есть гриб груздь...

...нет гриба радоздь, как известно. Ну то есть сперва у меня сломался ноут (полетел жесткий диск), потом планшет, который я только-только приспособился использовать как замену, пока ноут не починят (и что с планшетом, вообще неизвестно науке)... И сижу я с одним несчастным телефоном, как лох.
С другой стороны — ура достижениям прогресса, который породил беспроводную клавиатуру и удобную подставку, так что работать с текстами по-прежнему можно. А также ура предусмотрительности и облачным сервисам, благодаря которым тексты не пропали. Ну, почти. У меня была набрана пачка постов под условным тэгом «байки из ВКП», и вот они-то гикнулись. Придется писать заново.

В других новостях: внезапно упал, простите за каламбур, в Fallen London — и он очень клевый. Прямо мимими (=
Что особенно хорошо - это текстовая браузерка, то есть ресурсов не требует, это раз; и в него особо не залипнешь, потому что действия кончаются, это два. Идеальная игра (=

@темы: лытдыбр

---

а вот кому немножко ересей

В эфире снова рубрика «перечитываем background books по Ереси и попискиваем».

Вообще я полез туда — в первую, которая «Betrayal», — для выяснения, что там у Детей Императора с должностью лорда-командующего... и обнаружил, что их было аж десять. А не двое, как иногда может показаться.
И были оные лорды в легионе не для красоты и не для понтов, а вполне по делу — это были командующие первых десяти Миллениалов (насколько я понимаю, это примерно то, что в других легионах могли звать «великая рота» или «гранд-батальон», то есть конструкция, объединяющая несколько рот — исходя из названия и традиции, обычно в тысячу морд, но на самом деле разброс лаптя был широк). Командующих было, конечно, побольше — легион к началу Ереси 110 тысяч нагреб — но вот эти десять входили в ближний совет Фулгрима, ибо были очень круты.
...а также отличались чудесной традицией совершать харакири в случае провала. «On the rare incidence of true failure in command, the Lord Commander was apt to take his own life in penance». Причем, судя по тону упоминания, прецеденты были.

Также в рубрике «вот так выглядят типичные воины легиона» обнаружены были товарищи Флавий Алкенекс и Гритан Торн. Кто читал сольник Фулгрима, тот вспомнит. Рейнольдс явно очень внимательно перечитал весь бэк, прежде чем браться за книжку.
(Торн, кстати, сложился при Исстване-III — и, подозреваю, после этого-то Касперос Тельмар и покатился по наклонной, пока не докатился до Сияющего Короля в Радостном Отдохновении Своем. А ведь так трогательно дружили, прям в режиме «мы с Тамарой ходим парой».)

Или вот милая привычка Детей Императора собирать оружие поверженных врагов в качестве трофея — причем не просто так, а дабы научиться владеть этим оружием лучше, чем мог враг, и таким образом дополнительно его посрамить. Ритуально победить в духе, натурально.
В результате коллекции у них выходили внушительные. Товарищ Акурдуана насобирал себе 360 вражеских клинков, и ведь это он не все подряд брал, а исключительно лучшие. Но триста шестьдесят! (а еще он дрался парными мечами, потому что кто-то любит выпендриваться, впрочем, в этом-то легионе неудивительно)

Далее в программе: различные кулстори из этого рулбука и других, оставайтесь на нашем канале.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, байки из ВКП

---

внезапное архитектурное

Есть у нас тут, в окрестностях меня, немножко арт-деко. Ну то есть как — Торонто и сейчас-то не центр мира, а во времена строительства домиков, о которых речь, улица Эглинтон была в некоторой степени ебенями, хотя уже и относительно цивилизованными... Поэтому арт-деко вышел такой, гм, бюджетный. (За небюджетным надо в даунтаун, вот там местами роскошества). Тем не менее, немножко домиков в сороковых здесь понастроили — и, что удивительно, стоят они по сей день.

А теперь — слайды:

Домики, в лучших традициях эпохи, все поименованы. Вот этот называется Roycroft, а рядом с ним — Crofton (его второй год ремонтируют, это еще удачная фотка с минимум лесов). Полукруглые балкончики, характерный шрифт названий, выложенные из кирпича рельефные линии под окнами, вот эти все штуки.







Вот этот домик с незамысловатым названием The Eglinton спереди выглядит простенько (хотя, опять же, шрифт!), но если завернуть за угол — открываются и скошенные углы, и странноватая внутренняя форма.







А этот домичек обозвали аж Forest Hill Manor, и с фронтального ракурса он, честно говоря, изрядно обшарпан. Но зато какие башни сбоку!









Еще два дома, которые получается сфотографировать только через дорогу, и в кадр постоянно влезает всякое. Насчет стилистической принадлежности первого я не уверен, он просто мне нравится (=. А второму не повезло — его зачем-то перекрасили в унылый серый, хотя раньше там вроде бы тоже был желтый кирпичик.





Также в программе, на той же улице: декоративные элементы по мелочи, которые внезапно выскакивают откуда угодно.

@темы: фотофлуд, Canada notes

---

отсылочки, мимими (=

Наткнулся в переводимом тексте (по Вахе, как обычно) на планетку Альмас, полез проверить смутно знакомое название... Таки да, не показалось — Альмасом звался меч архиепископа Турпена из «Песни о Роланде».
Надо сказать, архиепископ там такой, что его можно вставлять в Ваху прямо целиком, примут как родного. Вот, к примеру:
«Турпен услышал, яростью вскипел.
Тот мавр ему на свете всех мерзей.
Пришпорил он коня, приник к луке,
Врагу нанес удар что силы есть,
Щит раздробил, в куски разнес доспех,
Грудь распорол, переломил хребет.
Качнулся мавр, не усидел в седле,
Его с коня архиепископ сверг».
И так весь текст — крушит неверных в мясо, не забывая благословлять направо и налево. Совершенно нормальный боевой проповедник церкви Императора, а что.
Заодно перечитал поэму целиком, всячески захорошело. Люблю я этих средневековых ушлепков, с рыцарской честью и альтернативной рыцарской логикой, коварным коварством, кровищей по колено и великой доблестью — ужасно люблю (=.

---

о музыке и странном

Иногда некоторые песни порождают в моей голове отдельно живущие сюжеты. Случается это редко, но бывает, что упарывает со страшной силой.

Пример номер раз, эпический. «Ария», «Меченый злом». (Вообще «Армагеддон» — это какой-то сплошь альбом про Ваху, особенно если от упоминаемых в текстах реалий абстрагироваться, но в этой саге речь не о том).


Сюжет следующий: имеется некий условный фэнтези-сеттинг, там традиционное противоборство темных и светлых богов. Темные руками своих слуг творят описанную в тексте хуергу с концом света и пророком мрака (тот самый «меченый злом»), и в попытке противодействия светлые жрецы призывают своего сияющего паладина (который лирический герой песни).
Причем паладин вообще-то успел прожить долгую и удачную жизнь, поуправлять княжеством и даже помереть, но боги сказали «надо вернуться» — значит, надо (отсюда и «свет ковал мой меч для своей войны»). Воскрешают его, понятно, не таким, как был перед смертью в старости, а в полном расцвете физических сил, но со всем багажом боевого и стратегического опыта. Мужик он рассудительный и способен не только махать мечом, но и подумать головой.
Тем временем меченый злом избранник тьмы — отнюдь не воплощение злобного зла. Он и избранник-то в основном потому, что звезды так встали в момент рождения (или он седьмой сын седьмого сына, или еще что-то такое), и поэтому жрецы темных богов его нашли, выкупили у родителей и дальше воспитывали — но нашли поздненько, уже в подростковом возрасте, так что воспитание у него во многом нормальное человеческое. Жрецам он в принципе доверяет, у них там теоретическая база про необходимость разрушения во имя обновления и так далее.
И вот эпическая схватка, «тучи крестом, ветер как стон», паладин света обрушивается на древний храм, где творит ритуал избранник тьмы... И видит вместо меченого злом обычного мальчишку (ну, ему лет двадцать, но с точки зрения паладильника — мелкий же). До смерти испуганного тем, что он делает, но очень решительного. И паладин останавливает удар.
...А потом они оба садятся поговорить — и приходят к выводу, что творящийся конец света их обоих совершенно не устраивает, ну хороший же мир, пусть бы еще постоял. И идут этот конец света прекращать, а темные и светлые силы могли бы немножечко остановиться и подумать над своим поведением.
Дальше, конечно, еще много чего можно писать, но завязка вот.

Пример номер два, романтический. «Пикник», «Дикая певица».


Тут всё очевидно: это история про девочку-псайкершу и космодесантника-отступника. Ну, потому что нормальный лоялист не стал бы с ведьмой возиться, а сдал бы Черным Кораблям, и никаких проблем. А этого вот перемкнуло — с космодесантниками порой бывает (=
Опять же, это завязка сюжета, а дальше они, скорее всего, свалят куда-нибудь в Око Ужаса, ибо в Империуме им места нет. Свалинг, конечно, сопровождается жертвами и разрушениями, у космодесантника конфликт с бывшими братьями, оставшимися лояльными, во имя сценарной помощи подгребает какая-нибудь хаоситская варбанда — в общем, всё весело.

@темы: la musique

---

пахнут кхорнаты пролитою кровью...

