...седьмого идиотского полку рядовой. // исчадье декабря.
Ну и, конечно, вастакские девочки. Куда же мы без них (=
Идею про «жен вождя» мы с соратниками придумали довольно давно, чуть ли не летом еще. Почему мы решили, что писать это должен я — не помню, если честно, но как-то так вышло. Потом, к зиме, я скурил собственно девочек, потом начал их писать и даже бодренько пошло... а потом случился некоторый кирдык и на текстовую выкладку я никак не успевал. Зато вот на спецквест натянули.
И хорошо все-таки, что дописали — кажется, текст удался. И девочки няшные. Это важно (=
Соавторы: Chiora, Grey Kite aka R.L.
Название: Жены высокого вождя
Размер: миди, 6939 слов
Пейринг/Персонажи: ОЖП (вастакские девочки), ОП-нолдор, Маэдрос
Категория: джен
Жанр:этнография повседневность, немного драмы, немного юмора
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В знак заключения союза с вастаками предводителю нолдор подарили много дорогих подарков — в том числе и жен. С точки зрения законов степи всё в полном порядке, но вот обычаи эльфов такой ситуации не предусматривали...
Предупреждения:освобожденные женщины востока
Примечание: Персонажи-девочки являются несовершеннолетними по современным меркам, но по счастью, в сексуальные отношения нолдор вовлекать их не собираются.
— Ох, на кого ж мы тебя туда отпустим... — в очередной раз тоскливо протянула матушка.
Алтан вздохнула. За время сборов сетования матушки и тетушки о том, что «пропадет кровиночка наша в чужой земле» успели ей порядком надоесть. Но в Народе Сайги не принято было спорить со старшими, а Алтан была воспитанной девушкой.
— Не причитай, женщина, — одернул ее Эрдэн, тетушкин муж. — Ты ее будто хоронишь, а не замуж отдаешь.
— Да если бы кому из своих замуж... или хотя бы из соседнего племени, всяко люди, а не эти... нечисть белокожая.
— Не нечисть, а союзники, — сурово поправил отец. — И если твоя дочь оказалась среди тех, кто станет женами самого главного их вождя — так радоваться надо! Вот скажи мне, — он повернулся к Алтан, — радуешься ли ты, девица?
По правде говоря, она совсем не радовалась. Про странных высоких людей, правящих этими землями — сами себя они называли «нолдор» — рассказывали многое, и Алтан успела наслушаться от старших сестер, пока те белили ей лицо, подводили глаза, наряжали в роскошные одежды и заплетали косы. Сестры не столько причитали, сколько припоминали все возможные слухи. Говорили, что эти нолдор — все до единого демоны и колдуны. Что они умеют убивать словом и испепелять взглядом, умеют подчинять себе живое и неживое, что они не знают смерти, но заплатили за свое бессмертие страшным проклятием. Говорили даже, будто у них нет женщин и они не рождаются, а просто появляются сами собой из сгустившегося тумана — но это, скорее всего, было уже вранье; другие утверждали, что женщины у них все-таки есть, только их не отличить по виду от мужчин — такой уж странный народ. Еще говорили, что у самого главного их вождя — того самого, кому племя хотело в знак союза подарить новых жен, — одна рука целиком железная, но двигается в точности как живая, и что силы в той руке столько, что никому его в бою не одолеть. Многое рассказывали...
Алтан послушно кивнула — звякнули тяжелые подвески на висках — и ровным голосом ответила:
— Радуюсь. Как же я могу иначе.
***
Переговоры с вождями вастаков затянулись, но Маэдрос уже начинал привыкать к этой их неторопливой манере вести беседу. Что поделать, такие обычаи... Зато сегодня они окончательно заключили союз со степными племенами. Это было как нельзя более кстати — пошатнувшиеся границы следовало укрепить, а войско Первого дома, увы, не могло похвастаться многочисленностью... Нет, очень удачно вышло с этими смертными.
По обычаю, в завершение переговоров следовало обменяться подарками. Тут Маэдрос мог не напрягать свое не очень уверенное пока знание вастакского наречия (выучить его как следует за три предыдущих встречи он все-таки не успел) и произносить ритуальные фразы, не вслушиваясь в их содержание. Поэтому следующие слова застали его врасплох.
— ...в знак нерушимости нашего союза, — тут седовласый предводитель вастаков сделал знак кому-то, стоявшему у входа в шатер, — мы дарим тебе, о великий вождь высоких людей, для украшения твоего дома — троих юных девственниц, невинных, как лепесток цветка, и прекрасных, как утренняя заря...
Девы, которые по условному знаку вошли в шатер, выглядели... М-да. В первую очередь они выглядели очень, очень напуганными. Стояли в рядочек, сцепив руки перед собой, смотрели на нолдор широко раскрытыми глазами и боялись, кажется, даже вздохнуть лишний раз. Поначалу все трое и вовсе показались сестрами-близнецами — одинаковые черные косы до пояса, черные глаза, смуглая кожа, широкие скулы. Красота — понятие относительное, но вот насчет юности старый степняк не соврал, пусть даже у этого народа Маэдрос не приучился еще как следует различать возраст: всем троим девушкам минуло четырнадцать-пятнадцать весен, не больше.
Маглор незаметно толкнул его в бок — «Нэльо, не спи!» Неожиданность неожиданностью, а лицо держать надо.
— Благодарю за столь щедрый дар, — кажется, он забыл флексию, означающую вежливое обращение, но ни один из вастакских вождей и их приближенных не обратил на это внимания. — Надеюсь, что наши дары не менее достойны...
— Пусть вождь высоких людей не беспокоится. Мы же смеем лишь мечтать, чтобы дочерям нашего народа нашлось место среди твоих жен.
На смуглых лицах читалась твердая уверенность в том, что у «вождя высоких людей» непременно должны быть жены, и притом в множественном числе — целая армия, не иначе. Разубедить их вряд ли бы удалось, тем более немедленно, да и отказываться от подарка не годилось — это же вся дипломатия насмарку... Ладно, решил Маэдрос. Разберемся.
Отойдя от шатра, он еще раз окинул взглядом «подарок»:
— Жены, значит. Вот удружили так удружили. И что я теперь буду делать с этими... девочками?
— Ты только при наших новых союзниках такого не ляпни, — хмыкнул Маглор. — А то ведь, если не нравятся девочки, могут и мальчиков предложить.
— Это ты завидуешь, что ли, что тебе ни одной не досталось? Прости, брат, но великий вождь вождей здесь я.
— Думаю, они просто не рассчитывали, что мы явимся вдвоем. А то я бы тоже сейчас уезжал с дополнительным грузом.
— Тебе смешно, — вздохнул Маэдрос. — А мне теперь объяснять им, что у меня и одной-то жены нет, а еще три штуки и вовсе ни к чему... Они еще и боятся меня, похоже — видел, какие лица несчастные?
— Знаешь, дорогой брат, если бы мне надо было выходить за такое угребище, как ты, я бы тоже не радовался.
— Ну спасибо. Я всегда знал, что ты высоко меня ценишь.
***
Цэцэг не находила себе места от любопытства. Конечно, и страшновато тоже было — еще бы, когда будущий муж и повелитель из чужого народа, да к тому же, как говорили, и колдун, и не человек вовсе. Но интересно ведь на него посмотреть, представить, что ее ждет...
Слухи не обманули. Нолдор действительно пугали, а их вождь — больше всех.
Когда трое девушек вошли в шатер, где проводились переговоры, Цэцэг только взглянула на чужаков — да так и замерла, и хотела бы взгляд отвести, но никак не могла. Кто из них вождь — сразу было понятно. Высокий, выше даже всех своих сородичей — хоть они и сидели все, а все равно заметно, — и держался так, что в голову не придет спрашивать, кто здесь командует. Лицо белое, будто они и впрямь из тумана рождаются, волосы как медная проволока — таких вообще у людей не бывает, но хуже всего были глаза — огромные, светлые, будто прозрачные, и такие... «Если он сейчас на меня в упор посмотрит — я в обморок упаду», — подумала Цэцэг. Без всякого труда верилось, что в этом народе умеют сжигать взглядом. «Вот так, должно быть, не понравится одна из нас мужу на ложе, он зыркнет разок — и все, только кучку пепла потом подмести...»
А еще правая рука у него и правда была железной и блестела так же ярко, как кольчуги чужаков, но пальцы на ней послушно сгибались, и это точно было колдовство, как же иначе. Мелькнула глупая мысль — интересно, а что еще у него железное? ой мама... Цэцэг поспешно перевела взгляд, чувствуя, как приливает к щекам жаркая кровь.
Рядом с вождем сидел, похоже, его родич — что-то было в их лицах общее. У этого хотя бы волосы были человеческого цвета, черные, но зато лицо — бледное настолько, что впору за призрака принять. И такие же точно глаза, кошмарно-яркие, в которые смотреть никак невозможно, и не смотреть тоже нельзя...
Нет, уж лучше было снова уставиться на железную руку. Она, конечно, тоже жуткая, но надо ведь привыкать — от подарка великий вождь не отказался, так что теперь остается только не посрамить честь племени. В чем бы ни заключался ее долг как жены...
Задумавшись, Цэцэг пропустила мимо ушей окончание переговоров и очнулась только, когда соседка дернула ее за рукав — мол, идем, нам пора. Теперь пути назад уже точно не было.
***
Для жен и их приданного полагалась пестрая — настолько, что рябило в глазах, — повозочка. Шкатулка лакированная, не экипаж. И подаренные девочки в своих тяжелых одеждах (кольчуга на каждую — и то, наверно, легче будет!) сидели в ней, не шелохнувшись, как искусно сделанные фарфоровые куклы, а потом вастачки, собиравшие возок в дорогу, и вовсе завесили их сплошь вышитыми занавесками.
Маэдрос подозрительно покосился на диковинный экипаж — как бы не развалилось это сооружение на первой же кочке, — но придумывать что-то другое не было времени. Да и опять же — не нарушить бы этим какого-нибудь обычая.
Возница к экипажу не прилагался, и Таэрет — у нее лучше получалось понимать животных — неохотно перебросила товарищу повод собственного коня и подошла к паре низеньких мохноногих степных лошадок, запряженных в возок. Коротко покачала головой, гладя их по мордам.
— Лошадки пуганые, слушают плохо, да и упряжь дурная, но другой для них нет. Может, лорд Маэдрос, нам твоих... девочек взять на седла?
Маэдрос покачал головой.
— Не поймут. Придется тебе потерпеть, Таэрет. Справишься?
— Я-то справлюсь, — фыркнула она, устраиваясь там, где было место для возницы.
— Тогда поехали.
Он заметил, как передняя занавеска возка качнулась, и в щели показался черный блестящий глаз. Блеснула золотая подвеска с сердоликом, а чутким слухом он уловил быстрый шепот:
— Это же просто мальчик, да? Или и правда женщина?
— Тихо, Сэргэлэн, — шикнула другая, в щели мелькнула рука, задернувшая занавеску, — веди себя как подобает.
И стало тихо.
***
Крепость нолдор потрясала не меньше, чем они сами. Раньше Сэргэлэн даже представить не могла, что бывают такие огромные дома, да еще целиком из камня — будто все эти стены и башни выросли прямо из горы... А может, и правда выросли, сами собой за одну ночь, как в сказках. Может, это нолдорское колдовство.
— Здесь мы живем, — сказал господин, когда они подъехали к воротам. Ворота тоже были огромные — пришлось, чуть выглянув из возка, задирать голову, чтобы разглядеть венчавшие их восьмиконечные звезды. — И вы тоже будете здесь жить, — и добавил что-то еще на своем певучем наречии.
Его брат — они уже успели понять, что бледный, как призрак, нолдо приходился ему именно братом — ответил на том же языке, и оба рассмеялись. Надо же, подумала Сэргэлэн, а смеются они совсем как люди. Может, не так всё и плохо...
Тут они въехали во внутренний двор крепости, и мысли вылетели у нее из головы.
Во дворе было полно народу — самого разного, и люди были, обычные с виду, всё больше светловолосые, и нелюди с их невозможно-яркими глазами, и все были чем-то заняты или спешили куда-то — всё это сливалось в один пестрый, гудящий множеством голосов водоворот, и когда они, спешившись, наконец миновали двор и двинулись вглубь крепости, девушки смогли только облегченно выдохнуть.
