...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Да, текстовый вклад у меня ограничился переводами. Ну упс, так сложилось - не фикрайтер я (=.
И что характерно - все внеконкурс. Ну я как всегда (=
Тащу прямо как есть, с шапками ФБ и все такое.
Название: Поиск направления
Переводчик: Альре Сноу
Бета: Сильвара среброволосая
Оригинал: "Oscillating North", автор chrissie; link here
Размер: мини, 3067 слов
Пейринг/Персонажи: Райнхард фон Лоэнграмм, Зигфрид Кирхайс
Категория: джен
Жанр: AU, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кирхайс не погиб, но надолго впал в кому; Райнхард возвращается к нему после завоевания галактики; поиски утраченного взаимопонимания.
Когда-то в школе Эрих Флейшнер заявил, что Зигфрид Кирхайс мог бы дружить с кем угодно – ему просто не повезло, что Райнхард фон Мюзель первым прицепился к нему и разогнал всех прочих.
Райнхард разбил ему нос – исключительно из принципа. Само по себе высказывание его не волновало. Райнхард знал: на самом деле, несмотря на все свои улыбки и доброжелательность – на самом деле Кирхайс требовательнее, чем война.
***
Сообщение приходит в самый разгар дискуссии с участием Хильды, Миттермайера, Меклингера и юного представителя Альянса. Райнхард как раз пытается объяснить, что корона на его голове дает ему право решающего голоса в любом случае, и это даже не подлежит обсуждению.
– Мы не собираемся потакать прихотям невежественной толпы, – говорит он, когда загорается сигнал входящего вызова.
Судя по внешнему виду Минца, слова Райнхарда не убедили его:
– Ваше Величество, ранее вы уже доказали, что традиции, противоречащие здравому смыслу, следует отвергнуть...
Кажется, он действительно верит, что может переубедить Империю с помощью одного только своего ослиного упрямства.
Райнхард не слишком много общался с Яном Вэньли, но тот никогда не раздражал его до такой степени. Еще одна причина скорбеть о гибели благородного врага: тот был способен принять "нет" в качестве ответа.
– Прошу меня извинить, – сообщение оказывается хорошим поводом уйти от разговора.
Через пять минут даже Минц не возражает, когда Райнхард заканчивает встречу и выходит из комнаты самым быстрым шагом, какой только позволяет императорское достоинство. О смысле сообщения он не думает. Лица людей в коридорах, восклицания и жесты сливаются воедино – он не думает вообще ни о чем.
Они путешествуют на корабле. Не на "Брунгильде": его прекрасная дама отправлена в отставку, и теперь ей, бесполезной после подписания мирного договора, остается только сверкать белизной в ангаре; Император и его свита предпочли обычный транспорт. Райнхард ощущает спокойное присутствие Хильды рядом с собой, слышит, как с другой стороны Кесслер шуршит бумагами.
Кажется, некоторых из новых адъютантов удерживают от сплетен только остатки инстинкта самосохранения: они продолжают многозначительно поглядывать в его сторону до тех пор, пока снисхождение к глупости не иссякает и Райнхард не приказывает всем убраться из его поля зрения – или рисковать быть убранными в грузовых контейнерах. Через пять минут с ним остаются только высший командный состав и шум двигателей.
Хильда накрывает его ладонь своей, задерживает на секунду, прежде чем убрать снова. Безупречно рассчитанный по времени жест – она знает, что он это заметил.
– Благодарю Вас за то, что пришли, – произносит он.
– Я польщена оказанной мне честью, – негромко отвечает она, улыбнувшись.
Кто-то из них должен был бы остаться с дипломатической миссией, чтобы смягчить неизбежные трудности – но он хочет устроить воссоединение семьи, и его жена заслуживает право быть здесь.
– Вы, должно быть, взволнованы.
– Да, – это звучит сухо, хотя Райнхард не хотел ее обидеть. Он чувствует себя в этот момент практичным и отстраненным, словно это всего лишь очередной дипломатический визит на очередную неспокойную планету; по правде говоря, он уже обдумывает последние предложения Минца – на какие уступки пойти, что оставить в качестве приманки. Он так долго действовал на автопилоте, что детали механизма приржавели друг к другу.
– Вы наверняка найдете общий язык, – добавляет он.
– Я слышала много хорошего о его превосходительстве, – дипломатическое искусство Хильды безупречно – ей удается произнести банальность так, что та звучит абсолютно искренне.
– Он замечательный, – как будто она просила подтверждения. – Добрый, талантливый, и настолько правильный, насколько это вообще возможно. Совесть не нужна, когда он рядом.
– Я понимаю, – кивает она.
За все время, которое занимает перелет к Одину, никто больше не произносит ни слова.
***
– Почему он не приходит в себя? – он не обращает внимания на пот, бисеринами покрывший лица, на страх, почти физически ощутимый в комнате. – Чем вы тут занимаетесь?
– Мы сделали все, что могли, чтобы вывести яд, милорд, – отвечает старший из врачей, с белой бородой и морщинистым лицом; единственный, кто сохраняет присутствие духа перед гневом аристократа. – Но ущерб уже был нанесен. Прогноз на выздоровление... – запнувшись, он бросает быстрый взгляд на Райнхарда, – неблагоприятен.
Внутри вскипает желание разбить чем-нибудь окно.
– Я щедро заплачу вам за каждый день, который он проживет, – позднее таким голосом он будет объявлять императорские указы. – А если это условие перестанет исполняться – я прослежу, чтобы вы не смогли практиковать ни на одной планете в галактике.
***
Поместье баронессы безупречно, как и всегда. Со времени инцидента она посвящает свое время уходу за растениями и пациентом – и никого, разумеется, не удивляет, что все ее подопечные чувствуют себя прекрасно.
Аннерозе выходит встретить его.
– Здравствуй, братик, – произносит она; прикосновение ее пальцев к щеке напоминает о туманах и облаках.
В последний раз Райнхард был здесь полгода назад. Сегодня она словно светится изнутри, излучая сияние, как новая Мадонна. Он еще никогда не видел ничего столь же прекрасного и пугающего.
– А где...
– Внутри, отдыхает.
Прежде чем она успевает поздороваться с Хильдой, он уже минует прихожую.
В прошлый раз он приезжал сюда сразу после капитуляции Альянса. Он надеялся, что это будет сигналом к пробуждению, представлял, как Кирхайс откроет глаза и воскликнет, увидел приз, за которым он когда-то отправил Райнхарда. Но вместо этого Райнхард сидел, глядя на бледное лицо Кирхайса и его исхудавшие запястья, неподвижно лежащие на простынях, сжимал в кулаке подписанный мирный договор и следил за гипнотическим ритмом аппарата искусственного дыхания. Следил, пока не задремал. Проснувшись, он вышел из комнаты, поцеловал сестру, сказал, что любит ее, любит их обоих, но вернется только в двух случаях.
Теперь ему кажется, что он ступает прямиком в сон.
Кирхайс лежит в постели, с закрытыми глазами, и на секунду у Райнхарда перехватывает дыхание – прежде чем здравый смысл берет верх и он замечает отсоединенные приборы и сдвинутую в сторону дыхательную маску. Он подходит к кровати, опускается на колени и берет холодные безжизненные руки Кирхайса в свои. Это уже вошло у него в привычку.
