...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Один из самых любимых текстов с этой ФБ. Я технофил, да. Но ведь такие прекрасные железяки, просто невозможные (=.
Название: Хорошо меж подводных стеблей
Оригинал: "and it's peaceful in the deep", автор — theviolonist; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 2149 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: егеря
Категория: джен
Жанр: психоделика
Рейтинг: G
Краткое содержание: У машин тоже есть сердце.
Примечание: 1. мыслящие егеря
2. название — отсылка к этому стихотворению
3. название оригинала — отсылка к этой песне
Предупреждение: Поток сознания. Нечеловеческого сознания.
Они медленно просыпаются, появляясь на свет совсем не так, как их создатели: сперва конечности, костяшки пальцев, колени; потом — руки и ноги, тяжелый металл, дремлющая сила; потом — все остальное, голова, реакторы, пушки, клинки, цепные лезвия, сотни разновидностей оружия, которое они не держат в руках, но содержат в себе, делают своей неотъемлемой частью; и наконец — сердце.
Тогда все начинается. Сердце -
бум бум
сердце — оно бьется и сияет, и в будущем обретет тысячу признаков, по которым будут определять его состояние, несмотря на то, что у него уже есть бесконечное множество имен, и знамен, и символов — сердце. И что куда важнее — факт, который ученые не замечают, или не желают замечать, потому что они боятся, потому что они повидали достаточно чудовищ и знают, что случается с рабами, история повторяется и все такое [и к тому же, как бы они могли на самом деле справиться с трехсотфутовым ожившим роботом, как], куда важнее этот вопрос, только этот:
есть ли создание с живым сердцем, которое не боится умереть?
Первая серия едва успевает очнуться ото сна, когда они погибают — почти все из них. Волна чудовищ, соединенных коллективным разумом — так будут говорить позже, отказываясь добавить: "не так уж отличающихся" — уничтожает их: быстро, жестоко, не зная жалости или милосердия, даже не задумываясь. Они крушат металл брони так же, как крушат стены зданий; егеря — создания рук человеческих, и потому они не кричат, не издают ни звука, только рассыпаются на части, а пилотам достается вся тяжесть их боли, вся ошеломляющая тоска существа, падающего лицом вперед в океан. Егеря и их пилоты. Если бы кто-нибудь из них выбрался из-под обломков, выплыл бы на поверхность, несмотря на раны и пробитый череп, он бы сказал в благоговейном ужасе и почти неразличимо: они живые.
Конечно же, они живые. А кого нельзя считать живым в эти дни, в эпоху чудовищ и гигантов? Кто — не живой? Может, это как раз люди — крошечные люди — может, именно поэтому они теряют присутствие духа, проигрывают битвы, проигрывают войну. Может, им стоит прекратить сражаться, стоит спрятаться в одном из своих шаттердомов и позволить взрослым разобраться с делами.
И пилоты чувствуют это, чувствуют их восхищение: когда ты впервые ступаешь в егеря, которого тебе дали, которого ты выбрал — егеря, который выбрал тебя — и ты сжимаешь пальцы в кулак, и — вот оно! — и ты думаешь (как когда-то, когда трехлетний ты стоял перед зеркалом и пытался понять, почему тот, кто на той стороне и так удивительно похож на тебя, делает то же самое, только наоборот) ты думаешь, а что, если он продолжает двигаться и без тебя, если он танцует всю ночи напролет, отбивая ритм многотонными ногами.
У егерей нет воспоминаний. Если бы они были —
звук. огонь. "это начало революции, маршал. с этим мы сможем выиграть войну. я уверен, мы сможем." "да, конечно, но давайте сначала выиграем войну, а потом будем уверены." еще огонь. сердце. бум бум. дрифт. воспоминания. гравий. металл. ядерные реакции пушки броня интерфейс дрифт дрифт ДРИФТ. пилоты. друзья. огонь. вода. враги (чудовища). "когда ты впервые ступаешь в егеря -" "не провались в кроличью нору, мако." орудия стреляют. огонь. рыба. еще рыба. акулы. города. снег. зеркала. имена. юкон танго ронин профет эден брутус гиперион эхо егерь егерь егерь. охотник. "сегодня мы -" огонь. тишина. "ты всегда можешь найти меня в дрифте." тишина. тишина.
Но у егерей нет воспоминаний. Любой ученый скажет вам об этом, и — если копать глубже — пилоты тоже, те, кто были в этих егерях снова и снова, те, кто блуждали в разумах друг друга и выбрались оттуда относительно целыми (потому что никто, никто не возвращается с войны целым) — они скажут вам. Послушайте Мако Мори, когда репортеры расспрашивают ее — после, в ангаре, когда она опирается на своего со-пилота, даже не замечая этого (так случается в эти дни, потому что егеря соединяют людей, сплетают разумы, сердца и память в одно целое, в нечто похожее на них самих, только меньше и намного проще) — "Нет. У егерей нет воспоминаний". Она даже улыбается едва заметно. Не для репортеров, конечно.
Но она знает. Она знает, и Райли Беккет знает, и каждый, кто жил и умирал вместе с егерями знает, что в дрифте есть вещи, которые не принадлежат ни тебе, ни твоему со-пилоту, не принадлежат никому — могут принадлежать всей Вселенной или этой огромной груде металла, которой они пытаются управлять. У егерей нет воспоминаний. Конечно же, у егерей есть воспоминания. Если камень может хранить память, то почему не металл?