Забрел давеча в ГВ-шный магазин, за красочкой и прихватить миньку месяца (кстати, теперь у меня будет примарисенок брат Тойво, тот самый, из рассказа про Расчленителей). А там среди прочего завезли ароматические свечи — четыре штуки, по числу богов варпа. Разумеется, я немедленно потыкал в них все носом, как же иначе (=.
Они могли бы, наверное, пахнуть свежей кровью, тяжелым мускусом оргий, гнилью разложения и искрящимся озоном магии... Ладно, я слишком многого хочу, а свечки — все-таки коммерческий продукт, их продавать надо. Поэтому запахи там умеренно приятные, если кто в принципе не против такого рода вонялок (например, я).
Итак, результаты, по возрастанию понравившегосся. Слаанешитская свечка показалась сладкой, даже чересчур приторной, и это явно не мое. Нурглитская ничего так, пахнет каким-то мхом и зеленью, что ли. Тзинчитская прикольная, но как ее охарактеризовать — так и не понял. А лучше всех кхорнатская, там этакая цитрусовая бодрость. Я бы ее даже купил, но она стоит раза в три дороже, чем я готов отдать за свечку.
Возможно, это как-то связано с тем, что кровушка же... Но нет, я ведь лоялист. Теоретически (=.

@темы: лытдыбр, сорок тысяч способов подохнуть

---

Переводческие не то чтобы страдания, а так (=.
Почему-то очень сложно не писать «стакан» всякий раз, когда в тексте появляется «glass». Бокал это, в контексте — бокал! Там то банкет, то прием, то аристократы всякие. А у меня регулярно что Фулгрим, что леди Голконда Пайк, что правящий класс планеты Бизас изысканно пьют изысканное вино (окей, оно чуток фонит радиацией, но изысканности это не отменяет) стаканАми. Прямо так и хлещут.
Я, конечно, отлавливаю и правлю, но почему-то очень смешно.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

дыбр прогулочный

Рубрика «странные вещи»: видел сегодня в метро натурального мужика-с-баяном. Классического — зашел в вагон и заиграл бодрую музычку, на весь вагон (точнее, на весь поезд, потому что он сквозной). Но, поскольку все-таки двадцать первый век, к баяну (окей, аккордеону) прилагалась беспроводная колонка с аккомпанементом, отчего музычка получалась еще бодрее. Наушники резко утратили свою функцию, он глушил абсолютно всё. К счастью, музычка длилась всего пару станций.
На лицах пассажиров отчетливо читалось «а можно ему заплатить, чтобы он заткнулся?» Кстати, я даже не заметил, предполагал ли мужик сбор денег или просто так играл, ради увеселения общественного (ну и «мужиком» я его назвал чисто по традиции, как продолжателя традиции баянистов из электричек — так-то он был весьма юн, лет двадцать пять от силы). Зная местных, мог и просто так (=

И о всяком прочем. Запомнить: если я хочу в сходить в нашу художественную галерею, пока годовой билет не кончился — не надо делать это в выходной, особенно в воскресенье. Какие-то жуткие толпы, люди, дети и прочие существа. И никакого покоя.
А там, между тем, иммерсивный эскпириенс (извините) «почувствуй себя внутри вулкана», но в куче народа как-то эскпириенс не работает. И еще импрессионистов (кажется) подвезли — но, опять же, люди мешают спокойно походить и порассматривать картины.
Ладно, хотя бы в зале со средневековыми финтифлюшками было темно и уютно, как всегда. Черепа резные улыбаются, полное умиротворение (=

@темы: лытдыбр

---

а вы ангелов продаете? - нет, только показываем. - кровавое...

Тут анонсировали новую миньку Данте — спустя пять с лишним лет он наконец-то примарис, дождались! И давно пора, а то старая минька уже выглядела такой же старой, как сам лорд-командующий, на все полторы тыщи лет. (забавно, как GW оперативно среагировали — вчера новость о миньке слили в сеть, а сегодня они такие «мы планировали это попозже, но ангельский гнев не удержать» и выкатывают официальную статью)
Так вот, в честь этого покажу-ка я своего Данте. И Мефистона заодно, раз пошла такая пьянка.

треп про минечки

На сборку пошли: ноги от летающего зигмарина (был распилен буквально пополам со словами «извини, мужик, тебя еще перекуют, а Данте нужнее»), куски от Сангвинарной стражи, рандомные куски от каких-то еще Ангелов и прыжковый ранец от Роты Смерти. И крылья от святой Селестины (Селестина не пострадала, только стала еще краше — у нее теперь крылья от того самого распиленного зигмарина).
Крылья держатся на магнитиках, но поскольку это был первый опыт с ними, магнитики я поставил чуть кривовато и не рассчитал необходимую их силу. В результате крылья у Данте порой грустно обвисают, придавая ему каноничный утомленный вид, а от резких движений и вовсе отваливаются. Предпочитаю считать, что это парадные крылья, в бою он их не носит (=
И да, из черепа у ног Данте растут цветочки. Ибо это символизирует.

Про Мефистона кулстори поменьше, поскольку он был собран сразу как есть — о чем ничуть не жалею, ибо минька страшно хороша.
Факт, который невозможно узнать, если не собирать его: нога у Мефистона одна. Буквально. То есть вон там из-под юбочки мантии высовывается ботинок, а дальше ботинка ничего нет, он держится собственно на этой мантии. Хотя очертания коленки под ней отчетливо просматриваются.
А еще я покрасил ему белые лайковые перчатки, потому что упырь в белых перчатках — это стильно (=

А теперь — слайды:

6 фоток

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

РасчлеНЯтели

И, раз уж зашла речь о Расчленятелях, то есть, извините, Расчленителях — покажу своего карманного Сета.
Олицетворяет собой фразу «бежит орет», уляпан кровушкой, внутри же его царит полнейшее спокойствие. (Это, если что, канон: в «Разорении Ваала» внутренний монолог Сета включает в себя возможные способы убийства всех окружающих — не то чтобы он был злой, он просто так мыслит. А потом, когда тираниды наконец набегают, глава начинается со слов «Габриэль Сет был полностью спокоен» — и страница кровавой резни).
Маленькость свою не поясняет категорически (=

5 фоток

И заодно брат Марцио, который происходит из коробочки со случайным космодесантником. Я решил, что Сету одному скучновато, ему нужен друг. Кстати, циркулярную пилу, в смысле символ ордена, рисовал вот этими лапками — вроде даже получилась (=

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

маленькость и недоверие

Или рассказ про Сета и примарисов (которых он, как известно, недолюбливает).
Рассказик крошечный, вытащен из White Dwarf’а за декабрь 2019, и занимает он там полторы странички. Поэтому нет даже смысла выкладывать ссылкой, он прекрасно поместится прямо сюда.
Сет ведет себя как обычно, то есть как агрессивное угребище (за это и любим), а примарисенок брат-капитан Тойво страшно мил — я твердо решил, что нужно будет прикупить пачку примарисов и покрасить его. Потому что уняня же (=

Выкованные в крови
Энди Смайли

— Вы — оскорбление всему, что нам пришлось вынести. — В голосе Габриэля Сета звучал рокот падающих камней. Он обращался к космодесантнику-примарису, что стоял перед ним в реклюзиуме; его темно-багровая и черная броня была блестела свежей краской, не отмеченной еще войной. — Вы не заслуживаете символа, который носите теперь на наплечнике. — Сет шагнул к примарису ближе — на расстояние удара. — Пеплу и крови моих братьев не место на твоей броне, капитан.

Гнев исказил лицо примариса, пытающегося понять смысл тирады Сета.

— Я — брат-капитан Тойво, и я стою перед тобой, поскольку владыка Жиллиман...

— Жиллиман, — оскалился Сет. — Его имя не поможет тебе здесь с узами братства.

— Тогда что насчет Данте? Он также желает этого. Он по крови и чести ваш...

— Данте может захлебнуться кровью Ваала. Это — мой дом. Это мои воины. — Сет обвел рукой вокруг себя. — И это их кровь и их жизни я должен теперь доверить тебе.

Тойво хотел ответить, но сбился с мысли, потрясенный ненавистью, которую демонстрировал Сет к примарху и к владыке Кровавых Ангелов.

— Ты думаешь, будто наглый намек Жиллимана остался незамеченным? Что среди моих мясников не нашлось никого, достаточно образованного? — Сет ухмыльнулся. — Тойво. Древняя Терра. На одном из языков северных континентов это значит «надежда». — Сет подошел вплотную, его макушка совсем немного не доставала до подбородка Тойво. — Но ваша кровь ослабляет нас.

Тойво сжал кулаки.

— Я рад этому не больше, чем ты. Я с удовольствием остался бы одним из неисчисленных, сыном Сангвиния, облаченным в ангельский красный.

— Тогда уходи сейчас же. — Сет уперся лбом в грудь Тойво и толкнул его назад резким ударом головы.

— Хотел бы я это сделать. — Тойво втянул воздух сквозь зубы и ощутил, как нарастающее биение крови слегка утихло. — Со всем уважением, магистр, не испытывай меня больше.

Сет покачал головой.

— Ты здесь для того, чтобы тебя испытали.

Тойво нахмурился в недоумении.

— Если ты хочешь встать рядом с нами. Ты должен драться со мной.

