научить тебя, как овладеть талантом, но я могу не дать ему убить тебя.
— Это что же, игра — так Первый легион забавляется с пленниками? — его ответ — нож, брошенный в темноту, режущее лезвие гнева. Он чувствует, как слова слетают с его языка подобно метательным кинжалам и вонзаются в нее, где бы она ни была. Но гнев затмевает те остатки чувства вины, на которые он способен. — Жалкая попытка взрастить во мне благодарность к союзникам моих тюремщиков? Или вы надеетесь сломать меня с помощью доброты, раз не удается сломать лишениями?
— Нет! Не поэтому. Ни по одной из этих причин.
— Тогда зачем?! Зачем тебе это делать?
Она не отступает перед его яростью.
— Посмотри на себя, Яго. Ты не можешь испытывать благодарность без подозрений. Ты не можешь даже понять, зачем кто-то стал бы помогать другому в нужде. Твой мир отравил тебя.
— Это не ответ.
— Не для тебя, нет. Ты искалечен, Яго — всегда думаешь только о себе, всегда судишь себя. Ты потерял право судить кого-то еще!
Ее слова обрушиваются на него с силой удара по голове. Он смотрит в темноту невидящими глазами, словно надеясь разглядеть ее там. Но она ускользает из его разума.
На этот раз — впервые — он бросается за ней в погоню, тянется своим нетренированным, инстинктивным шестым чувством, которое клялся никогда не использовать. Но она исчезает, и его бесплотные руки не могут найти ничего, кроме пустоты и тишины.
Дни проходят один за другим — в полном одиночестве. Боль сильна настолько, что он может лишь бессильно бормотать слова безумия, пока слюна течет из его рта медленными струйками. Едва не теряя сознание от давления внутри черепа, Севатар лежит в центре камеры; пальцы его левой руки подергиваются в преддверии очередной судороги. Боль выходит за пределы ощущений. Он может даже слышать ее — горячее и влажное внутри черепа, визг и скрип, как ногти, скребущие по фарфору.
Все, что он видит — красное; все, что он чувствует на вкус — кровь.
Иногда, в своих окрашенных мучениями снах, он слышит крики девочки. Она не отвечает, когда он зовет ее.
Двери открываются и закрываются, открываются и закрываются — он не считает, сколько раз. Он не насмехается над своими тюремщиками, не делает даже движения в сторону оставляемой ими пищи.
— Яго. Ты еще жив?
Он не поднимается. У него есть силы на это, но любое движение будит болезненный жар в его голове. Ответ змеиным шипением выскальзывает из его уст:
— Еще жив. Хотя бывало и лучше.
Боль начинает утихать. Он не знает, делает ли она это сознательно, или это просто ее голос так действует на его разум. Сейчас его это не волнует.
— Спасибо, — впервые за много лет он говорит это слово и действительно благодарен. — Я думал, ты не вернешься.
— Он поймал меня, Яго.
Севатар наконец замечает — напряжение в ее голосе, которого не было прежде, некое новое неудобство. Это заставляет его сосредоточиться, собирает его разрозненные мысли в клинок внимания. Несмотря на головокружение, он выпрямляется — одним медленным, плавным движением.
— Кто поймал тебя?
— Мой надзиратель. Мастер Хора, Первый голос. Он почувствовал наш контакт. Я думала, что я была достаточно осторожна...
— Тише, — вялость его речи исчезает, его голос становится столь же холодным, как его сосредоточение. — Они наказали тебя, ведь так?
— Да. И не в первый раз. Но теперь это позади.
— Расскажи мне. Расскажи мне все.
— У нас нет времени! Они идут за тобой. Они забирают тебя и твоих выживших братьев на тюремный транспорт.
— Нет, — Севатар поднимается на ноги прежде, чем осознает свое движение. Сильные руки — руки убийцы — скрючиваются когтями. Ему не хватает его верной алебарды, но он убил множество мужчин и женщин и без нее. — Нет. Я не покину этот корабль, пока ты не расскажешь мне, что они сделали с тобой, Альтани.
— Нет времени! Они идут!
Его голос обретает хищный, жадный и требовательный тон — напоминая о безглазых белых акулах из темнейших глубин Нострамо. Произнося слова и дотягиваясь до ее разума — жест, ничем не отличающийся от того, как вдыхают запах или обращаются к памяти — он использует связь между ними, чтобы вонзить свои мысли в ее далекое сознание.
— Расскажи мне.
Он ощущает ее тело где-то там, далеко — оболочка из избитой плоти и сломанных костей. В этот момент он знает, что они сделали с ней. ("А, вот и она. Держите ее.") Он чувствует абсолютно человеческую панику — побои, обрушивающиеся на беспомощное и слепое существо, не способное даже поднять руку, чтобы защититься от ударов. Он чувствует, как языки плети хлещут электрическими разрядами по его незащищенному доспехами телу. Он чувствует, как что-то поддается в его позвоночнике, сдвигается с хрустом — и онемение, которое следует за этим.
Он знает все. Ее наказание длилось семь дней и семь ночей. Она больше не может ходить, но, даже парализованная, она может приносить пользу. Астропату не нужны ноги, чтобы петь свою рожденную варпом песнь.
Севатар скалится при мысли об этом наказании. Это отвратительный приговор, подходящий разве что безумцам из марсианских Механикум — они делают подобное с непокорными рабами.
Он отпускает ее разум и поворачивается к двери. Теперь он слышит их. Их шаги отдаются эхом по железной палубе, и едва заметная дрожь пробегает по полу от ударов тяжелых сапог.
— Пусть приходят!
— Ты не сможешь драться с ними всеми.
— Я вовсе не собираюсь с ними драться. Ты сама говорила это, девочка — я заслужил это наказание.
В его словах нет ни жалости к себе, ни меланхолии, ни страдания. Только признание обвинения.
— Прекращение работы.
Севатар закрывает глаза, защищаясь от бритвенно-острого лезвия света, и не собирается их открывать. Шаги входят в его камеру. Он чувствует металлический запах движущихся суставов силовой брони. Ощущает на языке привкус изношенного в боях керамита.
— Кузены!
— Идем с нами, капитан Севатар.
— Разумеется. Могу я спросить, куда мы направляемся?
— Тюремный транспортник "Последний из братства". Ты можешь видеть? Или тебя придется тащить?