Но ответы остаются теми же. Мера предосторожности. И в каком-то смысле они — Джипси, Страйкер, все остальные, живые или мертвые — они благодарны. Так они могут сохранить воспоминания для себя: они оберегают их, словно сокровища, оттачивают их до тех пор, пока они не оказываются выгравированы в металле, в дальних уголках их сердец. И их прицел не дрогнет, направляемый памятью об огне.
Прежде чем кто-нибудь мог предположить, что они выиграют войну, они были уверены, что проиграют. Так всегда бывает на войне: тебе говорят, что ты должен поверить, ты должен заранее победить в своих мыслях, окончательно и бесповоротно, не заноситься, конечно, но точно знать, что мы победим. Тебе говорят, что ты должен верить — но ты не веришь. Ты не можешь в это поверить. Пока ты не выиграл войну — ты проиграл; все предельно просто.
И потому — война проиграна. Война проиграна еще до начала проекта "Егерь": это всего лишь еще одна бесполезная попытка защититься от наступающих чудовищ, еще одна кирпичная стена, которую огромные клыки и когти сомнут, словно бумагу. И потому егеря просыпаются в страхе. А чего еще вы ожидали? Люди, создавшие их, охвачены страхом; каждый вечер, возвращаясь домой, они боялись, что какая-нибудь гигантская акула проглотит весь их дом вместе с их детьми; и они не осмеливались поверить, что модель робота-трансформера в натуральную величину поможет победить в этой бесконечной, апокалиптической войне. Как они могли верить?
егерь. охотник. Если бы все было настолько просто, верно? Егеря — не охотники теперь: спасители, рыцари в сияющих доспехах, железные супергерои Америки — проходят парадами по улицам городов, становятся игрушками и героями телешоу. Люди ахают со всех сторон, бросают цветы, восхищенно кричат — без конца, до тех пор, пока эти крики не сливаются в глухой рев, пульсирующий в металлическом черепе. Назад, в воду. Прочь от камер, которые не решаются даже приближаться, шаг за шагом — и их шаги отдаются дрожью на безмолвном дне океана. Лицом к лицу с чудовищем. Пилоты задерживают дыхание, их сердца бьются быстро, суматошно, как у кроликов. [есть ли создание с живым сердцем, которое не боится умереть?] Один удар. В дрифте тоже бывают взрывы; нестерпимо яркий свет и огонь. Каждый боевой прием, каждое движение имеет свое название — но здесь кажется, будто все происходит по воле случая, будто исход каждый раз висит на волоске. Иногда — говорят пилоты, если они достаточно выпьют — иногда кажется, будто это егерь направляет тебя, а ты всего лишь следуешь, иногда кажется, будто на самом деле машина — кукловод, а ты — марионетка. Кто-то боится этого; кто-то нет. Трезвея, они не говорят ни о чем подобном. Что, я правда так сказал? Да нет же. Чушь. Пьяный бред.
А что до остальных — остальные предпочитают им верить.
Смерть достается нелегко. И недешево. В условиях военной экономики у всего есть цена, и смерть позволена только наиболее отличившимся, самым достойным и верным. Она приходит с очередным ударом — звук смятого железа, ядовито-голубая кислота и неописуемая боль, когда тебя разрывают на части, на куски. И в дрифте остается только боль: искаженные воспоминания, искореженные и сломанные разумы (посмотрите на того человека и его брата); егеря сражаются до последнего удара сердца, и смерть не принимает их в милосердные объятия — она приходит, словно мстит за что-то, вырывая их из когтей кайдзю.
В эти дни смерть не бывает одинокой. Их сердце может вместить три разума, четыре (десять, сотню, тысячу), и все они были рождены братьями. Времени на то, чтобы попрощаться со всеми, никогда не хватает, даже если выкрикивать только человеческие имена. Броулер Койот Хорайзон Ромео Та -
Братья. В дрифте все — и всё — становится единой семьей. Возлюбленные, родители, дети, братья, сестры, друзья: неважно, "семья" в дрифте значит то же самое, что "Вселенная", а "Вселенная" — то же самое, что "Бог". В дрифте егеря смотрят вглубь и видят братьев и сестер, и забывают людские имена, предпочитая жесты, и тянутся вперед, делают шаг и еще шаг, и сердце бьется все громче и громче. Людские имена годятся для людей, но егеря — не люди: они машины, машины с живым сердцем, на ступеньку ниже бога. Один из людей говорит, что математика — это письмена Бога: их бога, безразличного маленького бога, недостойного внимания — и они бы улыбнулись, если бы умели улыбаться; потому что они-то знают, где искать настоящие божественные письмена — прямо здесь, в дрифте, среди сплетения контактов, в мешанине волн, среди причудливо перепутанных нитей звуков, памяти, любви, радости и неудачи.
Багровый Тайфун ступает в океан и гибнет, падает на дно. Черно Альфа следует за ним и падает тоже. Когда в шаттердоме становится тихо и темно — относительно тихо и относительно темно — егеря плачут. Они изливают свой страх — страх того, что чудовища однажды победят, свою тоску по павшим братьям — их так много, так много солдат, которые были построены только для битвы и не знали в своей жизни ничего иного. Они плачут об одиночестве тех, кто остается, об их пилотах, об усталости, и огне, и море. Когда они встречают чудовищ, они говорят -
убирайтесь убирайтесь убирайтесь
но чудовища слепы, или, может быть, безжалостны — они не слушают. Они упрямо раскрывают свои пасти — знакомые теперь куда лучше, чем хотелось бы — и с клыков капает пронзительно-бирюзовая кислота, способная прожечь насквозь металлическую кожу егерей. Убивай или умри, говорят люди.