Им выделили комнату — одну на троих, но довольно просторную. «Это что же, — мелькнуло в голове у Сэргэлэн, — они тут все в таких комнатах живут? Да здесь можно целую юрту поставить, если не очень большую...»
Господин сказал: «Ну, устраивайтесь пока» и ушел, закрыв за собой дверь.
Запирать, между прочим, не стал. Неужели это значит, что им разрешают свободно ходить, где угодно? Странные обычаи у этих нолдор... Но пока что всем троим не хотелось никуда идти, а хотелось только посидеть спокойно и перевести дух.
Сэргэлэн плюхнулась на кровать — мебель здесь тоже была непривычная, с высокими деревянными ножками, и она уже начала опасаться, что ночью с этой кровати точно упадет, — и обвела взглядом своих сестер по несчастью. Или счастью, это как посмотреть.
— Вы как думаете — что с нами дальше делать будут?
— Я вот думаю, — Цэцэг теребила кончик толстой косы, — кого из нас он первой... ну... к себе позовет?
— Вот всегда ты о чем-нибудь таком! — фыркнула Алтан. — А мне интересно, почему нас отдельно поселили и где остальные жены нашего господина? Я бы с ними познакомилась, расспросила бы, что тут да как...
— Мы же речи их не знаем, как с ними разговаривать? — Сэргэлэн вскочила — долго сидеть на месте она просто не умела — и направилась к тюкам с вещами девушек, сложенным в углу комнаты. — Давайте хоть платья полегче достанем, а то я уже взопрела вся.
— Язык у них не такой и сложный, — отмахнулась Алтан, — я, пока мы сюда ехали, с десяток слов уже запомнила.
— Да ну? А я их слушаю — точно птицы щебечут: красиво, да только непонятно ничего.
— Это потому что нелюди, и речь у них не для людей. Но мы привыкнем, наверное... Слушайте, а ведь нас, должно быть, к прочим женщинам не пускают потому, что надо убедиться — как бы мы порчу какую не занесли. Мы же чужие. Вот проведут обряды, и тогда уже...
— Какие обряды?
— А я почем знаю? У них здесь свое колдовство.
***
Хэлгар нашелся на заднем дворе, где готовили к отправке обоз на Амон Эреб. Уже увязывали телеги поверх плотной, пропитанной от дождя тканью, уже собирался самолично им отобранный конвой, выводили лошадей, позвякивала сбруя. Но он, задержавшись проверить снаряжение у всех, ещё и придирчиво заглядывал в каждый воз, всё ли собрали. Или — учитывая обстановку — не положили ли чего лишнего. Зерна, например, оставалось самим в обрез, а на Амон Эреб, в случае чего, могли обойтись и без хлеба — охотой и кореньями. Наконечников для стрел отковали, впрочем, достаточно, хотя после потери химладских кузниц и намечался недостаток.
Маэдрос окликнул Хэлгара, и тот махнул рукой: сейчас подойду. Подал знак накрывать воз, и быстро приблизился.
— Сам ты, надеюсь, с ними не собираешься? — спросил Маэдрос. — Ты, конечно, считаешь, что без присмотра они один меч сломают, а другой потеряют, но здесь ты мне всё-таки нужен больше.
— Ну, допустим, не всё так плохо... — Хэлгар пожал плечами, — но нет, никуда я не собираюсь. Лучше скажи мне, как там союз с вастаками?
— Заключили союз, — ответил Маэдрос. — Только вот хочешь верь, хочешь — нет, но они мне подарили трех прекрасных дев. В жены. Хотя для брака им еще рановато даже по меркам эдайн.
Зеленые глаза Хэлгара весело блеснули.
— Обязан ли я по долгу ближайшего друга твоего отца вместо него преподнести дары... хмм... невестам? — с деланной учтивостью спросил он.
— Для начала не забудь, пожалуйста, распорядиться о том, чтобы их кормили, — мрачно уточнил Маэдрос. — И найди мне какую-нибудь женщину — лучше, наверное, даже аданет, — чтобы приходила учить их говорить на синдарине, а заодно и показала бы им, где у нас что. Из того, что можно показывать, само собой.
— Обязательно женщину? Отчего вдруг?
— Постороннего мужчину они, пожалуй, к себе не подпустят и на полёт стрелы. А от меня и вовсе готовы спрятаться под кровать. Пусть поживут и привыкнут немного, а там можно и объяснить, какие у нас обычаи и чем отличаются от их собственных. Лассэ уже обещала наведаться к ним завтра с утра, осмотреть.
Хэлгар с серьезным видом кивнул, старательно скрывая улыбку.
***
С обрядами не пришлось долго ждать. На следующее утро к ним пришла женщина — тоже из нелюдского народа, белокожая, с длинной темной косой, строгим лицом и внимательным взглядом, — приказала девушкам взять чистую одежду и следовать за ней. Слова она выговаривала странно — отрывисто, с преувеличенной четкостью, а держалась так уверенно, что ослушаться ее никому из троих даже не пришло в голову.
— А знаете, кто это? — прошептала Сэргэлэн, пока они шли по коридорам. — Это же старшая жена, точно вам говорю.
— Откуда знаешь? — недоверчиво приподняла бровь Алтан.
— Мы же ее видели вчера. Когда она господина встречала. Помните, как она с ним говорила? Не может простая женщина так себя вести. Он ей руку на плечо положил, а она ему улыбалась в лицо, и в глаза прямо смотрела.
Цэцэг нахмурилась, припоминая:
— Ну да, это она... Ой. А мы и не поклонились ей, и не поприветствовали как положено...
— Ну, может, здесь так не заведено. Ничего же нам не сказали.
Вскоре они добрались до небольшой купальни, выложенной белым камнем. Из двери в противоположной стене тянуло теплым влажным воздухом.
— Так. Девы. Первое — меня зовут Тельпэлас, я... — тут женщина запнулась, произнесла что-то на своем наречии, очевидно, попыталась перевести и попросту махнула рукой. — Неважно. Как вас звать — я знаю, не тратим время. Второе — сейчас раздеваетесь и идете мыться, я вас здесь подожду. Чистое тоже оставьте здесь.
— А... госпожа, а зачем? — робко спросила Алтан.
— Так надо, — отрезала старшая жена.
Надо так надо, вздохнула про себя Сэргэлэн. Кто знает этих нолдор, может, так для обряда положено.
Проточная вода посреди крепости девушек не очень удивила — должны же здесь быть источники, ничего странного. Но даже в большой — человек на пять, не меньше — каменной чаше в полу вода эта неожиданно оказалась теплой, как раз для мытья, и было ее сколько угодно. Цэцэг поискала на полках в углу, но обычного горшочка с золой и жиром — чтобы сделать тело чистым — не находилось, и пришлось Алтан перебрать полки снова.
Нашлись приятно пахнущие твердые бруски, которые должны были оказаться тем же самым. Так что девушки не только окунулись и смыли с себя пот, но и, расчесавшись, вымыли волосы, а потом, распарившись в теплой воде, даже поленились заплетать снова косы — только обернули полотенцами.
Сэргэлэн, как часто бывало, управилась первой, и первой вышла.
Тельпэлас поманила её к себе рукой и девушка подчинилась. Госпожа старшая жена сняла ей с головы ткань и узким гребнем прочесала волосы, время от времени внимательно рассматривая пробор. Заставила развернуть полотенце и с тела, и, усадив на скамью, внимательно осмотрела Сэргэлэн всю, целиком, слегка нажимая крепкими пальцами на позвоночник и суставы.
Задержалась ладонью над ключицей, по которой брат когда-то нечаянно попал палкой — после того ему запретили учить её обращаться с мечом, и рука целую луну работала плохо. Сэргэлэн испугалась, что госпожа жена как-то разглядит это и ее забракует, но тут же ойкнула — по руке прошла боль, точно по жилам пустили пригоршню мелких иголок, которые вонзились все разом. Тэльпэлас удовлетворенно кивнула, и, как будто ничего не случилось, попросила ее открыть рот и осмотрела зубы — за это девушка была спокойна — были они, конечно, ровные и чистые, без пятен.
Но потом Тэльпэлас попросила ее раздвинуть ноги, и Сэргэлэн снова заволновалась — а вдруг как госпожа жена — случалось такое — захочет сама ее испортить, рукой, а мужу скажет, что так и было. И тогда...
— Не бойся, — сказала та, вроде как теплее, чем до сих пор, — я просто смотрю, нет ли на тебе чего-нибудь неправильного.
И правда не сделала ничего страшного — только, расправив складки, посмотрела внимательно, легко дотронулась пальцами пару раз и велела одеваться.
После Сэргэлэн она точно так же осмотрела Алтан, а за ней Цэцэг, которая возмутилась — не сомневается ли она, что они нетронутые.
— Не сомневаюсь, — Тэльпэлас снова улыбнулась. — Зачем бы мне? Так вот, девы. Мойтесь, когда захочется, но грязными здесь ходить не принято. Поэтому не реже, чем два раза в шесть дней. Мыться можете ходить сюда. Или лучше — следующая дверь, там купальня для эдайн. Для людей то есть. Для женщин — на западную сторону, восточная дверь — для мужчин. Если забудете, что — где, идете сюда, прямо, тут моемся мы. Свою комнату сами найдете, или проводить?
— Проводите, госпожа, — сказала Сэргэлэн, понимая, что в коридорах и углах она разобралась бы, а вот как идти вверх — ни за что не вспомнит.
***
Ближе к вечеру к ним в комнату пришла ещё одна женщина — обычная, с виду давно уже немолодая. Хотя светлокосая и длинноносая, как и многие здесь, но не из нелюдей, и то хорошо. Назвалась она — показав на себя — Россэнет. На предметы, слова для которых нужны каждый день, она тоже показывала, называя их. Вначале — в их комнате, затем — по всей почти крепости.
На то, чтобы осмотреть эту самую крепость, да ещё запомнить где что, у них ушел не один день. Их не будили по утрам, чтобы приставить к какой-нибудь работе — то ли не все обряды закончились, то ли духи этого места их пока еще не приняли...
А может, и правда великий вождь нолдор был так могуч, что мог позволить своим женам бездельничать днями напролет.
Комнаты господина оказались высоко в башне, и Цэцэг уж постаралась хорошенько запомнить, как туда идти. Не будет же Россэнет провожать ее каждый раз, когда господин позовет. А еще были двор и кухня, где они бывали не один раз, и швейные мастерские, и кузни-оружейные, и еще мастерские, где нолдор тоже что-то делали, но девушки не поняли из объяснений, что именно, — но туда Россэнет их не повела, а сама она наведаться не решилась...
Время шло.
Но господин их муж так ни разу и не пришел к ним, и даже не посылал никого, чтобы позвать одну из новых жен на ложе.
***
По переходам крепости Алтан старалась ступать неслышно, хоть и были они пусты. Света было маловато, поэтому она взяла с собой свечу и шла, тщетно стараясь не капать себе на руку и платье горячим воском.
Было это тяжело — дрожали руки и даже колени мелко тряслись. Старшим женам порой разрешалось приходить к мужу, если не позвал, но ей идти вот так — было не должно и неправильно.
Но разве не оскорбил их муж их родичей, забыв про своих новых жен на луну с лишним?
Плохо было и то, что самая красивая из них — Цэцэг — еще не научилась разговаривать вполовину так хорошо, как Алтан — как будто новые слова ей первые пять раз в одно ухо влетали, а в другое вылетали, и на шестой только оставались. Да она и сказала, что сразу в обморок упадет.
Алтан помедлила перед винтовой лестницей без перил, переводя дух — не свалиться бы со ступеней — и потихоньку пошла наверх, осторожно ставя ноги и придерживаясь рукой за стену.
Внезапно она подумала — бывает ведь, хотя и редко, такое, что кроме одной женщины мужчине другие и не нужны, и, может быть, сейчас с ним та госпожа, красивая и сильная, как дикая кобылица. Но если так — то железо должно быть повешено у дверей, чтобы отогнать людей и злых духов, могущих испортить зачинаемое дитя. А у такого сильного вождя — даже и ночная стража может быть на этот случай.
