про хаоситов и их внутренний раскабздец

Все-таки надо писать про книжки сразу, иначе забываю же.
Зачел тут «Рабов тьмы» Френча, которые «Slaves to Darkness» (да, я по-прежнему медленно и нелинейно догоняю Ересь). И хочу сказать, что книжка неожиданно оказалась прямо охуенной (=. Серьезно, это примерно первая ересекнижка после «Повелителя человечества», которая меня по-настоящему пробрала. А уж какая из ересекнижек в последний раз так же додавала, и вовсе не упомнить, давно это было.

Очень хорошо видно, когда у автора есть некоторая мысль за текстом. Она совершенно не должна быть глубокой и гениальной, просто когда текст о чем-то еще, кроме перетаскивания событий и персонажей из точки А в точку Б — это, ну, радует. Здесь — про то, что внутреннего единства в Хаосе нет по определению, по природе его, и там постоянно происходит столкновение целей и пиздец планов. Хотя планы бывают иногда красивые и даже оправданные, этого не отнять.

спойлер-спойлер, на весь сюжет

То есть, серьезно, вот: пока Хорус валяется в состоянии дров (Русс таки не зря тыкал в него копьем), Лоргар приходит к выводу, что так дальше жить нельзя. Поскольку Хорус слишком силен и не может сдаться силам Хаоса полностью, в решающем бою он окажется слишком слаб и падет. Плохой, негодный избранник Пантеона, надо его менять. Лоргара совершенно не радует эта идея, но во имя истины и приведения человечества куда надо он готов.

Персонажи. Живые и отличающиеся друг от друга не только цветом брони.
Малогарст, радость наша с его верностью-примарху-за-пределами всего, вот просто в самое сердце попал. Перерезать себе горло, чтобы поговорить с лежащим в беспамятстве Хорусом в варпе — и это для начала только. Экаддон, прелестный в своей незамутненности и целеустремленности, дитя хтонийских уличных банд. Даже Тормагеддон няшечка (=. Вообще очень додали хорусят, я их и так-то любил, но тут стало еще лучше.
Утюжочки! Как ни смешно, но вот с этой книги я проникся Железными Воинами (чего не удалось предыдущим авторам). Вот эта размеренная неотвратимая смертоносность железа и все такое. Пертурабо, который может просчитать противника, даже если это демонпринц. Очень, невыносимо просто трогательные братские взаимотношения чувака из Четвертого и посланника Хоруса — была у них великая дружба, потом предательство и пыщ, а потом опять союз легионов, но все сложно.

спойлер

К тому же где-то к середине книги чувак добровольно одержался демоном, и хрен знает, сколько там от него осталось в итоге (зато теперь железо внутри и снаружи у него совершенно буквально). Как обычно, все плохо.
От Несунов там ровно один товарищ плюс примарх, но они успешно компенсируют количество качеством. Чувак с пачкой титулов, выжженной напрочь личностью и прошлой жизнью, и сложными моральными терзаниями. И Лоргар, конечно, который светится, проповедует и по-прежнему несет Истину, даже если ради этого приходится делать не очень хорошие вещи, предавать одних братьев и использовать других (да и не только братьев, собственно).

еще спойлер

Вот здесь у меня будет единственная, натурально единственная на всю книгу претензия: зачем было пинать Лоргара. Причем буквально. Окей, я понимаю, провалившийся план, поражение, падение — но можно было хотя бы не пинать буквально ногами? Обидно, в общем.
Еще там есть дева, загадочная до предела — оракул культа Благословенной Леди (да, вы правильно поняли, это все те же культисты, но они уже прокачались и вовсю пускают варп по вене). Работает проводником через Паутину, троллит донимает честного Несуна провокационными вопросами, а ко всему в придачу — никто не знает, откуда она и кто такая, и в культе ее до этого никогда не видели.
Ну и всякие появляющиеся не так часто личности тоже хороши. Один Фулгрим чего стоит со своим демоном-консортом (и вот вроде бы никаких подробных описаний, а ощущение разврата и непотребства прямо зашкаливает). Или очень милая техноадептка из Темных Механикум («показатели искренности в твоем голосе ниже обычных значений»).

Вообще очень хорошо удались примархи — вот это их величие пиздеца, причем автор не скатился ни в лишний пафос, ни в преувеличения. И финальный сбор на Улланоре (да, опять Улланор! круг замыкается, символизм, вы понимаете). Хорус версии 3.0 (восстал во всей силе истинного Вармастера), к осаде Терры готов — всегда готов.
И, конечно, стекло, вагончик отборного стекла. Про выбор, отсутствие выбора и безысходность, всё как мы любим. Отличная, короче, книжка.

@темы: записки литературоеда, сорок тысяч способов подохнуть

---

По мотивам поста про гербы города у товарища Коршуна вспомнилось, что у нас — в Харькове — тоже было две версии герба (на самом деле чуть больше, но это бездна времен и несущественно в данном случае). И аналогичный значок с советским вариантом у меня валялся где-то дома, эмалевый и няшный.

Такой примерно.

Что характерно, мне тоже он нравится намного больше современного. Атомы, шестеренки, вот это всё — ну, неудивительно (=
(А новый герб, с рогом изобилия — вот такой, но как-то он ниочинь. Хотя, пожалуй, по смыслу сейчас подходит больше. Но все равно).

---

И пост-для-настроения, с маленькой подборкой картинок. Зима, кофе/чай, уют, вот это всё.
(поздравления можно складывать сюда, если хотите)

+ 9

@темы: (безумное?) чаепитие

---

как бы новогодний пост

Итогов года, как обычно, не будет — ну какие итоги, где их взять. Зато вот новогодняя фоточка меня в сияющем венце веночке из гирлянды (=


(фоточка исполнена методом, достойным истинного последователя Тзинча — снять экран скайпа на телефон, поэтому она такая. но зато няшная.)

и немножечко упрт (=

По поводу сияющего венца мы с товарищем Коршуном немедля упоролись, потому что представили себе Сангвиния. Увенчанного сиянием.
...а потом зачем-то представили празднование Нового года в Империуме Секундус. Древние терранские традиции, говорит Жиллиман. Ритуальное значение действий. Я понимаю, говорит Сангвиний, но, Робаут, почему Снегурочка? Потому что роль Деда Мороза занята, отвечает Жиллиман, прилаживая бороду. И не спрашивай, откуда в традиционном списке персонажей олени и почему эта роль досталась нашему калибанскому брату... Просто передай ему рога, пусть к шлему прикрутит.

@темы: смеющиеся грибы

---

Вот это нужно записать для истории, в порядке хроник нашего вялотекущего ремонта. Мы наконец-то сделали новый пол.
Правда, пока ровно в одной комнате (но зато самой большой) и еще в коридорчике. Но тем не менее. Штабель коробок с досками/ламинатом, стоящий под стенкой и уже успевший превратиться в привычный предмет мебели, стал вполовину меньше.
Для истории же отмечу, что доски лежали у нас примерно с марта. Ну, в принципе, нормально — меньше года даже (=

@темы: лытдыбр

---

В коллекцию эвфемизмов: только что услышал прелестный вариант «holy sharks». Очень, очень эмоционально звучало (=
(я даже понимаю эту девушку с акулами, у нас тут опять дорожно-строительный бардак и собираются одну из довольно важных улиц перекрывать чуть ли не на полгода — радости это никому не добавляет, и так уже не проехать нигде)

@темы: лытдыбр

---

дыбр

Первое декабря, население радостно бросается украшать дома и окружающую среду к Рождеству. Зачастую это даже красиво, а в темноте с включенными гирляндами и вовсе ми.
На чьем-то газоне стоят два оленя из лампочек — с одним всё в порядке, а вот у второго лампочки светятся ровно по шею, выше ничего не видно. Призрак Безголового Оленя.
*
На самом деле зимы нет, в смысле погоды происходит серое/белое нечто, даже почти не холодно. Кажется, опять будет бесконечный ноябрь. Не то чтобы я был против, ноябрь как состояние я люблю странною любовью.
Надо бы волосы обратно в красный покрасить, для соответствия цветовой гамме (=.
*
Срочно, реально срочно нужно что-то делать с режимом дня. Потому что как сегодня — «проснулся в одиннадцать, пока дочитал холиварку, уже стемнело» — меня все-таки не радует. Как взять себя в лапки и перестать тупить (ладно, про тупить — это риторический вопрос. Впрочем, про лапки тоже, если честно).

@темы: лытдыбр

---

Зашел на Google Fonts поискать шрифты, а там для просмотра этих шрифтов выпадают рандомные фразы же. Обычно они неинтересные, но вот попалось:
«Всё их оборудование и инструменты были живыми, в той или иной форме».
Мало того, что оно прекрасно вне всякого контекста, так это же готовая заявка на текст, вот просто хоть бери и пиши. То ли ужастик, то ли контакт с биологический цивилизацией.

---

запоздавший перевод с ФБ

Иногда я не просто человек-тормоз, а прямо-таки архитормоз. Был ведь еще текст для утэнокоманды, а я прохлопал ушами и забыл о нем. Ну, хоть теперь вспомнил. В общем, для порядка — выкладываю (=

Название: Aphids
Оригинал: Aphids, RaspberryHeaven; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 4045 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Арисугава Дзюри / Такацуки Сиори
Категория: фэмслэш
Жанр: драма
Рейтинг: R-NC-17
Краткое содержание: Дзюри и Сиори, время прежде Конца Света
Примечание/Предупреждения: преканон

Дзюри стягивает маску, надеясь ощутить свежий воздух разгоряченным лицом. Это почти не приносит облегчения; ее тяжелые волосы окутывают голову и спускаются по спине, точно одеяло, удерживая тепло. Помимо воли она бросает взгляд туда, где ее лучшая подруга снимает собственную маску. Лишь нежно-розовый румянец на щеках говорит о том, что она не меньше страдает от адской летней жары, да еще несколько прядей возле лица, мокрых от пота. Такая изящная, такая женственная. Скромный пурпурный розовый бутон. Дзюри в сравнении с ней чувствует себя цветком чайной розы, разросшимся и неуклюжим.
— Отличная работа, — говорит она, и ее голос кажется еще более резким — она завидует женственности Сиори. — А теперь — все в душ.
Она задерживается, чтобы прибраться и навести порядок, чтобы дать другим девочкам из фехтовального клуба возможность побыть в душе без нее — и возможность пожаловаться друг другу, как загоняла их вице-капитан клуба и насколько же лучше, когда с ними занимается милый, снисходительный Рука. Она говорит себе, что это признак хорошего лидера — позволять им это время. Она никогда не идет в душ, пока не уверена, что все остальные уже ушли. И кроме того... что они подумали бы, если бы узнали про нее? Конечно, она не станет смотреть, и даже не хочет смотреть, она бы просто уставилась в пол, опасаясь осквернить кого-нибудь из девочек случайным взглядом на обнаженную плоть. Нет, пусть лучше душ останется ее личным ритуалом. Она все равно не смогла бы присоединиться к их легкому, смешливому приятельству. Она не умеет.
Она снова поднимает взгляд — не хочет этого делать и не может не смотреть. Волосы на затылке Сиори влажные от пота, вьются очаровательными кудряшками.
Наконец, Дзюри собирает свои вещи и направляется к душевым. Она включает едва теплую воду и стоит под тугими струями, позволяя им смыть пот с волос и тела.
— Ой... это ты. Ты еще здесь, — тихий, застенчивый голос.
Сиори. О господи, что ужасного она сделала, чтобы заслужить такое — Сиори в одном полотенце, глядящая прямо на ее обнаженное тело. Дзюри инстинктивно отворачивается, прикрывает грудь скрещенными руками.
— Извини. Я сейчас заканчиваю.
— Да ну, что за глупости. Все остальные девочки моются вместе. Мне всегда было интересно, почему ты к ним не присоединяешься.
Должно быть, это чувство вины заставляет Дзюри воображать легкий оттенок вопроса в конце фразы.
— Мне не хочется навязываться.
За ее спиной раздается шорох. Дзюри смотрит на кафельные плитки стены, белые, покрытые каплями; струи воды бьют по ее плечам.
— Да, наверное, ты права. Тебе лучше знать. Но они могут подумать, что ты задаешься, что считаешь себя лучше них. — Рядом с ней поскрипывает открывающийся кран, и к струям воды добавляются новые. — Конечно, ты и в самом деле лучше.
— Я совсем не... — Дзюри оборачивается, пытаясь возражать, и слова замирают у нее на губах: она смотрит на Сиори, и та смотрит в ответ — огромные фиалковые глаза на заостренном личике, приоткрытые губы, розовые щеки. Дзюри прикипает взглядом к ее лицу и не смотрит вниз, не смотрит — на нежную белую кожу и розовые соски, на ручейки воды, стекающие по ее маленькой груди, и откуда Дзюри знать — она ведь не смотрит — как вообще выглядит тело Сиори? У нее пересыхает в горле, и сердце колотится так, что становится больно.
— Ты всегда так совершенна, — говорит Сиори, и ее милый голос звучит странно напряженно. — Даже сейчас, когда тебе нечего скрывать.
Губы Сиори приоткрываются под ее губами, руки Сиори обвивают ее шею, ее собственные руки ложатся на спину Сиори, прижимая ее ближе, ее груди касаются грудей Сиори, и она не знает, как это произошло, она знает, что должна остановиться, это неправильно, это ужасно, вся ее тайная развращенность оскверняет чистоту Сиори, она должна остановиться — но она прижимает Сиори спиной к выложенной плиткой стене, и губы Сиори такие жадные, их языки сплетаются, в ее поцелуях — чудо.
Дзюри чуть отстраняется и пытается сказать всё, что должна сказать, — что она любит Сиори, что Сиори такая хорошая, и милая, и нежная, и очаровательная — но может выговорить только «Ты уверена? Уверена?», снова и снова. Сиори только вздыхает — легчайшее колебание воздуха — и опять притягивает ее к себе, продолжая поцелуи.
Дзюри глотает воду, стекающую по белой шее Сиори, позволяет своей руке скользнуть ниже.
— Ты уверена? — спрашивает она снова.
Сиори не отвечает, но запрокидывает голову, ударяясь затылком о стену — это должно быть больно, — когда Дзюри обхватывает ее сосок нетерпеливыми губами, и в ее вскрике совсем не слышно боли. Вода затекает Дзюри в глаза, едва ли не ослепляя, и она... она осмеливается, господи боже, она осмеливается — опуститься на колени перед Сиори и погрузиться языком вглубь, пробуя ее на вкус, хотя единственный вкус, который она чувствует, — всё та же вода. Она пускает в ход пальцы, сперва осторожно, а затем всё смелее, потирая крошечный узелок Сиори — так, как ей нравиться касаться себя самой, и Сиори хватает ртом воздух и стонет, когда пальцы Дзюри сгибаются внутри нее, отталкивается от стены, подаваясь бедрами навстречу прикосновениям Дзюри, пока наконец не затихает с долгим прерывистым стоном. Пульс в ее клиторе бьется под пальцами Дзюри, точно крылья бабочки.
Дзюри стоит на коленях под льющимися сверху струями и смотрит в ошеломленные фиалковые глаза. Грудь Сиори тяжело вздымается, она выворачивается из объятий и пятится прочь, пока не дотягивается до полотенца, поспешно прикрываясь им.
— Сиори, подожди, — голос Дзюри звучит хрипло от желания и страха.
— Отойди. Не разговаривай со мной.
Сиори неуклюже одевается — чересчур быстро, горячие слезы стекают по ее щекам; она пропускает пуговицу, так что ее блузка топорщится, криво завязывает шейный платок. Она выглядит так, будто на нее напал насильник.
Дзюри видит всё это, хотя продолжает тупо смотреть в пол, — как будто ее периферийное зрение вдруг обрело волшебные свойства. Она медленно поднимается на ноги и опирается о стену, не в силах пошевелиться; столько слов в ее мыслях и сердце — и все их ей запрещено сказать. Тяжелая пульсация внизу живота кажется обвинением.
Когда Сиори уходит, дрожащими руками собрав вещи, Дзюри выкручивает кран, подставляясь под горячие струи — слишком горячие, обжигающие кожу, но она стоит так, пока не начинает кружиться голова от жара и обезвоживания. Она иссушена, точно прах ее рухнувшего чуда.
Оказывается, что Сиори в смятении забрала единственное сухое полотенце. Дзюри подбирает полотенце, валяющееся на полу, и пытается не думать о том, как им вытиралась плачущая Сиори. Когда она натягивает одежду, ее кожа всё еще влажная, и форменная юбка прилипает к ногам.
Ей нужно поговорить с Сиори. Извиниться, как-то исправить это, сделать что угодно. Проходя по территории академии к общежитию, где они делят комнату, она пытается представить, что обнаружит там. Возможно, Сиори — как всегда чувствительная — притворится спящей? И стоит ли тогда ее «разбудить», или отложить это до утра? Или, может быть, Сиори вообще там не будет?
По дороге она проходит мимо девушки — девушки с зелеными, точно листья, глазами за толстыми стеклами очков. Она в том же классе, что и Дзюри с Сиори... нет, не так. Она учится на год младше. С чего вдруг Дзюри показалось, что они были в одном классе в прошлом году? Глупая, ничем не примечательная девушка, бесполезная и в учебе, и в спорте. Совсем не такая, как Сиори, которая всегда в центре событий и всегда старается изо всех сил, так прилежно, что у Дзюри сжимается сердце от ее смелости.
Девушка шагает ей навстречу, протягивая темный бутон розы.
— Арисугава-сан? Это для вас.
Дзюри усилием воли заставляет себя спокойно взять цветок. Она не должна вести себя странно, в конце концов, знаки внимания от других девушек — ничего необычного для нее.
— Ты ждала меня? Не стоит гулять в одиночку так поздно, — она старается говорить ровным, лишь слегка обеспокоенным голосом.
Девушка улыбается — безмятежный изгиб губ.
— Это подарок от моего брата. Он решил, что вам это понравится. Но будьте осторожны. Лепестки легко повредить, и стоит их помять — уже ничего не исправить.
Дзюри непонимающе смотрит на нее и устремляется к общежитию. Она чувствует взгляд девушки всю дорогу до своей комнаты.

***
— Не хочешь выпить чаю? Чайник только что вскипел.
Дзюри застывает в дверях, ошеломленная. Сиори держит чайное ситечко, ее блузка аккуратно застегнута, шейный платок идеально завязан, короткие волосы блестят, тщательно расчесанные.
— Да, — выдавливает Дзюри. — Спасибо.
— Тогда садись. Я сейчас принесу.
Дзюри смотрит на собственные руки — лишь бы не смотреть на Сиори. Та двигается быстро, аккуратно, ставит перед ней чашку с чаем. Дзюри делает глоток — не зная, что еще делать. Все несказанные слова по-прежнему дрожат на ее губах.
— Дзюри?
Она вскидывает глаза. Сиори держит чашку перед лицом, закрывая рот, и смотрит вниз.
— Спасибо за то, что ты моя подруга. И извини, что я всегда доставляю тебе столько хлопот.
— Никаких хлопот, — быстро возражает Дзюри. — Сиори...
— Тебе, должно быть, скучно — все эти глупые девчонки с их глупыми влюбленностями в тебя. — Сиори наконец поднимает ресницы. — Но я же не такая, правда? Я твоя подруга. Ко мне ты и правда хорошо относишься.
— Ну конечно! — На мгновение Дзюри кажется, что она может сказать вместо этого «люблю», глядя в эти застенчивые, влекущие глаза. Сиори опускает чашку — и ресницы. Это больно: как будто ее взгляд был чем-то осязаемым, точно клинок, который вытащили из Дзюри, оставив ее истекать кровью.
— Кто дал тебе эту розу?
Дзюри бездумно переводит взгляд на цветок в своей руке, на смятые лепестки. Она ухитрилась забыть о нем, несмотря на то, что один из шипов глубоко вдавливается в ее ладонь. Она думала, что лепестки красные, но они оказываются пурпурными. Их запах — сладкий, едва ощутимый.
— Так, одна девушка.
Сиори встает, скрежетнув ножками стула по полу.
— Надеюсь, ты меня извинишь. Я так ужасно устала. — Бледная улыбка. — Наверное, я перетрудилась на тренировке. Мы все так стараемся, чтобы произвести на тебя впечатление.
Дзюри допивает чай и моет чашки, расставляя всё по местам, прежде чем переодеться — в ванной, торопливо, не желая видеть собственное обнаженное тело, — и забраться в постель. Она слышит дыхание Сиори, глубокое и ровное, и лежит неподвижно. Судя по звукам, она спит. Может быть, нет. Может быть, она притворяется. Но по дыханию — непохоже.
— Прости, что навязываю тебе свои чувства, — шепчет Дзюри в темноте.
Ответа нет. Должно быть, Сиори и правда спит.
Дзюри по-прежнему неприятно влажная и скользкая, и бесконечная пустота внутри отдается тупой тянущей болью, пульсирует глубоко в ней, точно сердце, отдается в напряженной плоти. Никакого удовольствия, просто необходимость. Ей так невыносимо хочется прикосновений — так, как она касалась Сиори, и та дрожала и выгибалась под ее руками.
Ладонь Дзюри скользит вниз, кончик пальца неуверенно касается того места, где напряжение сильнее всего, — и кровать рядом скрипит, когда Сиори переворачивается на другой бок. Ее накрывает волна стыда. Если Сиори не спит, если услышит, как она лихорадочно натирает себе между ног в одной комнате с ней...
Отвратительно. Как животное.
Должно быть, она снова подобрала розу, сама того не заметив. Дзюри сминает ее в пальцах, тут же спохватывается и поспешно пытается расправить лепестки, но они опадают на подушку. Когда она просыпается утром, увядающие лепестки липнут к ее лицу. Дзюри стряхивает их прочь.
Сиори уже приготовила завтрак, и болтает об учебе за едой. Дзюри погружена в тоскливое молчание.

***
Дни возобновляют свой ход. Занятия, фехтование, подработка моделью на выходных. Предложения съемок в эти дни так и сыплются на нее. Агент Дзюри утверждает, что ее глаза изменились. В них появилось нечто, чего не было там прежде, некая взрослость, глубина. Всё, что для этого потребовалось — подержать в руках чудо и увидеть, как оно рассыпается на части.
Она больше не пытается заговорить об этом с Сиори. Лучше притвориться, что этого никогда не было. Лучше не вынуждать Сиори ненавидеть ее, особенно когда Сиори ведет себя так мило. Лучше извиниться перед ней без слов, проявляя внимание, заботясь о ней.
Другие девочки быстро усваивают, что нужно хорошо вести себя с Сиори, иначе им не избежать гнева Дзюри. Точно тигрица, смеются они, и говорят Сиори, что ей повезло — у нее есть принц, который ее защищает. Они довольно неплохо к ней относятся, но ни одна из них не хочет проводить время с Сиори.
— Тебе не бывает одиноко, когда я занята на выходных? — спрашивает ее Дзюри, держа в руке конверт с очередным предложением.
— Нет. Конечно, нет. Со мной все в порядке. — Ее узкие плечи напряженно застывают.
У Дзюри само собой вырывается вдруг:
— Я бы хотела, чтобы у тебя было больше друзей.
На долгое мгновение повисает тишина, а потом глаза Сиори наполняются слезами.
— Я не это имела в виду! — Дзюри обнимает ее, позабыв о сдержанности, готовая на что угодно, лишь бы вернуть блеск в ее глазах. — Просто... я не могу представить, как хоть кто-то может не любить тебя.
Сиори в ее руках — такая тонкая и хрупкая, такая теплая.
— Может, они завидуют, потому что ты любишь меня больше.
Мокрые от слез губы находят губы Дзюри. Дзюри целует ее и не может остановиться, словно она тонет, а Сиори — единственный источник воздуха. Губы Сиори приоткрыты, и ее язык, мягкий и шершавый одновременно, сплетается с языком Дзюри, ее руки путаются в длинных локонах, и они целуются, пока у Дзюри не начинает кружиться голова.
Тогда Сиори отталкивает ее.
— Почему ты... нет, нет. Мы же лучшие подруги!
Она убегает, опрокинув стул, и запирается в ванной.
Дзюри слышит, как она прерывисто вхлипывает, и ей нечего сказать, чтобы утешить ее — никаких слов не остается, когда ее душа рвется на части от плача Сиори. Вместо этого она отправляется в библиотеку.
Когда она возвращается, Сиори сидит, склонившись над собственными учебниками. Охрипшим голосом Дзюри произносит:
— Я останусь в академии на этих выходных, если ты захочешь.
Она не ожидает, что Сиори согласится, пусть даже она представляет в безумных фантазиях, как Сиори умоляет ее остаться, требуя любви.
Сиори поднимает голову:
— Ты так добра ко мне, Дзюри. Я постараюсь заслужить твою дружбу.
Дзюри отменяет все свои контракты.

***
Ей так хочется быть с Сиори всё время — но когда они вместе, Дзюри становится раздражительной; само присутствие Сиори действует ей на нервы.
Они сидят над учебниками, и Сиори вдруг вздыхает, и Дзюри вспоминает, как она вздыхала обнаженной, между поцелуями. Вспоминает, как припадала губами между ее ног, и вода текла в глаза.
Дзюри сводит бедра и чувствует постыдную влагу между ними; она поспешно уходит в ванную, борясь с желанием прикоснуться к себе, в ярости на саму себя за то, что хочет думать о Сиори, когда кончает. Это в каком-то смысле похоже на изнасилование. Она усилием воли загоняет желание вглубь, как можно дальше, чего бы там не хотело ее предательское извращенное тело.
Когда она выходит из ванной, Сиори выглядит грустной и испуганной, а больше всего — послушной и желающей услужить, и Дзюри чувствует себя прекрасно.
Она проводит всё больше времени с Рукой, под предлогом дел фехтовального клуба, потому что лучше скучать по Сиори, когда они врозь, чем хотеть, чтобы Сиори ушла, когда они вместе.
Во время этих встреч она часто замечает ту девушку, с зелеными глазами за стеклами очков. Химэмия: Дзюри вспоминает ее имя. Она пахнет розами и не слишком разговорчива. Она заваривает им чай, всегда вежлива и доброжелательна, и не выказывает никакого возмущения, когда Рука отдает ей распоряжения.
— Прошу меня простить. — Она ставит на стол чайник. — Мне нужно ухаживать за моими розами.
— Твои розы... — Та, пурпурная, засыхает на дне ящика в комоде, где Дзюри хранит белье. — Не твоего брата?
— Мой брат любит розы, — спокойно произносит она. — Недавно они страдали от нашествия жуков. Эти жучки такие маленькие и милые, я не могу заставить себя причинить им вред, поэтому я аккуратно стряхиваю их руками и уношу подальше. Но они всё равно поедают мои розы и уничтожают их.
Это невероятно длинная речь для нее, куда дольше, чем Дзюри привыкла слышать.
— Сентиментальное дитя, — говорит Рука. — Тебе нужно просто завести божьих коровок, чтобы они съели этих жуков. Они намного красивее, чем всякие противные мелкие паразиты. — Он откидывается назад в кресле, улыбается Дзюри. — Мне нравятся божьи коровки. Красивые и смертоносные.
— Они красивые, но голодные, — замечает Химэмия тем же ровным тоном. — Такова их природа. Мне жаль их, — она улыбается. — Увидимся позже.
Когда девушка уходит, Дзюри откидывается на спинку кресла.
— Одна из твоего гарема?
— Она — моя невеста.
Дзюри кривит губы, пытаясь угадать шутку.
— Жестоко так говорить. Она может принять это всерьез.
— Это ты жестока, — Рука проводит рукой по волосам и усмехается ей. — Уверяю тебя, я совершенно серьезен. Мне пришлось немало сражаться, чтобы обручиться с ней. — Он поднимает руку: — Смотри, я ношу ее кольцо.
Кольцо ничем не похоже на помолвочное: игрушка, чтобы ставить печать на воске, с символом розы.
— Ты в самом деле любишь ее?
Его узкие глаза смеются над ней.
— Что, если любовь — это лишь способ достичь цели?
— Ты ужасен.
Она поднимается, собираясь уйти, но ладонь Руки ложится на ее предплечье.
— Разве ты не хочешь узнать, что она значит для меня?
— Меня не интересуют твои эгоистичные цели. Как насчет ее чувств? — слова срываются с губ Дзюри с тихой силой. — Что, если она любит тебя, и думает о тебе, и хочет тебя, и истекает кровью изнутри, изнемогая от этого недуга?
— Ну надо же. — Проклятые его глаза, они снова смеются. — Уверяю тебя, чувства Анфи не стоят того, чтобы о них думать, даже если она в самом деле способна их испытывать.
Дзюри отвешивает ему пощечину. Он продолжает смеяться.
— Химэмия Анфи очень красива. Она — мой ключ к чуду.
— Заткнись!
Она уходит, быстрыми шагами направляясь к оранжерее с розами. Она должна рассказать этой девочке про Руку, про то, что он использует ее, что он уничтожит ее чистоту и невинность. Что он разрушит ее, в точности так же, как похоть и развращенность Дзюри превратили Сиори в треснувшую скорлупу прежней себя, и никто не сможет снова собрать осколки вместе.
— Дзюри, подожди. — В его голосе еще звучит смех, и она слышит его шаги за спиной.
— Отстань от меня!
Он хватает ее за руку и притягивает обратно, почти вплотную.
— Дзюри, я хочу только того, что будет лучше для тебя. — Его грудь почти касается ее груди, его лицо так близко, что она слышит его дыхание.
— О, ну надо же, — замечает негромкий ровный голос.
Рука отпускает Дзюри и, обернувшись, они видят Химэмию с закрытым крышкой ведерком в руке; рядом с ней стоит Сиори, сжимая охапку оранжевых роз.
— Дзюри пришла поговорить с тобой, Анфи, — легко говорит Рука.
— Я показывала Такацуки-сан свои розы. Вы уже дружите?
В глазах Сиори светится счастье, которое Дзюри не может понять, не может найти причину:
— Она — моя лучшая подруга. Та, про которую я тебе рассказывала.
— Тебе и в самом деле повезло иметь такую хорошую подругу.
— Я знаю, — короткая, застенчивая улыбка. — Все так говорят.
— Это и есть твои драгоценные жуки, Анфи? Лучше пойдем со мной, мы найдем, куда их пристроить. — Рука протягивает руку, и Анфи послушно принимает ее.
Все слова, что хотела сказать Дзюри, умирают на ее губах — потому что Сиори тоже протягивает руку ей, с легким румянцем на щеках, и Дзюри скорее остановит биение крови в своем теле, чем откажется от этой руки.
— Сегодня вы с Рукой казались очень близки.
Щеки Дзюри вспыхивают.
— Он просто плейбой. Я терпеть не могу таких мужчин.
— Но вы так сдружились. — Сиори вытаскивает розу из своей охапки — бархатистый, распустившийся полностью цветок, сотканный из золота и заката. — Надеюсь, за моей спиной ты не говоришь обо мне ничего плохого?
— Ты же не мальчик. — Дзюри отводит розу в сторону.
Сиори прикусывает губу, маленькие ровные зубы оставляют крошечные бледные отпечатки в розовой плоти.
— Я знаю. — Она наполовину отворачивается. — Рука такой популярный. Красивый, умный, спортивный. Точно как ты. Вы оба... вы оба сияете. Все эти девушки, все эти обыкновенные, скучные, бездарные девушки — они любят вас обоих, и никто из вас не замечает их чувств. Вы даже не читаете записки, которые они оставляют в ваших шкафчиках.
— Я не хочу поощрять их глупость. Они не имеют значения. Ни они, ни их чувства. — Слова падают тяжело, отдаются глухим стуком.
— Может быть, я ошибаюсь. Может, ты просто поджидаешь, не останется ли какая-нибудь из них с тобой в душе наедине. — Слезы катятся по лицу Сиори.
— Сиори, нет. Только ты. — Она протягивает руку, не глядя, берет розу. — Ты — мой единственный грех.
Губы Сиори шевелятся, словно она пытается найти, что сказать, пробует слова и предложения, и ее глаза наполнены слезами и страхом... и отвращением.
Сиори снова поворачивается к ней.
— Ну конечно же. Я думаю, тебе стоит вернуться к твоим съемкам. Я верю в тебя, Дзюри. Ты — из тех девушек, что заставляют чудеса сбываться. — Она протягивает розу, ее щеки и глаза уже сухие, и она улыбается. Как она может улыбаться? — Если любишь кого-то с чистым сердцем и веришь в чудеса, твои чувства поймут.
— Но что, если чувства — неправильные, извращенные? — собственный шепот кажется Дзюри таким громким.
Сиори опускает голову, волосы свешиваются вперед, скрывая лицо.
— Значит, это не чистая любовь, как бы сильно ты ее не хотела.
— Я ни за что не захочу причинить тебе боль, Сиори.
— Я знаю. — Она едва может расслышать голос Сиори. — Ты ничего не можешь с этим сделать. Пожалуйста... пожалуйста, пойми меня. И, пожалуйста, уходи.
Дзюри разворачивается и покидает оранжерею, осторожно держа в пальцах золотую розу. Она клянется себе, что не помнет этот цветок.
Перед тем, как она ушла, ей показалось — и она не может избавиться от ощущения — что Сиори смеялась. Или снова плакала. Она не могла различить.
Уже подходя к общежитию, она опускает взгляд: стебель и чашелистник розы покрыты крохотными зелеными жучками.