Когда брови Кирхайса дергаются и вмятина на подушке сдвигается, Райнхард наклоняется вперед, пряча лицо в ладонях. Он не поднимает взгляда, чувствуя, как пальцы неуверенно прикасаются к его волосам, как вторая рука Кирхайса слабо сжимается.
– Райнхард...
Это даже не шепот – выдох, тщетно пытающийся превратиться в звук. Голосовые связки слишком ослабли. Он пытается улыбнуться, но по-прежнему не поднимает голову.
– Молчи, – бормочет он, – позже, все позже, – и, впервые за два года понимая, что это правда, глубоко вздыхает и засыпает прямо там, не поднимаясь с колен.
Проходит несколько дней, прежде чем он позволяет Кирхайсу новую попытку заговорить. Тем временем являются Кесслер и Хильда – засвидетельствовать уважение и принести поздравления; Райнхард наблюдает за выражением лица Кирхайса, приветливым и слегка смущенным.
– Моя кайзерин, – представляет он Хильду, стараясь не покраснеть и не отвести взгляда, когда Кирхайс удивленно распахивает глаза. Секунду спустя он лукаво щурится, и Райнхарду приходится напомнить себе, что он будущий отец и уже слишком взрослый, чтобы романтически смущаться.
Кирхайс открывает рот, чтобы поприветствовать ее, но под смертельным взглядом Райнхарда сдается и покорно молчит. Это для его же блага – Кирхайс рассудителен и сдержан, но иногда его чувство самосохранения отходит в сторону... и, собственно говоря, именно это привело к нынешнему положению дел... "Дыши, – приказывает Райнхард себе, – просто дыши. Спокойно."
Он не пытается заполнить паузы в односторонней беседе – это невежливо, думает он, и отказывается думать дальше. Аннерозе, возможно, рассказывала Кирхайсу о новостях галактической политики – а может, и нет; но Райнхард говорит о погоде, дворцовых сплетнях, опере (Кирхайс щурится), или просто сидит у кровати, держа его за руку.
С самого его прибытия между ними чувствуется расстояние – иллюзорная, незаметная граница. Он знает, что причина кроется в прошлом: для него Вестерланд и все связанные с этим травмы давно скрылись в памяти, но для Кирхайса это вчерашний день, все еще отчетливо стоящий перед глазами. Они не сказали об этом ни слова, но это ничего не значит. Кирхайс по-прежнему способен превратить моралистическое осуждение в молчаливую жалость, и это пугает Райнхарда куда больше, чем возможный гнев.
– Ты теперь гроссадмирал, – говорит ему Райнхард. – Хочешь быть герцогом?
Кирхайс качает головой – так, как будто это невероятно смешная шутка.
Кирхайс снова с ним, сестра довольна, они словно вернулись в идиллию своего детства – и, казалось бы, нет никакой причины так волноваться. Но он волнуется.
Хильда возвращается на Феззан – разбираться с непрекращающимися государственными делами, на прощание одарив его коротким безукоризненным поклоном и мелькнувшей улыбкой, исчезающей, как паутинка в сумерках.
***
Аннерозе наливает ему чай. Черный, без сахара и сливок.
– Я приготовила тебе комнату, – напоминает она, почти не пытаясь скрыть упрек.
– Позже, – отвечает он, и она только вздыхает, убирая с его лица прядь волос, прежде чем пододвинуть тарелку с малиновым тортом.
Райнхард не признается ей, что ему гораздо лучше так – несмотря на то, что все тело затекает от проведенных в кресле ночей, так лучше: кажется, что время для них остановилось навечно. И ему вовсе не мешают ни усталость, ни неудобства, ни ноющая спина – пока длится это застывшее безвременье. Она бы поняла: время не касалось ее с тех пор, как она последовала за людьми кайзера в тот черный автомобиль. И ему хотелось бы знать, достаточно ли пробуждения Кирхайса для того, чтобы сдвинуть песок в ее песочных часах, что это значит для нее, замершей вне времени, и стоит ли здесь сочувствовать или завидовать: цветок, который никогда не расцветет и никогда не увянет…
***
В день, когда Кирхайс говорит "Доброе утро", все меняется.
– Доброе утро, – отвечает Райнхард секунду спустя.
Он садится рядом с кроватью; из высоких окон, распахнутых в сад, льется солнечный свет, и он может сосчитать каждую веснушку на лице Кирхайса и разглядеть, насколько тот изможден. Ему вдруг хочется, чтобы они вели этот разговор за чашкой чая – тогда он мог хотя найти повод отвести взгляд.
– Вы не очень хорошо выглядите.
Райнхард отрывисто смеется, удивленный. Если кто и должен делать такие замечания, то это никак не человек на больничной койке.
– Зато ты выглядишь так, что хоть сейчас можешь отправляться бежать километровый кросс, – он вытягивает ноги. Он немного вырос за эти два года – наверное, он даже выше Кирхайса теперь, но эта мысль ничуть не радует.
Кирхайс не отвечает ничего, только наклоняет голову и смотрит на Райнхарда так пристально, что тот ожидает, не появится ли откуда-нибудь список его проступков.
– Ну, – наконец выговаривает Райнхард, – я не знаю, что сестра успела тебе рассказать... О чем бы ты хотел услышать?
– Как у вас дела? – самое смешное, что Кирхайс абсолютно серьезен. Это действительно первое, о чем он думает.
"Я скучал по тебе."
– Пришлось немало поработать. Переворот удался, Альянс повержен, у меня появились очень способные подчиненные... они тебе понравятся, я уверен. Терраисты продолжают мутить воду – представляешь, эти безмозглые фанатики посмели убить Яна Вэньли! Но рано или поздно мы с ними покончим, Оберштайн за это отвечает.
При упоминании Оберштайна глаза Кирхайса вспыхивают. Райнхард не удивляется, только делает небольшую паузу, прежде чем продолжить говорить.
– Война закончилась, кто-то дезертировал, кто-то погиб. Мы ведь знали, на что идем, правда же? Я пытался уменьшить потери, в самом деле пытался! Это было... Вестерланд был ошибкой, я очень сожалею. Обо всем, что случилось дальше – тоже.
– Райнхард...
– Альянс сдался только потому, что мы заключили сделку с мерзким слизняком. Ройенталь и Фаренхайт мертвы из-за моих ошибок. Скоро у меня будет сын от женщины, которая называет меня "Ваше Величество" даже наедине и которая прекрасно справляется с государственным управлением. Людей, которые пытаются отомстить за свою потерянную семью, казнят – потому что это приносит больше пользы для нашей армии. Вот так у меня дела.
– Вы не обязаны были мне это рассказывать, – вот и все, что произносит Кирхайс. Но Райнхарду этого достаточно, чтобы все понять.
Он резко поднимается и в ярости направляется к выходу, сожалея о спокойствии дней безвременья; и с грохотом захлопывает дверь, не дождавшись оклика.
***
В учебниках истории Райнхарда назовут идеалистом, желающим поднять мир до своих стандартов – и подтягивающим силой, если мир не проявлял должного желания.
