Название: Желания
Оригинал: "cravings" by sanetoshiapologist; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 792 слова
Пейринг/Персонажи: Такакура Химари | канон «Mawaru Penguindrum»
Категория: джен
Жанр: ангст, hurt/comfort
Рейтинг: G
Краткое содержание: «...потому что, говоря откровенно, она не была бы Химари без этого легкого безумия».
Такакура Химари всегда любила виноград.
Еще со времен ее беспечного детства, когда она, хихикая, отправлялась с родителями в супермаркет и те неизменно покупали ей пакетик округлых спелых ягод. По дороге домой она закидывала их в рот одну за другой и довольно закрывала глаза, кружась по улицам; ее синяя юбка раздувалась колоколом, как цирковой шатер, и всю ее переполняло восхищение тем, как прекрасна жизнь.
Виноградные ягоды были твердыми и прохладными, как осеннее утро — но когда ее маленькие зубы осторожно надкусывали кожицу, совершенные очертания пурпурного овала нарушались, и во рту взрывался кисловатый вкус. Выплюнув коричневые зернышки на асфальт, она вытирала липкие руки о платье прямо под носом у занятых своими делами родителей.
По мере того, как она летела по жизни, кружась в танце, ее любовь к винограду не уменьшалась — даже наоборот. Виноградные конфеты, виноградный сок, виноградная жевательная резинка, виноградное мороженое... когда по дороге домой она заглядывала то в лавки деликатесов, то в магазинчики на углу, Хибари и Хикари никогда не упускали случая напомнить, что она абсолютно ненормальная.
Но она не возражала. Она только радостно улыбалась в ответ, потому что, говоря откровенно, она не была бы Химари без этого легкого безумия.
Виноград, казалось ей, похож на жизнь. Все начинается не очень-то легко — сперва нужно очистить или прокусить упрямую кожицу; или сначала ты — милое дитя, предоставленное на милость всех этих восхитительных незнакомых ощущений, и ты теряешься в море страданий и не имеешь ни малейшего представления о мире. Ты плачешь — ты слишком занят барахтаньем в теперешнем состоянии ничтожности и не можешь по-настоящему оценить все то, что находится рядом с тобой. Потом ты обнаруживаешь, что виноград на самом деле сладкий, и, может быть, жизнь не так уж ужасна, и есть те, кто любят тебя, и ты даже можешь любить их в ответ. Но после этого вкус становится кислее и притягательнее, и ты растешь, влюбляешься, расстаешься, продолжаешь двигаться вперед и просто... просто живешь. А потом — слишком скоро — ягоды начинают увядать, и ты в растерянности — ведь ты уже не молод, и все, кого ты любил, покинули тебя, и ты снова один. Ты держишь последние остатки сладости в своих морщинистых руках, и наконец, набравшись отчаянной смелости, закидываешь их в рот — и все заканчивается.
Да, все именно так. Все это о ней.
Ну, не считая только этой кисло-сладкой «романтической» части — про влюбленность и взросление. Ведь все те сны, что она видела с тех пор, как стала подростком — они же ничего не значат, ведь правда?
Химари вовсе не дурочка. Она знает, что верить в будущее — удел идеалистов; на самом деле слепой оптимизм не даст ничего в этом прекрасном и жестоком мире. Те мечты, которые у нее когда-то были — где она шла под руку с кем-нибудь из накачанных знаменитостей, позировала на красной ковровой дорожке в вечернем платье от Оскара де ла Рента — они ведь были всего лишь глупыми фантазиями, не так ли?
Прежде чем к ее имени добавились еще восемь букв (она частенько выводила их в песке, сидя на пляже: Т-А-К-А-К-У-Р-А), ее жизнь словно была сделана из стекла — разбитая на осколки, стертая в порошок, в забвение. Потом — осторожное прикосновение, мальчишеская усмешка, шарф, неуверенно укутывающий ее замерзшие плечи — она вдруг обнаружила, что у нее есть двое любящих братьев и некое подобие обычного, простого счастья. В конце концов, разве это так уж много?
Но Такакура Химари всегда была только конечной точкой.
Как будто она — недозрелая виноградина, в которой есть всего капелька сладости, чтобы преподать урок какому-нибудь невезучему ребенку; урок о кратком счастье и предначертанной, неумолимой судьбе.
Такакура Химари по-прежнему любит виноград. Лежа на больничной койке и глотая безвкусную горячую кашу, она улыбается, глядя на подвеску на телефоне в виде мультяшных виноградинок и на ягоды, которые Кам никогда не забывает купить для нее.
Светает; солнце едва касается розовеющего горизонта своими лучами. Химари наслаждается этими бесценными моментами в спокойствии раннего утра, когда может показаться, что она — королева мира, и каждый день — День Химари. Словно она неуязвима, и ничто не мешает ей выбежать на улицу и воспевать хвалу миру в гудящей тишине рассвета.
Она все еще может улыбаться, смеяться, любить.
Что бы там ни говорили, она все еще жива. Она не обращает внимания на перешептывания медсестер, на безнадежный вздох отстраненного мужчины в белом халате, потому что... да что они в ней понимают? Что они вообще понимают в жизни, в дыхании, в любви?
А виноград — даже незрелые, неправильные ягоды — все-таки сладкий. Каждая ягода.
И она, черт побери, собирается наслаждаться этим до самого конца.