Севатар усмехается, приоткрывает глаза в узкие щели, преодолевая боль, обжигающую его сетчатку. Десятеро. Нет, двенадцать. Все вооружены мечами и болтерами.
— Мои глаза привыкнут через несколько секунд. Немного терпения, кузены.
Они благородно позволяют его глазам приспособиться к свету. Боль уменьшается, но не исчезает. Как бы то ни было, этого достаточно, чтобы он мог идти без посторонней помощи — вместо того, чтобы его позорно несли.
— Пошевеливайся, заключенный!
"Непобедимый разум" — корабль класса "Глориана", огромный космический город, и они проводят не меньше часа, пробираясь по его коридорам. Они проходят тоннели и переходы в молчании, нарушаемом лишь стуком бронированных сапог. Севатар так и не видит ни одного из своих братьев в сопровождении такого же конвоя. Похоже, Темные Ангелы не забывают о предосторожности.
Спустя некоторое время он чувствует, как девочка-астропат снова приближается, наблюдая за ним, как она делает это всегда. Наблюдая за ним — и не только.
— Яго.
Все двенадцать воинов останавливаются в ту же секунду, замирают на месте в боковом коридоре, залитом красноватым светом. Он — между ними — останавливается тоже, разглядывает каждого из них по очереди.
— Ты умрешь, если они заберут тебя на тюремный корабль. Я могу помочь тебе, но я не могу долго удерживать их.
— Как тебе это удается? Насколько же ты сильна, дитя?
— Один из них — библиарий. Он сопротивляется мне каждое мгновение, и его сила велика.
Севатар переводит взгляд на начало колонны конвоя. Черная броня первого из воинов покрыта тонкой гравировкой калибанских рун, и он не носит шлема — его лицо скрыто под капюшоном из белого полотна. Подходя ближе, капитан Повелителей Ночи видит искаженные усилием черты воина. Его веки дрожат от напряжения в незримой битве, и капли пота блестят на лбу Темного Ангела.
— Здравствуй, кузен. Не сопротивляйся, это займет всего секунду.
Библиарий мучительно медленно переводит на него свой колеблющийся взгляд:
— Нн... нет... ты...
Севатар выхватывает пистолет, висящий на бедре Темного Ангела, и всаживает болт между его глаз. Обезглавленное тело продолжает стоять, но он слышит облегченный вздох Альтани в своем разуме, швыряя пистолет на палубу.
— Тебе не обязательно было его убивать, Яго.
— Нет, но я решил, что это мне больше подходит.
— Ты недалеко от вспомогательной причальной палубы. Я могу помочь тебе пробраться на один из грузовых транспортов или буксиров, которые курсируют между судами на орбите Макрэгга. Ты можешь спрятаться на борту одного из военных кораблей...
— Малышка, хватит. Мне нужно знать только одно, — не прекращая говорить, он тянется к цепному мечу за спиной ближайшего из Темных Ангелов.
— Что?
Пальцы Севатара сжимаются на рукояти потрепанного в битвах клинка легионера. Он знает, что в ближайшем будущем его ждет долгий и трудный путь через вентиляционные системы корабля — и ей придется помочь ему, насколько она сможет. Но все это стоит того.
Справедливость. Приговор. Наказание.
— Просто скажи мне, где ты, Альтани. Я хочу услышать песнь твоего хора.
Сессия астропатического Хора: все двадцать его членов сообщаются в абсолютной гармонии, под огромным куполом, открывающим захватывающий вид на усеянное звездами небо. Обычно здесь все спокойно, и внутри двадцати запертых и покрытых ритуальной гравировкой гнозис-капсул тоже пока еще царит спокойствие. Капсулы герметично заперты, и в них не проникает ни воздух снаружи, ни пронзительный вой систем тревоги, которые сейчас заливают палубы лучами красных прожекторов. Астропаты продолжают спать, соединив свои разумы, в готовности выполнить желание своих повелителей — пробиться сквозь бушующий шторм и истратить свою энергию в очередной бесплодной попытке отправить сообщение к далекой Терре.
Только одно из дремлющих тел шевелится, хотя и не просыпается. Ее сознание колеблется на краю совершенного психического оркестра Хора, и она позволяет их голосам проходить сквозь нее, добавляя свою собственную гармонию в их общую песню.
Снаружи, за границами прикрепленных к стенам капсул, в покои Хора вторгается чужак. Севатар двигается среди разбегающихся слуг и рабов быстрым пружинящим шагом, не тратя на них ни единого движения клинка. Они значат для него не больше, чем насекомые — настолько ничтожны, словно их вообще не существует.
Он останавливается возле ее капсулы. Он знает, что у него есть в лучшем случае несколько секунд, и каждое мгновение, проведенное рядом с ней, потрачено зря — но все же он испытывает желание задержаться. Она спит внутри, девочка — почти ребенок — покрытая следами ударов, свернувшись в комочек на подушках капсулы. Спутанные волосы скрывают ее пустые глазницы.
Хотя она почти не шевелится в своей колыбели с замкнутой атмосферой, Севатар задерживается достаточно, чтобы заметить, как подергиваются кончики ее пальцев. Мягкие, гладкие пальцы, которые никогда не сомкнутся на рукояти оружия.
— Значит, вот как ты выглядишь? — в своей капсуле, похожей на гроб, девочка продолжает спать, отправляя слова в его разум. Она не говорит ни слова о сотнях шрамов, пересекающих его бледную кожу, ни о неестественной черноте его глаз. — Ты выглядишь усталым, Яго.
В ответ он лишь улыбается окровавленными губами.
Затем он исчезает. Долг зовет.
Цепной меч врубается в главную гнозис-капсулу Хора, исторгая оттуда кислород под давлением и брызгающие струи охладителя. Обитатель капсулы — изможденный, высохший, полностью седой человек по имени Нимок; ему тридцать стандартных терранских лет. Выглядит он на пятьдесят, а состояние его здоровья соответствует семидесяти. Астротелепатия — немилосердное занятие. Чем ярче горит разум, тем беспощаднее он пожирает ресурсы тела.
Он кричит в слепом ужасе, когда его вытаскивают из его колыбели. Но, несмотря на слабость, растерянность и ошеломляющую боль, инстинкты не покидают его полностью. Когда невероятно сильные руки вздергивают его в воздух, он тянется к плети на бедре — только чтобы обнаружить, что ее там уже нет.
