[alare-stark]

Перевелся тут случайно кроссоверный драбблик. Только с названием я завис немного, потом еще подумаю.
Ну и да, нифига не вычитано, как обычно. Полпервого ночи, вы же понимаете (=

Название:
Оригинал: "It has come to this"
Размер: 897 слов в оригинале
Персонажи: Эол, Феанор
Категория: джен
Рейтинг: G
Краткое содержание: кроссовер ПР и Сильма

Ничего этого никогда не случалось.

Он строил эти проклятые машины. Он ползал по ним и под ними, напевал тайные песни их проводам, и те егеря, которых он касался, выживали. Другие механики считали его своим. Почти родственные узы — хотя они были ниже ростом и с бородами. Он не общался с пилотами, не разговаривал с генералами, адмиралами — кем бы они, черт побери, ни были, со всеми их сверкающими медалями и знаками отличия.
Он строил машины. Это была его работа, это значилось в его досье. Они уходили, чтобы драться до последнего, а когда они возвращались, он вдыхал жизнь в их изломанные тела, чтобы все это могло повториться снова.
У него не было никакого прошлого. Не было ни маленького домика, где ждали прекрасная женщина и ребенок, ни правительственного чиновника на пороге. Его жена не оставляла его, не забирала их дитя, не возвращалась к своей привычной роскоши после очередного нападения на гавань в семи милях от их дома.
Он не встречал ее, когда она шла на совещания генштаба, с высоко поднятой головой и в юбке от какого-нибудь модного дизайнера — даже если мир подходил к концу, Арэдель встретит этот конец безупречно прекрасной, как и подобает дочери премьер-министра.
Он не наблюдал за первым дрифтом своего сына, сидя на плече выключенного егеря — там, где никого не должно было быть — на всякий случай, вдруг что-то пойдет не так. И он вовсе не выпивал целую бутылку бурбона, когда испытания прошли успешно, более чем успешно.
Он не чинил егеря своего сына.
У него не сжималось сердце, когда его рука взъерошивала волосы — такие же непослушные, как его собственные, — когда он смотрел глазами, так похожими на ее глаза, и говорил: "Спасибо, что подкрутил нам болты."
Не было никакого прошлого.
Были только машины, с которыми он шептался, вдыхал в них душу, и его семья вокруг — монтирующие ракеты и лазерные пушки, распевающие во весь голос, напоминая "остроухому", что без них все это было бы невозможно.
Что без расы, созданной по ошибке, они все были бы мертвы много лет назад.
Ничего этого никогда не случалось.

В командном центре, разумеется, кричали и ругались. Феанор. Его сыновья были в боевом выходе, и что-то его не устраивало. Финвэ пытался его успокоить.
"У тебя хотя бы есть сын", — подумал он, наблюдая за своими машинами.
Потому что мальчик, который все-таки был его сыном, был в том же бою.
И они проигрывали.
И хотя этого никогда не случалось, но сейчас, глядя на прямую трансляцию схватки — механики всегда наблюдали за битвами (несмотря на все старые обиды, всю вечную неприязнь, они помнили, насколько важны их творения) — сейчас он чувствовал, как что-то вскипает в его разуме, поднимается к поверхности.
Он мог двигаться очень быстро, когда хотел. И он побежал. Вверх по лестницам, наплевав на лифты. Мимо людей в пилотских костюмах, людей в униформе, мимо эльфов, гномов, пары хоббитов.
Найти Феанора было несложно; он выходил из командного центра, и его глаза сверкали сумасшедшим огнем. Когда Эол схватил его за руку, он попытался было отвернуться, но из его хватки было не так-то просто вырваться.
— Что ты делаешь? — грозно спросил Феанор.
Эол не ответил. Он просто потянул его за собой.
Был один егерь, которого списали после особенно неудачной битвы; он восстановил его — тратя на это все свободное время — довел до совершенства и за пределы совершенства. Это был его собственный проект, его способ справляться с трудностями, его лучшее творение.
Его Ангуирел.
— Это безумие, — сказал Феанор, когда они надевали драйв-сьюты в ангаре, о котором никто не помнил, который должен был быть заперт (но никто не пытался запретить механикам входить в ангары когда заблагорасудится, потому что, как ни крути, именно они строили все эти машины — и потом, кто же додумается спорить с ребятами, чьи топоры могут оказаться опасно близко от чьих-нибудь ценных частей тела?).
— Да. Это безумие.
— Ты ведь Эол, да? — Феанор не спорил с его планом. — Из механиков.
— Да.
— Зачем ты это делаешь?
— Ты хочешь спасти своих сыновей? — повернулся к нему Эол.
— Да.
— Тогда заткнись.
К тому времени, как Финвэ доложили о неуставной активности в одном из вспомогательных ангаров, было уже слишком поздно. Начался обратный отсчет, и перед самым стартом нейроконтакта Феанор вдруг спросил:
— Ты когда-нибудь делал это прежде?
— Нет, — ответил Эол.
Они вошли в дрифт.
Это было... где-то за пределами сравнений. Огонь и тьма столкнулись, сшиблись в бешеной схватке, разлетелись в стороны. Феанор никогда не мог пройти тесты на совместимость, ни к кем, хотя именно он создал дрифт и нейроконтакт; он просто выжигал все системы.
Эол обернул его покровом ночного неба, крепко и надежно. Проценты совместимости не имели значения; они были — одно.
Ты готов? спросил он, не спрашивая.
Ты — отец Ломиона, ответил Феанор. Я только что проиграл пари.
Эол пообещал себе, что потом он его непременно стукнет.
Идем.
Потому что — нет, у Эола, лучшего механика в шаттердоме, не было сына.
Но у Ломиона был отец.
И его отец не позволит ему умереть, а кайдзю, Верховный король и устав могут все идти к Морготу.
В голове Эола Феанор рассмеялся, и его смех звучал как рев пламени.
Ты мне нравишься, сказал он.
Ну хоть кому-то из нас нравится его напарник, ответил Эол.
Двери открылись в бушующее море.