Но никто не знает, что Кирхайс тоже идеалист, да еще какой: если бы о нем была статья в толковом словаре, "идеалист" значилось бы первым определением, сразу после произношения и части речи. Ему удается оставаться незамеченным только потому, что он искренне старается сохранять хорошие отношения с теми, кто не соответствует его моральному кодексу, пытается даже дружить с ними. Но на самом деле он им не доверяет. И Райнхард всегда знал, что каким бы вежливым ни был Кирхайс с восхищенной толпой вокруг – есть нечто, что отделяет его самого и сестру от всех прочих, некие особые права.
Он и подумать не мог об ином положении дел. И не мог представить, что однажды это обернется против него.
***
– Так нечестно.
Уже далеко за полночь, но он не включает лампы, позволяя теням разливаться по комнате. В темноте не видно, открыты глаза Кирхайса или закрыты – но Райнхард знает, что он не спит.
Он подходит к кровати, останавливаясь в шаге от нее.
– Что? – голос Кирхайса звучит безмятежно, раздражающе спокойно – как будто недавний взрыв ярости не имел к нему никакого отношения и нужно просто подождать, пока это пройдет.
Очень сложно говорить тихо, но приходится – сестра спит в двух комнатах отсюда.
– Кто дал тебе право судить? Тебя там не было. Ты не видел, ты не знаешь – конечно, тебе легко.
Когда-то в школе Кирхайса прозвали "Святым Зигфридом"; Райнхард безжалостно высмеивал прозвище, хотя в глубине души был согласен – никто больше не умел быть таким безукоризненно, безнадежно добрым, как его друг. Как кошка, он всегда приземлялся на правильную сторону совести.
– Ничего подобного.
– Стрелять в противника, защищая свою жизнь – совсем не то же самое, что балансировать между этикой и эффективностью в военной кампании.
– Райнхард...
– Если бы ты только дал мне возможность...
– Я пришел в себя за три дня до вашего прихода, – то, что святой Зигфрид решился перебить его, заставляет Райнхарда остановиться и присмотреться повнимательней: он замечает, что Кирхайс держится на самом пределе, видит осунувшиеся от усталости черты лица. – И я не знал, что буду делать, если случилось худшее и вы превратились в чудовище, – он кривит губы в чужой, незнакомой усмешке. – Когда Ансбах достал оружие, я на мгновение подумал – только на мгновение, прежде чем действовать – а что, если он прав?
Райнхард уже представлял себе это – как Кирхайс судит его и находит вину – но реальность оказывается куда больнее, и он с трудом собирается с силами, чтобы заставить свой голос звучать ровно:
– И ты решил, что меня все-таки стоит спасать?
– И я понял, что мне все равно, – Кирхайс прикрывает глаза рукой. – Вам не нужно было ничего мне рассказывать.
Чтобы осознать значение этих слов, Райнхарду требуется несколько секунд, и даже тогда он сомневается, правильно ли понял. Ведь Кирхайс – идеалист, живущий по стандартам, которым даже боги вряд ли смогли бы соответствовать, и требующий от своих близких того же; в день, когда он поступается своими идеалами, можно начинать копать его могилу. Для него это значит отказаться от части самого себя.
Не раздумывая, Райнхард оказывается рядом с кроватью, сжимает запястья Кирхайса – так крепко, что, кажется, перекрывает приток крови, но это неважно. Сейчас все неважно, кроме одного. Такого он не мог и представить.
– Прости меня, – выдыхает он со всем раскаянием, которому научился со времен Вестерланда; понимая, что похож сейчас на перепуганного ребенка, – все в порядке, тебе больше никогда не придется принимать таких решений, я постараюсь, очень постараюсь, все будет хорошо, ты ведь снова с нами...
Кирхайс не отвечает – только освобождает одну руку, чтобы запустить пальцы в волосы Райнхарда, не обращая внимания на его бессвязную болтовню – просто не отталкивает его. И Райнхард понимает, что прощен; что это прощение стоит Кирхайсу всего, но тем не менее будет предложено – всегда, все так же безоговорочно.
– Я буду хорошим, обещаю, – наконец говорит он.
Кирхайс издает странный звук – что-то среднее между вздохом и смехом; наверное, он теперь немного ненавидит Райнхарда – и, наверное, это останется навсегда – но он никогда не уйдет, никогда не сможет его оставить. И пока Райнхард уверен в этом, он готов справиться со всем остальным.
Название: Сказка
Переводчик: Альре Сноу
Оригинал: "Once", автор chrissie; link here
Размер: 779 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Райнхард фон Лоэнграмм, Аннерозе фон Грюневальд, Зигфрид Кирхайс
Категория: джен
Жанр: мистика, аллегория
Рейтинг: G
Краткое содержание: Аннерозе рассказывает мальчикам странную сказку про ангелов
...давным-давно жил ангел, который любил человека.
Этот человек был маленьким мальчиком, он был добр ко всем, но никому не принадлежал. Каждый день он отправлялся в город с улыбкой, подобной Господнему благословению. И каждый вечер он возвращался, сделав светлее чью-то жизнь, увеличивая тем самым общую долю людского счастья.
Так продолжалось многие годы, пока мальчик не постарел и не приблизился к смерти. А ангел был более не в силах только наблюдать, он желал вмешаться и исправить это.
И ангел сказал Всевышнему:
- Он одарен состраданием и не имеет желаний; он так похож на нас. Ведь это же не грех - любить его? Я понимаю, - добавил он, - мы любим всех созданий. Но и он тоже. Он должен быть здесь, а не там, внизу.
Но с этими словами была явлена его собственная греховность, и посему Он - не мощным ударом, но подобно падению пера - низверг ангела на землю, чтобы он сам познал свои заблуждения.
И в этом испытании Он сделал так, что ангел, не будучи ни мужчиной, ни женщиной, стал женщиной и мужчиной; и в одной его части воплотилось все ангельское и святое, а в другой - все человеческое и искаженное.
И Всевышний повернул назад иглу Времени, чтобы пути ангела и его человеческой любви могли пересечься.
Две части ангела забыли свое небесное происхождение. На землю они были низвергнуты и из земли произрастали, не отличаясь от человеческих детей ничем, кроме только нездешней тени на челе. И улыбнулся Тот, Кто движет горы, когда их пути скрестились с дорогой того самого мальчика; и божественная часть ангела сказала: "Полюби нас", и стало так.
Ибо слова ангелов подобны скрижалям закона, и связывают так же, как и Его слова, хотя сам ангел более не знал об этом.
Годы шли и шли, и ангелу все острее недоставало людских чувств. Она испытала всю порочность и жестокость человечества, но не могла ненавидеть их - так же, как больше не могла летать. Он получил искреннюю дружбу и прочнейшую верность - но не знал, как ответить тем же, хотя для людей это так просто.
А мальчик, приносивший радость и свет всем, кто знал его в прошлой жизни, стал вестником смерти и разрушения ради своей любви к ангелу.
И так, в предначертанный срок, он умер.
Когда обрушилась эта беда, великая тьма накрыла землю. Хаос поглотил звезды. Ибо гнев ангелов, как и их слова, наделен силой за пределами людского понимания; и в то время сама пустота космоса была омыта слезами живущих.