Не было — ни стражи, ни ножа у двери, и она робко постучала.
— Войди, — сказали из-за дверей, и она, собрав в кулак все оставшиеся силы, налегла на тяжелую створку.
Он сидел за огромным — ему по росту — столом, боком повернутым к окну и щедро освещенным пятью яркими колдовскими светильниками в высокой подставке. Повернулся к двери и чуть приподнял бровь — вроде как от удивления.
— Что тебе нужно? — спросил он — даже и не неприязненно, просто с интересом, а всё равно ей стало так страшно, что в глазах потемнело и комната качнулась перед глазами.
— Господин мой муж, — проговорила она, изо всех сил пытаясь ничего не перепутать в словах, стиснув свечу перед собой двумя руками — не уронить бы — и опустив глаза, только бы не смотреть на него прямо, да хорошей жене этого и не полагалось, — хочу я знать, чем мы тебя так прогневали, что до сих пор ты ни одну из нас не позвал согреть тебе постель.
Скрипнул по полу отодвинутый стул, и она услышала мягкие — по ковру — шаги.
«Убьет!» — мелькнуло в голове. Как есть пропала Алтан, ни за что — за дерзость и любопытство свое проклятущее.
— Подними глаза, — сказал он, и она подчинилась, а голову, чтобы посмотреть ему в глаза, всё равно пришлось чуть ли не запрокинуть. — Я вас обидел?
Серебристый взгляд теперь странным образом успокаивал — в нем не было гнева, только спокойствие, как в небе.
— Не может муж жену обидеть, — заговорила Алтан быстро, почти не подбирая слов. — Если что страшное даже сделает, то обида — ее роду, а не ей, а если сама виновата — то и вовсе никому. Но если муж жену женой из девы не сделал — Мать Степь гневается. Но ты ведь колдун, тебе и это не страшно.
Протянув руку, он вытянул из пальцев Алтан уже порядком истерзанную свечку. Задул ее и указал на второе кресло возле стола.
— Сядь, я тебе объясню.
Она послушно опустилась на край, сложив руки на коленях, а он сел на стул, опираясь о спинку локтем. Она посмотрела — и отвела взгляд, потому что правой руки ниже запястья у него, как оказалось, не было вовсе; а железная снималась, и была, должно быть, хитрым устройством, какие здесь водились.
— Твои родичи поторопились. Брать много жен — не наш обычай, — заговорил муж размеренно, чтобы она успевала понимать. — Среди нас у каждого мужчины может быть только одна жена, а у каждой женщины — только один муж, и женятся они, только если на это есть свободная воля обоих. Учтивым считается спросить отца и мать о согласии, но запретить или принудить не вправе даже они. Можно и не жениться, если не хочется. И замуж не выходить, если нет такого мужчины, которого бы ты хотела назвать мужем на всю жизнь. У меня жены вовсе нет.
— Это что же — ты нас просто так взял? Чтобы не обидеть? — Алтан на мгновение представила, что было бы с ними, если бы не взял, но думать об этом не хотелось. А вот о его словах, что жены у него нет... Не могло такого быть.
— Как это жены нет? — вырвалось у нее, и она прикрыла себе рот рукой, но поняла, что так не годится. — А та госпожа, которая к тебе во дворе подходила, а потом на нас порчу искала — она тебе не жена разве?
Он смотрел на нее, словно пытаясь понять, что она вообще такое имеет в виду, и Алтан испугалась, что всё-таки запуталась в словах чужой речи и сказала что-то совсем уже не то.
— Кто, Тельпэлас? — спросил он, наконец. — Она... целительница, лекарь, старшая среди целителей здесь. И не порчу она искала, а проверяла, здоровы ли вы. Она... подруга моего отца, я ее с детства знаю.
Алтан хотела было запротестовать, что больных бы племя ему просто не показало, не то что в жены отдавать, но другой вопрос выскочил из нее быстрее:
— Она — младшая жена твоего отца? Но ведь ты же говорил...
— У вас сказали бы, что она ему побратим, — остановил ее муж... нет, не муж, просто лорд. Маэдрос.
Как можно побрататься с женщиной, в голове снова не укладывалось, поэтому Алтан всё казалось, что есть тут какая-то неправда, о которой ей надо непременно догадаться.
— Она же молодая совсем, — сказала Алтан, — как она могла быть побратимом твоего отца, который давно умер? Или... — немедленно вспоминились все жуткие слухи, — вы и правда бессмертные?!
Должно быть, в голосе у нее прозвучал такой ужас, что у него даже углы губ дрогнули, точно он пытался сдержать улыбку.
— Правда, — сказал он коротко.
— А убить тебя можно? — ляпнула она, и оцепенела от невероятной дерзости своего вопроса. И это она — разумница Алтан, которая никогда не пускала слова впереди ума, а тут посмотри — весь разговор такой, что хоть в огонь от стыда бросайся.
— Можно, — кивнул он коротко.
— А дух — скитаться будет? — подозрительно спросила Алтан, вспоминая о проклятии, которое к бессмертию, по тем самым слухам, прилагалось.
— Нет, — сказал он, — уйдет за море на Запад, в чертоги мертвых.
Отвечал он коротко, словно ему не особенно хотелось об этом говорить.
Она приоткрыла рот — так ей неожиданно стало жаль бессмертных, лишенных возможности упасть в лоно Матери Степи и обновиться, как всё на свете обновляется. И этот дом призраков представился вдруг наполненным жуткой бархатной тьмой, которая шелестит там, внутри, множеством голосов.
— А если очень попросить?
— О чем — и кого? — он в упор посмотрел на нее своими странными глазами — вроде бы с интересом.
— Когда кто-то умирает, — сказала Алтан, — его отдают Матери Степи в утробу и кладут так, чтобы ей было удобнее снова его родить, и она его снова рождает. Любая женщина — Мать Степь. А если не сделать этого, то это очень страшно — дух не упокоится и будет мстить. Только если шаман — помогать будет, поэтому шаманов не хоронят, а оставляют птицам. Ну... еще если вождь... или смелый воин, то племя решает, достоин ли он уйти к Солнечному Вождю в орду, и тогда тело сожгут в погребальном костре, чтобы проводить дух на небо. Ты, наверное, воин всё-таки больше, чем шаман. А про Солнечного Вождя... древняя легенда, хочешь, расскажу?
Он кивнул, по-прежнему внимательно глядя на нее.
— Когда-то солнца не было, и всегда было темно, — начала Алтан, избавив свою речь от завываний, полагавшихся бы, если бы она рассказывала эту историю детям, — и в темноте бродили разные темные твари, очень страшные, и те, кого они съедали никогда не возвращался в лоно Матери Степи и не рождался вновь. И вот однажды Мать Степь посмотрела, что бедна детьми, и поняла, что еще немного времени пройдет, и ей некого станет родить, потому что никто не вернется.
Мать Степь не могла родить сразу Солнце, от нее ведь очень далеко до неба. Поэтому, когда жене одного вождя пришло время зачать и та порадовала Мать Степь обычными приношениями, Мать Степь призвала всю свою силу в ее лоно, и Солнечный Вождь родился как обычный человек. Только, рождаясь, страшно обжег свою мать, и та вскоре ушла в лоно Матери Степи. Наверное, родилась она потом заново и ходила по земле с тех пор еще множество раз, но о ней в этой сказке больше не будет слов.
А Солнечный Вождь вырос и начал биться с темными тварями, и стало рождаться больше детей у людей, и птиц, и рыб, и животных. Было по-прежнему темно, но стало уже не так страшно.
Алтан наклонила голову набок, готовая остановиться, но Маэдрос молчал, поигрывая письменным пером, и она двинулась дальше.
— Наступило время ему жениться, и он выбрал себе в жены прекрасную девушку из другого племени, с которым каждый год встречались на общих стойбищах. Она никому не была женой и не собиралась никому ею становиться, поэтому каждому, кто пытался свататься в ней, она давала задачу, которая была не по силам. Вождь-Солнце ей понравился. Но ей всё-таки не хотелось становиться даже ему женой, поэтому она велела ему принести к порогу ее юрты голову черного дракона.
Алтан снова сделала паузу. Здесь нужно было говорить на два голоса, передавать речи Госпожи Луны и остального племени, но она решила не испытывать терпение Маэдроса.
— Его друзья, конечно, отговаривали его — не стоило так рисковать собой ради женщины. И всё племя, хотя и провожало его в дорогу весело, как и подобает, всё-таки было в ужасе за свою судьбу. Дракон был большим и страшным, и никто до сих пор не решался ему бросить вызов, но Вождь-Солнце пообещал и должен был выполнить обещание. Он пришел в земли, где жил дракон, и они бились страшно и жестоко — реки выходили из берегов, и даже Мать Степь дрожала от ужаса за своего сына. И дракон был убит, но и Вождь-Солнце был так изранен, что упал на землю и умер. Было это в горах, всю эту землю отравила черная драконья кровь, и Мать Степь даже не смогла принять его в себя. Тогда она прокляла ту деву, которая заставила его дать обещание — чтобы и она вечно скиталась неприкаянно. Но когда тело Вождя умерло, его дух перестал быть спрятан и сжег мертвую плоть, а потом поднялся на небо вместе с дымом. Теперь он светит в вышине днем, берет в свою орду достойных, и они спускаются биться с темными тварями ночью, а его вечная невеста поднимается на небо вечером по его лучу, и следит за небесами, когда его там нет.
Поэтому-то тела воинов сжигают, чтобы они тоже поднялись на небо с дымом, а Мать Степь гневается, когда дева отказывается быть взятой мужем, или когда жена остается нетронутой. Даже если ее взяли только ради союза меж племенами.
Алтан внимательно посмотрела на него, и увидела, что он улыбается, прикрыв губы рукой, чтобы не было видно.
— И что ты думаешь с этим делать? Берут ли у вас мужей против воли?
— Н-нет, — запнулась Алтан, но тут же нашлась: — Жену можно подарить кому-нибудь из своих воинов, который... ну... достойный. Нужно сказать только: «Ты мне не жена, ты жена ему».
— Алтан, — сказал он убедительно — оказывается, помнил имя. — Для начала: до тех пор, как ты сама не захочешь, ты никому не жена, а кто ты мне — раз находишься под моей опекой и защитой — решай сама. До тех пор, пока ты не решишь выйти замуж, ты вольна выбирать. Химринг большой, и заниматься здесь можно многим. Что тебе по душе, тем и займись. Хочешь — иди к Тельпэлас в ученицы, хочешь — одежду шей, а можешь научиться любому другому ремеслу, какое выберешь.
Алтан опустила взгляд на стол, на листы бумаги, покрытые письменными знаками. До того, как ее выбрали в жены чужому вождю, она хотела стать сказительницей, но это ведь как-нибудь потом, в старости, когда дети вырастут, а муж... На том, куда должен деться муж, да еще так, чтобы никто ее больше не взял, она всегда спотыкалась мыслью. Сказительницами становились чаще вовсе древние старухи.
Письменные знаки притягивали ее взгляд.
И вовсе Маэдрос был не страшный. Странный — да, и большой, да и добрым его язык не поворачивался назвать. Но вот теперь заметил, куда она смотрит, и спросил:
— Интересно?
— А это только для вашей колдовской речи знаки, или нашу тоже так можно? — неожиданно для самой себя спросила она.
— Отчего же нет, — сказал он. — Хотя придется приспосабливать знаки, ваши слова ведь по-другому звучат... Хочешь научиться?
— Конечно! — дернулась Алтан, чуть ли не вскакивая с кресла. — Можно?
Он молча пододвинул к ней чистый лист бумаги.
— Какой рукой держишь ложку?
— Этой, — ответила Алтан, поднимая правую руку. Сердце у нее колотилось от осознания, что ей сейчас и правда покажут ей удивительное: как можно сохранять сказки и предания, чтобы не забывались.
Он хмыкнул и, поворошив бумаги на столе, выудил еще один листок — исписанный, но как-то не так, как те, что уже лежали перед ней.
— Значит, ты будешь писать правой рукой от левого края листа к правому — как здесь. Всё время, от начала до конца, я тебя учить не буду, но тенгвы — покажу.