В отличие от большинства астропатов, глазницы надзирателя не пусты. Грубая аугметика пощелкивает и вращается, пытаясь сфокусировать линзы, и наконец предоставляет ему искаженное изображение — огромного роста человек, которого он не знает, глядящий ему в лицо черными глазами, которые он не узнает, шепчущий голосом, который он никогда не слышал прежде:
— Я пришел за тобой.
Первые слова надзирателя Нимока после пробуждения — один-единственный вопрос. Он спрашивает о том, о чем могли бы спросить многие люди в его положении:
— Почему?
Его первое слово оказывается и последним. Севатар стягивает его горло его же собственной плетью, удушая беспомощную жертву тем самым оружием, которым Нимок избивал самую младшую участницу своего хора до тех пор, пока ее позвоночник не сломался.
Яго Севатарион — опытный убийца, он хорошо знает, сколько нужно применить силы, чтобы убить человека любым способом, который может представить разум смертного. Он душит Мастера астропатов медленно, едва ли не любя; его генетически усиленные мускулы почти не напрягаются — силы ровно столько, сколько нужно, чтобы продлить казнь и не сломать шею псайкера.
Психическая энергия надзирателя — безумная, потерявшая контроль — бессильно бьется в стены разума Повелителя Ночи, так же, как его тонкие пальцы бессильно царапают неподатливую кожу Севатара. Его глаза закатываются; лицо темнеет, становясь красным, пурпурным и наконец синим. Судороги превращаются в едва заметные подергивания и наконец прекращаются совсем.
Севатар не спешит его отпускать. Несмотря на все свои недостатки, когда дело касается долга, он весьма последователен. Высокие изукрашенные двери, запертые изнутри, наконец открываются, впуская фалангу рыцарей в черной броне. Темные Ангелы окружают его, поднимают болтеры, прицеливаясь. Севатар обращается к ним:
— Я — справедливость! — последним резким движением он ломает шею трупу и роняет его на палубу у своих босых ног. — Я — приговор! Я — наказание! И я сдаюсь.
Он сидит один в черной тишине, прислушиваясь к медленному ритму своего дыхания. Спокойствие окутывает его, спокойствие и холодное сосредоточение, которое ускользало от него на протяжении десятилетий. Теперь, когда он видит сны, ему не снятся мертвые — только бесконечная ночь между мирами. Бездонные глубины космоса, где тысячи угроз движутся прочь от света верных звезд. Владения ксеносов и чудовищ, изгнанных Великим Крестовым походом, которые все еще должны быть уничтожены раз и навсегда — истинные угрозы человечеству.
Наконец, он снова слышит голос девочки.
— Яго? Ты еще жив?
И в темноте своей камеры Севатар улыбается.
Переводчик: Альре Сноу
Бета: myowlet
Оригинал: "The Long Night" by Aaron Dembski-Bowden (аудиодрама)
Размер: 5189 слов в оригинале
Персонажи: Яго Севатарион, НЖП, Темные Ангелы
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Севатар, Первый капитан легиона Повелителей Ночи, томится в плену на флагмане Темных Ангелов, пока их флот подходит к Ультрамару. Ему предстоит многое обдумать и пересмотреть вопросы своей верности.
Примечание от переводчика: очень, очень рекомендую послушать собственно аудиодраму. Озвучка по ролям, со звуковыми эффектами и вообще обалденная. скачать архив (78 Мб)
Для скачивания: rtf, pdf, txt
Голос девочки нарушает тишину:
— Яго? Ты еще жив?
Севатар сидит, прислонившись спиной к потрескивающему силовому барьеру, не обращая внимания на беспрестанные прикосновения энергетического поля. Вокруг него — только темнота. Не темнота бессолнечной ночи, но чернота столь абсолютная, что даже его глаза не в силах пронзить ее пелену.
Его держат в этой темной камере, убирая барьеры и включая осветительные шары всего на пятнадцать минут за каждый дневной цикл. В это время ему разрешают есть. Ему приносят питательную кашу с пресным химическим вкусом, которая прилипает к языку, как мокрые опилки. Каждый раз он усмехается своим тюремщикам и сообщает им, что это изысканнейшее блюдо из всех, какие ему доводилось пробовать, и что оно становится вкуснее с каждой трапезой.
Здесь, в темноте тюремной камеры, можно найти некоторое утешение. Чернота успокаивает его больные глаза, подобно прикосновению шелка к обнаженной коже. Но даже она, увы, бессильна против тяжелой пульсации, заполняющей его череп. С тех пор, как его схватили, только этот голос облегчает боль. Всего один голос среди многих — голоса убитых, извлеченные из его подсознания.
Севатар видел мертвых во сне сотню раз и больше. В первые мгновения после пробуждения он видит их глаза в темноте камеры и слышит эхо их криков в своей голове. Он знает, что все это — лишь иллюзия. В его долгом ночном бдении единственным верным спутником остается только скука. Мертвецы лежат в своих могилах и молча гниют, понеся справедливое наказание. То, что он слышит их в своих беспокойных снах — не более чем заплутавший отголосок его собственных неприкаянных видений.
— Яго? Ты еще жив?
Но с ней все иначе. Ее голос — единственный, который не исчезает даже после того, как он просыпается. Он звучит громче, чем любое другое эхо. Прошло много, очень много времени с тех пор, как он разговаривал с призраками, и он не уверен — умерла ли она именно в этой камере, осталась ли ее тень заключена в этих стенах. Может быть, ее убили где-то рядом, и теперь она приходит к нему, потому что ее дух чует его проклятье. Она тянется к нему — странное и любопытное дитя с колеблющимся голосом, говорящее с убийцей во мраке ночи. Он не уверен, понимает ли она вообще, что мертва.
— Яго?
— Я здесь.
Воздух холоден, и он чувствует, как из его носа течет кровь — горячая, густая и тягучая. Он вытирает ее тыльной стороной ладони.
— Я здесь, Альтани.
— Тебе снова больно?
Требуется немалое усилие, чтобы заговорить вопреки неотступному давлению в его голове. Но он все-таки выталкивает ложь из своих уст:
— Бывало и хуже.
— Кажется, что ты умираешь.