Еще со времен ее беспечного детства, когда она, хихикая, отправлялась с родителями в супермаркет и те неизменно покупали ей пакетик округлых спелых ягод. По дороге домой она закидывала их в рот одну за другой и довольно закрывала глаза, кружась по улицам; ее синяя юбка раздувалась колоколом, как цирковой шатер, и всю ее переполняло восхищение тем, как прекрасна жизнь.
Виноградные ягоды были твердыми и прохладными, как осеннее утро — но когда ее маленькие зубы осторожно надкусывали кожицу, совершенные очертания пурпурного овала нарушались, и во рту взрывался кисловатый вкус. Выплюнув коричневые зернышки на асфальт, она вытирала липкие руки о платье прямо под носом у занятых своими делами родителей.
По мере того, как она летела по жизни, кружась в танце, ее любовь к винограду не уменьшалась — даже наоборот. Виноградные конфеты, виноградный сок, виноградная жевательная резинка, виноградное мороженое... когда по дороге домой она заглядывала то в лавки деликатесов, то в магазинчики на углу, Хибари и Хикари никогда не упускали случая напомнить, что она абсолютно ненормальная.
Но она не возражала. Она только радостно улыбалась в ответ, потому что, говоря откровенно, она не была бы Химари без этого легкого безумия.
Виноград, казалось ей, похож на жизнь. Все начинается не очень-то легко — сперва нужно очистить или прокусить упрямую кожицу; или сначала ты — милое дитя, предоставленное на милость всех этих восхитительных незнакомых ощущений, и ты теряешься в море страданий и не имеешь ни малейшего представления о мире. Ты плачешь — ты слишком занят барахтаньем в теперешнем состоянии ничтожности и не можешь по-настоящему оценить все то, что находится рядом с тобой. Потом ты обнаруживаешь, что виноград на самом деле сладкий, и, может быть, жизнь не так уж ужасна, и есть те, кто любят тебя, и ты даже можешь любить их в ответ. Но после этого вкус становится кислее и притягательнее, и ты растешь, влюбляешься, расстаешься, продолжаешь двигаться вперед и просто... просто живешь. А потом — слишком скоро — ягоды начинают увядать, и ты в растерянности — ведь ты уже не молод, и все, кого ты любил, покинули тебя, и ты снова один. Ты держишь последние остатки сладости в своих морщинистых руках, и наконец, набравшись отчаянной смелости, закидываешь их в рот — и все заканчивается.
Да, все именно так. Все это о ней.
Ну, не считая только этой кисло-сладкой «романтической» части — про влюбленность и взросление. Ведь все те сны, что она видела с тех пор, как стала подростком — они же ничего не значат, ведь правда?
Химари вовсе не дурочка. Она знает, что верить в будущее — удел идеалистов; на самом деле слепой оптимизм не даст ничего в этом прекрасном и жестоком мире. Те мечты, которые у нее когда-то были — где она шла под руку с кем-нибудь из накачанных знаменитостей, позировала на красной ковровой дорожке в вечернем платье от Оскара де ла Рента — они ведь были всего лишь глупыми фантазиями, не так ли?
Прежде чем к ее имени добавились еще восемь букв (она частенько выводила их в песке, сидя на пляже: Т-А-К-А-К-У-Р-А), ее жизнь словно была сделана из стекла — разбитая на осколки, стертая в порошок, в забвение. Потом — осторожное прикосновение, мальчишеская усмешка, шарф, неуверенно укутывающий ее замерзшие плечи — она вдруг обнаружила, что у нее есть двое любящих братьев и некое подобие обычного, простого счастья. В конце концов, разве это так уж много?
Но Такакура Химари всегда была только конечной точкой.
Как будто она — недозрелая виноградина, в которой есть всего капелька сладости, чтобы преподать урок какому-нибудь невезучему ребенку; урок о кратком счастье и предначертанной, неумолимой судьбе.
Такакура Химари по-прежнему любит виноград. Лежа на больничной койке и глотая безвкусную горячую кашу, она улыбается, глядя на подвеску на телефоне в виде мультяшных виноградинок и на ягоды, которые Кам никогда не забывает купить для нее.
Светает; солнце едва касается розовеющего горизонта своими лучами. Химари наслаждается этими бесценными моментами в спокойствии раннего утра, когда может показаться, что она — королева мира, и каждый день — День Химари. Словно она неуязвима, и ничто не мешает ей выбежать на улицу и воспевать хвалу миру в гудящей тишине рассвета.
Она все еще может улыбаться, смеяться, любить.
Что бы там ни говорили, она все еще жива. Она не обращает внимания на перешептывания медсестер, на безнадежный вздох отстраненного мужчины в белом халате, потому что... да что они в ней понимают? Что они вообще понимают в жизни, в дыхании, в любви?
А виноград — даже незрелые, неправильные ягоды — все-таки сладкий. Каждая ягода.
И она, черт побери, собирается наслаждаться этим до самого конца.
Название: Медленный танец бесконечных звезд
Оригинал: "the slow dance of the infinite stars", автор majesdane; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 6017 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Тэндзё Утэна, Кирю Тога, Химэмия Анфи, Арисугава Дзюри, другие | канон «Shoujo Kakumei Utena» (TV)
Категория: джен
Жанр: приключения, мистика, кроссовер
Рейтинг: G
Краткое содержание: «По этому билету можно доехать, куда твоей душе угодно. Даже выше, чем небо, если захочешь».
Примечание/Предупреждения: ретеллинг «Ночи на Галактической Железной Дороге» Миядзавы Кэндзи.
Если только ты помнишь обо мне, меня не заботит, если забудешь все остальное.