— Ты хочешь, чтобы я дрался с тобой?

Сет кивнул:

— Ибо на то воля крови.

— Это безумие. Я не стану этого делать.

— Тогда ты умрешь как трус.

При этих словах Сета капеллан Апполлус выступил из одного из альковов, обрамлявших зал, и направил на Тойво плазменный пистолет.

— Ересь! — Тойво бросил взгляд через плечо, оглядываясь на двери.

— Они не откроются, — сказал Сет.

— Владыка Данте и владыка Жиллиман снимут с тебя голову.

— Их нет здесь, самозванец. А я — есть. И я убью тебя.

— Проклятье! — Тойво оскалил зубы.

— Ты полагаешь это гневом, космодесантник? Полагаешь, будто это предательство? — На кратчайший миг злость покинула лицо Сета. — Мы прокляты нашими собственными генами. Сама кровь в наших венах отнимает у нас всё, чем мы были, молниеносно, точно клинок во тьме.

Тойво оглянулся на Апполлуса. Намерения капеллана невозможно было различить под холодной маской его шлема-черепа.

— Только мертвые и проклятые находят прибежище у капеллана. Среди кого мы должны числить тебя?

— Хорошо же. — Тойво принял боевую стойку и сдвинулся влево от Сета. — Твоя репутация опережает тебя, магистр. Я слышал рассказы о неостановимом мяснике, гонимом гневом и яростью. О сломанном ангеле, чьи кулаки крушат керамит. Но сейчас, здесь, ты выглядишь... маленьким. — Тойво, не останавливаясь, смерил Сета взглядом. — Мы, примарисы, были созданы, чтобы быть лучшими. Лучше вас. В этом нет гордыни. Волею Императора и трудами владыки Жиллимана, я попросту сильнее тебя.

Сет встретился с Тойво взглядом — глазами, которые видели бесчисленные деяния жестокости и кровопролития — и ухмыльнулся.

— Неужели?

И тогда Сет увидел это. Мгновенно мелькнувшие эмоции на лице Тойво. Слабость. Сомнение.

Сет взревел. Он бросился вперед, целясь кулаком в лицо Тойво, прямо в нос. Хрустнула кость. Он ударил снова — тяжело, будто молот, в основание челюсти. Тойво попытался разорвать дистанцию, но Сет ухватил его за наплечник, удерживая на месте, пока отвешивал второй и третий удары кулака-молота. Тойво ударил в ответ Сету под ребра.

— И это всё? — Сет не разжимал хватки. — Это и всё? — он по-прежнему сыпал ударами.

Сет не останавливался, пока под его ударами Тойво не потерял сознание.

Сет почувствовал, как противник обмяк в его руках. Он ударил напоследок и бросил его наземь. Тойво тяжело упал, ударившись головой о каменные плиты.

— Силы и теории недостаточно. Намерение — вот что важно. — Сет оскалился и согнул колено, занося над примарисом тяжелый ботинок.

— Габриэль! — кривнул Апполлус. — Достаточно.

Сет с силой опустил ногу, расколов плиту совсем рядом с головой Тойво. Тот застонал, медленно приходя в себя.

— Сражаться, как один из нас — значит ударять первым и не останавливаться, пока не останется только кровь. — Сет посмотрел на Тойво сверху вниз недобрым взглядом. Лицо примариса превратилось в окровавленное месиво, его черты были едва различимы.

Рыкнув сквозь сжатые зубы, Сет уже спокойнее опустился на колено рядом с Тойво. Он понизил голос до шепота.

— Тебе никогда не приходило в голову, что, если ты сильнее, если ты и вправду один из нас и больше того, — что, возможно, когда тьма придет за тобой, она придет за нами всеми? Что проклятие тоже окажется сильнее? Сколько пройдет времени, прежде чем во тьме твоей души ты услышишь зов зверя, и твои вены и броня окрасятся в черный?

— Я... — Тойво пытался ответить, в его глазах смешивались скорбь и ярость, но с раздробленной челюстью он не мог выговорить ни слова.

Сет улыбнулся.

— Вот теперь ты выглядишь как один из нас, брат. — Магистр ордена встал и направился к выходу. — Апполлус, помоги нашему новому капитану подняться.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, ordo dialogous

---

It must be done and it shall be done

А еще я занимаюсь неблагодарным делом перевода аудиодрам. И тут на сцену выходит драная собака, то есть трепетно мною любимый товарищ Эндрид Хаар.
Собственно, «Черные щиты», три рассказа по часу с хвостиком про нелегкую долю отщепенцев от легионов. Как жить, когда ты вообще-то из Пожирателей Миров, но с примархом как-то не заладилось (и темные тайны в прошлом), а тут еще и Ересь — вообще поломали всё. Правильный ответ: сбежать из супер-охраняемой тюрьмы на Терре, свалить в галактические ебеня, подобрать по дороге пачку легионеров разной степени потерянности, сколотить из них банду и поставить себе цель — убить Хоруса. Да, прямо так, на мелочи Хаар не разменивается.
Можно слушать, можно читать, можно совместить — но слушать я рекомендую прямо лютобешено, ибо озвучка абсолютно прекрасна.

читать и слушать

---

знамения и молнии

На днях случилось у нас дивное погодное явление: гроза со снегопадом. То есть, понимаете, третье марта (по здешним меркам это еще глубокая зима), метель, снег летит со страшной силой — и над головой хреначат молнии! И гром. Потрясающее ощущение.
По такому поводу я решил, что это знак от Сигмара, и раз уж я собрался показывать все свои минечки, начать нужно со стормкастов. (Кстати, как они называются в официальном переводе? Вообще они Stormcast Eternals, ну и я обычно так и говорю. Или попросту зигмарины).
Не то чтобы их было много — один гордый чувак с копьем, которого раздавали в качестве миньки месяца, и команда из трех морд и грифона из Underworlds. И стайка грифонов просто так, потому что они милые (=. (Плюс в кучке позора — то есть, простите, кучке потенциала — лежит почти полная коробка, из которой я разобрал на запчасти одного летающего чувака, а остальные так и ждут своего часа. Но не будем о грустном).
Воинство (Stormhost) у этих товарищей называется Angels Aetheric, Эфирные Ангелы. Случай типичный — в бэке есть название и полстрочки в кодексе, остальное пилите сами, если хотите. Мне понравилось, как оно звучит, ну и вот. Сочинил им цветовую схему и бэкграунд — они там этакие рыцари-звездочеты, отсюда и звездочки на плащах.
И да, самого красивого грифона зовут Смертепух. Потому что это отличное имя для грифона и вожака стаи (вообще они грифонособаки, поэтому стаями и бегают). А еще там есть Биба и Боба, которые идеально смотрятся в паре (=

10 фото

@темы: сорок тысяч способов подохнуть

---

ангелочки и ящерики

Внезапно вспомнил, что давненько еще перевел милейший рассказик про взаимодействие орденов и дружбу, но почему-то не выкладывал его. Исправляюсь. В наличии няшные Саламандры, красивые Ангелы и специфические ноктюрнские методы противостояния Красной Жажде — если друг хочет тебя сожрать, нужно просто его жмякнуть покрепче и подержать, пока его не попустит.

Название: Бремя ангелов
Оригинал: «The Burden of Angels», Nick Kyme
Размер: 6062 слова в оригинале
Пейринг/Персонажи: Данте, Ту’шан, немножко Саламандр, немножко Кровавых Ангелов
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Скачать: .docx

Бремя ангелов
Ник Кайм

Смертные называют нас ангелами. Наши крылья сотканы из пламени, и наш гнев ужасен для каждого, кто узреет его, но в нас нет ничего сверхъестественного. Мы — плоть, мы — кровь и кость. Не легендарны и не бессмертны. И всё же нас почитают и нас боятся, как истинных созданий света.

Когда-то я верил, что есть один среди нас — тот, кто снизошел с божественных высот, тот, кто мог бы претендовать на это звание. Безупречно благородный, мудрый и не тронутый печатью возраста — спроси меня, и я сказал бы, что он поистине ангел. Так было до того дня, когда я увидел, как соскользнула его маска, а затем упала и маска под ней, и тогда я понял во всей полноте, насколько Данте близок к настоящим ангелам.

Мое откровение началось на Гекатомбе...

***

Ржаво-красный песок скользил по безжизненной равнине, закрывая массивные силуэты десантных катеров. Один из этих кораблей принадлежал нам, но мы уже оставили его позади и потеряли из виду в буре, поднятой ветрами, что неслись с северных гор.

Наши следы в песке тоже исчезли, занесенные, словно бы мы никогда не поднимались на это плато, где — согласно нашему сбоящему ауспексу — мы должны были отыскать Кровавых Ангелов.

Язык пламени взметнулся из вулкана где-то среди горных пиков, и воинственный рокот раскатился перед ним. Для Саламандр это было не страшнее детского смеха, но Вулканис оценил симметрию, наблюдая за извержением.

— Прям как дома, — пробормотал он по воксу.

— Да что б ты понимал, щенок. Даже дригнирры плюются яростнее, — ответил Зад’ир, как всегда, полный желания поспорить.