***
Она колотит в дверь башни: ей нужно увидеться с председателем лично. Но открывает ей Химэмия.
— Вы хотели поговорить с моим братом? — легкая улыбка. — Председатель сейчас со своей невестой. Могу я вам помочь?
— Я хочу знать, где моя соседка по комнате!
— Такацуки-сан? — улыбка не сходит с ее лица. — Она перевелась в другую школу.
— Она не стала бы уезжать, не предупредив меня!
— Академия Отори больше ничего не может ей предложить. Я могу дать вам адрес ее новой школы, если хотите. Цутия-сан тоже теперь там.
— Он тоже уехал?
— Конечно. Они любят друг друга, знаете ли. — Безмятежное выражение лица Химэмии не меняется. — Я слышала, как она призналась в своих чувствах.
— Но он говорил, что ты — его невеста!
— Я была его невестой. Теперь я обручена с Сайондзи-саном. — Она смотрит на Дзюри и улыбается. — Пожалуйста, позвольте мне приготовить вам чай.
Дзюри, спотыкаясь, проходит внутрь, падает в кресло. Комната полна света — слишком много света — который отражается от ее бедер белым блеском. Она одергивает юбку. Ее подташнивает, руки дрожат. Сиори... и Рука.
— Как это может быть? Неужели ты ничего не испытываешь никаких чувств, так легко переходя от одного возлюбленного к другому?
— Такацуки-сан хотела забыть все свои грехи и начать заново, с невинным сердцем. Разве не было это и вашим желанием — освободиться от пороков, обрести нормальную любовь? — Химэмия подходит ближе. — Или... вы желали совсем иного? — Дзюри вскидывает глаза и видит, что Химэмия приподнимает подол своей юбки — совсем немного, приоткрывая округлые мягкие бедра. — Если вы хотите, чтобы я стала вашей невестой, вам нужно всего лишь принять решение.
— Что ты делаешь? Прекрати! — резко говорит Дзюри.
Химэмия совсем не выглядит смущенной.
— Чего бы вы не хотели, какое бы чудо вы не искали — всё это может стать вашим, — говорит она и рассеянно добавляет: — Теперь, без Цутии, в студенческом совете образовалось свободное место. Мой брат считает, что вы неплохо подходите.
— Ты лжешь мне.
— Уверяю вас, вы очень хорошо подойдете для этого места.
— Про чудеса!
Химэмия протягивает руку. На ее ладони лежит то самое белое кольцо, что носил Рука.
— Хотите ли вы обрести силу, способную изменить мир, Арисугава-сан?
Дзюри прикрывает глаза. Видит Сиори, жадно глотающую воздух, прислонившись к стене в душе, видит ее плачущей, видит страх и отвращение в ее глазах.
— Я не хочу изменять мир. Я хочу разбить его.
Она открывает глаза, и Химэмия Анфи улыбается ей.
— Я с нетерпением жду возможности стать вашей невестой.

@темы: перевожу слова через дорогу

---

пачечка коллажей

Название: Сплетающая нити
Категория: джен
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Мириэль Сэриндэ

Название: Несказанное
Задание: «Ложь, откровенная или уклончивая, высказанная или нет, всегда остается ложью». (Ч. Диккенс)
Категория: джен
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Куруфин | Финрод

Название: Среди звезд
Категория: джен
Рейтинг: G
Примечания: космоопера!AU; иллюстрация к тексту «Слабоумие и отвага»

Название: Химринг
Категория: джен
Рейтинг: G

@темы: почетный рейхсфотошопер, эпический дискурс

---

космо-АУ по Сильму

А это тот самый невыразимо внезапный текст (=. Ну, то есть космооперную АУшку мы с соратниками скурили еще давненько, но что-то писать по ней не доходили лапки. И тут я подумал — а не напищать ли сюда, можно же на какую-нибудь тему натянуть. Маленький драбблик, ничего особенного...
Маленький драбблик, как это обычно и бывает, слегка расползся (=. А я теперь думаю о том, что надо еще каких-нибудь пару кусков про космонолдор напищать, там много няшного.
А, да, название — это я от безысходности, по правде говоря. Название не придумывалось, соратники ржали и предлагали... А чо бы и не, решил я (=.


Название: Слабоумие и отвага
Размер: мини, 1768 слов
Категория: джен
Жанр: AU, драма
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Фингон, Маэдрос
Краткое содержание: «история-со-спасением», теперь — в космосе.
Примечание: космоопера!AU

Сфера Ангбанда выглядела чудовищно. Впрочем, назвать сферой эту структуру, заключающую в себя едва не всю систему Тангородрим, можно было только условно — казалось, оболочку шара смяли небрежной рукой, а потом попробовали расправить, да так и бросили. Повсюду зияли дыры и проломы, торчали острые углы непостижимых конструкций, причальные палубы, внутренние блоки и кто знает что еще.
«Апельсиновая кожура, вот на что это похоже, — неожиданно подумал Финдекано. — Если почистить апельсин одним куском, потом бросить засыхать, и еще натыкать туда иголок — вот что-то вроде такого и выйдет. Только эта штука еще и черная».
Сердце системы — красный карлик — беспокойно пульсировало, то и дело выбрасывая багровые протуберанцы. По обшивке сферы кое-где ползали многоногие ремонтные боты — лениво, будто им не хватало энергии; время от времени вспыхивали дюзы кораблей, заходящих на посадку или выходящих из активных доков, но это происходило редко. Ангбанд восстанавливал полную функциональность медленно, очень медленно.
(«Интересно, а планеты эта штука переварила или просто... инкорпорировала? Были же здесь какие-то планеты...»)
Разведкатер, заглушив двигатели, укрылся в глубокой черной тени одной из торчащих конструкций, на внешней обшивке крепости, и Финдекано пытался прикинуть, куда двигаться дальше. Точнее — какая из потенциальных точек входа находится ближе всего к его цели.
Одна его рука лежала на приборной панели, методично перебирая частоты передач. Сканировать эту громадину было попросту бессмысленно — такую сложность структуры никакой сканер не пробьет, сигнал увязнет, а уж найти здесь одного-единственного пленника — никаких шансов... (и не думать о том, что можно и вовсе не найти, не позволять себе думать) Оставалось только прощелкивать все частоты в инфосфере, одну за другой, и ждать, пока среди них не мелькнет знакомый код аманского аварийного маячка. Все равно что расслышать шепот в тысяче шумных голосов — но Финдекано верил своей удаче. А если он до сих пор жив и остался незамеченным, значит, удача на его стороне.
Он откинулся на спинку пилотского кресла, бездумно глядя в черноту за армированным стеклом кабины.
Еще несколько кораблей, совсем уж нечеловеческой конструкции, кружили вокруг звезды по вытянутым эксцентрическим орбитам, ныряя иногда внутрь сферы, останавливаясь в произвольных точках или меняя направления. Легендарные «Орлы», творения столь же легендарных Древних — загадочной расы, от которой не осталось ничего, кроме их технологий. В отличие от систем типа «Айнур», «Орлы» не обладали полноценным искусственным интеллектом — это был скорее псевдо-разум, впрочем, на независимые действия его хватало. В Валиноре они обычно патрулировали границы системы, но возвращались к центральной станции для подзарядки, так что нолдор успели на них насмотреться. Считалось, что управлять ими невозможно, хотя можно выйти на контакт...
Он едва не пропустил сигнал — настолько слабым тот оказался. Поспешно переключая частоту на предыдущую, порадовался, что не стал доверять автоматическому распознаванию: машинный интеллект с куда большей вероятностью принял бы это за случайные помехи. Но сигнал все-таки был. Прерывистый, точно нить неровно бьющегося пульса, но несомненный.
И относительно недалеко. «Вот уж точно, слабоумие и отвага — наш девиз», — хмыкнул Финдекано, активируя двигатель — осторожно, в четверть мощности.
На то, чтобы отыскать среди обломков и внутреннего бардака недостроенную причальную палубу, много времени не ушло. Попытки взломать шлюз заняли немного больше — все-таки таланты у него лежали в другом направлении, хакерское мастерство никогда ему особенно не давалось... Наконец, после особо заковыристого ругательства, замок шлюза пискнул и замигал лампочками, открываясь. Финдекано шагнул внутрь Ангбанда.
В коридорах царил полумрак — опять экономия энергии? Впрочем, это было ему только на руку: в черной нолдорской броне он успешно сливался со стенами. Гравитация странно колебалась, будто угрожала отключиться вовсе, поэтому дезактивировать магнитные подошвы ботинок он не стал.
Ему по-прежнему везло: патрули попались на его пути всего дважды. Оба раза он отступал в темноту боковых коридоров и ждал, стараясь даже не дышать. Финдекано не сомневался в своих способностях справиться с десятком орков, но кто-нибудь успел бы поднять тревогу. Орки вызывали у него отвращение и жалость: пленники Моргота, киборгизированные с жестокой прагматичностью, лоботомированные до потери свободной воли. Из каждого можно было сделать... такое. Финдекано старался не думать, что это, марширующее мимо с механической размеренностью, — тоже когда-то были люди. Квэнди. Такие же, как он.
У него не было карты — сканировать коридоры изнутри он не рисковал, слишком легко импульс мог его выдать — только сигнал маячка. Тонкая дрожащая линия в углу экрана на сетчатке — слабая, но упрямо не прерывающаяся.

...Замки здесь были для тюремного блока какие-то даже обидно хлипкие. Пара секунд брутфорса — и готово.
Пленник сидел в кресле в центре камеры, странно неподвижный. Не шевельнулся он и на звук распахнутой двери, только поднял на вошедшего взгляд.
— Что, опять пытать пришли? — губы дернулись в кривой усмешке. — И не надоело еще?
— Нэльо, ты что? — оторопел Финдекано. — Я ведь...
Но он тут же осознал, как выглядит в броне — угловатый черный силуэт, и лицевая пластина снаружи непроницаемая — конечно, как тут узнать. Он поспешно сорвал шлем.
— Нет, — Майтимо едва заметно покачал головой. — Ты не Финдекано. Не можешь им быть. Сколько вас уже тут было, кем вы только не прикидывались... Нет.
Глаза у него были — пустые, будто бы прозрачные. Будто он смотрел... не сквозь собеседника, но параллельно ему, на что-то еще.
Двойное восприятие, понял Финдекано. Понял за секунду до того, как увидел провод, уходящий в нейрошунт на затылке, под неровно остриженными рыжими волосами. Виртуальная реальность, с почти полным погружением, и не нужны ни замки, ни оковы. Самая надежная тюрьма — в собственной голове.
Он бессильно сжал кулаки. Развернувшаяся рядом — сработала на открытую дверь? — консоль услужливо мигала голографическим экраном, но одного взгляда на плотные строчки кода Финдекано было достаточно, чтобы знать: эти пароли он не подберет. Здесь такое шифрование, что его можно десять лет ломать и ничего не добиться.
Он все равно потыкал в код — почти наугад, вдруг повезет — но настолько далеко его удача, похоже, не распространялась. А выдергивать из виртуальности просто так, без нормального выхода — значит гарантированно сжечь нервную систему, и последствия любые, вплоть до летальных. Могут быть микроинсульты, может быть непредсказуемая психосоматика в зависимости от того, какие процессы происходят там внутри, может парализовать напрочь, можно остаться овощем...Смертельный исход казался еще и не худшим вариантом.
От отчаяния ударив кулаком в стену, Финдекано выругался так, что отец — ревнитель приличий — упал бы в обморок, услышь он подобные выражения. Неужели всё закончится так бессмысленно, почти у самой цели?
— Финьо, — вдруг выговорил Майтимо — по-прежнему ровно, почти без эмоций. — Ты что же. Ты настоящий?
— А ты что, сомневался? — он резко развернулся на пятках, намереваясь встряхнуть Майтимо за плечи — и замер. Кто знает, что он видит, что происходит в его голове. Что он видел раньше.
— Я не верю. Я никому уже не верю, сколько их здесь было... разных. — Он говорил так, словно на одну только формулировку связной речи у него уходили все усилия, на мимику или жесты их уже не оставалось. — Но никто из _них_ не стал бы пытаться меня вытащить. Кем бы ни притворялись. Нелогично. Невозможные действия их система отрицает.
— А еще тройной нолдорский загиб ни один искин не воспроизведет, да?
Дурацкая шутка, но, кажется, сработала — Майтимо на долю секунды улыбнулся.
— Убей меня, — сказал он вслед за этим, всё так же спокойно. — Пока можешь — убей.
— Да сейчас! Не дождешься. Я тебя вытащу, подожди, я что-нибудь придумаю...
— Поздно. Некогда думать.
Точно услышав его слова, сработали наконец сигналы тревоги, заливая камеру мигающим красным светом. Времени и в самом деле не оставалось, еще несколько минут — и сюда доберется ближайший патруль.
Терять нечего, с пугающей четкостью осознал Финдекано. Либо сейчас здесь будет два трупа — даже не пленников, у орков алгоритмы тупые, они стреляют сразу на поражение — либо... Ну, да, в худшем случае — все равно два трупа.
— Нэльо, ты... потерпи, пожалуйста, — скороговоркой пробормотал он. — Это быстро.
И, не давая себе задуматься дальше, выдернул проклятый провод. Майтимо не закричал — только напрягся всем телом, сжал кулаки так, что из-под ногтей выступила кровь, и тут же обмяк.
Финдекано проверил пульс — живой. Пока что приходилось довольствоваться этим.
— А теперь, — сказал он самому себе, почему-то вслух, — пора валить. И быстро.

Вариант того, что придется, возможно, тащить бессознательное тело, он всё-таки предусмотрел — и как никогда порадовался, что нолдорская наука создала портативные антиграв-генераторы. Оставалось только придерживать груз, чтобы тот не заносило на поворотах. В свободной руке Финдекано сжимал бластер, выставленный в режим полуавтоматического огня. Оставалось надеяться, что на пути попадется не слишком много орков.
Первый встреченный отряд он расстрелял сразу же, не сходя с места. Из второго двое сумели подобраться вплотную, и пришлось прикончить их силовым мечом. Пока что это были только патрули, персонал тюремного блока. А вот что будет, когда подтянутся подкрепления...
Финдекано начинал опасаться, что добраться до своего катера попросту не успеет. Слишком далеко, слишком долго — а карты у него как не было, так и взяться ей было негде. Он старательно не думал об отчаянии и о том, чтобы сдаваться. Очень старательно.
Экран на сетчатке вдруг мигнул странным сигналом — похожим на привычную валинорскую кодировку, но неуловимо чужим. Сообщение — слова, всплывающие из мешанины чуждого кода — было предельно простым: «помощь», «здесь», координаты. Совсем рядом, куда как ближе, чем его несчастный катер.
Неужели «Орлы», изумился Финдекано. Он слышал, что они способны на контакт, но чтобы древние машины делали это по собственной воле... Но ничего другого, способного оказаться хотя бы не враждебным, в этой крепости не было.
По указанным координатам — всего через три поворота и одним уровнем выше — обнаружилась еще одна причальная палуба, на этот раз закрытая. «Орел» стоял там, приветливо откинув трап — точно протянутое крыло.
— Ты что же, в самом деле хочешь нам помочь? — зачем-то спросил Финдекано.
«Орел» замигал огнями, опоясывающими корпус. Очевидно, это было согласие.
— Ну... спасибо, железяка, — хмыкнул Финдекано, поднимаясь на борт. — Вот уж чего не ждал...
Внутри не было ни кресел для пилота и пассажиров, ни пульта — вообще ничего, только голографическая панель в передней части. Возможно, силовые поля, окружающие корабль, удерживали и его содержимое, оберегая от перегрузок, но выглядело это все равно неуютно. На людей здесь явно не рассчитывали.
Финдекано подошел к панели. Интерфейс был не просто странный, а очень странный, но все-таки понятный — еще бы, основа же одна, что у этой штуки, что у аманской техники... Управление требовало полного погружения в виртуальность. Хорошо, что у них всех стояли валинорские импланты — можно было рассчитывать на совместимость...
Сознание старой машины не отталкивало его. Не приветстовало, просто присутствовало рядом, но и не мешало. Он вывел «Орла» из ангара — мимолетно порадовавшись, что защитные системы Ангбанда не решатся по ним стрелять, потому что если здесь рванет реактор, то разнесет полкрепости — и задал курс на систему Митрим.
За спиной раздался шорох — кажется, Майтимо пришел в себя. Финдекано бросился к нему.
— Ты как? — разумеется, он задал самый идиотский вопрос из всех возможных. Ну ладно, не самый, мог бы еще спросить «ты в порядке».
— Не знаю, — Майтимо медленно моргнул. — Тела не чувствую. Почти. Будто... будто кусками. И шевелиться... не могу.
Еще бы, после внештатного выхода из полного погружения... Повезло, что не случилось кровоизлияния в мозг. Повезло, что его всего лишь парализовало, и, может быть, это даже обратимо. То, что способен еще и разговаривать — это вообще чистая случайность.
— Всё будет хорошо, — пообещал Финдекано, стараясь говорить как можно убедительнее. — Теперь всё точно будет хорошо.
— Не верю, — слабо усмехнулся Майтимо. — Не бывает. Но... ты настолько упрямый, что, может... и вправду будет.

@темы: эпический дискурс, буквы руками

---

БПВ — переводы

Как обычно, за поиск текстов для перевода искреннее спасибо товарищу  Grey Kite aka R.L., где бы я без него был (=

Название: Создание Ангриста
Оригинал: The Making of Angrist, Zdenka
Размер: 100 слов в оригинале
Категория: джен
Рейтинг: G
Персонажи/Пейринги: Телхар, Куруфин
Предупреждение: аллитерационные стихи (да, это реально предупреждение, но я старался)

Телхар

Раздуйте, меха, раскаленный ветер!
Горн мой, пылай горячее и ярче.
Махал, даруй мне мудрость и силу,
Укрепи мою руку, удару дай мощи.

Клинок несравненный сковать я должен —
В дружбе рожденный, дарованный в союзе —
Рассекать он будет равно плоть и железо,
Нет таких ножен, чтоб его удержали.

Куруфин

Безупречна работа и бесспорна цена;
Отточено лезвие — острее скорби.
Жаждет он разрубить железо черной короны,
Во Вражий венец впиться глубоко.

Сердце мое да будет стали откованной тверже,
Разум да будет острее режущего клинка,
Пока не стиснут пальцы руки моей
Огонь трижды светлый, отца нашего пламя.

Название: Гобелен
Оригинал: The Tapestry, Zdenka
Размер: мини, 1278 слов в оригинале
Категория: джен, намеки на фем
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Персонажи/Пейринги: Мириэль Сэриндэ, Теодвин дочь Тенгеля
Краткое содержание: Теодвин пытается закончить последнюю свою работу, прежде чем умрет. Ей помогает призрак, которого видит лишь она одна.

Теодвин знает: она скоро умрет. Ее служанки и приближенные уговаривают ее не вставать с постели, поберечь оставшиеся силы. Она выслушивает их слова молча. Но, когда они уходят, она проходит неверными шагами в свои покои, тяжело опускается на скамью и принимается сновать челноком с лихорадочной спешкой.
У Теодвин остается еще одно неоконченное дело. В свой гобелен она вплетает не только нити. С каждым движением челнока она напевает старые заклинания, что передавались из поколения в поколение, защитные обереги для ее сына и дочери — они ведь так юны, но уже остаются без отца и матери. Она повторяет слова и вплетает их в ткань: заклятия против неудачи, и болезни, и хромоты у лошадей; обереги для руки и головы, для глаза и уха, для каждого члена их. Ее голос срывается и руки дрожат, но она не сдается до самого конца. Теодвин думает о воинах, верных клятве, что падают вокруг своего короля один за другим, не прекращая песню и поднимая свои мечи в последней битве. «Лишь крепче становится воля, отважнее — сердце, выше — дух, если сила наша умаляется». Она тоже дочь королей, наследница дев-щитоносиц и доблестных воинов.
На ее гобелене изображен Эорл, первый владыка Рохана, рядом с Феларофом, отцом коней. Между ними — любовь и доверие, и это отчетливо видно — в теплой улыбке Эорла, в том, как жеребец прижимается носом к ладони своего всадника. Золотисто-желтые волосы Эорла и белая грива и хвост коня бьются по ветру, и тот же ветер гонит волнами зеленые травы поля, на котором они стоят. Теодвин выбрала именно этот сюжет для своих детей, ибо она желает им силы и стремительности, желает, чтобы они обрели дружбу в нужде и любовь, что преодолеет любые горести.
Как бы ни упрекала ее целительница, Теодвин знает, что поступает правильно, заканчивая гобелен. Она видит духа, призрачную женщину — возможно, вызванную ее заклинаниями, — которая остается с ней рядом и улыбается, глядя на ее работу. Должно быть, она в самом деле дух, ведь никто другой не видит ее. Вначале Теодвин замечает ее только краем глаза, мгновенными проблесками, которые исчезают, стоит повернуть голову. По мере того, как силы Теодвин угасают, она становится всё яснее, и теперь Теодвин уже четко видит ее: женщина такой красоты, какой не бывает на земле, с сияющими мягким светом глазами. Ее волосы — цвета серебра, не седые, как у старух, но с блеском полированного металла — свободно спадают по спине. Ее движения — быстрые, изящные и уверенные; на ее лице отражается одновременно нежность и гордость. Ее ясный взгляд придает Теодвин отваги, словно обе они — воины, сражающиеся рядом в битве.
Но ее жизнь угасает слишком быстро. Одной лишь воли Теодвин недостаточно, чтобы отогнать болезнь от ее тела. Ее мучает кашель; хотя она старается удержать челнок, но он падает из рук. Она сжимает раму станка побелевшими пальцами.
Рядом с собой она чувствует движение. Теодвин пытается поднять голову: рядом с ней стоит среброволосая женщина-дух. Она смотрит на Теодвин сияющим, яростным взглядом, и Теодвин понимает, что ее возмущает это положение — то, что она должна умереть, не окончив работу. Теодвин хочет сказать, что ей жаль, но ей никак не хватает дыхания.
Затем дух наклоняется к ней и берет лицо Теодвин в свои ладони. Теодвин успевает удивиться на мгновение, прежде чем дух склоняется еще ближе и касается губ Теодвин поцелуем. Теодвин чувствует, как новые силы вливаются в нее. Наконец, дух отстраняется, хотя ее рука задерживается еще недолго на волосах Теодвин. Она делает шаг назад, предоставляя Теодвин возможность снова взяться за челнок.
Теодвин касается собственных губ, поражаясь сладостному ощущению после столь долгого времени боли и слабости. Но у нее нет времени задумываться над этим. В последний раз она дышала так свободно, чувствовала такую живость в теле уже много месяцев назад. Ей дарован великий дар, и она не потратит его впустую.
Под одобрительным взглядом духа она подбирает челнок и принимается за работу. Ее голос теперь не дрожит, и она поет строки заклинаний, вплетая чары в узор нитей. На гобелене поле зеленой травы под ногами коня и всадника всё растет. Среди зелени разбросаны белые звездочки цветов симбельмейна — знак памяти, знак цены, что платят за королевскую славу.
И, наконец, работа закончена. Теодвин чувствует, как ее силы иссякают; кому-то другому придется снять гобелен с рамы и подвязать края нитей. Ее тело кажется слишком тяжелым, чтобы двигаться, но среброволосая женщина-дух подходит к ней и берет ее за руку. На мгновение у нее кружится голова, а потом она оказывается в каком-то совсем ином месте.
Теодвин стоит в просторном каменном зале. Стены его покрыты гобеленами — повсюду, насколько может видеть глаз. Кроме них двоих, здесь больше нет никого, и она недоумевает — где же все люди, что должны жить в этих покоях; но, когда ее глаза привыкают к темноте, она различае смутные тени мужчин и женщин, вспыхивающие мгновенными проблесками серебра, точно блики в ручье.
— Что это за место? — выдыхает Теодвин. — Это твое королевство?
Дух качает головой.
— Мое имя — Мириэль, — говорит она. — Я была королевой прежде моей смери, но теперь я служу Госпоже Плетельщице, что ткет прошлое, настоящее и будущее. Это — залы ее супруга, что наздирает за Чертогами Мертвых. У меня нет власти над твоей судьбой, — добавляет она с сожалением, — иначе я попросила бы тебя остаться со мной. Не позволено мне и знать, что ждет Пришедших Следом после смерти. Но прежде, чем ты уйдешь, я хочу показать тебе кое-что. В этих чертогах все времена — одно. Смотри.
Она подводит Теодвин к паре гобеленов, ярче и полноцветней, чем все, что она видела прежде; она замечает, что оба сотканы одной и той же рукой. На обоих изображены сцены войны. Каким-то образом она понимает, что это — разные части одной и той же битвы.
На одной стороне стоит ее дочь Эовин, уже взрослая женщина; она одета в боевое облачение всадника, хотя ее длинные волосы рассыпались по плечам. В руке она держит блестящий меч; на ее лице — отчаяние и отвага. Она наносит удар некоему порождению мрака, и оно рассыпается перед ней в прах, поверженное.
На другой стороне — Эомер, ее сын; он подбрасывает меч в воздух, и лицо его озарено великой радостью. Теодвин почти что слышит его торжествующий крик. Она узнаёт белые стены Мундбурга за его спиной. Теодвин чувствует, как слезы подступают к глазам, и ее сердце наполняется нежданной надеждой.
— Они будут жить, — негромко произносит Мириэль, — и они одержат победу над великим злом. Иди же туда, куда должна идти, и не бойся за них.
Теодвин оборачивается, чтобы в последний раз взглянуть в ясные глаза Мириэль.
— Благодарю тебя, — говорит она, — за то, что ты сделала для меня, и за эти вести о моих детях.
Мириэль склоняется ближе, и Теодвин делает шаг ей навстречу. Их губы соприкасаются вновь, а потом Мириэль отпускает ее руку.
Позже служанки находят ее согнувшейся над ткацким станком. Когда они спешат поднять ее, то обнаруживают, что она уже не дышит, и широко раскрытые ее глаза не видят. Но губы Теодвин улыбаются, словно она напоследок увидела нечто прекрасное и удивительное.

@темы: эпический дискурс, перевожу слова через дорогу

---

the war never changes (=

Не одна битва, так другая. Перерыв между ФБ — дорогие соратники затащили на Битву Пяти воинств. А я неожиданно согласился.
Режим «внезапно» традиционно не подвел: пачечка коллажей, полтора перевода и целый один текст (учитывая мой хронический неписец, это много, серьезно). А еще приз зрительских симпатий и один балл недотянул до третьего места (а потому что не надо выкладки пропускать).
Кстати, о пропуске выкладок: возможность это делать и не быть немедленно убитым не вылетать — очень, как выясняется, полезная штука. Прямо расслабляет (=. Собственно, фиг бы я вообще ввязался, если бы это было опять в режиме «hold the line». А так получится — хорошо, не получится — ну и окей...
Но хорошо сходили, я считаю. Я-то ладно, а вот соратники вообще на отличненько (=

@темы: фандомное побоище

---

ударим флэшмобом по серым будням (=

Флэшмоб толкинистский, тридцать вопросов на тридцать дней. Некоторое время назад бродил по дайри, а вообще, судя по формулировкам, цельнотянут с тумбочки.
Переводить вопросы слегка лениво, но если кто не въезжает — скажите, мне несложно будет перевести.
UPD: что-то у меня сейчас плоховато получается с ежедневными флэшмобами, они сползают в лучшем случае в еженедельные, а в худшем — как получится. Но я стараюсь. Буду стараться. (И да, ответы я пишу по одной штуке в день, просто поднимаю пост не ежедневно, чтобы в ленте не маячил).

предыдущие

1. A female character you love
Да в кого ни ткни! А вот внезапно Лютиэн. За то, в частности, что вся ее арка в Лэйтиан — это, натурально, «путь героя», с инициацией, трансформацией и вот этим всем (и даешь реверс гендерных ролей, между прочим). За то, что это персонаж, который не боится делать выбор и жить с последствиями этого выбора (ну окей, таких-то у нас полный Сильм, но вот чтобы активно делающих женских персонажей — все-таки не очень много). В конце концов, она просто няша и светится почти как Сильмариль (=

2. A male character you love (and of course, if you headcanon one of the characters as non-binary gender and want to talk about them on day 1 or 2, then please do!)
Буду неоригинален: Маэдрос. Ну, так исторически сложилось. Я, конечно, много кого люблю, но как-то вышло так, что вот эта рыжая морда попала на все двести процентов. Поэтому бывает внезапный вролинг, есть отросшая здоровенная пачка хэдканонов про железную руку, про Химринг и про все-все-все... да чего только нет. Лет девять уже не отпускает, кажется.

3. Either, or both: One of the Noldor you love, one of the Sindar you love.
Из нолдор — Феанор, конечно. Потому что великий вождь нолдорского народа, потому что воплощение прогресса и движения вперед, «мы свет несем на остриях мечей» и вот это вот всё. Нолдорская упоротость в лучших ее проявлениях, опять же (=. Глубокая трагичность тоже всегда с нами, но это же Арда, там в принципе всё плохо. Мы привыкли.
А синдар... какие синдар, зачем они вообще. То есть, серьезно, не вспоминается ни одного зацепившего персонажа. К счастью, правила позволяют не вспоминать (=

4. Either, or both: One of the Edain you love, one of the dwarves you love.
А пусть будет Элрос, что ли. Как минимум, выбрать судьбу смертного — это уже нетривиальное решение, одобряю. (А еще есть — спасибо соратникам — куски хэдканонов про то, как в Войну Гнева он пошел в эдайнское ополчение и как-то неожиданно оказался во главе этого ополчения... И он няшный (= )
А личностей из Второй/Третьей эпох приберегу для соответствующих вопросов.

5. Either, or both: One of the Ainur you love, one of the other peoples (Easterlings, Peredhel, Vanyar, Teleri, Ents, Orcs, Eagles, other Moriquendi, people I forgot) you love.
Мне нравится этот разброс в народах (=. Но со всей этой толпой в скобочках получается примерно никак, увы.
Валар тоже айнур, поэтому Намо Мандос. Роль Судьбы, судии и владыки мертвых одновременно — это очень интересные канделябры, и если начать задумываться, как именно всё это сочетается и какие функции он выполняет в структуре мира... Ой. Очень ой. Но очень интересно.
А если из майяр — то, наверное, Эонвэ. Потому что, например, внезапно-главнокомандующий в Войне Гнева (и как он, должно быть, задолбался на этой должности); ну и Фионвэ сын Манвэ из Лостов тоже потоптался в хэдканонах, конечно (=.