Харуки Мураками, «Кафка на пляже»
Харуки Мураками, «Кафка на пляже»
Она знала, что Млечный Путь состоит из звезд, но не знала, как об этом сказать.
Даже смешно, по правде говоря. Это ведь совсем несложный вопрос.
— Вам понятно, почему его описывали как реку или поток молока, — учительница повернулась к классу. — А знает ли кто-нибудь, из чего на самом деле состоит эта туманно-белая область космоса?
Стоило ему договорить, как тут же несколько рук нетерпеливо взметнулись вверх. Ответить было легко; Утэна тоже дернулась было поднять руку, но в последний момент передумала и опустила ее обратно. Конечно, Млечный Путь состоял из звезд. Она читала в какой-то книжке или видела по телевизору. Или что-то вроде того. Но сегодня она чувствовала себя ужасно усталой и измученной — горячее летнее солнце светило прямо на ее парту, и мысли в голове терялись и путались.
— Тэндзё, — учительница не обратила внимания на других учеников, зато заметила замешательство Утэны. — Ты же знаешь ответ, не так ли?
Она попыталась ответить. Она встала и открыла рот. Она была уверена, что это звезды, особенно когда учительница принялась задавать наводящие вопросы — что можно увидеть, если посмотреть на Млечный Путь в телескоп. Утэна чувствовала, как краснеет под пристальными взглядами одноклассников.
К счастью (или к несчастью), учительница повернулась к другому ученику. Кирю Тоге.
Минуту назад Тога в нетерпении вскидывал руку, но сейчас он тоже замешкался, опустив взгляд. Это было странно — и вдруг Утэна поняла, что он жалеет ее. Он не хотел ставить ее в неловкое положение. Но это тоже было очень странно само по себе. Не такой он был человек. Утэна продолжала молчать, водя пальцем по царапинке на парте.
— Ну хорошо, — наконец вздохнула учительница. — Млечный Путь состоит из огромного множества крохотных звезд. Их можно разглядеть, если посмотреть в телескоп. Ведь так, Тэндзё?
Утэна кивнула и поспешно села на место. Спустя несколько бесконечно долгих секунд она рискнула взглянуть на Тогу — но тот смотрел прямо перед собой и никуда больше. Ей было грустно, и одновременно она сердилась на саму себя — и на него тоже. Она же знала ответ. Теперь она отчетливо помнила, как сидела в отцовском кабинете, глядя на книжный шкаф. Как проводила пальцем по корешкам книг, пока не нашла одну из них, которая называлась просто «Млечный Путь». Как вытащила книгу и пролистывала страницы, не зная, что ищет — просто из интереса.
Отец тогда обернулся и заметил ее. И еще полчаса они просидели вместе на полу, разглядывая изображения звезд, пока не пришло время обеда.
Учительница продолжила:
— Наши Солнце и Земля находятся в Млечном Пути, который излучает свет в пространство с известной скоростью. Когда мы смотрим на реку, самые глубокие места кажутся нам самыми темными; в Млечном Пути места, где больше всего звезд, выглядят наиболее туманными и белыми. Это те места, где небесная река обладает наибольшей плотностью и простирается дальше всего. Чем дольше вы будете смотреть прямо в нее, тем больше все окружающее будет казаться размытым, молочно-белым. Именно так мы сейчас видим Млечный Путь.
Но тут урок закончился, и воздух заполнился шорохом убираемых тетрадок и книг.
***
Уже довольно давно ее родителей не было дома.
Но только в прошлом году Утэна переехала жить к своей тетушке. Розы тогда цвели вовсю, и каждое утро она просыпалась от их запаха — прямо под ее окном, в тетушкином саду. Она ждала, что родители скоро вернутся, но они все не появлялись. Они отправились в какую-то экспедицию на север. Утэна не знала, как долго это может продлиться.
— Нет смысла притворяться, будто твои родители рано или поздно вернутся, — сказала ей Дзюри. Они втроем — Дзюри, Утэна и еще одна девочка, которую Утэна не знала, с холодными фиолетовыми глазами — стояли около оранжереи в школьном дворе. — Их же арестовали, так? Я слышала, будто они занимались чем-то противозаконным.
Утэна скрипнула зубами, бессильно сжимая кулаки:
— Нет. Они совсем не такие. Они скоро вернутся.
— Это правда, принц? — спросила девочка с фиолетовыми глазами. Ее губы изогнулись в злой усмешке. — Ты же знаешь, чудес не бывает.
***
— А ты идешь сегодня на праздник Млечного Пути? — поинтересовалась Вакаба, открывая коробку с завтраком.
В хорошую погоду им позволяли выходить во двор для завтрака. Утэна была счастлива наконец-то выбраться из жаркого, душного класса, где она просидела все утро; к тому же слова Дзюри все еще звучали в ушах.
— Я пока не решила, — ответила Утэна. Вообще-то она обещала тетушке помочь ей в саду в тот день после уроков...
Тетушкин дом — Утэна не называла его своим домом, это казалось ей слишком странным — был совсем рядом с центром города, где проводили фестиваль. Она побудет там совсем недолго; может, просто заглянет, чтобы Вакаба не обижалась, постоит с ней на берегу реки и поможет запускать по течению фонарики, как они делали каждый год. Мерцающие в темноте свечи так похожи на звезды.
— Ты просто обязана прийти, — настаивала Вакаба, но вдруг запнулась и перестала улыбаться. — Или ты не хочешь случайно встретиться с кем-то...
Не договорив, она указала взглядом в сторону, где сидели Дзюри и та вторая девочка (Утэна успела узнать, что ее зовут Сиори) с двумя мальчиками из их класса.