Я улыбнулся под драконьим шлемом, слушая их перепалку. Всё было правильно, Огненным Драконам и полагалось иметь вспыльчивый темперамент. Это расположение духа следовало поддерживать. Обычно я доверял эту задачу Претору, моему сержанту Огненных Драконов, но в последнее время его обуяло мрачное настроение. Он вел свою внутреннюю войну, и это горнило должно было либо сделать его сильнее, либо сломать его. Претор тоже посмеялся бы над бессильным гневом этого мира.

Гекатомба походила на уменьшенную версию Ноктюрна. Здешний опаляющий кожу жар казался в сравнении ласковым ветерком, а здешние горы выглядели скромными холмиками для Саламандр, которые видели вершины, закрывающие солнце.

— Да твое дыхание — и то опаснее, Зад’ир, — заметил Ксаккус, принимая сторону брата.

— Ах ты, пожиратель... — начал было Зад’ир.

Иканий перебил их.

— Впереди, — сказал он, глядя на покрытый рябью помех экран ауспекса. — Двести метров и приближается.

Несмотря на помехи, я слышал, как щелкает счетчик расстояния, подходя к нулю.

— Ты уверен, Первопроходец? — спросил Зад’ир, припомнив насмешливое прозвище Икания. Оно отражало его стремление всегда быть впереди строя. Он служил в моей гвардии Огненных Драконов меньше, чем другие. Вскоре он поймет, что ему не нужно ничего доказывать. — Помнится мне, метров восемьсот назад была котловина, совсем не похожая на нашу цель.

— Эта буря портит мои приборы.

— А может, просто твое чутье на направление испортилось?

Иканий развернулся и окинул Зад’ира тяжелым взглядом, но когда остальные присоединились к его смеху, любое ненамеренное оскорбление было забыто.

— Что-что испортилось? Мы снова обсуждаем твое дыхание, брат? — ответил Иканий, напустив на себя серьезный вид.

Снова раздался смех. Я был рад слышать его. Не так много осталось у нас поводов смеяться после вторжения. Но Ноктюрн пережил Нихилана и его ренегатов — Драконьих Воинов. Наш орден и наши племена были живы, и всё же на мою долю выпадала тяжелая ноша.

— Не жалейте гнев этого мира, — сказал я своим воинам. — Принимайте его. Возражайте ему. А если он всё же оставит вас недовольными... только тогда повернитесь к Зад’иру, чтобы поистине испытать свою храбрость.

Смех загремел еще безудержнее. Для нас это было редкостью, хотя Огненные Драконы и славились своим буйным темпераментом. В этом отношении у нас было много общего с Волками. Но сюда я явился вовсе не ради Гримнара и его псов войны. Ветер стих, и песчаная буря улеглась, открывая рубиново-красные десантные катера и цитадель за ними, наполовину ушедшую в землю.

Это был старый бастион Кровавых Ангелов, построенный из гладкого светлого гранита, хотя красный песок оставил на нем ржавые пятна и стер черты статуй, стоящих на изогнутых стенах. Над нашими головами под узкой заостренной аркой висело знамя, траурно хлопая на ветру.

Проход под другой, более широкой аркой вел внутрь бастиона. Когда-то сквозь ворота, рассыпавшиеся с тех пор, могли проходить могучие боевые машины, но теперь проем опустился так низко, что пропускал не больше одного воина в силовой броне.

Трое таких воинов стояли перед аркой, встречая нас.

Я знал Израфеля. Герольд приветственно кивнул нам. Узнал я и Кассиэля — сенешаль никогда не оставлял своего владыку.

Между ними стоял воин благородный и властный — такой, каким я запомнил его. Его броня была искусно выкована так, чтобы напоминать не прикрытые ничем мускулы, хотя и сделанные из позолоченного адамантия и керамита. Доспех украшали множество драгоценных камней, и самым большим из них была рубиновая капля крови, сверкающая на груди, от которой простирались по бронированным мышцам два ангельских крыла. Золотая маска скрывала от нас его лицо, также выполненная в виде лица лишенного брони человека, а на бедре висел превосходного вида силовой топор. Как Саламандр, я не мог не оценить безупречно выкованный клинок, и этому оружию немного нашлось бы равных.

Прошли годы с тех пор, как мы встретились в последний раз, чтобы почтить клятву. Здесь, на Гекатомбе, в занесенной песками цитадели, ритуал между нашими орденами наконец состоится вновь.

Достигнув ангелов, я преклонил колено, и так же сделали все мои воины.

— Поднимись, Ту’шан, и все вы тоже, — сказал Данте голосом мелодичным, но сильным. — И знайте, что вы — среди друзей.

Когда я встал на ноги, Данте обхватил мое запястье воинским рукопожатием, и мы обнялись, как братья.

— Добрая встреча, Ту’шан. — Похоже, он и вправду был рад увидеть нас. — Расскажи мне, что произошло с тех пор, как мы говорили в последний раз.

— Боюсь, этот рассказ будет совсем не таким радостным, как наша встреча.

— Понимаю.

Я заметил, что воины Данте с почтением поклонились, но не стали пожимать руки моим драконам. Ангелы часто бывали сдержаны в таких вещах. Всегда держались с отстраненным достоинством. Я склонен был считать, что усилия Данте в общении со мной были поистине выдающимися.

Владыка Воинств тем временем продолжил в том же духе, хлопнув меня по наплечнику.

— Что ж, тогда поговорим внутри, вдали от бури. У меня есть горячий хараш с самого Ваала.

Капля крови над высокой аркой занесенной цитадели, пусть и иссеченная песком, неустанно напоминала, чья это территория. Пока мы проходили под ней, я вспомнил кое-что еще: прославленную историю Ангелов и их любовь к крови.

***

Хараш был пряным и терпким на вкус. На Ноктюрне я привык к напиткам покрепче, но ваальское вино обладало и вкусом, и силой.

Данте пристально смотрел на меня, отпивая из своей чаши, — тогда как я осушил серебряный кубок в пару глотков.

— Ты не из тех, кто смакует вино, верно, Ту’шан?

— Я приберегаю время удовольствий для кузни, Данте.

Он засмеялся, услышав это — словно бы его развеселила некая понятная лишь ему шутка.

Сумрачные покои Данте не отличались роскошью обстановки. Статуи и знамена, полускрытые в тенях, составляли все их украшения. Данте снял шлем, войдя в комнату, и сидел на простом железном троне, кутаясь в тьму. Я сел напротив на такой же трон, лицом к Владыке Воинств и потускневшей мозаике за его спиной. Мозаика изображала пару ангелов — один темный, второй светлый, благосклонный защитник и гневный мститель, обе стороны метафорической монеты. Так в символизме образов отражалась двойственность сущности. Прекрасная и выполненная с большим искусством, мозаика говорила о внутренней борьбе, о битве, где сталкиваются не клинки, но сила воли. Я задумался, что же она на самом деле значит, а затем решил, что придаю этому слишком много значения.

Отпивая свой хараш, который пах медью куда сильнее, чем мое вино, владыка Кровавых Ангелов с задумчивым видом оценивал мою реакцию на мозаику.

Я уже поведал ему историю войны, которая едва не повергла весь Ноктюрн на колени, о возвращении Драконьих Воинов, о предательстве и падении двоих моих братьев. Мне нужно было выпить, чтобы успокоить то ли разбужденный воспоминаниями гнев, то ли нервы; я не был уверен, что именно.

Здесь, передо мной, сидел Данте, один из старейших и мудрейших магистров среди всех орденов Адептус Астартес. Наши подвиги — как мои собственные, так и моего ордена, — на Армагеддоне заслужили его уважение. Между нами была выкована связь.

Сейчас, после «Войны Драконов», как некоторые называли этот конфликт, мне нужен был его совет, как никогда прежде.

— Управлять орденом — тяжелое бремя, — сказал Данте, делая очередной глоток хараша. — Видит Император, все мы ощутили это. — Он казался уставшим, словно бы внезапная апатия охватила его. Данте пережил многих и многих, видел немало и сражался в сотнях битв. Возможно ли, чтобы его воинская гордость скрывала некое латентное равнодушие? Его следующие слова помешали мне задать этот вопрос.

— Твой мир выстоял, и твой орден тоже. Я не могу найти повода для сомнений.

— Дело не в сомнениях, — ответил я. — Если я недостоин, другой займет мое место. Но никто пока не выступил вперед. Я ищу совета, чтобы избежать ошибок, которые совершил раньше, и чтобы уберечься от будущей невнимательности.

— А ты полагаешь, что был невнимателен?

— Я должен был заметить это. Эту язву, прорастающую изнутри. — Я ощутил желание опустить взгляд, но не стал ему следовать, ибо не хотел показаться слабым. Я вовсе не слаб; в моей крови течет сила прометейского огня, и моя воля тверже железа, как и была всегда, но я знал, что оступился и должен был искупить эту ошибку.

Я надеялся, что Данте сможет что-то подсказать.

— Даже если бы ты знал, если бы видел — это не сыграло бы особой роли. — Данте говорил почти небрежно, но я знал — он пытается смягчить удар по моему самолюбию. Я ненавидел его и восхищался им за это одновременно.

— Что, если в сердце моего ордена скрыто некое зло, Данте? Можно ли очистить его?