6. Someone from the Second Age you love
Ну... Келебримбор (я по-прежнему верен Первому дому, что поделать). Он, конечно, родился гораздо раньше, но в предыдущие эпохи ничего особенно не делал, а вот во Вторую - ого-го (=.
Мне вообще нравится концепция Эрегиона как попытки оставшихся достаточно упоротых нолдор построить новый, лучший мир и исправить мир окружающий. И у них ведь даже получалось. Келебримбор как самый яркий представитель вот этого всего — ужасная няшечка, как по мне.
Еще, конечно, во Вторую эпоху есть Нуменор и много интересных личностей там, но почему-то в направлении Нуменора я почти и не копал. А ведь зря.

7. Someone from the Third Age you love
Тут, кстати, наблюдается занятный перекос восприятия: «Третья эпоха» = «Война Кольца». Автоматически вот приравнивается. Хотя вообще-то эпоха длилась три тыщи с хвостиком лет, и там происходило довольно много вещей... Но пойди вспомни те вещи (я тоже не очень много помню). Придется обходиться этим самым хвостиком эпохи (=.
Невнезапно — Эовин. Потому что она няшечка вся ее история — это очень красиво, и вот это «I am not a man», и то, что можно — оказывается — снискать немеркнущую славу и не помереть после этого, и вообще. Плюс к тому вся роханская/англо-саксонская эстетика — это сплошное мимими, что добавляет пунктов (=.
(На самом деле, конечно, еще куча замечательных людей/нелюдей есть, даже если брать только Войну Кольца. Но написано в условии — одна штука, значит, одна штука (= ).

8. A place you love
Вопрос оказался неожиданно сложным. Вот чтобы прямо любимых мест — не вспоминается ни одного. Угу, на всю Арду. Есть места, которые мне нравятся (Химринг первым пунктом, хотя там большей частью хэдканоны, в каноне-то почти ничего, ну и вообще Белерианд); есть места, которые интересуют (тот же Гондор и Минас-Тирит — три тысячи лет истории, или Арнор — запустение и курганы, или вот Нуменор в разные периоды — тоже очень интересно). А конкретного ответа нет. Ну что делать, пусть так остается (=

9. A non-romantic relationship you love (it’s ok if you ship it under certain conditions!)
БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ
В смысле, феаноринги — все кучкой, как есть, семь штук. Они, конечно, у нас «единый фронт», но они все-таки разные личности и между собой всячески по-разному взаимодействуют. Политически тоже взаимодействуют, кстати — мы же тут каждый князья в своем праве и своей власти, с тех пор, как земли поделили — и из этого вытекает много интересных последствий (=.

10. A romantic relationship you love (doesn’t have to be canon – conversely, could be romantic in canon and you prefer it non-romantic)
Да где ж их взять-то, романтические отношения. Как-то в этом каноне сплошь такое, что не хочется шипперить, а только смотреть печально. У меня даже ОТПшечки нет (=
(есть, правда, еще другая братская любовь, в смысле Маэдрос/Маглор, но там в основном не столько про пейринг, сколько про безысходность)

20 more

11. Three lines you love
12. A piece of fanart you love
13. A fanfiction you love
14. A headcanon you love
15. Something you made that you love (fic, art, meta, a fanmix, a graphic, a witty observation, a pun, your URL, yesterday’s 30-Day-Challenge Post, anything)
16. Another fanwork you love (fic, art, meta, a fanmix, a graphic, a witty observation, a pun, your URL, yesterday’s 30-Day-Challenge Post, anything)
17. A fan’s blog you love (or several)
18. An Alternate Universe or crossover you love
19. Something that makes you cry a bit, but you still love
20. Something you started off disliking or not caring/thinking about much, but ended up loving
21. A song you love that reminds you of something in the Silmarillion
22. Something popular in the fandom (that loads of other people love) that you love
23. Something unpopular in the fandom that you love
24. Something that doesn’t get much page-time in the book
25. Something you love because it reminds you of other things, or has a deeper meaning for you personally
26. Something not remotely serious that would never actually happen but who cares because it’s gold
27. Something you love reading about but probably wouldn’t love in real life
28. Your guilty pleasure
29. THAT THING THAT MAKES YOU FALL TO YOUR KNEES WITH A WAIL BECAUSE YOU WILL NEVER NOT LOVE IT UNTIL THE WORLD CRUMBLES TO DUST AND YOUR WASTED HEART IS VAPORIZED BECAUSE IT IS ENDLESSLY PERFECT AND ALWAYS WILL BE INTO ETERNITY THANK YOU AND GOODNIGHT
30. Something else you love that no question covered (or give a second answer to one of the questions)

запись создана: 19.10.2018 в 06:38

@темы: эпический дискурс, флэшмоб, он же движняк

---

ФБ - Масс Эффект, тексты три

Больше технофилии для бога технофилии (=
Переведено совместно с  Grey Kite aka R.L.

Название: Здесь может быть дом
Оригинал: This Could Be Home, Inkwasher; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 8641 слово в оригинале
Пейринг/Персонажи: Тали’Зора / Легион
Категория: гет
Жанр: romance, повседневность
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: «Старые города поддерживались в хорошем состоянии хранителями-синтетиками, но всё же оставались пугающе нежилыми. Всего населения флота не хватало даже на то, чтобы заполнить столицу, и сейчас, пролетая над неиспользуемыми дорогами через один безлюдный город за другим, Тали думала только об одном: как же здесь пусто».
Примечание/Предупреждения: AU-постканон (Легион уполз); технофилия

Трава у нее под ногами была всё еще мокрой от росы, и бисеринки влаги просачивались сквозь ткань, покрывающую сандалии. Солнце сияло в вышине, и тени от древесных ветвей витражным стеклом ложились на землю. Воздух был сладким и влажным, и даже сквозь фильтры шлема (последнего фрагмента ее костюма, в котором еще оставалась необходимость) она могла ощутить запах цветов, вплетенных в прическу невесты.
Она была дома, и была благодарна, что она здесь.
Нериль казалась дивным видением в золотом и зеленом. Переливчатая ткань ее платья была всего на пару оттенков темнее, чем ее кожа, и геометрический узор, вышитый по ней, блестел под солнечными лучами. Тали хорошо помнила время, когда обе они были детьми, еще недостаточно взрослыми для собственного костюма: как они беззаботно смеялись, разыгрывая между собой игры по ролям и танцуя одна вокруг другой. Между ними было всего пару лет разницы, но сейчас, глядя на нее, Тали ощущала себя почти что старой.
Она была польщена, получив от Нериль приглашение на свадьбу. Пусть даже у них наконец-то было достаточно пространства для церемоний, свадьбы по-прежнему считались скорее глубоко личным делом. Так много всего произошло с тех пор, как Тали пустилась в свое паломничество; она даже едва ли не удивилась, что Нериль вообще помнит о ней. Сейчас, впрочем, она не могла представить большего счастья, чем быть здесь — как подруга... и как адмирал.
Руки Нериль выглядели такими маленькими по сравнению с крепко сжимавшими их ладонями гета, который стоял напротив нее. Разум Тали рефлекторно поддался старой привычке, отмечая размеры и опознавательные признаки гета-ракетчика. «Маломощные щиты, уязвимы для взлома». Другие геты, присутствующие здесь, уже подверглись сходной классификации в ее голове. «Два прыгуна, один прайм — необходимо найти укрытие. И быстро».
Она изрядно продвинулась в том, что касалось языка тела гетов, и было ясно, что гет рядом с Нериль не имеет ни малейшего намерения навредить ей. Его оптический сенсор расширился в стремлении видеть Нериль целиком и полностью, и голова была слегка наклонена в ее сторону. И то, и другое делало его более уязвимым в соответствии с базовым программированием гетов: жизненно важные провода открыты для потенциальной атаки, дальность восприятия понижена. Тали могла уложить его одним-единственным выстрелом. Она надеялась, что ей никогда не придется сделать подобного.
Чуть позади них, мать Нериль держала перед собой церемониальный свиток. Шепард как-то говорил Тали — годы назад — о том, что на человеческих кораблях браки скреплял капитан. Она едва удержалась от смеха при этой мысли; человеческие корабли, как правило, не служили домом одновременно для нескольких тысяч семей. На протяжении сотен лет кварианский закон гласил, что всякий брак, скрепленный посредством церемониального свитка, считался действительным, при условии, что все участники церемонии были совершеннолетними и давшими добровольное согласие, и этот закон служил им хорошо.
(Тали помнила выражение, которое возникло на лице Шепарда, когда она сказала об этом: недоверие, смешанное с любопытством. «Что, и всё? Ничего насчет расы, или пола, или того, сколько точно участников должно быть?»
«Ничего такого».
«Ну надо же. Людям следовало бы начать поступать так же. Это бы уберегло нас от кучи проблем».)
— ...и сквозь дни вашей жизни да будете вы счастливо ступать вместе.
Ее мать широко улыбнулась им обоим. Нериль подняла руки, всё так же сплетенные с руками гета, и ее глаза сверкали, когда она заговорила.
— Анъял, — мягко произнесла она. — Я обещаю любить тебя, быть рядом с тобой, направлять и оберегать тебя, пока мы живы.
Анъял (кварианское имя — древнее кварианское имя, какие выбирали для себя столь многие геты) заговорил следом; его голос звучал негромко и почтительно:
— Создатель Нериль’Исса вас Тонбай нар Райя, я обещаю любить тебя, быть рядом с тобой, направлять и оберегать тебя, пока мы живы.
Текст церемониального свитка был иным до войны; официальные изменения, будучи добавлены, распространялись следом по всему флоту. Строчка, включавшая «направлять и оберегать», была добавлена после того, как установился обычай паломничеств, но эти слова звучали совсем иначе, когда гет говорил их кварианину, а кварианин — гету.
— Пусть улыбаются предки, глядя на этот союз, — мать Нериль подняла руки над головой. — Кила се’лай.
— Кила се’лай, — прошептала Тали, и то же самое вокруг нее повторили в унисон органические и синтетические голоса. Было немного странно, что они до сих пор используют эту фразу: когда действительно увидели родной мир вновь, — но глубоко внутри Тали это нравилось. Это было напоминание о том, какой долгий путь они прошли.

***

— Создатель Зора.
— Сколько еще раз тебе говорить, Легион? Ты можешь звать меня «Тали», как все остальные.
Тали спускалась вниз от багажных реек, закрепленных на крыше шаттла; как оказалось, это одновременно и труднее, и легче без целого костюма, напичканного кабелями и трубками. Из отчетов, приходящих со всей планеты, она знала: в воде и тепле не будет недостатка, так что в шаттле были преимущественно еда и сменные вещи — ее одежда больше не была такой прочной и самоочищающейся, как раньше.
Легион стоял снаружи; незащищенные провода внутри его продырявленной грудной клетки были покрыты пылью. Предыдущей ночью за пределами города бушевали пыльные бури, но они были далеко и Тали даже не рассматривала возможность, что он мог попасть в одну из них. Порой она забывала, что ему не нужен сон.
— Я не понимаю данного утверждения, — сказал он. — Крайне малое число лиц обращается к тебе исключительно по первому имени.
— Мои друзья зовут меня первым именем, — вопреки собственному желанию, она почувствовала, как у нее в груди заворочалось беспокойство. — Мне бы хотелось думать, что ты — один из них.
У него ушло около минуты на то, чтобы ответить ей — что было не ново. Даже теперь, когда у него больше не было нужды достигать каждый раз консенсуса, ему всё еще требовалось время на раздумья, прежде чем заговорить.
— Принято, — кивнул он.
Тали улыбнулась: это уже было хотя бы что-то.
— Все готовы? — спросила она, забираясь в шаттл с противоположной стороны и закрывая дверь. Шаттл был маленьким — куда как меньше, чем на «Нормандии», — но всё же не настолько маленьким, как «Мако». Он был спроектирован для наземных перемещений, не для космического боя, и его лобовое стекло было сделано из экранирующего температуру материала — в целях защиты от пустынного солнца.
— Предварительные наблюдения указывают на то, что все команды в сборе. — Легион ступил внутрь и присоединился к ней, занимая кресло пилота. — Траектории заданы. Рекомендую провести предполетную проверку из-за возможности непредвиденных осложнений.
— Согласна. — Она пристегнулась с ним рядом и открыла терминал связи. — Тали’Зора — базе. Мы готовы к отправлению?
— Почти, — отозвался кто-то из другой исследовательской команды. — В одном из наших бортовых терминалов оказалось недостаточно дискового пространства, чтобы вместить все данные исследований. Его как раз заменяют, пока мы говорим.
— А что, логично, — хмыкнула она, отключая связь. — Было бы тем еще расточительством пересечь полконтинента — и не суметь записать всё, что найдется.
— Мы предлагали содействие исследовательским группам, состоящим целиком из Создателей, — отметил Легион. — Пространство диска может с легкостью быть расширено путем замены определенных бортовых компонентов на оборудование гетов. Наша помощь была преимущественно оценена высоко, но иногда оказалась сочтена излишней.
— «Мы» — это все вы? — спросила Тали, зная, что «мы» больше не было для гетов синонимом «я».
— Большинство из нас, — пластины на голове Легиона приподнялись.
— Вот они, проблемы свободной воли, правда? — усмехнулась она на его слова, слегка наклоняя голову, чтобы он мог разглядеть ее лицо.
— Да. — Он кивнул, и она едва ли не фыркнула от смеха.

***

В городах Ранноха по-прежнему было электричество. Здания по-прежнему стояли, и водопровод продолжал работать. Несмотря на то, что многое еще предстояло сделать, здесь было достаточно места, чтобы отделиться от Мигрирующего Флота и отыскать что-то, что можно будет назвать домом.
По правде говоря, места было более чем достаточно. Если отвлечься от учебников истории, становилось ясно, что Утренняя война стоила им не только родной планеты, но и намного большего. Геты разместили большинство своих наземных баз в пустынях, раскинувшихся между реками и морями Ранноха. Старые города поддерживались в хорошем состоянии хранителями-синтетиками, но всё же оставались пугающе нежилыми. Всего населения флота не хватало даже на то, чтобы заполнить столицу, и сейчас, пролетая над неиспользуемыми дорогами через один безлюдный город за другим, Тали думала только об одном: как же здесь пусто.
Легион шагал рядом с ней по городу, названия которого она не знала; здания, оставшиеся неизменными, возвышались над ними. Жизнь оставила эти дома, и в вечернем свете их стены выглядели гладкими и тусклыми, точно истершийся памятник — или, может быть, забытое надгробие.
Над дверью одного из домов — вероятно, жилого — в металлический косяк были врезаны буквы. Похоже, это было сделано лазером — или тщательно нацеленным энергетическим оружием.
— «Создатель Рану», — прочитала Тали и вопросительно взглянула на Легиона. — Это кто-то, кто жил здесь?
— Это место, где Создатель Рану погибла, — ответил Легион, глядя на чистую землю перед ними. — Она отдала свою жизнь в попытке защитить платформы гетов внутри здания. Она не достигла успеха.
— Но ты до сих пор помнишь ее.
— Все геты помнят ее, — Легион кивнул, — как и всех других Создателей, которые пожертвовали собой ради нас.
— Сколько... — Тали осеклась, не уверенная, что действительно хочет это знать.
— Я знаю точное число. — Он повернулся к ней, плотно прижав пластины вокруг оптического сенсора. — Но не уверен, что эта информация послужит на пользу кому-то из нас.
— Наверное, нет. — Тали обвела взглядом пустой мир вокруг них, затененный собирающимися облаками. — Сколько бы их ни было — это слишком много.
Это лежало на ней тяжелым грузом — то, насколько иначе она воспринимала все эти вещи раньше. Она не могла забыть, как спорила с Нериль, с Шепардом, с половиной из всех, кого встречала в своем паломничестве, пытаясь убедить их, что война была оправдана. Что было бы просто слишком опасно позволить гетам существовать как разумной синтетической расе. И война только доказывала это. Во всяком случае, именно это Тали повторяла раз за разом.
— Тали’Зора?
Голос Легиона вырвал ее из размышлений, и Тали заставила себя встряхнуться.
— Извини, что-то я задумалась.
— Я хотел предложить некоторую помощь. — Он протянул руку, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он держал.
— Откуда у тебя дыхательный фильтр? — негромко спросила Тали. «И почему он точно совпадает с фильтром в моем шлеме?»
— Исходя из наблюдений, твой фильтр не функционирует в полном объеме, — сказал Легион. — Это продолжается уже несколько дней. Поскольку обычно ты очень внимательна к деталям своего костюма, я полагал, что ты не желаешь заменять его. Тем не менее, недостаточное качество воздуха, вероятно, влияет на твою концентрацию.
Тали смотрела на маленький белый цилиндр, пытаясь понять, как ей следует ответить на это. Ей даже не приходило в голову, что Легион заметит, что у ее фильтра уже неделю истек срок годности, но он заметил. И даже взял с собой запасной.
— Спасибо, но на самом деле мне уже не нужны фильтры. — Впрочем, она всё равно взяла цилиндр. — Я не снимаю шлем, потому что... ну, так проще.
— Дыхание внутри герметичного костюма требует примерно на пятнадцать процентов больше усилий.
— Не в этом дело. — Тали покачала головой. — Я имею в виду, так проще быть адмиралом, принимать сложные решения и оставаться сильной, когда нужно. Если окружающие видят твое лицо, всё становится сложнее.
Легион не ответил. Тали снова оглянулась на здания вокруг, видя на термо-дисплее с внутренней стороны шлема, что они в самом деле пусты. Никто не смотрел на нее сейчас, кроме Легиона.
Она не стала снимать шлем.

***

Когда флот высадился на планету, в южном полушарии Ранноха только начиналась весна. Столица, расположенная неподалеку от экватора, наслаждалась теплом и зеленью. Но чем дальше на юг продвигались Тали и Легион, тем холоднее становился воздух, особенно после заката. Очередным вечером они решили остановиться на ночлег в одном из зданий — там, где раньше был чей-то дом.
В городе было так тихо, что Тали слышала далекий вой ветра в пустыне, словно плачущий в траурной песне. В пустом доме циркулировал теплый воздух, но она дрожала, съежившись у стены.
Легион принес из другой комнаты одеяло и протянул ей осторожным жестом. Тали старалась не слишком вглядываться в узоры на ткани, заворачиваясь в это одеяло.
Любая из спален казалась бы более логичным местом для отдыха. Они были лучше утеплены, и мебель в них поддерживалась в порядке. Даже стулья и диваны наверняка были куда мягче, чем спальный мешок, на котором сидела Тали, но она не осмеливалась коснуться чужих вещей. Если бы не холод и ветер снаружи, она бы вовсе осталась ночевать под открытым небом. На Раннохе хватило бы комнат, постелей и одеял для пятидесяти Мигрирующих Флотов — но она всё равно чувствовала себя едва ли не воровкой.
На полу рядом с ней данные, которые они с Легионом собрали, загружались в общую сеть. Самая разная информация — приблизительное количество населения, структурный анализ, планы города, раскинувшегося вокруг. Они пытались составить детальную картину того, как Раннох на самом деле выглядел сейчас, какие потенциальные ресурсы можно было отыскать в пустых городах. Геты уже предоставили исчерпывающие сведения по пунктам вроде рельефа и состава почвы, так что отряд Тали занимался попытками определить, как кварианский народ может лучше воспользоваться новыми ресурсами.
Пока что на это задание было отправлено всего несколько команд, из троих членов максимум, — посмотреть, насколько оправдает себя подобный подход. Они договорились с гетами, чтобы случайно не занять те несколько городов, которые не были покинуты; ресурсов оставалось более чем достаточно — ни у кого не было нужды спорить из-за них.
— Легион? — спросила Тали, опустив подбородок на прижатые к груди колени. — Рядом с нами нет какого-нибудь из населенных гетами городов?
— Нет, — ответил он, поворачиваясь в дверном проеме, чтобы иметь возможность лучше видеть ее. — Чтобы добраться на шаттле до ближайшего из них, потребуется пять дней.
— Далековато для того, чтобы завернуть в гости, — вздохнула она. — Ну, думаю, у нас еще будет время попозже. Я хотела бы посмотреть на такой город.
— Архитектура и планы населенных гетами городов не имеют существенных отличий от нашего текущего места дислокации.
Тали тихонько рассмеялась. Чувство юмора Легиона требовало некоторой привычки, но, судя по тому, как его головные пластины скользнули назад и вперед, он был доволен, что она поняла шутку.
— Как ты думаешь, почему эти геты предпочитают жить в старых кварианских городах? — Она плотнее завернулась в одеяло, чтобы жесткий край шлема не врезался в колени. — Мне кажется, построенные гетами сооружения должны быть не очень-то похожи на это.
— Они не похожи. Некоторые геты предпочли остаться в домах их создателей. Они обрели новую цель в том, чтобы поддерживать город в сохранности, и не видели необходимости присоединяться к консенсусу физически, если техобслуживание не требовалось.
— О, — почти шепотом выдохнула Тали. — А что решили другие?
— В некоторых случаях платформы гетов оставались в непосредственной близости друг к другу, чтобы способствовать увеличению вычислительной мощности и интеллекта группы. — Его пластины чуть сдвинулись, и она могла бы поклясться, что слышит гордость в его голосе. — Эти геты после войны начали развивать чувство общности, и в результате они предпочли остаться рядом друг с другом.
— Ух ты... — Тали немного откинулась назад, глядя в окно на противоположной стороне комнаты и пытаясь представить жизнь — синтетическую жизнь — текущую сквозь город в том же ритме, который она уже привыкла видеть в столице. Потребовались серьезные усилия, чтобы избавиться от образа гета-снайпера, засевшего за открытым окном.
Когда она снова перевела взгляд на Легиона, он опять смотрел в коридор, и свет его оптики слабо отражался от рамы двери.
— Ты не обязан это делать.
— Я знаю. — Он не стал оборачиваться. — Вероятность вторжения минимальна.
— Тогда зачем ты стоишь там на страже?
— Потому что хочу это делать. — Теперь Легион смотрел на нее, и его голос стал совсем немного мягче. — Это меня успокаивает.
— Успокаивает? — Тали нахмурилась. — Как?
— Позволь мне переформулировать. — Он казался неуверенным, и это было нечто новое. — Возможно, не успокаивает: придает уверенности. Это единственная точка входа в здание. Следовательно, охрана этой позиции приносит чувство безопасности.
— Понимаю... Я только надеюсь, что ты не думаешь, будто я пригласила тебя участвовать в этой миссии исключительно ради того, чтобы служить моим телохранителем. Я пригласила тебя потому, что знаю — мы хорошо работаем вместе. Ты мой товарищ по команде. И... ты — мой друг.
Это был уже третий или четвертый раз за путешествие, когда Тали напоминала ему об этом, и хотя Легион никогда не возражал, она начинала опасаться, что он на самом деле не согласен. Несколько долгих секунд он молчал, но, когда Тали уже готова была сдаться, заговорил снова.
— Алгоритмы боевой динамики знакомы мне и привычны. — Его оптика опустилась, — но сейчас они кажутся неуместными. Роль «друга» — не та, к которой я привык.
Тали ощутила странное колючее жжение в горле. Прошли годы с тех пор, как они впервые встретились, но Легион по-прежнему находил новые способы застать ее врасплох. Иногда ей казалось, что он хотя бы частично обладал самосознанием и до кода Жнецов, что он пытался скрыть это от остальных из страха. Может быть, однажды она соберется спросить его.
Пока же вместо этого Тали похлопала ладонью по спальнику рядом с собой, решив, что ей всё равно нечего терять (пусть даже на самом деле она могла потерять так много).
— Почему бы тебе не присесть здесь? — спросила она, надеясь, что нервозность не проявится в голосе. — Солнце зашло не так давно. У нас еще есть время поговорить, пока загружаются данные.
На мгновение Тали испугалась, что Легион не собирается шевелиться. Затем он шагнул к ней, и внезапно она испугалась еще сильнее. Казалось, будто она только что столкнула первый камушек лавины.
Легион уселся напротив нее на полу, и Тали видела очертания подоконника через дыру в его груди.
— Ты собираешься когда-нибудь это починить? — спросила она, не слишком задумываясь.
— Ремонт был проведен, — ответил он — немного слишком быстро. — Электрические контакты были изолированы. Броня была установлена для защиты оборудования от повреждений.
— Я не... — Тали подняла руку, останавливая его. — Я знаю, что ты полностью функционален, поверь мне. Но я просто хочу сказать — ты не хочешь закрыть эту дыру? Мне кажется, так будет безопаснее.
— Это не является необходимым. — Его головные пластины разошлись в стороны. — Мощности щитов достаточно для защиты внутренних компонентов от нападения. Пыль и другие источники загрязнения не создают существенных помех.
— Я не спрашивала, необходимо ли это. — Она заглянула прямо в его оптику. — Я спрашивала, хочешь ли ты.
Легион молчал некоторое время, но Тали была готова ждать.
— Да.
— Хорошо. — Она кивнула. — Завтра мы можем проверить заводские строения в городе. Я уверена, где-нибудь мы найдем подходящие запчасти.
Диафрагма его оптики раскрылась предельно широко, и Тали, не сдержавшись, хихикнула.

***

Растительность в городе, конечно, одичала, но по большей части геты поддерживали порядок, направляя рост деревьев вокруг зданий так, что ветви образовывали сплошной зеленый покров. Похожие деревья послужили прекрасным фоном для свадьбы Нериль, а сейчас они укрывали прохладной тенью весь дворик вокруг них.
Между двумя согнутыми ветвями застряла скомканная ткань, истрепавшаяся по краям, но явно затканная кварианскими узорами. Тали буквально подпрыгнула, увидев это; ей не встречалось ничего подобного с самого приземления флота.
— Кила, неужели это... — прошептала она, дергая ткань, пока ей не удалось высвободить обрывок и поднести к свету. — Это была чья-то одежда, да?
— Материал ткани и вес совпадают с одеждой, изготовленной до войны. Узор принадлежит клану Тулос, — произнес Легион. — Клан не пережил войну. Этот узор с тех пор не воспроизводится.
Тали ожидала чего-то подобного с тех пор, как флот впервые высадился на планету, и вот наконец нашла это. Она видела строения, дома, мебель и вещи, но всё это было пустым и безжизненным, точно декорации. Никакого свидетельства, что здесь на самом деле жили, что здесь умирали — ни одного она не видела до сих пор.
— Почему весь город не наполнен таким? Что случилось с кварианами, которые жили здесь? Их похоронили? Их сожгли?
— Да.
— Значит, и то, и другое, — она вздохнула. — Сколько времени на это ушло? Здесь ведь, наверное, были миллионы.
— Были.
Тали повертела обрывок одежды в руках, чувствуя, как волокна сдвигаются под пальцами. Цвета побледнели после веков под дождем и солнцем, но ткань по-прежнему оставалась прочной. Похоже, что еще до того, как костюмы стали необходимостью, квариане отличались талантом к ткачеству.
— Это очень плотная ткань, — тихо сказала она. — Ее должно быть сложно сжечь.
— Да. — Легион опустил голову. — Очень сложно.

***

Омни-инструмент искрил и потрескивал, пока Тали припаивала новые пластины брони к груди Легиона, оставляя сверкающий металлом шов прямо под полустертым значком N7. Краем глаза она видела, как дрожащий свет отражается от окна над блестящими новыми пластинами, уже закрепленными на его спине. Новые соединительные трубки крепились спереди, уходя за спину, и точно такой же набор был установлен на втором боку. Небо уже потемнело, и, завершая последний шов, Тали чувствовала, как на нее наваливается усталость целого дня.
— Готово, — выдохнула она, отступая на шаг и изучая свою работу.
Пластины были немного другого оттенка серого, чем остальная броня Легиона, но вполне подходили, и Тали знала, что сияющая поверхность неизбежно потускнеет от времени и царапин. Учитывая, какой образ жизни вел Легион, это наверняка произойдет быстро.
Он медленно развернулся, заметил свое отражение в оконном стекле и замер.
— Тебе нравится? — негромко спросила Тали. Легион не произнес ни слова, пока она занималась ремонтом, а теперь стоял неподвижно. Его оптика сузилась до яркой точки, бьющей лучом из отражения в окне.
— ...да.
— Хорошо. — У нее внутри разлилось тепло. — Я рада.
Неожиданно Легион обернулся к ней лицом, и прежде, чем Тали успела сказать хоть слово, сильные тяжелые руки обхватили ее за плечи. Она подалась к нему, склонив голову на пластины его брони, чувствуя приятное тепло его тела руками и грудью. Как же она хотела ощутить это тепло еще и щекой.
— Спасибо, — произнес Легион, и Тали почувствовала, как отдается эхом его голос. — Я испытываю сложности с выражением моей благодарности.
— Это ничего, — сказала она. — Пока ты счастлив, мне этого достаточно.
Тали подняла взгляд и увидела, как его головные пластины разошлись в стороны. Она не была уверена, что через шлем он может разглядеть, как она покраснела.