— Они меня не волнуют, — беззаботно ответила Утэна, распаковывая собственный завтрак.
Ее и правда это не волновало. Ну, во всяком случае, не очень сильно. Они могли говорить все, что вздумается — хотя при мысли о том, что они будут смеяться над родителями Утэны, угодившими в тюрьму, у нее просто темнело в глазах. Она понятия не имела, откуда взялись эти дурацкие слухи.
Несколько лет назад в ее классе решили поставить пьесу к концу года — «История о Розе», рассказ про доброго принца, который был обманут и пойман ведьмой. В конце оказывалось, что ведьма — это его младшая сестра, которую принц оставил, чтобы спасти всех остальных девушек в мире.
Утэна тогда ужасно хотела играть роль принца. Она даже не знала точно, почему ей так хотелось. Он был не очень-то хорошим принцем, честно говоря. Но зато он старался, и ей казалось, что этого вполне достаточно. В конце концов, все, что мы можем — это стараться как можно лучше. И девочки тоже могут быть принцами, думала она, хотя ее одноклассники с этим не соглашались.
(«Девочки не бывают принцами — только принцессами».)
(«Ага. И мечи не идут к платьям, знаете ли».)
С тех самых пор ее и прозвали «принцем».
Утэна делала вид, что ее это задевает — она знала, что именно так им всем нравилось думать. Что это выбивает ее из колеи, обижает ее. Что из-за этого она жалеет, что вообще хотела играть эту роль. Но Утэна не жалела. Ни разу.
— Ну ладно, — сказала она Вакабе. — Почему бы и нет? Увидимся там.
***
Ее родители дружили с семьей Кирю, поэтому Утэна знала Тогу всю жизнь, сколько себя помнила. Он всегда хорошо к ней относился и никогда не дразнил ее в школе, в отличие от многих других — но нельзя сказать, чтобы они очень уж близко общались. Раньше, еще в младших классах, они частенько ходили домой вместе — Тога жил совсем рядом с домом Утэны, в соседнем богатом квартале.
Утэне нравился дом Тоги: все эти тяжелые бархатные шторы, старые вычурно обставленные комнаты, высокие окна и маленький фонтан во дворе. В пруду под фонтаном плавали карпы; Утэна любила присаживаться на бортик, опустив пальцы в воду и глядя, как в глубине двигаются рыбы.
Тога догнал ее по дороге к тетушкиному дому.
— Привет, — он был в расстегнутой форменной куртке, сумка переброшена через плечо.
— Привет.
— Ты же идешь сегодня на праздник, да? — он замедлил шаг, подстраиваясь под ее походку. Он был почти на голову выше Утэны, хорошо сложен, с рыжими волосами до плеч и глазами цвета весеннего неба. — Я слышал, как ты говорила с Вакабой за завтраком.
Они давно уже не разговаривали — так, перебрасывались изредка парой слов — и уже очень давно Тога не заговаривал с ней вне школы. Просто у них были совсем разные друзья, и хотя Тога никогда не обижал Утэну, сейчас казалось очень странным, что он вдруг решил ее спросить.
— Может быть, — Утэна пожала плечами.
— Ну... — замялся Тога. — Я просто рассчитывал, что ты там будешь.
— Я пока не решила, — резко ответила Утэна, поворачиваясь к нему и перевешивая сумку с одного плеча на другое. — Но если пойду, я поищу тебя там, — добавила она уже спокойней.
В конце концов, ненадолго можно и побыть вежливой; все равно она уже почти дошла до тетушкиного дома.
***
Они с Вакабой собирались встретиться в городе, но Утэне вдруг захотелось немного задержаться на холме над городком. Этот холм был как раз посередине между их домами, и они обычно встречались именно там; на весенних и летних каникулах они обычно сидели под раскидистым кленом и смотрели на проплывающие облака. Неподалеку от клена была старая, полуразваленная вышка метеостанции, и Утэна присела на траву под ней.
В ожидании она смотрела вниз, на город, где в темноте мерцало множество огней. Время от времени вечерний ветерок доносил обрывки звуков — свист, смех и выкрики. Проработав весь день в саду, она очень устала и не хотела даже думать про домашнее задание — лучше отложить его на потом.
Вздохнув, Утэна откинулась на спину. Наверху на черном бархате неба сверкали звезды. Она попыталась разглядеть отдельные звезды в Млечном Пути, как рассказывала учительница, но все, что ей удавалось увидеть — только реку молочного света. По правде говоря, чем дольше она вглядывалась, тем меньше она видела звезды; она различала только маленькие и одновременно величественные предметы: деревья, просторный луг, порхающие над ним бабочки.
Сам город постепенно расплывался перед ее глазами. Всего лишь далекое воспоминание.
Ее разбудил чей-то выкрик:
— Станция Млечный Путь! Станция Млечный Путь!
Утэна села, оглядываясь по сторонам, щурясь от яркого света наверху. Она потрясла головой, собираясь с мыслями. Спустя несколько секунд она поняла, что сидит в вагоне поезда. Сиденья, обитые ярко-красным бархатом, изящная резьба с позолотой по краям — все это напоминало Утэне старый поезд из вестерна, который она однажды видела в книжке.
— Эй, Утэна! — окликнул ее чей-то жизнерадостный голос сзади.
Утэна повернулась и увидела, как Тога входит в вагон, откидывая со лба мокрые волосы; его глаза ярко блестели. Улыбаясь, он подошел к ней. Утэна хотела спросить, был ли он в поезде с самого начала, но Тога опередил е с ответом.