— Очистить огнем... — его голос оставался ровным, и он сохранял прежнее изучающее спокойствие. — Наше мироздание устроено так, что развращает даже самые стойкие сердца, Ту’шан, и не только подталкивая к Губительным Силам. Мы не должны забывать: мы всё еще люди, пусть и вознесенные. Ты и твои родичи — возможно, самые человечные из всех нас. Даже ангелы могут ошибиться, брат. Мы должны оценивать не то, как именно мы пришли к ошибкам, но то, что мы сделали, чтобы исправить их.

Теперь я всё же склонил голову — но из уважения, не из стыда.

— Как и всегда, я посрамлен твоей мудростью.

— Не стоит. Я всего лишь говорю тебе то, что ты знаешь и так. В тебе и твоих Саламандрах я вижу то же благородство, которое ты усматриваешь во мне, Ту’шан. Я восхищаюсь твоей человечностью. Она — одновременно твоя величайшая сила и величайшая слабость. Ты — противоречие, как и я.

— Я вижу лишь безупречную честь, брат.

Допив последний глоток хараша, он подался вперед, и я увидел чистоту и божественность его лица, не скрытые теперь завесой теней. Создание из чистого света.

— Тогда приглядись ближе...

Темно-красные нити пронизывали белки его глаз, но в остальном глаза Данте сияли неоспоримой силой и глубокой мудростью.

Я сказал об этом, и в ответ он печально рассмеялся.

— Всего лишь маска, уверяю тебя, Ту’шан.

Тогда я не понял, что Данте имел в виду.

Израфель вошел в комнату и поклонился, помешав дальнейшим расспросам. Настало время ритуала.

***

Из аскетичных покоев Данте мы проследовали по галерее, которая привела в зал приемов, величественный, но не избежавший воздействия времени.

В центре, под высоким сводом купола, стоял алтарь, высеченный из черного ваальского камня. Гладкий, точно обсидиан, твердый, как дацит, он имел девятиугольную форму, напоминая о старом номере легиона Кровавых Ангелов.

Ксаккус стоял возле алтаря. Вместе брони на Саламандре было церемониальное ноктюрнское облачение. Его руки и ноги были обнажены, демонстрируя шрамы от клейм, но грудь была закована в металлическую кирасу. Его плечи и спину укрывала массивная драконья шкура. Другая полоска кожи служила набедренной повязкой.

Склонив голову и опустившись на одно колено, словно проситель перед наблюдающими за ним владыками и братья, Ксаккус ожидал вступления.

Я знал, что он не посрамит меня в том, что последует дальше.

Стоя у края алтаря, герольд Израфель заговорил чистым, ясным голосом, что разносился по всему залу.

— Итак, мы стоим здесь вновь, и два наших ордена союзны в верности и чести.

И хотя их было всего четверо среди множества, я видел гордость в глазах моей почетной стражи при словах герольда. Я знаю, ибо я тоже чувствовал ее. Пусть лишь на мгновение, но дух братства изгнал призрак сомнений и нелегкое бремя магистра ордена.

— Так было в первый день, так будет снова и до конца времен. Наш договор братства скреплен обменом боевыми почестями. Кровь встречает огонь, и каждый обретает силу в другом. — Израфель снова поклонился. — Аве Император.

Повторив эхом его последние слова и слыша, как Данте и наши воины тоже повторяют их, я обернулся к Ксаккусу.

Он медленно поднял голову, и его огненный взгляд встретился с моим. Парные молоты вылетели из креплений на его спине. Ловким движением он зажег оголовья молотов. Пламя отбросило пляшущие тени на ваальский камень и отразилось в глазах Ксаккуса. Я видел в них сосредоточенность и напряжение. С могучим криком он вскочил на ноги, и сага о Хугар’ате началась.

Хугар’ат был сильным, мстительным чудовищем, и понадобилось сразу несколько моих Огнерожденных, чтобы одолеть его и убить. Искусные ремесленники Убежищ создали из шкуры зверя знамя, которое я теперь принес в дар Данте. Ксаккус рассказывал его историю с помощью древнего ритуала.

Моргаш: одновременно и церемониальный боевой клич, и агрессивный танец, который состоял в основном из дробных ударов молота по металлическому нагруднику, притопываний и прыжков. Это было воинственное действо, физическое отображение того, как был добыт боевой трофей.

Кровавые Ангелы смотрели внимательно, но их лица оставались непроницаемы.

Пока удары молота оглашали зал размеренным звоном, Данте обернулся ко мне и спросил:

— Этот боевой клич... обычаи старого Ноктюрна?

Я кивнул. Ксаккус выставил один молот перед собой, а второй поднес ко рту — и, выгнув шею, выдохнул язык пламени.

Я заметил, что некоторые из Кровавых Ангелов слегка отшатнулись от этого огнеопасного представления, и скрыл гордую улыбку.

— Ксаккус говорит на старом языке, — пояснил я Данте. — Диалект знаков, что был в ходу на древнем Ноктюрне. Тысячи лет назад на нем говорили первые цари племен, и шаманы нашей земли обучали их. Теперь мало найдется среди живущих тех, кто может владеть им так свободно.

Язык пламени погас, и Ксаккус ударил молотами по обожженному нагруднику. Резонанс удара металла о металл не успел еще затихнуть, когда он опустил оба молота, поклонившись при этом своим владыкам, и поднял мантию Хугар’ата. Он высоко вскинул ее, точно копье, взревев в последний раз в подражание предсмертному воплю чудовища.

На этом танец был окончен.

На краткое время воцарилось молчание, пока не вернулся Израфель.

Он принял из рук Ксаккуса знамя Хугар’ата, после чего Саламандр поклонился и оставил ваальский камень, уступая место скрепляющей договор части ритуала Кровавых Ангелов.

Ряды Ангелов, стоящих у края зала, расступились, пропуская Абатора.

Будучи библиарием, Абатор нес на себе отпечаток неземных, потусторонних сил, и простое красное одеяние ничуть не умаляло это впечатление. Он носил одежды трибуна, не псайкера, и сжимал в сильной бледной руке длинный пергаментный свиток.

В другой руке он держал ларец — достаточно длинный, чтобы туда уместился меч-гладий.

— Слушайте же! Случилось так, что Ангелы явились на Гекатомбу, к занесенной цитадели Регуса Малифакта.

Голос Абатора разносился звучными обертонами — долей его колдовства — пока он услаждал наш слух рассказом о падении этого избранника Губительных Сил. Его речь была долгой и цветистой, ничем не похожей на безыскусное представление варварских племен нашего мира смерти.

Абатор поведал, как Кровавые Ангелы впервые пришли на Гекатомбу, и как Регус Малифакт царил здесь почти безраздельно. Гибель пала на него от руки самого Данте — сперва магистр сломал меч темного владыки, а затем нанес ему смертельную рану.

Его кровь пролилась в этом самом зале, и демон, обитавший в его плоти, был изгнан обратно в Око.

— Кости его были брошены в пепел, суть его — навеки расколота, — произнес Абатор, поднимая взгляд, чтобы не терять контакта со слушателями, несмотря на длину теперь уже развернутого пергамента.

— Здесь же, — он выставил вперед ларец, — хранится сломанный клинок Регуса Малифакта, обращенный в спящий металл, как символ триумфа владыки Данте над...

Он запнулся так внезапно, что я сперва даже не понял, в чем дело

— Абатор?.. — начал Данте.

Среди собравшихся пробежало разрозненное, недоуменное бормотание.

Абатор смотрел себе под ноги, на трещину в ваальском камне, чудесным образом появившуюся только что.

Я тоже увидел ее, как и Данте и теперь уже несколько других воинов, но мое внимание привлек ларец.

Он тоже раскололся, и странный не-свет, похожий на естественную тьму, но более плотный, сочился из трещин в камне. По залу разнесся скрежет — словно бы ногти царапали каменную плиту. Я слышал в нем голоса, но они говорили на языке, запретном для смертных владений.

Наверху мой взгляд приковали тени, что отдергивались от не-света и сливались в силуэты с горбатыми спинами и длинными, изогнутыми рогами.

Кое-кто среди Кровавых Ангелов уже потянулся к клинкам. Некоторые наполовину извлекли их из ножен, когда один из боевых братьев вдруг рухнул в необъяснимом, жестоком припадке.

У алтаря Абатор уронил пергамент и ларец, вытянув руку в предупреждении, когда Данте попытался приблизиться к нему.

— Не подходи, господин мой, — с явным усилием выговорил он. — Что-то не...

Его голова дернулась назад, тело забилось в судорогах, и фонтан крови извергся из его горла высоко в воздух. Абатор упал на колени. Его глаза пылали, а вскоре пламя охватило и его тело.

— Абатор! — вскрикнул Израфель.

Я ощутил, как Зад’ир положил руку мне на плечо. К нему присоединились Иканий и Вулканис, сомкнув вокруг меня оборонительное кольцо.

Ксаккус был по другую сторону алтаря и наблюдал за гибелью Абатора, как и все мы.

Из крови, что выплюнул библиарий, потянулись тонкие щупальца дыма. Они сплетались, сливаясь друг с другом, образуя формы.

Клинки, выскальзывающие из ножен, заполнили зал диссонансным эхом.

Я услышал стук затворов болтеров.

Данте надел свою смертную маску. Мое лицо скрыл яростный оскал. Узрев врагов перед нами, я выкрикнул:

— Демоны!