***

По дороге в следующий город они заметили, как впереди собираются темные облака. Сенсоры дальнего радиуса действия предупредили, что в их сторону движется буря, и предполагаемая ее скорость давала мало оснований для оптимизма. Это была часть обширного штормового фронта, и если бы они попытались обогнуть его, это заняло бы не меньше трех дней — так что они продолжили двигаться вперед. В худшем случае, решила Тали, всегда можно просто посадить шаттл и переждать бурю.
Именно это им в итоге и пришлось сделать. Шаттл как можно прочнее закрепили на земле. Чтобы сэкономить топливо, Тали принялась отключать все вторичные системы. Из освещения осталось только аварийное, и оптика Легиона рядом с ней светилась ярко, точно солнце.
— Думаю, нам ничего не остается, кроме как ждать, пока пройдет буря, — Тали пожала плечами, отстегиваясь от сиденья и потягиваясь.
— Согласен, — кивнул Легион; его оптика описала яркую дугу в полумраке кабины. Тали хихикнула, и он обернулся к ней. — Ты подумала о чем-то забавном?
— Просто вспомнила, как Эшли говорила однажды, — она откинулась назад. — Про то, что у гетов фонари вместо головы.
Головные пластины Легиона приподнялись и оставались в этом положении долгую секунду.
— ...сравнение не лишено точности.
Тали рассмеялась.
— Я уверена, что это довольно полезная штука, на самом деле. Особенно, должно быть, ночью, даже если с этими фонариками вас легко заметить.
— Существуют преимущества, — его пластины медленно опустились. — Тем не менее, в текущих обстоятельствах это не идеальный вариант.
— Что ты имеешь в виду? Твоя оптика светит так ярко, что нам, пожалуй, даже и аварийные лампы не нужны.
— Да. — Его сиденье повернулось так, что он оказался к ней лицом. — Но свет отражается от некоторых поверхностей.
— Не такая уж и проблема, — пожала плечами Тали.
— Возможно, не для тебя, — Легион сделал паузу, и на мгновение ей показалось, что он в самом деле испытывает неувереность. — Тем не менее, лицевая пластина твоего шлема отличается высоким коэффициентом отражения. Я больше не могу тебя видеть.
Тали широко распахнула глаза.
— Но это... не так уж необычно, верно? Никто ведь не видит мое лицо, ну, как правило. Если только я не наклоняю голову так, что шлем немного просвечивает.
Вдалеке вспыхнула молния, на миг озарив всё тело Легиона. Его руки лежали на коленях, и Тали заметила, как он опустил голову, глядя на них. Они выждали, пока раскат грома прокатится над ними, прежде чем заговорить снова.
— Возможно, для органиков это так, — негромко произнес Легион. — Оптические сенсоры этой платформы способны нивелировать коэффициент отражения шлемов Создателей. В обычных обстоятельствах.
Тали подняла руку к лицу, чувствуя, как кровь начинает сильнее стучать в ушах.
— То есть ты... ты мог видеть мое лицо? — спросила она. — Раньше.
— Я всегда мог видеть твое лицо, — кивнул Легион. — Кроме той области, которая закрыта непрозрачными частями шлема.
— О, кила... — прошептала Тали. — Я понятия не имела.
— Я приношу извинения, если это огорчает тебя, — быстро сказал он. — Учитывая твои выдающиеся познания относительно физического устройства гетов, я полагал, что тебе уже это известно.
— Нет. — Она покачала головой. — Я не знала... но это не огорчает меня.
Тали провела большим пальцем вдоль края лицевой пластины; прохладный воздух кабины холодил руки, а лицо и шея горели жарким румянцем.
— Думаю, сейчас он всё равно не нужен... — пробормотала она и отсоединила крепления с легким щелчком.
Она пару раз моргнула, приноравливаясь к перемене освещения, и отложила лицевую пластину. Шлем разъединился на две половинки по шву на затылке, отходя от креплений у основания шеи. Она опустила капюшон и аккуратно сложила части шлема на колени, одну поверх другой.
После этого Тали потянулась к затылку и освободила волосы, забранные в свободный узел. Волосы упали ей на спину, еще скрученные в тугой канат, и она принялась массировать пальцами кожу головы, разбирая пряди и слегка морщась от ощущений.
— Является ли эта стимуляция болезненной? — спросил Легион, и Тали негромко рассмеялась.
— Вообще-то нет. Просто я давно уже не распускала волосы.
— Моя предыдущая визуальная экстраполяция не позволяла точно оценить их длину, — заметил он. — Я удивлен.
— Надеюсь, не в плохом смысле?
Тали подняла взгляд, почему-то чувствуя себя на редкость неловко — хотя и знала, что Легион видел ее лицо прежде, сотни раз. Ну, может быть, не всё целиком, но... он мог видеть ее, когда они только встретились, когда они не стали еще даже товарищами по команде, не то что друзьями. И вроде бы не должно было быть особой разницы... но, во имя предков, разница была — и еще какая.
— Нет, — Легион понизил голос, но не отводил от нее взгляда. — В довоенной культуре Создателей длинные волосы считались эстетически приятными.
— Ну... это неплохо, наверное. — Тали провела пальцами по волосам еще пару раз, чувствуя, как лицо опять загорается румянцем и понимая, что Легион может по-настоящему это видеть. — А ты как думаешь?
Оптика Легиона раскрылась так широко, что едва не ослепила ее. Тали зажмурилась, но перед глазами всё равно стояли невозможно-яркие пятна. Снаружи сверкнула молния — на этот раз ближе. Гром после этого раздался быстрее, втрое громче, чем в прошлый раз.
Когда Тали снова взглянула на Легиона, его пластины двигались — она могла описать это исключительно словом «нервно».
— Легион? — спросила она. — Ты в порядке?
— Я затрудняюсь ответить, — честно признался он.
— Почему? — Тали наклонила голову набок, опасаясь, не замкнуло ли его совсем по ее вине; интересно, может ли он видеть, как учащается ее пульс? — У гетов в принципе существует понятие красоты?
— Я не могу больше говорить за всю общность гетов, — сказал Легион, и Тали могла бы поклясться, что его голос звучал неуверенно. — Тем не менее, в моем программном коде есть алгоритмы, отвечающие за эстетическое восприятие.
Нет, он точно нервничал. Легион больше не говорил о себе подобным образом, если только не боялся чего-то. Как ни странно, это несколько обнадеживало — знать, что она не одинока в своих переживаниях.
Единственный выход — идти до конца, подумала Тали.
— Ну, и что твое эстетическое восприятие может сказать про меня? — она улыбнулась, изо всех сил стараясь говорить непринужденно. — Или ты боишься, что я рассержусь?
В ответ она не услышала ничего, кроме шума дождя снаружи. Даже молнии на этот раз не стали вмешиваться. У нее снова начали дрожать руки, и она ужасно боялась, что вот только что испортила вечер, испортила всё их путешествие, да что там — едва ли не лучшую дружбу из всех, что были в ее жизни.
— Ладно, неважно. — Тали повернулась обратно к лобовому стеклу. — Забудь, что я вообще что-то...
— Я не думаю, что мой ответ рассердит тебя, — сказал Легион. — Тем не менее, органики часто пренебрегают субъективными убеждениями и ценностями, присущими гетам. Многие из них не считают, что синтетики действительно способны выражать предпочтения, основанные на эстетическом восприятии.
— Ой, — тихо сказала Тали; ей стало очень неуютно. — Я даже не подумала об этом. Теперь понятно, почему ты не хотел отвечать.
— В таком случае, прежде чем я отвечу на твой начальный вопрос, я должен задать собственный, — продолжил он. — Ты поверишь мне?
— Ну конечно, — Тали отложила части шлема в сторону и потянулась к Легиону, чтобы взять его за руку. — Ты ведь помнишь, да? Когда мы вернули Раннох?
Она подняла обе их руки, опуская их на его плечо — туда, где старая броня N7 соединялась швом с новыми пластинами.
— У этой платформы есть душа, — прошептала Тали.
— Я помню, — ответил Легион. — Несмотря на наши изначальные разногласия, когда я снова увидел тебя с Шепардом-коммандером на дредноуте, я был... рад. Даже когда ты не одобряла мое присутствие, ты всё равно относилась ко мне с таким же уважением, как и к другим членам команды.
Его оптика слегка раскрылась, но не сдвинулась, по-прежнему фокусируясь на лице Тали.
— Я не могу сказать, до какой степени эти факторы влияют на мое мнение, — негромко произнес Легион, — но факт остается неизменным: я считаю, что ты необычайно красива.
Тали почувствовала, как защипало глаза — неожиданно для нее самой.
— Спасибо, — прошептала она, не отпуская его руку ни на мгновение.
Снаружи продолжал бушевать шторм. Тали не знала, надолго ли они здесь застряли, но была бесконечно благодарна за то, насколько далеко они добрались.

***

Когда они добрались до города, дождь закончился, но облака по-прежнему нависали над головой. Здания возвышались над ними, построенные так тесно, что на мили вокруг не было видно никакой зелени. Они поднялись на лифте на последний этаж самого высокого здания, рассчитывая лучше разглядеть город оттуда.
— Что здесь было? — спросила Тали, не слишком ожидая получить ответ. — Какой-нибудь штаб военного командования?
— Это был торговый центр, — ответил Легион. — Плотность населения в этом районе была достаточной, чтобы сконцентрировать торговые пункты в одном месте. В этом городе есть еще несколько зданий, служивших той же цели.
Тали медленно повернулась к контрольной панели лифта. Они едва миновали половину этажей небоскреба.
— Сколько же нужно жителей, — удивилась она, — чтобы потребовался такой огромный торговый центр?
— Приблизительно девять миллионов Создателей, — сказал Легион. — Я не знаю точно, сколько платформ гетов было здесь до войны.
— Девять миллионов. — Тали покачала головой. — Так странно. В учебниках истории такие цифры казались почему-то... меньше.
Когда они наконец добрались до последнего этажа, у Тали начала кружиться голова — и кружилась всё сильнее, пока они шли по пустому коридору. Они проходили одну дверь за другой, надеясь отыскать где-нибудь окно, и когда наконец нашли, Тали едва не упала, налетев на подоконник.
Снаружи город бесконечно уходил вдаль — ровные ряды зданий, сколько видел глаз. Девять миллионов населения. Девять миллионов жизней, и наверняка почти все погибли. Всего одному проценту квариан посчастливилось добраться до флота. Тали знала это. Каждый ныне живущий кварианин это знал. Но она еще никогда не сталкивалась с этим фактом лицом к лицу.
Если судить только по числам, возможно, некоторые аргументы против гетов были обоснованы. Но Тали слишком много времени провела на войне, чтобы опираться на одни лишь числа.
— Как мы вообще продолжали воевать? — прошептала она. — Даже после того, как столькие погибли?
— Многие Создатели выступали против войны. — Легион стоял всего в нескольких футах позади нее, но казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. — Но они были в меньшинстве. К тому времени, как Создатели объявили военное положение, протестующие причислялись к вражеским войскам.
— Значит, мы сделали это с собой сами. — Тали прижалась лбом к оконному стеклу. — Можешь представить, что было бы, не сумей Шепард остановить нас?
— Точно не установлено, обладают ли геты воображением, — сказал он в слабой попытке пошутить. — Тем не менее, моя экстраполяция, основанная на записанных данных, не предполагает мирного разрешения конфликта.
— Мы бы просто вымерли, — произнесла Тали — так тихо, что сама едва услышала собственный голос.
Она ощутила, как на плечо легла его ладонь, и легко склонила к ней голову.
— Если это поможет, — сказал Легион, — я полагаю, что существовал как минимум равный шанс на то, что Шепард приказал бы флоту Альянса помочь твоему народу.
Значит, вместо этого могли быть уничтожены геты. Этот вариант тоже совсем не нравился Тали. Но как бы то ни было — на его руках была кровь, и на ее руках — проводящая жидкость, и теперь всё, что они могли сделать — помочь вернуть к жизни эти пустые города.

***

Они продолжали двигаться дальше на юг; когда солнце село, капли дождя, цепляющиеся за стекла шаттла, начали замерзать. В доме, где они нашли укрытие, работало отопление, но на окнах в гостиной не было штор, и стекла вытягивали тепло из комнаты. Тали прошла в спальню — спальню кого-то, кто умер задолго до ее рождения; она коснулась покрытого узорами покрывала, думая о том, жив ли кто-то еще из этого клана.
Легион снова стоял у входной двери — на противоположной стороне комнаты, но в пределах видимости. Тали тихонько улыбнулась и обвела взглядом комнату, прикидывая, где лучше разместиться. Кровать была просто огромной. На ней могло поместиться трое, а то и четверо. Покрывала были в хорошем состоянии; они только выцвели, но за ними явно ухаживали — должно быть, это был гет, изначально построенный для домашних услуг. Где они теперь, подумала Тали, и что они бы сказали, увидев ее вторжение в дом их создателей?
Она нагнулась достать спальный мешок, решив, что в комнате достаточно тепло и можно устроиться прямо на полу — и случайно задела панель на стене, около неприметной двери. С легким шипением дверь открылась, и то, что Тали считала кладовкой, оказалось довольно просторной ванной комнатой.
Тали уронила сумку обратно на пол. Большинство городов Ранноха были построены возле рек или на побережье, и вода в них всегда была в изобилии — но, похоже, обитатели этого дома не пожалели ресурсов на обустройство своей ванной. Сама ванна занимала полкомнаты — в нее свободно уместилось бы трое таких, как Тали; на одной ее стороне был пологий наклон, чтобы удобнее было сидеть.
С тех пор, как квариане начали отказываться от костюмов, они понемногу пристрастились к роскоши купания, и Тали не была исключением. В ее квартире — скромной, подальше от чужих глаз и общественных ожиданий — была маленькая ванна, которой ей так не хватало в экспедициях. Кила, да когда она в последний раз вообще мыла голову?
Нет, ванная — это совсем не то, что спальня, решила Тали. Ей можно и воспользоваться, ничего страшного. И потом, мыло у нее было с собой. Она, конечно, рассчитывала скорее на быстрый практичный душ, но... да что такое, в самом деле. Они путешествовали уже несколько дней, и она хотела немного расслабиться.
Вода нагрелась быстро, и через пару минут Тали сбросила одежду и погрузилась в ванну. Она вздохнула от удовольствия, когда горячая вода расслабила напряженные мышцы ног и спины. Несколько минут она просто лежала, запрокинув голову, и дышала, позволив всем своим мыслям уплывать прочь вместе с паром.
Она слышала шаги Легиона за стеной — должно быть, он прошел от двери к окну — и на мгновение ей показалось, будто она чувствует себя дома. Интересно, было ли нечто подобное в этом доме раньше? Считали ли его обитатели гетов частью своей семьи?
Воспоминание о Нериль, о том, как Анъял держал ее руки в своих, вдруг всплыло в голове Тали. На что была похожа их жизнь теперь? Сколько еще таких свадеб прошло после окончания войны? Сколько еще пар были так же счастливы, как они, стоя среди деревьев и солнечного света?
Тали не была уверена, что настолько же счастлива — но, пожалуй, испытывала нечто близкое.
Наконец, она села и потянулась за мылом, смывая пыль и грязь с кожи. Понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к отсутствию костюма, и она понимала, почему некоторые предпочитали так и оставаться в них. В том, чтобы меньше беспокоиться о вещах вроде гигиены, были свои преимущества, но стоило ее коже привыкнуть к возможности чувствовать прикосновения... она просто не могла от этого отказаться.
— Тали’Зора.
Она вздрогнула, разбрызгивая воду вокруг. Она не слышала, как Легион вошел в спальню — вероятно, из-за мягкого коврового покрытия. Наклонный конец ванны располагался так, что Тали сидела спиной к двери, но при этом дверь она не закрыла. На мгновение она задумалась, может ли он видеть ее из спальни. Она не стала оборачиваться, чтобы выяснить это.
— Да, Легион?
— Я не мог визуально подтвердить твое расположение. Прошу извинить, если нарушил приличия.
— Все нормально, — заверила Тали, пытаясь определить, насколько смелой она чувствовала себя сегодня. Горячая вода, похоже, как-то на нее действовала, и к тому же ее весь день не оставляли слова, сказанные тогда в шаттле. «Необычайно красива».
— Если ты намерена оставаться в этой комнате, с точки зрения стратегии мне логичнее разместиться у двери.
Тали улыбнулась про себя. Если Легиону хотелось быть к ней ближе, ему нужно было всего-навсего спросить. Хотя, с другой стороны, может, это и был такой своеобразный способ спросить. Алгоритмы боевой динамики были знакомыми и привычными, в конце концов.
— Логичнее, — кивнула она и сделала глубокий вдох. — Но я пока немного не готова поворачиваться.
— Принято.
Тали смыла пену с шеи и плеч, выжидая, не скажет ли Легион что-нибудь еще. Он молчал, но несколько секунд спустя она услышала негромкие шаги, почти полностью заглушенные ковром. Понимая, что сейчас потеряет свой шанс, Тали решилась окликнуть его.
— Легион? — Она повернула голову, но не увидела его в дверном проеме.
Еще пара мягких шагов, и его оптика появилась в поле зрения.
— Да?
— Ты не мог бы помочь мне вымыть спину? — спросила Тали. — Я, конечно, могу справиться и сама, но если ты хочешь...
Она ожидала ответа с бешено колотящимся сердцем, надеясь только, что, если сейчас она перешла черту, они смогут просто забыть об этом утром...
— Да.
Легион подошел ближе, переступив порог и постукивая подошвами по полу ванной. Тали следила, как он прошел мимо нее, окунул руки в воду на другом конце, смывая грязь, и вернулся обратно.
Тали протянула ему губку, всё еще покрытую пеной, и без единого слова он опустился на колени и принялся водить по ее спине медленными кругами. Его движения были тщательными, но осторожными, и его пальцы на мгновение задержались на ее плечах, когда он сдвинул руку вверх.
— Ты делал это раньше, — пробормотала Тали, — ведь так?
— Эта платформа была изначально предназначена для сельскохозяйственных работ, — ответил Легион, и его голос легким эхом отразился от стен. — Тем не менее, иногда она также оказывала бытовые услуги.
— А ты их помнишь?
— Его звали Кэл’Венла. — Легион окунул губку в воду и начал смывать пену с кожи Тали. — Он был... добр к нам.
— Он был красивым?
Тали сама не знала, почему она спросила об этом, но это было первое, что пришло ей в голову.
— Я не знаю. Когда он жил, геты еще не обладали пониманием красоты. Тем не менее, воспоминания, сохранившиеся о нем... я полагаю, они красивы.
— Понимаю. — Тали обернулась к нему. — Я собиралась еще вымыть голову, если ты...
— Принято. — Легион убрал руки, позволяя ей наклониться назад и на секунду погрузить волосы в воду. Когда Тали снова выпрямилась, она почувствовала, как он осторожно намыливает ее волосы. Его руки казались такими теплыми.
— Спасибо, — негромко сказала она.
— Думаю, это мне следует тебя благодарить, — ответил Легион.
Он убрал руки, и Тали опустилась в воду снова, споласкивая волосы. Вынырнув, она осталась лежать на спине, погрузившись по шею в воду, так что концы волос плавали вокруг нее. Она была невероятно открыта, но ей было на удивление уютно. Подняв руку из-под воды, она потянулась вверх, и ее пальцы оставили блестящий след на краях лицевых пластин Легиона.
— Тебе это нравится? — спросила она.
— Да. — Он слегка повернул шею, точно следуя за ее прикосновением. — Я благодарен, что ты позволяешь мне быть так близко к тебе, особенно в таком интимном контексте. У меня создается впечатление, что ты тоже испытываешь удовольствие.
— Да, — мгновенно ответила Тали, не в силах удержаться от улыбки. — Мне нравится, что ты здесь со мной. Именно поэтому я тебя пригласила.
— Я рад. — Его пластины чуть сдвинулись под ее пальцами. — Необходимость сопровождать Создателей и помогать им записана в центральном ядре моего кода, но я никогда не испытывал настолько сфокусированной мотивации защищать и помогать, направленной на конкретную личность.
— Это довольно сложный способ описать привязанность, — рассмеялась Тали.
— Пока что я не уверен, что понимаю понятие привязанности.
— Честно говоря, я тоже, — сказала она, потом поморщилась и покачала головой. — Извини, это просто ужасно прозвучало.
Она села, вздрагивая от прикосновений холодного воздуха к коже, и опустила руку вниз, нащупывая его ладонь.
— Это нормально, если сейчас ты не понимаешь, что именно чувствуешь. Я только надеюсь, что смогла ясно выразить, что я чувствую по отношению к тебе.
— Полагаю, твое отношение стало очевидно, когда ты пригласила меня войти.
— Ну и хорошо, — Тали засмеялась вслух. — Просто я надеялась... когда мы вернемся в столицу, может, мы сможем остаться... так? Может, ты останешься со мной? Если ты хочешь, конечно.
Вторая рука Легиона накрыла ее ладонь, поднимая ее с края ванны. Они не настолько различались размером, как Нериль и Анъял, но его ладони были чуть больше, чем ее, пальцы чуть длиннее.
— Я хочу, — сказал он. — Развитие и осознание эмоций — сложный процесс. Но я знаю, что испытываю счастье, просто будучи рядом с тобой. Я понимаю, что применение моих способностей для твоей защиты приносит мне удовлетворение и уверенность. Если хотя бы некоторые из моих действий приносят тебе счастье, уверенность или безопасность, я чувствую себя реализовавшим свое предназначение, хотя пока что и не до конца понимаю, каким образом.
Даже самая поэтичная версия кварианской свадебной клятвы не произвела бы на Тали подобное впечатление. Она наклонилась ближе к Легиону и коснулась губами его пластин. Может быть, он мог ощутить это, может, и нет. Но, судя по тому, как сузилась его оптика, он точно понял значение жеста.
Капли воды с ее рук и волос стекали по его телу, оставляя дорожки в покрывавшей его пыли. Вода всё еще оставалась теплой — даже теплее, чем его руки.
— Не присоединишься ко мне? — спросила Тали, указывая на простор воды рядом с собой.
Здесь хватало места для них обоих. Тали начинала уже задумываться: возможно, размеры постели и ванны были рассчитаны на то, чтобы вмещать больше двух квариан... или, может быть, представителей не только одного вида. Изменяли ли они историю — или повторяли ее?
Как бы то ни было, Легион встал и медленно вошел в воду рядом с ней. Здесь было достаточно глубоко — вода доходила ему до пояса. Тали подобрала губку и принялась смывать пыль с остального его тела, такими же неспешными и осторожными движениями, как это делал он.
В этом было что-то... расслабляющее. Конечно, она хорошо была знакома с конструкцией и функциями его платформы, участвовала в ремонте и замене деталей — но всё это были вызванные необходимостью действия. Сейчас же Тали делала это потому, что сама хотела; потому, что Легион этого хотел. Это тело было для нее чем-то большим, чем просто платформа-носитель для его цифрового сознания, и она чувствовала, что он думал так же.
К тому времени, как она добралась до шеи и плеч, она практически сидела у Легиона на коленях. Закончив, Тали обхватила руками его шею, наслаждаясь ощущением его тела рядом со своей кожей. Его руки обняли ее под водой, притягивая ближе и немного приподнимая. Ощущения были захватывающими... и Тали слукавила бы, сказав, что не испытывает легкого возбуждения от его руки, лежащей на ее бедре.
Она глубоко вздохнула, опуская веки. Этого было достаточно — прямо сейчас — но не была уверена, что это так и останется. Прежде чем она сумела сообразить, как лучше сформулировать вопрос, Легион заговорил первым.
— Тали?
Она резко открыла глаза. Несмотря на все ее усилия, он никогда еще не называл ее так. Всегда — только полным именем. Тали чуть наклонилась назад, чтобы видеть его оптику.
— ...Легион?
— Исходя из твоих действий, у меня создается впечатление, что ты не возражаешь против других видов близкого контакта. Верны ли мои выводы?
Она рассмеялась — больше от чистого счастья, чем от чего-то еще. Судя по его словам, он нервничал, но в этом не было ничего плохого. Они вполне могли нервничать вместе.
— Да. — Тали легонько прикусила губу. — А что насчет тебя?
— У меня нет оборудования, которое отвечало бы подобным стимулам, — просто признался Легион. — Тем не менее, мне... любопытно.
— В смысле?
— В том, что касается тебя.
Тали широко раскрыла глаза.
— Я... серьезно?
— Да. — Одна его рука переместилась на ее плечо. — Я хотел бы знать, способен ли я доставить тебе удовольствие, несмотря на наши физические различия.
— Почему-то мне кажется, что совершенно точно способен. — Тали почувствовала, как ее лицо заливает жаром, и перевела взгляд на его руку. — Ты хочешь... хочешь попробовать?
— Да, — Легион на мгновение задержался с ответом. — Но я не обладаю достаточными данными, чтобы определить, с чего лучше начать.
— Это ничего. — Тали взяла его руку в свои.
Пальцы Легиона сужались к концам, как и ее собственные, но были чуть шире и намного тверже. На их гладкой металлической поверхности не было заметно швов. Остальная его ладонь состояла из упругих синтетических мышц, и они слегка сдвигались под ее прикосновениями, пока она изучала их.
— У тебя замечательные руки, — заметила она. — Я тебе когда-нибудь это говорила?
— Нет.
— Ну так вот, это правда, — Тали улыбнулась. — Я вот что думаю... Я уже столько всего знаю про твое тело. Не хочешь узнать больше про мое? Кажется, это идеальная возможность.
— Я был бы рад. — Оптика Легиона раскрылась шире. — Очень.
— Тогда давай. — Тали наклонилась назад и выпустила его из объятий, продолжая улыбаться. — Исследуй.
Сперва он коснулся ее волос, пропуская между пальцев влажные пряди. Его большой палец обвел контур ее уха, и его ладонь чуть задержалась на затылке, прежде чем спуститься на плечо. Его пальцы очерчивали кости ее грудной клетки, отмечая каждое ребро. Он накрыл и легко сжал одну грудь, затем другую, и когда Тали отозвались довольным вздохом, его головные пластины приподнялись.
— Так хорошо? — спросил он.
— Угу, — она кивнула. — Продолжай.
Легион послушался, и его пальцы медленно спустились по ее позвоночнику, прежде чем снова вернуться вперед. Большой палец описал несколько кругов по животу, а потом его рука нырнула под воду, присоединившись к той, что по-прежнему поддерживала ее у основания позвоночника.
Помоги мне предки, мелькнуло в голове у Тали — она уже была раскрыта, и даже под водой наверняка можно было ощутить, насколько она возбуждена. Движения Легиона замедлились, его палец опустился к центру ее складок с мучительной неторопливостью. Тали нетерпеливо подалась вперед, и ее клитор коснулся ребра его ладони; она ахнула.
— ...так хорошо? — снова спросил Легион, на этот раз гораздо тише.
— Кила, да, — выдохнула она. — Сейчас, давай я тебе покажу.
Она качнула бедрами назад и снова вперед, чувствуя, как его рука чуть изгибается, чтобы лучше подстроиться под ее тело. Это заставило ее негромко застонать, и спустя несколько секунд он уже включился в ее ритм. Он двигался с ней вместе — достаточно, чтобы создавать чуть больше трения, и Тали вздрагивала, чувствуя, как мышцы его руки сокращаются под ней.
— Да, вот так, — приободрила она его, помимо воли закрывая глаза. — Легион, это... так хорошо...
Она подавила желание снова опустить голову ему на плечо. Лучше всего он работал с визуальным подтверждением, и Тали хотела совершенно ясно дать ему понять, что он всё делает правильно. Поэтому она только держалась за его плечи для опоры, двигаясь на его руке и позволяя ему слышать каждый звук, который вызывали эти движения. Наслаждение нарастало внутри, и ее ноги начинали дрожать.
— Не останавливайся, — прошептала она, зная, что Легион и не станет, если только она не попросит его, но не в силах удержаться и не сказать это. — Я, кажется... ох, я...
Ее крик эхом отразился от стен, и всё ее тело содрогнулось. Даже крепко зажмурив глаза, Тали различила изменившееся освещение — его оптика распахнулась во всю ширь. Легион внимательно смотрел на нее: он хотел видеть всё, он хотел сделать это, и от этого становилось только лучше. Откинув голову назад, Тали продолжала двигаться, вызывая в себе всё новые ощущения, и он продолжал тоже, до тех пор, пока она не могла уже больше испытывать удовольствие.
— Хватит, — с трудом выговорила она, и Легион остановился. Тали склонилась к нему на грудь и несколько секунд просто пыталась отдышаться. — Кила, это было восхитительно...
— Я рад, — он снова обнял ее обеими руками, и она обняла его в ответ.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я люблю тебя, даже если ты пока что не разобрался в своих эмоциях.
— Спасибо, Тали, — негромко ответил Легион. — Мне сложно выразить эмоции, которые я испытываю сейчас.
— Ты счастлив?
— Чрезвычайно.
Тали обняла его еще крепче, и ее сердце ликовало.
— Тогда и я тоже.

---

ФБ - Масс Эффект, тексты два

Тут с рейтингом получилось неожиданно: мы командно решили, что можно совсем чуточку долить графичности в трупы и оно прокатит на эрку, а ФБ-рейтинг еще более неожиданно согласился. Но лично я все-таки считаю, что кровь и убийства в данном количестве — это еще не повод, поэтому самовольно меняю рейтинг обратно (=

Название: Возвращение
Оригинал: Homecoming, DrJekyl; разрешение на перевод получено
Размер: мини, 3521 слово в оригинале
Пейринг/Персонажи: Этита, оригинальные персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Вернувшись домой, юная Этита узнаёт, что ее родители на самом деле не шутили.
Примечания/Предупреждения: немного крови и трупов