Он отвечает коротким смешком, но ничего не отрицает.
— Пока что я еще здесь. Чего ты хочешь?
— Просто поговорить. Мне одиноко.
— О, мне так жаль это слышать, малышка.
Он колеблется; ему уже неудобно, но все-таки он хочет задержать ее рядом еще ненадолго. Это, кажется, уже четвертый раз, когда она приходит к нему? Или пятый?
— Твой голос — единственный, которому я рад. Ты знала об этом?
— Я... я не понимаю. Ты слышишь другие голоса? Даже когда не спишь? Я думала, они приходят к тебе только во сне.
— Да — и нет, — он пожимает плечами в темноте; предельно бессмысленный жест.
В детстве он всегда слышал голоса. Отзвуки желания и гнева в черепах других людей, бормотание эмоций, бурлящих позади их глаз, хриплые песни городских ворон, дерущихся за еду. Хуже всего был шепот мертвецов: обжигающие вспышки чужих воспоминаний, когда он заглядывал в глаза какого-нибудь тела в сточной канаве. Невидимые голоса, со стоном умоляющие отомстить за них; удушающая алая боль в горле, которую он чувствовал, когда проходил под очередной жертвой Ночного Призрака, вывешенной на всеобщее обозрение, выпотрошенной и распятой.
Иногда они говорили с ним — в том безымянном промежутке между сном и сознанием. Телепатия, некромантия, психометрия — в тысячах цивилизаций существовали тысячи слов для обозначения подобного дара. Но никакие слова не имели значения. Вся музыка мыслящих разумов была открыта его слуху. До тех пор, пока легион не запечатал ее навек, оставив его в блаженной тишине. Больше он не слышал ни случайных чужих мыслей, ни настойчивых просьб убитых.
Но теперь мертвецы вновь начинают шептать. Печати, ограждающие его разум, ломаются.
— Яго? Ты слышишь другие голоса, когда не спишь?
— У меня есть... дар. Дар, которого я не желал. Который я очень, очень старался потерять.
— Я спрашиваю не об этом, Яго. Я знаю, что ты обладаешь талантом. Как бы иначе мы с тобой могли говорить?
От ее уверенного голоса по его коже пробегает дрожь, хотя она говорит так же спокойно и умиротворенно, как и всегда.
— Что ты за дитя, что можешь говорить с таким знанием о подобных вещах?
— Я наблюдаю... я слушаю. Не удивительно, что ты испытываешь такую боль. Ты и вправду стремился избавиться от своего таланта?
— Я пытался. И мне удалось — на какое-то время.
— От этого невозможно избавиться. Сама попытка калечит разум, сердце и душу.
— Я готов был рискнуть, Альтани.
— Но почему?
— Те из моих братьев, кто одарен шестым чувством — опустошенные и ожесточенные создания, вечно страдающие в своей меланхолии. Они не ведут легион Повелителей Ночи. Они не могут его вести. Погруженные в свое несчастье, они слишком ненадежны. И потому я предпочел похоронить этот дар вместо того, чтобы позволить ему вырасти. Мой отец и его советники помогли мне запечатать его. Они надеялись, что мой дар увянет в небрежении.
— Понимаю. Но вместо этого он убивает тебя.
— Бывает смерть и похуже.
Ты должна бы знать, думает он, но не говорит вслух. Мертвецы не любят, когда им напоминают, что они мертвы.
— Твой голос... сегодня звучит иначе, Яго. Значит ли это, что боль сильнее, чем была прежде?
— Да. Но твой голос облегчает ее. О чем ты хотела поговорить?
— У меня есть вопросы. Кто такой Принц Воронья?
Севатар делает вдох, позволяя ее голосу омыть его разум — так же, как темнота касается его плоти. Ее слова гасят безумный огонь, бушующий в его мыслях. Ни один из мертвых голосов в его снах не делает этого. Никто больше не приносит облегчение.
— Откуда ты взяла это имя, малышка — выдернула из моей головы?
— Нет. Ты сам назвал его в прошлый раз, когда боль мучала тебя. Ты простонал его. Кто такой Принц Воронья?
— Я. Так называют меня мои братья.
— Почему ты — принц птиц?
Еще один смешок вырывается из его пересохшего горла. Севатар откидывается назад, прислоняясь к силовому полю, чувствуя затылком его раздраженную вибрацию.
— Это... такой титул. Шутка... между мной и моими братьями. Вороны питаются трупами — а я оставляю много трупов.
Мертвая девочка ненадолго замолкает. Он все равно чувствует ее в глубине своих мыслей, даже когда она ничего не говорит. Ее присутствие похоже на лучи невидимых прожекторов. Он знает, когда за ним следит незримый призрачный взгляд.
Спустя несколько минут он зовет ее по имени:
— Альтани?
— Где твой родной мир, Яго?
Следующий вдох приправлен запахом его собственного кислого пота. Он бы многое отдал за возможность вымыться.
— Моего мира больше нет. Он мертв. Уничтожен годы назад.
— Как он назывался?
— Нострамо. Беззаконный мир и бессолнечный. Он сгорел не потому, что был признан виновным - но потому, что мы не сумели сохранить его невинным. Установленные нами законы рухнули, стоило нам отправиться прочь к звездам, и в порыве отчаянного стыда наш отец сжег дотла свидетельства своей неудачи.
— Твой отец убил собственный мир?!
— Он был не один. Каждый из наших кораблей выстрелил в планету. Я видел, как он отдал приказ с мостика "Прихода ночи". Мы обрушили смерть на город, где я был рожден. Ты когда-нибудь видела, как умирает целый мир, Альтани?
— Нет, никогда.
Ему не хватает дыхания; жар воспоминаний поглощает его.
— О, это прекрасное зрелище. Поистине прекрасное. Я никогда не видел ничего, что затронуло бы меня так же сильно, как в ту ночь, когда я наблюдал за гибелью своей планеты. Это — апофеоз разрушения. Ты уничтожаешь саму материю вселенной, разрывая на части небесное тело — камень, огонь и жизнь — которое сама галактика замыслила некогда создать. Ты видишь пылающую кровь мира в трещинах ломающихся тектонических плит.
В ответ на его ересь следует молчание. Он — предатель среди предателей, и его признание наконец услышано.
В конце концов голос мертвой девочки раздается снова — но теперь гораздо тише:
— Яго... я не понимаю тебя.