Но постепенно, медленно - так медленно, что заметно только оку божества - ангел отошел от своей неизменной сущности. С бесконечной неторопливостью камня, истачиваемого ветром, она узнала вкус горести и разочарования, прикоснулась к зависти и мстительности. Он же высвободил свою любовь к одному человеку, и она затерялась среди планет, но смогла объять всё.
И в свой срок, когда их земные жизни подошли к концу, они умерли.
В великом зале суда, среди белых колонн и гордых стражей, выстроившихся в нерушимом порядке, ангел увидел его с пылающим мечом и огненными крыльями - его, уже не человека - и вздрогнуло его воспоминание о сердце.
- Идем, - сказал ангел. - Возвращайся со мной, - и он протянул руку.
Но он покачал головой - еще по человеческой привычке:
- Я недостоин. Но однажды настанет день, когда я смогу вернуться, и в этот день мы будем равны на путях земли и небес.
И он шагнул прочь из залов суда и упал на смертную землю - подобно падению пера - и когда его небесный собрат попытался остановить его, он легко проскользнул мимо и улыбнулся.
И, улыбнувшись в ответ, Всевышний протянул руку и повернул назад великую иглу Времени.
Конец.
- Ерунда какая-то, - сказал Райнхард.
Но Зигфрид, который слушал не столько историю, сколько голос Аннерозе (как трель соловья, как пение сирен, но только чище), - Зигфрид согласился.
Название: Немного об Аннерозе
Переводчик: Альре Сноу
Бета: Сильвара среброволосая
Оригинал: Annerose drabbles, автор one_if_by_land; link 1, link 2, link 3
Размер: 800 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Аннерозе фон Грюневальд, Райнхард фон Лоэнграмм, Зигфрид Кирхайс
Категория: джен
Жанр: зарисовки
Рейтинг: G
Краткое содержание: цикл драбблов про Аннерозе
Примечание: переводчик позволил себе немного поменять порядок драбблов - для большей связности повествования.
1.
Вскоре после того, как умерла ее мать, Аннерозе начала брать уроки игры на фортепиано у своего пожилого соседа - взамен она приносила печенье и черничные пироги. Райнхард еще маленьким принимался драться и кусаться в ответ на любую попытку отца притронуться к нему - и Аннерозе каждый вечер уводила брата с собой, в соседний дом. Райнхард жевал пироги и слушал, как она играет древнюю классическую музыку.
Когда они переезжали, Аннерозе получила фортепиано в подарок. Она хранит его в запертой комнате, чтобы быть уверенной - ничьи пальцы не касаются клавиш, кроме ее собственных и Райнхарда.
2.
Аннерозе бросает школу, когда ей исполняется пятнадцать. Она уговаривает отца подписать документы о согласии, когда он пьян; потом она понимает, что особого смысла в этом не было. Она заполняет собой брешь, оставшуюся после гибели матери, и Себастьян фон Мюзель не испытывает никаких угрызений совести по поводу жертвы Аннерозе. Это становится таким же привычным, как завтрак утром и ужин вечером. Райнхард поначалу возмущается, но постепенно начинает тревожиться, если Аннерозе нет дома, когда он зовет ее, - словно она всегда должна быть здесь, это естественно и в порядке вещей. Так же естественно, как ее улыбка - когда она еще улыбается.
3.
К огромному разочарованию Аннерозе, при новом доме нет сада. Райнхард пытается помочь - но, кое-как выкопав пару ямок в земле, он убегает прочь и возвращается, смущенный, только через два часа. Аннерозе целует его в лоб и готовит лимонад: в конце концов, он же старался.
Ранним утром, пока Райнхард еще спит, Зигфрид помогает ей вскапывать клумбы. Наконец он признает, что здесь слишком твердая почва и им повезет, если тут вообще что-нибудь вырастет. Аннерозе печально улыбается:
- Какая жалость, - говорит она. - Было бы замечательно, если бы Райнхард мог возвращаться домой и каждый день видеть прекрасные цветы.
Зигфрид продолжает помогать ей с садом.
4.
Райнхард пытается скрывать от сестры свои приключения после уроков - почти незаметный порез возле локтя, размытое пятно крови на изнанке рукава школьной формы - и Аннерозе соглашается с ним (так мать притворяется, будто верит своим детям в их шалостях). Ей кажется неправильным и несправедливым купаться в фонтане просто так, и когда Райнхард приходит домой, мокрый насквозь, она делает то, что умеет лучше всего: смеется и отрезает два куска свежего торта.
Годы спустя Аннерозе задумывается - что было бы, если бы она не так потакала брату? Она не позволяет себе слишком долго размышлять об этом.
5.
Аннерозе просит разрешения навестить Райнхарда - он заканчивает военную академию, - но получает отказ. Она проводит весь день, запершись в своей комнате, не обращая внимания, что горничная просит ее выйти к обеду ("Его Величество обещал к вам присоединиться, госпожа, вы должны прийти, ну пожалуйста...")
Она намечает путь побега: спуститься с балкона и дальше через лес; она достает свой старый чемодан и принимается собирать вещи - для начала те несколько фотографий, что у нее остались. На всех трех карточках - Райнхард и Зигфрид... Она замирает, бездумно водя пальцем по стеклу.
Аннерозе отпирает дверь, одетая и сосредоточенная. Чемодана нигде не видно.
6.
Аннерозе пишет письма. Она никогда не отправляет их - потому что их некуда отправлять и, более того, некому читать. Она сидит в своей комнате во дворце и пишет письмо за письмом: отцу, матери, кайзеру, имперскому флоту, своей горничной, кому угодно... бесконечные страницы, покрытые ее аккуратным почерком, ровные строчки, безупречно выстроенные одна за другой. Она пишет с отчаянием немого, чей голос безвозвратно потерян.
- Как ты можешь это терпеть? - беспомощно спрашивает Райнхард. - Как ты можешь терпеть их всех?
Она только молча стискивает его руку, словно пытаясь таким образом объяснить свой способ выжить.
7.
...Райнхард донимает тебя просьбами целую неделю, пока ты наконец не соглашаешься. Ранним утром ты прокрадываешься на кухню, чтобы собрать ланч и красиво упаковать его в плетеную корзинку. Райнхард распахивает смеющиеся глаза, когда застает тебя в кухне, и тут же устремляется прочь за дверь, а ты следуешь за ним - корзинка болтается на сгибе локтя, юбка полощется на утреннем ветру, и волосы треплет тот же ветер.
Как же давно это было - когда ты могла вот так отдохнуть вместе с ним, без забот и печалей, под горячими лучами солнца.
8.
Аннерозе знакомится с Зигфридом из-за Райнхарда, и именно так она учится любить его: из-за Райнхарда и через Райнхарда.
Они всегда навещают ее вместе; сначала - потому что Райнхарду сложно без Зигфрида держать себя в руках в присутствии императорской охраны, а потом постоянство перерастает в привычку, в свою очередь порождая предвкушение. Аннерозе не знает, любит ли она одного Зигфрида, может ли она вообще любить его одного? Она знает, что любит Райнхарда, и знает, что любит Зигфрида.
Но когда Аннерозе узнает о его смерти, она думает сперва: "Бедный Райнхард, как же ему должно быть тяжело" - а вовсе не о своем разбившемся сердце.