Он протянул ей палочку из какого-то темно-серого материала, с одного конца заточенную и чуть пачкающую пальцы и — другой такой же — ловко, даже не сдвинув листа, начертил перед ней клетку: четыре ячеи от одного края до другого, шесть — сверху вниз.
— Для начала, — сказал он, — запись каждого звука зависит от того, как ты его произносишь...
***
Они прождали Алтан полночи, да так и уснули, не дождавшись. Ранним утром Сэргэлэн вскочила, точно ее подбросило — а как еще, если всю ночь сплошь тревожные сны снились, — и первым делом посмотрела на постель подруги. Та была пуста, и застлана так же ровно, как и вечером.
Значит, Алтан не вернулась. Значит, муж их и господин все-таки к ней прислушался, и сделал ее женой, раз всю ночь не отпускал... Значит, их очередь — следующая.
А она ведь только-только начала привыкать к странной этой жизни, к новым правилам, которые и на правила-то не очень походили, к тому, что можно делать едва ли не что захочешь... Теперь всё. Теперь будут обязанности, приличествующие достойной жене, а выбора уже не будет.
Тряхнув головой, Сэргэлэн быстро оделась, заплела волосы — в последнее время она делала это неправильно, в нарушение обычаев: не носила две косы, как девушка, и не убирала под покрывало, как замужняя женщина, а подбирала в одну высокую косу, как подсмотрела у нолдор, — и отправилась во внутренний двор крепости. Хоть воздухом подышать напоследок, а то вот запрут в покоях, и выйти некогда станет...
В просторном дворе, как обычно, было многолюдно, даже таким ранним утром, но Сэргэлэн уже не так пугалась и даже приучилась разделять толпу на отдельные, занятые своими делами толпы поменьше. Около одной из стен она заметила мальчишек — не старше ее самой — с деревянным мечами, которых, похоже, обучали искусству боя, и ноги точно сами понесли ее туда. Правда, подойдя, Сэргэлэн заробела и остановилась в сторонке, не решаясь ни на что, кроме как смотреть.
Вблизи было видно, что учат здесь эльфийских и людских юношей вперемешку, и что деревянные клинки у них тяжелые, потяжелее настоящих стальных, и что некоторые — особенно люди — еще не очень уверенно держат их в руках... А учила их, как ни удивительно, женщина. Эльфка. Сэргэлэн вроде и привыкла уже, что у нолдор женщинам можно было заниматься мужскими делами, но все равно удивлялась каждый раз — ну как они такое допускают? Лук для женщины — еще куда ни шло, но меч — совсем неприлично.
Присмотревшись еще внимательнее, она вдруг поняла, что и среди учеников были девушки. Не очень много, не больше четверти, но ведь были. Неужели же правда так можно... Стиснув подол платья, она жадно следила за каждым движением.
И поэтому заметила госпожу Тэльпэлас, только когда та прошла уже почти мимо нее. Да и то потому, что наставница будущих воинов ее окликнула.
— Хэй, Лассэ, бери меч и стеганку, иди сюда наконец!
Сэргэлэн увидела, как та быстро покачала головой на оклик.
— Ну да, да, целители крови не проливают! А орочьё, если опять на полевой лазарет полезет, ножичком хирургическим резать будешь? — фыркнула наставница мечников, и Сэргэлэн неожиданно узнала по голосу и этому фырканью ту самую женщину, которая правила кибиткой невест в их пути сюда, которую она поначалу приняла за мальчика. И то, что она была в отряде вождя, и что могла так, насмешливо, самому ему тогда отвечать, заставило Сэргэлэн решиться.
Она поймала Тэльпэлас за рукав.
— Госпожа старшая жена, — тщательно выговаривая слова, произнесла она. — Разрешите мне с ними? — и показала на группку мечников.
— Кх... кто? — поперхнулась госпожа Тэльпэлас на обращение.
Мгновение тишины, и вдруг все услышавшие это, расхохотались, включая саму Тэльпэлас, которая даже руку сама себе прикусила от смеха.
— Всё, Таэрет, — сказала она, отсмеявшись. — Бери эту... жену моего мужа с глаз моих и делай с ней что хочешь. Сэргэлэн, если тебе хочется — пробуй. Получится — так почему нет? А у меня тебе разрешения нужно будет спрашивать, если вдруг попадешь ко мне и будешь лечиться.
— Ну, идем, — сказала Таэрет, прихватывая ее за плечо. — Найдем тебе нормальную одежду и меч.
Махнула рукой на сгрудившихся подростков:
— Химдир, остаёшься за старшего! Всем продолжать.
— Госпожа Таэрет, — спросила Сэргэлэн в одной из нижних комнат, где были ворохом свалены стеганки и стояли в стойках тренировочные деревянные мечи, и настоящие — чуть поодаль, — а почему они смеялись?
— Потом объясню, — сказала та, — после тренировки.
— А... почему она отказалась? — спросила Сэргэлэн, всё-таки не в силах остановиться.
— Ей... как бы это тебе объяснить, вообще с оружием воевать нельзя и даже охотиться. У целителей сила может от убийства пропасть. Хотя стрелять-то она умеет. Но всякое может случиться, раненых защищать придется. Вот и в тот раз — смотрела она за ранеными после боя, а тут какие-то орки недобитые выскочили... Обрадовались, должно быть, легкой добыче — но не тут-то было. Наши целители могут и за себя постоять, и других в обиду не дать, — не переставая говорить, Таэрет перебирала деревянные клинки, взвешивая их на руке и прикидывая, какой подойдет новоявленной ученице. — Вот этот, пожалуй, в самый раз будет.
Сэргэлэн держала в руках меч — настоящий, все равно настоящий, даже если деревянный — и не верила своему счастью.
***
Алтан вернулась, когда утро уже разгоралось вовсю — явно не спавшая всю ночь, с растрепанными косами, прижимающая к груди какие-то бумажки.
— Ну что, не прогнал он тебя? — спросила Цэцэг, едва та переступила порог комнаты.
— Не прогнал, — ответила Алтан, падая на кровать и закрывая глаза. — Потом всё расскажу, я спать хочу.
Похоже, она и вправду утомилась — не стала даже раздеваться, только сбросила верхнее платье и укрылась одеялом, свернувшись калачиком. Бумажки свои из рук так и не выпустила, и Цэцэг оставалось только гадать, что там было такое — опять нолдорское колдовство? Оберег, может, чтобы злые духи не навредили новой жене? А то и ребенку...
Спрашивать у самой Алтан было бессмысленно: та уже уснула, а спала она крепко — нипочем не разбудишь, хоть в медный гонг над ухом бей.
Но что ж такого господин их и муж с ней делал всю ночь, что так замучил? И что ждет остальных жен... Цэцэг едва не ойкнула вслух и поспешно прижала ладонь ко рту. Образ ужасного вождя нолдор, немного подзабытый за прошедшие недели, встал перед ее глазами как живой — и горящие его глаза, и блестящая железная рука... И вот что она, простая девушка, будет делать, когда он ее к себе позовет? А ведь позовет же, теперь-то точно... Может, даже вот сегодня вечером.
Но сидеть и бояться, решила Цэцэг, было глупо — поэтому, порывшись в сундучке, она достала нитяной пояс, который начинала плести пару дней назад. Рукоделие всегда ее успокаивало, и еще дома говорили, что у нее получаются самые красивые узоры. Закрепив булавками конец пояса у изголовья кровати, она принялась было завязывать узелок за узелком... и чуть не расплакалась от досады. Закончились нитки. И взятый из дома запас нужного цвета тоже закончился, как назло, только она о том, распереживавшись, забыла.
Стало ясно: придется идти и спрашивать. Ну, должны же у здешних женщин быть нитки — пусть узелкового плетения они и не знают, но вышивкой-то точно занимаются. Вон сколько расшитой одежды, и даже на стенах здесь вышитые картины висят.
Пока она решалась, вошла Россэнет, слегка — только для порядка — стукнув в дверь. Оглядела комнату.
— Отчего спит? — спросила она, покосившись на Алтан. — Не заболела?
— Нет-нет, — Цэцэг замотала головой, и тут же показала недоплетенный пояс, — Россэнет, у меня... как это... кончился цвет. То есть нет, нитки.
— Хотела тебя попросить еду помочь принести, но некому, — сказала Россэнет, — одна твоя подружка спит, а другую уже Таэрет во дворе гоняет, и накормит со своими учениками, надо думать. Пойдем тогда, на кухню поедим, пускай их, а потом поищем тебе нитки.
Цэцэг не очень хорошо поняла, о чем она говорит, да и что нужно пойти поесть — вспомнила, только когда ей сказали. Но послушно пошла следом.
Швейные мастерские поразили и потрясли ее. В огромных светлых комнатах пряли, ткали, кроили и шили, плели ковры и разбирали бусины, да не каждая мастерица от начала до конца в своем углу — все вместе. Переговаривались между собой — где на уже знакомом, хоть и самую малость, языке, которому учила Россэнет, а где и на другом, похожем немного на речь степи, — или даже пели. Наконец Россэнет привела ее в комнату, где четыре женщины вплетали ворс в огромную — во всю комнату — разрисованную цветными мелками вязаную сеть, основу для ковра.
Здесь точно нитки найдутся, подумала Цэцэг, и таких цветов, каких дома даже и не видели. Вот только как бы им объяснить, что ей нужно — слов-то не хватает...
Она поздоровалась учтиво, как учили, и попросту подняла обеими руками перед собой свое рукоделие — точно щит. Из свернутого пояса торчали концы разноцветных нитей.
На удивление, мастерицы ее поняли. Оставив работу, они развернули пояс и принялись разглядывать, с интересом обсуждая. Даже странно — ничего ведь необычного не было, простые узелки, и узор тоже простой — защитные знаки, сотни лет такие плели...
— Как ты вообще это делаешь? — спросила самая младшая из мастериц, повернувшись к Цэцэг. — Там, кажется, узелки, но я никак не пойму, отчего полотно такое ровное...
— Я... — она нахмурилась. Слова опять куда-то разбежались. — Узелки, да. И там еще... а можно показать?
— В смысле, ты нам покажешь? — переспросила вторая мастерица. — Конечно!
Ей освободили место на скамье и чуть ли не мгновенно подобрали нитки, в точности подходящие по цвету к прежнему узору. А руки, как и всегда, слушались ее лучше, чем язык.
Цэцэг всё-таки улыбнулась сквозь робость — и начала показывать.
***
Белый конь Солнечного Вождя бежал на закат, к земле, а тот, склонив увенчанную сияющей короной голову, смотрел вниз: на всех своих сестер и братьев, детей Матери Степи, — и на нее, наверное, тоже.
Алтан стояла у подоконника, положив на каменную поверхность листок бумаги, и терпеливо выводила угольной палочкой вторую дужку в тенгве «анга». Дужки вправо у неё получались уже сносно, а вот левые всё норовили выйти недостаточно круглыми.
Сэргэлэн валялась на кровати, одетая словно эльфийский мальчик — в узкие штаны и непристойно-короткую рубаху со шнуровкой спереди. Она как раз докончила жаловаться, что даже двинуться теперь не может. Но Алтан подозревала, что подруга завтра с самого утра всё равно опять побежит во двор.
— Странное дело, — вдруг сказала Цэцэг, руки которой проворно сновали над ткацким станком, освещенным уже не свечой, а подаренным кем-то из мастериц каменным светильником, который сиял ровным желтовато-белым светом. — Женами нас господин так и не сделал, и вроде бы надо бояться — что теперь с нами будет. А почему-то и не страшно совсем.
Сэргэлэн только рукой махнула — ей хватало того, что есть в настоящем. Можно делать то, о чем всегда мечталось, — и хватит с того. А будущее еще когда наступит.
— Так как же? Алтан, ты разумная, ты скажи, — настойчиво повторила Цэцэг.
— Будем просто так жить, — вполголоса проговорила Алтан, обернувшись — и думая мимоходом, что на сей раз «харма» вышла почти красиво. Не так красиво, как на том письме с правым тенгваром, которое ей показывал лорд Маэдрос, но всё-таки довольно аккуратно. — Как-нибудь.