— Поезд подошел к реке, — сказал он. — Все побежали к нему, но все равно опоздали. Даже Дзюри; она бежала как сумасшедшая, но меня не догнала, — он усмехнулся, словно делился с Утэной каким-то секретом. — Я и не думал, что ты здесь будешь.
— Нам, наверное, стоит подождать остальных? — медленно спросила Утэна, все еще оглядываясь по сторонам.
Тога покачал головой:
— Смысла нет. За Дзюри все равно пришла ее старшая сестра.
Он открыл рот, будто собираясь сказать что-то еще, но вдруг передумал.
— Ой, — сказал он наконец, нахмурившись. — Я забыл все мои вещи у реки. А, ладно, это неважно, — он пожал плечами, сбрасывая неуверенность как пальто. — Мы скоро приедем на станцию Розовый Сад, — он указал на знак, мимо которого как раз проезжал поезд. «Станция Розовый Сад». — Ты просто должна ее увидеть. Там такие прекрасные цветы.
— Ты весь мокрый, — вдруг заметила Утэна. — Что-то случилось?
Тога оглядел себя.
— Не знаю, — удивленно ответил он. — Я не заметил.
Утэна встала коленями на сиденье, уставившись в окно. Мимо поезда проносились поля, покрытые пурпурными и голубыми цветами; Утэне казалось, что они должны восхитительно пахнуть, она даже задумалась, не получится ли быстро выскочить из поезда, чтобы нарвать букет. Она бы подносила эти цветы к лицу и вдыхала аромат, а потом сплела бы венки для них обоих.
Конечно, поезд ехал слишком быстро, чтобы проделывать такие фокусы, но Утэна улыбнулась своим мыслям.
— Даже не верится, что я добралась до небесного поля, — она вспомнила, как смотрела на Млечный Путь со своего холма.
— Надеюсь, мама меня простит, — вдруг сказал Тога, как будто только сейчас что-то понял. Он обращался больше к самому себе, чем к Утэне, которая посмотрела на него с любопытством. Он нахмурился, задумавшись. — Я бы пошел на край света, лишь бы она была счастлива. Но я не знаю, как сделать ее счастливой.
— Ну, с твоей мамой хотя бы все в порядке, — вздохнула Утэна.
Она подумала о своей матери — и о своем отце — и об их отсутствии; вспомнив, как она видела их в последний раз — как они улыбались и махали руками на прощание, — она почувствовала тупую боль. Она подумала о своей тетушке — как она сидит за кухонным столом, пьет чай и доделывает работу, которую принесла домой из конторы, и ждет, когда Утэна вернется с праздника.
— Я думаю, это нормально, если ты доставляешь людям счастье тем, что ты делаешь, так что мать наверняка простит меня, — уверенно заявил Тога. Кажется, он что-то для себя решил.
Утэна хотела спросить его об этом, но вдруг вагон залил яркий свет; выглянув в окно, она увидела вдалеке красные холмы и сверкающую реку, бегущую между ними прочь от рельсов, рядом с которыми она текла раньше. В воздухе разливался приятный запах; было слышно, как снаружи ветер шуршит в высокой траве.
— Скоро приедем на станцию Розовый Сад.
— Ровно в одиннадцать, и ни секундой позже.
***
Река текла через горы и через розовый сад тоже, становясь там узкой и мелкой; Утэна и Тога разулись, чтобы перейти ее вброд. Розы плавали в воде, как будто лотосы. Нагнувшись, Утэна подняла одну из них и поднесла мягкие мокрые лепестки к своему носу, с улыбкой вдыхая аромат.
На станции Розовый Сад поезд останавливался на целых двадцать минут; сад выглядел слишком прекрасным, чтобы просто смотреть на него из вагона, к тому же Утэне было интересно, кто ухаживает за таким количеством цветов. Казалось, сад тянется бесконечно, во всех направлениях — словно это вовсе не сад, а бескрайнее цветочное поле.
— Это напоминает мне про дом моей тетушки, — сказала Утэна, пробираясь сквозь розы. — У нее в саду полным-полно милых розовых роз — хотя и не таких прекрасных, как эти. Но когда они цветут, воздух наполнен их ароматом, — она отложила в сторону розу, которую недавно подобрала, и вытерла мокрые руки о блузку. — Ты мог бы как-нибудь зайти посмотреть.
— А это не водопад? — Тога наклонил голову, прислушиваясь. — Судя по звуку, он где-то неподалеку.
Он пошел на звук, и Утэна последовала за ним, заходя все дальше в поле. Вскоре они увидели маленький водопад — там, где река добегала до скалистого обрыва и падала вниз. Они подошли ближе и остановились на краю, глядя под ноги. Обрыв был куда круче, чем ожидала Утэна; в нескольких десятках метров под ними вода бурлила, разбиваясь о камни, розовые лепестки мелькали в пене.
— Вы не боитесь стоять так близко к краю? — раздался голос за их спинами. Обернувшись, они увидели девочку с простой позолоченной лейкой в руках, стоящую в нескольких футах от них. — Большинство людей боялись бы.
— Здесь так много роз! — воскликнула Утэна, отступая от края обрыва и снова окидывая взглядом цветочное поле. — Это твой сад? — спросила она у девочки.
Та кивнула:
— Да. Но, по правде говоря, скорее я принадлежу розам, чем они мне.