И что характерно - все внеконкурс. Ну я как всегда (=
Тащу прямо как есть, с шапками ФБ и все такое.
Название: Поиск направления
Переводчик: Альре Сноу
Бета: Сильвара среброволосая
Оригинал: "Oscillating North", автор chrissie; link here
Размер: мини, 3067 слов
Пейринг/Персонажи: Райнхард фон Лоэнграмм, Зигфрид Кирхайс
Категория: джен
Жанр: AU, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кирхайс не погиб, но надолго впал в кому; Райнхард возвращается к нему после завоевания галактики; поиски утраченного взаимопонимания.
Когда-то в школе Эрих Флейшнер заявил, что Зигфрид Кирхайс мог бы дружить с кем угодно – ему просто не повезло, что Райнхард фон Мюзель первым прицепился к нему и разогнал всех прочих.
Райнхард разбил ему нос – исключительно из принципа. Само по себе высказывание его не волновало. Райнхард знал: на самом деле, несмотря на все свои улыбки и доброжелательность – на самом деле Кирхайс требовательнее, чем война.
***
Сообщение приходит в самый разгар дискуссии с участием Хильды, Миттермайера, Меклингера и юного представителя Альянса. Райнхард как раз пытается объяснить, что корона на его голове дает ему право решающего голоса в любом случае, и это даже не подлежит обсуждению.
– Мы не собираемся потакать прихотям невежественной толпы, – говорит он, когда загорается сигнал входящего вызова.
Судя по внешнему виду Минца, слова Райнхарда не убедили его:
– Ваше Величество, ранее вы уже доказали, что традиции, противоречащие здравому смыслу, следует отвергнуть...
Кажется, он действительно верит, что может переубедить Империю с помощью одного только своего ослиного упрямства.
Райнхард не слишком много общался с Яном Вэньли, но тот никогда не раздражал его до такой степени. Еще одна причина скорбеть о гибели благородного врага: тот был способен принять "нет" в качестве ответа.
– Прошу меня извинить, – сообщение оказывается хорошим поводом уйти от разговора.
Через пять минут даже Минц не возражает, когда Райнхард заканчивает встречу и выходит из комнаты самым быстрым шагом, какой только позволяет императорское достоинство. О смысле сообщения он не думает. Лица людей в коридорах, восклицания и жесты сливаются воедино – он не думает вообще ни о чем.
Они путешествуют на корабле. Не на "Брунгильде": его прекрасная дама отправлена в отставку, и теперь ей, бесполезной после подписания мирного договора, остается только сверкать белизной в ангаре; Император и его свита предпочли обычный транспорт. Райнхард ощущает спокойное присутствие Хильды рядом с собой, слышит, как с другой стороны Кесслер шуршит бумагами.
Кажется, некоторых из новых адъютантов удерживают от сплетен только остатки инстинкта самосохранения: они продолжают многозначительно поглядывать в его сторону до тех пор, пока снисхождение к глупости не иссякает и Райнхард не приказывает всем убраться из его поля зрения – или рисковать быть убранными в грузовых контейнерах. Через пять минут с ним остаются только высший командный состав и шум двигателей.
Хильда накрывает его ладонь своей, задерживает на секунду, прежде чем убрать снова. Безупречно рассчитанный по времени жест – она знает, что он это заметил.
– Благодарю Вас за то, что пришли, – произносит он.
– Я польщена оказанной мне честью, – негромко отвечает она, улыбнувшись.
Кто-то из них должен был бы остаться с дипломатической миссией, чтобы смягчить неизбежные трудности – но он хочет устроить воссоединение семьи, и его жена заслуживает право быть здесь.
– Вы, должно быть, взволнованы.
– Да, – это звучит сухо, хотя Райнхард не хотел ее обидеть. Он чувствует себя в этот момент практичным и отстраненным, словно это всего лишь очередной дипломатический визит на очередную неспокойную планету; по правде говоря, он уже обдумывает последние предложения Минца – на какие уступки пойти, что оставить в качестве приманки. Он так долго действовал на автопилоте, что детали механизма приржавели друг к другу.
– Вы наверняка найдете общий язык, – добавляет он.
– Я слышала много хорошего о его превосходительстве, – дипломатическое искусство Хильды безупречно – ей удается произнести банальность так, что та звучит абсолютно искренне.
– Он замечательный, – как будто она просила подтверждения. – Добрый, талантливый, и настолько правильный, насколько это вообще возможно. Совесть не нужна, когда он рядом.
– Я понимаю, – кивает она.
За все время, которое занимает перелет к Одину, никто больше не произносит ни слова.
***
– Почему он не приходит в себя? – он не обращает внимания на пот, бисеринами покрывший лица, на страх, почти физически ощутимый в комнате. – Чем вы тут занимаетесь?
– Мы сделали все, что могли, чтобы вывести яд, милорд, – отвечает старший из врачей, с белой бородой и морщинистым лицом; единственный, кто сохраняет присутствие духа перед гневом аристократа. – Но ущерб уже был нанесен. Прогноз на выздоровление... – запнувшись, он бросает быстрый взгляд на Райнхарда, – неблагоприятен.
Внутри вскипает желание разбить чем-нибудь окно.
– Я щедро заплачу вам за каждый день, который он проживет, – позднее таким голосом он будет объявлять императорские указы. – А если это условие перестанет исполняться – я прослежу, чтобы вы не смогли практиковать ни на одной планете в галактике.
***
Поместье баронессы безупречно, как и всегда. Со времени инцидента она посвящает свое время уходу за растениями и пациентом – и никого, разумеется, не удивляет, что все ее подопечные чувствуют себя прекрасно.
Аннерозе выходит встретить его.
– Здравствуй, братик, – произносит она; прикосновение ее пальцев к щеке напоминает о туманах и облаках.
В последний раз Райнхард был здесь полгода назад. Сегодня она словно светится изнутри, излучая сияние, как новая Мадонна. Он еще никогда не видел ничего столь же прекрасного и пугающего.
– А где...
– Внутри, отдыхает.
Прежде чем она успевает поздороваться с Хильдой, он уже минует прихожую.
В прошлый раз он приезжал сюда сразу после капитуляции Альянса. Он надеялся, что это будет сигналом к пробуждению, представлял, как Кирхайс откроет глаза и воскликнет, увидел приз, за которым он когда-то отправил Райнхарда. Но вместо этого Райнхард сидел, глядя на бледное лицо Кирхайса и его исхудавшие запястья, неподвижно лежащие на простынях, сжимал в кулаке подписанный мирный договор и следил за гипнотическим ритмом аппарата искусственного дыхания. Следил, пока не задремал. Проснувшись, он вышел из комнаты, поцеловал сестру, сказал, что любит ее, любит их обоих, но вернется только в двух случаях.
Теперь ему кажется, что он ступает прямиком в сон.
Кирхайс лежит в постели, с закрытыми глазами, и на секунду у Райнхарда перехватывает дыхание – прежде чем здравый смысл берет верх и он замечает отсоединенные приборы и сдвинутую в сторону дыхательную маску. Он подходит к кровати, опускается на колени и берет холодные безжизненные руки Кирхайса в свои. Это уже вошло у него в привычку.