Идею про «жен вождя» мы с соратниками придумали довольно давно, чуть ли не летом еще. Почему мы решили, что писать это должен я — не помню, если честно, но как-то так вышло. Потом, к зиме, я скурил собственно девочек, потом начал их писать и даже бодренько пошло... а потом случился некоторый кирдык и на текстовую выкладку я никак не успевал. Зато вот на спецквест натянули.
И хорошо все-таки, что дописали — кажется, текст удался. И девочки няшные. Это важно (=
Соавторы: Chiora, Grey Kite aka R.L.
Название: Жены высокого вождя
Размер: миди, 6939 слов
Пейринг/Персонажи: ОЖП (вастакские девочки), ОП-нолдор, Маэдрос
Категория: джен
Жанр:
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В знак заключения союза с вастаками предводителю нолдор подарили много дорогих подарков — в том числе и жен. С точки зрения законов степи всё в полном порядке, но вот обычаи эльфов такой ситуации не предусматривали...
Предупреждения:
Примечание: Персонажи-девочки являются несовершеннолетними по современным меркам, но по счастью, в сексуальные отношения нолдор вовлекать их не собираются.
— Ох, на кого ж мы тебя туда отпустим... — в очередной раз тоскливо протянула матушка.
Алтан вздохнула. За время сборов сетования матушки и тетушки о том, что «пропадет кровиночка наша в чужой земле» успели ей порядком надоесть. Но в Народе Сайги не принято было спорить со старшими, а Алтан была воспитанной девушкой.
— Не причитай, женщина, — одернул ее Эрдэн, тетушкин муж. — Ты ее будто хоронишь, а не замуж отдаешь.
— Да если бы кому из своих замуж... или хотя бы из соседнего племени, всяко люди, а не эти... нечисть белокожая.
— Не нечисть, а союзники, — сурово поправил отец. — И если твоя дочь оказалась среди тех, кто станет женами самого главного их вождя — так радоваться надо! Вот скажи мне, — он повернулся к Алтан, — радуешься ли ты, девица?
По правде говоря, она совсем не радовалась. Про странных высоких людей, правящих этими землями — сами себя они называли «нолдор» — рассказывали многое, и Алтан успела наслушаться от старших сестер, пока те белили ей лицо, подводили глаза, наряжали в роскошные одежды и заплетали косы. Сестры не столько причитали, сколько припоминали все возможные слухи. Говорили, что эти нолдор — все до единого демоны и колдуны. Что они умеют убивать словом и испепелять взглядом, умеют подчинять себе живое и неживое, что они не знают смерти, но заплатили за свое бессмертие страшным проклятием. Говорили даже, будто у них нет женщин и они не рождаются, а просто появляются сами собой из сгустившегося тумана — но это, скорее всего, было уже вранье; другие утверждали, что женщины у них все-таки есть, только их не отличить по виду от мужчин — такой уж странный народ. Еще говорили, что у самого главного их вождя — того самого, кому племя хотело в знак союза подарить новых жен, — одна рука целиком железная, но двигается в точности как живая, и что силы в той руке столько, что никому его в бою не одолеть. Многое рассказывали...
Алтан послушно кивнула — звякнули тяжелые подвески на висках — и ровным голосом ответила:
— Радуюсь. Как же я могу иначе.
Переговоры с вождями вастаков затянулись, но Маэдрос уже начинал привыкать к этой их неторопливой манере вести беседу. Что поделать, такие обычаи... Зато сегодня они окончательно заключили союз со степными племенами. Это было как нельзя более кстати — пошатнувшиеся границы следовало укрепить, а войско Первого дома, увы, не могло похвастаться многочисленностью... Нет, очень удачно вышло с этими смертными.
По обычаю, в завершение переговоров следовало обменяться подарками. Тут Маэдрос мог не напрягать свое не очень уверенное пока знание вастакского наречия (выучить его как следует за три предыдущих встречи он все-таки не успел) и произносить ритуальные фразы, не вслушиваясь в их содержание. Поэтому следующие слова застали его врасплох.
— ...в знак нерушимости нашего союза, — тут седовласый предводитель вастаков сделал знак кому-то, стоявшему у входа в шатер, — мы дарим тебе, о великий вождь высоких людей, для украшения твоего дома — троих юных девственниц, невинных, как лепесток цветка, и прекрасных, как утренняя заря...
Девы, которые по условному знаку вошли в шатер, выглядели... М-да. В первую очередь они выглядели очень, очень напуганными. Стояли в рядочек, сцепив руки перед собой, смотрели на нолдор широко раскрытыми глазами и боялись, кажется, даже вздохнуть лишний раз. Поначалу все трое и вовсе показались сестрами-близнецами — одинаковые черные косы до пояса, черные глаза, смуглая кожа, широкие скулы. Красота — понятие относительное, но вот насчет юности старый степняк не соврал, пусть даже у этого народа Маэдрос не приучился еще как следует различать возраст: всем троим девушкам минуло четырнадцать-пятнадцать весен, не больше.
Маглор незаметно толкнул его в бок — «Нэльо, не спи!» Неожиданность неожиданностью, а лицо держать надо.
— Благодарю за столь щедрый дар, — кажется, он забыл флексию, означающую вежливое обращение, но ни один из вастакских вождей и их приближенных не обратил на это внимания. — Надеюсь, что наши дары не менее достойны...
— Пусть вождь высоких людей не беспокоится. Мы же смеем лишь мечтать, чтобы дочерям нашего народа нашлось место среди твоих жен.
На смуглых лицах читалась твердая уверенность в том, что у «вождя высоких людей» непременно должны быть жены, и притом в множественном числе — целая армия, не иначе. Разубедить их вряд ли бы удалось, тем более немедленно, да и отказываться от подарка не годилось — это же вся дипломатия насмарку... Ладно, решил Маэдрос. Разберемся.
Отойдя от шатра, он еще раз окинул взглядом «подарок»:
— Жены, значит. Вот удружили так удружили. И что я теперь буду делать с этими... девочками?
— Ты только при наших новых союзниках такого не ляпни, — хмыкнул Маглор. — А то ведь, если не нравятся девочки, могут и мальчиков предложить.
— Это ты завидуешь, что ли, что тебе ни одной не досталось? Прости, брат, но великий вождь вождей здесь я.
— Думаю, они просто не рассчитывали, что мы явимся вдвоем. А то я бы тоже сейчас уезжал с дополнительным грузом.
— Тебе смешно, — вздохнул Маэдрос. — А мне теперь объяснять им, что у меня и одной-то жены нет, а еще три штуки и вовсе ни к чему... Они еще и боятся меня, похоже — видел, какие лица несчастные?
— Знаешь, дорогой брат, если бы мне надо было выходить за такое угребище, как ты, я бы тоже не радовался.
— Ну спасибо. Я всегда знал, что ты высоко меня ценишь.
Цэцэг не находила себе места от любопытства. Конечно, и страшновато тоже было — еще бы, когда будущий муж и повелитель из чужого народа, да к тому же, как говорили, и колдун, и не человек вовсе. Но интересно ведь на него посмотреть, представить, что ее ждет...
Слухи не обманули. Нолдор действительно пугали, а их вождь — больше всех.
Когда трое девушек вошли в шатер, где проводились переговоры, Цэцэг только взглянула на чужаков — да так и замерла, и хотела бы взгляд отвести, но никак не могла. Кто из них вождь — сразу было понятно. Высокий, выше даже всех своих сородичей — хоть они и сидели все, а все равно заметно, — и держался так, что в голову не придет спрашивать, кто здесь командует. Лицо белое, будто они и впрямь из тумана рождаются, волосы как медная проволока — таких вообще у людей не бывает, но хуже всего были глаза — огромные, светлые, будто прозрачные, и такие... «Если он сейчас на меня в упор посмотрит — я в обморок упаду», — подумала Цэцэг. Без всякого труда верилось, что в этом народе умеют сжигать взглядом. «Вот так, должно быть, не понравится одна из нас мужу на ложе, он зыркнет разок — и все, только кучку пепла потом подмести...»
А еще правая рука у него и правда была железной и блестела так же ярко, как кольчуги чужаков, но пальцы на ней послушно сгибались, и это точно было колдовство, как же иначе. Мелькнула глупая мысль — интересно, а что еще у него железное? ой мама... Цэцэг поспешно перевела взгляд, чувствуя, как приливает к щекам жаркая кровь.
Рядом с вождем сидел, похоже, его родич — что-то было в их лицах общее. У этого хотя бы волосы были человеческого цвета, черные, но зато лицо — бледное настолько, что впору за призрака принять. И такие же точно глаза, кошмарно-яркие, в которые смотреть никак невозможно, и не смотреть тоже нельзя...
Нет, уж лучше было снова уставиться на железную руку. Она, конечно, тоже жуткая, но надо ведь привыкать — от подарка великий вождь не отказался, так что теперь остается только не посрамить честь племени. В чем бы ни заключался ее долг как жены...
Задумавшись, Цэцэг пропустила мимо ушей окончание переговоров и очнулась только, когда соседка дернула ее за рукав — мол, идем, нам пора. Теперь пути назад уже точно не было.
Для жен и их приданного полагалась пестрая — настолько, что рябило в глазах, — повозочка. Шкатулка лакированная, не экипаж. И подаренные девочки в своих тяжелых одеждах (кольчуга на каждую — и то, наверно, легче будет!) сидели в ней, не шелохнувшись, как искусно сделанные фарфоровые куклы, а потом вастачки, собиравшие возок в дорогу, и вовсе завесили их сплошь вышитыми занавесками.
Маэдрос подозрительно покосился на диковинный экипаж — как бы не развалилось это сооружение на первой же кочке, — но придумывать что-то другое не было времени. Да и опять же — не нарушить бы этим какого-нибудь обычая.
Возница к экипажу не прилагался, и Таэрет — у нее лучше получалось понимать животных — неохотно перебросила товарищу повод собственного коня и подошла к паре низеньких мохноногих степных лошадок, запряженных в возок. Коротко покачала головой, гладя их по мордам.
— Лошадки пуганые, слушают плохо, да и упряжь дурная, но другой для них нет. Может, лорд Маэдрос, нам твоих... девочек взять на седла?
Маэдрос покачал головой.
— Не поймут. Придется тебе потерпеть, Таэрет. Справишься?
— Я-то справлюсь, — фыркнула она, устраиваясь там, где было место для возницы.
— Тогда поехали.
Он заметил, как передняя занавеска возка качнулась, и в щели показался черный блестящий глаз. Блеснула золотая подвеска с сердоликом, а чутким слухом он уловил быстрый шепот:
— Это же просто мальчик, да? Или и правда женщина?
— Тихо, Сэргэлэн, — шикнула другая, в щели мелькнула рука, задернувшая занавеску, — веди себя как подобает.
И стало тихо.
Крепость нолдор потрясала не меньше, чем они сами. Раньше Сэргэлэн даже представить не могла, что бывают такие огромные дома, да еще целиком из камня — будто все эти стены и башни выросли прямо из горы... А может, и правда выросли, сами собой за одну ночь, как в сказках. Может, это нолдорское колдовство.
— Здесь мы живем, — сказал господин, когда они подъехали к воротам. Ворота тоже были огромные — пришлось, чуть выглянув из возка, задирать голову, чтобы разглядеть венчавшие их восьмиконечные звезды. — И вы тоже будете здесь жить, — и добавил что-то еще на своем певучем наречии.
Его брат — они уже успели понять, что бледный, как призрак, нолдо приходился ему именно братом — ответил на том же языке, и оба рассмеялись. Надо же, подумала Сэргэлэн, а смеются они совсем как люди. Может, не так всё и плохо...
Тут они въехали во внутренний двор крепости, и мысли вылетели у нее из головы.
Во дворе было полно народу — самого разного, и люди были, обычные с виду, всё больше светловолосые, и нелюди с их невозможно-яркими глазами, и все были чем-то заняты или спешили куда-то — всё это сливалось в один пестрый, гудящий множеством голосов водоворот, и когда они, спешившись, наконец миновали двор и двинулись вглубь крепости, девушки смогли только облегченно выдохнуть.
Им выделили комнату — одну на троих, но довольно просторную. «Это что же, — мелькнуло в голове у Сэргэлэн, — они тут все в таких комнатах живут? Да здесь можно целую юрту поставить, если не очень большую...»