Она была совсем немного выше Утэны, но было в ее внешности что-то такое, что заставляло ее казаться куда старше. Взрослее. У нее была смуглая кожа и длинные волнистые волосы, локонами спускавшиеся по спине. Подойдя ближе, Утэна заметила, что ее глаза были необычного цвета — королевский пурпур, с золотыми искрами в глубине.
— О. А кто ты?
— Химэмия Анфи, — ответил вместо нее Тога, тоже подходя ближе. — На перроне есть табличка с ее именем, — пояснил он, улыбнувшись. — Мы ненадолго здесь остановились, — он повернулся к Анфи. — Мы путешествуем на Галактическом экспрессе.
В глазах Анфи зажглось любопытство.
— И куда же вы едете? — она поставила лейку на землю у своих ног.
— Я... я не знаю, — Утэна покраснела, неожиданно смутившись.
— Но у тебя же есть билет?
— Эмм... я не... — Утэна покраснела еще сильнее, но Тога уже рылся в карманах, словно заранее ожидал этого вопроса.
Спустя пару секунд он извлек два квадратика бумаги цвета слоновой кости, сложенных в несколько раз. Он протянул их Анфи, которая медленно развернула билеты, поворачивая их нужной стороной вверх, чтобы прочитать. Она долго молчала, а потом подняла взгляд со странным выражением лица. Утэна почувствовала дрожь — будто бабочка забила крыльями в ее груди.
— По этому билету, — сказала Анфи, — можно доехать, куда твоей душе угодно. Даже выше, чем небо, если захочешь.
Она снова сложила билеты и отдала их Тоге, который спрятал их обратно в карман. Издалека донесся негромкий перезвон колоколов.
— Нам пора обратно, — сказал Тога. — Слышишь? Поезд скоро отправляется.
Утэна хотела было попрощаться с Анфи, но та уже отвернулась, поливая цветы. Она позволила Тоге тянуть ее за собой — они уже бежали, чтобы не опоздать на поезд, и мгновение спустя были на своих сиденьях, глядя в окно на удаляющуюся станцию Розовый Сад.
***
Вскоре они доехали до следующей станции — там были какие-то старые развалины, белые камни стен, пожелтевшие и раскрошившиеся от времени. На перроне стояли мальчики, все одетые в одинаковую бирюзовую школьную форму. Одежда у них тоже выглядела какой-то устаревшей, и еще Утэне показалось, что она немного похожа на форму в ее школе.
Мальчики выстроились в ряд, глядя на подъезжающий поезд.
Они зашли в вагон, рассаживаясь по двое. Последним вошел юноша постарше, со светлыми волосами до плеч и в очках; рядом с ним был мальчик гораздо младше, с аккуратно расчесанными волосами и россыпью веснушек на лице. Они уселись напротив Утэны и Тоги, и поезд тронулся опять.
Старший мальчик посмотрел прямо на Утэну:
— Привет.
В вагоне пахло дымом — не сигаретным, скорее дымом от горящих листьев.
— Откуда вы? — поинтересовалась Утэна с вежливой улыбкой.
— Мы все были на обеде, — сказал мальчик с соседнего сиденья, наклоняясь в ним. — Мы как раз достигли кое-каких результатов в нашей работе. Чего-то очень важного, — он запнулся, нахмурившись. — Я не помню только, чего именно. А потом что-то загорелось, прямо у дверей столовой, и вся комната наполнилась дымом.
— Мы пытались выбраться, — кивнул мальчик рядом с ним. У него были темные волосы, разделенные ровным пробором. — Но дверь заклинило.
Первый мальчик продолжил:
— От дыма было трудно дышать. Сначала все кричали, но потом вдруг наступила тишина. Наверное, потом случилось что-то еще, потому что дальше мы знаем только, что все оказались здесь, — он задумчиво оглядел своих спутников. — Может быть, это как-то связано с нашей работой.
— Кто знает? — задумчиво произнес мальчик напротив Утэны, склонив голову к оконному стеклу.
— Край Света знает, — спокойно заявил мальчик с темными коротко стриженными волосами.
Утэна не могла не отреагировать на это имя.
— Так вот куда вы едете? — достав свои билеты, она показала их мальчикам. — Мы отправляемся именно туда, — призналась она.
Наконец заговорил старший юноша в очках.
— Край Света? — он посмотрел в окно со странным отрешенным выражением лица. — Я слышал, что там обитает вечность, — негромко произнес он. — И ты собираешься туда? — он повернулся к Утэне. — Но ты ведь всего лишь девочка, — его голос звучал печально. Недоверчиво.
Кажется, он собирался добавить что-то еще, но тут раздался громкий звенящий звук — похожий на сигнал лифта, прибывшего на нужный этаж. Поезд начал останавливаться, и мальчики поднялись на ноги, потягиваясь и переговариваясь между собой.
— Как жаль, — вздохнул юноша в очках. — Хотел бы я поехать с вами. Но вот, кажется, и наша остановка, — он снова улыбнулся, поднимаясь, и положил руку на плечо мальчика рядом с ним. — Пора идти, Мамия, — добавил он.
Они прошли мимо Утэны и Тоги к дверям вагона, которые уже открылись настежь.
— Удачи, — сказал юноша.
Утэна следила, как они уходят. На этой станции почти ничего не было — только небольшое здание, белое с зеленым, стояло рядом с платформой. Буквы на табличке выцвели, и прочитать, что там написано, было совершенно невозможно. Поезд двинулся опять, отъезжая от станции. Утэна помахала рукой, но никто из мальчиков, казалось, этого не заметил.
В вагоне воцарилась тишина. Почему-то Утэне стало от этого грустно. Снова опустившись на сиденье, она дотронулась до руки Тоги.