Когда брови Кирхайса дергаются и вмятина на подушке сдвигается, Райнхард наклоняется вперед, пряча лицо в ладонях. Он не поднимает взгляда, чувствуя, как пальцы неуверенно прикасаются к его волосам, как вторая рука Кирхайса слабо сжимается.
– Райнхард...
Это даже не шепот – выдох, тщетно пытающийся превратиться в звук. Голосовые связки слишком ослабли. Он пытается улыбнуться, но по-прежнему не поднимает голову.
– Молчи, – бормочет он, – позже, все позже, – и, впервые за два года понимая, что это правда, глубоко вздыхает и засыпает прямо там, не поднимаясь с колен.
Проходит несколько дней, прежде чем он позволяет Кирхайсу новую попытку заговорить. Тем временем являются Кесслер и Хильда – засвидетельствовать уважение и принести поздравления; Райнхард наблюдает за выражением лица Кирхайса, приветливым и слегка смущенным.
– Моя кайзерин, – представляет он Хильду, стараясь не покраснеть и не отвести взгляда, когда Кирхайс удивленно распахивает глаза. Секунду спустя он лукаво щурится, и Райнхарду приходится напомнить себе, что он будущий отец и уже слишком взрослый, чтобы романтически смущаться.
Кирхайс открывает рот, чтобы поприветствовать ее, но под смертельным взглядом Райнхарда сдается и покорно молчит. Это для его же блага – Кирхайс рассудителен и сдержан, но иногда его чувство самосохранения отходит в сторону... и, собственно говоря, именно это привело к нынешнему положению дел... "Дыши, – приказывает Райнхард себе, – просто дыши. Спокойно."
Он не пытается заполнить паузы в односторонней беседе – это невежливо, думает он, и отказывается думать дальше. Аннерозе, возможно, рассказывала Кирхайсу о новостях галактической политики – а может, и нет; но Райнхард говорит о погоде, дворцовых сплетнях, опере (Кирхайс щурится), или просто сидит у кровати, держа его за руку.
С самого его прибытия между ними чувствуется расстояние – иллюзорная, незаметная граница. Он знает, что причина кроется в прошлом: для него Вестерланд и все связанные с этим травмы давно скрылись в памяти, но для Кирхайса это вчерашний день, все еще отчетливо стоящий перед глазами. Они не сказали об этом ни слова, но это ничего не значит. Кирхайс по-прежнему способен превратить моралистическое осуждение в молчаливую жалость, и это пугает Райнхарда куда больше, чем возможный гнев.
– Ты теперь гроссадмирал, – говорит ему Райнхард. – Хочешь быть герцогом?
Кирхайс качает головой – так, как будто это невероятно смешная шутка.
Кирхайс снова с ним, сестра довольна, они словно вернулись в идиллию своего детства – и, казалось бы, нет никакой причины так волноваться. Но он волнуется.
Хильда возвращается на Феззан – разбираться с непрекращающимися государственными делами, на прощание одарив его коротким безукоризненным поклоном и мелькнувшей улыбкой, исчезающей, как паутинка в сумерках.
***
Аннерозе наливает ему чай. Черный, без сахара и сливок.
– Я приготовила тебе комнату, – напоминает она, почти не пытаясь скрыть упрек.
– Позже, – отвечает он, и она только вздыхает, убирая с его лица прядь волос, прежде чем пододвинуть тарелку с малиновым тортом.
Райнхард не признается ей, что ему гораздо лучше так – несмотря на то, что все тело затекает от проведенных в кресле ночей, так лучше: кажется, что время для них остановилось навечно. И ему вовсе не мешают ни усталость, ни неудобства, ни ноющая спина – пока длится это застывшее безвременье. Она бы поняла: время не касалось ее с тех пор, как она последовала за людьми кайзера в тот черный автомобиль. И ему хотелось бы знать, достаточно ли пробуждения Кирхайса для того, чтобы сдвинуть песок в ее песочных часах, что это значит для нее, замершей вне времени, и стоит ли здесь сочувствовать или завидовать: цветок, который никогда не расцветет и никогда не увянет…
***
В день, когда Кирхайс говорит "Доброе утро", все меняется.
– Доброе утро, – отвечает Райнхард секунду спустя.
Он садится рядом с кроватью; из высоких окон, распахнутых в сад, льется солнечный свет, и он может сосчитать каждую веснушку на лице Кирхайса и разглядеть, насколько тот изможден. Ему вдруг хочется, чтобы они вели этот разговор за чашкой чая – тогда он мог хотя найти повод отвести взгляд.
– Вы не очень хорошо выглядите.
Райнхард отрывисто смеется, удивленный. Если кто и должен делать такие замечания, то это никак не человек на больничной койке.
– Зато ты выглядишь так, что хоть сейчас можешь отправляться бежать километровый кросс, – он вытягивает ноги. Он немного вырос за эти два года – наверное, он даже выше Кирхайса теперь, но эта мысль ничуть не радует.
Кирхайс не отвечает ничего, только наклоняет голову и смотрит на Райнхарда так пристально, что тот ожидает, не появится ли откуда-нибудь список его проступков.
– Ну, – наконец выговаривает Райнхард, – я не знаю, что сестра успела тебе рассказать... О чем бы ты хотел услышать?
– Как у вас дела? – самое смешное, что Кирхайс абсолютно серьезен. Это действительно первое, о чем он думает.
"Я скучал по тебе."
– Пришлось немало поработать. Переворот удался, Альянс повержен, у меня появились очень способные подчиненные... они тебе понравятся, я уверен. Терраисты продолжают мутить воду – представляешь, эти безмозглые фанатики посмели убить Яна Вэньли! Но рано или поздно мы с ними покончим, Оберштайн за это отвечает.
При упоминании Оберштайна глаза Кирхайса вспыхивают. Райнхард не удивляется, только делает небольшую паузу, прежде чем продолжить говорить.
– Война закончилась, кто-то дезертировал, кто-то погиб. Мы ведь знали, на что идем, правда же? Я пытался уменьшить потери, в самом деле пытался! Это было... Вестерланд был ошибкой, я очень сожалею. Обо всем, что случилось дальше – тоже.
– Райнхард...
– Альянс сдался только потому, что мы заключили сделку с мерзким слизняком. Ройенталь и Фаренхайт мертвы из-за моих ошибок. Скоро у меня будет сын от женщины, которая называет меня "Ваше Величество" даже наедине и которая прекрасно справляется с государственным управлением. Людей, которые пытаются отомстить за свою потерянную семью, казнят – потому что это приносит больше пользы для нашей армии. Вот так у меня дела.
– Вы не обязаны были мне это рассказывать, – вот и все, что произносит Кирхайс. Но Райнхарду этого достаточно, чтобы все понять.
Он резко поднимается и в ярости направляется к выходу, сожалея о спокойствии дней безвременья; и с грохотом захлопывает дверь, не дождавшись оклика.
***
В учебниках истории Райнхарда назовут идеалистом, желающим поднять мир до своих стандартов – и подтягивающим силой, если мир не проявлял должного желания.