Господин сказал: «Ну, устраивайтесь пока» и ушел, закрыв за собой дверь.
Запирать, между прочим, не стал. Неужели это значит, что им разрешают свободно ходить, где угодно? Странные обычаи у этих нолдор... Но пока что всем троим не хотелось никуда идти, а хотелось только посидеть спокойно и перевести дух.
Сэргэлэн плюхнулась на кровать — мебель здесь тоже была непривычная, с высокими деревянными ножками, и она уже начала опасаться, что ночью с этой кровати точно упадет, — и обвела взглядом своих сестер по несчастью. Или счастью, это как посмотреть.
— Вы как думаете — что с нами дальше делать будут?
— Я вот думаю, — Цэцэг теребила кончик толстой косы, — кого из нас он первой... ну... к себе позовет?
— Вот всегда ты о чем-нибудь таком! — фыркнула Алтан. — А мне интересно, почему нас отдельно поселили и где остальные жены нашего господина? Я бы с ними познакомилась, расспросила бы, что тут да как...
— Мы же речи их не знаем, как с ними разговаривать? — Сэргэлэн вскочила — долго сидеть на месте она просто не умела — и направилась к тюкам с вещами девушек, сложенным в углу комнаты. — Давайте хоть платья полегче достанем, а то я уже взопрела вся.
— Язык у них не такой и сложный, — отмахнулась Алтан, — я, пока мы сюда ехали, с десяток слов уже запомнила.
— Да ну? А я их слушаю — точно птицы щебечут: красиво, да только непонятно ничего.
— Это потому что нелюди, и речь у них не для людей. Но мы привыкнем, наверное... Слушайте, а ведь нас, должно быть, к прочим женщинам не пускают потому, что надо убедиться — как бы мы порчу какую не занесли. Мы же чужие. Вот проведут обряды, и тогда уже...
— Какие обряды?
— А я почем знаю? У них здесь свое колдовство.
Хэлгар нашелся на заднем дворе, где готовили к отправке обоз на Амон Эреб. Уже увязывали телеги поверх плотной, пропитанной от дождя тканью, уже собирался самолично им отобранный конвой, выводили лошадей, позвякивала сбруя. Но он, задержавшись проверить снаряжение у всех, ещё и придирчиво заглядывал в каждый воз, всё ли собрали. Или — учитывая обстановку — не положили ли чего лишнего. Зерна, например, оставалось самим в обрез, а на Амон Эреб, в случае чего, могли обойтись и без хлеба — охотой и кореньями. Наконечников для стрел отковали, впрочем, достаточно, хотя после потери химладских кузниц и намечался недостаток.
Маэдрос окликнул Хэлгара, и тот махнул рукой: сейчас подойду. Подал знак накрывать воз, и быстро приблизился.
— Сам ты, надеюсь, с ними не собираешься? — спросил Маэдрос. — Ты, конечно, считаешь, что без присмотра они один меч сломают, а другой потеряют, но здесь ты мне всё-таки нужен больше.
— Ну, допустим, не всё так плохо... — Хэлгар пожал плечами, — но нет, никуда я не собираюсь. Лучше скажи мне, как там союз с вастаками?
— Заключили союз, — ответил Маэдрос. — Только вот хочешь верь, хочешь — нет, но они мне подарили трех прекрасных дев. В жены. Хотя для брака им еще рановато даже по меркам эдайн.
Зеленые глаза Хэлгара весело блеснули.
— Обязан ли я по долгу ближайшего друга твоего отца вместо него преподнести дары... хмм... невестам? — с деланной учтивостью спросил он.
— Для начала не забудь, пожалуйста, распорядиться о том, чтобы их кормили, — мрачно уточнил Маэдрос. — И найди мне какую-нибудь женщину — лучше, наверное, даже аданет, — чтобы приходила учить их говорить на синдарине, а заодно и показала бы им, где у нас что. Из того, что можно показывать, само собой.
— Обязательно женщину? Отчего вдруг?
— Постороннего мужчину они, пожалуй, к себе не подпустят и на полёт стрелы. А от меня и вовсе готовы спрятаться под кровать. Пусть поживут и привыкнут немного, а там можно и объяснить, какие у нас обычаи и чем отличаются от их собственных. Лассэ уже обещала наведаться к ним завтра с утра, осмотреть.
Хэлгар с серьезным видом кивнул, старательно скрывая улыбку.
С обрядами не пришлось долго ждать. На следующее утро к ним пришла женщина — тоже из нелюдского народа, белокожая, с длинной темной косой, строгим лицом и внимательным взглядом, — приказала девушкам взять чистую одежду и следовать за ней. Слова она выговаривала странно — отрывисто, с преувеличенной четкостью, а держалась так уверенно, что ослушаться ее никому из троих даже не пришло в голову.
— А знаете, кто это? — прошептала Сэргэлэн, пока они шли по коридорам. — Это же старшая жена, точно вам говорю.
— Откуда знаешь? — недоверчиво приподняла бровь Алтан.
— Мы же ее видели вчера. Когда она господина встречала. Помните, как она с ним говорила? Не может простая женщина так себя вести. Он ей руку на плечо положил, а она ему улыбалась в лицо, и в глаза прямо смотрела.
Цэцэг нахмурилась, припоминая:
— Ну да, это она... Ой. А мы и не поклонились ей, и не поприветствовали как положено...
— Ну, может, здесь так не заведено. Ничего же нам не сказали.
Вскоре они добрались до небольшой купальни, выложенной белым камнем. Из двери в противоположной стене тянуло теплым влажным воздухом.
— Так. Девы. Первое — меня зовут Тельпэлас, я... — тут женщина запнулась, произнесла что-то на своем наречии, очевидно, попыталась перевести и попросту махнула рукой. — Неважно. Как вас звать — я знаю, не тратим время. Второе — сейчас раздеваетесь и идете мыться, я вас здесь подожду. Чистое тоже оставьте здесь.
— А... госпожа, а зачем? — робко спросила Алтан.
— Так надо, — отрезала старшая жена.
Надо так надо, вздохнула про себя Сэргэлэн. Кто знает этих нолдор, может, так для обряда положено.
Проточная вода посреди крепости девушек не очень удивила — должны же здесь быть источники, ничего странного. Но даже в большой — человек на пять, не меньше — каменной чаше в полу вода эта неожиданно оказалась теплой, как раз для мытья, и было ее сколько угодно. Цэцэг поискала на полках в углу, но обычного горшочка с золой и жиром — чтобы сделать тело чистым — не находилось, и пришлось Алтан перебрать полки снова.
Нашлись приятно пахнущие твердые бруски, которые должны были оказаться тем же самым. Так что девушки не только окунулись и смыли с себя пот, но и, расчесавшись, вымыли волосы, а потом, распарившись в теплой воде, даже поленились заплетать снова косы — только обернули полотенцами.
Сэргэлэн, как часто бывало, управилась первой, и первой вышла.
Тельпэлас поманила её к себе рукой и девушка подчинилась. Госпожа старшая жена сняла ей с головы ткань и узким гребнем прочесала волосы, время от времени внимательно рассматривая пробор. Заставила развернуть полотенце и с тела, и, усадив на скамью, внимательно осмотрела Сэргэлэн всю, целиком, слегка нажимая крепкими пальцами на позвоночник и суставы.
Задержалась ладонью над ключицей, по которой брат когда-то нечаянно попал палкой — после того ему запретили учить её обращаться с мечом, и рука целую луну работала плохо. Сэргэлэн испугалась, что госпожа жена как-то разглядит это и ее забракует, но тут же ойкнула — по руке прошла боль, точно по жилам пустили пригоршню мелких иголок, которые вонзились все разом. Тэльпэлас удовлетворенно кивнула, и, как будто ничего не случилось, попросила ее открыть рот и осмотрела зубы — за это девушка была спокойна — были они, конечно, ровные и чистые, без пятен.
Но потом Тэльпэлас попросила ее раздвинуть ноги, и Сэргэлэн снова заволновалась — а вдруг как госпожа жена — случалось такое — захочет сама ее испортить, рукой, а мужу скажет, что так и было. И тогда...
— Не бойся, — сказала та, вроде как теплее, чем до сих пор, — я просто смотрю, нет ли на тебе чего-нибудь неправильного.
И правда не сделала ничего страшного — только, расправив складки, посмотрела внимательно, легко дотронулась пальцами пару раз и велела одеваться.
После Сэргэлэн она точно так же осмотрела Алтан, а за ней Цэцэг, которая возмутилась — не сомневается ли она, что они нетронутые.
— Не сомневаюсь, — Тэльпэлас снова улыбнулась. — Зачем бы мне? Так вот, девы. Мойтесь, когда захочется, но грязными здесь ходить не принято. Поэтому не реже, чем два раза в шесть дней. Мыться можете ходить сюда. Или лучше — следующая дверь, там купальня для эдайн. Для людей то есть. Для женщин — на западную сторону, восточная дверь — для мужчин. Если забудете, что — где, идете сюда, прямо, тут моемся мы. Свою комнату сами найдете, или проводить?
— Проводите, госпожа, — сказала Сэргэлэн, понимая, что в коридорах и углах она разобралась бы, а вот как идти вверх — ни за что не вспомнит.
Ближе к вечеру к ним в комнату пришла ещё одна женщина — обычная, с виду давно уже немолодая. Хотя светлокосая и длинноносая, как и многие здесь, но не из нелюдей, и то хорошо. Назвалась она — показав на себя — Россэнет. На предметы, слова для которых нужны каждый день, она тоже показывала, называя их. Вначале — в их комнате, затем — по всей почти крепости.
На то, чтобы осмотреть эту самую крепость, да ещё запомнить где что, у них ушел не один день. Их не будили по утрам, чтобы приставить к какой-нибудь работе — то ли не все обряды закончились, то ли духи этого места их пока еще не приняли...
А может, и правда великий вождь нолдор был так могуч, что мог позволить своим женам бездельничать днями напролет.
Комнаты господина оказались высоко в башне, и Цэцэг уж постаралась хорошенько запомнить, как туда идти. Не будет же Россэнет провожать ее каждый раз, когда господин позовет. А еще были двор и кухня, где они бывали не один раз, и швейные мастерские, и кузни-оружейные, и еще мастерские, где нолдор тоже что-то делали, но девушки не поняли из объяснений, что именно, — но туда Россэнет их не повела, а сама она наведаться не решилась...
Время шло.
Но господин их муж так ни разу и не пришел к ним, и даже не посылал никого, чтобы позвать одну из новых жен на ложе.
По переходам крепости Алтан старалась ступать неслышно, хоть и были они пусты. Света было маловато, поэтому она взяла с собой свечу и шла, тщетно стараясь не капать себе на руку и платье горячим воском.
Было это тяжело — дрожали руки и даже колени мелко тряслись. Старшим женам порой разрешалось приходить к мужу, если не позвал, но ей идти вот так — было не должно и неправильно.
Но разве не оскорбил их муж их родичей, забыв про своих новых жен на луну с лишним?
Плохо было и то, что самая красивая из них — Цэцэг — еще не научилась разговаривать вполовину так хорошо, как Алтан — как будто новые слова ей первые пять раз в одно ухо влетали, а в другое вылетали, и на шестой только оставались. Да она и сказала, что сразу в обморок упадет.
Алтан помедлила перед винтовой лестницей без перил, переводя дух — не свалиться бы со ступеней — и потихоньку пошла наверх, осторожно ставя ноги и придерживаясь рукой за стену.
Внезапно она подумала — бывает ведь, хотя и редко, такое, что кроме одной женщины мужчине другие и не нужны, и, может быть, сейчас с ним та госпожа, красивая и сильная, как дикая кобылица. Но если так — то железо должно быть повешено у дверей, чтобы отогнать людей и злых духов, могущих испортить зачинаемое дитя. А у такого сильного вождя — даже и ночная стража может быть на этот случай.
Не было — ни стражи, ни ножа у двери, и она робко постучала.
— Войди, — сказали из-за дверей, и она, собрав в кулак все оставшиеся силы, налегла на тяжелую створку.
Он сидел за огромным — ему по росту — столом, боком повернутым к окну и щедро освещенным пятью яркими колдовскими светильниками в высокой подставке. Повернулся к двери и чуть приподнял бровь — вроде как от удивления.