— Неужели только мы одни едем до последней станции? — спросила она.
Снаружи звезды сливались в размытые полосы.
— Похоже на то, — ответил Тога.
Склонив голову ему на плечо, Утэна закрыла глаза; поезд негромко гудел, вагон плавно покачивался на рельсах. Пальцы Тоги легонько поглаживали ее ладонь, и она чувствовала, что засыпает в тепле. Сколько прошло времени, прежде чем она открыла глаза — Утэна не знала. Хлопнула вагонная дверь.
— О, и ты здесь! — обрадовалась Утэна и привстала, увидев, что по вагону идет Анфи. — Ты зашла на предыдущей станции? Я и не заметила, — она опустилась обратно на сиденье рядом с Тогой.
— А кто же ухаживает за розами? — заинтересовался Тога, выпрямляясь.
Анфи загадочно улыбнулась.
— Не хотите яблоко? — спросила она вместо этого, протягивая им по яблоку в каждой руке. — На краю моего сада растет маленькая яблоня, там зреют просто прекрасные плоды. Я подумала, что вы, наверное, проголодались, ведь дорога такая длинная.
Утэна взяла у Анфи одно из яблок и откусила: и в самом деле, прекрасно. Оно было сладким и спелым — и напоминало ей о ее родителях и о той осени, когда они все вместе ходили гулять в парке по воскресеньям. Отец раскачивал ее на качелях и смеялся, когда Утэна просила поднять ее еще выше. Она боялась раскачиваться так высоко — ведь качели могли перевернуться — но каждый раз они опускались обратно за секунду до наивысшей точки. Это было странно притягательно — вот так зависать между страхом и смелостью.
— Спасибо, — Утэна вытерла рот тыльной стороной ладони, проводя пальцем по мягкому черешку яблока. — Это самое восхитительное яблоко из всех, которые мне доводилось пробовать.
Тога усмехнулся, откидываясь к окну и вертя свое яблоко в руке.
— Все прочие яблоки теперь будут казаться безвкусными, — он откусил кусочек, струйка сока потекла по подбородку. — Смотрите! — воскликнул он, снова поворачиваясь к окну. — Замок в небесах!
И точно, там был замок.
Перевернутый, он парил среди звезд, и флаги на башнях развевались на ветру. Утэна задумалась, на чем же этот замок держится, как он может висеть таким образом. Наверняка там никто не живет; они бы все вывалились оттуда прямо в небо. Внизу бежала серебристая река; даже самая высокая башня замка все равно была очень далеко от воды. Должно быть, он и вправду невероятно высоко.
— Как красиво, — выдохнула Утэна, восхищенно глядя на замок.
— Я всегда хотела попасть туда, — мечтательно произнесла Анфи. — В этом замке обитает вечность.
Тога задумчиво хмыкнул, снова откусывая от яблока.
— Что такое вечность? — тихо спросила Утэна, вертя яблоко в руках.
«Кто может знать, что такое вечность?» — подумала она про себя. Ведь не бывает ничего вечного. Она посмотрела на Тогу — он казался завороженным этим странным замком в небесах, его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Как будто его действительно заколдовали.
— Давай отправимся туда, Тога, — сказала Утэна нарочно громко. Она подергала его за рукав, пытаясь — неожиданно отчаянно — привлечь внимание. — Давай? Мы пойдем туда вместе.
— Хотел бы я знать, — Тога не отрывал взгляд от окна. — Те, кто живут в подобном месте — они ведь должны знать, что такое истинное счастье. Как вы думаете?
— Возможно, — Анфи поднялась, отряхивая юбку. — Осталось недолго, — она коснулась плеча Утэны. — Скоро остановка.
Утэна не заметила на этой станции никакой таблички. Она выглянула в окно, пытаясь разглядеть хотя бы платформу в отдалении, но увидела только рельсы, реку и звезды, уходящие далеко за горизонт. Прежде чем она успела спросить Анфи, та уже исчезла, и дверь вагона за ней закрылась.
***
— Тога, — тихо произнесла Утэна, — мы снова одни.
Тога перевел взгляд на нее, но казалось, что он смотрит сквозь нее куда-то вдаль.
— Давай останемся вместе, хорошо?
— Там — Край Света, — вдруг сказал Тога, вскакивая с сиденья и приникая к окну. Он указал на пятно в Млечном Пути, недалеко от того места, где сейчас был из поезд. — Смотри, Утэна.
Утэна смотрела.
Она вздрогнула при виде Края Света — огромная, зияющая черная дыра в реке. Через дыру был перекинут мост, и рельсы продолжались по нему — но сколько Утэна не вглядывалась, она не могла различить противоположный конец моста. Черная дыра казалась бесконечно глубокой; невозможно было определить, насколько она велика и есть ли у нее дно. Как бы ярко ни светили звезды наверху, дыра, казалось, поглощала весь свет.
У Утэны пересохло во рту. Сглотнув, она облизала губы и попыталась успокоиться.
— Я ничуть не боюсь этого, — сказала она Тоге. — Темноты, то есть. Мы поедем дальше вместе, так далеко, как только сможем.
Тога улыбнулся:
— Да, конечно. Посмотри туда, — он повернулся снова, указывая на далекое поле, за Краем Света. — Это самое прекрасное место из всех, которые мне доводилось видеть. Кажется, оно простирается бесконечно в любом направлении. Смотри, Утэна, — настойчиво повторил он. — Должно быть, это и есть вечность.