Но никто не знает, что Кирхайс тоже идеалист, да еще какой: если бы о нем была статья в толковом словаре, "идеалист" значилось бы первым определением, сразу после произношения и части речи. Ему удается оставаться незамеченным только потому, что он искренне старается сохранять хорошие отношения с теми, кто не соответствует его моральному кодексу, пытается даже дружить с ними. Но на самом деле он им не доверяет. И Райнхард всегда знал, что каким бы вежливым ни был Кирхайс с восхищенной толпой вокруг – есть нечто, что отделяет его самого и сестру от всех прочих, некие особые права.
Он и подумать не мог об ином положении дел. И не мог представить, что однажды это обернется против него.
***
– Так нечестно.
Уже далеко за полночь, но он не включает лампы, позволяя теням разливаться по комнате. В темноте не видно, открыты глаза Кирхайса или закрыты – но Райнхард знает, что он не спит.
Он подходит к кровати, останавливаясь в шаге от нее.
– Что? – голос Кирхайса звучит безмятежно, раздражающе спокойно – как будто недавний взрыв ярости не имел к нему никакого отношения и нужно просто подождать, пока это пройдет.
Очень сложно говорить тихо, но приходится – сестра спит в двух комнатах отсюда.
– Кто дал тебе право судить? Тебя там не было. Ты не видел, ты не знаешь – конечно, тебе легко.
Когда-то в школе Кирхайса прозвали "Святым Зигфридом"; Райнхард безжалостно высмеивал прозвище, хотя в глубине души был согласен – никто больше не умел быть таким безукоризненно, безнадежно добрым, как его друг. Как кошка, он всегда приземлялся на правильную сторону совести.
– Ничего подобного.
– Стрелять в противника, защищая свою жизнь – совсем не то же самое, что балансировать между этикой и эффективностью в военной кампании.
– Райнхард...
– Если бы ты только дал мне возможность...
– Я пришел в себя за три дня до вашего прихода, – то, что святой Зигфрид решился перебить его, заставляет Райнхарда остановиться и присмотреться повнимательней: он замечает, что Кирхайс держится на самом пределе, видит осунувшиеся от усталости черты лица. – И я не знал, что буду делать, если случилось худшее и вы превратились в чудовище, – он кривит губы в чужой, незнакомой усмешке. – Когда Ансбах достал оружие, я на мгновение подумал – только на мгновение, прежде чем действовать – а что, если он прав?
Райнхард уже представлял себе это – как Кирхайс судит его и находит вину – но реальность оказывается куда больнее, и он с трудом собирается с силами, чтобы заставить свой голос звучать ровно:
– И ты решил, что меня все-таки стоит спасать?
– И я понял, что мне все равно, – Кирхайс прикрывает глаза рукой. – Вам не нужно было ничего мне рассказывать.
Чтобы осознать значение этих слов, Райнхарду требуется несколько секунд, и даже тогда он сомневается, правильно ли понял. Ведь Кирхайс – идеалист, живущий по стандартам, которым даже боги вряд ли смогли бы соответствовать, и требующий от своих близких того же; в день, когда он поступается своими идеалами, можно начинать копать его могилу. Для него это значит отказаться от части самого себя.
Не раздумывая, Райнхард оказывается рядом с кроватью, сжимает запястья Кирхайса – так крепко, что, кажется, перекрывает приток крови, но это неважно. Сейчас все неважно, кроме одного. Такого он не мог и представить.
– Прости меня, – выдыхает он со всем раскаянием, которому научился со времен Вестерланда; понимая, что похож сейчас на перепуганного ребенка, – все в порядке, тебе больше никогда не придется принимать таких решений, я постараюсь, очень постараюсь, все будет хорошо, ты ведь снова с нами...
Кирхайс не отвечает – только освобождает одну руку, чтобы запустить пальцы в волосы Райнхарда, не обращая внимания на его бессвязную болтовню – просто не отталкивает его. И Райнхард понимает, что прощен; что это прощение стоит Кирхайсу всего, но тем не менее будет предложено – всегда, все так же безоговорочно.
– Я буду хорошим, обещаю, – наконец говорит он.
Кирхайс издает странный звук – что-то среднее между вздохом и смехом; наверное, он теперь немного ненавидит Райнхарда – и, наверное, это останется навсегда – но он никогда не уйдет, никогда не сможет его оставить. И пока Райнхард уверен в этом, он готов справиться со всем остальным.
Название: Сказка
Переводчик: Альре Сноу
Оригинал: "Once", автор chrissie; link here
Размер: 779 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Райнхард фон Лоэнграмм, Аннерозе фон Грюневальд, Зигфрид Кирхайс
Категория: джен
Жанр: мистика, аллегория
Рейтинг: G
Краткое содержание: Аннерозе рассказывает мальчикам странную сказку про ангелов
...давным-давно жил ангел, который любил человека.
Этот человек был маленьким мальчиком, он был добр ко всем, но никому не принадлежал. Каждый день он отправлялся в город с улыбкой, подобной Господнему благословению. И каждый вечер он возвращался, сделав светлее чью-то жизнь, увеличивая тем самым общую долю людского счастья.
Так продолжалось многие годы, пока мальчик не постарел и не приблизился к смерти. А ангел был более не в силах только наблюдать, он желал вмешаться и исправить это.
И ангел сказал Всевышнему:
- Он одарен состраданием и не имеет желаний; он так похож на нас. Ведь это же не грех - любить его? Я понимаю, - добавил он, - мы любим всех созданий. Но и он тоже. Он должен быть здесь, а не там, внизу.
Но с этими словами была явлена его собственная греховность, и посему Он - не мощным ударом, но подобно падению пера - низверг ангела на землю, чтобы он сам познал свои заблуждения.
И в этом испытании Он сделал так, что ангел, не будучи ни мужчиной, ни женщиной, стал женщиной и мужчиной; и в одной его части воплотилось все ангельское и святое, а в другой - все человеческое и искаженное.
И Всевышний повернул назад иглу Времени, чтобы пути ангела и его человеческой любви могли пересечься.
Две части ангела забыли свое небесное происхождение. На землю они были низвергнуты и из земли произрастали, не отличаясь от человеческих детей ничем, кроме только нездешней тени на челе. И улыбнулся Тот, Кто движет горы, когда их пути скрестились с дорогой того самого мальчика; и божественная часть ангела сказала: "Полюби нас", и стало так.
Ибо слова ангелов подобны скрижалям закона, и связывают так же, как и Его слова, хотя сам ангел более не знал об этом.
Годы шли и шли, и ангелу все острее недоставало людских чувств. Она испытала всю порочность и жестокость человечества, но не могла ненавидеть их - так же, как больше не могла летать. Он получил искреннюю дружбу и прочнейшую верность - но не знал, как ответить тем же, хотя для людей это так просто.
А мальчик, приносивший радость и свет всем, кто знал его в прошлой жизни, стал вестником смерти и разрушения ради своей любви к ангелу.
И так, в предначертанный срок, он умер.
Когда обрушилась эта беда, великая тьма накрыла землю. Хаос поглотил звезды. Ибо гнев ангелов, как и их слова, наделен силой за пределами людского понимания; и в то время сама пустота космоса была омыта слезами живущих.