— Что тебе нужно? — спросил он — даже и не неприязненно, просто с интересом, а всё равно ей стало так страшно, что в глазах потемнело и комната качнулась перед глазами.
— Господин мой муж, — проговорила она, изо всех сил пытаясь ничего не перепутать в словах, стиснув свечу перед собой двумя руками — не уронить бы — и опустив глаза, только бы не смотреть на него прямо, да хорошей жене этого и не полагалось, — хочу я знать, чем мы тебя так прогневали, что до сих пор ты ни одну из нас не позвал согреть тебе постель.
Скрипнул по полу отодвинутый стул, и она услышала мягкие — по ковру — шаги.
«Убьет!» — мелькнуло в голове. Как есть пропала Алтан, ни за что — за дерзость и любопытство свое проклятущее.
— Подними глаза, — сказал он, и она подчинилась, а голову, чтобы посмотреть ему в глаза, всё равно пришлось чуть ли не запрокинуть. — Я вас обидел?
Серебристый взгляд теперь странным образом успокаивал — в нем не было гнева, только спокойствие, как в небе.
— Не может муж жену обидеть, — заговорила Алтан быстро, почти не подбирая слов. — Если что страшное даже сделает, то обида — ее роду, а не ей, а если сама виновата — то и вовсе никому. Но если муж жену женой из девы не сделал — Мать Степь гневается. Но ты ведь колдун, тебе и это не страшно.
Протянув руку, он вытянул из пальцев Алтан уже порядком истерзанную свечку. Задул ее и указал на второе кресло возле стола.
— Сядь, я тебе объясню.
Она послушно опустилась на край, сложив руки на коленях, а он сел на стул, опираясь о спинку локтем. Она посмотрела — и отвела взгляд, потому что правой руки ниже запястья у него, как оказалось, не было вовсе; а железная снималась, и была, должно быть, хитрым устройством, какие здесь водились.
— Твои родичи поторопились. Брать много жен — не наш обычай, — заговорил муж размеренно, чтобы она успевала понимать. — Среди нас у каждого мужчины может быть только одна жена, а у каждой женщины — только один муж, и женятся они, только если на это есть свободная воля обоих. Учтивым считается спросить отца и мать о согласии, но запретить или принудить не вправе даже они. Можно и не жениться, если не хочется. И замуж не выходить, если нет такого мужчины, которого бы ты хотела назвать мужем на всю жизнь. У меня жены вовсе нет.
— Это что же — ты нас просто так взял? Чтобы не обидеть? — Алтан на мгновение представила, что было бы с ними, если бы не взял, но думать об этом не хотелось. А вот о его словах, что жены у него нет... Не могло такого быть.
— Как это жены нет? — вырвалось у нее, и она прикрыла себе рот рукой, но поняла, что так не годится. — А та госпожа, которая к тебе во дворе подходила, а потом на нас порчу искала — она тебе не жена разве?
Он смотрел на нее, словно пытаясь понять, что она вообще такое имеет в виду, и Алтан испугалась, что всё-таки запуталась в словах чужой речи и сказала что-то совсем уже не то.
— Кто, Тельпэлас? — спросил он, наконец. — Она... целительница, лекарь, старшая среди целителей здесь. И не порчу она искала, а проверяла, здоровы ли вы. Она... подруга моего отца, я ее с детства знаю.
Алтан хотела было запротестовать, что больных бы племя ему просто не показало, не то что в жены отдавать, но другой вопрос выскочил из нее быстрее:
— Она — младшая жена твоего отца? Но ведь ты же говорил...
— У вас сказали бы, что она ему побратим, — остановил ее муж... нет, не муж, просто лорд. Маэдрос.
Как можно побрататься с женщиной, в голове снова не укладывалось, поэтому Алтан всё казалось, что есть тут какая-то неправда, о которой ей надо непременно догадаться.
— Она же молодая совсем, — сказала Алтан, — как она могла быть побратимом твоего отца, который давно умер? Или... — немедленно вспоминились все жуткие слухи, — вы и правда бессмертные?!
Должно быть, в голосе у нее прозвучал такой ужас, что у него даже углы губ дрогнули, точно он пытался сдержать улыбку.
— Правда, — сказал он коротко.
— А убить тебя можно? — ляпнула она, и оцепенела от невероятной дерзости своего вопроса. И это она — разумница Алтан, которая никогда не пускала слова впереди ума, а тут посмотри — весь разговор такой, что хоть в огонь от стыда бросайся.
— Можно, — кивнул он коротко.
— А дух — скитаться будет? — подозрительно спросила Алтан, вспоминая о проклятии, которое к бессмертию, по тем самым слухам, прилагалось.
— Нет, — сказал он, — уйдет за море на Запад, в чертоги мертвых.
Отвечал он коротко, словно ему не особенно хотелось об этом говорить.
Она приоткрыла рот — так ей неожиданно стало жаль бессмертных, лишенных возможности упасть в лоно Матери Степи и обновиться, как всё на свете обновляется. И этот дом призраков представился вдруг наполненным жуткой бархатной тьмой, которая шелестит там, внутри, множеством голосов.
— А если очень попросить?
— О чем — и кого? — он в упор посмотрел на нее своими странными глазами — вроде бы с интересом.
— Когда кто-то умирает, — сказала Алтан, — его отдают Матери Степи в утробу и кладут так, чтобы ей было удобнее снова его родить, и она его снова рождает. Любая женщина — Мать Степь. А если не сделать этого, то это очень страшно — дух не упокоится и будет мстить. Только если шаман — помогать будет, поэтому шаманов не хоронят, а оставляют птицам. Ну... еще если вождь... или смелый воин, то племя решает, достоин ли он уйти к Солнечному Вождю в орду, и тогда тело сожгут в погребальном костре, чтобы проводить дух на небо. Ты, наверное, воин всё-таки больше, чем шаман. А про Солнечного Вождя... древняя легенда, хочешь, расскажу?
Он кивнул, по-прежнему внимательно глядя на нее.
— Когда-то солнца не было, и всегда было темно, — начала Алтан, избавив свою речь от завываний, полагавшихся бы, если бы она рассказывала эту историю детям, — и в темноте бродили разные темные твари, очень страшные, и те, кого они съедали никогда не возвращался в лоно Матери Степи и не рождался вновь. И вот однажды Мать Степь посмотрела, что бедна детьми, и поняла, что еще немного времени пройдет, и ей некого станет родить, потому что никто не вернется.
Мать Степь не могла родить сразу Солнце, от нее ведь очень далеко до неба. Поэтому, когда жене одного вождя пришло время зачать и та порадовала Мать Степь обычными приношениями, Мать Степь призвала всю свою силу в ее лоно, и Солнечный Вождь родился как обычный человек. Только, рождаясь, страшно обжег свою мать, и та вскоре ушла в лоно Матери Степи. Наверное, родилась она потом заново и ходила по земле с тех пор еще множество раз, но о ней в этой сказке больше не будет слов.
А Солнечный Вождь вырос и начал биться с темными тварями, и стало рождаться больше детей у людей, и птиц, и рыб, и животных. Было по-прежнему темно, но стало уже не так страшно.
Алтан наклонила голову набок, готовая остановиться, но Маэдрос молчал, поигрывая письменным пером, и она двинулась дальше.
— Наступило время ему жениться, и он выбрал себе в жены прекрасную девушку из другого племени, с которым каждый год встречались на общих стойбищах. Она никому не была женой и не собиралась никому ею становиться, поэтому каждому, кто пытался свататься в ней, она давала задачу, которая была не по силам. Вождь-Солнце ей понравился. Но ей всё-таки не хотелось становиться даже ему женой, поэтому она велела ему принести к порогу ее юрты голову черного дракона.
Алтан снова сделала паузу. Здесь нужно было говорить на два голоса, передавать речи Госпожи Луны и остального племени, но она решила не испытывать терпение Маэдроса.
— Его друзья, конечно, отговаривали его — не стоило так рисковать собой ради женщины. И всё племя, хотя и провожало его в дорогу весело, как и подобает, всё-таки было в ужасе за свою судьбу. Дракон был большим и страшным, и никто до сих пор не решался ему бросить вызов, но Вождь-Солнце пообещал и должен был выполнить обещание. Он пришел в земли, где жил дракон, и они бились страшно и жестоко — реки выходили из берегов, и даже Мать Степь дрожала от ужаса за своего сына. И дракон был убит, но и Вождь-Солнце был так изранен, что упал на землю и умер. Было это в горах, всю эту землю отравила черная драконья кровь, и Мать Степь даже не смогла принять его в себя. Тогда она прокляла ту деву, которая заставила его дать обещание — чтобы и она вечно скиталась неприкаянно. Но когда тело Вождя умерло, его дух перестал быть спрятан и сжег мертвую плоть, а потом поднялся на небо вместе с дымом. Теперь он светит в вышине днем, берет в свою орду достойных, и они спускаются биться с темными тварями ночью, а его вечная невеста поднимается на небо вечером по его лучу, и следит за небесами, когда его там нет.
Поэтому-то тела воинов сжигают, чтобы они тоже поднялись на небо с дымом, а Мать Степь гневается, когда дева отказывается быть взятой мужем, или когда жена остается нетронутой. Даже если ее взяли только ради союза меж племенами.
Алтан внимательно посмотрела на него, и увидела, что он улыбается, прикрыв губы рукой, чтобы не было видно.
— И что ты думаешь с этим делать? Берут ли у вас мужей против воли?
— Н-нет, — запнулась Алтан, но тут же нашлась: — Жену можно подарить кому-нибудь из своих воинов, который... ну... достойный. Нужно сказать только: «Ты мне не жена, ты жена ему».
— Алтан, — сказал он убедительно — оказывается, помнил имя. — Для начала: до тех пор, как ты сама не захочешь, ты никому не жена, а кто ты мне — раз находишься под моей опекой и защитой — решай сама. До тех пор, пока ты не решишь выйти замуж, ты вольна выбирать. Химринг большой, и заниматься здесь можно многим. Что тебе по душе, тем и займись. Хочешь — иди к Тельпэлас в ученицы, хочешь — одежду шей, а можешь научиться любому другому ремеслу, какое выберешь.
Алтан опустила взгляд на стол, на листы бумаги, покрытые письменными знаками. До того, как ее выбрали в жены чужому вождю, она хотела стать сказительницей, но это ведь как-нибудь потом, в старости, когда дети вырастут, а муж... На том, куда должен деться муж, да еще так, чтобы никто ее больше не взял, она всегда спотыкалась мыслью. Сказительницами становились чаще вовсе древние старухи.
Письменные знаки притягивали ее взгляд.
И вовсе Маэдрос был не страшный. Странный — да, и большой, да и добрым его язык не поворачивался назвать. Но вот теперь заметил, куда она смотрит, и спросил:
— Интересно?
— А это только для вашей колдовской речи знаки, или нашу тоже так можно? — неожиданно для самой себя спросила она.
— Отчего же нет, — сказал он. — Хотя придется приспосабливать знаки, ваши слова ведь по-другому звучат... Хочешь научиться?
— Конечно! — дернулась Алтан, чуть ли не вскакивая с кресла. — Можно?
Он молча пододвинул к ней чистый лист бумаги.
— Какой рукой держишь ложку?
— Этой, — ответила Алтан, поднимая правую руку. Сердце у нее колотилось от осознания, что ей сейчас и правда покажут ей удивительное: как можно сохранять сказки и предания, чтобы не забывались.
Он хмыкнул и, поворошив бумаги на столе, выудил еще один листок — исписанный, но как-то не так, как те, что уже лежали перед ней.
— Значит, ты будешь писать правой рукой от левого края листа к правому — как здесь. Всё время, от начала до конца, я тебя учить не буду, но тенгвы — покажу.
Он протянул ей палочку из какого-то темно-серого материала, с одного конца заточенную и чуть пачкающую пальцы и — другой такой же — ловко, даже не сдвинув листа, начертил перед ней клетку: четыре ячеи от одного края до другого, шесть — сверху вниз.
— Для начала, — сказал он, — запись каждого звука зависит от того, как ты его произносишь...