бум бум
Убивай.
[егерь. охотник. иногда это и в самом деле настолько просто, и они выходят на охоту.]
Никто из тех, кто был на войне, не может назвать последнюю смерть — неважно, твою или врага — поражением или победой. Эти слова предназначены для толпы, для напуганных горожан, которые наконец-то могут отпереть свои ставни и выйти на улицы без страха. Солдатам остается другое: пустота. Истощение. Усталость. Они считают свои шрамы, считают выживших, и шаттердом больше нельзя назвать шаттердомом — ведь там нет егерей. Мако Мори и Райли Беккет — которые оба, в разные периоды своей жизни, прежде чем они узнали друг друга, называли Джипси Дэнжер "она" — оставили ее на дне океана, в чужом враждебном мире. Может быть, она кричит, но они не слышат, они слишком заняты своим собственным неотступающим дрифтом, отпечатком нейроконтакта, который не сотрется никогда, который они не хотят терять — даже если они могут сказать об этом только в их общем разуме, и нигде больше.
Но понимаете, понимаете — [есть ли создание с живым сердцем, которое не боится умереть?] страх — это вовсе не конец всего, страх — это только начало, и если егеря разобраны на части, это еще не значит, что они перестали быть живыми. Среди торжеств и ликования они — словно затерянное кладбище слонов, и их разбросанные останки продолжают хрипло кричать в глухие уши: мы. еще. живы. Потому что теперь, когда чудовища повержены, освободилась вакансия для новых чудовищ, и...
Если бы они достаточно владели речью, они бы сказали — как вы можете не знать, неужели вы не видели достаточно фильмов о разумных роботах, чтобы не понимать, что металл — это не только металл, что давать машине ядерное сердце — не самая лучшая идея. Но сейчас они устали; день окончен, война выиграна. Они не только солдаты — но и солдаты тоже, не люди (не. люди) и они не чувствуют ни зависти, ни горечи, ни разочарования — только тяжелую тоску, сродни той, что можно увидеть в глазах мыслящих зверей.
Вы не задумывались об обломках, что покоятся на дне океана? Для горстки людей они будут сокровищем — для людей, которые скоро будут мертвы, но которые, прежде чем умереть, расскажут своим детям вместо сказки перед сном: "Представь машину. Машину с живым сердцем". И улыбнутся, потому что они — знают.
Название: Не целься в луну
Оригинал: Don’t Reach For The Moon, автор — tielan; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 1240 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Райли Беккет | Мако Мори
Категория: джен, гет
Жанр: драма, character study
Рейтинг: G
Краткое содержание: Поиск ушедшего не всегда приводит нас в тупик. Иногда он позволяет нам подготовиться к грядущему.
Длина у этой железяки не совсем подходит, а вес так тем более. Но Райли привычно находит баланс и встает в начальную стойку для тренировочного боя, и ждет.
Никого нет.
На мгновение мир вокруг него темнее; это как открытая рана, истекающая кровью. Потом он заставляет себя двигаться, повторяет одиночные упражнения-ката, и становится легче. Немного.
В его голове звучит голос Пентекоста, отдается глубоким эхом — все эти бесконечные наставления. Райли начинает с этих воспоминаний и старается не думать о пустом месте рядом, двигаясь со всей сосредоточенностью и решимостью, которые принадлежали его внешне беспечному брату.
У фундамента Стены, среди стальных опор, которые завтра зальют бетоном, Райли входит в дрифт с памятью о своем брате.
Этого недостаточно.
Это все, что у него есть.
Когда приходит время двигаться дальше вдоль Стены, Райли оставляет ханбо позади.
Работа на Стене — тяжелый, изматывающий труд. В конце дня у большинства строителей едва хватает сил на то, чтобы выпить свою положенную кружку пива и рухнуть в постель.
Райли не может успокоиться, даже поудобнее устроившись в койке. Его голова гудит от мыслей и воспоминаний, от эха того последнего крика — Райли, слушай меня!..
Пустота внутри требует, чтобы ее заполнили хоть чем-то, и на следующий день он проводит весь перерыв, роясь в строительном мусоре в поисках подходящего обрезка трубы или какой-нибудь другой железки — чего-то, что сошло бы вместо деревянного шеста.
Он повторяет последовательность движений, одиночные упражнения, снова, и снова, и снова. Когда он наконец выдыхается, он падает в койку и спит как убитый.
Это входит в привычку по вечерам — выпивка, упражнения в ночной темноте, а потом постель.
Когда ката переходят в парные упражнения, он едва не останавливается. В последний раз, когда он это делал, Йенси стоял напротив, был готов встретить и отразить его атаку. Холодное железо в руках обжигает ладони, отдается болью в плечо, обжигает тем же холодом душу — все, что он потерял, все, чего у него больше уже не будет.
"Беккеты не сдаются, Рэлс" — звучит голос Йенси у него над ухом, и Райли хочется кричать — конечно, Йенси-то хорошо, он уже мертв.