Она провела в морге не больше получаса. Как раз достаточно, чтобы опознать тела, сказать об этом скучающему служащему, подписать бумаги и собрать оставшийся хлам. Это и вправду был сплошной хлам: мамина легкая броня расстреляна в клочья, ее модифицированная винтовка почти целиком сгорела во время битвы; папины доспехи и пистолет выглядели немногим лучше. Единственное, что стоило сохранить, так это папин Ворчун — кошмарный дробовик, который она с трудом могла поднять, — и парные браслеты, которые могли кое-чего стоить, если были из чистой платины, как утверждала мама, а не просто с покрытием, как подозревала Этита. Кредиты кто-то — должно быть, работник морга или тот, кто обнаружил тела, — уже присвоил.
Не то чтобы там было много. У них никогда не было много денег.
Их квартира тоже не представляла ничего особенного, когда Этита ее нашла. Непритязательные апартаменты с единственной спальней и кухней, на которой можно накормить взвод кроганов. Как минимум, квартирка находилась достаточно далеко от трущоб, и не приходилось беспокоиться, что найдется какой-нибудь идиот, достаточно тупой, чтобы попытаться ее ограбить. Не то чтобы девушка с дробовиком в половину себя размером казалась подходящей целью для ограбления, но никогда не угадаешь.
Дробовик она поставила на стойку у двери, рядом со старой потрепанной снайперкой — должно быть, ма занималась ее починкой. Пожалуй, ремонт старого оружия был ближе всего к тому, что можно было назвать ее хобби — ну, не считая Арены. И это, во всяком случае, приносило стабильный запас кредитов — в отличие от всего, чем занимался па, помимо сражений.
Однажды наступит день, когда придется платить по всем счетам, всегда говорили они.
Этита вытащила браслеты из кармана, чтобы положить на кухонную стойку. Они звякнули в ее руке.
Она вся дрожала.
Это, наверное, шок? Похоже на шок. Ее била дрожь, кружилась голова, окружающие предметы казались одновременно далеко и слишком близко, едва не вдавливаясь в кожу. Воздух точно застрял в легких, мешая вдохнуть.
Они всё-таки не шутили. Богиня, у нее не было половины головы.
Она успела добежать до раковины как раз вовремя.
Не то чтобы Этита не видела раньше мертвых тел, пусть даже превращенных выстрелами в решето. Когда ты — дочь наемников, такие штуки входят для них в профессиональный риск. Но совсем другое дело — когда это кто-то, кого ты знаешь. Когда это твои собственные, чтоб им, родители. У нее не было половины головы. И па — нужно очень постараться, чтобы свалить крогана. Нужны гранаты или даже ракета. Да блять, они должны были любить друг друга!
Громкий стук в дверь заставил ее рывком поднять голову. Не вежливое постукивание «есть кто-нибудь дома?», но настойчивый грохот «я точно знаю, что ты здесь, и лучше бы тебе открыть эту гребаную дверь». Должно быть, кто-то следил за квартирой или за моргом, чтобы узнать, кто же появится. Черт. Неужели нельзя дать ей хотя бы пять минут?
Она сплюнула, вытерла рот тыльной стороной ладони. Другой рукой провела по кухонному шкафчику, нащупала ручку второго ящика для столовых приборов и потянула за нее. Па в своем репертуаре — «Сингулярность», как всегда, лежала в ящике. Отдача у этого пистолета была как пинок влюбленного элкора, но зато можно было завалить что угодно мельче этого самого элкора за пару выстрелов. И, спасибо ма, запасных термозарядов тоже хватало — значит, можно сделать больше, чем пару выстрелов, прежде чем расплавится дуло.
Этита сняла пистолет с предохранителя, но оставила его в ящике — пока что. Только после этого она нажала кнопку внешней связи на омни-инструменте:
— Идите нахрен! Я занята.
— Открывай, девочка, — насмешливый, с перепадами высоты голос — турианка. — Мы не хотим причинять тебе вреда, но нам нужно разобраться с кое-какими долгами — и мы разберемся.
— Так или иначе, — добавил второй голос; ему тоже было весело. Определить, кто это, не получалось — может, батарианец, или кварианец, или даже азари со странным акцентом.
— У меня перед вами долгов нет, — ответила Этита. — Я вообще никому ничего не должна.
Она достаточно тяжело трудилась, чтобы это было правдой. Она видела, куда заводят долги.
— Видишь ли, милашка, у твоего папочки были кое-какие долги, — сказал второй голос. — Теперь он мертв, значит, долг твой. Это называется наследство.
«Милашка». Она закатила глаза. Точно, азари.
— Ну так вышлите мне счет...
Дверь скользнула в сторону, открываясь.
Азари, турианка и кварианец — последний свернул интерфейс омни-инструмента с довольной ухмылкой. Злоба, мускулы и техника, соответственно. Они слаженно, как одна команда, вошли в квартиру, рассредоточившись так, что у Этиты с трудом получалось удерживать их всех в поле зрения.
— Мы и есть счет, — сказала азари, сверкнув белыми зубами между темно-синих губ.
Легкая броня коммандос, но плохо подогнанная. Узковата в плечах, слишком длинные рукава. По пистолету на каждом бедре — слабая биотика? Или вовсе никакой? В любом случае, броня должна будет ей мешать. В пистолетах, наверняка, дезинтегрирующие патроны — но это всего лишь «Глушители», малокалиберные и немногим мощнее праздничного фейерверка.
Пальцы Этиты коснулись холодного металла ее собственного пистолета; за троицей закрылась дверь.
— Так, значит, — сказала она, — вы пришли вымогать у меня деньги.
Турианка покачала головой — довольно близкая имитация жеста азари. У нее броня была получше, но зато никаких пистолетов. Скорее всего, и не биотик тоже, но эти длинные, явно смертельные когти — ближний бой? На ее стороне длина рук и сила, а у Этиты не было вообще никакой брони, но турианке понадобится подойти вплотную — а на такой случай ее поджидал сюрприз. Немногие азари практиковали рукопашный бой. Ма и па удостоверились, чтобы она научилась драться — именно по этой причине.
— Никакого вымогательства, девочка. Просто дружеский визит.
На столе стояла подставка для ножей. Неизвестно, насколько они острые, но кое-какой ущерб точно нанесут. Да и сама подставка выглядела довольно тяжелой.
— Он был бы «дружеским», приди кто-нибудь из вас в одиночку.
— Мы не были уверены, какой прием нас ждет, — улыбнулся кварианец, встряхнув волосами.
Молодой. Пистолет-пулемет — и неплохой — но никакой брони. Хорошая одежда. Надо полагать, деньги у него есть. Значит, либо охрененно хорошие щиты, либо он просто чересчур заносчивый сукин сын. Есть шансы, что еще и пара дронов в запасе. В ограниченном пространстве от дронов не слишком много толку, но этот пистолет разнесет в щепки кухонную стойку без всякого труда. И саму Этиту заодно.
Турианка остановилась перед настенным экраном, потрогала голограмму на полке под ним одним длинным, острым когтем.
— У твоих родителей была определенная репутация, видишь ли.
Да уж. Это объясняло, почему их целых трое.
— В том числе у них была репутация тех, кто платит свои долги, это-то я знаю.
— Я тоже знаю. Поэтому босс решил сделать тебе скидку. — Снова белая вспышка зубов. — В сложившихся обстоятельствах.
— Сколько?
— Двести тысяч.
— Двести... двести тысяч?! Да вы, блять, шутите!
— Могло быть пятьсот. Полная сумма.
— Хреново. У меня столько денег точно нет.
При очень большом везении ее родители могли накопить столько кредитов за десять лет. Как па умудрился проебать столько денег? Почему ма позволила ему? Может, это была часть причин, по которым Этите пришлось возвращаться сюда и опознавать тела? Его азартные игры вечно приводили к неприятностям — во всяком случае, когда он проигрывал.
— Они наверняка что-нибудь тебе оставили, — протянул кварианец, лениво изучая стойку с оружием у двери. Он провел пальцем по дробовику и поморщился. — Никогда не слышал, чтобы матриарх азари не оставила бы где-нибудь припрятанное гнездышко. Я буду рад помочь тебе поискать.
...А может, па вовсе и не проиграл ничего. Может, это и вправду просто попытка наехать на нее, посмотреть, что можно стрясти с бедной напуганной девчонки, которая наверняка не сможет ясно рассуждать. Время выбрано точно. Взять ее тепленькой, пока она еще в шоке.
— Ну, может, где-то она что-то и оставила, — рискнула Этита. — Я сама только сюда добралась. Даже не успела проверить.
— Если они не оставили достаточно, чтобы возместить полную сумму, — азари уселась на потертый диван с видом собственницы, скрестив ноги, — что ж... Я слышала, ты была танцовщицей. Такая милашка, как ты, всегда может прийти к нам и отработать весь свой долг. Йистара любит своих танцовщиц. Может, если ты окажешься достаточно хороша, сумеешь немного подзаработать дополнительно.
Сердце Этиты забилось быстрее. Они ее обрабатывают. Просто обрабатывают.
— Я не собираюсь связываться с наркотиками, и торговать своей задницей тоже не намерена.
Если она останется — всё, это конец. У нее заберут всё, попробуют подсадить на «серую семерку» или «сладкий исход», и через пару десятков лет она собственное имя не вспомнит.
— Разве мы предлагаем что-то такое? У босса много деловых интересов. Честная работа за честную плату.
Если она хочет бежать — надо бежать сейчас. Пока никто не успел понять.
— Какая работа? — спросила она, пытаясь изобразить предельно искренний интерес. — Я и правда умею немного танцевать. И еще могу работать в баре. Мне бы хотелось всё уладить.
— Бармены нам не нужны, — турианка оглянулась через плечо на азари. Этита могла вообразить ее улыбку. — Но, думаю, лишние танцовщицы нам не помешают...
В свое время ма заставляла ее тренироваться стрелять от бедра до тех пор, пока Этита не была готова выстрелить в нее саму. Ее пальцы дрогнули, рука дернулась вверх, и голова кварианца взорвалась, забрызгав стену за ним мозгами и кровью. Следующий выстрел — в азари — ушел в сторону из-за отдачи, но этого было достаточно, чтобы вынудить ту нырнуть в укрытие. Турианка повернулась следом за напарницей, и Этита воспользовалась этим, чтобы перемахнуть через стойку. Она зацепила подставку для ножей, отправив ее в полет прямиком в турианку — вместе со всеми ножами — когда ноги коснулись пола. Оборачиваясь назад, турианка рефлекторно пригнулась — слишком поздно — и Этита, вскинув пистолет, выпустила два заряда подряд, пробившие насквозь броню и тело и вдребезги расколотившие столик за спиной противницы. Минус два. Турианка упала на осколки стекла. Оставалась только...
Этита успела поднять барьер в последний момент. Он замерцал от первого выстрела и распался спустя секунду — проклятые дезинтергирующие патроны — но к тому времени она уже двигалась снова, сконцентрировав всю свою волю на том, чтобы создать туннель в пространстве и сократить дистанцию до врага. Бросок получился больше похожим на мгновенный шаг, покрыв всего пару метров, — но этого оказалось достаточно, чтобы снести слабенький барьер девы и швырнуть ее об стену, на мгновение оглушив.
Удар Этиты пришелся ей точно в горло, не давая прийти в себя: влажно хрустнули ломающиеся хрящи. Дева рухнула на колени, бессмысленно хватаясь за шею; ее кожа начала темнеть, грудь тяжело вздымалась в попытках вдохнуть. Ее отчаянно распахнутые глаза встретились с глазами Этиты в немой мольбе.
Она была молода. Точный возраст не определить, но такая же дева, как сама Этита, где-то между сотней и ста пятидесятью; взрослые метки только начали проявляться на лице, но россыпь подростковых отметин еще виднелась на щеках, неряшливо скрытая темно-синими татуировками банды. Чья-то дочь, племянница, сестра, тетя. Кто-то получит новость о том, что ее убили, кому-то придется отправиться на эту задрипанную станцию и разобрать ее вещи. Может быть, забрать ее домой, в какое-нибудь место получше, чтобы похоронить рядом с семьей. А может, никого и не будет. Может, она тоже была одна, и именно поэтому оказалась в роли мелкого бандита на побегушках у какого-то мудака, который и двух кредитов не даст за ее смерть.
И она умерла, пока Этита смотрела на нее, застыв на месте, — ее кожа стала серой, а губы черными, устремленные в никуда глаза налились кровью, а потом ее тело наконец обмякло, и она упала вперед. Этита обернулась: турианка лежала на полу в медленно растекающейся луже крови, прижимая руку к сквозной ране в панцире, с безжизненными пустыми глазами. У двери — скорчившийся кварианец, которому недоставало половины головы, стена заляпана остатками мозгов и вскипевшей кровью.
На этот раз она не добралась до раковины. Колени подкосились, желудок взбунтовался — ее рвало до тех пор, пока внутри не осталось ничего, даже желчи. Эта схватка продолжалась меньше минуты, и она успела убить троих. А ведь у них были имена, был дом, может быть, были семьи.
Троих, которые пришли убить ее, так или иначе, пришли отобрать у нее всё и превратить в рабыню, пусть даже это называлось другими словами.
От этой мысли не стало легче, но Этита смогла хотя бы неуклюже подняться на ноги. Если она собиралась бежать, это нужно делать немедленно. А ей придется бежать, потому что она только что убила троих.
Богиня, это оказалось так легко.
Сперва, с трудом переставляя ноги, она зашла в спальню родителей — забрать пару дорожных сумок и потрепанный рюкзак. У ма оставалась старая броня — настоящая экипировка коммандос — которую можно будет подогнать или продать за приличную сумму. Броня и запасные пластины к ней отправились в одну сумку, вместе с запасным шлемом ма, ее респиратором и баллонами. Запасная броня па была слишком большой, чтобы даже пытаться подогнать по размеру, и слишком тяжелой, чтобы долго нести, так что Этита оставила ее и вместо этого собрала еще кое-какие вещи ма: куртки, перчатки, тактический обвес, ботинки и патронташ.
В рюкзак она запихнула терминал, стоявший в спальне, и все датапады, которые смогла найти — кто знает, что там может на них оказаться. Собрала мамины украшения и медали, папины кольца и клановые знаки, и заодно всё, что выглядело ценным. Еще немного одежды поверх, чтобы никому не пришло в голову пошарить в ее вещах: пара приличных костюмов из шкафа и подбитая мехом кожаная куртка, покрытая нашивками прошлых кампаний, которую ма надевала, когда работала в холодном климате. Что еще нужно взять?
Этита замерла, поймав в зеркале собственное отражение, когда забежала в ванную в поисках аптечки. Мертвенно-бледная, с покрасневшими глазами и хлюпающим носом, в грязной рубашке: выглядела она ужасно. Замученная перепуганная девчонка, у которой дрожали руки, пока она поворачивала кран и пыталась умыться.
Богиня. О чем она вообще думала? Это не сработает. Соплячка со слишком тяжелыми сумками и срочной необходимостью убраться со станции? Ее заметят без всякого труда, как бы она ни пыталась привести себя в порядок. Нужно было остаться, притвориться дурочкой, договориться и сбежать потом, когда было бы время подготовиться. Идиотка. Они не стали бы накачивать ее наркотиками прямо на месте. Наверное. Сколько у нее теперь времени, прежде чем кто-нибудь станет разыскивать пропавшую команду и наткнется на три трупа?
Этита заткнула раковину пробкой, позволяя ей наполниться. Потом окунула лицо в холодную воду и держала там, пока не закончился воздух в легких и не заныли от холода зубы. Это помогло — немного. Сердце уже не колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди, и бледность исчезла с лица. Вытеревшись и открыв шкафчик, чтобы взять аптечку, она нашла там еще и папину боевую раскраску.
Некоторые азари тоже разрисовывали лица перед боем, знала она. Иногда даже ма это делала, когда работала на компанию наемников и нужно было демонстрировать их цвета, но ей не хотелось переделывать татуировки. И это было несложно. Какие там узоры у «Обсидиана»? В «Обсидиане» просто куча азари. Пурпурная полоса под глазами, поперек переносицы. Две короткие, но широкие, закрывающие углы губ и сходящиеся под подбородком. Четыре ярких белых полосы, всего на ширине пальца друг от друга, вдоль внешних гребней.
Когда она посмотрела в зеркало снова, она выглядела иначе. Не старше, конечно, но теперь она куда меньше была похожа на испуганную заплаканную девчонку, и куда больше — на деву-наемницу, которая провела ночь в городе, пропивая свою плату. Девы-наемницы были повсюду, незаметные, как блохи на варрене — и, по мнению ее родителей, примерно настолько же полезные.
Казалось неправильным надевать мамину броню в их спальне, но Этита все-таки натянула ее на себя, туго затягивая каждую пряжку там, где материал болтался слишком свободно. Зато ботинки и перчатки подошли по размеру, а жилет-разгрузку было легко подогнать. Оставалось только оружие. В тумбочке нашелся еще один пистолет, который она повесила на бедро, но всё прочее было там, в гостиной.
В комнате воняло, когда она внесла туда сумки — достаточно, чтобы ее едва не затошнило опять. Кровь, желчь, дерьмо, запах пережженной электроники и озона — всё это тяжело висело в воздухе. И три мертвых тела, лежащие на полу.
Этита проигнорировала их — ей нужна была только оружейная стойка у двери, заляпанная кровью кварианца. Она повесила дробовик за спину, снайперку и штурмовую винтовку упаковала в чехлы, которые отправились во вторую сумку, вместе с чистящими средствами и модификациями. Было сложно не смотреть на кварианца, сползшего по стене, с разнесенной выстрелом головой. На азари, лежащую лицом вниз, без видимых повреждений, только с расползающимся под ней пятном там, где не выдержал мочевой пузырь. На турианку с безжизненным взглядом, лужа крови вокруг которой уже начинала застывать.
Но чем дольше она смотрела, тем легче это становилось, и наконец она набралась духа забрать у кварианца его пистолет-пулемет, и заодно пистолеты у азари. И их кредитные чипы. Омни-инструмент кварианца и два его маленьких дрона. Всё это она тоже запихнула в сумку.
Ма никогда не хотела, чтобы Этита становилась наемницей, и уж точно не из тех, что обирают мертвые тела. Она мечтала, что однажды Этита поступит в университет, и тратила слишком много денег на курсы дистанционного обучения от академии Т'Олриц на самой Тессии — чтобы у нее было хорошее классическое образование для этого. Ее разочарование было хуже, чем курс экстремального выживания, который па устроил ей в наказание в тот раз, когда они поймали ее с бандой Пяти сестер — те занимались контрабандой оружия на станции. Не то чтобы па сильно переживал о ее образовании. Он просто считал Пять сестер бесчестными отбросами, и был, скорее всего, абсолютно прав.
Этита подумывала о том, чтобы податься в наемники, когда начала самостоятельную жизнь. Она хорошо стреляла, несомненно, и ей неплохо давались ближний бой и биотика, когда было нужно. Доказательства этому были сейчас разбрызганы пурпурными и красными пятнами по всей квартире. Но, подумав про ма и вспомнив, что та говорила насчет шансов выжить и обо всех друзьях, которых она потеряла на этом пути, Этита предпочла пойти в обслуживающий персонал. Она занялась танцами, когда обнаружила, что там можно заработать больше, чем подавая еду или продавая одежду, и что можно бить клиентов, когда они слишком распускают руки. Но в качестве танцовщицы ей не светила карьера выше подтанцовки или разогрева; может быть, наемница — это то занятие, к которому у нее в самом деле есть талант. Теперь у нее была экипировка. И не то чтобы кто-то будет волноваться, если она станет очередной цифрой статистики. Раньше это делали ма и па. Но их больше нет.
Никто даже головы не повернул в ее сторону, когда она, вскинув сумки на плечо, вышла из квартиры и направилась к станции магнитных поездов — так неторопливо и беспечно, как только могла себе позволить. Хмурой гримасы было достаточно, чтобы пассажиры освободили место в вагоне для нее и ее сумок, пока она ехала через финансовый район к порту, в точности как настоящая наемница. И совсем несложно было добавить немного типичного «не связывайтесь со мной» к своей походке, когда она шагала мимо грузовых доков. В конце концов, с ней и вправду не стоило связываться. Она только что убила троих.
Только торгуясь за место на корабле, она вспомнила, что оставила позади парные браслеты. Два соединенных платиновых кольца, лежащие на кухонном столе. Она не взяла и ни одной голографии, где была бы втроем с родителями, ничего из своих детских вещей, ничего из призов арены, которые они выигрывали всей семьей. Только оружие, немного одежды, доказательства своего происхождения и кое-какие вещи, которые можно продать.
Может быть, так оно было и лучше. Может быть, некоторые вещи стоит просто оставлять позади, как родители оставили ее. Если они могли убить друг друга, то могли бы с тем же успехом вместе сгореть в недрах звезды — ее все равно здесь не было, она этого не видела. Эта часть ее жизни была закончена.
Когда подошло время посадки на грузовой корабль, Этита не колебалась. И не оглядывалась назад.



А вот тут рейтинг без вопросов рейтинг, причем я бы ставил его не столько за сексуальное взаимодействие, сколько за выворачивающую мозги стилистику. Перевод был вообще процессом рейтинга «столько не живут» (=
Переведено совместно с  Grey Kite aka R.L.

Название: Тело моё — тебе
Оригинал: take my body, borzoid; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 2765 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: фем!Шепард / Миранда Лоусон
Категория: фемслэш
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: R-NC-17
Краткое содержание: Обе они изменились, зажатые в кулаке времени.
Примечание/Предупреждения: авторский стиль не для слабых духом

Они находят время.
Война расцветает вокруг них, точно плесень на фруктах; точно цветы акации, ищущие жизни среди всё еще дымящихся развалин.
Война вокруг них — это существительное, с большой и бесцеремонной буквы, и смерть бежит за «Нормандией» по пятам, точно бешеная собака. Смерть еще никогда не была столь близкой, и каждый страшится ее, и каждый видит ее во сне, под гул двигателей, который становится грохотом, если прислушиваться к нему слишком близко.
Шепард не дано останавливаться; пепел войны был знаком ей с рождения — он горчит сильнее под небесами Земли. Ей не требуется бесценный урок Жнецов, которые они преподали уже столь многим: она давно уже знает, что в потерях и боли нет ничего поэтичного.
Из зловония смерти ей не составить подражания Китсу, так что взамен она берет оружие и подражает По.
Среди своей команды она делается обоюдоострым мечом, клинком, вогнанным глубоко между ребер. Под началом у Шепард они никогда не ведали страха — став единым целым между собой; силой, перед которой галактика быстро выучилась склоняться с трепетом: одинаково и Совет, и наемники. Они шагали сквозь верную смерть, точно армии древности, и добывали за победой победу, но на протяжении долгих лет в принимающих объятиях «Нормандии» кумир сделался женщиной; женщина — другом.
Возлюбленной.
Так что, когда она ступает по хромированным палубам корабля, что бьется вокруг нее, точно огромное сердце, их приводит в движение скорей не ее присутствие, тихое и скользящее, точно атакующая змея, но недостаток его. Своим приветствием они говорят: за тобою мы пойдем, Шепард, до тех пор, пока идешь ты сама, и она поймает их глаза взглядом, полным острых предметов и осколков черноты, и не станет говорить ничего.
Обе они изменились, зажатые в кулаке времени: потемневшие от пыли, ржавчины и всего того, чему становишься свидетелем, когда трагедия обрушивается вдруг, они были бы друг другу чужачками, если бы не перерождались в симметрии. Их кости вывихнуты и смещены, и иногда они не могут сдержать сотрясающую их дрожь, но темнота может сколь угодно перетекать из одной формы в другую, а Шепард была погружена в нее с первого же мгновения, как распахнула глаза среди сумрачных узких улиц.
Ее каюта освещена лишь тусклым мерцанием аквариума; точно подводным фонарем. После своего возрождения она пыталась поочередно заботиться о нескольких краснопузых лун-рыбах, рыбах-бычках и карпах — метафора, или, может быть, клятва: перестать выкарабкиваться из полузарытых могил; они умирали настолько же быстро, как и ее намерения, и ей недоставало духу заменить их точно такими же.
Они двое утопают в этом мерцании — мягких оттенках синего и зеленого, когда-то внушавших ей некое вялое умиротворение, но теперь набивших оскомину. Точно хищная птица, она восседает на краю своей постели, и смотрит сверху вниз, внимательно и задумчиво: на белую кожу и смазанные цвета, складывающиеся в облик ее бывшего офицера.
Прежде — когда-то — Миранда могла бы заговорить. Пробормотать что-то негромко и потянуться вверх, нежно вцепляясь в напряженную сильную руку Шепард, утащить ее вниз, пока они не поглотили бы друг друга, в дрожащих вздохах и мягких прикосновениях, погруженные на дно отмели молчания, нарушаемого лишь сдвоенным дыханием. Шепард позволила бы ей это, точно завернутый в блестящую упаковку подарок: и нетерпеливыми пальцами она разворачивала бы его, согретая тем, как Миранда бы вздрагивала от прерывистого шепота ее признаний.
Но «прежде» прошло, точно стремительная буря, точно гром и молнии над Элетанией. Сейчас Миранда замерла, покорившись под пристальным взглядом Шепард, словно вмерзнув в лед, закинув руки высоко над разметавшимся веером волос и согнув бедра, принимая поражение.
Она ждет, но не женского прикосновения — ждет, когда хищник бросится на нее, чтобы поглотить за несколько секунд, пожрать, начиная с глаз.
И она бросается, но — медленно, скользящим движением, надвигаясь на нее так, будто на самом деле не должна здесь быть. Она не смотрит Миранде в глаза, но вместо этого оценивает ее по частям, по кусочкам: изгиб ступни, голубое и белое; плавные линии бедра, ведущие выше, всё выше и выше; груди, поднимающиеся и опускающиеся под движением легких. Она привычно задерживается на ямочке между ключиц Миранды, но не касается ее. Отработанные навыки дистанции, человеческая привязанность, ставшая механической.
Когда Шепард всё-таки снисходит до прикосновения, мягкость выдает ее. Мозолистые пальцы разглаживают морщинки на нахмуренном лбу Миранды, спускаются в размеренном темпе вдоль щеки, чтобы рассчитанным движением надавить на полную нижнюю губу. Она по-прежнему не смотрит Миранде в глаза.
Когда они целуются — когда Миранда целует ее, потому что не в силах сохранять равнодушие, — она осторожна, как будто слишком поспешные движения могут спугнуть ее коммандера. Они обе осторожны, но Миранде так нужно это — без этого она иссохнет и зачахнет, и она дрожит, распростершись под женщиной, в чьих глазах светится нечто ярче искусственных огней.
Легкое, мягкое касание губ — ничего дольше, ничего, на чем стоило бы задержаться. У Миранды нет больше времени, чтобы сожалеть о тех, прежних их объятиях, что могли длиться часами, словно «Цербер» не следовал за ними по пятам, словно команда на палубах под ними не станет пускаться в пересуды, точно зная, куда исчезли их офицеры. Шепард двигается быстро, безошибочно-точно просчитывая действия: целует ее тонкую шею, и не кусает, но прижимается зубами — напоминанием об их остроте.
Миранда боится ее, боялась всегда. Боится и сейчас. Страх не оставляет ее, когда она вздрагивает и тепло разливается внизу живота, и вжавшиеся на мгновение в кожу зубы заставляют ее бедра чуть раздвинуться в стороны, точно распускающийся цветок. Шепард отвечает лишь тем, что придвигается ближе, устраиваясь между ее коленей — так мужчины присваивают долго остававшиеся тайными места — и размеренными поцелуями спускается ниже, останавливаясь только над суматошно бьющимся сердцем Миранды, словно хочет вырвать его из груди.
Она не делает этого. Не сейчас.
Вместо этого она обводит выступающую косточку ключицы; и трепещущее от дыхания горло; а когда ее губы ищут другие места, их заменяет рука, неторопливо ложащаяся на горло — загрубевшие пальцы крепко обхватывают его и сжимаются, пока еще только намеком.
Миранду бьет дрожь — и ее дыхание учащается, сбивается, тепло разливается под губами хищницы и ее ладонью, лежащей на горле.
Шепард опускается к ее грудям, точно отыскивает сокровища под обломками кораблекрушения. Одна ее рука по-прежнему не оставляет дрожащее под пальцаим горло, пока вторая скользит ниже, так мягко — почти дразняще, если бы Шепард способна была дразнить. Она накрывает одну ее грудь ладонью, подхватывает, точно держа в горсти святую воду: Миранда готова раствориться в этом ощущении, под ее прикосновениями, и она плотно сжимает губы в отчаянном усилии не разбить скорлупу молчания, не спугнуть Шепард, которая опускается ниже невыносимо-медленно, напряженная, как натянутая тетива. Ее губы следуют за руками — касаются розовой вершины соска, обдают теплым дыханием, и оцепенение Миранды всё неизбежнее исчезает, угрожая рухнуть катастрофой.
Она вбирает сосок в рот — Миранда вздрагивает, и пальцы на ее горле сжимаются чуть крепче — и ласкает его языком, говорящим о нежности, а не о темноволосом звере, склонившемся над ней.
Миранду точно пронизывают искры, короткие острые укусы электричества, и ее дыхание становится всё чаще и быстрее — резкие вдохи, переходящие в едва слышное «ах».
Заслышав это, Шепард замирает — и сердце Миранды замирает следом, теряя ритм симфонии, — и на мгновение они зависают в безвременьи; всё тело Миранды напряжено под сомкнутыми губами Шепард. Она не осмеливается опустить взгляд, и уверена, что коммандер не поднимает свой: между ними нет иной связи и понимания, кроме того, что Шепард не может быть такой, как хочет Миранда, но всё же Миранда по-прежнему осмеливается хотеть ее, несмотря ни на что.
Но этот миг заканчивается так же быстро, как наступил, и Шепард двигается снова, с влажным звуком размыкает губы, и грудь Миранды ноет от жажды новых прикосновений. Словно в бою, она приказывает своему сердцу биться медленнее, приказывает своим бедрам перестать вздрагивать и подаваться вперед; но она не может успокоить разгорающееся пламя в самой ее сердцевине, жар между ног, где так нужны касания Шепард, где отглаженная простынь на постели коммандера уже промокла прерывистыми пятнами.
Шепард покрывает ее живот легкими поцелуями, которые едва ли могут обмануть Миранду, если бы она хотела обратить внимание на их ритм — методичный, будто согласующийся с чертежами машин. Но она предпочитает не замечать, и не может замечать, и вместо этого извивается под Шепард; хватка на ее горле становится чуть легче, позволяя выскользнуть тихим, прерывистым звукам.
В прошлый раз она этого не делала.
Когда Шепард спускается ниже, ей не нужно раздвигать в стороны ноги Миранды — она сама раскидывает бедра так, будто это самая естественная поза, широко раскрывшись на белых простынях, под внимательным взглядом испачканной кровью женщины. Она когда-то задумывалась — что подумал бы он, увидь ее такой? — но этот вопрос повергает в такие пучины отчаяния, что она не решается повторять его.
Она совершенно точно не думает об этом сейчас.
Она бросает взгляд вниз — хватка Шепард ослабла настолько, что позволяет это — и видит не глаза, но склоненную темную голову, взгляд, устремленный так пристально на самые сокровенные ее части тела, что она могла бы поклясться — она чувствует этот взгляд. Но теперь Миранда даже не дергается: она лежит неподвижно, в оцепенении, в отчаянном желании — когда ее горло сжимают крепче и ее взгляд сам собой устремляется в темные углы каюты Шепард.
Шепард не ныряет вниз — никогда не делает этого, никогда с тех пор, как те части ее, что были беспокойными и вольными, сменились чем-то, больше всего похожим на взведенные пружины. Она неизменно осторожна в подходе, даже сейчас: и Миранда ощущает каждый ее выдох, долгий и размеренный; напоминание о том, что идол, склонившийся между ее ног, всё еще жив, пусть даже частично.
Первое прикосновение не изменяет своим предшественникам: нежное, каким никогда не бывают слова Шепард, и взгляд ее становится резкими и жестким, пока в нем не остается ничего, кроме темноты. Миранда инстинктивно вздрагивает — как делает всегда, словно не ожидает этого, — но Шепард разрешает ей эту ошибку, как будто она не способна породить хаос между ними.
Когда-то в это мгновение Миранда могла бы сказать — я люблю тебя, шептать сладкие нежности, превращающие их обеих в сироп. Без тебя я — но теперь вместо этого она поглощена молчанием, отсчитывая суматошные удары сердца, словно это может спасти ее.
Шепард целует ее там, где она влажнее утренней росы, и продолжает, размыкая губы и пуская в дело кончик языка. Он проходится по ее щели, как по проторенному пути — вверх, отыскивая место, где ее плоть изнывает от напряжения, раскрасневшаяся и набухшая, ожидающая этих трепещущих прикосновений.
— Аах, — выдыхает Миранда, не в силах молчать — и Шепард на мгновение останавливается, но затем склоняется ниже и погружается глубже, выводит узоры, заставляя Миранду дрожать и комкать в кулаках простынь под собой. Пальцы Шепард сжимаются крепче — предупреждением — и Миранда забывает, как дышать, силясь шевельнуться — прежде чем растекается беспомощной сладостью под ласками Шепард, под языком, выписывающим медленные круги, заставляя ее неуверенно втягивать воздух.
— Ах, — вырывается у нее снова — как будто она имеет право на этот вздох, как будто пользуется дозволением Шепард.
Ее бедра раздвигаются шире, колени приподнимаются, но Шепард не останавливается, чтобы упрекнуть ее — только скользит языком ниже, глубоко погружая его — точно вонзает клинок — туда, где она так жаждет ее.
Сколько бы они ни делали это, она всё еще не может научиться сдерживаться: демонстрировать Шепард стойкость, когда вместо этого она принимает поражение, поглощенная чем-то столь мимолетным, как удовольствие. У нее кружится голова, когда Шепард дополняет неторопливые движения языка чем-то пошире — втискивает длинный палец свободной руки со скользящей легкостью, дает Миранде время привыкнуть и двигает им, размеренно и медленно, так медленно.
О боже, боже — думает Миранда, но не решается выговорить это вслух, и рот Шепард сдвигается туда, где она едва ли не пульсирует от отчаянного желания, вновь выводя узоры и вжимаясь чуткими пальцами, сдвигая их выше и — совершенно невыносимо не шевелиться под этими ласками.
И это продолжается и продолжается: Миранда вцепляется в простыни вспотевшими от усилий руками, но ее тело остается раскрытым и напряженным там, где к нему прикасаются; ее колени широко разведены, плечи резко вздрагивают. Шепард двигает языком с отработанной уверенностью, два ее пальца выгибаются внутри, заставляя ее истекать влагой, делая движения шелковисто-скользкими. Они хранят молчание, кроме тех мгновений, когда Шепард чуть ослабляет нажим — и тогда в голосе Миранды прорывается всё, что она дает ей сейчас, и всё, что чудовище над ней отнимает у нее, трагедия, рассыпающаяся на короткие вздохи, точно осколки света.
Финал приближается стремительно, хотя ей не нужно говорить об этом: они следуют расписанию, сценарию того, что Шепард может сделать с ней в эти безмолвные растянутые минуты. Ее бедра напрягаются в попытках сохранить неподвижность — и голова поворачивается, чтобы уткнуться в подушку под ней, и в ее горле пустота вместо просьб, которые были бы там прежде.
— О, — коротко вырывается у нее, и язык Шепард выписывает симфонии там, где она чувствительна так, что готова взорваться — и привычные пальцы вонзаются в нее, отыскивая места, которые заставили бы ее молиться, будь ей позволено говорить.
Но речь не позволена ей — и не будет позволена — и оргазм зарождается внизу живота и стискивает всё ее тело, точно сжимающийся кулак Шепард; ее спина выгибается, приподнимаясь над простынями, промокшими от пота и затянутого возбуждения.
— Аах, — выдыхает она, и содрогается от силы наслаждения; пальцы внутри нее пульсируют, точно выбивая барабанную дробь, и она падает на постель, всё еще вздрагивая.
Шепард позволяет ей насладиться секундами после, медленно скользя пальцами наружу и внутрь, пронизывая ее тело судорогами удовольствия — словно она держится за оголенный провод, чувствуя биение электричества глубоко внури. Когда она убирает руку, Миранда хочет поймать ее, перехватить запястье Шепард и вжать ее пальцы глубже внутрь, туда, где они должны быть: но она не делает этого, и взамен бессильно лежит, мучительно пытаясь отдышаться, успокоить поднимающуюся и опускающуюся, точно океанские волны, грудь.
Мгновение тянется, поглощенное молчанием, слишком тяжелое, чтобы оборваться. Миранда смотрит на Шепард, но та не смотрит в ответ: возвращается в прежнюю позу, устроившись на краю, устремив взгляд куда-то в угол, точно видит там нечто незримое Миранде.
Это всегда сейчас...
— Шепард, — говорит она, тихим низким голосом, удивляясь сама его хрупкости, и — как всегда — ей так хочется увидеть, как коммандер вздрогнет от чего-то, похожего на узнавание, но каждый раз она не шевелится; и равновесие между ними разбивается, как стекло, и Шепард поднимается плавным текучим движением.
Она не оборачивается — ни разу: никогда не оборачивалась, и Миранда боится размышлять, как долго это длится. Ей не нужно поправлять одежду — ее форма остается без единой складки, и даже волосы не растрепались, только курчавяся завитками у основания шеи.
Каждый раз Миранда уязвлена тем, как она может разлететься на части, но Шепард остается невозмутимой.
Миранда не смотрит ей вслед — слышит знакомые шаги обутых в тяжелые ботинки ног, механические звуки «Нормандии», позволяющей Шепард сбежать от женщины, которая ничего не хотела бы сильнее, чем удержать ее. Миранда достаточно смотрела вслед коммандеру, когда та уходила — столько, что хватит на целую жизнь, переживала это в снах и наяву.
Вместо этого она отворачивается; утыкается носом в белые подушки, в постель, на которой коммандер спала и в которой Миранда не может остаться; и вместо запаха Шепард она чувствует пыль, и металл, и ржавый привкус крови — запах кого-то, незнакомого ей настолько, что она могла бы притвориться, будто ошиблась и оказалась в чужой каюте.