Слово еще звенело в моих ушах, а мои руки уже сжимали молот, и я бросилися в атаку.

Существа, восставшие из кровавого дыма, были обитателями варпа. Жилистые, с алой кожей, что не уступала твердостью адамантию, они принадлежали к породе воинов — и такие, как мы, сражались с ними уже многие столетия.

Данте не отставал от меня; его топор, сжатый в латной перчатке, сверкнул живым золотом.

Мы обрушились на демонов с отчаянной яростью.

Разбивая череп одной из рогатых тварей молотом, я заметил краем глаза дымящий труп Абатора.

— Что это за черное колдовство? — спросил Зад’ир, рассекая клинком очередное создание Хаоса.

Я нахмурился.

— Мы видели такое прежде. Нечто прорвалось в нашу реальность и использовало несчастного Абатора в качестве моста.

— Его защита пала, прежде чем он успел это заметить, — сказал Данте, разрубая демона пополам. — Что-то в этом ларце, этот сломанный меч...

Мой взгляд сам собой метнулся туда, где клинок лежал на алтаре, освобожденный из своего вместилища.

Я раздробил грудную клетку еще одного демона, и его тело расточилось прежде, чем я успел перебить ему позвоночник.

Беспорядочные болтерные выстрелы то и дело прорезали шум рукопашного боя, но в такой тесноте от них было мало толку. Рык цепных клинков и резкие озоновые вспышки от активации силового оружия царили над битвой.

— Сколько еще? — крикнул я Данте, хотя он и сражался бок о бок со мной.

Он рассек краснокожего демона от паха до грудины, и тот рассыпался эфирным прахом, как и все другие, которых мы изгнали. Второй лишился головы на обратном взмахе топора Данте.

— Достаточно, — ответил он, глубоко прорубая грудь третьего демона и с усилием выдергивая топор, пока тварь быстро усыхала, обращаясь в ничто.

Каждый демон исчезал по-своему, не повторяясь. Некоторые расползались едкой жижей, другие превращались в дым или сгорали. Но, невзирая на мириад своих «смертей», природа демонических солдат оставалась неизменной, и они продолжали появляться в зале, словно искры, летящие из горна.

Безжалостный рукопашный бой кипел в центре зала, и каждый — будь то человек или демон — был полностью поглощен этой битвой.

Среди резни я заметил на миг, как Ксаккус орудует своим кузнечным молотом. Услышал, как Зад’ир напоминает братьям:

— Держитесь поближе к магистру.

Им не требовались напоминания, но приходилось сражаться изо всех сил, чтобы не отставать от меня — и от Данте.

Его клинок отсекал руки и ноги, перерубал шеи, крушил ребра и раскалывал черепа. Мои мышцы горели от усилий — пробить прочную демонскую шкуру было непросто — но Данте словно не ведал усталости.

Ярость овладела им, рассыпаясь алым дождем из крови убитых им тварей.

— Сангвиний! — он выкрикнул имя своего отца, и казалось, будто нечто древнее и необузданное проснулось в нем...

Владыка Воинств стал воплощенным гневом и, пока он убивал, я услышал вопль, перекрывший даже шум битвы. Точно жаровня зажглась в темной комнате — все взгляды обратились на Кровавого Ангела, прорубающегося через море тел.

Звериная ярость исказила его черты, в руке ревел цепной меч, и он словно не отличал больше друзей от врагов...

— Брат Акзинор! — окликнул Данте обезумевшего воина.

Но Владыка Воинств выкрикнул это не в гневе — в скорби и страдании. Он попытался добраться до Акзинора.

Я не понимал, что происходит, только чувствовал, как опасна эта угроза, возникшая вдруг в наших рядах.

Демоны всё еще атаковали нас.

Я уже собирался приказать своим воинам следовать за Данте, когда Вулканис прорычал предупреждение.

— Драконы, смотрите! Этот труп...

Абатор, которого мы полагали уничтоженным, медленно полз, перемещая свои дымящиеся останки прямо к сломанному клинку Регуса Малифакта.

У меня не осталось теперь сомнений, что темный символизм этого места долго таился и выжидал, чтобы наконец отомстить тем, кто уничтожил его хозяина. Некие эманации избранника Хаоса еще витали здесь, возможно, связанные с обломками его старого клинка, и оно использовало труп Абатора, чтобы достичь оружия. Этого нельзя было допустить. Данте и его воины сражались с нарастающей волной безумия, поразившего некоторых из Кровавых Ангелов, но я знал, что наша цель — остановить то, что пыталось подняться из пепла Абатора.

Оно уже поднялось, пошатываясь, на ноги; обгоревшая мантия висела под его руками полупрозрачными крыльями.

— Уничтожьте его, братья! — крикнул я. — Не позвольте ему взять сломанный клинок!

Битва раскололась надвое: Кровавые Ангелы под предводительством Данте сражались со своими же обезумевшими сородичами, а горстка Саламандр пыталась предотвратить нечто ужасное.

Ксаккус стремился добраться до нас с той самой секунды, как начался бой. Он услышал мой приказ и бросился к Абатору, успев раньше всех нас. Вот только это больше не был Абатор, ни на йоту. Восставший мертвец смотрел на Ксаккуса обуглившимися глазами, его кожа походила на почерневший пергамент.

Несмотря на внешнюю хрупкость, он будто не заметил ударов молота Ксаккуса и сбил его с ног одним небрежным взмахом. Крик боли разнесся над яростной битвой, не утихавшей в зале.

— Ксаккус! — Вулканис был готов броситься на помощь, но Зад’ир удержал его.

— Подожди, — сказал он. — Поодиночке оно убьет нас. Все вместе, братья.

Вулканис кивнул, но я видел его тревогу за Ксаккуса.

— Все как один, — сказал я — почти прорычал, не в силах сдержать это.

Мы бросились вперед, выкрикивая имя Вулкана, призывая отвагу и силу примарха, чтобы одолеть зло.

Под бормотание невнятных проклятий обгоревшие останки Абатора повернулись к нам.

Это был ужасный, извращенный конец для столь доблестного воина, и я скорбел от того, что ордену Данте придется теперь вечно хранить в анналах своей истории столь темный эпизод.

Оправдывая свое прозвище, Иканий-Первопроходец прыгнул вперед. В каждой руке он сжимал по мечу: изогнутая харпе в левой, ведущей, прямая каскара в правой. Его атака обрушилась вихрем адамантия. Куски обугленной плоти и даже осколки костей сыпались с трупа Абатора — Иканий кромсал его на части. Мертвец поднял когтистую руку, готовясь ударить, но Иканий перерубил ему запястье.

Я замахнулся на тварь молотом, но она отбросила меня тяжелым ударом, расколовшим керамит брони. Зад’ир врезался мне в спину, и мы оба чуть не упали.

Вулканис отступил и нагнулся, вытаскивая поверженного брата прочь из боя.

Иканий рубанул по плечу и шее мертвеца, пытаясь обезглавить его. Сосредоточившись на смертельном ударе, он пропустил обратный взмах когтей, которые впились глубоко в его живот, разрывая броню и кольчугу, словно раздвигали чешую рыбы.

Каскара выпала из скользкой от крови руки.

Зад’ир оттащил Икания от мертвеца, и коготь выдернулся с отвратительным звуком рвущейся плоти. Хлынула кровь, заливая грудь и живот Икания. Ноги не могли его держать, и он рухнул наземь. Зад’ир и Вулканис вновь встали рядом со мной, чтобы отомстить за братьев.

— Разрубим его на части! — взревел я, высоко поднимая молот и шагая вперед. — Ни единого куска не оставим!

Я пригнулся и ударил снизу, подломив ногу мертвеца. Он злобно зашипел и взмахнул руками, и я увидел на миг демона, что пытался проявиться через украденную у Абатора плоть. Осознав, что преимущество на нашей стороне, тварь развернулась и захромала к мечу.

Мой молот врезался к спину мертвеца, и силовое поле окутало его лазурными молниями и призрачным огнем. Второй взмах подсек оставшуюся его ногу, и демон тяжело рухнул наземь.

И всё же он полз дальше, пусть и не в силах встать.

— Не дайте ему коснуться клинка! — выкрикнул я. — Убейте его!

Зад’ир пригвоздил его к земле своим клинком, уперевшись в рукоять обеими руками, а Вулканис размозжил череп мертвеца булавой.

— Ни куска не останется, — прорычал я братьям, и вместе мы превратили труп злосчастного Абатора в искромсанное мясо и пепел.

Когда с ним было покончено, я тяжело дышал, и Вулканис с Зад’иром выглядели не лучше.

Тем временем битва почти завершилась — демонов изгоняли с поля боя.

Призвав остаток сил, я разбил то, что осталось от сломанного клинка и ощутил, как рухнула его власть. Вспышка темного света наполнила зал, и где-то среди бесконечного эха голосов я услышал диссонансный вопль.

— Вот и всё, — сказал я больше самому себе, чем братьям. Данте не зря говорил, что нечто скрывалось в клинке.

Убрав оружие в ножны, Вулканис склонился над Ксаккусом.

Зад’ир подошел ко мне, глядя, как Кровавые Ангелы добивают врагов. Он с усилием выдернул клинок и вернул его в перевязь за спиной.

— Кажется мне, что приношение немного не удалось, — произнес он.