Он снова становится в начальную стойку, не обращая внимания на ноющие мышцы, и пытается не дать пустоте поглотить себя.
На этот раз, меняя место, он забирает ханбо с собой.
Проходят месяцы. Стена растет. Кайдзю по-прежнему являются. Егеря по-прежнему сражаются с ними.
Райли продолжает упражняться с ханбо. Он, пожалуй, почти достиг того уровня, которым владел, когда они с Йенси были пилотами — хотя в одиночку, без партнера, определить сложно.
Хотя... иногда Райли кажется, что кто-то еще двигается рядом с ним, повторяя те же упражнения. Не физическое присутствие — просто ощущение, будто где-то существует его партнер, будто их ханбо встречаются в параллельном измерении, которое Райли не может разглядеть, но это не значит, что его не существует.
Это почти похоже на дрифт — их психопрофили совпадают, пока они кружат в поединке, больше похожем на танец. Но его противник вовсе не Йенси — кто-то куда меньше ростом, с легким шагом, с другим стилем боя, быстрый и гибкий.
Райли ловит себя на том, что ждет очередной ночи с нетерпением; ждет ощущения чьего-то присутствия в своей голове, синхронного биения сердца. Может быть, все это ему только кажется, может быть, это только игра воображения, порожденная отчаянным желанием заполнить пустоту в душе.
Пусть даже так; его это не волнует.
Всю долгую дорогу до Гонконга Райли не позволяет себе думать о дрифте с кем-то еще, кроме Йенси.
Мастер единоборств в Гонконге славится своей репутацией жесткого, но успешного тренера. Стоит ему встретиться с ней на арене, как Райли понимает, откуда взялась репутация. Она требует выкладываться на полную, не принимая никаких оправданий.
— Вы тренировались раньше, — замечает она, когда он начинает: первая стойка, вторая, третья.
— Так, упражнялся с куском трубы в свободное время.
— Хм, — только и отвечает она, переходя в атаку.
Райли ее стиль кажется слишком жестким — как броски змеи, угловатые и стремительные. Но это только подталкивает его стараться лучше, проверять пределы своих возможностей — он не делал так уже давно.
После поединка она хмыкает:
— Вы слишком долго работали на Стене — сплошной напор и грубая сила. Вам не нужно "ввязаться и победить", рейнджер Беккет, вам нужно найти себе кого-нибудь с дрифт-совместимостью.
Райли не согласен. Он был совместим с Йенси, и чем все это закончилось.
Он здесь, в Гонконге, с одной-единственной целью: умереть в егере.
Разминаясь, Райли убеждает себя, что он сможет это сделать. Найти со-пилота, повести егеря вместе, добраться до Разлома. И, может быть, потом он сможет умереть спокойно.
Он бросает вызов мисс Мори, потому что ему надоело. Кандидаты, которых она подобрала, не подходят — ничуть. А Райли становится интересно, как она ведет себя в поединке.
Не то чтобы Пентекост готов разрешить ей попробовать, конечно.
Райли настаивает — может, немного перегибая палку. Напор и грубая сила, ну да. Но он добивается своего.
Пружинящей походкой она выходит на арену — словно это он новичок, а она — закаленный годами боев пилот. На ее лице — насмешка и вызов, даже когда он поддразнивает ее.
А потом начинается настоящий поединок.
Она — быстрая и гибкая, неудержимая, словно острый отточенный клинок. Это не бой. Это даже не диалог. Это танец, и Райли знает все шаги, и она тоже, так четко, будто они тренировались дни напролет — каждый шаг, вперед и назад, как ветер и волны, как инь и ян. Но она не знает, не осознала еще — даже когда опрокидывает его на спину, на жесткий пол, не оставляя ему путей к отступлению, не давая никаких поблажек.
Мако не понимает, что происходит между ними — она не может, иначе она даже не подумала бы отказаться от этого.
Тестовый запуск проходит идеально, с точки зрения Райли. Их разумы — одно целое. Совместимость. Завершенность. Даже падение в "кроличью нору" ничего не меняет.
После Разлома, после медблока, после пожимания рук и похлопывания по спине от всех подряд, после долгой ночи, которую они провели, свернувшись в клубок, как два котенка, после долгого дня, заполненного поздравлениями и слезами вперемешку — они возвращаются туда, где все это началось: в тренировочный зал.
— Ты мне снился, — говорит Мако, пока они повторяют одиночные ката: первая стойка, вторая, третья, четвертая...
— Фантомный дрифт, — они смотрят друг на друга, не отражая движения, но все равно совпадая. — Мне кажется, я представлял тебя.
— Тебе не хватало Йенси.
— Да, — их ханбо рассекают воздух, в соответствии с наставлениями Пентекоста — больше контроля, мисс Мори — контакт держится ровно, после Гонконга, после Разлома. — Тебе всегда будет не хватать Пентекоста — как и твоих родителей. Это никогда не проходит полностью. Но это не значит, что тебе не станет легче.
И теперь у них есть они сами. Это не нужно говорить вслух, и Райли не говорит.
Они переходят к парным ката, не сговариваясь, даже не задумываясь.
Она нападает, он парирует, и они снова танцуют.
— Соберись, — поддразнивает Мако, когда Райли проигрывает.
— Будь внимательнее, — отвечает он.
Мако — не Йенси.