— Дело в том, что я — единственный простой человек в этой сложной галактике. Сейчас Империум горит в огне, и триллионы умирают в окопах амбиций Хоруса и в кострах лицемерия Императора! Провались они в бездну. Я плюю на них обоих! Повелители Ночи, так нас называли. Благородство во тьме. Да, именно там мы должны были оставаться. Я не солдат, чтобы беспрекословно подчиняться полководцам. Я — справедливость! Я — приговор! Я — наказание...
— Это — не то, что ты есть. Это — то, чем ты хотел бы быть. Чем ты должен был быть.
— У нас здесь не суд.
— Но кого ты судишь теперь? Кого ты наказываешь?
Прежде чем он успевает ответить, она добавляет еще одно — свой собственный приговор:
— Яго, на чьей ты стороне?
Севатар прижимается гудящим лбом к холодному каменному полу, не обращая внимания на кровь, текущую изо рта.
— Я ни на чьей стороне.
Снова — долгое, долгое молчание.
— Раньше ты пытался сбежать. Кажется, я знаю, почему ты прекратил попытки.
Он усмехается:
— Знаешь? Неужели?
— Ты считаешь, что заслуживаешь этого заключения. Это — справедливый приговор за все, что ты сделал. И потому ты сидишь один в темноте, пока твой мозг гниет в твоем собственном черепе, принимая это как свою казнь.
Он сглатывает, на мгновение не в силах сказать хоть слово.
— Как я уже говорил, я всего лишь простой...
— Кто-то идет!
Вспышка, пронзающая его череп острыми иглами — и она исчезает.
Кровь начинает течь из его уха. Такая же медленная и густая струйка, как та, что течет из носа.
Механический голос раздается откуда-то сверху:
— Прекращение работы.
Он привычно закрывает глаза, когда осветительные шары ярко вспыхивают. Пронзительный свет ослепляет даже его генетически улучшенное зрение. Силовое поле отключается с сухим щелчком, оставляя гудение заглушенного генератора.
Севатар поднимает голову и сидит в терпеливом спокойствии, не открывая глаз, пока дверь камеры открывается, со скрипом отъезжая в сторону. Они не должны видеть его слабость, они не должны заметить, как он страдает. Он встречает своих тюремщиков улыбкой, любезностью сравнимой с заржавленным клинком.
— О, уже наступило время обеда. Какое поразительное гостеприимство!
Его тюремщики давно уже перестали отвечать. Они молча стоят у двери в своей мерно гудящей силовой броне, механические суставы и машинные нервы которой взрыкивают при каждом движении. Даже не открывая глаз, он знает, что двое из них держат болтеры, нацеленные ему в голову, а третий, стоящий между ними, собирается опустить ведро каши на пол камеры. Он чувствует запах масел, которыми они смазывают оружие, и запах гари от благовоний, которые они сжигают на своих ночных бдениях.
— Прошу, передайте мои комплименты шеф-повару. Последнее... ведро, несомненно, удалось.
Он слышит сдвоенный щелчок — болтеры прижаты к наплечникам — и не может удержаться от улыбки, несмотря на то, что кровь холодеет в его жилах.
— Хм, это что-то новенькое. Могу я спросить, почему вы целитесь в меня?
— Мы слышали твой голос, прежде чем войти. Неужели безумие постигло великого мастера пыток так быстро — теперь, когда ты заключен в темнице?
— Похоже на то.
— С кем ты говорил, Севатар?
— С призраками, которые разделяют со мной камеру.
— Ты знаешь, что снова истекаешь кровью?
— О, неужели? Благодарю за заботу, кузен.
— Это не забота.
— Я знаю. А мне казалось, что ваш легион — из тех, где примарх научил вас вежливости... Можно мне наконец получить свою еду, о благородный рыцарь? Я так голоден.
Ему удается слегка разомкнуть веки — ровно на один тонкий лучик режущего света. Перед ним стоят три размытые фигуры, как он и ожидал; трое Темных Ангелов, облаченных в черные доспехи своего легиона. Его щедрые, заботливые тюремщики. Но почти сразу же он вынужден закрыть глаза — свет обжигает их хуже кислоты. Затем он обращается к первому из своих стражей:
— Я не видел тебя раньше. Я узнаю других, но не тебя. Что привело тебя в мои покои, кузен?
— Ты считаешь это забавным, предатель?
— Вы продолжаете называть меня так. Прояви толику уважения, Ангел. Я старше тебя по званию, между прочим.
Воин хмыкает с отвращением:
— Мы следим за тобой, Севатар.
— Учитывая, что я сижу в этой клетке, будто хищник в зверинце — не думаю, что это такое уж увлекательное зрелище. Не следует ли вам быть в другом месте, сражаться на вашей маленькой милой войне?
Они не реагируют на насмешку; как он и ожидал.
Темные Ангелы оставляют контейнер с протеиновой пастой на полу и исчезают за дверью. Севатар ждет, пока силовое поле, загудев, не включится снова. Только после этого он двигается — принимается жадно есть, словно животное, зачерпывая кашу ладонями.
На какое-то время он снова остается один, запихивая в рот питательную пасту. Наслаждаться в этом холодном химическом отсутствии вкуса решительно нечем.
— Яго?
— Обед... мм... подан. Ты не голодна, малышка? — он протягивает руку, предлагая темноте стекающую с пальцев протеиновую пасту. — Если хочешь, можем разделить эту великолепную трапезу.
— Нет, Яго. Пожалуйста, послушай меня. Рыцари Первого легиона — не слепцы. Они боятся, что с твоим разумом что-то не в порядке.
Он скалит влажно поблескивающие зубы в злой усмешке:
— Мне много раз говорили, что мой разум не в порядке. Боюсь, тебе придется уточнить, что именно.
— Они заметили кровь и твои страдания, и они догадываются о твоем секрете. Один из них обладает талантом. Он знает, что ты что-то скрываешь.
Чувствуя спокойствие и неожиданный холод, он облизывает губы:
— Один из них — псайкер? Но как... откуда ты это знаешь?
— Я чувствовала его здесь, вместе с нами. Он тянулся к тебе своим разумом. Так же, как я.
Значит, Первый легион теперь использует библиариев, чтобы следить за ним? Непредвиденная угроза, с которой нужно будет разобраться.