— Что-то обитало в этом клинке. Когда оно вступило в контакт с Абатором, он стал проводником для крови Регуса Малифакта и для сущности, что была наполовину связана с оружием в его руке.

— Он стал одержимым, — услышал я голос Данте с другого конца зала.

Он и его Ангелы стояли к нам спиной. После уничтожения демонов, восставших из крови Малифакта, в хаосе битвы образовался коридор между Кровавыми Ангелам и Саламандрами.

Я заметил и кое-что еще: тела воинов в красной броне. Большинство были в шлемах, но у некоторых искаженные лица были открыты. Какое же безумие я видел в их глазах.

Но Данте и другие по-прежнему не поворачивались к нам.

— Акзинор?.. — спросил я, тревожась о судьбе Кровавого Ангела, которого видел впавшим в неистовство.

— Мертв, — уронил Данте, всё еще стоя ко мне спиной; в его голосе прорезался рык дикого зверя. Хотя силовая броня маскировала это, он тяжело дышал, как и его братья.

Я шагнул вперед, полагая, что опасность миновала, и позволяя своим драконам позаботиться о раненых. Подойдя к Ангелам, я увидел, что некоторые тела у их ног истерзаны, их горло разорвано. Я увидел, как Кассиэль, согнувшись, пьет кровь мертвых.

Я различил и другие детали, полускрытые тенями... яростные судороги, обескровленные тела, испачканные алым рты, искаженные лица, кровь, что пьянила их сильнее вина...

— Что это, Данте? — спросил я, не зная, что и думать. Я сдерживал порыв снова достать молот, уговаривая себя, что этому должно быть некое объяснение.

— Не подходи... — предупредил Владыка Воинств. Его смертная маска блестела на земле. Алые брызги пятнали ее полированную поверхность.

Я рискнул сделать еще один шаг. К этому времени Вулканис и Зад’ир заметили, что происходит, и поднялись на ноги.

— Не приближайся! — прорычал Данте. На этот раз его голос звучал громче; достаточно громко, чтобы я мог различить в нем странную дрожь.

— Что на тебя нашло, брат? — Я протянул руку, почти касаясь плеча моего брата. — Прошу, позволь мне по...

Данте вихрем развернулся ко мне — быстрее, чем взмах плети. Он ударил мое незащищенное лицо тыльной стороной ладони, с такой силой, что меня приподняло и отбросило назад.

Я зашатался, едва не рухнув, но всё же сумел приземлиться в полуприседе.

В воздухе пахло кровью. Я чувствовал ее вкус, эту знакомую медную горечь на языке. Я потряс головой, приходя в себя после удара, и поднял взгляд на неожиданного противника.

Данте зарычал. Кровь текла с его подбородка, капая на отброшенную маску.

Я попытался достучаться до него, отвергнуть ту дикую тварь, в которую превратился Данте.

— Брат! Прийди в себя!

Он оскалился, и я увидел обрамленные красным зубы. Клыки торчали над бледными губами, запятнанными алым. По меньшей мере три тела лежали у его ног, и у каждого было разорвано горло.

Он собирался броситься на меня. Я видел это в его глазах, в безжалостном взгляде, полном ярости.

Кровь поработила его. Она подчинила их всех, отобрав разум. Перед нами стояли не ангелы — чудовища. В тусклом свете почетная стража Данте казалась багряными призраками. Рубиновые глаза, напряженные от голода, оценивали нас.

— Данте... — я попробовал в последний раз, прежде чем понять, что рассудка здесь больше не осталось.

Я отступил назад — на три медленных шага. Не чтобы убежать: мне нужно было больше места для боя. Я позволил рукояти молота проскользнуть в пальцах латной перчатки и перехватил ее покрепче.

Вулканис и Зад’ир последовали моему примеру, подавшись назад и обнажая оружие.

— Никакой стрельбы, — предупредил я. Довольно было и того, что мы поднимали оружие против наш чтимых союзников — не стоило усугублять это выстрелами. Я старался не задумываться о последствиях в случае, если мы и вправду убьем одного из них, или же они — нас.

Вулканис с усилием оттащил Ксаккуса за наши спины, а затем поднял щит и булаву. Он оставил навершие неактивированным, но я видел его желание включить силовое поле.

Зад’ир происходил из Темии, из племени варваров и охотников; ему не было нужды искать причину для боя. Вытащив из ножен клинок, он выставил его перед собой.

— Магистр Ту’шан... — услышал я слабый голос Икания позади. Он потерял много крови. — Мы не сможем победить...

— Я знаю, — ответил я. Не дрогнув, я встретился взглядом с Данте и его безумными воинами.

Ангелы пали. Они пролили кровь своих братьев, чтобы остановить нерассуждающее бешенство тех, кто был поражен проклятием, и теперь они хотели и нашей крови.

— Если нам суждено умереть, мы умрем стоя, — объявил я своим братьям. — На наковальню!

Они повторили боевой клич, как один, и Ангелы обрушились на нас.

Красная волна выплеснулась из теней, клыки блестели в неверном свете. Они одолели нас почти мгновенно, цепляясь за руки и ноги, прижимая нас к земле, чтобы попытаться обнажить наши глотки и утолить свой голод. Единственное наше преимущество было состояло в том, что они не могли броситься на нас все разом, а кровавая лихорадка сделала их безрассудными. Я надеялся также, что они сохранили некие остатки разума и, несмотря на кровавый туман, часть Ангелов всё еще воспринимали нас союзниками и пытались сдерживаться.

Вулканис и Зад’ир сражались, стоя на двух сторонах треугольника, вершиной которого был я; Иканий и Ксаккус оставались между нами. Они удерживали жаждущих Кровавых Ангелов, но могли лишь отбрасывать их назад на несколько секунд.

Данте бросился на меня.

К великому счастью он отшвырнул топор Морталис, позабыв о нем в кроваво-красной ярости. Я удерживал его, уперевшись рукоятью громового молота поперек нагрудника, но его силы и гнева было довольно, чтобы вот-вот опрокинуть меня.

Его воины хотели было ринуться на нас все разом, но Данте остановил их, зарычав и оскалив клыки. Я был его добычей, говорил он без слов.

Отпустив молот, я сумел ухватить левой рукой подбородок Данте и не позволить ему перегрызть мне запястье.

Его глаза заливала алая кровь, скрывая белок, зрачок и радужку, оставляя лишь красную бездну. Останки тех, кого он уже выпил, капали на мое лицо, точно горячие брызги металла.

— Смотри! — с нажимом сказал я, удерживая своей хваткой его благородный подбородок.

Данте пытался вырваться, и я ощущал его невероятную силу.

— Посмотри в мои глаза и узнай меня! — выкрикнул я.

Но Данте по-прежнему пытался добраться до своей жертвы.

Я должен был остановить его и каким-то образом достучаться до человека внутри зверя.

— Ты не чудовище, — сказал я ему. — Ты — Данте!

Я крепко держал его, и мне показалось, что его усилия немного ослабели.

— Узнай меня, — повторил я уже спокойнее, надеясь, что мое состояние духа сможет распространиться на него и напомнить Данте о человечности.

— Я Ту’шан, — сказал я, глядя на него с безмолвной мольбой, — твой друг... твой брат.

Данте моргнул, и безумный взгляд его глаз смягчился, хотя и не отступил полностью.

Он закашлялся, и я отпустил его.

— Стойте! — крикнул он устало. — Братья, остановитесь!

Рассудок вернулся к Данте, и его ясный разум вновь занял свое место, изгоняя власть низших инстинктов.

Сперва медленно, в смятении, но уже не представляя непосредственной угрозы для моих воинов, Кровавые Ангелы выныривали из своей красной жажды.

— Это внутри нас, — выговорил Данте, — это проклятие, я...

Поднявшись на ноги и взглядом приказав моим драконам опустить оружие, я отмахнулся от его слов.

— Тебе не нужно объясняться передо мной, брат.

Данте удивленно взглянул на меня. Он хотел было улыбнуться, но помрачнел, заметив останки Абатора.

— Я упустил это, — произнес он, обращаясь к самому себе ли, ко мне, или к своим родичам — это не имело значения. — Кровь... это всегда в крови.

Отведя глаза от мертвых и снова глядя на меня, он сказал:

— Ты оказываешь честь мне и всем нам. Я не мог бы пожелать более верного союзника, чем ты, Ту’шан.

Я поклонился, принимая его слова, но Данте еще не закончил.

— Я просил тебя взглянуть в мои глаза, брат, — сказал он. — Сделай это снова и скажи мне, что ты видишь.

Я видел красное, видел алый океан, видел тьму, таящуюся за каждой мыслью, каждым гневным поступком. Жажду. Безумие. Я вспомнил мозаику — борьбу света и тьмы, отраженную художником.

— Совершенство, — ответил я ему, — благородного воина, достойного моего уважения. — Я положил руку его на плечо, как раньше делал он. — Я вижу друга, Данте.

Его улыбка подернулась печалью, а глаза обрели свой прежний цвет, хотя в них и скрывалось сожаление.

— Тяжелое бремя, — сказал он мне. — Вот что ты видишь. У меня своя ноша. У тебя — своя. Мы оба желаем одного и того же. Удержать наших братьев на верном пути, уберечь их от падения и оградить наши души от проклятия.