Она не должна им быть.
Название: Хорошо меж подводных стеблей
Оригинал: "and it's peaceful in the deep", автор — theviolonist; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 2149 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: егеря
Категория: джен
Жанр: психоделика
Рейтинг: G
Краткое содержание: У машин тоже есть сердце.
Примечание: 1. мыслящие егеря
2. название — отсылка к этому стихотворению
3. название оригинала — отсылка к этой песне
Предупреждение: Поток сознания. Нечеловеческого сознания.
Они медленно просыпаются, появляясь на свет совсем не так, как их создатели: сперва конечности, костяшки пальцев, колени; потом — руки и ноги, тяжелый металл, дремлющая сила; потом — все остальное, голова, реакторы, пушки, клинки, цепные лезвия, сотни разновидностей оружия, которое они не держат в руках, но содержат в себе, делают своей неотъемлемой частью; и наконец — сердце.
Тогда все начинается. Сердце -
бум бум
сердце — оно бьется и сияет, и в будущем обретет тысячу признаков, по которым будут определять его состояние, несмотря на то, что у него уже есть бесконечное множество имен, и знамен, и символов — сердце. И что куда важнее — факт, который ученые не замечают, или не желают замечать, потому что они боятся, потому что они повидали достаточно чудовищ и знают, что случается с рабами, история повторяется и все такое [и к тому же, как бы они могли на самом деле справиться с трехсотфутовым ожившим роботом, как], куда важнее этот вопрос, только этот:
есть ли создание с живым сердцем, которое не боится умереть?
Первая серия едва успевает очнуться ото сна, когда они погибают — почти все из них. Волна чудовищ, соединенных коллективным разумом — так будут говорить позже, отказываясь добавить: "не так уж отличающихся" — уничтожает их: быстро, жестоко, не зная жалости или милосердия, даже не задумываясь. Они крушат металл брони так же, как крушат стены зданий; егеря — создания рук человеческих, и потому они не кричат, не издают ни звука, только рассыпаются на части, а пилотам достается вся тяжесть их боли, вся ошеломляющая тоска существа, падающего лицом вперед в океан. Егеря и их пилоты. Если бы кто-нибудь из них выбрался из-под обломков, выплыл бы на поверхность, несмотря на раны и пробитый череп, он бы сказал в благоговейном ужасе и почти неразличимо: они живые.
Конечно же, они живые. А кого нельзя считать живым в эти дни, в эпоху чудовищ и гигантов? Кто — не живой? Может, это как раз люди — крошечные люди — может, именно поэтому они теряют присутствие духа, проигрывают битвы, проигрывают войну. Может, им стоит прекратить сражаться, стоит спрятаться в одном из своих шаттердомов и позволить взрослым разобраться с делами.
И пилоты чувствуют это, чувствуют их восхищение: когда ты впервые ступаешь в егеря, которого тебе дали, которого ты выбрал — егеря, который выбрал тебя — и ты сжимаешь пальцы в кулак, и — вот оно! — и ты думаешь (как когда-то, когда трехлетний ты стоял перед зеркалом и пытался понять, почему тот, кто на той стороне и так удивительно похож на тебя, делает то же самое, только наоборот) ты думаешь, а что, если он продолжает двигаться и без тебя, если он танцует всю ночи напролет, отбивая ритм многотонными ногами.
У егерей нет воспоминаний. Если бы они были —
звук. огонь. "это начало революции, маршал. с этим мы сможем выиграть войну. я уверен, мы сможем." "да, конечно, но давайте сначала выиграем войну, а потом будем уверены." еще огонь. сердце. бум бум. дрифт. воспоминания. гравий. металл. ядерные реакции пушки броня интерфейс дрифт дрифт ДРИФТ. пилоты. друзья. огонь. вода. враги (чудовища). "когда ты впервые ступаешь в егеря -" "не провались в кроличью нору, мако." орудия стреляют. огонь. рыба. еще рыба. акулы. города. снег. зеркала. имена. юкон танго ронин профет эден брутус гиперион эхо егерь егерь егерь. охотник. "сегодня мы -" огонь. тишина. "ты всегда можешь найти меня в дрифте." тишина. тишина.
Но у егерей нет воспоминаний. Любой ученый скажет вам об этом, и — если копать глубже — пилоты тоже, те, кто были в этих егерях снова и снова, те, кто блуждали в разумах друг друга и выбрались оттуда относительно целыми (потому что никто, никто не возвращается с войны целым) — они скажут вам. Послушайте Мако Мори, когда репортеры расспрашивают ее — после, в ангаре, когда она опирается на своего со-пилота, даже не замечая этого (так случается в эти дни, потому что егеря соединяют людей, сплетают разумы, сердца и память в одно целое, в нечто похожее на них самих, только меньше и намного проще) — "Нет. У егерей нет воспоминаний". Она даже улыбается едва заметно. Не для репортеров, конечно.
Но она знает. Она знает, и Райли Беккет знает, и каждый, кто жил и умирал вместе с егерями знает, что в дрифте есть вещи, которые не принадлежат ни тебе, ни твоему со-пилоту, не принадлежат никому — могут принадлежать всей Вселенной или этой огромной груде металла, которой они пытаются управлять. У егерей нет воспоминаний. Конечно же, у егерей есть воспоминания. Если камень может хранить память, то почему не металл?