Но вовсе не Темные Ангелы заставляют его кровь застыть в жилах — настолько, насколько он способен испытывать страх с тех пор, как Восьмой легион изменил его.
— Альтани. Скажи мне кое-что, маленький призрак. Как ты умерла?
— Что? Я не мертва, Яго.
Он выдыхает сквозь сжатые зубы; его руки дрожат, такие беспомощные без оружия. Она в его голове, эта девочка, это существо — она пробралась в его голову.
— Кто ты такая?
— Альтани. Альтани Шеду, Второй голос Хора.
Хор. Понимание охватывает его черными ледяными когтями. Она вовсе не призрак, задержавшийся по эту сторону могилы, вовсе не дух девочки, умершей на борту флагмана Темных Ангелов, она...
— Астропат. Ты — астропат.
— Я думала, ты знаешь. Как иначе я могла бы дотянуться до тебя, если бы у меня не было таланта?
Он обнаруживает, что смеется — впервые за все время этого мучительного испытания; смеется, сквозь уходящую боль, над играми, в которые судьба так любит играть.
— Ты думал, что я мертва? Один из мертвых голосов, которые тебе снятся.
В его воображении она безлика, но сейчас он почти может представить ее невинное лицо с открытым от удивления ртом.
— Неважно, Альтани. Все это абсолютно неважно. Разве тебя не накажут за эти разговоры?
— Да, если об этом узнают. Но я — Второй голос, сильнейшая в Хоре. Я была бы Первым голосом, будь я старше.
Если это дитя поднялось до ранга Второго голоса — ее психическая сила должна быть невероятной. Несомненно, это делает ее весьма ценной в глазах ее хозяев, но Севатар не уверен, что она останется в безопасности, разговаривая так откровенно с пленным врагом.
— Но почему, девочка — почему ты рискуешь своей жизнью, разговаривая со мной?
— Я видела твои сны. Все мы чувствовали, как они вторгаются в нашу работу. Твои сны нарушают ритм астропатической песни Хора. Другие отвернулись прочь, оградили себя от боли твоего разума. Все, кроме меня.
— Почему?
— Потому что я поняла сквозь красную пелену твоих кошмаров — я могу облегчить твою боль. Я не могу научить тебя, как овладеть талантом, но я могу не дать ему убить тебя.
— Это что же, игра — так Первый легион забавляется с пленниками? — его ответ — нож, брошенный в темноту, режущее лезвие гнева. Он чувствует, как слова слетают с его языка подобно метательным кинжалам и вонзаются в нее, где бы она ни была. Но гнев затмевает те остатки чувства вины, на которые он способен. — Жалкая попытка взрастить во мне благодарность к союзникам моих тюремщиков? Или вы надеетесь сломать меня с помощью доброты, раз не удается сломать лишениями?
— Нет! Не поэтому. Ни по одной из этих причин.
— Тогда зачем?! Зачем тебе это делать?
Она не отступает перед его яростью.
— Посмотри на себя, Яго. Ты не можешь испытывать благодарность без подозрений. Ты не можешь даже понять, зачем кто-то стал бы помогать другому в нужде. Твой мир отравил тебя.
— Это не ответ.
— Не для тебя, нет. Ты искалечен, Яго — всегда думаешь только о себе, всегда судишь себя. Ты потерял право судить кого-то еще!
Ее слова обрушиваются на него с силой удара по голове. Он смотрит в темноту невидящими глазами, словно надеясь разглядеть ее там. Но она ускользает из его разума.
На этот раз — впервые — он бросается за ней в погоню, тянется своим нетренированным, инстинктивным шестым чувством, которое клялся никогда не использовать. Но она исчезает, и его бесплотные руки не могут найти ничего, кроме пустоты и тишины.
Дни проходят один за другим — в полном одиночестве. Боль сильна настолько, что он может лишь бессильно бормотать слова безумия, пока слюна течет из его рта медленными струйками. Едва не теряя сознание от давления внутри черепа, Севатар лежит в центре камеры; пальцы его левой руки подергиваются в преддверии очередной судороги. Боль выходит за пределы ощущений. Он может даже слышать ее — горячее и влажное внутри черепа, визг и скрип, как ногти, скребущие по фарфору.
Все, что он видит — красное; все, что он чувствует на вкус — кровь.
Иногда, в своих окрашенных мучениями снах, он слышит крики девочки. Она не отвечает, когда он зовет ее.
Двери открываются и закрываются, открываются и закрываются — он не считает, сколько раз. Он не насмехается над своими тюремщиками, не делает даже движения в сторону оставляемой ими пищи.
— Яго. Ты еще жив?
Он не поднимается. У него есть силы на это, но любое движение будит болезненный жар в его голове. Ответ змеиным шипением выскальзывает из его уст:
— Еще жив. Хотя бывало и лучше.
Боль начинает утихать. Он не знает, делает ли она это сознательно, или это просто ее голос так действует на его разум. Сейчас его это не волнует.
— Спасибо, — впервые за много лет он говорит это слово и действительно благодарен. — Я думал, ты не вернешься.
— Он поймал меня, Яго.
Севатар наконец замечает — напряжение в ее голосе, которого не было прежде, некое новое неудобство. Это заставляет его сосредоточиться, собирает его разрозненные мысли в клинок внимания. Несмотря на головокружение, он выпрямляется — одним медленным, плавным движением.
— Кто поймал тебя?
— Мой надзиратель. Мастер Хора, Первый голос. Он почувствовал наш контакт. Я думала, что я была достаточно осторожна...
— Тише, — вялость его речи исчезает, его голос становится столь же холодным, как его сосредоточение. — Они наказали тебя, ведь так?
— Да. И не в первый раз. Но теперь это позади.
— Расскажи мне. Расскажи мне все.
— У нас нет времени! Они идут за тобой. Они забирают тебя и твоих выживших братьев на тюремный транспорт.
— Нет, — Севатар поднимается на ноги прежде, чем осознает свое движение. Сильные руки — руки убийцы — скрючиваются когтями. Ему не хватает его верной алебарды, но он убил множество мужчин и женщин и без нее. — Нет. Я не покину этот корабль, пока ты не расскажешь мне, что они сделали с тобой, Альтани.
— Нет времени! Они идут!