Они прождали Алтан полночи, да так и уснули, не дождавшись. Ранним утром Сэргэлэн вскочила, точно ее подбросило — а как еще, если всю ночь сплошь тревожные сны снились, — и первым делом посмотрела на постель подруги. Та была пуста, и застлана так же ровно, как и вечером.
Значит, Алтан не вернулась. Значит, муж их и господин все-таки к ней прислушался, и сделал ее женой, раз всю ночь не отпускал... Значит, их очередь — следующая.
А она ведь только-только начала привыкать к странной этой жизни, к новым правилам, которые и на правила-то не очень походили, к тому, что можно делать едва ли не что захочешь... Теперь всё. Теперь будут обязанности, приличествующие достойной жене, а выбора уже не будет.
Тряхнув головой, Сэргэлэн быстро оделась, заплела волосы — в последнее время она делала это неправильно, в нарушение обычаев: не носила две косы, как девушка, и не убирала под покрывало, как замужняя женщина, а подбирала в одну высокую косу, как подсмотрела у нолдор, — и отправилась во внутренний двор крепости. Хоть воздухом подышать напоследок, а то вот запрут в покоях, и выйти некогда станет...
В просторном дворе, как обычно, было многолюдно, даже таким ранним утром, но Сэргэлэн уже не так пугалась и даже приучилась разделять толпу на отдельные, занятые своими делами толпы поменьше. Около одной из стен она заметила мальчишек — не старше ее самой — с деревянным мечами, которых, похоже, обучали искусству боя, и ноги точно сами понесли ее туда. Правда, подойдя, Сэргэлэн заробела и остановилась в сторонке, не решаясь ни на что, кроме как смотреть.
Вблизи было видно, что учат здесь эльфийских и людских юношей вперемешку, и что деревянные клинки у них тяжелые, потяжелее настоящих стальных, и что некоторые — особенно люди — еще не очень уверенно держат их в руках... А учила их, как ни удивительно, женщина. Эльфка. Сэргэлэн вроде и привыкла уже, что у нолдор женщинам можно было заниматься мужскими делами, но все равно удивлялась каждый раз — ну как они такое допускают? Лук для женщины — еще куда ни шло, но меч — совсем неприлично.
Присмотревшись еще внимательнее, она вдруг поняла, что и среди учеников были девушки. Не очень много, не больше четверти, но ведь были. Неужели же правда так можно... Стиснув подол платья, она жадно следила за каждым движением.
И поэтому заметила госпожу Тэльпэлас, только когда та прошла уже почти мимо нее. Да и то потому, что наставница будущих воинов ее окликнула.
— Хэй, Лассэ, бери меч и стеганку, иди сюда наконец!
Сэргэлэн увидела, как та быстро покачала головой на оклик.
— Ну да, да, целители крови не проливают! А орочьё, если опять на полевой лазарет полезет, ножичком хирургическим резать будешь? — фыркнула наставница мечников, и Сэргэлэн неожиданно узнала по голосу и этому фырканью ту самую женщину, которая правила кибиткой невест в их пути сюда, которую она поначалу приняла за мальчика. И то, что она была в отряде вождя, и что могла так, насмешливо, самому ему тогда отвечать, заставило Сэргэлэн решиться.
Она поймала Тэльпэлас за рукав.
— Госпожа старшая жена, — тщательно выговаривая слова, произнесла она. — Разрешите мне с ними? — и показала на группку мечников.
— Кх... кто? — поперхнулась госпожа Тэльпэлас на обращение.
Мгновение тишины, и вдруг все услышавшие это, расхохотались, включая саму Тэльпэлас, которая даже руку сама себе прикусила от смеха.
— Всё, Таэрет, — сказала она, отсмеявшись. — Бери эту... жену моего мужа с глаз моих и делай с ней что хочешь. Сэргэлэн, если тебе хочется — пробуй. Получится — так почему нет? А у меня тебе разрешения нужно будет спрашивать, если вдруг попадешь ко мне и будешь лечиться.
— Ну, идем, — сказала Таэрет, прихватывая ее за плечо. — Найдем тебе нормальную одежду и меч.
Махнула рукой на сгрудившихся подростков:
— Химдир, остаёшься за старшего! Всем продолжать.
— Госпожа Таэрет, — спросила Сэргэлэн в одной из нижних комнат, где были ворохом свалены стеганки и стояли в стойках тренировочные деревянные мечи, и настоящие — чуть поодаль, — а почему они смеялись?
— Потом объясню, — сказала та, — после тренировки.
— А... почему она отказалась? — спросила Сэргэлэн, всё-таки не в силах остановиться.
— Ей... как бы это тебе объяснить, вообще с оружием воевать нельзя и даже охотиться. У целителей сила может от убийства пропасть. Хотя стрелять-то она умеет. Но всякое может случиться, раненых защищать придется. Вот и в тот раз — смотрела она за ранеными после боя, а тут какие-то орки недобитые выскочили... Обрадовались, должно быть, легкой добыче — но не тут-то было. Наши целители могут и за себя постоять, и других в обиду не дать, — не переставая говорить, Таэрет перебирала деревянные клинки, взвешивая их на руке и прикидывая, какой подойдет новоявленной ученице. — Вот этот, пожалуй, в самый раз будет.
Сэргэлэн держала в руках меч — настоящий, все равно настоящий, даже если деревянный — и не верила своему счастью.
Алтан вернулась, когда утро уже разгоралось вовсю — явно не спавшая всю ночь, с растрепанными косами, прижимающая к груди какие-то бумажки.
— Ну что, не прогнал он тебя? — спросила Цэцэг, едва та переступила порог комнаты.
— Не прогнал, — ответила Алтан, падая на кровать и закрывая глаза. — Потом всё расскажу, я спать хочу.
Похоже, она и вправду утомилась — не стала даже раздеваться, только сбросила верхнее платье и укрылась одеялом, свернувшись калачиком. Бумажки свои из рук так и не выпустила, и Цэцэг оставалось только гадать, что там было такое — опять нолдорское колдовство? Оберег, может, чтобы злые духи не навредили новой жене? А то и ребенку...
Спрашивать у самой Алтан было бессмысленно: та уже уснула, а спала она крепко — нипочем не разбудишь, хоть в медный гонг над ухом бей.
Но что ж такого господин их и муж с ней делал всю ночь, что так замучил? И что ждет остальных жен... Цэцэг едва не ойкнула вслух и поспешно прижала ладонь ко рту. Образ ужасного вождя нолдор, немного подзабытый за прошедшие недели, встал перед ее глазами как живой — и горящие его глаза, и блестящая железная рука... И вот что она, простая девушка, будет делать, когда он ее к себе позовет? А ведь позовет же, теперь-то точно... Может, даже вот сегодня вечером.
Но сидеть и бояться, решила Цэцэг, было глупо — поэтому, порывшись в сундучке, она достала нитяной пояс, который начинала плести пару дней назад. Рукоделие всегда ее успокаивало, и еще дома говорили, что у нее получаются самые красивые узоры. Закрепив булавками конец пояса у изголовья кровати, она принялась было завязывать узелок за узелком... и чуть не расплакалась от досады. Закончились нитки. И взятый из дома запас нужного цвета тоже закончился, как назло, только она о том, распереживавшись, забыла.
Стало ясно: придется идти и спрашивать. Ну, должны же у здешних женщин быть нитки — пусть узелкового плетения они и не знают, но вышивкой-то точно занимаются. Вон сколько расшитой одежды, и даже на стенах здесь вышитые картины висят.
Пока она решалась, вошла Россэнет, слегка — только для порядка — стукнув в дверь. Оглядела комнату.
— Отчего спит? — спросила она, покосившись на Алтан. — Не заболела?
— Нет-нет, — Цэцэг замотала головой, и тут же показала недоплетенный пояс, — Россэнет, у меня... как это... кончился цвет. То есть нет, нитки.
— Хотела тебя попросить еду помочь принести, но некому, — сказала Россэнет, — одна твоя подружка спит, а другую уже Таэрет во дворе гоняет, и накормит со своими учениками, надо думать. Пойдем тогда, на кухню поедим, пускай их, а потом поищем тебе нитки.
Цэцэг не очень хорошо поняла, о чем она говорит, да и что нужно пойти поесть — вспомнила, только когда ей сказали. Но послушно пошла следом.
Швейные мастерские поразили и потрясли ее. В огромных светлых комнатах пряли, ткали, кроили и шили, плели ковры и разбирали бусины, да не каждая мастерица от начала до конца в своем углу — все вместе. Переговаривались между собой — где на уже знакомом, хоть и самую малость, языке, которому учила Россэнет, а где и на другом, похожем немного на речь степи, — или даже пели. Наконец Россэнет привела ее в комнату, где четыре женщины вплетали ворс в огромную — во всю комнату — разрисованную цветными мелками вязаную сеть, основу для ковра.
Здесь точно нитки найдутся, подумала Цэцэг, и таких цветов, каких дома даже и не видели. Вот только как бы им объяснить, что ей нужно — слов-то не хватает...
Она поздоровалась учтиво, как учили, и попросту подняла обеими руками перед собой свое рукоделие — точно щит. Из свернутого пояса торчали концы разноцветных нитей.
На удивление, мастерицы ее поняли. Оставив работу, они развернули пояс и принялись разглядывать, с интересом обсуждая. Даже странно — ничего ведь необычного не было, простые узелки, и узор тоже простой — защитные знаки, сотни лет такие плели...
— Как ты вообще это делаешь? — спросила самая младшая из мастериц, повернувшись к Цэцэг. — Там, кажется, узелки, но я никак не пойму, отчего полотно такое ровное...
— Я... — она нахмурилась. Слова опять куда-то разбежались. — Узелки, да. И там еще... а можно показать?
— В смысле, ты нам покажешь? — переспросила вторая мастерица. — Конечно!
Ей освободили место на скамье и чуть ли не мгновенно подобрали нитки, в точности подходящие по цвету к прежнему узору. А руки, как и всегда, слушались ее лучше, чем язык.
Цэцэг всё-таки улыбнулась сквозь робость — и начала показывать.
Белый конь Солнечного Вождя бежал на закат, к земле, а тот, склонив увенчанную сияющей короной голову, смотрел вниз: на всех своих сестер и братьев, детей Матери Степи, — и на нее, наверное, тоже.
Алтан стояла у подоконника, положив на каменную поверхность листок бумаги, и терпеливо выводила угольной палочкой вторую дужку в тенгве «анга». Дужки вправо у неё получались уже сносно, а вот левые всё норовили выйти недостаточно круглыми.
Сэргэлэн валялась на кровати, одетая словно эльфийский мальчик — в узкие штаны и непристойно-короткую рубаху со шнуровкой спереди. Она как раз докончила жаловаться, что даже двинуться теперь не может. Но Алтан подозревала, что подруга завтра с самого утра всё равно опять побежит во двор.
— Странное дело, — вдруг сказала Цэцэг, руки которой проворно сновали над ткацким станком, освещенным уже не свечой, а подаренным кем-то из мастериц каменным светильником, который сиял ровным желтовато-белым светом. — Женами нас господин так и не сделал, и вроде бы надо бояться — что теперь с нами будет. А почему-то и не страшно совсем.
Сэргэлэн только рукой махнула — ей хватало того, что есть в настоящем. Можно делать то, о чем всегда мечталось, — и хватит с того. А будущее еще когда наступит.
— Так как же? Алтан, ты разумная, ты скажи, — настойчиво повторила Цэцэг.
— Будем просто так жить, — вполголоса проговорила Алтан, обернувшись — и думая мимоходом, что на сей раз «харма» вышла почти красиво. Не так красиво, как на том письме с правым тенгваром, которое ей показывал лорд Маэдрос, но всё-таки довольно аккуратно. — Как-нибудь.
@темы: эпический дискурс, буквы руками
-
-
21.03.2017 в 03:26-
-
21.03.2017 в 10:32Спасибо огромное!!!
-
-
21.03.2017 в 15:35Ну, у эльфов свои представления о скромности, поэтому иногда они просто не въезжают (=. Тем более в такие сложные человеческие заморочки (=
Phoenix_A
Спасибо, мы старались (= (только все-таки авторы - нас было трое
упоротых)-
-
21.03.2017 в 15:39