Но Утэна не видела ничего — только молочно-белую дымку, и вдруг почувствовала себя очень одиноко.
— Тога, — она не отводила взгляд, но потянулась к нему на ощупь. — Мы собирались держаться вместе, помнишь?
Она обернулась, чтобы взять его за руку.
Тоги больше не было. Только пустое сиденье, обитое красным бархатом, возле которого он только что стоял. Утэна почувствовала, как перехватывает горло и слезы подступают к глазам. Она крепко зажмурилась, комкая юбку в кулаках.
— Мы собирались ехать дальше вместе, — произнесла она вслух. Открывать глаза не хотелось — не хотелось видеть это ужасное пустое место перед собой.
Утэна поняла, что поезд замедляет ход — стук колес на рельсах постепенно затих, и вагон прекратил раскачиваться — и наконец он остановился совсем. Она открыла глаза и обнаружила, что стоит возле дверей вагона.
Двери открылись в пустоту: в бесконечную тьму беззвездного неба.
— Все в порядке, Утэна, — раздался голос, и каким-то образом рядом оказалась Анфи. Она выглядела младше, чем Утэна запомнила — тогда, на станции Розовый Сад, и когда она раньше заходила в вагон.
Она взяла Утэну за руку, и прикосновение этой теплой и мягкой ладони неожиданно успокоило ее. Свободной рукой Утэна вытерла слезы.
— Химэмия.
— Идем, — сказала Анфи. — Идем отсюда.
Они сделали шаг прочь, в небо, и Утэна больше не видела ничего, кроме черноты.
***
Она открыла глаза.
Прохладные стебельки травы покалывали кожу, а наверху в небе светили звезды. Утэна услышала шелест листьев на ветру и села; она так устала, что заснула прямо здесь, на холме. Глаза слипались от остатков сна и холодных слез, и она быстро протерла их, чувствуя какую-то странную тяжесть внутри.
Город внизу по-прежнему переливался разноцветными огнями. Она встала и, зевнув, потянулась, глядя вверх на звезды. Их положение не изменилось, так что, наверное, она задремала совсем ненадолго. Потянувшись еще немного, Утэна широкими шагами двинулась вниз с холма, в город, к реке, где запускали плавучие фонарики.
Вскоре она вышла на главную дорогу; на перекрестке в центре городка она остановилась, глядя налево — туда, где над рекой возвышался мост и где Тога и другие наверняка играли сейчас, зажигая фонарики и подталкивая их вниз по течению.
Но что-то было не так — Утэна не сразу заметила, что река была освещена куда ярче, чем бывало даже в ночи праздников. Подталкиваемая недобрыми предчувствиями, она повернулась и побежала к реке. Люди собирались отовсюду, торопливо переговариваясь вполголоса.
Утэна слышала обрывки разговоров, пробегая мимо.
— Какой-то ребенок упал в воду, — сказала одна женщина другой, которая только что пришла, и Утэна почувствовала, как замирает сердце.
— Утэна! — крикнула Вакаба, заметив ее и подбегая ближе. Ее выражение лица только прибавило сил нарастающему страху. — Утэна, ты слышала? Тога упал в реку!
— Как? — Утэна опешила.
— Дзюри была в лодке, хотела отправить фонарик подальше по реке. Лодка наклонилась, и она выпала, и Тога нырнул за ней. Он вытолкнул Дзюри обратно — Сиори ее втащила в лодку — а потом Тога ушел опять под воду, и никто его больше не видел.
— Но его же ищут, да?
Вакаба кивнула:
— Все сразу сбежались. Но его все еще не нашли. — Она схватила Утэну за руку, глядя на людей, столпившихся у берега. — Отец Тоги тоже здесь, — негромко добавила она спустя несколько секунд.
И в самом деле, он стоял всего в нескольких ярдах от них. Отцепившись от Вакабы и пробормотав извинения, Утэна направилась к отцу Тоги. Она не была уверена, стоит ли что-нибудь говорить, поэтому просто стояла, сцепив руки перед собой и глядя на воду. Рябь на поверхности реки сверкала под лучами полицейских прожекторов. Ниже по течению вода становилась все темнее, чернее, до тех пор, пока в ней нельзя было разглядеть ничего, кроме отражения Млечного Пути. Казалось, что река становится просто продолжением неба. Утэна подумала, что, может быть, Тога сейчас в самом конце реки — Млечного Пути, в самой темной точке.
И все-таки она стояла вместе с другими, в молчаливом ожидании. Мысленно она представляла, как Тога выбирается из реки немного в отдалении, выжимает свою одежду и бежит к ним, чтобы сказать, что он вернулся.
Вдруг отец Тоги отрешенно произнес:
— Бесполезно. Прошло уже сорок пять минут.
Я знаю, где он, хотела сказать Утэна — но не могла. Слова застряли у нее в горле.
— Ты ведь Утэна, не так ли? — отец Тоги, похоже, наконец заметил ее.
Утэна кивнула и поклонилась, все еще не в состоянии говорить.
— Твои родители еще не вернулись? — он снял часы с запястья, сжал их в руке.
Утэна покачала головой.
— Как странно, — обеспокоенно заметил он. — Что могло с ними случиться? Я получил письмо от них всего несколько дней назад. Они уже должны были быть дома. Должно быть, их корабль задерживается. Утэна, — сказал он, — ты ведь придешь к нам завтра вместе со всеми?
Он смотрел куда-то мимо нее. Утэна проследила за его взглядом — вниз по течению, туда, где река становилась частью галактики, и почувствовала прикосновение руки Анфи к своей ладони.