— Бремя, — эхом откликнулся я, думая о том, что нам придется снести засыпанную цитадель до пепла, — но никто из нас не должен нести его в одиночку.

— Наш долг — всегда быть одному, Ту’шан.

Я покачал головой, наконец-то понимая.

— Братство значит, что ты никогда не останешься один, Данте.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, перевожу слова через дорогу, ordo dialogous

---

по росту становись

Разноразмерный космодесант: брат Лоренц — 20 см, брат Рафаэль — 12 см, и брат Флориан — нормальный, то есть где-то сантиметра три с половиной.

«Кто тебя обидел, маленький брат, покажи? — А вот они!»

И воссоздание мема про кота побольше и кота поменьше. Только вместо кошек — пушки (=

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, смеющиеся грибы

---

Из дивного опечаточного: вот мало мне было Комических Волков (регулярная, что характерно, опечатка). Не, ну Волки смешные бывают, что уж там.
Теперь в моем арсенале появился корабль «Мстительный УХ», флагман Черного легиона. И ведь тоже регулярно получается. Почти что легендарный «черный ух Саурона» (=
Ну и сюда же в компанию прибавлю безымянную орбитальную крепость, которая отбивалась «всей мощью своих ушек» (пушек, разумеется). Образ крепости с ушками навеки в моем сердце.

@темы: смеющиеся грибы

---

волки на елке и другие твари

Новогоднее всё подходит к концу и уже почти подошло, но елка пока еще гордо стоит, как последний часовой на посту. И раз уж я хотел похвастаться нестандартным на этот раз подходом к оформлению и даже нащелкал фоточек, но отчего-то тупил выкладывать пост — надо перестать тупить и таки выложить.

нимношк фоточек и история

Собственно, елка ничем не выделяется — зеленая, пластиковая, как обычно — поэтому ее снимать я даже не стал. Зато в этом году я собрал, не побоюсь этого слова, деконструкцию елки.


И декоративные домики, собранные опять же лапками. Плюс еще немного елочек, на этот раз бумажных.


Вечнозеленое растение — есть, гирлянда — есть, ангел — есть. По всем формальным признакам это рождественская елка!
Да, я упихал примарха в плющ и не стыжусь этого (=


А на елке побольше висят у меня Иззакар и Ньял. В шариках. Потому что могут.


Они же на фотке, где их можно разглядеть.


И кулстори про тесную космодесантскую дружбу.
Кто читал ситком с Волками, он же «Пепел Просперо», тот этих чуваков помнит. Кто не читал — перед нами Ньял Зовущий Бурю, главный рунный жрец Космоволков, и Иззакар Орр, колдун из Тысячи Сынов. Вышло так, что второй застрял у первого в голове, и в таком виде они бодро совместно приключались некоторое время. И неплохо нашли общий язык, даром что один — тупой варварский шаман, а второй — гнусный малефикар и предатель (пользуясь их же формулировками).
Так вот, в прошлом году собрал я сначала Ньяла. Покрасил, засунул в шарик и повесил на елку. Две недели он спокойненько там висел. Но стоило мне собрать Иззакара — на следующий день елка упала. Очень стремился воссоединиться с другом, видимо.
Теперь я зову его не иначе как Ньял Шатавший Елку, и стоят они у меня на общей подставочке. На всякий случай (=

@темы: лытдыбр, сорок тысяч способов подохнуть

---

ультрамарины и еноты

Где-то в это время (чуть раньше, кажется, это был еще июль) три года назад я покрасил первую в жизни миньку. Так и покатился под откос.
С тех пор маленьких пластиковых солдатиков и прочих тварей изрядно прибавилось, но мы помним истоки (=

Ужаснуться

Вот он, маленький и чуток кривенький ультрамаринчик. Зовут Робаутом (очень популярное имя в Пятиста Мирах последние десять тысяч лет, сами понимаете).
Охраняет вентилятор — поскольку синий, вентилятор тоже был произведен в Ультрамарины и поименован Тиэлем (у него еще и красная подсветка есть, для пущего сходства). Да, иногда я называю технику именами космодесанта — еще есть ноут Сигизмунд (черный, большой и тяжелый, как храмовник) и телефон Хайон (слишком умный потому что).

А это общий вид

И да, енот там не просто так. Енота зовут Малкадор, и я завел привычку таскать его с собой везде, потому что очень уж он милый. А почему Малкадор — а вы видели эти глаза? Этот взгляд, за которым явно читаются все шесть тысяч лет Регента Терры? Ну и просто люблю я Малкадора, прекрасный же человек (=

Бонус: енот в сирени (=

@темы: лытдыбр, сорок тысяч способов подохнуть

---

что нам делать с драной собакой

О трудностях перевода.
Вот есть такой персонаж — Эндрид Хаар (да, опять Ваха, что ж еще-то). Про него, собственно, существует ровно три аудиодрамы, которые я люто бешено рекомендую слушать, ибо они прекрасны. Я их записал и даже уже перевел, так что кому не очень удобно воспринимать на слух — велком (но слушать всё равно агитирую всеми лапками, в озвучке там половина прекрасия). Вот здесь всё: «Blackshields»/«Черные Щиты», Джош Рейнольдс, можно просто включить аудио и параллельно смотреть в текст; перевод скоро тоже будет.
Но суть не в том.
Прозвище у этого замечательного человека — Riven Hound. И вот на нем-то я застрял.
Почему оно и откуда: он из легиона Псов Войны, Warhounds (ну так-то это Пожиратели Миров, но он из самого-самого первого набора, из олдов, так сказать). На rive словарь дает примерно следующее: раскалывать; расщеплять; разрубать; отрывать; срывать; расколоть; расщепить; разрубить; разорвать; оторвать; (это млттрн, если что, поэтому такая куча). В общем, смысл в том, что он откололся от родного легиона, отщепенец и вообще не с ними. Да и в целом жизнь тяжелая, потрепало его изрядно.
И вот я думаю над вариантами. Бешеный Пес? Пес-Одиночка (как волк-одиночка, но только пес и тоже в цирке не выступает)? Шавка драная? (=

@темы: перевожу слова через дорогу

---

порождать порядок из хаоса

Про комнату и множественные перестановки в ней, или как из вечного бардака получился вполне пригодный для жизни уголок.

(простыня многословного трепа)

Точнее, угол комнаты, потому что у нас такое... специфическое разделение территории в квартире, и в итоге место, где я сплю и сижу за компьютером (чем бы ни занимался в оном) — это натурально угол центральной комнаты, той самой, которую на моей исторической родине называют «зал» или даже «зала» (и я тоже называю, потому что это удобно). Комната большая, угол тоже просторный, так что я не жалуюсь. Диван, опять же, монументальный — отличный предмет мебели.
А вот с остальными предметами мебели до недавних пор было, ну, не очень. Подобранный где-то в секонд-хэнде стол, отнюдь не письменный, и подобранное на чьем-то газончике офисное кресло — хорошее, но сколько же можно его эксплуатировать. Стояло это всё у нас еще с тех пор, как мы переехали в эту квартиру, имея из вещей две с половиной сумки на троих, ну и... так и стояло все двенадцать лет. Нет ничего более постоянного, чем временное, как известно.
Еще у меня была книжная полочка, сколоченная из досок для пола (тоже временная, угу), и стул для одежды, поскольку шкафы в этой квартире встроены в стены, и конкретно в моем закуточке их нет. И невероятная куча крафтерского барахла, хранимого по принципу «пригодится» (обычно пригождается примерно как в том анекдоте про дохлую ворону).
Короче, под новый год мы с товарищем решили, что так жить — ну, можно, но неудобненько. А поскольку человечество давно изобрело Амазон и доставку, то даже ехать никуда за мебелью не надо. Пара вечеров тыканья мышкой и мук выбора — и всё привезли. Мне оставалось только дотащить от дверей квартиры до места сборки. Ну и собственнно собрать.
Про сборку можно сложить отдельную эпическую сагу. Особенно стол. После всего, что я делал с этим столом, я должен на нем жениться, и на кресле заодно. Ну и полочки примем в нашу полиаморную семью, потому что просверлить в стенке шестьдесят дырок — занятие не для слабых духом. А комодик для одежек, книжные полки и пуфик просто усыновим, их собирать было легко. (С пуфиком вышло смешно: я даже и не подозревал, что он мне нужен. В старом столе была подставочка внизу, и всё было нормально. А вот когда я поставил новый стол и настроил новое кресло по высоте, оказалось, что мои коротенькие ножки не достают до пола. Тяжело быть хоббитом. Пришлось и пуфиком обзавестись.)
Заодно я разгреб и рассортировал все залежи крафтерского хлама (оказался не такой уж и хлам, а совсем барахло выбросил) и теперь, аккуратно разложенный по коробочкам, он реально пригождается. И книжки упихал в полку, теперь в два ряда, сварганив подставочки под второй (картон от упаковочных коробок — ценный материал). И новую подставочку для красок заодно сделал, из того же ценного материала (вот тут Амазон не помог, поскольку красивые фанерные и недорогие подставки были все не под тот диаметр баночек — а я извращенец, я цитаделевские люблю, очень уж они круглы и милы). И детали от минек отковырял с литников, рассортировал и сложил в коробочку.
Ну и соль поста — фоточки. Было и стало.

18 штук