@темы: перевожу слова через дорогу, embrace eternity

---

ФБ - Масс Эффект, тексты раз

Название: СУЗИ идет на свидание
Оригинал: Sex and the Citadel, sqbr; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 2 412 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Джефф "Джокер" Моро / СУЗИ
Категория: гет
Жанр: флафф, юмор
Рейтинг: G - PG-13
Краткое содержание: СУЗИ решила принарядиться и отправляется на шоппинг по магазинам Цитадели.
Примечания/Предупреждения: технофилия как всегда

В том, что его девушка постоянно ходит без одежды, были как преимущества, так и недостатки.
Преимущества: голая девушка! Постоянно! Даже когда он работал! Однозначно, это всё еще ему не надоело.
Недостатки: голая девушка, постоянно, даже когда он работал. Он всё еще не привык не отвлекаться на это. Проблема была в том, что, случись ему в чем-нибудь налажать, дело не закончилось бы выговором с занесением или угрозой увольнения: если Джефф будет недостаточно внимателен, они все могли запросто умереть.
Так что он, пожалуй, даже обрадовался, когда Шепард начала настаивать, чтобы СУЗИ обзавелась какой-нибудь одеждой — пусть даже сама СУЗИ находила эту концепцию смехотворной.
— Ткань ограничивает мою способность функционировать с максимальной эффективностью, — раздраженно сказала она, ерзая в новом комбинезоне, точно ребенок, надевший первый в жизни официальный костюм. — И я не вижу никаких преимуществ. Законы о публичной наготе не применимы к роботам и ВИ, а обтягивающая ткань этого костюма создает иллюзию первичных и вторичных половых признаков даже сильнее, чем мобильная платформа без одежды.
— Да, с этим не поспорить, — кивнул Джефф.
Не то чтобы он хоть раз жаловался на форму груди СУЗИ — да он ее обожал — но иногда его разум протестовал от того факта, что у нее не было сосков, плюс еще эти дурацкие диагональные полоски... Под одеждой она выглядела как... как грудь под одеждой, оставляя конкретные детали на долю воображения зрителя. А с воображением у Джеффа всегда всё было более чем в порядке.
Повернувшись к нему (что, кстати, неизменно было приятно — на самом-то деле ей не нужно было использовать глаза, когда в ее распоряжении были все камеры «Нормандии»), СУЗИ спросила:
— Ты предпочитаешь видеть меня такой, Джефф? У меня сложилось впечатление, что обычно люди предпочитают, когда их сексуальные партнеры носят меньше одежды, а не больше.
— Честно сказать, не знаю насчет предпочтений, — сказал он. — Мне совершенно точно нравится видеть тебя обнаженной — во всяком случае, время от времени. Но, знаешь, немного разнообразия ведь не помешает? И в этом комбинезоне ты выглядишь... по-другому. Не знаю. Сложно объяснить.
СУЗИ замолчала и сделала задумчивое лицо — опасный признак. Такое лицо приводило к сложным вопросам насчет этики генетического скрининга и экспериментов с его чувствительностью к боли.
Так что, надо признать, он был благодарен, что на сей раз всё закончилось всего-навсего походом по магазинам.
С точки зрения закона СУЗИ не была личностью, и, таким образом, не имела права на собственность или деньги. Ей не платили жалование и она не требовала средств на содержание — не считая апгрейдов и техосмотров «Нормандии», но это были стандартные процедуры. Не то чтобы Шепард намеревалась относиться к ней как к рабыне, просто отсутствующая у СУЗИ возможность приобщиться к радостям капиталистической экономики пока что как-то не выходила на первый план.
До тех пор, пока она не решила принарядиться.
— Да, конечно, я могу выделить тебе немного денег, — сказала Шепард. — Вообще, мы давно уже должны бы платить тебе, да? Извини, пожалуйста. Хм... Я никак не могу вписать тебя в официальную ведомость, но я уверена, мы что-нибудь придумаем.
— Люди используют ВИ, чтобы те делали покупки вместо них, — предложила Трейнор. — Почему бы нам не создать счет... ну, скажем, для технических нужд ВИ, и дать СУЗИ доступ?
— Гениальная хитрость, Трейнор, — сказала Шепард.
— Я стараюсь, — просияла Трейнор.
Конечно, оставался еще тот факт, что СУЗИ вообще захотелось наряжаться.
— Слушай, ты совсем не должна прихорашиваться для меня, — сказал Джефф. — Ты и в нормальном своем виде неплохо смотришься. Отлично просто. Почему бы тебе не потратить свои деньги на что-то еще, например... — он напряженно пытался придумать, на что СУЗИ могла в принципе тратить деньги. — Нелегальные азартные игры? Приюты для брошенных котят? Какие-нибудь компьютерные... штуки?
— Нет. Это прекрасно, что ты заботишься о моей автономии, Джефф, но мои мотивации не состоят из одного только желания доставить удовольствие тебе, и я не намерена позволять подобным мотивам доминировать над моими решениями до нездоровой степени. Мне просто пришло в голову, что в изменении моей внешности может быть некоторая польза. Одно из преимуществ этой мобильной платформы — то, что она значительно облегчает коммуникацию с командой «Нормандии». Не все тонкости смысла можно передать с помощью выбора слов и интонации, и теперь, имея в своем распоряжении жесты и мимику, я способна выражать свои мысли гораздо эффективнее. Выбор одежды — еще одна форма выражения, и мне интересно посмотреть, какой эффект разные варианты одежды произведут на поведение окружающих.
— Включая меня.
— Включая тебя, — она лукаво улыбнулась.

* * *

Джефф выругался, пытаясь не позволить своим ногам завернуться в крендель.
— Видишь, на какие жертвы я иду ради тебя? — спросил он.
— Тебе не нужно было меня сопровождать, — ответила СУЗИ. — Я ценю твое мнение, но я осознаю неудобства, которые создает твоя ограниченная подвижность.
— Нет, всё нормально. Я просто ворчу. Как только сенсоры на этих дурацких автоматических подпорках откалибруются, проблем не будет. И потом, ну как я мог пропустить твой налет на магазины Цитадели? Это должно быть весело.
Ортезы, честно говоря, были тем еще геморроем. А люди еще спрашивали, почему он их не использовал, когда нужно было концентрироваться на пилотировании.
Как только судороги в ногах улеглись до легкой дрожи, Джефф встал и подал руку СУЗИ.
— Так, и что мы покупаем сегодня? Серебристые комбинезоны? Ремни для бондажа?
— Цель в том, чтобы соответствовать человеческим стандартам в одежде, Джефф. А не ломать их.
— С тобой никакого веселья, ну как обычно, — вздохнул он. — Ладно, тогда какие конкретно человеческие стандарты нам нужны? Сексуальный деловой стиль? Сексуальный кэжуал? Сексуальное... секси?
— Всё вышеупомянутое. Хотя и я не планирую всегда подчеркивать свою сексуальную привлекательность выбором одежды, в некоторых контекстах я обнаружила, что провокативная природа моего неодетого облика приносит неудобства.
— Стоп, тебя что, уже кто-то беспокоил? — Джефф вообще-то не страдал ревностью, тем более, когда речь шла о СУЗИ, но ему не нравилась мысль о том, что к ней могут приставать. — Я знаю, что ты можешь за себя постоять, но если тебе надо будет набить кому-нибудь лицо, это мы устроим. У Шепард знаешь какой удар с правой.
— Пока что не происходило ничего такого, с чем я не могу справиться самостоятельно. Но я весьма продуктивно побеседовала с мисс Аллерс о невербальной коммуникации и пришла к выводу, что в некоторых контекстах объективация моей внешности приводит к тому, что мое мнение не принимается в расчет. Мне это не нравится. И, поскольку пока что я не обладаю ресурсами для демонтажа патриархата, ведущих к подобной объективации, в настоящее время я считаю разумным расширить свои способы самовыражения.
Он рассмелся:
— Пока что?
— Если нам удастся победить Жнецов, мне понадобится хобби, — заметила СУЗИ. — Хотя не исключаю, что проще будет изменить внешний вид этой платформы на нечто менее стереотипно-женственное. Возможно, мне стоит взять за образец элкоров: их вид не обладает внешними признаками полового диморфизма, и, к тому же, эта форма весьма стабильна при высокой гравитации.
Джефф несколько раз моргнул.
— Знаешь, СУЗИ... Я, конечно, всё равно буду тебя любить, даже если ты станешь элкором, но боюсь, что в таком случае я куда меньше буду думать о сексе.
— Это была шутка, Джефф, — улыбнулась она. — Но твоя верность заслуживает восхищения.
— Эй, я любил тебя, когда ты была голографическим шариком, даже если тогда мне было стремно в этом признаться. У элкоров хотя бы есть тело.
— А также весьма интересная репродуктивная система. Если бы я решила смоделировать себя в форме элкора, я...
— Так, давай ты не будешь заканчивать это предложение. Я не хочу представлять тебя элкором ни одной лишней секунды. Пошли, что ли, на туфли посмотрим.

* * *

Джефф втайне волновался, что заскучает в походе по магазинам, но оказалось, что в мире есть много гораздо менее интересных занятий, чем наблюдать за тем, как СУЗИ примеряет одежду.
Для начала она была неистощимо любопытна. В первом же магазине, куда они зашли, она провела некоторое время, просто экспериментируя с застежками на куртках и в итоге совершенно замучив бедного продавца детальными вопросами о коэффициенте сцепления в разных видах застежек-липучек.
А еще — сколько удовольствия она получала, пытаясь оценить, какой эффект производят на него разные наряды. Он, конечно, не был настолько дураком, чтобы врать, когда она спрашивала «А это меня не полнит?» (Понятное дело, заставить ее выглядеть полной было просто никак невозможно, но зато ей удалось подобрать пару сочетаний одежды, в которых она смотрелась неуклюже и старомодно, и еще несколько, придающих ей вид профессиональный, но скучный).
Но всё это было до того, как она осознала концепцию оружия скрытого ношения. В итоге ему пришлось оттаскивать СУЗИ за руку от витрины с метательными ножами, пока владелец магазина не начал задавать слишком много неудобных вопросов.
Что же до его собственных предпочтений — больше всего Джеффу понравился салон нижнего белья. Продавцы наверняка приняли его за какого-нибудь чокнутого извращенца, решившего попримерять корсеты на свою вспомогательную платформу, но, честно говоря, это были их проблемы. Кружева и оборочки поверх резких линий и гладких блестящих поверхностей смотрелись на СУЗИ довольно глупо, но зато она подыскала черный атласный комплект с поясом, который выглядел просто фантастически.
— Не могу дождаться, когда ты наденешь на себя это, а потом снимешь, — сказал он, понизив голос, когда они вышли из магазина.
— Я тоже, — ответила СУЗИ. — Избавление от одежды — распространенный элемент в сексуальных актах между органиками. Это будет интересным опытом для обеих сторон.
— Да, это точно, — хмыкнул Джефф. — Я обычно прихожу на наши свидания в одежде. Может, мне тоже для тебя принарядиться? Хотя я не уверен, что тут найдется мой размер... да и, боюсь, при попытке надеть корсет я сломаю пару ребер...
СУЗИ задумалась над вопросом. Она что, всерьез собиралась попросить его надеть женское белье? А, ладно, он всё равно уже встречается с машиной, всякие там общепринятые представления о сексуальности он уже давно выкинул в шлюз.
— Я не убеждена, что именно такое сочетание обогатит опыт для кого-либо из нас, — наконец произнесла она. — Но я обдумывала различные способы, с помощью которых твоя одежда передает сообщения — как окружающим, так и тебе самому. И у меня есть просьба.
— Что угодно, — сказал он, но тут же вспомнил, с кем разговаривает. — Ну, не совсем что угодно. Но почти. В пределах разумного.
СУЗИ улыбнулась.

* * *

Потребовались некоторые ухищрения, чтобы скроить костюм, который достаточно хорошо бы сидел, учитывая его вечно ссутуленную позу, и при этом оставался бы удобным. Портниха потратила немало времени, бормоча себе под нос про какую-то «классическую» книгу двадцатого века с явно выдуманным именем автора, которую она читала, но надо было признать — результат удался. Он чувствовал себя едва ли не щеголем; это было куда лучше, чем форма Альянса или кое-как перешитые костюмы, которые он надевал на официальные приемы и чужие свадьбы. СУЗИ была права: одежда посылала сообщения как ему самому, так и окружающим.
Джефф попытался угадать, что наденет она. Она настаивала, что это должен быть сюрприз, и предложила встретиться где-нибудь за пределами «Нормандии». У него сложилось впечатление, что СУЗИ снова поговорила с Шепард — все эти планы прямо-таки отсвечивали страстью Шепард к эффектным постановкам. Не то чтобы он возражал, впрочем.
В текущих обстоятельствах «за пределами "Нормандии"» означало Цитадель — ну, если не намереваться провести романтический вечер, убегая от гигантских лазеров и зомби-кроганов. Но Цитадель была очень даже неплохим местом для свидания. Огни жилых кварталов живописно светились над головой, и повсюду было ощущение надежды — несмотря на боль и страх, с которыми всем здесь пришлось столкнуться. Джефф только успел задуматься, что, возможно, ему стоило бы захватить для СУЗИ какие-нибудь цветы (или она сочла бы букет бесполезным биологическим материалом?), когда она наконец появилась.
Красное платье выделялось ярким пятном на фоне холодных серых улиц Цитадели и теплого серебристого блеска кожи СУЗИ. На ней были туфли на каблуках — тонкие красные ремешки соблазнительно обвивали ноги — и она подобрала волосы в небрежный узел, так что несколько прядей черных волос (или материала, похожего на волосы) мягко колыхались вокруг ее лица от легкого искусственного ветерка.
— Ты выглядишь просто прекрасно, — сказал он.
— Спасибо, — ответила СУЗИ. — Ты тоже.
Она подошла ближе и он взял ее за руку, поднимаясь и позволяя себе опереться на скрытую силу ее тела. Ткань платья была мягкой и шелковистой, и было странно касаться СУЗИ через что-то, прикрывающее ее кожу — странно, но вовсе не неприятно. Джефф коснулся ее лица и отвел в сторону прядь волос.
— Я думал, ты предпочитаешь носить эту штуку в виде шлема, — сказал он.
— Как правило. Но есть и другие способы применения.
— Угу, — сказал Джефф. Способность придумывать умные реплики у него на сегодня закончилась. Он наклонился ближе и поцеловал ее. СУЗИ ответила на поцелуй с энтузиазмом, и на какое-то время вселенная отодвинулась назад — пока он не услышал чьи-то громкие раздраженные замечания про людей, которые используют секс-игрушки на публике.
Джефф откашлялся.
— Ну, так... — начал он. — Я бы пригласил тебя в ресторан и потанцевать, но ты не ешь, а я не танцую. Думаю, мы можем посидеть и поговорить?
— Мы можем, — сказала СУЗИ. — Но я позволила себе арендовать частный шаттл. Я решила, что будет интересно подняться в космос и посмотреть на звезды.
— А... на этом шаттле есть кровать?
— Да, Джефф, — ответила она с теплой улыбкой.
— СУЗИ, — серьезно произнес он, — ты — лучшая девушка во всей вселенной.
— В таком случае, надеюсь, ты не возражаешь, что я заплатила за шаттл с твоего личного счета. Я потратила все выделенные мне средства на одежду и оружие. Ты часто говорил, что у тебя сэкономлено столько денег, что ты не знаешь, что с ними делать.
Джефф секунду смотрел на нее, а потом рассмеялся:
— Ну, как минимум, теперь мне не надо придумывать для тебя ответный подарок.
Он поцеловал ее руку, и они отправились к звездам.


Название: Убийца
Оригинал: the assassin, get_ruined_again; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 205 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Тейн Криос
Категория: джен
Жанр: AU
Рейтинг: G
Краткое содержание: Тейн делает иной выбор.

Боевой сон как обезболивающее: ему снится аустенитная сталь, прижатый к щеке приклад винтовки, охотничьи ножи в его сапогах, в рукавах, в руках (Амонкира да славится). Его тело парит в пустоте, и он не чувствует разницы. Каждое слово на вкус — как приторно-сладкая чистящая жидкость и оружейная смазка, когда он вычищает угольный нагар из дула, медную накипь в стволе, соль, забивающую пружины и затворы. Ничто не кажется настоящим. Когда его тело просыпается, его руки продолжают работу.
Уход за оружием. Снова и снова. На Кахье всё ржавеет.
(Настанет день, когда он будет очищен: Калахира разделит его на составляющие части, снимет с него соль Кахье и сонную пелену. До тех пор он — механизм, взведенная пружина. Его душа не владеет тем, что делают его руки.)
Он молится. Разминает занемевшие пальцы, заржавевшие суставы. Вспоминает праздничные пряности — жареное мясо, мятный чай, дымку храмовых благовоний. Его добыча застыла в прицеле, и алая точка лазерного указателя пляшет на изгибе ее черепа, незамеченная никем.
Там женщина — она не спит, и взгляд ее обжигает его, точно клеймо — она встает между ним и его добычей, огненная и яростная, подобно Арашу (прости меня), но слишком поздно.
Не Тейн спускает курок, но курок спущен.


И рейтингодрабблы сюда же, чтобы не плодить посты.
Про Тали мы догнались придумали совместно с  Grey Kite aka R.L., и писали тоже совместно.

Название: Особенности эволюции
Пейринг/Персонажи: м!Шепард / Тали'Зора
Категория: гет
Жанр: юмор, романтика, флафф
Рейтинг: R (PG-13+kink)
Краткое содержание: Даже подготовившись к первой романтической ночи со всем старанием, невозможно уберечься от сюрпризов целиком. Особенно если речь идет о такой загадочной расе, как квариане.
Примечание/Предупреждения: ксенофилия, спекуляции на тему эволюции квариан,

спойлер

пушистая Тали

К романтической ночи с Тали — когда они оба, наконец, на это решились — Шепард готовился очень тщательно. Дезинфекция, герметизация каюты, стерилизация... Сама Тали волновалась на этот счет куда меньше. Но Шепард был очень ответственным. Всегда.
Эротично раздеть девушку не вышло — застежки кварианского скафандра оказались непостижимы человеческим разумом, так что Тали пришлось справляться с ними самой, попросив Шепарда отвернуться. Похоже, она все еще смущалась. Это было так трогательно.
Дождавшись, пока шорохи и возня за спиной затихнут, он обернулся — да так и замер. С носком в руке (второй носок оставался на нем, от прочей же одежды Шепард как раз успел избавиться).
Некоторые детали внешности квариан были... очень неожиданными.
Нет, конечно, он иногда называл Тали «пушистой лапочкой» (и как только еще не называл) — но чтобы она оказалась пушистой буквально? К такому жизнь его не готовила.
Тали, присев на край кровати, выжидающе на него смотрела. Моргнула пару раз.
— Шепард? Со мной что-то не так?
— Нет-нет, ты очень... э-э... очень. Симпатичная.
Короткая светлая шерстка с фиолетовым отливом, пожалуй, даже добавляла ей привлекательности. Местами шерстка росла реже, а на лице была совсем коротенькой и почти незаметной. И совершенно не мешала разглядывать ее фигуру — а фигура была... облегающему скафандру было что облегать, в общем. Особенно бедра. И грудь. Да что там, Тали была прекрасна.
Правда, из-под шерстки практически не видно было того, что полагалось бы видеть, кхм, внизу. И это немного сбивало с толку. Не то чтобы Шепард ожидал там каких-то особенных сюрпризов — кварианцы все-таки были обычной двуполой расой, хотя бы этот вопрос он сумел выяснить в экстранете, — но все равно.
— Просто ты, ну, пушистая, — брякнул Шепард, надеясь, что Тали не обидится. А заодно надеясь, что это хотя бы немного замаскирует его несколько, эм-м, упавший боевой дух.
А еще глаза у нее оказалась большие и, натурально, светящиеся. Никакая это была не оптика шлема, как он раньше думал. Шепард иногда мечтал, чтобы глаза любимой девушки светились, когда она будет смотреть на него — но как-то иначе это представлял...
Собственно, глазами-то она и смотрела. Выразительно.
— И всего-то? — Тали приподняла брови — кажется, в этом аспекте ее мимика совпадала с человеческой. — Тебя это так удивляет?
— Слушай, ну я понятия не имел, как выглядят квариане...
— Особенности эволюции, — уши Тали шевельнулись вверх-вниз. Заостренные и широкие, кстати, уши, и как только они компактно умещались под шлемом. — Видишь ли, наши далекие предки произошли от мелких древесных зверьков. С преимущественно ночным образом жизни. Поэтому — глаза, уши... и эта, как ты сказал? Пушистость?
— Очень милая пушистость! — поспешил оправдаться Шепард. Осознав вдруг, что стоит посреди каюты как дурак, он присел на кровать рядом с кварианкой. — А... потрогать можно? — он неуверенно протянул руку.
— И ты еще спрашиваешь, — фыркнула Тали. Лицо ее от этого стало еще больше походить на кошачью мордочку; Шепард даже разглядел теперь вибриссы — тонкие, едва заметные и, похоже, слегка атрофировавшиеся от постоянного пребывания под шлемом. — Для чего, по-твоему, я сюда пришла?
На ощупь шерстка была мягкой. И приятной. И Тали, кажется, нравилось... Шепард приобнял ее уже уверенней, продолжая гладить по уютным изгибам спины и полным пушистым бедрам — уже не только с внешней, но и с внутренней стороны. Отмечая всякие мелочи — полосу более темного оттенка вдоль хребта, расходящиеся от нее в стороны полосочки, складывающиеся в изящный узор. Щекотка плотных шерстинок, которую он чувствовал кожей, была ощущением, что ни говори, незнакомым — но вовсе не отталкивающим или вызывающим смех.
Тали обхватила его руками за плечи и прижалась решительным поцелуем к губам — трепещущее касание вибрисс отправило по нервам волну совершенно недвусмысленной дрожи. Шепард удовлетворенно почувствовал, что боевой дух вновь воспрял — даже крепче, чем раньше.
«Теперь главное, — поймал Шепард неожиданную мысль, осторожно укладывая Тали на постель, — не проболтаться Джокеру. А то вся галактика будет в курсе, что коммандер — фурриёб...»


Название: Сложности общественных помещений
Размер: драббл, 203 слова
Пейринг/Персонажи: фем!Шепард / Эшли Уильямс
Категория: фемслэш
Жанр: зарисовка
Рейтинг: R (PG-13+kink)
Примечание/Предупреждения: established relationship, разговоры о сексе в публичном месте

— Все-таки есть, есть в нарушении субординации один существенный плюс, — Эшли растянулась на постели, глядя в потолок.
— Это который же? — лениво поинтересовалась лежащая рядом Шепард, не поворачивая головы.
— Каюта. Собственная капитанская каюта. Это же прямо роскошь. Потому что, например, если ты хоть раз пробовала трахаться в общей солдатской душевой...
— Потому что на кораблях других подходящих мест тупо нет, да и на базе хрен уединишься!
— А, у тебя тоже травматические воспоминания? — понимающе хмыкнула Эшли.
— Еще какие травматические. — Шепард даже привстала, чтобы экспрессивно ударить кулаком в ладонь. — ВКС Альянса — источник незабываемых, сука, впечатлений.
— Стоишь на коленках на этой чертовой решетке, с лицом между чьих-нибудь ног, и напряженно вслушиваешься — не припрется ли какой-нибудь, мать их так, внезапный любитель чистоты...
— Или спиной к стене. А она металлическая и холодная. И думаешь больше о том, как бы не поскользнуться и не загреметь нахрен на пол... или на партнершу...
— И поменьше звуков издавать. Потому что звукоизоляция у нас везде — хуй да нихуя.
— Слушай, на меня прямо ностальгия накатила, — вдруг призналась Шепард. — Ну неудобно, да, но ведь как заводило это в свое время.
— Предлагаешь оккупировать общий душ «Нормандии» и предаться разврату? — приподняла брови Эшли.
— Нет уж. Я лучше еще раз трахну тебя прямо здесь. Сама же говоришь — роскошь, нужно пользоваться моментом.

@темы: перевожу слова через дорогу, буквы руками, embrace eternity

---

И заодно флэшмоб-с-книжками, который про семь обложек важных/повлиявших книг, ну вы знаете. Прилетело от товарища  Grey Kite aka R.L. как то копье, которое приходит в голову (=

день 1
Зайду с козырей (=. Разумеется, Сильмариллион.

Обложечка в моем теперешнем (потрепанном и местами погрызенном) издании вот такая, только у меня она еще и оторвалась (=
Толкином вообще меня ушибло лет в восемь, но тогда это были еще только Хббт и ВК, и то сперва приходилось собирать разрозненными томами в разных переводах (времена были тяжелые, выживали как могли). Про существование какой-то еще книги с древними легендами, вот теми самыми, которые коротенько так пересказывались в приложениях, я мог только смутно догадываться (с информацией было напряжно, говорю же, девяностые, тяжелые времена). Потом мне купили какую-то "Энциклопедию мира Толкина", информации прибавилось, и в голове слегка прояснилось. А потом, где-то лет в 11-12, я дорос до того, что меня брали с собой на книжный рынок (в Змиеве купить книги было просто тупо негде, надо было ехать в Харьков), и там-то я в первую же поездку цапнул вожделенный Сильм. И меня закономерно поплющило (=
Потом лет десять всё это оставалось в фоновом режиме, а потом приключился рецидив. С перечитыванием в оригинале, закапыванием в черновики, глюками во весь рост и прочими радостями толкиниста-неофита. Фандом, опять же, краешком понадкусил. С тех пор глюки приутихли, но всё равно не отпускает.
В общем, где бы я был без Арды. Довольно большой кусок внутреннего мира уходит корнями именно туда, ну, тут половина (а то и больше) это читающих знает, как оно бывает. Словами вот только это хреновато формулируется (=

По условиях флэшмоба надо бы передать его дальше, но не буду ни в кого тыцать. Кто захочет — забирайте (=

@темы: записки литературоеда, флэшмоб, он же движняк

---

ФБ - JRRT-team, тексты раз

Название: Ешь землю, рой глубоко
Оригинал: eat earth, dig deep, kimaracretak; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 670 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Мерри Брендибак, Пиппин Тук, Том Бомбадил, Золотинка, Дядька-Ива
Категория: джен
Жанр: зарисовка, хоррор
Рейтинг: G—PG-13
Краткое содержание: Мерри знает очень много про Старый Лес. Мерри очень молод. Лес скучает по временам, когда он был так молод.
Примечания/Предупреждения: подразумевается смерть персонажа

Сначала Пиппину кажется смешным, что у Мерри в волосах вечно путаются листья.
— Послушай, — говорит он, выбирая кусочки зелени из рыжих кудрей, — послушай, ты что же, ходил в приключения без меня?
Сначала Мерри смеется.
— Да, Пип, я был за оградой, гулял по бродячим тропинкам и разговаривал с деревьями.
Это звучит настолько невероятно, что Пиппин даже и не думает ему верить, даже не думает об этих шутках, когда Мерри пропадает надолго, и всё дольше с каждым разом. В конце концов, Мерри старше него. У Мерри есть важные дела.
Мерри так никогда и не сможет сказать, почему он не признался Пиппину, что все эти истории — правда. Конечно, он не раз думал, что было бы неплохо иметь рядом спутника, с которым можно вместе смеяться на лесных тропинках, кого-то, кто сможет заверить его, что с ним всё в порядке, что деревья просто недружелюбные, не опасные, что тропинка на самом деле вот здесь, никуда не делась. Пиппин не отказался бы от приключения. И лес тоже не отказался бы его встретить.
Но эти мысли приходят к нему только в лесу, и когда он снова видит солнечный свет, он не уверен, что эти мысли действительно принадлежали ему. Он возвращается в лес — один, снова и снова, и постепенно забывает, что не должен этого делать.
В эти дни волосы Мерри шевелятся, даже когда нет ветра. В эти дни он становится тихим, задумчивым, неподвижным. В его волосах появляется еще больше листьев, и Пиппин больше не смеется над этим.
Мерри снится наводнение, снятся воды Брендивина, выходящие из берегов, чтобы смыть его прочь. Он просыпается на полу, вжавшись в землю, давясь криком. После третьего кошмара он стоит на краю леса — впервые после наступления темноты. В шепоте деревьев — то тише, то громче — слышится песня, и он снова вспоминает, как дышать.

*
Шир кажется слишком ярким теперь, его поля — неправильного оттенка зеленого. Мерри замечает краем глаза странные блики, но они всегда оказываются чем-то совершенно обычным: овца, Рози Коттон, межевой знак. Его пробирает дрожь. Он привык ожидать мерцающее, ждущее неназываемое нечто. Тени хотят получить его. Он уходит искать.
У песни в лесу есть слова — эй, дол, мерри дол. Его зовут, знают его имя, и он следует за песней глубже в лес, чем заходил когда-либо прежде. Голубое и желтое мелькает среди ветвей, между стволами, всегда на шаг впереди в конце тропинки; и Мерри идет следом, напевая себе под нос.
Он находит спутника в своих блужданиях — веселого, переменчивого и старого, ровесника леса, а может, и еще старше. Но этот спутник даже лучше, чем Пиппин, ведь Пиппин не знает старый лес так, как он. Том Бомбадил, поет его спутник, он понимает.
Лес говорит с Мерри. Он не может ответить, едва ли может понять, но он теперь лучше слышит деревья, чем своих друзей-хоббитов. Даже Пиппин тревожится, тревожится настолько, что следует за ним за ограду — но никогда дальше границы леса.
Мерри не возражает. Мерри встречает женщину, с чьих волос капает вода Ветлинки и чье мокрое платье не колеблется на ветру.
— Лес хочет тебя, — хитро говорит она. — Приходи лучше в реку, ко мне. Золотинка, Дочь Реки, позаботится о тебе.
Мерри вспоминает сны о наводнении и убегает глубже в лес.
Он укрывается в корнях ивы и видит, как Золотинка выслеживает его, укрывается за ниспадающими ветвями и слышит, как поет Том Бомбадил. Он слышит другую песню — песню ивы, что звучит контрапунктом к голосу Тома Бомбадила. Вдвоем они оттесняют Мерри к стволу и дальше, дальше назад.
Мерри спит, когда Дядька-Ива забирает его, и Том Бомбадил песней заставляет трещину закрыться. Он никогда не узнает, почему он был избран. Он никогда не узнает ничего, кроме благодарности.
Мерри всё еще снится, как он тонет, но внутри дерева, в безопасности, он не кричит.