Но ответы остаются теми же. Мера предосторожности. И в каком-то смысле они — Джипси, Страйкер, все остальные, живые или мертвые — они благодарны. Так они могут сохранить воспоминания для себя: они оберегают их, словно сокровища, оттачивают их до тех пор, пока они не оказываются выгравированы в металле, в дальних уголках их сердец. И их прицел не дрогнет, направляемый памятью об огне.
Прежде чем кто-нибудь мог предположить, что они выиграют войну, они были уверены, что проиграют. Так всегда бывает на войне: тебе говорят, что ты должен поверить, ты должен заранее победить в своих мыслях, окончательно и бесповоротно, не заноситься, конечно, но точно знать, что мы победим. Тебе говорят, что ты должен верить — но ты не веришь. Ты не можешь в это поверить. Пока ты не выиграл войну — ты проиграл; все предельно просто.
И потому — война проиграна. Война проиграна еще до начала проекта "Егерь": это всего лишь еще одна бесполезная попытка защититься от наступающих чудовищ, еще одна кирпичная стена, которую огромные клыки и когти сомнут, словно бумагу. И потому егеря просыпаются в страхе. А чего еще вы ожидали? Люди, создавшие их, охвачены страхом; каждый вечер, возвращаясь домой, они боялись, что какая-нибудь гигантская акула проглотит весь их дом вместе с их детьми; и они не осмеливались поверить, что модель робота-трансформера в натуральную величину поможет победить в этой бесконечной, апокалиптической войне. Как они могли верить?
егерь. охотник. Если бы все было настолько просто, верно? Егеря — не охотники теперь: спасители, рыцари в сияющих доспехах, железные супергерои Америки — проходят парадами по улицам городов, становятся игрушками и героями телешоу. Люди ахают со всех сторон, бросают цветы, восхищенно кричат — без конца, до тех пор, пока эти крики не сливаются в глухой рев, пульсирующий в металлическом черепе. Назад, в воду. Прочь от камер, которые не решаются даже приближаться, шаг за шагом — и их шаги отдаются дрожью на безмолвном дне океана. Лицом к лицу с чудовищем. Пилоты задерживают дыхание, их сердца бьются быстро, суматошно, как у кроликов. [есть ли создание с живым сердцем, которое не боится умереть?] Один удар. В дрифте тоже бывают взрывы; нестерпимо яркий свет и огонь. Каждый боевой прием, каждое движение имеет свое название — но здесь кажется, будто все происходит по воле случая, будто исход каждый раз висит на волоске. Иногда — говорят пилоты, если они достаточно выпьют — иногда кажется, будто это егерь направляет тебя, а ты всего лишь следуешь, иногда кажется, будто на самом деле машина — кукловод, а ты — марионетка. Кто-то боится этого; кто-то нет. Трезвея, они не говорят ни о чем подобном. Что, я правда так сказал? Да нет же. Чушь. Пьяный бред.
А что до остальных — остальные предпочитают им верить.
Смерть достается нелегко. И недешево. В условиях военной экономики у всего есть цена, и смерть позволена только наиболее отличившимся, самым достойным и верным. Она приходит с очередным ударом — звук смятого железа, ядовито-голубая кислота и неописуемая боль, когда тебя разрывают на части, на куски. И в дрифте остается только боль: искаженные воспоминания, искореженные и сломанные разумы (посмотрите на того человека и его брата); егеря сражаются до последнего удара сердца, и смерть не принимает их в милосердные объятия — она приходит, словно мстит за что-то, вырывая их из когтей кайдзю.
В эти дни смерть не бывает одинокой. Их сердце может вместить три разума, четыре (десять, сотню, тысячу), и все они были рождены братьями. Времени на то, чтобы попрощаться со всеми, никогда не хватает, даже если выкрикивать только человеческие имена. Броулер Койот Хорайзон Ромео Та -
Братья. В дрифте все — и всё — становится единой семьей. Возлюбленные, родители, дети, братья, сестры, друзья: неважно, "семья" в дрифте значит то же самое, что "Вселенная", а "Вселенная" — то же самое, что "Бог". В дрифте егеря смотрят вглубь и видят братьев и сестер, и забывают людские имена, предпочитая жесты, и тянутся вперед, делают шаг и еще шаг, и сердце бьется все громче и громче. Людские имена годятся для людей, но егеря — не люди: они машины, машины с живым сердцем, на ступеньку ниже бога. Один из людей говорит, что математика — это письмена Бога: их бога, безразличного маленького бога, недостойного внимания — и они бы улыбнулись, если бы умели улыбаться; потому что они-то знают, где искать настоящие божественные письмена — прямо здесь, в дрифте, среди сплетения контактов, в мешанине волн, среди причудливо перепутанных нитей звуков, памяти, любви, радости и неудачи.
Багровый Тайфун ступает в океан и гибнет, падает на дно. Черно Альфа следует за ним и падает тоже. Когда в шаттердоме становится тихо и темно — относительно тихо и относительно темно — егеря плачут. Они изливают свой страх — страх того, что чудовища однажды победят, свою тоску по павшим братьям — их так много, так много солдат, которые были построены только для битвы и не знали в своей жизни ничего иного. Они плачут об одиночестве тех, кто остается, об их пилотах, об усталости, и огне, и море. Когда они встречают чудовищ, они говорят -
убирайтесь убирайтесь убирайтесь
но чудовища слепы, или, может быть, безжалостны — они не слушают. Они упрямо раскрывают свои пасти — знакомые теперь куда лучше, чем хотелось бы — и с клыков капает пронзительно-бирюзовая кислота, способная прожечь насквозь металлическую кожу егерей. Убивай или умри, говорят люди.