Его голос обретает хищный, жадный и требовательный тон — напоминая о безглазых белых акулах из темнейших глубин Нострамо. Произнося слова и дотягиваясь до ее разума — жест, ничем не отличающийся от того, как вдыхают запах или обращаются к памяти — он использует связь между ними, чтобы вонзить свои мысли в ее далекое сознание.
— Расскажи мне.
Он ощущает ее тело где-то там, далеко — оболочка из избитой плоти и сломанных костей. В этот момент он знает, что они сделали с ней. ("А, вот и она. Держите ее.") Он чувствует абсолютно человеческую панику — побои, обрушивающиеся на беспомощное и слепое существо, не способное даже поднять руку, чтобы защититься от ударов. Он чувствует, как языки плети хлещут электрическими разрядами по его незащищенному доспехами телу. Он чувствует, как что-то поддается в его позвоночнике, сдвигается с хрустом — и онемение, которое следует за этим.
Он знает все. Ее наказание длилось семь дней и семь ночей. Она больше не может ходить, но, даже парализованная, она может приносить пользу. Астропату не нужны ноги, чтобы петь свою рожденную варпом песнь.
Севатар скалится при мысли об этом наказании. Это отвратительный приговор, подходящий разве что безумцам из марсианских Механикум — они делают подобное с непокорными рабами.
Он отпускает ее разум и поворачивается к двери. Теперь он слышит их. Их шаги отдаются эхом по железной палубе, и едва заметная дрожь пробегает по полу от ударов тяжелых сапог.
— Пусть приходят!
— Ты не сможешь драться с ними всеми.
— Я вовсе не собираюсь с ними драться. Ты сама говорила это, девочка — я заслужил это наказание.
В его словах нет ни жалости к себе, ни меланхолии, ни страдания. Только признание обвинения.
— Прекращение работы.
Севатар закрывает глаза, защищаясь от бритвенно-острого лезвия света, и не собирается их открывать. Шаги входят в его камеру. Он чувствует металлический запах движущихся суставов силовой брони. Ощущает на языке привкус изношенного в боях керамита.
— Кузены!
— Идем с нами, капитан Севатар.
— Разумеется. Могу я спросить, куда мы направляемся?
— Тюремный транспортник "Последний из братства". Ты можешь видеть? Или тебя придется тащить?
Севатар усмехается, приоткрывает глаза в узкие щели, преодолевая боль, обжигающую его сетчатку. Десятеро. Нет, двенадцать. Все вооружены мечами и болтерами.
— Мои глаза привыкнут через несколько секунд. Немного терпения, кузены.
Они благородно позволяют его глазам приспособиться к свету. Боль уменьшается, но не исчезает. Как бы то ни было, этого достаточно, чтобы он мог идти без посторонней помощи — вместо того, чтобы его позорно несли.
— Пошевеливайся, заключенный!
"Непобедимый разум" — корабль класса "Глориана", огромный космический город, и они проводят не меньше часа, пробираясь по его коридорам. Они проходят тоннели и переходы в молчании, нарушаемом лишь стуком бронированных сапог. Севатар так и не видит ни одного из своих братьев в сопровождении такого же конвоя. Похоже, Темные Ангелы не забывают о предосторожности.
Спустя некоторое время он чувствует, как девочка-астропат снова приближается, наблюдая за ним, как она делает это всегда. Наблюдая за ним — и не только.
— Яго.
Все двенадцать воинов останавливаются в ту же секунду, замирают на месте в боковом коридоре, залитом красноватым светом. Он — между ними — останавливается тоже, разглядывает каждого из них по очереди.
— Ты умрешь, если они заберут тебя на тюремный корабль. Я могу помочь тебе, но я не могу долго удерживать их.
— Как тебе это удается? Насколько же ты сильна, дитя?
— Один из них — библиарий. Он сопротивляется мне каждое мгновение, и его сила велика.
Севатар переводит взгляд на начало колонны конвоя. Черная броня первого из воинов покрыта тонкой гравировкой калибанских рун, и он не носит шлема — его лицо скрыто под капюшоном из белого полотна. Подходя ближе, капитан Повелителей Ночи видит искаженные усилием черты воина. Его веки дрожат от напряжения в незримой битве, и капли пота блестят на лбу Темного Ангела.
— Здравствуй, кузен. Не сопротивляйся, это займет всего секунду.
Библиарий мучительно медленно переводит на него свой колеблющийся взгляд:
— Нн... нет... ты...
Севатар выхватывает пистолет, висящий на бедре Темного Ангела, и всаживает болт между его глаз. Обезглавленное тело продолжает стоять, но он слышит облегченный вздох Альтани в своем разуме, швыряя пистолет на палубу.
— Тебе не обязательно было его убивать, Яго.
— Нет, но я решил, что это мне больше подходит.
— Ты недалеко от вспомогательной причальной палубы. Я могу помочь тебе пробраться на один из грузовых транспортов или буксиров, которые курсируют между судами на орбите Макрэгга. Ты можешь спрятаться на борту одного из военных кораблей...
— Малышка, хватит. Мне нужно знать только одно, — не прекращая говорить, он тянется к цепному мечу за спиной ближайшего из Темных Ангелов.
— Что?
Пальцы Севатара сжимаются на рукояти потрепанного в битвах клинка легионера. Он знает, что в ближайшем будущем его ждет долгий и трудный путь через вентиляционные системы корабля — и ей придется помочь ему, насколько она сможет. Но все это стоит того.
Справедливость. Приговор. Наказание.
— Просто скажи мне, где ты, Альтани. Я хочу услышать песнь твоего хора.
Сессия астропатического Хора: все двадцать его членов сообщаются в абсолютной гармонии, под огромным куполом, открывающим захватывающий вид на усеянное звездами небо. Обычно здесь все спокойно, и внутри двадцати запертых и покрытых ритуальной гравировкой гнозис-капсул тоже пока еще царит спокойствие. Капсулы герметично заперты, и в них не проникает ни воздух снаружи, ни пронзительный вой систем тревоги, которые сейчас заливают палубы лучами красных прожекторов. Астропаты продолжают спать, соединив свои разумы, в готовности выполнить желание своих повелителей — пробиться сквозь бушующий шторм и истратить свою энергию в очередной бесплодной попытке отправить сообщение к далекой Терре.