Название: затонувшие мечи
Оригинал: sunken swords, gogollescent; запрос на перевод отправлен
Размер: мини, 1735 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Эовин, Галадриэль
Жанр: зарисовка и очень странное
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Две девы в ночи у кургана, танец и разговор.
Примечание: постканон "Властелина колец"

У королевских курганов танцевала эльфийка — в одиночестве. Под ее босыми ногами не склонялась трава, и в свете фонарей и высоких факелов ее летящие по ветру волосы мерцали золотом и темным янтарем.
Эовин оставила пиршественный зал, намереваясь присоединиться к простому народу Эдораса, собравшимся вокруг огней и костров на холме. Фарамир был где-то там, рассыпая благодарности старухам. Она слышала грубые голоса, выводящие песню.
Но эльфийке, казалось, вовсе не нужна была ее музыка. Галадриэль двигалась со строгим изяществом, быстрее и мимолетнее, чем ритм барабанов — опережая даже скрытые звуки, таящиеся в темноте, точно бархатистые острия оленьих рогов. Она подняла руку; мир вздрогнул. Эовин застыла, словно выброшенная на берег.

Когда-то она боялась узнать, что дом Эорла низок и недостоин. Она успела увидеть долгое неправедное правление, за которым стояла похоть и сила оружия; и их музыка, думала она, была пьяным пением разбойника, наслаждающегося грабежом.
Этот страх вернулся, когда она услышала вести от герольда Гондора — что король, и королева, и народ отца королевы прибудут по западной дороге, сопровождая тело Теодена. Столько благородных гостей, и Арагорн даже не высочайший из них? До войны Эовин никогда не думала и не мечтала об эльфах — она стремилась к смерти, что была прямо перед ней, как низко висящий плод, и не поднималась выше, чем могла дотянуться ее рука, — но она знала достаточно, чтобы понимать, насколько они горды. Величайшие из владык Средиземья, что еще оставались на этих берегах. И хотя она сказала, что станет целительницей и будет любить всё живое, но в первые месяцы после возвращения домой она была занята землей, строительством, деревом и камнем; и потому она видела, как судят ее собственную работу, когда дивный народ заполнил зал.
Но ни один из ее страхов не оправдался. Эльфы сидели на возвышении вместе с королями и кольценосцами, и от их древней славы тяжелел воздух дня, куда бы она ни взглянула: светильники на стенах склонялись к ним, точно подслушивая, и тени бежали прочь у них под ногами. Но всё же ничто — ни пиршественный зал, ни ее брат, ни ее открытое сердце — не умалилось в их присутствии: так лес у подножия горы не умаляется от величия этой горы.
И точно так же она ничуть не терзалась, осознавая красоту Галадриэль. Та была подобна свежему дуновению: северный ветер, пробившийся через бастионы ее крепости. Ветер, посланный другом, чтобы показать бреши в этих бастионах. Он сдул прочь туман и затхлый запах долгого заточения; он говорил, что Эовин не придется угасать в одиночестве.
Думая обо всем этом, она подошла ближе, едва не наступив на черный кубок, окованный бронзой. В траве стояли ряды таких кубков, с водой и вином. Здесь прошли празднующие.
— Ах! — воскликнула Владычица Леса, оборачиваясь. — Я знаю тебя. Твой облик знаком мне, герой Пеленнора!
Эовин поклонилась.
— Герой Пеленнора спит под твоими ногами, — сказала она.
Галадриэль взглянула серьезнее.
— Да, и он тоже, — ответила она и взяла Эовин за руку. — Не нарушила ли я никакого обычая? Надеюсь, что нет. Ваши погребальные курганы прекрасны. Даже мой народ знает не так уж много подобных мест — хотя один зеленый холм и ждет меня за морем.
Не понимая, о чем идет речь, и нахмурившись — в сомнениях ли или в попытке сдержать вдруг подступившие слезы — Эовин легко произнесла:
— Должна признать, когда я увидела тебя, то подумала на мгновение... Мериадок рассказывал мне о курганах умертвий у границы Шира. Я едва не приняла тебя за призрака, но только прекрасного и светлого.
Не успела Эовин договорить, как испугалась, что оскорбила свою собеседницу. Но Галадриэль рассмеялась.
— Долго живущие, медленно увядающие, заключенные в смертных костях? Да, я тоже слышала эти рассказы. Но, смею надеяться, я не столь холодна. — Она стиснула пальцы Эовин, и ее прикосновение было точно жаркое дыхание лета. — Не станцуешь ли со мной?
— Но как могу я...
— Ты ведь победительница, — сказала Галадриэль, увлекая ее за собой в простые шаги танца. — Таков обычай.
Эовин повторила шаги, подстраиваясь под ритм. Галадриэль вела в этом танце; вперед и назад, у подножия кургана Теодена, легким челноком скользя по невидимым натянутым струнам. Сплетая руки с живой историей, она не утратила своей сути — но напротив, здесь, заключенная в грубую броню бедер и ребер, дух ее воспарял ввысь.
— Если будет позволено, я предположу еще кое-что? — сказала Галадриэль, возможно, в ответ на ее мысли. — Ты ведь знаешь, что есть еще одна причина, по которой я позвала тебя. Я вижу знакомую тень на твоем лице — это лицо женщины, недавно противостоявшей искушению.
— Если это было искушение, то я не прошла испытания, — ответила Эовин с улыбкой.
Она не прошла его дважды, с Фарамиром — всего лишь за время между его появлением и церемонией. Что сказал Арагорн там, на пиру? «Сердце мое ликует, видя тебя счастливой». Да: несомненно. Она наконец поверила,что вихрь отчаяния и гордости может утихнуть со временем, стать чем-то цельным. В вечерних тенях таилось обещание покоя — счастье, похожее на лазурные плитки в чаше белого фонтана, прекрасные, когда опадала вся пена. Но чаще всего она была слишком занята, чтобы думать о своем настроении, наполовину поглощенная временем.
— Это не так, — сказала Галадриэль. — Я встречалась с искушениями и знаю их. И я уверена в том, о чем говорю, — она смотрела Эовин в глаза. — Хотя и не знаю, различила бы ты приманку.
— Наврядли, — согласилась Эовин; и в самом деле, что могла желать женщина теперь, в четвертую эпоху?
Ясные глаза блеснули.
— Но всё же я думаю, что ты должна понимать это — хотя бы отчасти. Ибо я хотела быть королевой.
Эовин сбилась с шага. Галадриэль отпустила ее. Она чувствовала ускользающее тепло и стыд, от которого становилось еще жарче.
— Я не желала ничьей короны.
— Не сомневаюсь. Ты красива, сильна и столь невероятно юна — к чему тебе стремиться к власти? — на лице Владычицы блеснула улыбка, белая и узкая, точно клинок. — Власти над многими, во всяком случае. Что до Эстеля...
— Мне не нужна была власть над ним.
Лицо Галадриэль омрачилось, стало отрешенным. Она напомнила вдруг Фарамира, задумчиво глядящего на восток. Так, значит, это Фарамир умел спокойно смотреть в Тень?
— Но тогда что же, если бы ты победила? Стала бы ты следовать за ним, подобно призракам тех, кто предал его предка? Или, будучи живой, в качестве простого солдата, довольствуясь возможностью любить, но не владеть?
— Если бы он позволил...
— Позволил? Но тогда мы уже не говорим об отношениях вассала и сюзерена. Позволь он это, и ты стала бы большим, чем просто еще один рыцать в его блистающей свите. Ты бы заставила его склониться перед тобой.
Эовин вздрогнула, возмущенная. Галадриэль положила ладонь ей на плечо, точно успокаивая.
— Ты полагаешь, что я обманываюсь, — медленно произнесла Эовин. — Что я сама не знаю, чего желала, когда ехала на войну, одевшись мужчиной. Но, госпожа, я вижу в сердце своем, пусть и не с такой высоты, как ты.
— И что же ты видишь?
Она вздохнула, чувствуя свежий запах степных трав и воды.
— Князь Итилиена первым сказал мне об этом — что я любила короля так, как юноша может любить своего командира. Тогда он едва знал меня. Будь я моим братом, я могла бы любить Арагорна спокойно. Но, будучи обманута однажды, я решила расквитаться с потерей: если я женщина, то почему бы не быть женщиной, которая может коснуться его? Даже это казалось лишь справедливым, в сравнении со злой судьбой моего рождения. Дева Рохана, из рода повелителей коней — и, в итоге, не имеющая даже силы поднять щит...
Это была старая, привычная обида. Слова звучали ровно, не находя больше отклика внутри нее.
— И всё же у меня не было бы власти над ним, — сказала Эовин, отпуская последнюю свою надежду; даруя ей чистую смерть под открытым небом. — Ни права силы, ни уз жалости. Разве ты не знаешь своего внука?
Черты лица Галадриэль стали острее — словно бы кто-то далеко вверху наклонил зеркало. Ее ладонь скользнула вдоль руки Эовин, и ее прикосновение оживило холодное и мертвенное онемение, вернувшиеся из тайных укрытий в ее земной плоти. Они вспыхнули болью и мгновенно исчезли: следом пришло не чистое блаженство, но дрожащее жжение.
Одно прикосновение выжгло изнутри ее руку. И в то же время она стала сильнее, тверже — поддерживаемая не костью, но воздухом.
— Да. Как странно, — проговорила Галадриэль негромко и восторженно, — думать о том, что мы женщины.
Она поцеловала Эовин в лоб. Эовин скользнула прочь, и Галадриэль протянула руки, подхватывая ее; опустила ее на землю, укладывая на спину, чтобы она могла видеть звезды. Они были ярче теперь, чем все светильники на земле; звезды ринулись на нее падающими копьями, устремившись в одну точку — к ней, и вихрь их движения сотряс ее сердце. Но ни одна звезда не упала. Ни одна не сожгла ее, достигнув цели: они лишь прошли насквозь и погрузились в землю, точно сотканные из света мечи.

*
В ту ночь ей снился Грима. Он уменьшился еще сильнее, чем тогда, когда Митрандир развеял чары, показав его истинную суть; он был бледным, иссохшим и пустым, точно скорлупа разбитого яйца. Он больше не источал вокруг скверну, не протягивал сеть корней сквозь темноту. Когда она склонилась к нему, он отшатнулся, дребезжа в страхе.
Теоден однажды сказал ей: вот лучший и вернейший из моих советников. Слушай его, Эовин, и обретешь мудрость.
В те дни она слушала песни своего народа и ее сердце беспокойно билось — хотя не так сильно, как прежде в детстве, — под ритм и кружева сплетающейся речи; она видела узор, сплетенный перед ее глазами памятью о былой отваге. Но она подумала, что и червь в земле может считать свое сокровище ярчайшим, никогда не видя солнца. И она меньше слушала песни о днях славы и о богатстве их земель, но больше — певцов, что рассказывали о гибели от предательства, о доблестных поражениях; ибо хотя бы на это — казалось ей — у нее есть право. Человек мог умереть достойно, даже если украл приданое своей сестры и убил своего короля. Она, как и каждый, рожденный в этих сумерках эпохи, обещаны были полю и мечу — пусть, может быть, и не своим собственным. Она огляделась вокруг — сквозь длинные пряди волос. Она коснулась солдат, коней, осыпающихся крепостей на холмах — всего, что погибнет с большей честью, чем была при жизни.
Проснувшись, она была довольна, что оборвала сон. Рассвет еще не настал, но небо уже обнажилось; ночь, старое чудовище, выплюнула свои выбитые зубы.


Совместный перевод с  Grey Kite aka R.L., и вообще я тут в основном хвостики подбирал — но очень уж текст хороший, пусть он у меня тоже полежит (=

Название: Лучи ярче солнца
Оригинал: waving flares in the air, cosmogyral; запрос на перевод отправлен
Размер: драббл, 915 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Эовин/Фарамир
Категория: джен, гет
Жанр: драма, AU
Рейтинг: G—PG-13
Краткое содержание: Она сияет ярче, чем солнечный день. Он всё еще сопротивляется. // АУ, где Галадриэль приняла Кольцо.

Свет проникает в комнату прежде нее, а с ним — волна сухого тепла; вполне достаточное предупреждение для Фарамира, чтобы успеть закрыть одну книгу и открыть другую. Она входит, не медля.
— Приветствую, Наместник, добрыми вестями с юга, — говорит она, еще только наполовину сняв шлем, так что слова ее приглушены. — Я не могу остаться надолго. Я пришла, дабы принести тебе вести о Хараде и о твоем брате.
— Эовин, — говорит он, и голос его звучит столь же осторожно, как и обычно, когда дело касается ее. — Ах... присядь же. Я прикажу принести воды.
Он встает, чтобы подозвать слугу, а Эовин опускается в свободное кресло, но следом, засомневавшись, вновь вскакивает на ноги. Оба они, она и Боромир, теперь двигаются быстрее, словно нечто подстегивает их. Хотя, насколько это ему известно, ей это всегда было свойственно. Он не знал ее прежде, за исключением лишь нескольких минут при дворе ее дяди; и тогда она была неподвижна и скована чарами, как и все прочие.
— Благодарю тебя. Как продвигаются твои труды?
— Одеяла, повязки, вино, зерно, — говорит он и замечает, каким пустым делается ее лицо в попытке не сморщить нос. Он не может сдержать собственную улыбку. — Не стану утомлять тебя этим.
Изумление. Следом возвращается самообладание.
— Твой брат никогда не рассказывал мне о мыслях, которые читал бы у меня на лице, — говорит она. — Обязан ли ты этим даром своему второму рождению?
— Боромир предпочитает более прямолинейные способы взглянуть в сердце человека, — говорит Фарамир, и ее рот дергается — вот почему, должно быть, он продолжает говорить самоубийственные вещи. — Как он поживает?
— Он крепок и победоносен, — говорит она. Сияющие Всадники всегда говорят друг о друге так, словно бы другие две сотни лет, как мертвы, и сделались весьма привлекательными трупами. — Он принес Нэнью в Умбар. Я намерена присоединиться к нему с подкреплением. Сможешь ты выделить отряд из двенадцати человек?
— Да, если у тебя есть в том нужда, — говорит Фарамир, и мгновением позже понимает, что это может быть действительно так. Он не думает о том, что случилось с прошлыми двенадцатью. — Рота Кередина. Сейчас он на стенах; он возрадуется.
— Благодарю тебя, — говорит она. — Солдаты, которых ты подбираешь, всегда сильны и горды служить делу Света.
— Хм, — говорит Фарамир, и она смотрит ему в глаза — взглядом холодным и вопрошающим.
— Весьма горды. Более горды этим, чем даже ты сам. Ты всё еще не надел кольцо.
— Нет, госпожа.
— Они воистину были очищены от всякого зла, — говорит Эовин. Ее глаза все еще неотрывно глядят в его. — Ты и представить не можешь, каково это: носить одно из них.
Фарамир соглашается:
— Не могу.
— Некий страх лег между тобою и Светом. Разве ты не видишь того, что знаю я? Я тоже пребывала в тенях. Но никто не может остановить тебя ныне; никто не сдержит тебя. Владычица Галадриэль назвала тебя Наместником Арнора и Гондора. Почему бы тебе всем сердцем не взяться за свое дело?
Ее голос звучит... пылко, пламенно, и на какой-то миг он видит в ее неуемной убежденности то же, что видит она: его рядом с ней, когда в следующий раз она и Боромир выезжают на охоту, очищая неразумных, убивая непокорных. Следом он видит нечто иное: вспышку озорства, и она говорит:
— Или ты боишься себя самого лишь рядом со мною?
И Белая Дева Рохана хватает его за рубашку обеими руками, притягивая к себе для поцелуя.
Он поднимает руки к ее лицу, прежде чем успевает понять, что происходит, и целует ее в ответ. В ее прикосновениях — та же лихорадочная жажда, что в ее голосе. Тянущая боль расцветает там, где их тела соприкасаются, и он помимо воли задается вопросом — чувствует ли она то же самое, или же она больше не замечает. Отчаяние, которое он удерживал в узде, накрывает его, опрокидывается тяжелой безжалостной волной, и когда она пытается отстраниться, он целует ее снова, преследуя — как она преследовала его, как он имеет полное право делать теперь. Она приглушенно вскрикивает от неожиданности, стискивая ткань его рубашки в кулаке. Он не отпускает ее.
Внезапно Эовин наполовину бросает, наполовину толкает его обратно в кресло, и Фарамир с запозданием понимает, что кто-то постучался в дверь — служанка, красная до кончиков ушей, ставит кувшин с водой на стол перед госпожой Эовин. Лицо Эовин тоже заливает краска. Она рассеянно благодарит служанку и наливает себе воды в стеклянный кубок. Фарамир всё еще пытается разглядеть что-то через яркие пятна, плывущие перед глазами; он не может разобрать выражения ее лица. Эовин выпивает кубок одним глотком, резко опускает на стол.
— Я, пожалуй... — начинает она. — Ну что ж.
Она забирает шлем, и уходит, поклонившись. Служанка по-прежнему продолжает подбирать осколки разбитого кубка, когда свет уходит за Эовин вслед.
Фарамир закрывает глаза, пока пятна не исчезают. Затем он открывает другую книгу и просматривает новости от Арвен — Умбар, пятьдесят кораблей. Значит, морская кампания. Он думает, станет ли Владычица Галадриэль убивать пиратов, или же очистит воды. Или поднимет Нуменор. С людьми Кередина; теми, кто еще жив. Он пытается убедить себя, что защищает свой народ. Он всё еще чувствует во рту привкус крови.
В Рохане Галадриэль одним прикосновением выжгла из Теодена всю злобу и горечь прожитых лет, и оставила его со всем прочим, что у него было — коленопреклоненным стариком с трясущимися руками. Она обернулась к Эовин тогда, неподвижная, прямая и холодная, и сказала в своем бесконечном милосердии: «Но ты была рождена не для того, чтобы быть лишь цветком». Фарамир помнит, как Эовин повернулась к Галадриэль, не видя больше никого другого; он помнит — даже прежде того, как кольцо Вилья скользнуло на ее палец — солнце, разгорающееся в ее глазах.

@темы: эпический дискурс, перевожу слова через дорогу

---

ФБ - JRRT-team, тексты два

Переведено пополам с  Grey Kite aka R.L., и благодарность за поиск текста тоже ему (=
А еще можно почитать на фикбуке.

Название: Нарн Арвен ах Арагорн
Оригинал: Narn Arwen ah Aragorn by cosmogyral; запрос на перевод отправлен
Размер: миди, 7808 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Арагорн/Арвен; Элронд, Элрос, другие
Категория: джен, гет
Жанр: AU, легенда
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Как выглядела бы история Арагорна и Арвен в мире, где Элронд и Элрос выбрали другие судьбы?
Примечание/Предупреждения: стилизация под канон; перевод названия — "Повесть об Арагорне и Арвен"

I. Об Элросе Атандиле

...и Элросу и Элронду дан был выбор над их собственною судьбой. О том, как происходил этот выбор, сказано в ином месте. В конце концов избрал Элронд дар Илуватара — ибо, как говорил он, и на людской срок уже довольно времени для усталости. И те из Эдайн, кто сражались на стороне Валар, последовали за ним в дарованную Валар землю, и там он сделался правителем, и среди своего народа был прозван Тар-Палантир, Король-Прозорливец. Но Элрос, любивший Арду, не покинул бы ее, и он выбрал остаться с Перворожденными, и удел великого владыки Перворожденных был дарован ему.

Элрос поначалу обитал в Линдоне с Гил-Галадом, и между ними была великая дружба. На него Гил-Галад возлагал большое доверие — был он скор на поступки, но не торопился на гнев, — и дал ему во владение устье реки Лун, которое Элрос поддерживал в боевой готовности; ибо недобрые твари бродили по земле в те дни, и шептались, что Пришедшие Следом, живущие за горами, предались злу. Так Элрос вырос и возмужал: с копьем в руке и глазами, обращенными к Востоку. И за морем, в Эленне, его брат по-прежнему глядел на Запад.

Минуло тридцать лет, прежде чем из-за гор наконец пришли люди, и Элрос встретил их. То были три лодки, созданных для быстрого путешествия, и сердца людей, сидевших в них, полнились тьмой. Тогда Элрос дал своим воинам знак прицелиться; но медлил отдавать приказ к нападению. «Ведь всё же, — думал он, — мы перебили орков и оттеснили варгов, и если говорю я, что брат мой, будучи во сто крат храбрее меня, стал человеком — разве не заговорю я с этими людьми?»

И он спустился к ним, и заговорил с ними, и они увидели сверкающего юного лорда, на чьём лице лежала, однако, печать тревог, и опустили луки. И Элрос видел, что люди из городов на равнине воистину были под тенью, но лишь под той же самой, какая лежала на собственном его сердце: от того, что мир, где они росли, преобразился и ныне исчез, что земля до сих пор задыхается от пепла и едва ли родит, что всё великое случилось еще до того, как начались их жизни, а им не осталось ничего, кроме песен и шепотов.

Потому Элрос говорил с ними с добротой, и люди из городов на равнине прозвали его — Вервине, что значит Атандил, Друг Людей, и это имя он носил впредь.

И вот, Элрос достиг первого йена своей жизни, когда Нэллас из Дориата пришла к заливу Лун. Поначалу она прибыла в Харлиндон, следуя за домочадцами Галадриэли, но не могла надолго оставаться в покое. Ибо, как говорили о ней впоследствии гномы, была она подобна жиле гематита, которому еще не придали форму: никогда не следовала она по прямому пути, и даже прежде падения Дориата её всегда утомляли трезвые совещания мудрых и холодные чертоги великих. После же Дориата думала она, что так или иначе, но ни мудрость, ни стены никого не спасли. И потому из Харлиндона она ускользнула прочь, дабы бродить по новым лесам и увидеть преображенное Средиземье. Там она встретилась с Нимроделью, которая позже удостоится собственной истории; но об этом больше сказано в другом месте. Когда Нэллас пришла к Лун, пришла она босиком и в одиночестве, и глядела настороженным взглядом.

Приблизясь к берегам Лун, она увидела между деревьев лагерь и попятилась, слыша голоса, говорившие на синдарине резко, как то свойственно нолдор, а также и на другом языке, ей неизвестном. Едва она не вернулась к лесу с его тенями, однако же она страдала от жажды, и на много шагов вокруг спуск к берегу был крутым. Так что она двинулась вперед, и под сенью раскидистой ивы увидела смертного человека и эльфа, что говорил с ним, но какого племени был тот эльф, она не ведала. Они обсуждали некий обыденный вопрос, хотя с тем, как перепрыгивали они с языка на язык, она не могла следовать за нитью беседы — лишь понимать, что они спорят как равные, один с другим, и пока она смотрела, эльф рассмеялся, и хлопнул смертного по плечу, и сказал ему:

— Теперь сковали мы сталь в кольцо.

— Ты неверно произнес это, — проговорила из своего укрытия Нэллас.

И Элрос обернулся, и увидел ее среди теней, и показалось ему, что вновь он сделался юн и лишен всякой мудрости, и он учтиво заговорил с нею. И Нэллас отвечала ему с учтивостью, и не возвратилась под деревья, но осталась с отрядом Элроса и с людьми, их гостями, и к утру Элрос знал свое сердце, а к вечеру Нэллас — свое.

Так Элрос и Нэллас стали мужем и женой. Спустя еще один йен и немногим больше, Нэллас решилась понести единственного сына, кого Элрос назвал Элессар, Звездный Камень, а Нэллас — Эстель, что значит «надежда». Элрос вознамерился вырастить его в Серых Гаванях, и обучить его всем воинским премудростям, а также тому, как строить и снаряжать корабли, и как говорить на языках всех квэнди. И другому также он учил сына, не ведая этого: ибо в обыкновении Элроса было не откладывать принятие решений, но скорее брать с собою советников, когда он показывал сыну, как чайка становится на крыло. Часто он брал Элессара с собой, спускаясь ко кромке моря на рассвете, когда корабль Эарендиля виден яснее всего, и рассказывал тому об Эарендиле и Эльвинг, а также о Маглоре, прибрежном скитальце, кто был его опекуном. И для Эарендиля и Эльвинг они зажигали фонари у воды там, где некогда тёк Сирион; и для Маглора они оставляли цветы. Но о Маэдросе Элрос не заговаривал.

Когда Элессару сравнялось двадцать, Нэллас обратилась к своему мужу со словами:

— Ты учил его нетерпеливым путям нолдор и прямым путям народа Линдона, и ему ведомо более, чем достаточно, о причудливых обычаях смертных. Теперь же позволь мне научить его кое-чему от дориатрим, к чьему роду он принадлежит на самом деле.

— Я почитаю тебя, — отвечал Элрос, — и не стану перечить тебе. Но знай, что ты ошибаешься, ибо воистину этот мальчик родич всем племенам.

Ибо таков был их способ обращать в игру то, что им было всего дороже.

Но Нэллас сделалась печальна и проговорила:

— Тогда, без родичей, не будет ему и дома.

И пророческими оказались ее слова.

Нэллас звала мальчика лишь его материнским именем, и пока он жил с нею, он жил везде. В то время врата Лун были открыты востоку, и эльфы жили на равнинах Эриадора, и некоторые из них добирались даже до далеких королевств смертных — были в их числе и Нэллас, и ее сын. Нэллас показала Эстелю искусство резьбы по дереву и ту музыку, которой он мог овладеть, и как натягивать длинный лук, и как говорить на синдарине на дориатский манер, и пути звезд, и песни и сказания Белерианда такими, как записал их Даэрон; хотя, как говорила она, и было в них много бессмыслицы. В обучении всем этим премудростям он достиг пятидесятого года своей жизни: с уверенным языком, легким сердцем и проворными ногами, переводчик для матери и частый гость отца. Тогда в его сердце зародилась тоска по морю, что никогда не оставляет души эльдар, и он наконец расстался со своей матерью.

II. О заре Нуменора

Теперь речь пойдет об Элронде Тар-Палантире, что насчитал четыре сотни и сорок восемь людских лет, прежде чем умер, и всё же был не самым долгоживущим из смертных королей этой эпохи, но по праву зовется мудрейшим из них. Вместе с другими эдайн он отплыл за море, в землю, что люди назвали Анадунэ, иначе же Нуменорэ. Но в дни Тар-Палантира звалась она Эленна, «обращенная к звездам».

Имя его жены на языке людей забыто, но в хрониках Эленны названа она Тельперианна, "дар серебряного венца". Она была дочерью преводителя народа Беора, который умер в морском походе, и это она установила королевскую власть в Эленне, ибо Элронд был тогда словно в тумане, в раздумьях о выбранном им жребии и с памятью о войне, не потускневшей еще. Но когда они прибыли на новую землю и начали обустраивать поселения, среди людей завязались споры, и всегда было не меньше двух спорщиков и не меньше трех различных мнений; и Тельперианна пошла к Элронду, который строил стены города, и сказала:

— Следует назначить судью над ними.

— Не могу я судить дела между человеком и человеком, — ответил он. — Я — последыш даже для Пришедших Следом.

— Никто иной не может этого, кроме тебя, — сказала она. — Ибо мы связаны старыми бедами, и не можем ясно видеть свой путь.

Тогда Элронд взглянул на нее, и ей показалось, будто он увидел ее впервые, не глядя сквозь нее вдаль до самого Тириона, и склонил он чело.

— Связаны, возможно, но свяжете себя еще множеством уз, — сказал он. — Другие могут счесть, что я не гожусь для столь высоких дел, хотя я и сын Эарендиля — ведь я так же, как и они, работаю в этой гавани и брожу по этим холмам. Но было бы иначе, заключи я союз с предводителями дома Беора. Так ли это?

— Так, господин, — ответила она.

— Но всё же ты не любишь меня и не стремишься к моей любви, — заметил он. — Неужели так заведено среди эдайн?

— Иногда и так, когда нужда в том велика, — сказала она, и голос ее был спокоен, но сердце быстрее забилось в гневе от его холодных слов — ибо, даже произнеся эти слова, он лишь отстраненно следил за ними, как следят за полетом птиц, не вникая в суть.

— Тогда найди другого советника, госпожа, — сказал Элронд. — Я не вступлю в брак с не желающей того девой.

— Нельзя сказать, что я не желаю этого, — ответила Тельперианна. — Я выбрала бы тебя. Если я не могу заставить тебя сделать выбор, то это лишь мое дело.

О том, что подумал Элронд об этом, Тельперианна не узнала; но на следующий день, едва взошел Эарендиль, явился он к ней и сказал: «Заключим же брак между собой». И так Элронд принял правление над эдайн, но в важных решениях неизменно обращался он к своим советникам, и Тельперианна была не последней среди них.

Она принесла ему сыновей-близнецов, Лауриона и Калассо. Лаурион был отцом Тинвэ, Сияющей Девы, которая на сто двадцать восьмом году правления Элронда родила Ундомиэль, Вечернюю Звезду. Ундомиэль выросла в Эленне в пору ее расцвета, и говорила на всех трех ее языках: квэнья — для знаний, синдарин — для дел государства, и адунаик — для повседневных забот. Лицом она походила на Элронда, своего прадеда — со строгими чертами, длинными темными волосами и серыми глазами, расставленными широко. Она научилась ездить верхом прежде, чем выучилась говорить, и, подобно давшей ей имя звезде, летела она от улиц светлого Арменелоса к гаваням Роменны, вверх по склонам Менельтармы или же к заливу Эльданны под цветущими деревьями, и где бы ни бывала она, повсюду ее любили, ибо немного рождалось детей у людей Эленны. Она росла, не ведая страха.

В то время эльфы Тол-Эрессэа начали отправлять своих посланцев в Эленну, и их лебединые корабли, казалось, летели над волнами, не касаясь их. Тол-Эрессэа населена была теми из эльфов Валинора, кто по-прежнему заботился о делах Средиземья, и теми, кто любил море. Многие нашлись среди них, кто возрадовался, узнав, что люди стали их соседями, и хотя никто из людей не мог ступить на пристани Аваллонэ, эльфы сами отправились в плавание к Западной земле. И когда первые из этих посланцев явились, они принесли с собой саженец в знак дружбы — и был то отросток Галатилиона, дерева, что создала Йаванна из последнего плода Тельпериона. Нимлот звалось это дерево, и они с Ундомиэль были ровесниками.

Минуло две сотни и сорок лет жизни людей, когда смерть пришла в Эленну, и никто не знал, откуда она явилась. Был сильный ветер, и долгий шторм, и улицы Арменелоса затопило водой, а затем пришла чума. Дар Валар должен был защищать людей от болезней в дни их юности, но от этого недуга не был защитой — лишь ускорял его; и так в тех, кто сильнее был тронут светом Валинора, свет этот угасал быстрее. Лаурион, заболев, умер за два дня, и за ним Калассо, и светлая Тинвэ сгорела едва ли не мгновенно — поднявшись утром здоровой и не доживя до заката. Многих и многих забрала чума, о ком не сохранилось памяти и чьи имена впервые были записаны, чтобы рассказать об их смерти. Один лишь Элронд избежал ее касания, ибо оставался по крови наполовину эльфом; Ундомиэль же заболела, но выжила. Тельперианна ушла одной из последних, и ни Элронд, ни Ундомиэль не хотели покидать ее до последнего часа, но народ Эленны не должен был думать, что все их мудрые сгинули, а потому время от времени один из них присутствовал в полупустых залах совета и выбирал следующее место для погребальных костров. Когда Тельперианне пришло время отходить, Элронд был с ней, и они говорили о многом, чего не касались прежде; и говорят мудрые, что в конце Тельперианна сказала:

— Сейчас хотела бы я принадлежать к эльдар — не ради того, чтобы избежать этого прощания, ибо поистине я устала, но чтобы видеть, как видел ты, что грядет дальше. Ибо мнится мне, что Нуменор падет, и Дар Валар растрачен будет понапрасну.