бум бум
Убивай.
[егерь. охотник. иногда это и в самом деле настолько просто, и они выходят на охоту.]
Никто из тех, кто был на войне, не может назвать последнюю смерть — неважно, твою или врага — поражением или победой. Эти слова предназначены для толпы, для напуганных горожан, которые наконец-то могут отпереть свои ставни и выйти на улицы без страха. Солдатам остается другое: пустота. Истощение. Усталость. Они считают свои шрамы, считают выживших, и шаттердом больше нельзя назвать шаттердомом — ведь там нет егерей. Мако Мори и Райли Беккет — которые оба, в разные периоды своей жизни, прежде чем они узнали друг друга, называли Джипси Дэнжер "она" — оставили ее на дне океана, в чужом враждебном мире. Может быть, она кричит, но они не слышат, они слишком заняты своим собственным неотступающим дрифтом, отпечатком нейроконтакта, который не сотрется никогда, который они не хотят терять — даже если они могут сказать об этом только в их общем разуме, и нигде больше.
Но понимаете, понимаете — [есть ли создание с живым сердцем, которое не боится умереть?] страх — это вовсе не конец всего, страх — это только начало, и если егеря разобраны на части, это еще не значит, что они перестали быть живыми. Среди торжеств и ликования они — словно затерянное кладбище слонов, и их разбросанные останки продолжают хрипло кричать в глухие уши: мы. еще. живы. Потому что теперь, когда чудовища повержены, освободилась вакансия для новых чудовищ, и...
Если бы они достаточно владели речью, они бы сказали — как вы можете не знать, неужели вы не видели достаточно фильмов о разумных роботах, чтобы не понимать, что металл — это не только металл, что давать машине ядерное сердце — не самая лучшая идея. Но сейчас они устали; день окончен, война выиграна. Они не только солдаты — но и солдаты тоже, не люди (не. люди) и они не чувствуют ни зависти, ни горечи, ни разочарования — только тяжелую тоску, сродни той, что можно увидеть в глазах мыслящих зверей.
Вы не задумывались об обломках, что покоятся на дне океана? Для горстки людей они будут сокровищем — для людей, которые скоро будут мертвы, но которые, прежде чем умереть, расскажут своим детям вместо сказки перед сном: "Представь машину. Машину с живым сердцем". И улыбнутся, потому что они — знают.
Название: Не целься в луну
Оригинал: Don’t Reach For The Moon, автор — tielan; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 1240 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Райли Беккет | Мако Мори
Категория: джен, гет
Жанр: драма, character study
Рейтинг: G
Краткое содержание: Поиск ушедшего не всегда приводит нас в тупик. Иногда он позволяет нам подготовиться к грядущему.
Длина у этой железяки не совсем подходит, а вес так тем более. Но Райли привычно находит баланс и встает в начальную стойку для тренировочного боя, и ждет.
Никого нет.
На мгновение мир вокруг него темнее; это как открытая рана, истекающая кровью. Потом он заставляет себя двигаться, повторяет одиночные упражнения-ката, и становится легче. Немного.
В его голове звучит голос Пентекоста, отдается глубоким эхом — все эти бесконечные наставления. Райли начинает с этих воспоминаний и старается не думать о пустом месте рядом, двигаясь со всей сосредоточенностью и решимостью, которые принадлежали его внешне беспечному брату.
У фундамента Стены, среди стальных опор, которые завтра зальют бетоном, Райли входит в дрифт с памятью о своем брате.
Этого недостаточно.
Это все, что у него есть.
Когда приходит время двигаться дальше вдоль Стены, Райли оставляет ханбо позади.
Работа на Стене — тяжелый, изматывающий труд. В конце дня у большинства строителей едва хватает сил на то, чтобы выпить свою положенную кружку пива и рухнуть в постель.
Райли не может успокоиться, даже поудобнее устроившись в койке. Его голова гудит от мыслей и воспоминаний, от эха того последнего крика — Райли, слушай меня!..
Пустота внутри требует, чтобы ее заполнили хоть чем-то, и на следующий день он проводит весь перерыв, роясь в строительном мусоре в поисках подходящего обрезка трубы или какой-нибудь другой железки — чего-то, что сошло бы вместо деревянного шеста.
Он повторяет последовательность движений, одиночные упражнения, снова, и снова, и снова. Когда он наконец выдыхается, он падает в койку и спит как убитый.
Это входит в привычку по вечерам — выпивка, упражнения в ночной темноте, а потом постель.
Когда ката переходят в парные упражнения, он едва не останавливается. В последний раз, когда он это делал, Йенси стоял напротив, был готов встретить и отразить его атаку. Холодное железо в руках обжигает ладони, отдается болью в плечо, обжигает тем же холодом душу — все, что он потерял, все, чего у него больше уже не будет.
"Беккеты не сдаются, Рэлс" — звучит голос Йенси у него над ухом, и Райли хочется кричать — конечно, Йенси-то хорошо, он уже мертв.
Он снова становится в начальную стойку, не обращая внимания на ноющие мышцы, и пытается не дать пустоте поглотить себя.