Только одно из дремлющих тел шевелится, хотя и не просыпается. Ее сознание колеблется на краю совершенного психического оркестра Хора, и она позволяет их голосам проходить сквозь нее, добавляя свою собственную гармонию в их общую песню.
Снаружи, за границами прикрепленных к стенам капсул, в покои Хора вторгается чужак. Севатар двигается среди разбегающихся слуг и рабов быстрым пружинящим шагом, не тратя на них ни единого движения клинка. Они значат для него не больше, чем насекомые — настолько ничтожны, словно их вообще не существует.
Он останавливается возле ее капсулы. Он знает, что у него есть в лучшем случае несколько секунд, и каждое мгновение, проведенное рядом с ней, потрачено зря — но все же он испытывает желание задержаться. Она спит внутри, девочка — почти ребенок — покрытая следами ударов, свернувшись в комочек на подушках капсулы. Спутанные волосы скрывают ее пустые глазницы.
Хотя она почти не шевелится в своей колыбели с замкнутой атмосферой, Севатар задерживается достаточно, чтобы заметить, как подергиваются кончики ее пальцев. Мягкие, гладкие пальцы, которые никогда не сомкнутся на рукояти оружия.
— Значит, вот как ты выглядишь? — в своей капсуле, похожей на гроб, девочка продолжает спать, отправляя слова в его разум. Она не говорит ни слова о сотнях шрамов, пересекающих его бледную кожу, ни о неестественной черноте его глаз. — Ты выглядишь усталым, Яго.
В ответ он лишь улыбается окровавленными губами.
Затем он исчезает. Долг зовет.
Цепной меч врубается в главную гнозис-капсулу Хора, исторгая оттуда кислород под давлением и брызгающие струи охладителя. Обитатель капсулы — изможденный, высохший, полностью седой человек по имени Нимок; ему тридцать стандартных терранских лет. Выглядит он на пятьдесят, а состояние его здоровья соответствует семидесяти. Астротелепатия — немилосердное занятие. Чем ярче горит разум, тем беспощаднее он пожирает ресурсы тела.
Он кричит в слепом ужасе, когда его вытаскивают из его колыбели. Но, несмотря на слабость, растерянность и ошеломляющую боль, инстинкты не покидают его полностью. Когда невероятно сильные руки вздергивают его в воздух, он тянется к плети на бедре — только чтобы обнаружить, что ее там уже нет.
В отличие от большинства астропатов, глазницы надзирателя не пусты. Грубая аугметика пощелкивает и вращается, пытаясь сфокусировать линзы, и наконец предоставляет ему искаженное изображение — огромного роста человек, которого он не знает, глядящий ему в лицо черными глазами, которые он не узнает, шепчущий голосом, который он никогда не слышал прежде:
— Я пришел за тобой.
Первые слова надзирателя Нимока после пробуждения — один-единственный вопрос. Он спрашивает о том, о чем могли бы спросить многие люди в его положении:
— Почему?
Его первое слово оказывается и последним. Севатар стягивает его горло его же собственной плетью, удушая беспомощную жертву тем самым оружием, которым Нимок избивал самую младшую участницу своего хора до тех пор, пока ее позвоночник не сломался.
Яго Севатарион — опытный убийца, он хорошо знает, сколько нужно применить силы, чтобы убить человека любым способом, который может представить разум смертного. Он душит Мастера астропатов медленно, едва ли не любя; его генетически усиленные мускулы почти не напрягаются — силы ровно столько, сколько нужно, чтобы продлить казнь и не сломать шею псайкера.
Психическая энергия надзирателя — безумная, потерявшая контроль — бессильно бьется в стены разума Повелителя Ночи, так же, как его тонкие пальцы бессильно царапают неподатливую кожу Севатара. Его глаза закатываются; лицо темнеет, становясь красным, пурпурным и наконец синим. Судороги превращаются в едва заметные подергивания и наконец прекращаются совсем.
Севатар не спешит его отпускать. Несмотря на все свои недостатки, когда дело касается долга, он весьма последователен. Высокие изукрашенные двери, запертые изнутри, наконец открываются, впуская фалангу рыцарей в черной броне. Темные Ангелы окружают его, поднимают болтеры, прицеливаясь. Севатар обращается к ним:
— Я — справедливость! — последним резким движением он ломает шею трупу и роняет его на палубу у своих босых ног. — Я — приговор! Я — наказание! И я сдаюсь.
Он сидит один в черной тишине, прислушиваясь к медленному ритму своего дыхания. Спокойствие окутывает его, спокойствие и холодное сосредоточение, которое ускользало от него на протяжении десятилетий. Теперь, когда он видит сны, ему не снятся мертвые — только бесконечная ночь между мирами. Бездонные глубины космоса, где тысячи угроз движутся прочь от света верных звезд. Владения ксеносов и чудовищ, изгнанных Великим Крестовым походом, которые все еще должны быть уничтожены раз и навсегда — истинные угрозы человечеству.
Наконец, он снова слышит голос девочки.
— Яго? Ты еще жив?
И в темноте своей камеры Севатар улыбается.
@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous
-
-
21.03.2015 в 06:20-
-
21.03.2015 в 06:26Между прочим, вам я ссылку еще перед выкладкой давал (=
Аудиодрамы вообще у BL классные, но тут такой Севатар, просто мимими ^_^
-
-
21.03.2015 в 06:35выжитьуспеть то, это, вон там добить... уфф!сорри, я какая-то совка-сплюшка просто
-
-
22.03.2015 в 02:25А уж как он пастой чавкает...
-
-
22.03.2015 в 02:27Я уже не говорю о том, как он пастой чавкает...
-
-
22.03.2015 в 11:18Обычно я игнорирую подобного рода комментарии, но поскольку это все-таки мой дайрик, то позволю себе не. Впрочем, слов тоже нет, придется ограничиться жестом: *facepalm.jpg*
-
-
22.03.2015 в 15:30-
-
24.03.2015 в 22:51Обожечки... Четверо. И Пятый. Аудиодрама
про Мрачного Севу и Юную Девувеликолепна.А некоторые выступления в этом треде мне очень напоминают вот это стихотворение. Особенно заключительную часть.
-
-
25.03.2015 в 00:06На сём я почтительно умолкаю и удаляюсь из дискуссии, дабы не портить удовольствие истинным ценителям.