Но постепенно, медленно - так медленно, что заметно только оку божества - ангел отошел от своей неизменной сущности. С бесконечной неторопливостью камня, истачиваемого ветром, она узнала вкус горести и разочарования, прикоснулась к зависти и мстительности. Он же высвободил свою любовь к одному человеку, и она затерялась среди планет, но смогла объять всё.
И в свой срок, когда их земные жизни подошли к концу, они умерли.
В великом зале суда, среди белых колонн и гордых стражей, выстроившихся в нерушимом порядке, ангел увидел его с пылающим мечом и огненными крыльями - его, уже не человека - и вздрогнуло его воспоминание о сердце.
- Идем, - сказал ангел. - Возвращайся со мной, - и он протянул руку.
Но он покачал головой - еще по человеческой привычке:
- Я недостоин. Но однажды настанет день, когда я смогу вернуться, и в этот день мы будем равны на путях земли и небес.
И он шагнул прочь из залов суда и упал на смертную землю - подобно падению пера - и когда его небесный собрат попытался остановить его, он легко проскользнул мимо и улыбнулся.
И, улыбнувшись в ответ, Всевышний протянул руку и повернул назад великую иглу Времени.
Конец.
- Ерунда какая-то, - сказал Райнхард.
Но Зигфрид, который слушал не столько историю, сколько голос Аннерозе (как трель соловья, как пение сирен, но только чище), - Зигфрид согласился.
Название: Немного об Аннерозе
Переводчик: Альре Сноу
Бета: Сильвара среброволосая
Оригинал: Annerose drabbles, автор one_if_by_land; link 1, link 2, link 3
Размер: 800 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Аннерозе фон Грюневальд, Райнхард фон Лоэнграмм, Зигфрид Кирхайс
Категория: джен
Жанр: зарисовки
Рейтинг: G
Краткое содержание: цикл драбблов про Аннерозе
Примечание: переводчик позволил себе немного поменять порядок драбблов - для большей связности повествования.
1.
Вскоре после того, как умерла ее мать, Аннерозе начала брать уроки игры на фортепиано у своего пожилого соседа - взамен она приносила печенье и черничные пироги. Райнхард еще маленьким принимался драться и кусаться в ответ на любую попытку отца притронуться к нему - и Аннерозе каждый вечер уводила брата с собой, в соседний дом. Райнхард жевал пироги и слушал, как она играет древнюю классическую музыку.
Когда они переезжали, Аннерозе получила фортепиано в подарок. Она хранит его в запертой комнате, чтобы быть уверенной - ничьи пальцы не касаются клавиш, кроме ее собственных и Райнхарда.
2.
Аннерозе бросает школу, когда ей исполняется пятнадцать. Она уговаривает отца подписать документы о согласии, когда он пьян; потом она понимает, что особого смысла в этом не было. Она заполняет собой брешь, оставшуюся после гибели матери, и Себастьян фон Мюзель не испытывает никаких угрызений совести по поводу жертвы Аннерозе. Это становится таким же привычным, как завтрак утром и ужин вечером. Райнхард поначалу возмущается, но постепенно начинает тревожиться, если Аннерозе нет дома, когда он зовет ее, - словно она всегда должна быть здесь, это естественно и в порядке вещей. Так же естественно, как ее улыбка - когда она еще улыбается.
3.
К огромному разочарованию Аннерозе, при новом доме нет сада. Райнхард пытается помочь - но, кое-как выкопав пару ямок в земле, он убегает прочь и возвращается, смущенный, только через два часа. Аннерозе целует его в лоб и готовит лимонад: в конце концов, он же старался.
Ранним утром, пока Райнхард еще спит, Зигфрид помогает ей вскапывать клумбы. Наконец он признает, что здесь слишком твердая почва и им повезет, если тут вообще что-нибудь вырастет. Аннерозе печально улыбается:
- Какая жалость, - говорит она. - Было бы замечательно, если бы Райнхард мог возвращаться домой и каждый день видеть прекрасные цветы.
Зигфрид продолжает помогать ей с садом.
4.
Райнхард пытается скрывать от сестры свои приключения после уроков - почти незаметный порез возле локтя, размытое пятно крови на изнанке рукава школьной формы - и Аннерозе соглашается с ним (так мать притворяется, будто верит своим детям в их шалостях). Ей кажется неправильным и несправедливым купаться в фонтане просто так, и когда Райнхард приходит домой, мокрый насквозь, она делает то, что умеет лучше всего: смеется и отрезает два куска свежего торта.
Годы спустя Аннерозе задумывается - что было бы, если бы она не так потакала брату? Она не позволяет себе слишком долго размышлять об этом.
5.
Аннерозе просит разрешения навестить Райнхарда - он заканчивает военную академию, - но получает отказ. Она проводит весь день, запершись в своей комнате, не обращая внимания, что горничная просит ее выйти к обеду ("Его Величество обещал к вам присоединиться, госпожа, вы должны прийти, ну пожалуйста...")
Она намечает путь побега: спуститься с балкона и дальше через лес; она достает свой старый чемодан и принимается собирать вещи - для начала те несколько фотографий, что у нее остались. На всех трех карточках - Райнхард и Зигфрид... Она замирает, бездумно водя пальцем по стеклу.
Аннерозе отпирает дверь, одетая и сосредоточенная. Чемодана нигде не видно.
6.
Аннерозе пишет письма. Она никогда не отправляет их - потому что их некуда отправлять и, более того, некому читать. Она сидит в своей комнате во дворце и пишет письмо за письмом: отцу, матери, кайзеру, имперскому флоту, своей горничной, кому угодно... бесконечные страницы, покрытые ее аккуратным почерком, ровные строчки, безупречно выстроенные одна за другой. Она пишет с отчаянием немого, чей голос безвозвратно потерян.
- Как ты можешь это терпеть? - беспомощно спрашивает Райнхард. - Как ты можешь терпеть их всех?
Она только молча стискивает его руку, словно пытаясь таким образом объяснить свой способ выжить.
7.
...Райнхард донимает тебя просьбами целую неделю, пока ты наконец не соглашаешься. Ранним утром ты прокрадываешься на кухню, чтобы собрать ланч и красиво упаковать его в плетеную корзинку. Райнхард распахивает смеющиеся глаза, когда застает тебя в кухне, и тут же устремляется прочь за дверь, а ты следуешь за ним - корзинка болтается на сгибе локтя, юбка полощется на утреннем ветру, и волосы треплет тот же ветер.
Как же давно это было - когда ты могла вот так отдохнуть вместе с ним, без забот и печалей, под горячими лучами солнца.
8.
Аннерозе знакомится с Зигфридом из-за Райнхарда, и именно так она учится любить его: из-за Райнхарда и через Райнхарда.
Они всегда навещают ее вместе; сначала - потому что Райнхарду сложно без Зигфрида держать себя в руках в присутствии императорской охраны, а потом постоянство перерастает в привычку, в свою очередь порождая предвкушение. Аннерозе не знает, любит ли она одного Зигфрида, может ли она вообще любить его одного? Она знает, что любит Райнхарда, и знает, что любит Зигфрида.
Но когда Аннерозе узнает о его смерти, она думает сперва: "Бедный Райнхард, как же ему должно быть тяжело" - а вовсе не о своем разбившемся сердце.