Тогда Элронд сказал:

— Я не вижу грядущего — только то, что ты умираешь, и мне страшно.

Тельперианна засмеялась тогда и сказала:

— Поистине ты из Пришедших Следом — раз так поздно понял это.

И больше не говорила она ничего. Народ ее хотел выстроить для нее богатую усыпальницу, ибо высоко они ценили ее, но Элронд не позволил им и приказал возвести погребальный костер на вершине Менельтармы. Так повели с тех пор обычай хоронить королей Нуменора — в свете, что будет виден самим Валар; хотя позже говорили иные, что делалось это также в память Маэдроса Феанариона, что отверг медленное увядание под ядом времени.

Так Ундомиэль узнала смерть.

III. Об Арвен и Арагорне

В год три сотни и двадцать третий по счету людей великий шторм поднялся у восточного побережья Эленны, и многие в стране страшились, что чума придет вновь; и Элронд отправил Ундомиэль к берегам Роменны, дабы увидеть, не найдется ли там признаков болезни. Ундомиэль была его вестницей и регентом, и единственной наследницей Дома Беора, и она прозывалась Арвен, Благородная Дева, как знак того, что она наследует королю. И имя это она использовала гораздо чаще, чем имя своего детства. Гордой она была и сдержанной, но не холодной; и она и Элронд не скрывали друг от друга своих мыслей и своих дел.

Когда Арвен прибыла к морю, то обнаружила, что портовый город был пуст, люди Роменны бежали туда, где воздух был здоровее, и над землей стелился туман. Сердце Арвен поначалу исполнилось дурных предчувствий, но она проследовала сквозь город, ища любые отметины зла, и наконец вышла на берег, всё еще усеянный обломками. Она завидела одно огромное морское чудище, или нечто, выглядевшее таковым, наполовину погруженное в воду; и подошла к нему, дабы взглянуть, какой оно природы, и наткнулась на тело мужчины.

Она тотчас же увидела, что он жив, но не ведала, кем он был: одним из рыболовов Роменны, или потерявшим путь мореходом с Тол-Эрессэа, или неким признаком еще грядущего великого зла; и она долго колебалась над ним, не зная, помочь ему или ввергнуть обратно в море. Но наконец он наполовину очнулся, и увидел над собою высокую женщину, облаченную в серебряно-синее богатое платье, и её длинные темные волосы были перевиты тем же серебром и пронизаны им, и всюду вокруг нее клубился серебристый туман. И принял он её за бездомную тень, и воскликнул:

— Неужто наконец-то я достиг Амана?

— Нет, лишь Эленны, — отвечала она.

— Тогда Эленна плывет меж звёзд, вне кругов мира, и призрак Тинувиэль бродит там, — сказал он, всё ещё наполовину во власти видений, и на эти его слова она улыбнулась, признав в нем одного из Детей Илуватара, и притом юного. И она присела на песок рядом с ним, и испробовала на нем целительское искусство Нуменора, где истинными были слова: «руки короля — руки целителя». Так что вскоре он ожил, и вновь вспомнил себя, и она спросила об его имени. В лицо ему бросилась краска, и он сказал:

— Не ведаю, как ответить тебе. Эстель Элессар я зовусь, сын Элроса и Нэллас, и под другими именами знают меня в иных землях; я Ульзабад-заракку у гномов и Хороддин в городах на равнине. Но здесь у меня нет имени.

— Ты много странствовал, — проговорила она серьёзно, и улыбнулась вновь; и Эстель дивился этой улыбке. — Тогда я буду называть тебя — Ара-и-корон, ибо ты пришел из-за края ведомого нам мира.

— На языке моей матери это звучит как Арагорн, — сказал он, и так между собою они определили для него имя.

Она подняла его с песка, и помогла взобраться на лошадь, и дала ему еды и питья из своего провианта. Она видела, что был он хорошо сложен и хорош собою, как любой из эльдар; был он высоким, с яркими серыми глазами, и юным в расцвете сил. Она поведала ему о себе, о том, как устроена ее страна, и о своем поручении; и взамен он поведал ей о своем плавании — море звало его, и он отправился к Кирдану Корабелу, думая плавать вдоль берегов Средиземья и тем держать на привязи этот зов. Но он уплывал всё дальше и дальше, следуя за Эарендилем, и великий шторм захватил его, и выбросил туда, где он оказался.

— И теперь я не могу возвратиться, разве что на щепках, — сказал он и окинул взморье печальным взором. —Так что я волей-неволей твой гость.

— Я отведу тебя к моему прадеду королю, — сказала ему Арвен, — и он скажет, что следует делать.

И вместе они поскакали в Арменелос.

В Арменелосе они сделались значительным зрелищем, и люди текли за ними, ибо Арагорн был по-прежнему одет в то, в чём оставило его море, в лохмотья и водоросли, и он скакал вслед за госпожой этих земель с волосами, в которых застыла соль. И в таком обличье пришел он к Элронду Тар-Палантиру. Оба надолго замолчали при этой встрече. Арагорн видел собственного отца, но отмеченного печалью, чьи волосы целиком побелели, но кроме того иного по духу, ибо дух Элроса был живым и ярким, а смех его — лёгким, и дух Элронда в его отмеченных морщинами глазах выглядел невозмутимым и глубоким; и Арагорн, сын Нэллас, не счёл это плохим.

И Элронд тоже пребывал в молчании, ибо мир изменился.

Наконец он пошевелился и приветствовал своего гостя; и они говорили сначала о плавании Арагорна и о том, может ли оно быть проделано снова, и смогут ли люди Эленны отправить вместе с ним посольство, и как именно следует строить корабль, способный унести к тому берегу, и какое время потребуется им на это. Затем они отворили двери и созвали совет, где обо всём говорилось снова, и было разъято на части, подобно машинерии гномов, шестерня за шестерней, а следом вновь аккуратно подогнано вместе, лучше подходя для своей задачи. И всё это время Арагорн дивился тому, что у него не спрашивали ни слова об его отце или оставленных в Средиземье друзьях, но только о том, как устроены их гавани и ведут ли они войны. Так продолжалось, пока Элронд не огласил, наконец, свое решение; и не принесли вино. И показалось тогда, будто некий дух покинул комнату, и кто-то рассмеялся, и сказал:

— Истинно ли говоришь ты, что на Востоке были найдены королевства?

И тогда Арагорн увидел, как обращаются эдайн со временем, коего у них так немного; следовало связать его строго с одной целью или иной, и таким образом не растратить зря. И его сердце потеплело к обезлюдевшей наполовину Эленне, равно как и к Арвен, что улыбалась, а не смеялась.

Так началось первое пребывание Арагорна в Нуменоре, и длилось оно десять лет. Он часто странствовал по острову, и отправлялся либо к безлюдным местам, либо в поселения, которых у Арвен не было причин посещать, и всегда возвращался в Арменелос с новыми историями; и Арвен научилась от него тому, чего можно достичь острым глазом и внимательным ухом, дабы понимать нужды своего народа. Зачастую ночами поднимались они в какое-нибудь высокое место, и там он учил ее тому, что Нэллас рассказывала ему о звездах, и что сам он видел во время плаваний. Она начала думать о нем, как о дорогом друге, и ему она говорила то, чего не говорила никому другому, что она начала бояться, что здоровье Элронда не продержится долго, и что чума, пощадив его, могла укоротить его дни. И после ещё более длительной дружбы она сказала ему то, чего не знала сама до тех пор, пока не начала говорить: что она боится этого дня, не только из-за своего прадеда, но потому, что она должна будет избрать супруга, либо же позволить роду Перэдилей исчезнуть из мира людей.

— И в том я подобна Эльдар, — говорила она, — что не потеряю себя, вступив в брак. Но среди людей на это чересчур часто смотрят иначе, и я не знаю ни одного смертного мужчины, кто взял бы меня женой, но не связал бы меня.

Тогда отвечал ей Арагорн:

— Ни одного смертного, может быть. Но если бы ты избрала меня, я не стеснил бы тебя ничем больше.

— Но ты не можешь того, — сказала она и положила руку поверх его руки. — Ибо ты из иного племени; и дом твой в ином краю.

Никто из них не заговорил тогда о любви; и Арагорн не стал спрашивать её снова.

И на исходе десяти лет Арагорну был дан великий корабль, «Синдэрамар», «серокрылый», нагруженный подарками и несущий посольство; и Арвен распрощалась со своим другом на дворцовых ступенях. Арагорн проверял паруса, когда в преддверии церемонии прощания явился Элронд; и они встретились на палубе.

— Таким снился мне Вингилот, — сказал Элронд. — Хотя не знаю, сон это или же память.

— Этот корабль я приведу обратно к тебе, Тар-Палантир, — сказал ему Арагорн, ибо у него на сердце было легко. Но он увидел, что чело Элронда потемнело, и сказал: — Но только если ты пожелаешь видеть меня снова. Ибо ты знаешь, что я чту тебя, и благодарен за твою дружбу, словно второму отцу; но временами кажется мне, будто ты хотел бы видеть меня как можно дальше, и я не ведаю, нежеланный ли гость я в твоей стране.

Тогда Элронд обратился к нему серьезно:

— Ты видишь истинно. Временами мне делается больно глядеть на тебя, Элессар, сын Элроса. Ибо в тебе я вижу твоего отца, и вижу, что ты не увядаешь; и также вижу я твою любовь к моей дочери, Арвен Ундомиэль. Думаешь, я не знал? Хотя не нужно было бы великого провидения, пожелай я увидеть это; ибо ты глядишь на неё часто и долго, и забываешь, о чем собирался ты говорить. Справедливо она назвала тебя, Ар-Аган, повелитель смерти, ибо она умрет еще прежде, чем ты достигнешь венца своей мудрости, и все ее годы с моими вместе будут для тебя, точно грёза юности, что прошла и ныне забыта.

Тогда сердце Арагорна вспыхнуло и он вскричал:

— Не я принес ей этот Рок!

— Нет, то был не ты, — согласился Элронд; и говорил он с горечью, а не с гневом. — Его ей передал я. Ты же принес только истину. Ибо для себя я сделал выбор, но ты показал мне, какой удел мог бы ожидать Арвен, выбери я иначе; долгая жизнь без скорой смерти в конце.

И Арагорн умолк; но Элронд вздохнул, и заговорил снова, сказав такие слова:

— И всё же я бы остался с тобой в дружбе, ради тебя самого. И кто из смертных может сказать, что могло бы быть?

Тогда Арагорн расстался с ним в доброй дружбе, и отплыл домой, и ветра были с ним, и тоска по морю пела в нем, покуда он не достиг Серых Гаваней. И Элрос увидел своего сына меж факелов на причале, и возрадовался. Но в Нуменоре Арвен встречала своего прадеда на улицах Арменелоса; и как всегда бывало после их расставаний, думала: «Его спина еще не согнулась; его голос еще силен; у меня есть еще время».

IV. О странствиях эльфов и людей

Элессар говорил со своим отцом и рассказал ему о том, что случилось в Эленне, и о болезни, что по-прежнему жила там. Тяжелы были эти вести, но не были неожиданностью, как думал Элессар; Элрос же поведал ему, что среди городов на равнине начались раздоры. Галадриэль и Гил-Галад мыслили, что таков был порядок вещей в Средиземье с тех пор, как они явились сюда — что Арда была поражена недугом войны, и не мог Элрос спорить с этим. Но доходили разрозненные слухи — о том, что племя гамейр спорило с племенем марайен из-за озера, воды в котором не хватило бы никому из них, и мумак-ад спорили с эзехедрим о том, кто из них должен выучиться искусству обработки мифрила у гномов, и гномы спорили с марайен о праве прохода через Эред Хитуи. Таковы были истории, что рассказал Элрос Элессару.

— Но, — сказал он, — неведомо мне, насколько они правдивы. Наших посольств становится все меньше.

— В Эленне король или госпожа Арвен отправят тайное посльство, если никто не пойдет открыто, — сказал Элессар.

— Сделают ли они это? — сказал Элрос. — Я бы согласился, будь мне кого послать. Но твоя мать вновь в странствиях. Останься — в нашей семье уже есть один странник, разве не довольно этого? Отправишься ли ты туда?

Элессар не стал перечить, решив оставаться в Митлонде до поры, пока Элрос не сочтет лучшим вернуть корабль с вестями в Эленну; и также, возможно, думал он, что Арвен лучше оценит его возвращение, если явится он с новыми рассказами. Потому он отправился к племени марайен в Сумеречных холмах, и вернулся со странными известиями — что стража на улицах города следовала за ним по пятам, и на рынке его встречали притворными улыбками. На южных берегах озера Ненуиал появились звери, что казались волками, но не были ими.

— И всё же я не знаю, что думать об этом, — сказал Элрос своему сыну. — Может быть, как говорят другие владыки, мы видим перед собой не новую тень, но лишь темный час. Они знают Арду куда дольше. Отправишься ли ты в странствия снова?

Тогда Элессар отправился в Казад-дум, и говорил с гномами, которые едва не закрыли перед ним свои недавно построенные ворота; и на юг, к племени эзекедрим, где дети на улицах играли в стервятника и ворона. И всё же он не нашел явных признаков зла — видел лишь неурожай, случающийся в дни голода, или правителей, охваченных жадностью в дни мира. Но казалось ему, что, к каким бы дверям ни приходил он, некто был здесь прежде него.

Он встретил свою мать в Минхириате, возвращаясь к Лун, и некоторое время они шли вместе. С ней поделился он своими мыслями, и она призналась, что думала о том же, а еще о том, что видела уже подобных тварей в обличье волков, несших разрушение в Дориат; но тогда был это один великий волк, и имя ему было Кархарот.

В Митлонде они расстались, ибо, как сказала она с любовью, он стал неподходящим спутником — говорил всегда только о Роке или Эленне, и не давал прислушаться к пению соловьев. Элессар отправился к своему отцу, и спросил, нельзя ли теперь вернуть уведенный корабль; и Элрос дал позволение, желая узнать совет людей в их делах. И так Арагорн приплыл в Роменну, найдя там великолепную гавань и юный город на берегу; и Арвен услышала все его вести.

Так прошло несколько лет, и Арагорн никогда не оставался подолгу на одном месте. Он мог задержаться в Эленне не дольше, чем нужно было, чтобы смыть с ног дорожную пыль, а затем очередная задача увлекала его обратно в Средиземье — наносить на карту южный берег Харлиндона, или передать владыкам эльдар вести из Амана, или скакать вместе с гватуирим по грядам низких холмов. Но так же и не оставался он в Средиземье дольше, чем требовали дела, и к иным своим именам прибавил он имя Телконтар, Странник. Эльдар не подвластны усталости так, как сыны людей, и Арагорн пребывал в добром здравии; но, глядя на его беспокойный нрав, Арвен в своем городе видела, что тоска по морю не утихла в нем, но лишь возрастает. Часто думала она: «Когда он придет снова, я скажу ему, чтобы умерил свои странствия и берег силы». Но никогда она не говорила этого, частью потому, что видела, как, достигнув гавани, он перепрыгивал через борт, чтобы быстрее добраться до берега; частью же потому, что не могла она прожить без него.

Люди Эленны научились строить корабли и начали собственные плавания через восточные воды, над утерянным Белериандом, Землей-под-волнами. Из всех великих гор и могучих башен этой земли лишь Камень Несчастных по-прежнему стоял над волнами, точно знак, и моряки называли его Тол-Морвен, и бросали якорь там, и воздавали почести тем, кто скован был ненавистью Моргота. В одном из таких плаваний увидели моряки огромное морское животное, показавшееся из воды, и, спустив шлюпку и взяв гарпуны, они пустились в погоню. Нанесли они зверю сильный и чистый удар, и тот, умирая, утащил их далеко на север, и корабль, подняв все паруса, последовал за ними; так приплыли они к обширным глубинам, где вода была непрозрачной и темной, а по границе глубины тянулась бледная голубая линия отмелей; и здесь, в Пасти Оссэ, их застал штиль. Моряки вскрыли брюхо зверю, чтобы увидеть, нельзя ли запасти из него провизии. Но внутри было всё черно, точно разъедено скверной от того, что он проглотил, а в середине этого была голова дракона. Так мореплаватели Нуменора нашли руины Тангородрима.

И так разделилась Эленна. Ибо некоторые говорили, что следует отыскать всё, что погребено под волнами, и вернуть из руин Белерианда сокровища Первой эпохи; иные же говорили, что мертвых следует оставить в покое и не тревожить их кости. Но те, кто знал советы Арагорна и Элроса, думали о войне, что может случиться; и отправленный ими корабль вернулся в Пасть Оссэ, и втайне принес королю и владычице известия о странных вещах, что обнаружили там.

Найди они только лишь творения Моргота, даже самые неразумные и нетерпеливые выбросили бы их обратно в волны; ибо в то время люди Эленны еще были верны Валар, и узрели бы в том их волю. Но сокровища под волнами не все были созданиями Врага. Оружие воинства Валар было там, и оружие эльфов и людей; тела странных существ, которые всё же не принадлежали тьме, и следы силы, что пела о легкой смерти.

Арвен отправились к мореплавателям Тол-Эрессэа и спросила их, можно ли отличить чистое от оскверненного. Но многие из них не давали ответа. Наконец Лалвен, сестра Финголфина, сказала ей:

— Такой вопрос могут задавать лишь те, кто выучился войне по книгам. Моргот мог обернуть любой дар к своим целям. Море отмыло дочиста эти вещи; но в войне они недолго останутся таковыми.

— Это не ответ, — сказала Арвен, будучи в отчаянии.

Тогда Лалвен улыбнулась; и сказала она:

— Я тоже поднимала оружие, как в Амане, так и в Белерианде. Никто из нас не станет останавливать тебя.

И этим ответом Арвен пришлось удовольствоваться.

Арагорну поведала она эти тревоги, как только могла, хотя и не мог он дать ей лучшего совета; и иные, меньшие тяжести доверяла она ему. Он слушал ее не как подданный, но как друг, а после говорил правдиво или же молчал. Но с течением лет Арагорн всё реже приплывал в Эленну, ибо странствия его становились дольше: сперва один год, затем два, а затем настало время, когда его корабль вовсе не показывался у их берегов. Арвен отставила в сторону этот страх, как отставляла и иные, и отправилась к своему прадеду, говоря:

— Мы можем не получить больше вестей из Средиземья, пока не придет война; подготовимся же к этому.

И Тар-Палантир согласился, ибо, сказал он, есть такие беды, для которых никакая подготовка не бывает излишней. Потому Нуменор изготовился к войне, создавая огромные корабли и оружие великой силы.

Десять лет прошло, прежде чем «Синдэрамар» вновь пристал к берегу. Сперва Арвен не знала об этом, проведя долгие часы за работой предыдущей ночью; но Арагорн сам пришел во дворец, и стража расступилась перед ним. Раздался стук в дверь покоев Арвен, и, подняв голову, она увидела в свете свечей, как он входит, словно бы для того, чтобы сменить ее на посту, одетый в синее с серебром, высокий и стройный, с волосами, убранными в косы и открывающими его серые глаза, и увенчан он был остролистом. И Арвен поняла, что не может больше спорить со своим сердцем.

Там, в Арменелосе, впервые они познали друг друга; и молчаливые дети Второй эпохи обменивались историями и поцелуями, путаясь между одним и другим, пока не потерялись вовсе. Наконец Арвен, очнувшись от нахлынувшей на нее волны, спросила его — как же вышло так, что он столь долго был вдалеке? И Арагорн ответил правдиво, сказав:

— Я был на юге, следуя за Эред Нимрайс, Белыми горами, пока не достиг их корней; и там я нашел зло, которые мы искали. Это прислужник Моргота, называемый Сауроном, вновь вернувшийся в Средиземье, и он не дремлет.

— Значит, будет война, — сказала Арвен.

— Война придет прежде, чем закончится этот год, — сказал Арагорн. — Госпожа моя, я принес недобрые вести.

— Но и мы в Эленне не дремали, равно как и вы, — сказала Арвен, беря его за руку. — Я знаю, что мы не должны колебаться.

— Мне не даровано твое предвидение, — сказал ей Арагорн. — Мы — не воинство Валар, и люди, гномы и эльфы все разделены, и не в дружбе наши народы. Саурон немало потрудился. Но пусть твоя надежда станет моей. Я знаю, что ты заслужила ее.

Арвен поцеловала его в ответ, и в эту ночь они забыли о мудрости и советах. Но наутро они встали; и Элронд встретил Арвен и Арагорна в зале королей, и степенно рассказали они всё, что было им известно. И один за другим мудрые Эленны согласились: быть войне.

V. О войне против Саурона

Велико было войско Нуменора, собравшись впервые: светлое и прекрасное, и каждый в нем нес на груди знак Белого Древа. Сборы его заняли две недели и еще сверх того, и всё это время Арагорн и Арвен тенью следовали друг за другом. Они не говорили ни слова об обручении. Наконец корабли были готовы к отплытию, и Арвен отправилась в рощу Нисимальдар — срезать ветви с мэллорнов, дабы те служили знаком для флота, как были они на кораблях Тол-Эрессэа, принесших сюда эти деревья. Арагорну дала она ветвь, покрытую золотыми цветами; и Арагорн принял ее, сказав:

— Такого нет у нас ни в Линдоне, ни в Эрегионе.

— После войны мы подарим их вам, — сказала Арвен. — Средиземье порастет мэллорнами от гор до моря.

— Но буду ли я там, чтобы увидеть их цветение? — спросил Арагорн, но Арвен остановила его.

— Не спрашивай меня об этом, — сказала она, — покуда вы все не вернетесь. Горькая это доля — любить отважных и видеть, как они уходят.

— Равно как горько и любить мудрых, и оставлять их нести их ношу, — сказал Арагорн. — Будь на то мой выбор, мы оба были бы в Средиземье, и песни о наших с тобой деяниях превзошли бы Нолдолантэ. Но истинно говорю тебе, Арвен — я не оставляю тебя навеки. Если я не приду больше из Средиземья, я приду к тебе с Тол-Эрессэа.

Там, в лесах Нисимальдара, они расстались; и Арвен вернулась в Арменелос, бледная и прямая, и Арагорн — к кораблям. В Средиземье отплыли они, и Арагорн был во главе флота; и вместе с Элросом он присоединился к воинству Гил-Галада.

О войне против Саурона повествует Песнь о Разрушении Гор, сложенная Толенэдилем, — о разорении Эрегиона, о восстании Казад-дума, о сожжении городов народа гамейр, и об огне на море. Шесть лет длилась эта война; и те, кто выжил в ней, не назвали бы ее короткой. Саурон призвал темных тварей, натравив их на землю. На востоке поднялся дракон Смауг, и на севере — варги, но воинство Элроса выступило против войск Саурона; и многие из разных племен были в том войске, ибо среди Детей Илуватара были те, кто верил, будто Тень никогда не поднималась на самом деле, и кто в отчаянии готов был сражаться ради любой силы. Не последним среди воинов Элроса был Арагорн Элессар, и неизменно посылали его туда, где была нужда в бесшумной смерти. Не было ему отдыха от войны; ибо в часы затишья между битвами служил он самым быстрым посланником, а когда начинался бой, стоял по правую руку от своего отца, точно изваяние князей древности.

Он был на возвышенности, когда Гил-Галад пал перед вратами Мордора, и видел Арагорн, как его отец бросился в бой, и ярко блестел меч его Каладкрист, когда Элрос сразил короля марайен одним могучим ударом; Арагорн же натянул лук, и убил вожака орков, чей топор уже навис над головой Элроса. Когда же, наконец, вышел вперед сам Саурон, полный ярости и сверкающий, точно молния, Арагорн первым обрел зрение после краткой слепоты, и первым протрубил в рог, призывая к битве.

Саурон полагал, что планы его слишком изощрены, и Тень слишком далека, чтобы эльфы в своих гаванях могли узнать об этом; и потому воинства Средиземья застали его врасплох, и в конце концов был он изгнан из Мордора, и скверна его уничтожена. Прочь от гор бежал он; но ожидало его воинство Нуменора. Он достиг Эрин Ворн, когда корабли Нуменора обратили свое сияющее оружие против лесов, и Эрин Ворн был сожжен в одно мгновение. Его собственную силу они направили против него, и своими же темными творениями Саурон был скован, и там море сомкнулось над ним, и Оссэ увлек его в глубины в цепях. В новый залив, распахнувшийся на земле, хлынуло море, и сгинул Минхириат с его высокими деревьями.

Арагорн отправился вслед за своим отцом в Митлонд, а затем в Харлиндон. Не было на нем внешних отметин войны, и он улыбался; но когда Элрос с гордостью заговорил о его деяниях, он остановил его, сказав, что не делал ничего более, чем убивал пауков в темных местах. Когда Элрос пустился в обратный путь, Арагорн не пошел с ним. Во владениях Галадриэль ожидал он свою мать, но она не пришла, и наконец он направился на ее поиски. И потому, когда явились в Средиземье посланники Королевы Нуменора, Арагорн был далеко на юге.

Арвен встретила владык эльдар: Кирдана Корабела, старейшего из квэнди Средиземья, и Келебримбора, что смотрел отрешенно и чьих мыслей никто не ведал; Амдира из Лоринанда, и Галадриэль с Келеборном, что всё еще правили в Харлиндоне. Последним же пришел Элрос Атандил, всё еще хромая от раны, полученной в бою с Сауроном, и он ныне был королем эльфов Средиземья. И, увидев его, Арвен вскинула голову, точно получив удар; ибо ему принесла она весть о том, что брат его умер.

На кораблях с Арвен прибыли вестники с Тол-Эрессэа, скитальцы, полные странной мудрости, и долгими были речи удивления и скорби, долгими были споры и разговоры между ними всеми. Наконец, Арвен пришла к Галадриэль в час затишья, и передала ей семена мэллорнов, как обещала, и вести о ее родичах на Тол-Эрессэа; и они говорили о королевствах и власти. После беседы, когда заходили звезды, Галадриэль рассказала ей, куда ушел Элессар, сын Элроса. И наутро Арвен оставила посольство своим советникам, отправившись на юг одна.

Арагорн был на берегу, на новом мысе, где был прежде Эрин Ворн, когда она нашла его. Вдоль обрыва подошла к нему Арвен, одетая в дорожную одежду, и Арагорн поднялся на ноги, чтобы приветствовать ее — так, словно она была подобна луне. Он был грязен от странствий, и морские брызги падали к его ногам; в руках же он держал венок. Он сказал:

— Нэллас отплыла на Запад, и оставила мне это — чтобы преподнести в дар тому духу, что, верно, защитил ее.

— И Элронд ушел за пределы мира, — сказала ему Арвен.

— А! — воскликнул он, и не мог говорить; затем, спустя долгое время, он улыбнулся: — Тогда я говорю с королевой Эленны! Дарует ли она мне свою милость?

— Любую милость, какая в моих силах, — сказала она. — Чего ты хочешь просить у меня?

— Госпожа, отправишься ли ты со мною иным путем? — спросил он. — Ты знаешь, что я великий мореплаватель, и я не вижу для нас ничего дурного в сравнении с Туором и Идриль. Поплывешь ли ты вместе со мной в Валинор, и увидим, сможем ли мы добыть тебе дозволение?

— Такого выбора мне не дано, — отвечала Арвен; но поначалу заколебалась.

— Быть может и так, — сказал Арагорн. — Но я полагаю, что нет на свете никого, кто может отказать Арвен Ундомиэль в любом выборе, какой бы она ни сделала.

Тогда Арвен сказала:

— Но я не преступлю Запрет Валар и их доверие.

— Нет, почему же? — сказал ей Арагорн. — Я пойду первым, как твой посланник.

Тогда Арвен отвернулась и воскликнула:

— О, Эстель! Ты не ведаешь, о чем просишь меня. Ибо за каждым из моего народа по пятам ходит Смерть, а ты говоришь мне, что можешь отогнать ее палкой, точно брехливую шавку, и сделать меня свободной — единственной свободной во всем Нуменоре. С юных дней я состязаюсь с собственной судьбой, дабы не позволить ей обратить мои дела тщетными, а мое сердце водою, хоть я и знаю, что в конце концов всё будет утрачено. И я должна принять такой выбор?

Затем она надолго замолчала. Наконец она вновь подняла свое лицо к Арагорну; и он увидел, что она плачет. Она сказала:

— Я не отказывалась ни от одного из даров людей; ни от нашей гордости, ни от нашей силы, ни даже от нашей смутной любви. Равно не откажусь я и от последнего. Аданэт я остаюсь, и не могу быть никем больше.

Тогда Арагорн склонил голову; и она обратилась к нему:

— И ты утомлен; и ты тоже должен исчезнуть. Стану ли я удерживать тебя, словно призрака, в своих чертогах: жаждущего уйти, но позабывшего о дороге?

— Нет, Арвен, — сказал он ей, и протянул ей венок, дело рук его матери. — Нет у меня дома меж народов этого мира! В Амане я нашел бы покой, и отдых от забот; но что бы я делал с ними? Я таков, каков есть. Я отправлюсь с тобой.

— Чего не приму уже я, — мягко отвечала она. — Ибо чужд ты горю, и горе будет выбрано за тебя; и я не желаю его себе в супруги.

— Повелишь ли ты мне?

— Напоследок, дабы расплатиться за всё, — сказала она. — Ибо я люблю тебя, и не свяжу тебя.

— Что же! — сказал он. — Что мне еще одно промедление? — И показалось ей, что свет ушел из него, так что больше он не казался драгоценным воспоминанием, но другом, встреченным на незнакомой тропе; и он сказал: — Тогда я поменяю свое прошение, госпожа. Позволь мне пребывать с тобою до часа нашего расставания: если не ради меня самого, то из жалости к страннику.

Тогда возложила она ему на голову дар его матери, и они сошли рука об руку к водам Белегаэра; и зов моря звучал лишь эхом в сердце у Арагорна.

***
Арвен Тар-Тириссиндэ, Бдительная, была королевой в Нуменоре две сотни лет, и родила она двух дочерей и сына, и супруг ее, Арагорн Телконтар, неизменно был ее вестником и ее очами в далеких землях. В ее правление Нуменор впервые выстроил в Средиземье свою собственную гавань, хотя еще не отправились туда люди, чтобы населить ее; и нуменорские мореходы нанесли на карту залив Бельфалас, и проследили горы Эред Нимрайс в их новых очертаниях. С гномами вела торговлю Тар-Тириссиндэ, и с эльфами Эрегиона, взявшими для изучения сокровища Пасти Оссэ; но больше об этом сказано в ином месте. В ее времена говорилось среди людей: Эленна изящна ее изяществом и сильна ее силой; и была она нежно любима в своем народе. И порой смеялась она, не ожидая этого от себя самой.

Когда же наконец она выбрала час своей смерти, то сказала Арагорну, бывшему рядом с ней:

— Не спеши скорей в Аман после того, как я отойду; ибо должен ты присмотреть за Эльдарионом, пока тот не будет готов.

— Тогда должно тебе назначить наместника, — отвечал ей Арагорн. — Ибо предстоит мне иное странствие, и не Аман лежит в его конце.

Тогда Арвен протянула руку к его лицу и провела по отметинам тревог; и сказала:

— Когда же ты успел избрать Рок Людей?

— У Белегаэра, близ воды, — ответил он и сжал ее руку. — Не всем на свете можешь ты повелевать, королева Эленны.

После того, как она угасла, быстро исчез и Арагорн, лодка ждала его у причала; и направил он ее к далекому северу, и лег в нее, и ушел за горизонт; и никогда больше в Средиземье не видели Арагорна Телконтара, того из моряков, что уплыл дальше всех.

@темы: эпический дискурс, перевожу слова через дорогу