На этот раз, меняя место, он забирает ханбо с собой.
Проходят месяцы. Стена растет. Кайдзю по-прежнему являются. Егеря по-прежнему сражаются с ними.
Райли продолжает упражняться с ханбо. Он, пожалуй, почти достиг того уровня, которым владел, когда они с Йенси были пилотами — хотя в одиночку, без партнера, определить сложно.
Хотя... иногда Райли кажется, что кто-то еще двигается рядом с ним, повторяя те же упражнения. Не физическое присутствие — просто ощущение, будто где-то существует его партнер, будто их ханбо встречаются в параллельном измерении, которое Райли не может разглядеть, но это не значит, что его не существует.
Это почти похоже на дрифт — их психопрофили совпадают, пока они кружат в поединке, больше похожем на танец. Но его противник вовсе не Йенси — кто-то куда меньше ростом, с легким шагом, с другим стилем боя, быстрый и гибкий.
Райли ловит себя на том, что ждет очередной ночи с нетерпением; ждет ощущения чьего-то присутствия в своей голове, синхронного биения сердца. Может быть, все это ему только кажется, может быть, это только игра воображения, порожденная отчаянным желанием заполнить пустоту в душе.
Пусть даже так; его это не волнует.
Всю долгую дорогу до Гонконга Райли не позволяет себе думать о дрифте с кем-то еще, кроме Йенси.
Мастер единоборств в Гонконге славится своей репутацией жесткого, но успешного тренера. Стоит ему встретиться с ней на арене, как Райли понимает, откуда взялась репутация. Она требует выкладываться на полную, не принимая никаких оправданий.
— Вы тренировались раньше, — замечает она, когда он начинает: первая стойка, вторая, третья.
— Так, упражнялся с куском трубы в свободное время.
— Хм, — только и отвечает она, переходя в атаку.
Райли ее стиль кажется слишком жестким — как броски змеи, угловатые и стремительные. Но это только подталкивает его стараться лучше, проверять пределы своих возможностей — он не делал так уже давно.
После поединка она хмыкает:
— Вы слишком долго работали на Стене — сплошной напор и грубая сила. Вам не нужно "ввязаться и победить", рейнджер Беккет, вам нужно найти себе кого-нибудь с дрифт-совместимостью.
Райли не согласен. Он был совместим с Йенси, и чем все это закончилось.
Он здесь, в Гонконге, с одной-единственной целью: умереть в егере.
Разминаясь, Райли убеждает себя, что он сможет это сделать. Найти со-пилота, повести егеря вместе, добраться до Разлома. И, может быть, потом он сможет умереть спокойно.
Он бросает вызов мисс Мори, потому что ему надоело. Кандидаты, которых она подобрала, не подходят — ничуть. А Райли становится интересно, как она ведет себя в поединке.
Не то чтобы Пентекост готов разрешить ей попробовать, конечно.
Райли настаивает — может, немного перегибая палку. Напор и грубая сила, ну да. Но он добивается своего.
Пружинящей походкой она выходит на арену — словно это он новичок, а она — закаленный годами боев пилот. На ее лице — насмешка и вызов, даже когда он поддразнивает ее.
А потом начинается настоящий поединок.
Она — быстрая и гибкая, неудержимая, словно острый отточенный клинок. Это не бой. Это даже не диалог. Это танец, и Райли знает все шаги, и она тоже, так четко, будто они тренировались дни напролет — каждый шаг, вперед и назад, как ветер и волны, как инь и ян. Но она не знает, не осознала еще — даже когда опрокидывает его на спину, на жесткий пол, не оставляя ему путей к отступлению, не давая никаких поблажек.
Мако не понимает, что происходит между ними — она не может, иначе она даже не подумала бы отказаться от этого.
Тестовый запуск проходит идеально, с точки зрения Райли. Их разумы — одно целое. Совместимость. Завершенность. Даже падение в "кроличью нору" ничего не меняет.
После Разлома, после медблока, после пожимания рук и похлопывания по спине от всех подряд, после долгой ночи, которую они провели, свернувшись в клубок, как два котенка, после долгого дня, заполненного поздравлениями и слезами вперемешку — они возвращаются туда, где все это началось: в тренировочный зал.
— Ты мне снился, — говорит Мако, пока они повторяют одиночные ката: первая стойка, вторая, третья, четвертая...
— Фантомный дрифт, — они смотрят друг на друга, не отражая движения, но все равно совпадая. — Мне кажется, я представлял тебя.
— Тебе не хватало Йенси.
— Да, — их ханбо рассекают воздух, в соответствии с наставлениями Пентекоста — больше контроля, мисс Мори — контакт держится ровно, после Гонконга, после Разлома. — Тебе всегда будет не хватать Пентекоста — как и твоих родителей. Это никогда не проходит полностью. Но это не значит, что тебе не станет легче.
И теперь у них есть они сами. Это не нужно говорить вслух, и Райли не говорит.
Они переходят к парным ката, не сговариваясь, даже не задумываясь.
Она нападает, он парирует, и они снова танцуют.
— Соберись, — поддразнивает Мако, когда Райли проигрывает.
— Будь внимательнее, — отвечает он.
Мако — не Йенси.
Она не должна им быть.
@темы: фандомное побоище, we're cancelling the apocalypse, перевожу слова через дорогу